Квентин открыл глаза. Казалось, он видит что-то очень далекое, и это испугало меня. Но потом его взгляд, пусть и с видимым усилием, встретился с моим. На его лице появилось умиротворенное выражение.
– Я понял, почему он сделал это.
Слезы потекли по моим щекам. Он слышал голос отца, нашептывающий ему что-то в подступающем мраке. Я не хотела слушать его, не хотела, чтобы он следовал за этим голосом.
– Прошу тебя, Квентин, держись. Не сдавайся, пожалуйста. Он просит тебя не прекращать борьбу, он не желает, чтобы ты умирал. Твой отец хочет, чтобы ты продолжал жить.
– Папа думал, что… освободит нас с мамой. Мы не будем больше любить его и прекратим страдать.
Я с трудом сдерживала рыдания.
– Он ошибался. Любовь никогда не кончается. Ты слышишь меня? Любовь никогда не кончается. Теперь ты знаешь это.
Квентин закрыл глаза, между его бровей появилась глубокая складка, затем лицо разгладилось. В отчаянии я прижала руку к его сердцу. Мои пальцы задубели от холода. Я не слышала биения его сердца или слышала? Вот оно… Нет? Уверенность покинула меня. О господи! Он умрет, уйдет от меня прежде, чем я это пойму.
Я начала паниковать. Страх сковывал меня, мешал думать, черные тени вокруг казались зловещими. И я начала говорить вслух, очень громко, чтобы прогнать их. Я обещала Квентину, что, если он умрет, я поставлю его в неловкое положение своими рассказами о том, каким замечательным человеком он был. Я подробно перечисляла, кому и что я стану говорить. Потом я принялась описывать детей, которые могут родиться у нас только в том случае, если он останется жить.
– Первой родится девочка, – вещала я. – Мы назовем ее Анджела Грейс. Возможно, тебе не очень понравится, но я просто пытаюсь использовать имя твоей матери. Вторую девочку мы назовем в честь моей мамы Викторией. Ладно, это может быть и вторым именем, хотя неплохо было бы звать ее Вик. Или еще лучше Вики. Теперь вернемся к Анджеле Грейс. У нее будет своенравный характер. Нам придется внушать ей, что нельзя обижать родственников со стороны Тайберов. Она вырастет умной. Я буду читать ей книжки. А ты научишь ее читать следы, разбираться в людях и строениях. Она вырастет и станет инженером. А Вики Рикони будет спокойной, очень чувствительной, настоящей художественной натурой, как ее дедушки…
Пятеро детей. Десять. Пятнадцать. У меня клацали зубы. Я выговаривала слова, шамкая, как старуха, и наконец, замолчала. Я коснулась ледяных губ Квентина. Его лицо казалось таким спокойным. Солнце садилось, окрашивая небо, где уже показались первые звезды, в насыщенные золотые, пурпурные и розовые тона. Огонь весело пылал.
Сконцентрируйся, соберись, удержи его в этом магическом круге, тяни его к себе своими слезами, своей любовью, пусть твой пульс бьется рядом с ним, войди в него, закрой собой его раны. Тысяча предков пожертвовали собой, чтобы мы встретились в этой точке Вселенной. Наши отцы, должно быть, смотрели на нас, слышали нас. Они не могли позволить, чтобы все так закончилось. Я не дам ему умереть.
Услышав какой-то звук, я подняла голову и увидела два желтых параллельных луча на краю мира, они освещали нас, прорезая тьму. За ними следовала плотная тень, закрывающая собой закат. Видение или явь? Дух, от которого нам не скрыться. Энни, все еще ищущая себе подобных? Жизнь или смерть? Я прижала к себе Квентина и в ужасе оглянулась через плечо, в душе умоляя видение оказаться явью. Я не дам ему пропасть. Я всегда знала, что ты где-то рядом. И он тоже об этом знал. Но теперь все изменилось, теперь мы вместе, и оба стали другими.
Я выкрикнула что-то, бросая вызов неизвестности, и услышала в ответ рев. Темная медвежья голова и страшные глаза поднялись выше, закрывая горизонт, Железная Медведица коснулась головой моего созвездия – Большой Медведицы, – оживая, готовясь к охоте за чужой жизнью…
И преобразилась у меня на глазах.
Я разглядела широкий темный фюзеляж, винт, со свистом разрезающий воздух. Вертолет мягко, словно бабочка, опустился на поляну. Артур нашел ангелов с железными крыльями.
“Как раз вовремя”, – сказали они потом. Как раз вовремя.
Я услышала шаги. Кто-то шел по коридору от лифта. Из-за угла появился высокий, величественный седой мужчина в пальто поверх строгого темного костюма. Он держал под руку маленькую хрупкую пожилую женщину с осанкой королевы. В ее темных волосах серебрилась густая проседь. Тяжелое черное пальто распахивалось при каждом шаге, так как она опиралась на массивную трость. Квентин говорил мне, что его мама не позволяет больной ноге мешать ей двигаться с нужной скоростью.
Я посмотрела в ее полные отчаяния глаза. Она подошла ко мне, протягивая руку. Мы мгновенно узнали друг друга. Я схватила ее ладонь обеими руками.
– Квентин еще не проснулся после наркоза. Врачи говорят, что мы сможем поговорить с ним только утром.
– Мне необходимо увидеть его.
– Я провожу вас.
– Анджела, я подожду здесь, – со спокойным достоинством произнес спутник матери Квентина.
Я решила, что это Альфонсо Эспозито. Анджела повернулась к нему.
– Нет, я хочу, чтобы ты тоже пошел… Мы семья. Он нуждается в тебе. И мне ты тоже необходим.
Его глаза заблестели. Альфонсо прошел за нами по длинному коридору и через двойные двери в отделение интенсивной терапии. Одна из моих родственниц со стороны Тайберов, старшая сестра отделения, кивнула мне, когда мы проходили мимо, давая понять, что регламент посещений не распространяется на ее родню. Мы вошли в крохотную палату, где лежал Квентин, подключенный к нескольким аппаратам. Ему сделали операцию, и теперь он спал глубоким сном без сновидений.
Выглядел Квентин ужасно, я понимала это. Белый как полотно, с трубкой, по которой поступал кислород, опутанный проводами и датчиками. Как будто техника полностью контролирует его жизнь. Маленькая рука Анджелы вцепилась в мою, потом разжалась. С ее губ сорвался стон отчаяния. Я отошла назад, к Альфонсо.
Она прислонила трость к кровати и подошла поближе к Квентину. Трясущимися руками Анджела коснулась лица сына, пригладила волосы.
