Страница:
Я попыталась поблагодарить его, но он лишь отмахнулся от меня и сменил тему разговора.
– Не возражаете, если я взгляну на ваш амбар? – обратился Квентин к профессору.
Амбар Вашингтонов представлял собой местную двухэтажную достопримечательность весьма необычной архитектуры. Площадь верхнего этажа была в два раза больше площади нижнего, и амбар казался гигантским деревянным грибом. Верхний этаж выполнял роль крыши для галереи нижнего, где в былые времена стояли молочные коровы.
– Это свободнонесущая конструкция, – пояснил доктор Вашингтон. – В этих местах это редкость. Мой брат Фред всегда им очень гордился.
– Голландский стиль, верно? Я читал, что такие амбары часто строят в восточной части Теннесси.
– Да, это так.
– Если захотите его продать, дайте мне знать. – Доктор Вашингтон удивленно посмотрел на Квентина.
– Что вы собираетесь делать со старым амбаром?
– Я привезу сюда бригаду рабочих. Они аккуратно разберут его и перевезут в Нью-Йорк. Там я найду для него покупателя, который потом соберет его снова.
– Мне казалось, что вы занимаетесь только жемчужинами архитектуры.
– Верно. Но кованые детали вашего амбара делают его уникальным.
– Должен признаться, что я раньше не слишком внимательно относился к этому строению, но теперь я стал мудрее. Мой прапрадед сам выковал для него каждый гвоздь, каждый крюк, каждую скобу. Один из его сыновей позднее написал, что старик верил, что вкладывает африканскую силу в каждое выкованное им изделие. Его работа стала его богатством, его гордостью, хотя большую часть своей жизни он был рабом.
Квентин с уважением слушал.
– Я бы назвал его художником.
– Интересно. Пожалуй, он им и был.
Квентин подошел к амбару, коснулся кованых полос на двери.
– Твой гость и сам интересный человек, – обратился ко мне доктор Вашингтон.
Я раздраженно фыркнула.
– Я читала, что его отец научил его работать с металлом. Хотя бы этот чертов металл он любит.
– Квентин Рикони определенно интересуется историей, но абсолютно лишен эмоций. В нем так много противоречий.
Я сумела только согласно кивнуть.
“Я и так уже оказался втянутым в их жизнь, – говорил себе Квентин. – Кому будет хуже от того, что я займусь делом?”
Фермерский дом притягивал его к себе, словно магнит. Казалось, он зовет Квентина. Ему представлялось, что у дома женский голос с характерным южным выговором. Голос Урсулы, если быть честным. Дом, с его непритязательным комфортом и старым деревом, обнимал Квентина всякий раз, как тот переступал порог кухни. Он впитывал ароматы, звуки и видения, сохранившиеся там после десятилетий готовки, выпекания хлеба и пирогов с яблоками, хруст крахмальных занавесок и сияние натертого до блеска линолеума. Как-то утром он наблюдал за Урсулой, которая вымешивала упругое тесто в старой деревянной миске, вырезанной мастером еще для ее прабабушки. Кровь быстрее побежала по его жилам, как будто руки Урсулы касались его тела. Ему пришлось выйти на крыльцо. Он даже потряс головой, мрачно дивясь собственному возбуждению. И такое впечатление произвела на него босоногая женщина в мешковатом комбинезоне, месившая тесто! Работа, тяжелый физический труд станут спасением. Он утопит демонов сомнения в поту.
Квентин вошел в гостиную, где я сидела за письменным столом, – сумка с инструментами через плечо, горячий взгляд буквально прожигал мою одежду.
– Пришла пора заставить работать твои краны и выключатели, – объявил он.
Я уставилась на него, ничего не понимая. Издательство “Пауэлл пресс” только-только развернуло свою работу в этих не слишком профессиональных условиях. Утреннее солнце пробиралось сквозь жалюзи. Залетевшая с улицы бабочка порхала возле камина. Бурундук сновал по полу, то прячась в нору под плинтусом, то вновь выбегая в комнату.
– Прошу прощения?
Квентин поднял руки ладонями вверх, словно хотел сказать: “Видишь, у меня нет оружия”.
– Я должен чем-то занять время, пока Артур принимает решение, а в твоем доме многое давно нуждается в починке.
Я помнила, что в юности Квентин работал в гараже, а позже получил диплом инженера. Я знала, что его руки работают так же четко, как и его ум, разбирая дома и мельницы с точностью и аккуратностью хирурга. Но он никогда ничего не строил и никогда не жил на одном месте. И потом после его отъезда плоды его трудов будут все время окружать меня, навевая печаль. Воспоминания о нем будут жить всюду в моем доме, куда только упадет взгляд.
– Спасибо за предложение, но делать ничего не нужно. Я не могу принять твою помощь.
Пока Квентин переваривал мой отказ, его глаза блуждали по стенам, закрытым книжными полками, офисному оборудованию, старому дивану и кофейным столикам, отодвинутым в сторону, чтобы дать место коробкам с непроданными книгами моих авторов. Он подошел к книжному шкафу, где стояли любимые тома моего отца, выбрал внушительное издание по современному искусству, пролистал его и нахмурился.
– Как бы мне хотелось познакомиться с твоим отцом, Урсула. Я бы спросил его, как ты выглядела до того момента, когда решила больше никогда не полагаться на мужчину. Любого мужчину.
– Это относится не только к мужчинам, – насколько могла, легко парировала я. – Я не полагаюсь также на женщин, детей, щенков, котят и неодушевленные предметы. Но не тебе об этом говорить. Ты же сам старый холостяк.
Квентин захлопнул книгу и поставил ее на место, потом достал из кармана зубочистку. Пожевав ее, он огрызнулся:
– Старая дева.
– А тебе хотелось бы услышать очаровательное извинение настоящей южной леди? Получай: не чини того, что еще не сломалось.
Квентин кивком указал на высунувшегося из норы бурундука. Зверек увидел нас и спрятался.
– Тебе нравится прозябать в конуре вместе с сообразительными крысами?
– Во-первых, это не крыса, а бурундук. Во-вторых, я не смогу работать, если ты будешь шуметь. – Я выразительно постучала пальцем по столу. – Хочешь верь, хочешь нет, но это мой бизнес, приносящий мне – о, простите, мистер миллионер, – жалкую сотню долларов в месяц. Я в самом деле буду счастлива, если сумею указать эту сумму в графе доходов, когда пойду получать бесплатные талоны на питание.
– Расскажи мне о своей работе. – С этими словами Квентин уселся в старое деревянное кресло у камина. Он выглядел там на своем месте.
