Страница:
Что ты видишь, когда выключаешь свет?
Не могу тебе сказать, но знаю, это мое.
Она и представить себе не могла, что Хабер способен так долго сохранять молчание. Только раз его пальцы притронулись к шкале, и он снова застыл, глядя на пустую стену.
Джордж вздрогнул, сонно поднял голову, снова опустил ее и проснулся. Он помигал и сел. Глаза его тут же устремились к Хитзер, как бы проверяя, на месте ли она.
Хабер встрепенулся и резким движением нажал нижнюю кнопку Усилителя.
— Что за дьявол! — сказал он.
Он посмотрел на экран ЗЭГ.
— Усилитель питает Вашу j-стадию. Как вы проснулись?
— Не знаю.
Джордж зевнул.
— Просто проснулся. Разве вы не велели мне скорее проснуться?
— В общем да, по сигналу, но как вы преодолели влияние Усилителя? Нужно было усилить мощность. Я это делал слишком робко.
Теперь он, несомненно, разговаривал с Усилителем. Когда разговор закончился, он резко повернулся к Джорджу и сказал:
— Хорошо. Что вам снилось?
— Фотография Маунт-Худ на стене как раз за моей женой.
— Что еще? А предыдущий сон? Помните его?
— Кажется, да. Подождите. Мне снилось, что я вижу сон… Очень смутно помню. Я был в магазине “У Мейера и Франка”, покупая новый костюм, синий, потому что у меня была новая работа. Что-то в этом роде. Не помню. У них там такая табличка, где указано, сколько вы должны весить, если у вас такой-то рост, ну и прочее. И я как раз оказался посредине шкалы веса и роста для среднего человека.
— Нормальный, иными словами, — сказал Хабер.
Он рассмеялся. У него был громкий смех. После напряжения и тишины Хитзер испуганно вздрогнула.
— Отлично, Джордж! Просто отлично!
Он хлопнул Джорджа по плечу и начал снимать с его головы электроды.
— Мы это сделали. Вы чисты. Знаете ли вы это?
— Да, — спокойно ответил Джордж.
— Большой груз спал с ваших плеч. Верно?
— И с ваших?
— И с моих. Правильно.
Снова громкий и бурный смех, слишком продолжительный. Хитзер подумала, всегда ли Хабер такой или только в крайне возбужденном состоянии.
— Доктор Хабер, — сказал ее муж, — вы когда-нибудь говорили с чужаками о снах?
— С альдебаранцами? Нет, Форд из Вашингтона испытывал на них некоторые тесты наряду с обычными психологическими пробами, но получил бессмысленные результаты. Мы еще просто не решили коммуникативной проблемы. Они разумны, но Кучевский как лучший космобиолог, считает, что они вовсе не рациональны, и то, что нам кажется социально развитым человеческим поведением, на самом деле инстинктивная адаптационная мимикрия. Трудно сказать. На них не наденешь ЗЭГ, Мы даже не знаем, спят ли они вообще, не говоря уж о сновидениях.
— Вам знаком термин “яхклу”?
Хабер чуть помолчал.
— Слышал. Он непереводим. Вы решили, что он означает сон?
Джордж покачал головой.
— Я не знаю, что он означает. Я не собираюсь вмешиваться в вашу область, доктор Хабер, но мне кажется, прежде чем применять новую технику, вам следует поговорить с чужаками.
— С кем именно из них?
В его голосе явно звучала ирония.
— С любым. Это не имеет значения.
Хабер рассмеялся.
— Поговорить о чем, Джордж?
Хитзер видела, как вспыхнули светлые глаза ее мужа, когда он посмотрел на большого человека.
— Обо мне, о снах, о яхклу. Неважно, о чем. Вы должны слушать. Они знают, чем вы занимаетесь, У них гораздо больше опыта в этом.
— В чем?
— В сновидениях и в том, разновидностью чего являются сновидения. Они уже давно занимаются этим, всегда занимались, я думаю. Они из времени сновидений. Я этого не понимаю и не могу выразить в словах. Все видят сны. Игра форм, сон материи. У скал бывают сновидения, от которых меняется Земля. Но когда мозг становится мыслящим, когда скорость эволюции увеличивается, тогда нужно быть осторожным, нужно учиться, изучать пределы и ограничения. Мыслящий мозг должен быть частью всего — неразделимая и осторожная, как скала, бессознательная часть целого. Понимаете? Это что-нибудь значит для вас?