– Ты знаешь, как сильно я люблю тебя? – сказала она. – И какой ты чудесный сын? Нет, ты этого не знаешь, потому что я не говорила тебе об этом с тех пор, когда ты был еще ребенком. Прости меня, прости. – Анджела поцеловала его в лоб и прижалась щекой к его щеке. Ее голос упал до отчаянного шепота. – Ты будешь жить. Ты сын своего отца, и он знает, что ты пытался сделать для него последние несколько месяцев. Он так гордится тобой. И я горжусь тобой, Квентин. – Пожилая женщина подняла голову и заплакала, глядя на него. – Твои отец и мать любят тебя. Мы снова стали одной семьей.
– Вы, наверное, ненавидите меня за то, что я втянула его в эту историю, – сказала я Анджеле ночью, когда мы сидели вместе в комнате ожидания.
– В эту историю Квентина втянул его отец, – спокойно ответила она, протянула руку, коснулась моего подбородка и повернула меня к себе. – Ты вытянула его, – мягко добавила Анджела. Ее глаза наполнились слезами, она улыбнулась. – Здравствуй, Роза.
Я закрыла глаза, и Анджела прижала мою голову к своему плечу. Я поджала ноги и свернулась рядом с ней словно ребенок. Вскоре в комнату вошел мистер Джон. Мы с Анджелой выпрямились и смотрели на него, не веря своим глазам. На нем были голубая больничная рубашка, белые носки и тонкий халат с эмблемой птицефабрики Тайбера. Один из отсоединенных проводов от монитора сердечного ритма уходил под воротник рубашки. Оставалось ждать скорого появления встревоженных медсестер.
Я познакомила его с Анджелой. Он взял ее руку в свою и галантно поклонился.
– Как чувствует себя Квентин? – спросил меня мистер Джон.
– Мы ждем, чтобы он проснулся. Говорят, что это случится не раньше завтрашнего утра.
– Он будет жить. Квентин сильный. Не сомневаюсь, что он такой в отца. – Мистер Джон откашлялся. – Я теперь трачу много времени, чтобы узнать новости. Не могу сказать, что меня не впечатлило то, как сложилась история нашей Железной Медведицы. Я имею в виду ее стоимость. Но есть кое-что более важное. Люди преданы этой скульптуре, а я оказался паршивой овцой в стаде. Не скажу, что смогу ее полюбить, но мне нравится то, чем она стала для тех людей, о ком я забочусь. – Он снова протянул руку Анджеле. – Я искренне надеюсь, что вы простите меня за все то зло, что я причинил скульптуре и памяти вашего мужа. И я молюсь о том, чтобы Квентин поскорее встал на ноги.
Анджела пожала ему руку.
– Я принимаю ваши извинения и за Ричарда, и за нашего сына.
Мистер Джон повернулся ко мне:
– Как бы мне хотелось, чтобы сейчас твой отец был с нами.
– Папа знает, что вы хотите ему сказать, и я тоже. – Я встала и обняла старика. – Все в порядке.
Мистер Джон посмотрел на меня со слезами на глазах и задумчивой улыбкой.
– Я умнею понемногу, – признался он. – Некоторые люди видят свет, но для меня этого было недостаточно. – Мистер Джон помолчал. – Я должен увидеть Медведицу.
Я улыбнулась. Мы слышали, что сестры из отделения кардиологии уже бегут по коридору. Они проскочили мимо комнаты ожидания, но одна из них заметила мистера Джона, и через секунду обе женщины уже стояли перед нами.
– Мистер Тайбер, – сурово заявила одна из них. – В следующий раз мы наденем на вас наручники и прикуем к кровати!
– Вы арестованы, – пошутила я.
– Ничего не поделаешь, – с вызовом ответил мистер Джон. Он засмеялся, когда сестры уводили его.
– Если ты заблудился, я помогу тебе найти дорогу домой, – пообещала я, испуганная, но старающаяся казаться спокойной.
– Дом, – прошептал Квентин. Паутина сомнений растаяла, и он вернулся ко мне, живой. Он смотрел на меня, как на чудо. – Люди не будут сплетничать, – прошептал Квентин.
Я сообразила, что он вспомнил мое обещание у костра в горах поставить его в неловкое положение, если он умрет. Квентин был жив и не собирался умирать.
– Но они все-таки будут говорить о тебе, – поклялась я со слезами в голосе, но потом рассмеялась, расплакалась и поцеловала его.
На этот раз он ответил на мой поцелуй. Я увидела свое отражение в его глазах, подобревшее худое лицо, легкую улыбку. Он был таким бледным и измученным, на щеках появилась темная щетина, под глазами залегли синие тени. Все это говорило о том, что он проделал долгий путь, но теперь стал мудрее и вернулся домой. Отныне этот мужчина принадлежал мне, и я собиралась забрать его к себе.
ГЛАВА 25
– Я понял, почему он сделал это.
Слезы потекли по моим щекам. Он слышал голос отца, нашептывающий ему что-то в подступающем мраке. Я не хотела слушать его, не хотела, чтобы он следовал за этим голосом.
– Прошу тебя, Квентин, держись. Не сдавайся, пожалуйста. Он просит тебя не прекращать борьбу, он не желает, чтобы ты умирал. Твой отец хочет, чтобы ты продолжал жить.
– Папа думал, что… освободит нас с мамой. Мы не будем больше любить его и прекратим страдать.
Я с трудом сдерживала рыдания.
– Он ошибался. Любовь никогда не кончается. Ты слышишь меня? Любовь никогда не кончается. Теперь ты знаешь это.
Квентин закрыл глаза, между его бровей появилась глубокая складка, затем лицо разгладилось. В отчаянии я прижала руку к его сердцу. Мои пальцы задубели от холода. Я не слышала биения его сердца или слышала? Вот оно… Нет? Уверенность покинула меня. О господи! Он умрет, уйдет от меня прежде, чем я это пойму.
Я начала паниковать. Страх сковывал меня, мешал думать, черные тени вокруг казались зловещими. И я начала говорить вслух, очень громко, чтобы прогнать их. Я обещала Квентину, что, если он умрет, я поставлю его в неловкое положение своими рассказами о том, каким замечательным человеком он был. Я подробно перечисляла, кому и что я стану говорить. Потом я принялась описывать детей, которые могут родиться у нас только в том случае, если он останется жить.
– Первой родится девочка, – вещала я. – Мы назовем ее Анджела Грейс. Возможно, тебе не очень понравится, но я просто пытаюсь использовать имя твоей матери. Вторую девочку мы назовем в честь моей мамы Викторией. Ладно, это может быть и вторым именем, хотя неплохо было бы звать ее Вик. Или еще лучше Вики. Теперь вернемся к Анджеле Грейс. У нее будет своенравный характер. Нам придется внушать ей, что нельзя обижать родственников со стороны Тайберов. Она вырастет умной. Я буду читать ей книжки. А ты научишь ее читать следы, разбираться в людях и строениях. Она вырастет и станет инженером. А Вики Рикони будет спокойной, очень чувствительной, настоящей художественной натурой, как ее дедушки…
Пятеро детей. Десять. Пятнадцать. У меня клацали зубы. Я выговаривала слова, шамкая, как старуха, и наконец, замолчала. Я коснулась ледяных губ Квентина. Его лицо казалось таким спокойным. Солнце садилось, окрашивая небо, где уже показались первые звезды, в насыщенные золотые, пурпурные и розовые тона. Огонь весело пылал.