Я моргнула, пытаясь прогнать это видение.
– Добро пожаловать в издательскую империю “Пауэлл пресс”. – Я указала пальцем на коробки, сложенные в углу. – Мой склад. – Следующий жест в сторону книжного шкафа с папками, книгами, компьютерными распечатками и материалами для рекламы. – Отдел маркетинга. – Мой палец переместился в сторону рабочего стола, заваленного коробками, этикетками и рулонами упаковочной бумаги. – Отдел рассылки. – Я ткнула пальцем в пол перед столом, где он совсем недавно стоял. – Ты в отделе доставки. Осторожно, не попади под погрузчик.
– Я хотел бы прочесть те две книги, которые ты опубликовала.
– Неужели? – Втайне довольная, я взяла карандаш. – Тогда вы попали в нужное место. Вы говорите с менеджером по продажам.
Квентин встал. Я отдала ему книги, и он ушел, унося их под мышкой. Я снова устроилась за столом и уронила голову на руки.
Час спустя в комнату вошла Лиза.
– Ты знаешь, что Квентин работает в амбаре? Когда я там появилась, он кивнул мне с чердака, где они с Артуром разбирали завал. Бельчонок выскочил из кармана его рубашки и опустился на плечо Артура.
– Звучит печально.
– Мне необходимо что-то делать. Здесь мы тебя не беспокоим?
– Что мужчины будут делать теперь? – громко поинтересовался Артур. Он держал короткую доску за один конец, другой был в руках у Квентина.
– Теперь мы выставим мой конец в эту дыру и выбросим эту доску на улицу.
Я смотрела, как они управились с доской, которая с громким треском упала на кучу своих сестер у стены амбара. Новым хобби Артура, помимо обдумывания судьбы скульптуры, стали вопросы к Квентину о том, что должен делать мужчина. Когда Квентин не был братом-медведем, он становился для моего брата воплощением мужественности, и Артур изо всех сил ему подражал. Ничего подобного я раньше не видела. Мой брат нашел путь, чтобы миновать невидимые границы своего аутизма. И все благодаря Квентину, который не хотел даже задумываться над этим.
– Что делает мужчина? – спросил Артур, берясь за конец тяжелого бревна.
– Мужчина не отпускает эту балку, если не хочет, чтобы она упала и отдавила ему ногу. – Квентин мгновенно подхватил другой конец бревна.
Бревно отправилось следом за доской. Артур выполнял все с дотошностью новообращенного. Когда бревно стукнулось о землю, он удовлетворенно улыбнулся. Квентин поднял большой палец в знак одобрения. В нем было столько доброты. Артур сумел разглядеть это, а теперь увидела и я.
Я подняла голову, посмотрела на Квентина Рикони, и странная мысль пронеслась в моей голове без предупреждения, не подчиняясь логике и здравому смыслу, не дав мне возможности спрятаться от нее: “Я в самом деле хочу тебя полюбить”.
Зазвонил телефон, я неохотно сняла трубку.
– Папа вчера потерял сознание. У него были боли в груди, – объявила Джанин.
– С ним все в порядке?
– Он справится. Врач прописал ему новые лекарства от сердца и успокоительные. Последнее время он переживал сильный стресс. Нетрудно понять, из-за кого. Но отец хочет видеть тебя завтра за ленчем. Возможно, он выговорится и почувствует себя лучше. Так ты придешь?
– Да.
– Спасибо.
– Джанин, я сожалею о том, что толкнула тебя.
– Ни о чем ты не сожалеешь, но я готова заключить сделку с самим дьяволом, лишь бы ты завтра была полюбезней с папой.
– Я принимаю твое приглашение, Вельзевул, спасибо.
Она повесила трубку.
Я ехала на машине к дому Тайберов вдоль старых яблоневых садов, обнесенных девственно-белой оградой. Декоративные черные коровы паслись на зеленых пастбищах. Когда дорога привела меня к господскому дому, я увидела мраморных кур и петухов среди азалий и лавров. В горах многие украшают двор животными, вырезанными из фанеры. Мне доводилось видеть оленей, медведей, гусей, но мраморные куры были только у Тайберов. Эти люди серьезно относились к украшению своего двора.
Трехэтажный с белыми колоннами особняк Тайберов стоял на холме и смотрел на город. Когда я остановилась у крыльца, до меня донесся полуденный звон колоколов в церкви колледжа, прилетевший с бризом. В ясный день обитатели дома могли, сидя на балконе, наслаждаться видом церковных шпилей, купола дворца правосудия и крыши административного здания колледжа. Но мне ни разу не пришлось это сделать. В те редкие дни, когда мистеру Джону удавалось заставить Джанин пригласить меня на день рождения, а моему отцу – заставить меня пойти, она всегда вносила меня в свой второй список, что означало невозможность подняться в спальню хозяйки торжества и полюбоваться видом с ее личного балкона.
Трики Стюарт в голубом платье горничной, бывшая моя подруга по второму списку, открыла дверь, прежде чем я успела позвонить. Она улыбнулась:
– Привет, Медвежий Коготь. – Это прозвище я получила в старших классах школы.
– Привет, Трики,[1] – ее так назвали родители.
Мы выросли вместе, сравнивая наши мозоли и обмениваясь страшными историями о мертвых цыплятах. Ее родители до сих пор выращивали цыплят для птицефабрики Тайбера, зарабатывая себе на жизнь. Их долги только выросли, так как они построили пять новых курятников. Трики и ее муж жили вместе с ними. Заработок Трики в доме Тайберов шел в общий котел. Она растила четверых детей и делала это со вкусом. В угольно-черных волосах Трики белели осветленные пряди, улыбка сияла золотой коронкой на зубе, а в глазах застыло ожидание.
– Как поживает твой гость из Нью-Йорка?
Я протянула ей желтые розы, которые Лиза срезала для визита. Не имело смысла серьезно отвечать на вопросы Трики. Это была ритуальная попытка указать на ее место в обществе и на мое.
– Мой гость из Нью-Йорка реконструирует мой амбар, – сообщила я. – Думаю, намерен устроить там станцию подземки.
Трики пустилась шепотом пересказывать все, что Тайберы говорили о Квентине (источник неприятностей, плохое влияние, жалкий изгой), пока вела меня через холл, увешанный портретами умерших Тайберов, получивших известность. Так как все Тайберы мнили себя знаменитостями, холл оказался довольно длинным. Я прочла надпись на табличке под неизвестным мне портретом и остановилась как вкопанная.