— Для меня это не ново, если вы это имеете в виду. Мировой дух и прочее — донаучный синтез. Мистицизм — первое приближение к природе сна. Но для тех, кто использует свой разум, он не применяем.
— Я не знаю, правда ли это, — сказал Джордж без малейшего негодования, хотя говорил он очень серьезно, — но просто из научного любопытства попробуйте вот что: прежде чем испытать Усилитель на себе и прежде чем включить его, когда вы начнете свое аутовнушение, скажите — “эр перрихис”. Вслух или про себя. Один раз. Ясно? Попробуйте.
— Зачем?
— Потому что это действует.
— Как “действует”?
— Вам помогут ваши друзья, — сказал Джордж.
Он встал. Хитзер в ужасе смотрела на него. То, что он говорил, звучало безумно.
Лечение Хабера довело его до сумасшествия, так она и знала!
— Яхклу не может использовать один человек, это слишком много для него, это выходит из-под контроля, — между тем продолжал Джордж. — Впрочем, контролировать — не то слово. Они знают, где его место, как направить его на правильный путь. Я этого не понимаю. Может, вы поймете. Попросите их о помощи. Произнесите “эр перрихис” до того, как нажмете кнопку “включено”.
— Может, что-то в этом и есть, — сказал Хабер. — Стоит заняться. Я займусь этим, Джордж. Я свяжусь с альдебаранцами из Культурного центра и узнаю, есть ли у них информация на этот счет. Все это для вас тарабарщина, а миссис Орр? Вашему супругу следовало бы стать ученым, он зря тратит время на чертежики. Почему он зря растрачивает себя?
“Почему он так сказал? Ведь Джордж дизайнер по паркам и игровым площадкам. У него есть талант к этому”.
— У Джорджа есть чутье. Никогда не думал привлекать альдебаранцев, но в этом что-то есть. Но, может быть, вы рады, что не исследователь. Ужасно, когда супруг за обеденным столом анализирует твои подсознательные желания.
Он гремел, провожая их. Хитзер чуть не расплакалась.
— Я его ненавижу, — яростно сказала она на спирали лифта. — Он ужасный человек, фальшивый.
Джордж взял ее за руку. Он молчал.
— Все кончено? На самом деле? Тебе больше не нужны лекарства? И конец всем этим ужасным сеансам?
— Я думаю, да. Он заполнит документы и через шесть недель я получу свидетельство о выздоровлении, если буду правильно вести себя. Он чуть устало улыбнулся.
— Тебе трудно пришлось, милая. А мне — нет. Не в этот раз. Впрочем, я проголодался. Где мы пообедаем? В “Наса Боливиана”?
— В Чайнатауне, — сказала она, но тут же спохватилась. — Ха-ха.
Старый китайский район вместе с другими частями Нижнего города был спасен девять лет назад. Почему-то ока об этом совершенно забыла.
— Я хотела сказать “Руби Лу”, — добавила Хитзер, смешавшись.
Джордж теснее прижал ее руку.
— Прекрасно.
Добраться туда было легко. Линия фуникулера остановилась как раз у старого центра Лойда, некогда, долина Катастрофы, величайшего торгового центра в мире.
А сейчас многоэтажные гаражи ушли вслед за динозаврами, а большинство огромных магазинов опустело. Каток не заливался двадцать лет. Сквозь дорожное покрытие проросли деревья. Голоса в длинных полуосвещенных и полузаброшенных аркадах звучали глухо.
“Руби Лу” находился на верхнем уровне.
Ветви конского каштана почти скрыли стеклянный фасад. Над головой было небо глубоко зеленого цвета — таким его можно видеть только в те редкие весенние вечера, когда оно расчищается после дождя. Хитзер посмотрела на небо, далекое, невероятное, спокойное. Сердце у нее вздрогнуло, она почувствовала, как тревога спадает с нее, как шелуха. Но так продолжалось недолго, что-то держало ее. Она приостановилась и посмотрела на пустые темные переходы. Странное место.
— Здесь страшно, — сказала она.
Джордж пожал плечами, но лицо у него было напряжено и угрюмо.
Поднялся ветер, слишком теплый для апреля в прежние дни, влажный, горячий ветер, шевельнувший большие, с зелеными пальцами ветви каштана, поднявший мусор в длинном пустынном переходе. Красная неоновая вывеска за ветвями, казалось, потускнела и дрогнула на ветру, изменила форму. Больше на ней не значилось “Руби Лу”, на ней ничего не значилось. Больше ничего не имело значения. Ветер дул в пустых промежутках между строениями. Хитзер отвернулась от Джорджа и подошла к ближайшей стене: она плакала. Инстинктивно ей хотелось спрятаться, забраться в угол и спрятаться.