Сконцентрируйся, соберись, удержи его в этом магическом круге, тяни его к себе своими слезами, своей любовью, пусть твой пульс бьется рядом с ним, войди в него, закрой собой его раны. Тысяча предков пожертвовали собой, чтобы мы встретились в этой точке Вселенной. Наши отцы, должно быть, смотрели на нас, слышали нас. Они не могли позволить, чтобы все так закончилось. Я не дам ему умереть.
Услышав какой-то звук, я подняла голову и увидела два желтых параллельных луча на краю мира, они освещали нас, прорезая тьму. За ними следовала плотная тень, закрывающая собой закат. Видение или явь? Дух, от которого нам не скрыться. Энни, все еще ищущая себе подобных? Жизнь или смерть? Я прижала к себе Квентина и в ужасе оглянулась через плечо, в душе умоляя видение оказаться явью. Я не дам ему пропасть. Я всегда знала, что ты где-то рядом. И он тоже об этом знал. Но теперь все изменилось, теперь мы вместе, и оба стали другими.
Я выкрикнула что-то, бросая вызов неизвестности, и услышала в ответ рев. Темная медвежья голова и страшные глаза поднялись выше, закрывая горизонт, Железная Медведица коснулась головой моего созвездия – Большой Медведицы, – оживая, готовясь к охоте за чужой жизнью…
И преобразилась у меня на глазах.
Я разглядела широкий темный фюзеляж, винт, со свистом разрезающий воздух. Вертолет мягко, словно бабочка, опустился на поляну. Артур нашел ангелов с железными крыльями.
“Как раз вовремя”, – сказали они потом. Как раз вовремя.
* * *
Я стояла неподвижно, как статуя, в комнате ожидания отделения интенсивной терапии. Сестра выдала мне зеленые хирургические брюки и блузу вместо разорванной одежды, Лиза привезла свитер. Она тут же уехала обратно в “Медвежий Ручей”, чтобы позаботиться об Артуре и Эсме. Они все еще дрожали, но чувствовали себя хорошо. Тайберы заполонили ферму. Все поздравляли Артура и Эсме, удивлялись их бесстрашию. Эту пару называли святыми, спасителями, хранителями медведей. За Квентина Тайберы молились.Я услышала шаги. Кто-то шел по коридору от лифта. Из-за угла появился высокий, величественный седой мужчина в пальто поверх строгого темного костюма. Он держал под руку маленькую хрупкую пожилую женщину с осанкой королевы. В ее темных волосах серебрилась густая проседь. Тяжелое черное пальто распахивалось при каждом шаге, так как она опиралась на массивную трость. Квентин говорил мне, что его мама не позволяет больной ноге мешать ей двигаться с нужной скоростью.
Я посмотрела в ее полные отчаяния глаза. Она подошла ко мне, протягивая руку. Мы мгновенно узнали друг друга. Я схватила ее ладонь обеими руками.
– Квентин еще не проснулся после наркоза. Врачи говорят, что мы сможем поговорить с ним только утром.
– Мне необходимо увидеть его.
– Я провожу вас.
– Анджела, я подожду здесь, – со спокойным достоинством произнес спутник матери Квентина.
Я решила, что это Альфонсо Эспозито. Анджела повернулась к нему.
– Нет, я хочу, чтобы ты тоже пошел… Мы семья. Он нуждается в тебе. И мне ты тоже необходим.
Его глаза заблестели. Альфонсо прошел за нами по длинному коридору и через двойные двери в отделение интенсивной терапии. Одна из моих родственниц со стороны Тайберов, старшая сестра отделения, кивнула мне, когда мы проходили мимо, давая понять, что регламент посещений не распространяется на ее родню. Мы вошли в крохотную палату, где лежал Квентин, подключенный к нескольким аппаратам. Ему сделали операцию, и теперь он спал глубоким сном без сновидений.
Выглядел Квентин ужасно, я понимала это. Белый как полотно, с трубкой, по которой поступал кислород, опутанный проводами и датчиками. Как будто техника полностью контролирует его жизнь. Маленькая рука Анджелы вцепилась в мою, потом разжалась. С ее губ сорвался стон отчаяния. Я отошла назад, к Альфонсо.
Она прислонила трость к кровати и подошла поближе к Квентину. Трясущимися руками Анджела коснулась лица сына, пригладила волосы.
– Ты знаешь, как сильно я люблю тебя? – сказала она. – И какой ты чудесный сын? Нет, ты этого не знаешь, потому что я не говорила тебе об этом с тех пор, когда ты был еще ребенком. Прости меня, прости. – Анджела поцеловала его в лоб и прижалась щекой к его щеке. Ее голос упал до отчаянного шепота. – Ты будешь жить. Ты сын своего отца, и он знает, что ты пытался сделать для него последние несколько месяцев. Он так гордится тобой. И я горжусь тобой, Квентин. – Пожилая женщина подняла голову и заплакала, глядя на него. – Твои отец и мать любят тебя. Мы снова стали одной семьей.
– Вы, наверное, ненавидите меня за то, что я втянула его в эту историю, – сказала я Анджеле ночью, когда мы сидели вместе в комнате ожидания.
– В эту историю Квентина втянул его отец, – спокойно ответила она, протянула руку, коснулась моего подбородка и повернула меня к себе. – Ты вытянула его, – мягко добавила Анджела. Ее глаза наполнились слезами, она улыбнулась. – Здравствуй, Роза.
Я закрыла глаза, и Анджела прижала мою голову к своему плечу. Я поджала ноги и свернулась рядом с ней словно ребенок. Вскоре в комнату вошел мистер Джон. Мы с Анджелой выпрямились и смотрели на него, не веря своим глазам. На нем были голубая больничная рубашка, белые носки и тонкий халат с эмблемой птицефабрики Тайбера. Один из отсоединенных проводов от монитора сердечного ритма уходил под воротник рубашки. Оставалось ждать скорого появления встревоженных медсестер.
Я познакомила его с Анджелой. Он взял ее руку в свою и галантно поклонился.
– Как чувствует себя Квентин? – спросил меня мистер Джон.
– Мы ждем, чтобы он проснулся. Говорят, что это случится не раньше завтрашнего утра.