У женщины на полотне были роскошные медные волосы, уложенные в элегантную прическу, пышный бюст утягивало строгое платье начала века, выглядевшее так, словно его хозяйка собиралась отправиться в плавание на “Титанике”. Ее лицо казалось величественным. Она была похожа на меня и на папу, и не случайно.
Бетина Грейс Пауэлл Тайбер смотрела на меня нежными голубыми глазами Пауэллов и улыбалась грустной улыбкой. Я никогда не видела ее изображений, если не считать нечеткой фотокарточки, на которой она была снята еще девочкой. Папа держал ее в рамке на столике у дивана в гостиной. Женщина, связавшая нынешних Пауэллов и Тайберов, не выглядела как потерявшая рассудок вульгарная особа, развратница, изменившая мужу, или, если пользоваться более грубой лексикой былых времен, подстилка для черномазых. Напротив, она была печальной и красивой.
– Трики, откуда взялся этот портрет?
– Мистер Джон приказал повесить его на прошлой неделе. Этот портрет привезли из дома его старой тетушки Дотти Тайбер из Южной Каролины. Эсме унаследовала его от старушки Дотти, она любит этот портрет, а мистер Джон и Джанин пытаются сделать все, чтобы Эсме чувствовала себя здесь как дома. Поэтому они повесили портрет ради нее. Да благословит господь ее нежное, глупое сердечко.
– Кто такая Эсме?
– Племянница мистера Джона, дочь Уильяма. Ты же помнишь: Уильям – это брат мистера Джона, разбившийся где-то в горах. Они говорят, что Уильям унаследовал от Пауэллов все самое плохое, как и мисс Бетти. Лунатик. Бродяга. Так они его здесь называют.
Я напрягла память и вспомнила, что Уильям Тайбер и в самом деле погиб во время восхождения на горную вершину в какой-то экзотической стране, когда я была совсем девчонкой.
– Я не знала, что он женился, и не подозревала, что у него есть дочь.
– Уильям Тайбер и не был женат. Просто обрюхатил какую-то девицу. Она отказалась от малышки, когда доктора объявили, что у девочки не все в порядке с головой. Дотти воспитала ее. Это она назвала ее Эсме. Теперь Дотти умерла, и Эсме живет здесь. Ей девятнадцать, и у нее в моторе не все цилиндры работают, понимаешь? Ты бы назвала ее умственно отсталой. Но здесь этих слов не употребляй. Они говорят, что она “особенная”.
Я все никак не могла прийти в себя от изображения женщины на портрете. История о чужом человеке, живущем в особняке, заставила меня посмотреть по сторонам, словно меня пригласили на вечеринку с сюрпризами и новые персонажи могут выскочить из-за портьер в любую секунду. Я не могла отделаться от мысли, что мистер Джон повесил пресловутый портрет специально для меня и что это была его попытка к примирению. Трики продолжала делиться со мной слухами, сплетнями и собственными умозаключениями, пока вела меня к залитой солнцем и заполненной цветами террасе позади дома. Мистер Джон в белых брюках и рубашке-гольф, показавшийся мне бледным, съежившимся и сильно постаревшим, поднялся из-за стола и знаком предложил мне сесть. Никаких объятий, радостных восклицаний: “Урсула, девочка моя!”, ставших для меня с годами привычными.
Мы сели у стола, на котором заранее поставили чай со льдом, салат с курицей и рулет, и печально посмотрели друг на друга.
– Как вы себя чувствуете? – спросила я.
– Гм. Врач прописал мне новые лекарства. Полагаю, теперь мне станет полегче.
– Как Джанин?
– Ее гордость уязвлена.
– Я сожалею о том, что случилось. И еще, для протокола: Квентин Рикони не предполагал, что ваша ним встреча закончится полным фиаско.
При упоминании имени Квентина мистер Джо сморщился.
– Я постараюсь сохранить объективность и отдать ему должное. Это куда лучше его попытки довести меня до сердечного приступа. – Я кивнула. Мистер Джон неожиданно резким движением отодвинул от себя тарелку, его суровый взгляд уперся в меня. – У меня разрывается сердце от нашей ссоры. Я дал себе обещание, что присмотрю за тобой и Артуром после смерти Томми. Я хочу как-то загладить свою вину за то, что не включил его в состав моих родственников. Неужели я такой противный старикашка, что ты можешь лишь ненавидеть меня?
– У меня нет никакой ненависти к вам. Мне просто хотелось бы, чтобы все сложилось иначе.
– Вот оно что! А знаешь ли ты, что у вас с Джанин очень много общего? Вы обе молоды, привлекательны, умны, трудоспособны и амбициозны. Твое преимущество в том, что ты более практична, потому что тебя никогда не опекали так, как моя покойная жена старалась сдувать пылинки с Джанин. Ты даже представить не можешь, сколько раз я ставил тебя ей в пример. Я боюсь, что это только навредило всем нам, потому что Джанин раздражает мое восхищение тобой.
– А я всегда завидовала ей.
– Может быть, вы обе сможете уладить ваши разногласия, как ты думаешь?
– Мне бы хотелось иногда по-дружески поболтать с Джанин. – Разумеется, когда рак на горе свистнет.
– Замечательно! – Мистер Джон принялся вытирать своей салфеткой чайную ложечку, чуть хмурясь, когда солнечные зайчики попадали ему в глаза, разглядывая свое отражение в сверкающем серебре. – Квентин предложил тебе достаточную сумму за скульптуру?
Я застыла.
– Мистер Джон, если вы собираетесь предъявить мне иск и заставить поделиться с вами деньгами, вырученными от продажи Медведицы, скажите мне об этом сейчас.
Он положил ложку.
– Прошу тебя, забудь те глупости, что я наговорил тогда в тюрьме. Я рассердился, не сдержался. Я ненавижу твою Железную Медведицу. Вся ирония происходящего в том, что она теперь дорого стоит и творчество Ричарда Рикони получило такую высокую оценку. – Мистер Джон поморщился. – Ирония судьбы. Этого только не хватало.
– Судя по всему, сделка не состоится. Все зависит от Артура, а он вряд ли расстанется с Медведицей.
– Но ты же отдашь скульптуру, если твой брат согласится? В самом деле?
– Да, – слово камнем сорвалось с моих губ. Я почувствовала себя совершенно опустошенной. – Если учитывать, о какой сумме идет речь, то я проявила бы высшую степень безрассудства, если бы отказалась ее продать.