— Что, милая? Все в порядке. Держись, все будет хорошо.
“Я схожу с ума, — подумала она, — не Джордж, а я схожу с ума”.
— Все будет хорошо, — прошептал он еще раз.
Но она по голосу слышала, что он в это не верит. И в руках его это чувствовалось — не верит.
— Что с нами? — отчаянно воскликнула она.
— Не знаю, — ответил он почти невнимательно.
Он поднял голову и чуть отвернулся, хотя по-прежнему прижимал ее к себе, чтобы она не плакала. Казалось, он к чему-то прислушивается. Она почувствовала, как сильно забилось сердце у него в груди.
— Хитзер, послушай, я должен вернуться.
— Куда? Что происходит?
Голос ее звучал тонко и высоко.
— К Хаберу. Я должен идти немедленно. Жди меня в ресторане, Хитзер, не ходи за мной.
И он пошел. Она пошла за ним. Он шел, не оглядываясь, быстро спустился по лестнице, прошел под арками, мимо сухих фонтанов и вышел к стендам фуникулеров.
Здесь ждал фуникулер. Джордж сел в него. Она задыхаясь, подбежала, когда кабина тронулась.
— Что с тобой, Джордж?
— Прости.
Он тоже тяжело дышал.
— Я должен идти туда. Тебе не надо вмешиваться.
— Во что?
Она его ненавидела. Они сидели на противоположных сиденьях, отдуваясь.
— Что за глупости? Зачем тебе возвращаться?
— Хабер…
Голос Джорджа на мгновение дрогнул.
— Он видит сон.
Глубокий безымянный ужас закрался к Хитзер. Она отбросила его.
— Видит сон? Ну и что?
До сих пор она смотрела только на него.
Фуникулер пересекал реку, вися высоко над водой, но никакой воды не было, река высохла. Дно ее растрескалось, покрылось илом, грязью и множеством костей, каких-то предметов и умирающей рыбы. Большие корабли лежали с накренившимися палубами.
Строения Нижнего города Портленда, столицы мира, высокие, новые; прекрасные кубы из камня и стекла, чередовавшиеся с зеленым зонами; крепости правительства — Исследование и Развитие, Связь, Промышленность, Экономическое Планирование, Контроль за Окружающей Средой — все они расплывались, таяли, как медузы на солнце, углы оплывали, вязкие и тягучие.
Фуникулер шел быстро и не останавливался на станциях.
“Что-то случилось с кабелем” — подумала Хитзер отвлеченно.
Они неслись над исчезающим городом достаточно низко, чтобы слышать грохот и крики.
Когда фуникулер поднялся выше, за головой Джорджа поднялась Маунт-Худ. Должно быть, он увидел в глазах Хитзер огненный отблеск, потому что сразу повернулся к огненному конусу.
Вагон несся вперед между расплывающимся городом “и бесформенным небом.
— Сегодня все идет кувырком. — сказала женщина в глубине вагона громким дрожащим голосом.
Зарево извержения было ужасно и величественно. Его огромная природная энергия, казалось, действовала успокаивающе на фоне того пустого пространства, которое раскинулось перед вагоном.
Предчувствие, охватившее Хитзер, когда она перевела взгляд вниз, не обмануло ее.
Оно было здесь. Пространство или период времени, или разновидность пустоты.
Присутствие отсутствия, нечто непостижимое и без определенности, куда все падало и откуда ничего не выходило. Ужасное и в то же время никакое.
Когда вагон остановился, Джордж устремился в это Ничто. Он оглянулся на Хитзер и крикнул:
— Подожди меня, Хитзер, не ходи за мной.
Хотя она старалась послушаться его, Это пришло к ней.
Хитзер быстро к нему приближалась.
Она обнаружила, что вокруг нее все исчезло, что она затерялась в темной пустоте, что она без головы, в отчаянии зовет мужа, зовет и падает в сухую пропасть.