– Он будет жить. Квентин сильный. Не сомневаюсь, что он такой в отца. – Мистер Джон откашлялся. – Я теперь трачу много времени, чтобы узнать новости. Не могу сказать, что меня не впечатлило то, как сложилась история нашей Железной Медведицы. Я имею в виду ее стоимость. Но есть кое-что более важное. Люди преданы этой скульптуре, а я оказался паршивой овцой в стаде. Не скажу, что смогу ее полюбить, но мне нравится то, чем она стала для тех людей, о ком я забочусь. – Он снова протянул руку Анджеле. – Я искренне надеюсь, что вы простите меня за все то зло, что я причинил скульптуре и памяти вашего мужа. И я молюсь о том, чтобы Квентин поскорее встал на ноги.
Анджела пожала ему руку.
– Я принимаю ваши извинения и за Ричарда, и за нашего сына.
Мистер Джон повернулся ко мне:
– Как бы мне хотелось, чтобы сейчас твой отец был с нами.
– Папа знает, что вы хотите ему сказать, и я тоже. – Я встала и обняла старика. – Все в порядке.
Мистер Джон посмотрел на меня со слезами на глазах и задумчивой улыбкой.
– Я умнею понемногу, – признался он. – Некоторые люди видят свет, но для меня этого было недостаточно. – Мистер Джон помолчал. – Я должен увидеть Медведицу.
Я улыбнулась. Мы слышали, что сестры из отделения кардиологии уже бегут по коридору. Они проскочили мимо комнаты ожидания, но одна из них заметила мистера Джона, и через секунду обе женщины уже стояли перед нами.
– Мистер Тайбер, – сурово заявила одна из них. – В следующий раз мы наденем на вас наручники и прикуем к кровати!
– Вы арестованы, – пошутила я.
– Ничего не поделаешь, – с вызовом ответил мистер Джон. Он засмеялся, когда сестры уводили его.
* * *
Когда на следующий день Квентин пришел в себя, я была рядом, ожидая этого момента. Я наклонилась, поцеловала его. Он смущенно, сонно заморгал, закрыл глаза, потом снова открыл их после еще одного поцелуя. Я прошептала его имя, погладила его по щеке, объяснила, где он находится, и рассказала, что произошло в горах и как его оперировали. Он не отрывал от меня глаз, но я видела, что память еще подводит его, как ни старался он восстановить пропущенные часы. Врачи предупреждали меня, что люди, побывавшие так близко от смерти, не сразу могут все вспомнить.– Если ты заблудился, я помогу тебе найти дорогу домой, – пообещала я, испуганная, но старающаяся казаться спокойной.
– Дом, – прошептал Квентин. Паутина сомнений растаяла, и он вернулся ко мне, живой. Он смотрел на меня, как на чудо. – Люди не будут сплетничать, – прошептал Квентин.
Я сообразила, что он вспомнил мое обещание у костра в горах поставить его в неловкое положение, если он умрет. Квентин был жив и не собирался умирать.
– Но они все-таки будут говорить о тебе, – поклялась я со слезами в голосе, но потом рассмеялась, расплакалась и поцеловала его.
На этот раз он ответил на мой поцелуй. Я увидела свое отражение в его глазах, подобревшее худое лицо, легкую улыбку. Он был таким бледным и измученным, на щеках появилась темная щетина, под глазами залегли синие тени. Все это говорило о том, что он проделал долгий путь, но теперь стал мудрее и вернулся домой. Отныне этот мужчина принадлежал мне, и я собиралась забрать его к себе.
ГЛАВА 25
Какое счастье знать, кого ты любишь, где твое место и ради чего ты готов умереть. Даже не до конца оправдавшиеся надежды дают замечательные плоды, и самые печальные воспоминания могут стать основой для будущего.
Как-то ночью Квентину приснился отец. Он стоял в гараже Гуцмана, еще молодой, и улыбался. Ричард снова был жив в воспоминаниях сына. Квентин принес его дух с собой с той поляны высоко в горах.
Я отвезла Анджелу на ферму, и мы прошли с ней через пастбище.
– О Ричард, – со слезами счастья на глазах произнесла она, глядя на Железную Медведицу. – Квентин выздоравливает в своей палате в больнице, куда люди, с которыми он познакомился здесь, прислали цветы и открытки с пожеланиями. Многие принесли еду и подарки. Они окружили его любовью. И они сказали мне, что прониклись к нашему сыну уважением за те недолгие месяцы, что он провел здесь. Они рассказывали мне свои истории о “Квинтэссенции мудрости”, говорили, как много она для них значит. Ричард, у этой скульптуры здесь свое предназначение. И это настоящее чудо. Она олицетворяет собой все то, ради чего ты работал. Она изменила жизни людей. И ее место в этих горах. Я решила, что Медведица должна остаться здесь. – Анджела замялась, но потом взяла меня за руку, посмотрела на меня с огромной нежностью и снова перевела взгляд на скульптуру. – И наш сын тоже не уедет из Джорджии. Он нашел женщину, которую любит. И отныне его место здесь.
Квентин устроился в нашем доме с такой же легкостью, как любой из Пауэллов, и очень быстро изменил его. Теперь посетители любовались нашим домом. Этот дом любил Квентина, и Квентин отвечал ему такой же любовью. Когда-то я приобрела новую сковородку для омлета, и теперь она мирно уживалась со сковородой моей бабушки. Так и усовершенствования Квентина, всегда бывшего поклонником прогресса, с легкостью вписались в привычную обстановку. Старый сержант Джонсон приехал к нам и привез ящики, чемоданы и корзины, не забыв и то круглое окно, о котором рассказывал мне Квентин. Мы поставили его на заднем крыльце и любовались им.
– И что я теперь буду делать в Нью-Йорке без тебя, капитан? – спросил Джонсон. – Ты имеешь хоть какое-то представление о том, чем будешь заниматься в этой дыре?
– Я подумывал о том, чтобы снять склад на территории фабрики Джона Тайбера. Буду собирать кое-какие вещи, необходимые для строительства, а потом продавать их.
– Ты хочешь начать бизнес с нуля?
– Только в том случае, если рядом со мной будет один мрачный тип, мой помощник, вечно ворчащий и орущий на меня, стоит мне поднять что-нибудь тяжелое.
– Давай снимай свой склад. Я тот, кто тебе нужен, и я буду на тебя работать. – Договорившись с Квентином, Джонсон отправился в Нью-Йорк, чтобы до конца зимы присматривать за домом Квентина и его квартирантами.
Квентин собирался сохранить эту собственность и нанять управляющего. Он не хотел выбрасывать на улицу своих жильцов, этих молодых художников и артистов, которым некуда было идти. Он намеревался повесить на здании табличку: “Ars gratia artis.[2] В память о Ричарде Рикони”.