– Рад за тебя. Я знаю, что ты хочешь выбиться в люди и сохранить эту вашу ферму. Тебе нужно еще заботиться об Артуре. Но тебе ни к чему какой-то изгой с деньгами, дающий дурацкие обещания и заставляющий тебя грустить. Если скульптура настолько ценная, коллекционеры дадут тебе столько же денег, сколько и он. Избавься от Квентина Рикони ради твоего же блага.
– Я не могу так поступить с ним.
– А если он окажется таким же проходимцем, как те, кто использовал твоего отца?
– Квентин не из таких.
– Откуда ты знаешь? Я слышал, парень тебя очаровал. А в глазах Артура он и вовсе настоящий герой.
Я молчала, складывая льняную салфетку и снова разворачивая ее, сгибая и разгибая монограмму Тайберов.
– В душе Квентин хороший человек.
– Я тоже такой. Разве я не доказывал это тебе и твоим квартирантам пару раз?
Я кивнула. Лиза призналась мне, что несколько лет назад мистер Джон заступился за отца в совершенно ужасной истории. Когда федеральные агенты арестовали одного из квартирантов моего отца за торговлю наркотиками и нашли наркотики в его квартире в курятнике, мистер Джон приложил все силы, чтобы ферму не конфисковали в пользу государства.
Наблюдая за мной, мистер Джон вздохнул:
– Я знал, что Томми не подозревал о тайных делишках своего жильца. Я не мог позволить, чтобы такой скандал очернил его доброе имя. Мы же родственники.
Он никогда не забывал о репутации Тайберов. И все же я была ему обязана.
– Я так и не поблагодарила вас за это. Спасибо.
– Не благодари меня, милая. Видишь теперь? Мы – семья. Так что послушай меня и избавься от Квентина Рикони.
Этап моей признательности остался позади. Я напряглась.
– Тогда вы были правы, но сейчас вы ошибаетесь.
– Послушай меня, девочка…
– Я видела потрет Бетины Грейс в холле, – решила я сменить тему.
Мистер Джон нетерпеливо покосился на меня.
– Пора забыть о прошлом. Пришло время признать, что Пауэллы и Тайберы горды тем, что они родня.
– Отлично. Могу я попросить вас об одолжении?
Мистер Джон осклабился.
– Я слушаю тебя, милая.
– Мне бы хотелось, чтобы вы написали письмо с извинениями матери Квентина Рикони. Напишите ей, что по вашей инициативе скульптуру убрали из кампуса и именно вы просили администрацию колледжа сообщать всем, что Медведица уничтожена.
Он смотрел на меня во все глаза. Его настроение резко изменилось, на меня повеяло холодом.
– Никогда. И если ты пришла сюда только ради этого, то собирайся и уходи…
Вбежала испуганная Трики.
– Эсме снова взяла мототележку с поля для гольфа!
Мистер Джон хлопнул ладонью по столу.
– Немедленно закройте ворота!
– Я уже сделала это, но она поехала по дороге именно туда. И вы знаете, как Эсме огорчится, когда увидит их закрытыми.
Он вскочил на ноги и хмуро посмотрел на меня.
– Ты уже слышала о моей племяннице, которая теперь живет у нас?
– Да.
– Видишь ли, Эсме все еще тоскует по тете Дотти и по дому в Южной Каролине, поэтому все время пытается убежать.
Я поднялась из-за стола.
– В мототележке?
– Эсме не слишком быстро соображает. Примерно со скоростью мототележки. Трики, возьми мою машину.
– Я догоню ее быстрее, чем Трики, – сказала я и выбежала на улицу, уселась в папин пикап и быстро поехала к воротам.
Я увидела, что мототележка стоит у высоких чугунных ворот, выходящих на шоссе. Белокурая головка Эсме Тайбер склонилась к рулю, ее плечи вздрагивали. Я остановила машину поодаль и медленно подошла к ней. Девушка плакала так отчаянно, что даже не заметила моего появления. Она была босиком, в бледно-голубых шортах, футболке с изображением Мигни, подружки Микки-Мауса, рюкзачок с цветочками закрывал спину. В заднем отделении мототележки, куда обычно складывают клюшки и сумки, она положила портрет Бетины Грейс.
– Эсме! – я негромко позвала ее.
Она вздрогнула и выпрямилась, вытерла бледно-голубые глаза на нежном личике в форме сердечка и воскликнула:
– Бетина Грейс, ты жива!
– Нет, меня зовут Урсула. Но я родственница Бетины Грейс, как и ты. Я твоя родственница.
– Моя родственница Урсула… Ой! – Она вылезла из мототележки, это девятнадцатилетнее дитя, чей тягучий, звонкий голос заставил меня подумать о фее, принимающей транквилизаторы. Эсме обняла меня, и мне не оставалось ничего другого, как обнять ее в ответ. – Я Эсме, Эсме Тайбер, Эсме, – повторяла она нараспев, уткнувшись мне в плечо. – Ты можешь открыть ворота?
– Боюсь, что нет. А почему ты хочешь уехать?
Девушка отступила от меня, ее нижняя губа задрожала, и я тут же взяла ее за руку, как будто она и в самом деле была маленькой девочкой.
– Ты скучаешь по дому?
Она закивала головой, изо всех сил стараясь не расплакаться.
Я крепче сжала ее пальцы.
– Я понимаю. Мой брат тоже всегда скучает по дому, когда ему приходится уезжать.
Но Эсме уже смотрела мимо меня на ярко расписанный пикап моего отца.
– Это что такое?
– Это, – сухо ответила я, – волшебный автомобиль Пауэллов.
Она метнулась мимо меня и уже гладила рукой медведя, ангелов, динозавров, украшавших правое крыло машины. Эсме повернулась ко мне:
– Так это ты хозяйка Железной Медведицы?
– Полагаю, что так. Я живу в “Медвежьем Ручье”. У нас есть Железная Медведица.
– Мисс Бетти!
– Я не мисс Бетти, я Урсула.
– Знаю, я говорю о мисс Бетти, Железной Медведице и о том, как она приехала жить в “Медвежий Ручей”. Тетя Дотти рассказывала мне об этом, когда я была маленькой. У меня и книжка есть.
– Не возражаете, если я взгляну на ваш амбар? – обратился Квентин к профессору.
Амбар Вашингтонов представлял собой местную двухэтажную достопримечательность весьма необычной архитектуры. Площадь верхнего этажа была в два раза больше площади нижнего, и амбар казался гигантским деревянным грибом. Верхний этаж выполнял роль крыши для галереи нижнего, где в былые времена стояли молочные коровы.
– Это свободнонесущая конструкция, – пояснил доктор Вашингтон. – В этих местах это редкость. Мой брат Фред всегда им очень гордился.