Руководствуясь только силой воли, которая у него была действительно необыкновенной, когда была направлена в нужную сторону, Джордж обнаружил под ногами твердый мрамор ступеней ХУРАДа. Он пошел вверх, а глаза сообщали ему, что он идет в тумане по грязи, по разлагающимся трупам, по бесконечным тропкам. Было очень холодно, хотя пахло горячим металлом и сожженной плотью. Он пересек вестибюль. Золотые буквы афоризма прыгнули на него: ЧЕЛОВЕЧЕ… Е… Е…
Эти буквы пытались схватить его за плечи, за ноги.
Орр шагнул в движущийся лифт, хотя тот был невидим, и стал подниматься в Ничто, по-прежнему, поддерживаемый лишь силой воли. Он даже не закрыл глаза.
На верхнем этаже пол стал ледяным, примерно в палец толщиной, и совершенно прозрачным. Сквозь него были видны звезды южного полушария. Орр шагнул на него, и звезды зазвенели громко и фальшиво, как треснувшие колокольчики. Запах стал еще отвратительнее. Орра чуть не вырвало. Он шел вперед. Теперь дверь кабинета Хабера. Он ее не увидел, но нашел ощупью. Завыл волк, на город двинулась лава.
Орр подошел к последней двери и распахнул ее, По ту сторону — ничего.
— Помогите мне, — произнес он вслух, потому что Ничто втягивало его и поглощало.
У него не было сил бороться, чтобы миновать это Ничто.
В голове глухо загудело. Он подумал о Тьюа’ке Энпне Эннбе, о бюсте Шуберта. Ему послышался яростный голос Хабера:
— Какого дьявола, Джордж!
И все это было ему нужно. Он пошел вперед. Идя вперед, он знал, что может потерять все.
Он вошел в центр кошмара.
Холодная вращающаяся тьма, сделанная из стекла, тащила его назад. Он знал, где стоит Усилитель. Он протянул руку, коснулся стены, нащупал нижнюю кнопку и нажал.
Затем скорчился, закрыл глаза и обхватил голову руками. Страх победил его. Когда снова поднял голову и огляделся, мир опять существовал. Не в очень хорошем состоянии, но существовал.
Они находились не в башне ХУРАДа, а в каком-то грязноватом кабинете, которого Орр никогда не видел. На кушетке, растянувшись, лежал Хабер, пассивный, с торчащей бородой. Борода снова была рыжеватой, а кожа белой. Глаза полуоткрытые, но ничего не видящие.
Орр сорвал электроды, провода, которые соединяли голову Хабера с Усилителем, и посмотрел на машину. Надо было ее уничтожить, но он не знал, как это сделать, да и сил не было. Разрушение — не его дело. К тому же машина безгрешна, виноваты использующие ее.
— Доктор Хабер, — сказал он, тряся большое, тяжелое плечо. — Хабер, вставайте!
Немного погодя большое тело шевельнулось и село.
Безвольное и слабое. Повисшая большая голова, рот расслаблен, глаза смотрят прямо во тьму, в пустоту, в Ничто, бывшее центром Вильяма Хабера. Глаза были большими, не непрозрачными, а пустыми.
Орр испугался и попятился.
“Я с ним не справлюсь, — подумал он, нужно позвать на помощь”, Он вышел из кабинета, миновал незнакомую приемную, сбежал по лестнице. Он никогда не был в этом здании и не представлял себе, где находится. Выйдя на улицу, он понял, что это улица Портленда. Но и только. Он никогда не был на этой улице.
Пустота хаберского существа, эффективный кошмар, излучавшийся его спящим мозгом, разорвал связи. Постоянство, всегда сохранявшееся в мирах во времена Орра, нарушилось. Ворвался хаос. Он почти ничего не знал об этой реальности, почти все, что он знал, приходило из других воспоминаний, из других снов.
Другие люди, не сознававшие перемены, быть может, более подготовлены к изменению. Но, не имея никаких объяснений, они будут испуганы.
Они обнаружат, что мир радикально, бессмысленно, и неожиданно изменился, но никакой причины для объяснения этих изменений не найдут.
Вслед за сном доктора Хабера будет немало ужасов и смертей.
И утрат.
Он знал, что потерял ее, знал с того момента, как перешагнул с ее помощью пустоту, окружавшую видевшего сон. Она пропала вместе с миром серых людей и огромных зданий, в одно из которых он вбежал, оставив ее одну в кошмаре. Она исчезла.
Орр не пытался помочь Хаберу. Помочь ему нельзя. Сделано все, что можно. Он шел про обезумевшим улицам.