Квентин становился сильнее, и я вместе с ним. Я распаковала ящики с банками для консервирования, которыми пользовалась еще моя мама, а затем и отец, хранившиеся в кладовке, и открыла банку с зеленым горошком, законсервированным папой в последнее лето перед его смертью. Я опускала в банку руку, ела мягкие зеленые горошинки, плакала и улыбалась. Папа и мама по-прежнему были со мной. Я помнила мимолетное объятие на кухне, шепот на ухо. Они вновь давали мне пищу, теперь, когда я вернулась домой не только телом, но и душой.
– Ты думаешь, они боятся людей после того случая с пистолетом?
Я кивнула.
– Надеюсь, что боятся. Ради их же блага.
– Они будут в безопасности, потому что боятся нас? – удивленно спросил Артур.
Я обняла его за плечи.
– Они будут в безопасности, потому что ты и Эсме позаботились о них. А медведи знают, что для них лучше. И все благодаря вам.
– Иногда так тяжело быть мужчиной, – заметил Артур, но тут Эсме улыбнулась ему, и мой брат приободрился.
Мы оставили их разглядывать беличье гнездо высоко на елке. Квентин взял меня за руку, и мы пошли на ту самую поляну, где мы с ним ждали спасателей. Он опустился на корточки и стал рассматривать следы от моего костра.
– Кажется, они останутся здесь навсегда.
– Так и было задумано.
Квентин притянул меня к себе, усадил рядом, и мы сидели обнявшись и смотрели на горы.
– Это самое потрясающее место для предложения руки и сердца, – заметил он. – Почему бы мне снова не спросить тебя?
Я смотрела на зимнее солнце, ослепленная им, потом повернулась к Квентину:
– Я жду.
– Урсула Пауэлл, ты выйдешь за меня замуж?
Квентин услышал тот же ответ, что и раньше, только на этот раз он смог улыбнуться мне.
– Я собираюсь завершить работу, только зрители мне не нужны, – признался он. Квентин опустил сварочный щиток, вновь полетели искры. Он работал медленно и терпеливо, строил и перестраивал, на этот раз спрятавшись за забором из свежих еловых досок.
Анджела поторопилась приехать из Нью-Йорка. Мы с ней решили ничего не говорить Квентину и посмотреть, что у него выйдет на этот раз. Она показала мне скромное обручальное кольцо на левой руке.
– В моем-то возрасте быть помолвленной, – мрачно сказала она, качая головой. – И о чем только я думаю?
– Когда-нибудь вы станете бабушкой, – пообещала я ей, – так что вы просто обязаны служить хорошим примером.
– Я скажу моим внукам, что их дед всегда говорил: “Никогда не отступайся от того, что любишь”. Ни от чего. И никогда не сдавайся.
– Договорились, – согласно кивнула я.
Я отправила копии рукописи его сыну и дочери в Бостон. И однажды апрельским утром ему пришлось оставить свой привычный утренний кофе, потому что два лимузина привезли из аэропорта его детей и внуков. На следующий день он привел всех к нам на ферму, и мы все вместе выпили чаю.
– Что это? – воскликнули внуки доктора Вашингтона, когда увидели Железную Медведицу.
– Идемте, мы с Эсме вам все покажем, – сказал Артур. И вскоре все они играли в салки под спокойным взглядом “Квинтэссенции мудрости”.
– Медведица поразила их воображение, – сказала я доктору Вашингтону. – Они обязательно приедут снова.
Его глаза сияли. Он кивнул.
Этой весной мы с моими квартирантами открыли в городе галерею. Фанни и Бартоу вызвались управлять тихим, ярким магазинчиком, разумеется, с нашей помощью. Теперь папины мечты нашли свое воплощение на главной улице Тайбервилла. Снимки его самого, мисс Бетти и Железной Медведицы украшали стену позади кассы. На полках выстроились стеклянные сосуды Лизы и цветная керамика Ледбеттеров. В следующей комнате были выставлены противоречивые картины Освальда, но у самой двери висели его первые рисунки к историям доктора Вашингтона. В первую же неделю он продал пять маленьких рисунков с грациозными ребятишками из “Медвежьего Ручья”. Я чувствовала, что его карьера художника делает неожиданный для него самого поворот.
Он стоял посреди кухни, покрытый копотью и потом, с защитной маской в руке и с выражением болезненного удовлетворения на лице. Я подбежала к нему, мы поцеловались, закружились по кухне, он бросил маску на пол и подхватил меня на руки. Я сжала ладонями его щеки.
– Я хочу, чтобы мы это отпраздновали, – заявила я.
Квентин рассмеялся.
Ночью Квентин снес забор и с помощью Артура укрыл новую статую тяжелым брезентом. Глаза моего брата сверкали от сознания, что ему доверили тайну. Мы с ним стояли между новым и старым медведями, Железной Медведицей и ее спрятанным пока от глаз приятелем.
– Неужели мама-медведица все еще одинока? – спросила я Артура.
Брат взял меня за руку.
– Она скучает по папе и никогда его не забудет. Но теперь у нее есть друг. Мама-медведица сказала мне и Эсме, что она наконец счастлива.
– Последнее время она очень много с тобой разговаривала, правда?
– Она все время говорит. Только иногда я не знаю, как надо слушать. – Артур прижал мою руку к своей щеке и твердо посмотрел на меня. – Я люблю тебя, мама-медведица.
– Как я выгляжу? – спросил меня Квентин на пороге нашей спальни.
Я пригладила лацканы отличного темного костюма, который он купил, и поправила шелковый галстук.
– Совершенно неподобающим образом, – ответила я. – Ты выглядишь очень модно, что ни в коей мере не отвечает духу сегодняшнего мероприятия.
Он улыбнулся.
– То же самое можно сказать и о тебе. – Я надела шелковое платье, чулки и лодочки на высоких каблуках.
Мы оба разделись, натянули джинсы и футболки и направились к двери. Уже на пороге Квентин протянул мне красиво завернутую коробочку. Это было кольцо с бриллиантами. Я прижалась головой к его плечу, и он надел кольцо мне на палец.
На пастбище играл фольклорный ансамбль. Пестрая толпа, такая же, как на папиных похоронах, лакомилась мясом-барбекю под полосатым тентом. Артур и Эсме укрылись под дубом, толкали друг друга локтями и перешептывались, как расшалившиеся дети. На трибуну с микрофоном по очереди поднимались те, кто хотел сказать речь в честь Железной Медведицы, прочитать собственные стихи и импровизации или спеть. Отец Рой прочитал молитву.
– Квентин не раз бывал в его часовне, – с гордостью шепнула Анджела стоявшему рядом с ней Альфонсо. – И Урсула ходит с ним вместе. У моих внуков будет в жизни церковь, я в этом не сомневаюсь.