– Голландский стиль, верно? Я читал, что такие амбары часто строят в восточной части Теннесси.
– Да, это так.
– Если захотите его продать, дайте мне знать. – Доктор Вашингтон удивленно посмотрел на Квентина.
– Что вы собираетесь делать со старым амбаром?
– Я привезу сюда бригаду рабочих. Они аккуратно разберут его и перевезут в Нью-Йорк. Там я найду для него покупателя, который потом соберет его снова.
– Мне казалось, что вы занимаетесь только жемчужинами архитектуры.
– Верно. Но кованые детали вашего амбара делают его уникальным.
– Должен признаться, что я раньше не слишком внимательно относился к этому строению, но теперь я стал мудрее. Мой прапрадед сам выковал для него каждый гвоздь, каждый крюк, каждую скобу. Один из его сыновей позднее написал, что старик верил, что вкладывает африканскую силу в каждое выкованное им изделие. Его работа стала его богатством, его гордостью, хотя большую часть своей жизни он был рабом.
Квентин с уважением слушал.
– Я бы назвал его художником.
– Интересно. Пожалуй, он им и был.
Квентин подошел к амбару, коснулся кованых полос на двери.
– Твой гость и сам интересный человек, – обратился ко мне доктор Вашингтон.
Я раздраженно фыркнула.
– Я читала, что его отец научил его работать с металлом. Хотя бы этот чертов металл он любит.
– Квентин Рикони определенно интересуется историей, но абсолютно лишен эмоций. В нем так много противоречий.
Я сумела только согласно кивнуть.
* * *
“Я не могу больше просто сидеть здесь”, – признался сам себе Квентин. Один долгий томительный день сменялся другим, но не было никакого намека на то, что Артур скоро примет решение. Квентин и Урсула под любым благовидным предлогом избегали общества друг друга или по крайней мере пытались найти себе дело, если другой оказывался рядом. Квентин изучал Лизину стеклодувную технику и искусство Ледбеттеров в изготовлении керамики. Он починил расшатавшийся гончарный круг для пожилой четы и исправил проводку, идущую к печи обжига. Он проделал новое окно в студии по просьбе Освальда, а потом долго стоял с ним рядом, отпуская серьезные замечания, пока художник заканчивал эротический портрет на фоне пейзажа под названием “Членолес”, хотя все предпочли не думать о причинах, побудивших Освальда дать картине такое название.“Я и так уже оказался втянутым в их жизнь, – говорил себе Квентин. – Кому будет хуже от того, что я займусь делом?”
Фермерский дом притягивал его к себе, словно магнит. Казалось, он зовет Квентина. Ему представлялось, что у дома женский голос с характерным южным выговором. Голос Урсулы, если быть честным. Дом, с его непритязательным комфортом и старым деревом, обнимал Квентина всякий раз, как тот переступал порог кухни. Он впитывал ароматы, звуки и видения, сохранившиеся там после десятилетий готовки, выпекания хлеба и пирогов с яблоками, хруст крахмальных занавесок и сияние натертого до блеска линолеума. Как-то утром он наблюдал за Урсулой, которая вымешивала упругое тесто в старой деревянной миске, вырезанной мастером еще для ее прабабушки. Кровь быстрее побежала по его жилам, как будто руки Урсулы касались его тела. Ему пришлось выйти на крыльцо. Он даже потряс головой, мрачно дивясь собственному возбуждению. И такое впечатление произвела на него босоногая женщина в мешковатом комбинезоне, месившая тесто! Работа, тяжелый физический труд станут спасением. Он утопит демонов сомнения в поту.
Квентин вошел в гостиную, где я сидела за письменным столом, – сумка с инструментами через плечо, горячий взгляд буквально прожигал мою одежду.
– Пришла пора заставить работать твои краны и выключатели, – объявил он.
Я уставилась на него, ничего не понимая. Издательство “Пауэлл пресс” только-только развернуло свою работу в этих не слишком профессиональных условиях. Утреннее солнце пробиралось сквозь жалюзи. Залетевшая с улицы бабочка порхала возле камина. Бурундук сновал по полу, то прячась в нору под плинтусом, то вновь выбегая в комнату.
– Прошу прощения?
Квентин поднял руки ладонями вверх, словно хотел сказать: “Видишь, у меня нет оружия”.
– Я должен чем-то занять время, пока Артур принимает решение, а в твоем доме многое давно нуждается в починке.
Я помнила, что в юности Квентин работал в гараже, а позже получил диплом инженера. Я знала, что его руки работают так же четко, как и его ум, разбирая дома и мельницы с точностью и аккуратностью хирурга. Но он никогда ничего не строил и никогда не жил на одном месте. И потом после его отъезда плоды его трудов будут все время окружать меня, навевая печаль. Воспоминания о нем будут жить всюду в моем доме, куда только упадет взгляд.
– Спасибо за предложение, но делать ничего не нужно. Я не могу принять твою помощь.
Пока Квентин переваривал мой отказ, его глаза блуждали по стенам, закрытым книжными полками, офисному оборудованию, старому дивану и кофейным столикам, отодвинутым в сторону, чтобы дать место коробкам с непроданными книгами моих авторов. Он подошел к книжному шкафу, где стояли любимые тома моего отца, выбрал внушительное издание по современному искусству, пролистал его и нахмурился.
– Как бы мне хотелось познакомиться с твоим отцом, Урсула. Я бы спросил его, как ты выглядела до того момента, когда решила больше никогда не полагаться на мужчину. Любого мужчину.
– Это относится не только к мужчинам, – насколько могла, легко парировала я. – Я не полагаюсь также на женщин, детей, щенков, котят и неодушевленные предметы. Но не тебе об этом говорить. Ты же сам старый холостяк.
Квентин захлопнул книгу и поставил ее на место, потом достал из кармана зубочистку. Пожевав ее, он огрызнулся:
– Старая дева.
– А тебе хотелось бы услышать очаровательное извинение настоящей южной леди? Получай: не чини того, что еще не сломалось.
Квентин кивком указал на высунувшегося из норы бурундука. Зверек увидел нас и спрятался.
– Тебе нравится прозябать в конуре вместе с сообразительными крысами?
– Во-первых, это не крыса, а бурундук. Во-вторых, я не смогу работать, если ты будешь шуметь. – Я выразительно постучала пальцем по столу. – Хочешь верь, хочешь нет, но это мой бизнес, приносящий мне – о, простите, мистер миллионер, – жалкую сотню долларов в месяц. Я в самом деле буду счастлива, если сумею указать эту сумму в графе доходов, когда пойду получать бесплатные талоны на питание.