Орр понял по мансардам, что находится в северной части Портленда, которую никогда хорошо не знал. Дома невысокие, с перекрестков видны горы. Он заметил, что извержение прекратилось, в сущности, оно никогда и не начиналось. Маунт-Худ фиолетовым конусом вздымалась в темневшее апрельское небо.
Гора спала.
Спала и видела сны,
Орр шел бесцельно, переходил с одной стороны улицы на другую. Он устал, порой ему хотелось лечь на тротуар и отдохнуть, но продолжал идти. Теперь он приближался к деловой части города, к реке. Город, полуразрушенный, полуизмененный — путаница грандиозных планов и несовершенных воспоминаний — кишел, как бедлам. Огонь и безумие перелетали от дома к дому. И все же люди, как всегда, занимались своими делами. Он видел двоих, грабивших ювелирный магазин. Мимо него прошла женщина с плачущим ребенком на руках. Она шла домой.
Где бы ни находился дом.
Немного погодя он спросил, не Тьюа’к ли Эпнпе Эннбе с ним, но спросил не особо заинтересованно и никак не отреагировал, когда чужак объяснил, что его зовут Э’пенемен Асфах.
Чужак привел его к себе в дом у реки, рядом с велосипедной мастерской, к Верховью Вечной Надежды, переполненной в этот вечер. Во всем мире ожили многочисленные боги. Их более или менее вежливо просили объяснить, что же произошло в тот роковой вечер. Они поднялись на второй этаж.
Чужак предложил ему лечь в постель, так как Орр выглядел уставшим.
— Сон развязывает путаницу забот, — сказал чужак.
— Спать можно без снов — вот где собака зарыта, — ответил Орр.
Что-то странное было в способе общения чужака. Но Орр слишком устал, чтобы ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ.
— А где вы будете спать? — спросил он. Чужак тяжело сел на кровать.
— Нигде, — ответил чужак своим лишенным интонации голосом.
Орр наклонился, чтобы снять ботинки. Он не хотел ложиться в грязной обуви, вряд ли это подходящая расплата за доброту.
От наклона у него закружилась голова.
— Я устал, — сказал он. — Я так много сделал сегодня. Да, я кое-что сделал, нажал кнопку. На это потребовалась вся сила воли, вся энергия, чтобы нажать проклятую кнопку “выключено”.
— Вы хорошо прожили, — сказал чужак.
Он стоял в углу, очевидно собираясь стоять там бесконечно.
“Он не стоит здесь, — подумал Орр. — Не так он должен стоять или лежать или сидеть или быть. Он стоит здесь, как стоял во сне. Как будто кто-то видит его во сне”.
Он лег и ощутил жалость и сочувствие чужака, стоявшего в углу комнаты. Чужак видел его. Видел не глазами. Видел короткоживущее, слабое, странное существо, бесконечно уязвимое, плывущее в безднах вероятности, нуждающееся в помощи. Орру было все равно. Ему нужна помощь. Усталость охватила его, подняла, как морская волна, в которую он медленно погружался.
— Эр’перрихис, — пробормотал он, сдаваясь сну.
— Эр’перрихис, — беззвучно ответил Э’пенемен Асфах.
Орр спал и видел сон. Сны его, как волны в открытом море далеко от берега, приходили и уходили, поднимались и спадали, глубокие и безвредные, ничего не ломающие, ничего не менявшие. Они танцевали танец среди других волн бытия. И во сне большие зеленые морские черепахи вынырнули, проплыли с тяжелой грацией в глубину и ушли в свой мир.
В начале июня деревья покрылись свежей листвой и зацвели розы. Весь город покрылся розами. Дела шли хорошо. Экономика восстанавливалась. Люди приводили газоны в порядок.
Орр приехал в Федеральную Психолечебницу в Линктоне, к северу от Портленда.
Ее строения, воздвигнутые в начале девяностых годов, стояли на большом утесе, глядя на луга перед Вильяметтой. Лечебница была переполнена с конца апреля и мая, когда за необъяснимыми событиями того вечера, который теперь называли “Разрывом”, последовала эпидемия безумия. Но большинство больных выздоровело, и больница вернулась к норме.
Высокий врач провел Орра вверх по лестнице в северное крыло, в палату с единственной кроватью. Дверь, ведущая в это крыло, а также двери всех палат были тяжелые, с глазками на высоте пяти футов, и все закрытые.