Альфонсо взял ее руку в свою и задумчиво улыбнулся. Сколько лет он мечтал о том, чтобы Квентин, ставший за эти годы для него почти сыном, женился на Карле. Каким облегчением было забыть об этой отчаянной, безнадежной идее. Его дочь выйдет замуж за своего банкира и будет счастлива. А он, Альфонсо, будет счастлив со своей Анджелой Рикони Эспозито, и Квентин сделается его пасынком.
Джанин постояла рядом со мной какое-то время.
– У меня столько планов по улучшению работы на птицефабрике Тайбера. Тебе следовало бы поработать на меня.
Я рассмеялась.
– Я лучше поработаю над тобой.
– Этого-то я и боюсь. – Она украдкой покосилась на меня. – Квентин намерен изваять еще несколько медведей?
– Не думаю. Он будет занят своим бизнесом. И потом мы планируем построить дом на горе над ручьем.
– А что ты будешь делать со старым домом?
– Здесь будет жить Лиза.
– Понятно.
– Она станет управляющим новой художественной студии. Мы намерены расширить дело. Построим галерею и так далее. Строить мы еще будем, и немало, но больше никаких медведей.
Джанин посмотрела на ярко раскрашенный старенький пикап моего отца, теперь стоящий на почетном месте в саду у персикового дерева. Она повернулась ко мне.
– Новый художественный проект? – Я рассмеялась.
– Что поделаешь, я дочь своего отца.
Настал великий момент, Квентин подошел к брезенту, скрывающему Второго Медведя. Я взялась за другой его угол.
– Это для тебя, папа, – сказал он так тихо, что только я могла его услышать.
– Для тебя, папочка, – прошептала я.
Мы потянули за углы брезента, он упал на землю, а мы подошли друг к другу и взялись за руки.
Толпа смотрела на Медведя. Люди аплодировали, глядели во все глаза, шушукались, фыркали и качали головами. Типичная реакция на пятитонное творение из металлолома.
– Черт подери, – сказал мистер Джон, но тут Джанин обняла его, и он обреченно вздохнул.
Стоящая рядом с ним Анджела прижала ладони к повлажневшим глазам.
– Квентин не стал делать копию, – обратилась она к Альфонсо. – Он создал сына.
Мы с Квентином смотрели на выступающие ребра конструкции, голову, сделанную из автомобильного мотора, фрагменты железной ограды и прочее. Внутри Второго Медведя был прикреплен подарок Лизы – сверкающее сердце из узорчатого стекла, хрупкое, но прекрасное, резкий контраст с тяжелым железом вокруг, и все же защищенное, исполненное надежды, бьющееся в такт своему будущему. Второй Медведь был наделен жизнью и отлично себя чувствовал – уродливый, прекрасный, неуклюжий, грациозный, нежный, грубый, добрый, жестокий, определенно вызывающий и совершенно потрясающий.
– Ну, что скажешь? – обратился ко мне Квентин.
– Он само совершенство, – сказала я.
– Мы с тобой договоримся, – громко сказала я, обращаясь к Медведице. – Ты не будешь больше решать за меня. Я же больше не испытываю к тебе ненависти.
Я услышала, как открылась и хлопнула задняя дверь. Квентин вышел во двор. Он искал меня, свет из окон дома окружал его силуэт золотистым сиянием. Я подняла руку и помахала ему. Он неторопливо подошел ко мне, уверенно шагая сквозь туман. “Я счастлив”, – думал он. Счастье. Все оказалось так просто.
Крошечная белая бабочка, торопившаяся куда-то в безопасное место, пролетела мимо меня, впорхнула внутрь Медведицы, потом перелетела ко второй скульптуре, опустилась на ее холодную сталь и сложила крылышки, устраиваясь на ночь. Я с удивлением смотрела на нее, потом взглянула на Квентина и подумала о нашем будущем. Я приложила руку к сердцу. Мое послание было принято. Теперь у меня появился талант распознавать чудеса, пусть даже и маленькие.
Новости с земли и с небес были хорошими.
Я встала и пошла навстречу Квентину.
Как-то ночью Квентину приснился отец. Он стоял в гараже Гуцмана, еще молодой, и улыбался. Ричард снова был жив в воспоминаниях сына. Квентин принес его дух с собой с той поляны высоко в горах.
Я отвезла Анджелу на ферму, и мы прошли с ней через пастбище.
– О Ричард, – со слезами счастья на глазах произнесла она, глядя на Железную Медведицу. – Квентин выздоравливает в своей палате в больнице, куда люди, с которыми он познакомился здесь, прислали цветы и открытки с пожеланиями. Многие принесли еду и подарки. Они окружили его любовью. И они сказали мне, что прониклись к нашему сыну уважением за те недолгие месяцы, что он провел здесь. Они рассказывали мне свои истории о “Квинтэссенции мудрости”, говорили, как много она для них значит. Ричард, у этой скульптуры здесь свое предназначение. И это настоящее чудо. Она олицетворяет собой все то, ради чего ты работал. Она изменила жизни людей. И ее место в этих горах. Я решила, что Медведица должна остаться здесь. – Анджела замялась, но потом взяла меня за руку, посмотрела на меня с огромной нежностью и снова перевела взгляд на скульптуру. – И наш сын тоже не уедет из Джорджии. Он нашел женщину, которую любит. И отныне его место здесь.
* * *
Эту холодную, необычно снежную зиму мы провели перед каминами и под теплыми одеялами. Я поставила огромную кровать в моей спальне, и она заполнила собой почти всю небольшую комнату, даря нам тепло, комфорт, любовь. Следы от пули на боку Квентина превратились в круглые розовые отметинки чуть ниже ребер. Я не могла отделаться от мысли, что какое-то гигантское животное схватило его зубами, а потом отпустило.Квентин устроился в нашем доме с такой же легкостью, как любой из Пауэллов, и очень быстро изменил его. Теперь посетители любовались нашим домом. Этот дом любил Квентина, и Квентин отвечал ему такой же любовью. Когда-то я приобрела новую сковородку для омлета, и теперь она мирно уживалась со сковородой моей бабушки. Так и усовершенствования Квентина, всегда бывшего поклонником прогресса, с легкостью вписались в привычную обстановку. Старый сержант Джонсон приехал к нам и привез ящики, чемоданы и корзины, не забыв и то круглое окно, о котором рассказывал мне Квентин. Мы поставили его на заднем крыльце и любовались им.
– И что я теперь буду делать в Нью-Йорке без тебя, капитан? – спросил Джонсон. – Ты имеешь хоть какое-то представление о том, чем будешь заниматься в этой дыре?
– Я подумывал о том, чтобы снять склад на территории фабрики Джона Тайбера. Буду собирать кое-какие вещи, необходимые для строительства, а потом продавать их.