– Расскажи мне о своей работе. – С этими словами Квентин уселся в старое деревянное кресло у камина. Он выглядел там на своем месте.
Я моргнула, пытаясь прогнать это видение.
– Добро пожаловать в издательскую империю “Пауэлл пресс”. – Я указала пальцем на коробки, сложенные в углу. – Мой склад. – Следующий жест в сторону книжного шкафа с папками, книгами, компьютерными распечатками и материалами для рекламы. – Отдел маркетинга. – Мой палец переместился в сторону рабочего стола, заваленного коробками, этикетками и рулонами упаковочной бумаги. – Отдел рассылки. – Я ткнула пальцем в пол перед столом, где он совсем недавно стоял. – Ты в отделе доставки. Осторожно, не попади под погрузчик.
– Я хотел бы прочесть те две книги, которые ты опубликовала.
– Неужели? – Втайне довольная, я взяла карандаш. – Тогда вы попали в нужное место. Вы говорите с менеджером по продажам.
Квентин встал. Я отдала ему книги, и он ушел, унося их под мышкой. Я снова устроилась за столом и уронила голову на руки.
Час спустя в комнату вошла Лиза.
– Ты знаешь, что Квентин работает в амбаре? Когда я там появилась, он кивнул мне с чердака, где они с Артуром разбирали завал. Бельчонок выскочил из кармана его рубашки и опустился на плечо Артура.
* * *
– Белки на мне так и кишат, – сухо прокомментировал ситуацию Квентин.– Звучит печально.
– Мне необходимо что-то делать. Здесь мы тебя не беспокоим?
– Что мужчины будут делать теперь? – громко поинтересовался Артур. Он держал короткую доску за один конец, другой был в руках у Квентина.
– Теперь мы выставим мой конец в эту дыру и выбросим эту доску на улицу.
Я смотрела, как они управились с доской, которая с громким треском упала на кучу своих сестер у стены амбара. Новым хобби Артура, помимо обдумывания судьбы скульптуры, стали вопросы к Квентину о том, что должен делать мужчина. Когда Квентин не был братом-медведем, он становился для моего брата воплощением мужественности, и Артур изо всех сил ему подражал. Ничего подобного я раньше не видела. Мой брат нашел путь, чтобы миновать невидимые границы своего аутизма. И все благодаря Квентину, который не хотел даже задумываться над этим.
– Что делает мужчина? – спросил Артур, берясь за конец тяжелого бревна.
– Мужчина не отпускает эту балку, если не хочет, чтобы она упала и отдавила ему ногу. – Квентин мгновенно подхватил другой конец бревна.
Бревно отправилось следом за доской. Артур выполнял все с дотошностью новообращенного. Когда бревно стукнулось о землю, он удовлетворенно улыбнулся. Квентин поднял большой палец в знак одобрения. В нем было столько доброты. Артур сумел разглядеть это, а теперь увидела и я.
Я подняла голову, посмотрела на Квентина Рикони, и странная мысль пронеслась в моей голове без предупреждения, не подчиняясь логике и здравому смыслу, не дав мне возможности спрятаться от нее: “Я в самом деле хочу тебя полюбить”.
Зазвонил телефон, я неохотно сняла трубку.
– Папа вчера потерял сознание. У него были боли в груди, – объявила Джанин.
– С ним все в порядке?
– Он справится. Врач прописал ему новые лекарства от сердца и успокоительные. Последнее время он переживал сильный стресс. Нетрудно понять, из-за кого. Но отец хочет видеть тебя завтра за ленчем. Возможно, он выговорится и почувствует себя лучше. Так ты придешь?
– Да.
– Спасибо.
– Джанин, я сожалею о том, что толкнула тебя.
– Ни о чем ты не сожалеешь, но я готова заключить сделку с самим дьяволом, лишь бы ты завтра была полюбезней с папой.
– Я принимаю твое приглашение, Вельзевул, спасибо.
Она повесила трубку.
* * *
Тайбер-крест, большое, похожее на плантацию владение в нескольких милях к западу от города, стало семейным гнездом в 1960 году, после того как мистер Джон и мать Джанин получили землю в качестве свадебного подарка и построили на ней огромный дом с белыми колоннами. Служащие компании часто в шутку называли поместье Насестом.Я ехала на машине к дому Тайберов вдоль старых яблоневых садов, обнесенных девственно-белой оградой. Декоративные черные коровы паслись на зеленых пастбищах. Когда дорога привела меня к господскому дому, я увидела мраморных кур и петухов среди азалий и лавров. В горах многие украшают двор животными, вырезанными из фанеры. Мне доводилось видеть оленей, медведей, гусей, но мраморные куры были только у Тайберов. Эти люди серьезно относились к украшению своего двора.
Трехэтажный с белыми колоннами особняк Тайберов стоял на холме и смотрел на город. Когда я остановилась у крыльца, до меня донесся полуденный звон колоколов в церкви колледжа, прилетевший с бризом. В ясный день обитатели дома могли, сидя на балконе, наслаждаться видом церковных шпилей, купола дворца правосудия и крыши административного здания колледжа. Но мне ни разу не пришлось это сделать. В те редкие дни, когда мистеру Джону удавалось заставить Джанин пригласить меня на день рождения, а моему отцу – заставить меня пойти, она всегда вносила меня в свой второй список, что означало невозможность подняться в спальню хозяйки торжества и полюбоваться видом с ее личного балкона.
Трики Стюарт в голубом платье горничной, бывшая моя подруга по второму списку, открыла дверь, прежде чем я успела позвонить. Она улыбнулась:
– Привет, Медвежий Коготь. – Это прозвище я получила в старших классах школы.
– Привет, Трики,[1] – ее так назвали родители.
Мы выросли вместе, сравнивая наши мозоли и обмениваясь страшными историями о мертвых цыплятах. Ее родители до сих пор выращивали цыплят для птицефабрики Тайбера, зарабатывая себе на жизнь. Их долги только выросли, так как они построили пять новых курятников. Трики и ее муж жили вместе с ними. Заработок Трики в доме Тайберов шел в общий котел. Она растила четверых детей и делала это со вкусом. В угольно-черных волосах Трики белели осветленные пряди, улыбка сияла золотой коронкой на зубе, а в глазах застыло ожидание.
– Как поживает твой гость из Нью-Йорка?
Я протянула ей желтые розы, которые Лиза срезала для визита. Не имело смысла серьезно отвечать на вопросы Трики. Это была ритуальная попытка указать на ее место в обществе и на мое.