— Он не причиняет нам беспокойства, — заметил врач, открывая дверь коридора. — Он никогда не впадает в ярость, но у него дурное воздействие на других. Мы поселяли его в двух палатах. Не получается. Все его боятся. Конечно, они все оказывают влияние друг на друга и по вечерам впадают в панику, но не так. Они боятся его, стучат в двери и просят их выпустить, а он просто лежит. Ну, увидите сами. Ему все равно, где он. Вот мы и пришли.
Он открыл дверь и впустил Орра в комнату.
— Посетитель, доктор Хабер, — сказал он.
Хабер похудел. Сине-белая пижама висела на нем. Волосы и борода были коротко и аккуратно подстрижены. Он сидел на кровати и смотрел в пустоту.
— Доктор Хабер, — сказал Орр.
Голос его дрогнул. Он почувствовал мучительную жалость и страх. Он знал, на что смотрит Хабер. Он смотрит на мир после апреля 1998 года. На мир, созданный кошмаром.
В поэме Т.С.Эллиота птица говорит, что человечество не выносит реальности. Но птица ошибается, Человек может вынести вес всей Вселенной. Он не может вынести нереальности.
Хабер не вынес. Он утратил связь с реальностью.
Орр попытался заговорить, но не нашел слов. Он попятился. Врач закрыл дверь.
— Не могу, — сказал Орр. — Выхода нет.
— Нет, — согласился врач.
В коридоре он негромко добавил:
— Он был выдающимся ученым.
Орр вернулся в Нижний город Портленда на лодке. Транспорт действовал еще плохо.
Город загромождали части, обломки, станции шести различных общественных транспортных систем. На Рид-Колледж была станция подземки, но никакой подземки не было. Фуникулер от парка Вашингтона кончался у входа в туннель, который уходил под Вильяметту и на середине заканчивался тупиком. Тем временем предприимчивые люди вспомнили о прогулочных лодках и теперь использовали их как переправу в регулярных рейсах между Линктоном, Ванкувером, Портлендом и Орегон-сити. Прогулка была приятной.
Орр навещал лечебницу в перерывах между работой. Его хозяин, чужак Э’пенемен Асфах, не интересовался рабочим временем, а только результатом работы. Когда выполняется работа, его не касалось,
Орр большую часть времени проводил лежа по утрам в постели, проделывая работу в уме.
Когда он добрался до мастерской и сел за чертежную доску, было уже три часа.
Асфах в зале ждал посетителей. Его штат состоял из трех дизайнеров и имел связь с многочисленными фабриками, производившими кухонное оборудование: посуду, принадлежности, инструменты. Промышленность и распределение сильно пострадали во время Разрыва. В такой обстановке маленькие фирмы оказались в выгодном положении. В Орегоне множество таких фирм принадлежало альдебаранцам. Они оказались хорошими управляющими и отличными торговцами, хотя для ручной работы, конечно, нанимали людей. Правительству они нравились, так как охотно подчинялись контролю и платили налоги, а тем временем мировая экономика восстанавливалась.
Президент Мердль предсказывал возвращение к нормальному состоянию до Рождества.
Асфах торговал оптом и в розницу, и его мастерская пользовалась доброй славой из-за хорошего качества товара и невысоких цен. После Разрыва домохозяйки, неожиданно обнаружившие себя в незнакомых кухнях, в большом количестве закупали товары, Орр раздумывал над чертежом, когда услышал чьи-то слова:
— Пожалуй, эта мутовка лучше.
Голос напоминал голос его жены, поэтому он встал и выглянул в зал. Асфах показывал что-то коричневой женщине среднего возраста и роста, приблизительно лет тридцати, с короткими черными волнистыми волосами.
— Хитзер, — сказал он, подходя.
Она обернулась и долго смотрела на него.
— Орр, — сказал она. — Джордж Орр. Верно? Где мы с вами встречались?
— В…
Он запнулся.
— Вы юрист?
Э’пенемен Асфах стоял огромный, в зеленой броне, держа мутовку.
— Нет. Секретарь. Работаю у Ратти Гудхью в Пендлтон-билдинг.
— Должно быть, там. Я был там однажды. Вам это нравится? Это я придумал.
Он взял с прилавка другую мутовку и показал ей.
— Хорошее равновесие. Видите?
— Выглядит неплохо, — ответила она. — Вы здесь работаете? Я вспомнила. Вы были в каком-то кабинете на Старк-сити у врача.
Он понятия не имел, многое ли она помнит.
У его жены, конечно, была серая кожа.