– Ты хочешь начать бизнес с нуля?
– Только в том случае, если рядом со мной будет один мрачный тип, мой помощник, вечно ворчащий и орущий на меня, стоит мне поднять что-нибудь тяжелое.
– Давай снимай свой склад. Я тот, кто тебе нужен, и я буду на тебя работать. – Договорившись с Квентином, Джонсон отправился в Нью-Йорк, чтобы до конца зимы присматривать за домом Квентина и его квартирантами.
Квентин собирался сохранить эту собственность и нанять управляющего. Он не хотел выбрасывать на улицу своих жильцов, этих молодых художников и артистов, которым некуда было идти. Он намеревался повесить на здании табличку: “Ars gratia artis.[2] В память о Ричарде Рикони”.
Квентин становился сильнее, и я вместе с ним. Я распаковала ящики с банками для консервирования, которыми пользовалась еще моя мама, а затем и отец, хранившиеся в кладовке, и открыла банку с зеленым горошком, законсервированным папой в последнее лето перед его смертью. Я опускала в банку руку, ела мягкие зеленые горошинки, плакала и улыбалась. Папа и мама по-прежнему были со мной. Я помнила мимолетное объятие на кухне, шепот на ухо. Они вновь давали мне пищу, теперь, когда я вернулась домой не только телом, но и душой.
* * *
В ясный январский день, мы с Квентином поехали к источнику в Ридж-Маунтин и взяли с собой Эсме и Артура. Мы видели следы лап, но медведица и медвежонок не нашли нас, или мы их.– Ты думаешь, они боятся людей после того случая с пистолетом?
Я кивнула.
– Надеюсь, что боятся. Ради их же блага.
– Они будут в безопасности, потому что боятся нас? – удивленно спросил Артур.
Я обняла его за плечи.
– Они будут в безопасности, потому что ты и Эсме позаботились о них. А медведи знают, что для них лучше. И все благодаря вам.
– Иногда так тяжело быть мужчиной, – заметил Артур, но тут Эсме улыбнулась ему, и мой брат приободрился.
Мы оставили их разглядывать беличье гнездо высоко на елке. Квентин взял меня за руку, и мы пошли на ту самую поляну, где мы с ним ждали спасателей. Он опустился на корточки и стал рассматривать следы от моего костра.
– Кажется, они останутся здесь навсегда.
– Так и было задумано.
Квентин притянул меня к себе, усадил рядом, и мы сидели обнявшись и смотрели на горы.
– Это самое потрясающее место для предложения руки и сердца, – заметил он. – Почему бы мне снова не спросить тебя?
Я смотрела на зимнее солнце, ослепленная им, потом повернулась к Квентину:
– Я жду.
– Урсула Пауэлл, ты выйдешь за меня замуж?
Квентин услышал тот же ответ, что и раньше, только на этот раз он смог улыбнуться мне.
* * *
Когда первые пурпурные крокусы пробились к солнцу в конце февраля, Квентин заказал машину досок и построил ограду вокруг второго, не законченного им медведя.– Я собираюсь завершить работу, только зрители мне не нужны, – признался он. Квентин опустил сварочный щиток, вновь полетели искры. Он работал медленно и терпеливо, строил и перестраивал, на этот раз спрятавшись за забором из свежих еловых досок.
Анджела поторопилась приехать из Нью-Йорка. Мы с ней решили ничего не говорить Квентину и посмотреть, что у него выйдет на этот раз. Она показала мне скромное обручальное кольцо на левой руке.
– В моем-то возрасте быть помолвленной, – мрачно сказала она, качая головой. – И о чем только я думаю?
– Когда-нибудь вы станете бабушкой, – пообещала я ей, – так что вы просто обязаны служить хорошим примером.
– Я скажу моим внукам, что их дед всегда говорил: “Никогда не отступайся от того, что любишь”. Ни от чего. И никогда не сдавайся.
– Договорились, – согласно кивнула я.
* * *
Остаток зимы я провела с Анджелой, Лизой, Артуром и Эсме, и все мы наблюдали за Квентином. Чаще всего мы сидели рядом с Железной Медведицей или дрожали в дубовой роще, прислушиваясь к звукам, доносившимся из-за забора. Если я сидела там одна, то работала над историями доктора Вашингтона.Я отправила копии рукописи его сыну и дочери в Бостон. И однажды апрельским утром ему пришлось оставить свой привычный утренний кофе, потому что два лимузина привезли из аэропорта его детей и внуков. На следующий день он привел всех к нам на ферму, и мы все вместе выпили чаю.
– Что это? – воскликнули внуки доктора Вашингтона, когда увидели Железную Медведицу.
– Идемте, мы с Эсме вам все покажем, – сказал Артур. И вскоре все они играли в салки под спокойным взглядом “Квинтэссенции мудрости”.
– Медведица поразила их воображение, – сказала я доктору Вашингтону. – Они обязательно приедут снова.
Его глаза сияли. Он кивнул.
Этой весной мы с моими квартирантами открыли в городе галерею. Фанни и Бартоу вызвались управлять тихим, ярким магазинчиком, разумеется, с нашей помощью. Теперь папины мечты нашли свое воплощение на главной улице Тайбервилла. Снимки его самого, мисс Бетти и Железной Медведицы украшали стену позади кассы. На полках выстроились стеклянные сосуды Лизы и цветная керамика Ледбеттеров. В следующей комнате были выставлены противоречивые картины Освальда, но у самой двери висели его первые рисунки к историям доктора Вашингтона. В первую же неделю он продал пять маленьких рисунков с грациозными ребятишками из “Медвежьего Ручья”. Я чувствовала, что его карьера художника делает неожиданный для него самого поворот.
* * *
– Готово, – объявил Квентин как-то утром в середине мая.Он стоял посреди кухни, покрытый копотью и потом, с защитной маской в руке и с выражением болезненного удовлетворения на лице. Я подбежала к нему, мы поцеловались, закружились по кухне, он бросил маску на пол и подхватил меня на руки. Я сжала ладонями его щеки.
– Я хочу, чтобы мы это отпраздновали, – заявила я.
Квентин рассмеялся.
Ночью Квентин снес забор и с помощью Артура укрыл новую статую тяжелым брезентом. Глаза моего брата сверкали от сознания, что ему доверили тайну. Мы с ним стояли между новым и старым медведями, Железной Медведицей и ее спрятанным пока от глаз приятелем.
– Неужели мама-медведица все еще одинока? – спросила я Артура.
Брат взял меня за руку.
– Она скучает по папе и никогда его не забудет. Но теперь у нее есть друг. Мама-медведица сказала мне и Эсме, что она наконец счастлива.