– Мой гость из Нью-Йорка реконструирует мой амбар, – сообщила я. – Думаю, намерен устроить там станцию подземки.
Трики пустилась шепотом пересказывать все, что Тайберы говорили о Квентине (источник неприятностей, плохое влияние, жалкий изгой), пока вела меня через холл, увешанный портретами умерших Тайберов, получивших известность. Так как все Тайберы мнили себя знаменитостями, холл оказался довольно длинным. Я прочла надпись на табличке под неизвестным мне портретом и остановилась как вкопанная.
У женщины на полотне были роскошные медные волосы, уложенные в элегантную прическу, пышный бюст утягивало строгое платье начала века, выглядевшее так, словно его хозяйка собиралась отправиться в плавание на “Титанике”. Ее лицо казалось величественным. Она была похожа на меня и на папу, и не случайно.
Бетина Грейс Пауэлл Тайбер смотрела на меня нежными голубыми глазами Пауэллов и улыбалась грустной улыбкой. Я никогда не видела ее изображений, если не считать нечеткой фотокарточки, на которой она была снята еще девочкой. Папа держал ее в рамке на столике у дивана в гостиной. Женщина, связавшая нынешних Пауэллов и Тайберов, не выглядела как потерявшая рассудок вульгарная особа, развратница, изменившая мужу, или, если пользоваться более грубой лексикой былых времен, подстилка для черномазых. Напротив, она была печальной и красивой.
– Трики, откуда взялся этот портрет?
– Мистер Джон приказал повесить его на прошлой неделе. Этот портрет привезли из дома его старой тетушки Дотти Тайбер из Южной Каролины. Эсме унаследовала его от старушки Дотти, она любит этот портрет, а мистер Джон и Джанин пытаются сделать все, чтобы Эсме чувствовала себя здесь как дома. Поэтому они повесили портрет ради нее. Да благословит господь ее нежное, глупое сердечко.
– Кто такая Эсме?
– Племянница мистера Джона, дочь Уильяма. Ты же помнишь: Уильям – это брат мистера Джона, разбившийся где-то в горах. Они говорят, что Уильям унаследовал от Пауэллов все самое плохое, как и мисс Бетти. Лунатик. Бродяга. Так они его здесь называют.
Я напрягла память и вспомнила, что Уильям Тайбер и в самом деле погиб во время восхождения на горную вершину в какой-то экзотической стране, когда я была совсем девчонкой.
– Я не знала, что он женился, и не подозревала, что у него есть дочь.
– Уильям Тайбер и не был женат. Просто обрюхатил какую-то девицу. Она отказалась от малышки, когда доктора объявили, что у девочки не все в порядке с головой. Дотти воспитала ее. Это она назвала ее Эсме. Теперь Дотти умерла, и Эсме живет здесь. Ей девятнадцать, и у нее в моторе не все цилиндры работают, понимаешь? Ты бы назвала ее умственно отсталой. Но здесь этих слов не употребляй. Они говорят, что она “особенная”.
Я все никак не могла прийти в себя от изображения женщины на портрете. История о чужом человеке, живущем в особняке, заставила меня посмотреть по сторонам, словно меня пригласили на вечеринку с сюрпризами и новые персонажи могут выскочить из-за портьер в любую секунду. Я не могла отделаться от мысли, что мистер Джон повесил пресловутый портрет специально для меня и что это была его попытка к примирению. Трики продолжала делиться со мной слухами, сплетнями и собственными умозаключениями, пока вела меня к залитой солнцем и заполненной цветами террасе позади дома. Мистер Джон в белых брюках и рубашке-гольф, показавшийся мне бледным, съежившимся и сильно постаревшим, поднялся из-за стола и знаком предложил мне сесть. Никаких объятий, радостных восклицаний: “Урсула, девочка моя!”, ставших для меня с годами привычными.
Мы сели у стола, на котором заранее поставили чай со льдом, салат с курицей и рулет, и печально посмотрели друг на друга.
– Как вы себя чувствуете? – спросила я.
– Гм. Врач прописал мне новые лекарства. Полагаю, теперь мне станет полегче.
– Как Джанин?
– Ее гордость уязвлена.
– Я сожалею о том, что случилось. И еще, для протокола: Квентин Рикони не предполагал, что ваша ним встреча закончится полным фиаско.
При упоминании имени Квентина мистер Джо сморщился.
– Я постараюсь сохранить объективность и отдать ему должное. Это куда лучше его попытки довести меня до сердечного приступа. – Я кивнула. Мистер Джон неожиданно резким движением отодвинул от себя тарелку, его суровый взгляд уперся в меня. – У меня разрывается сердце от нашей ссоры. Я дал себе обещание, что присмотрю за тобой и Артуром после смерти Томми. Я хочу как-то загладить свою вину за то, что не включил его в состав моих родственников. Неужели я такой противный старикашка, что ты можешь лишь ненавидеть меня?
– У меня нет никакой ненависти к вам. Мне просто хотелось бы, чтобы все сложилось иначе.
– Вот оно что! А знаешь ли ты, что у вас с Джанин очень много общего? Вы обе молоды, привлекательны, умны, трудоспособны и амбициозны. Твое преимущество в том, что ты более практична, потому что тебя никогда не опекали так, как моя покойная жена старалась сдувать пылинки с Джанин. Ты даже представить не можешь, сколько раз я ставил тебя ей в пример. Я боюсь, что это только навредило всем нам, потому что Джанин раздражает мое восхищение тобой.
– А я всегда завидовала ей.
– Может быть, вы обе сможете уладить ваши разногласия, как ты думаешь?
– Мне бы хотелось иногда по-дружески поболтать с Джанин. – Разумеется, когда рак на горе свистнет.
– Замечательно! – Мистер Джон принялся вытирать своей салфеткой чайную ложечку, чуть хмурясь, когда солнечные зайчики попадали ему в глаза, разглядывая свое отражение в сверкающем серебре. – Квентин предложил тебе достаточную сумму за скульптуру?
Я застыла.
– Мистер Джон, если вы собираетесь предъявить мне иск и заставить поделиться с вами деньгами, вырученными от продажи Медведицы, скажите мне об этом сейчас.
Он положил ложку.
– Прошу тебя, забудь те глупости, что я наговорил тогда в тюрьме. Я рассердился, не сдержался. Я ненавижу твою Железную Медведицу. Вся ирония происходящего в том, что она теперь дорого стоит и творчество Ричарда Рикони получило такую высокую оценку. – Мистер Джон поморщился. – Ирония судьбы. Этого только не хватало.