Говорят, что серые люди по-прежнему существуют, особенно на Среднем Западе и в Германии, но большинство стали белыми, черными, коричневыми, красными, желтыми и смешанными. Его жена была гораздо мягче этой женщины. Хитзер держала большую черную сумку с медной пряжкой. Внутри нее, несомненно, полпинты виски. Его жена была неагрессивна, хоть и храбра, с робкими манерами. Это не его жена, а совсем другая женщина, яркая и трудная.
— Правильно, — сказал он. — До Разрыва. У нас… Мисс Лилач, мы договорились пообедать у “Дейва” на Анкенн и не смогли.
— Я не мисс Лилач, это моя девичья фамилия. Я миссис Энбрюс.
Она с любопытством смотрела на него. Он стоял, примиряясь с реальностью.
— Мой муж погиб на войне на Ближнем Востоке, — добавила она.
— Да, — ответил Орр.
— Вы все это разработали?
— Большую часть. А это вам нравится?
Он достал медный котелок, массивный, но элегантный, такой же совершенный в пропорциях, как парусный корабль.
— Конечно, — согласилась она.
Он кивнул и она заметила:
— Вы хороший художник.
— Мистер Орр хороший мастер, — без выражения произнес его хозяин из своего левого локтя,
— Слушайте, я вспомнила, — неожиданно сказала Хитзер. — Конечно! Это было до Разрыва, поэтому у меня в голове все и смешалось. Вы видели сны, вернее, вы думали, что ваши сны становятся реальностью? Верно? Доктор заставлял вас видеть все новые и новые сны, а вы не хотели и искали способа избавиться от добровольной терапии. Видите, я помню. Вы попали к доброму врачу?
— Нет. Я их перерос, — сказал Орр.
Он рассмеялся. Она тоже рассмеялась.
— А как же с вашими сновидениями?
— О, я продолжаю их видеть.
— Я думала, вы можете изменить мир. И это все, что вы смогли сделать? Эта мешанина?
— Пришлось, — сказал он.
Он сам предпочел бы меньше путаницы, но от него это не зависело, по крайней мере она оказалась здесь. Он искал ее, не нашел и в поисках утешения занялся работой. Работа давала немного, но нравилась ему, а он терпелив. Но теперь молчаливая печаль по потерянной жене должна кончиться, потому что вот она стоит — яростная, непокорная, хрупкая и незнакомая, которую нужно завоевывать заново.
Он знал ее. Знал ее характер, знал, как заставить ее говорить, смеяться.
— Хотите кофе? Рядом кафе. Мне пора сделать перерыв.
Было четверть пятого. Она посмотрела на чужака.
— Конечно, я хочу кофе, но…
— Я вернусь через десять минут, Э’пенемен Асфах, — сказал Орр хозяину, идя за плащом.
— Возьми весь вечер, — сказал чужак. — Время есть. Идти, значит возвращаться.
— Спасибо, — ответил Орр.
Он пожал руку своему хозяину. Большой зеленоватый плавник прохладно коснулся руки человека. Орр с Хитзер вышли в теплый дождливый летний день. Чужак смотрел на них сквозь стеклянную дверь, как морское существо из аквариума. Они прошли и исчезли в тумане.
Не могу тебе сказать, но знаю, это мое.
Она и представить себе не могла, что Хабер способен так долго сохранять молчание. Только раз его пальцы притронулись к шкале, и он снова застыл, глядя на пустую стену.
Джордж вздрогнул, сонно поднял голову, снова опустил ее и проснулся. Он помигал и сел. Глаза его тут же устремились к Хитзер, как бы проверяя, на месте ли она.
Хабер встрепенулся и резким движением нажал нижнюю кнопку Усилителя.
— Что за дьявол! — сказал он.
Он посмотрел на экран ЗЭГ.
— Усилитель питает Вашу j-стадию. Как вы проснулись?
— Не знаю.
Джордж зевнул.
— Просто проснулся. Разве вы не велели мне скорее проснуться?
— В общем да, по сигналу, но как вы преодолели влияние Усилителя? Нужно было усилить мощность. Я это делал слишком робко.
Теперь он, несомненно, разговаривал с Усилителем. Когда разговор закончился, он резко повернулся к Джорджу и сказал:
— Хорошо. Что вам снилось?
— Фотография Маунт-Худ на стене как раз за моей женой.
— Что еще? А предыдущий сон? Помните его?