– Последнее время она очень много с тобой разговаривала, правда?
– Она все время говорит. Только иногда я не знаю, как надо слушать. – Артур прижал мою руку к своей щеке и твердо посмотрел на меня. – Я люблю тебя, мама-медведица.
* * *
Наступила суббота. Мы широко открыли ворота. Люди все утро шли на ферму. Анджела и Альфонсо были здесь, и Гарриет Дэвис, и больше Тайберов, чем мне приходилось видеть за всю жизнь. Мистер Джон приветствовал своих родственников с таким видом, будто и не было такого времени, когда нога Тайбера не ступала на землю Пауэллов. Доктору Вашингтону отвели почетное место в тени дуба. Рядом с ним стоял его старший внук, подросток, собиравшийся провести у деда все лето. Они вместе намеревались пройти курс кузнечного дела. Вашингтоны вновь станут ковать железо, обновляя якорь, удерживавший их семью в горах.– Как я выгляжу? – спросил меня Квентин на пороге нашей спальни.
Я пригладила лацканы отличного темного костюма, который он купил, и поправила шелковый галстук.
– Совершенно неподобающим образом, – ответила я. – Ты выглядишь очень модно, что ни в коей мере не отвечает духу сегодняшнего мероприятия.
Он улыбнулся.
– То же самое можно сказать и о тебе. – Я надела шелковое платье, чулки и лодочки на высоких каблуках.
Мы оба разделись, натянули джинсы и футболки и направились к двери. Уже на пороге Квентин протянул мне красиво завернутую коробочку. Это было кольцо с бриллиантами. Я прижалась головой к его плечу, и он надел кольцо мне на палец.
На пастбище играл фольклорный ансамбль. Пестрая толпа, такая же, как на папиных похоронах, лакомилась мясом-барбекю под полосатым тентом. Артур и Эсме укрылись под дубом, толкали друг друга локтями и перешептывались, как расшалившиеся дети. На трибуну с микрофоном по очереди поднимались те, кто хотел сказать речь в честь Железной Медведицы, прочитать собственные стихи и импровизации или спеть. Отец Рой прочитал молитву.
– Квентин не раз бывал в его часовне, – с гордостью шепнула Анджела стоявшему рядом с ней Альфонсо. – И Урсула ходит с ним вместе. У моих внуков будет в жизни церковь, я в этом не сомневаюсь.
Альфонсо взял ее руку в свою и задумчиво улыбнулся. Сколько лет он мечтал о том, чтобы Квентин, ставший за эти годы для него почти сыном, женился на Карле. Каким облегчением было забыть об этой отчаянной, безнадежной идее. Его дочь выйдет замуж за своего банкира и будет счастлива. А он, Альфонсо, будет счастлив со своей Анджелой Рикони Эспозито, и Квентин сделается его пасынком.
Джанин постояла рядом со мной какое-то время.
– У меня столько планов по улучшению работы на птицефабрике Тайбера. Тебе следовало бы поработать на меня.
Я рассмеялась.
– Я лучше поработаю над тобой.
– Этого-то я и боюсь. – Она украдкой покосилась на меня. – Квентин намерен изваять еще несколько медведей?
– Не думаю. Он будет занят своим бизнесом. И потом мы планируем построить дом на горе над ручьем.
– А что ты будешь делать со старым домом?
– Здесь будет жить Лиза.
– Понятно.
– Она станет управляющим новой художественной студии. Мы намерены расширить дело. Построим галерею и так далее. Строить мы еще будем, и немало, но больше никаких медведей.
Джанин посмотрела на ярко раскрашенный старенький пикап моего отца, теперь стоящий на почетном месте в саду у персикового дерева. Она повернулась ко мне.
– Новый художественный проект? – Я рассмеялась.
– Что поделаешь, я дочь своего отца.
Настал великий момент, Квентин подошел к брезенту, скрывающему Второго Медведя. Я взялась за другой его угол.
– Это для тебя, папа, – сказал он так тихо, что только я могла его услышать.
– Для тебя, папочка, – прошептала я.
Мы потянули за углы брезента, он упал на землю, а мы подошли друг к другу и взялись за руки.
Толпа смотрела на Медведя. Люди аплодировали, глядели во все глаза, шушукались, фыркали и качали головами. Типичная реакция на пятитонное творение из металлолома.
– Черт подери, – сказал мистер Джон, но тут Джанин обняла его, и он обреченно вздохнул.
Стоящая рядом с ним Анджела прижала ладони к повлажневшим глазам.
– Квентин не стал делать копию, – обратилась она к Альфонсо. – Он создал сына.
Мы с Квентином смотрели на выступающие ребра конструкции, голову, сделанную из автомобильного мотора, фрагменты железной ограды и прочее. Внутри Второго Медведя был прикреплен подарок Лизы – сверкающее сердце из узорчатого стекла, хрупкое, но прекрасное, резкий контраст с тяжелым железом вокруг, и все же защищенное, исполненное надежды, бьющееся в такт своему будущему. Второй Медведь был наделен жизнью и отлично себя чувствовал – уродливый, прекрасный, неуклюжий, грациозный, нежный, грубый, добрый, жестокий, определенно вызывающий и совершенно потрясающий.
– Ну, что скажешь? – обратился ко мне Квентин.
– Он само совершенство, – сказала я.
* * *
В тот вечер после заката я пришла к Железной Медведице и села в желтых нарциссах у постамента, окруженная низким серебристым туманом, поднимающимся из долины от ручья. Я наконец поняла. Никто никогда не обещал, что жизнь будет легкой. Папа, мама, Ричард, они сделали так, чтобы мы на какое-то время поверили в то, что жизнь – это чудо созидания, но она сурова и требует жертв и веры.– Мы с тобой договоримся, – громко сказала я, обращаясь к Медведице. – Ты не будешь больше решать за меня. Я же больше не испытываю к тебе ненависти.
Я услышала, как открылась и хлопнула задняя дверь. Квентин вышел во двор. Он искал меня, свет из окон дома окружал его силуэт золотистым сиянием. Я подняла руку и помахала ему. Он неторопливо подошел ко мне, уверенно шагая сквозь туман. “Я счастлив”, – думал он. Счастье. Все оказалось так просто.
Крошечная белая бабочка, торопившаяся куда-то в безопасное место, пролетела мимо меня, впорхнула внутрь Медведицы, потом перелетела ко второй скульптуре, опустилась на ее холодную сталь и сложила крылышки, устраиваясь на ночь. Я с удивлением смотрела на нее, потом взглянула на Квентина и подумала о нашем будущем. Я приложила руку к сердцу. Мое послание было принято. Теперь у меня появился талант распознавать чудеса, пусть даже и маленькие.
Новости с земли и с небес были хорошими.
Я встала и пошла навстречу Квентину.