– Судя по всему, сделка не состоится. Все зависит от Артура, а он вряд ли расстанется с Медведицей.
– Но ты же отдашь скульптуру, если твой брат согласится? В самом деле?
– Да, – слово камнем сорвалось с моих губ. Я почувствовала себя совершенно опустошенной. – Если учитывать, о какой сумме идет речь, то я проявила бы высшую степень безрассудства, если бы отказалась ее продать.
– Рад за тебя. Я знаю, что ты хочешь выбиться в люди и сохранить эту вашу ферму. Тебе нужно еще заботиться об Артуре. Но тебе ни к чему какой-то изгой с деньгами, дающий дурацкие обещания и заставляющий тебя грустить. Если скульптура настолько ценная, коллекционеры дадут тебе столько же денег, сколько и он. Избавься от Квентина Рикони ради твоего же блага.
– Я не могу так поступить с ним.
– А если он окажется таким же проходимцем, как те, кто использовал твоего отца?
– Квентин не из таких.
– Откуда ты знаешь? Я слышал, парень тебя очаровал. А в глазах Артура он и вовсе настоящий герой.
Я молчала, складывая льняную салфетку и снова разворачивая ее, сгибая и разгибая монограмму Тайберов.
– В душе Квентин хороший человек.
– Я тоже такой. Разве я не доказывал это тебе и твоим квартирантам пару раз?
Я кивнула. Лиза призналась мне, что несколько лет назад мистер Джон заступился за отца в совершенно ужасной истории. Когда федеральные агенты арестовали одного из квартирантов моего отца за торговлю наркотиками и нашли наркотики в его квартире в курятнике, мистер Джон приложил все силы, чтобы ферму не конфисковали в пользу государства.
Наблюдая за мной, мистер Джон вздохнул:
– Я знал, что Томми не подозревал о тайных делишках своего жильца. Я не мог позволить, чтобы такой скандал очернил его доброе имя. Мы же родственники.
Он никогда не забывал о репутации Тайберов. И все же я была ему обязана.
– Я так и не поблагодарила вас за это. Спасибо.
– Не благодари меня, милая. Видишь теперь? Мы – семья. Так что послушай меня и избавься от Квентина Рикони.
Этап моей признательности остался позади. Я напряглась.
– Тогда вы были правы, но сейчас вы ошибаетесь.
– Послушай меня, девочка…
– Я видела потрет Бетины Грейс в холле, – решила я сменить тему.
Мистер Джон нетерпеливо покосился на меня.
– Пора забыть о прошлом. Пришло время признать, что Пауэллы и Тайберы горды тем, что они родня.
– Отлично. Могу я попросить вас об одолжении?
Мистер Джон осклабился.
– Я слушаю тебя, милая.
– Мне бы хотелось, чтобы вы написали письмо с извинениями матери Квентина Рикони. Напишите ей, что по вашей инициативе скульптуру убрали из кампуса и именно вы просили администрацию колледжа сообщать всем, что Медведица уничтожена.
Он смотрел на меня во все глаза. Его настроение резко изменилось, на меня повеяло холодом.
– Никогда. И если ты пришла сюда только ради этого, то собирайся и уходи…
Вбежала испуганная Трики.
– Эсме снова взяла мототележку с поля для гольфа!
Мистер Джон хлопнул ладонью по столу.
– Немедленно закройте ворота!
– Я уже сделала это, но она поехала по дороге именно туда. И вы знаете, как Эсме огорчится, когда увидит их закрытыми.
Он вскочил на ноги и хмуро посмотрел на меня.
– Ты уже слышала о моей племяннице, которая теперь живет у нас?
– Да.
– Видишь ли, Эсме все еще тоскует по тете Дотти и по дому в Южной Каролине, поэтому все время пытается убежать.
Я поднялась из-за стола.
– В мототележке?
– Эсме не слишком быстро соображает. Примерно со скоростью мототележки. Трики, возьми мою машину.
– Я догоню ее быстрее, чем Трики, – сказала я и выбежала на улицу, уселась в папин пикап и быстро поехала к воротам.
Я увидела, что мототележка стоит у высоких чугунных ворот, выходящих на шоссе. Белокурая головка Эсме Тайбер склонилась к рулю, ее плечи вздрагивали. Я остановила машину поодаль и медленно подошла к ней. Девушка плакала так отчаянно, что даже не заметила моего появления. Она была босиком, в бледно-голубых шортах, футболке с изображением Мигни, подружки Микки-Мауса, рюкзачок с цветочками закрывал спину. В заднем отделении мототележки, куда обычно складывают клюшки и сумки, она положила портрет Бетины Грейс.
– Эсме! – я негромко позвала ее.
Она вздрогнула и выпрямилась, вытерла бледно-голубые глаза на нежном личике в форме сердечка и воскликнула:
– Бетина Грейс, ты жива!
– Нет, меня зовут Урсула. Но я родственница Бетины Грейс, как и ты. Я твоя родственница.
– Моя родственница Урсула… Ой! – Она вылезла из мототележки, это девятнадцатилетнее дитя, чей тягучий, звонкий голос заставил меня подумать о фее, принимающей транквилизаторы. Эсме обняла меня, и мне не оставалось ничего другого, как обнять ее в ответ. – Я Эсме, Эсме Тайбер, Эсме, – повторяла она нараспев, уткнувшись мне в плечо. – Ты можешь открыть ворота?
– Боюсь, что нет. А почему ты хочешь уехать?
Девушка отступила от меня, ее нижняя губа задрожала, и я тут же взяла ее за руку, как будто она и в самом деле была маленькой девочкой.
– Ты скучаешь по дому?
Она закивала головой, изо всех сил стараясь не расплакаться.
Я крепче сжала ее пальцы.
– Я понимаю. Мой брат тоже всегда скучает по дому, когда ему приходится уезжать.
Но Эсме уже смотрела мимо меня на ярко расписанный пикап моего отца.
– Это что такое?
– Это, – сухо ответила я, – волшебный автомобиль Пауэллов.
Она метнулась мимо меня и уже гладила рукой медведя, ангелов, динозавров, украшавших правое крыло машины. Эсме повернулась ко мне:
– Так это ты хозяйка Железной Медведицы?
– Полагаю, что так. Я живу в “Медвежьем Ручье”. У нас есть Железная Медведица.
– Мисс Бетти!
– Я не мисс Бетти, я Урсула.
– Знаю, я говорю о мисс Бетти, Железной Медведице и о том, как она приехала жить в “Медвежий Ручей”. Тетя Дотти рассказывала мне об этом, когда я была маленькой. У меня и книжка есть.