— Кажется, да. Подождите. Мне снилось, что я вижу сон… Очень смутно помню. Я был в магазине “У Мейера и Франка”, покупая новый костюм, синий, потому что у меня была новая работа. Что-то в этом роде. Не помню. У них там такая табличка, где указано, сколько вы должны весить, если у вас такой-то рост, ну и прочее. И я как раз оказался посредине шкалы веса и роста для среднего человека.
— Нормальный, иными словами, — сказал Хабер.
Он рассмеялся. У него был громкий смех. После напряжения и тишины Хитзер испуганно вздрогнула.
— Отлично, Джордж! Просто отлично!
Он хлопнул Джорджа по плечу и начал снимать с его головы электроды.
— Мы это сделали. Вы чисты. Знаете ли вы это?
— Да, — спокойно ответил Джордж.
— Большой груз спал с ваших плеч. Верно?
— И с ваших?
— И с моих. Правильно.
Снова громкий и бурный смех, слишком продолжительный. Хитзер подумала, всегда ли Хабер такой или только в крайне возбужденном состоянии.
— Доктор Хабер, — сказал ее муж, — вы когда-нибудь говорили с чужаками о снах?
— С альдебаранцами? Нет, Форд из Вашингтона испытывал на них некоторые тесты наряду с обычными психологическими пробами, но получил бессмысленные результаты. Мы еще просто не решили коммуникативной проблемы. Они разумны, но Кучевский как лучший космобиолог, считает, что они вовсе не рациональны, и то, что нам кажется социально развитым человеческим поведением, на самом деле инстинктивная адаптационная мимикрия. Трудно сказать. На них не наденешь ЗЭГ, Мы даже не знаем, спят ли они вообще, не говоря уж о сновидениях.
— Вам знаком термин “яхклу”?
Хабер чуть помолчал.
— Слышал. Он непереводим. Вы решили, что он означает сон?
Джордж покачал головой.
— Я не знаю, что он означает. Я не собираюсь вмешиваться в вашу область, доктор Хабер, но мне кажется, прежде чем применять новую технику, вам следует поговорить с чужаками.
— С кем именно из них?
В его голосе явно звучала ирония.
— С любым. Это не имеет значения.
Хабер рассмеялся.
— Поговорить о чем, Джордж?
Хитзер видела, как вспыхнули светлые глаза ее мужа, когда он посмотрел на большого человека.
— Обо мне, о снах, о яхклу. Неважно, о чем. Вы должны слушать. Они знают, чем вы занимаетесь, У них гораздо больше опыта в этом.
— В чем?
— В сновидениях и в том, разновидностью чего являются сновидения. Они уже давно занимаются этим, всегда занимались, я думаю. Они из времени сновидений. Я этого не понимаю и не могу выразить в словах. Все видят сны. Игра форм, сон материи. У скал бывают сновидения, от которых меняется Земля. Но когда мозг становится мыслящим, когда скорость эволюции увеличивается, тогда нужно быть осторожным, нужно учиться, изучать пределы и ограничения. Мыслящий мозг должен быть частью всего — неразделимая и осторожная, как скала, бессознательная часть целого. Понимаете? Это что-нибудь значит для вас?
— Для меня это не ново, если вы это имеете в виду. Мировой дух и прочее — донаучный синтез. Мистицизм — первое приближение к природе сна. Но для тех, кто использует свой разум, он не применяем.
— Я не знаю, правда ли это, — сказал Джордж без малейшего негодования, хотя говорил он очень серьезно, — но просто из научного любопытства попробуйте вот что: прежде чем испытать Усилитель на себе и прежде чем включить его, когда вы начнете свое аутовнушение, скажите — “эр перрихис”. Вслух или про себя. Один раз. Ясно? Попробуйте.
— Зачем?
— Потому что это действует.
— Как “действует”?
— Вам помогут ваши друзья, — сказал Джордж.
Он встал. Хитзер в ужасе смотрела на него. То, что он говорил, звучало безумно.
Лечение Хабера довело его до сумасшествия, так она и знала!
— Яхклу не может использовать один человек, это слишком много для него, это выходит из-под контроля, — между тем продолжал Джордж. — Впрочем, контролировать — не то слово. Они знают, где его место, как направить его на правильный путь. Я этого не понимаю. Может, вы поймете. Попросите их о помощи. Произнесите “эр перрихис” до того, как нажмете кнопку “включено”.
— Может, что-то в этом и есть, — сказал Хабер. — Стоит заняться. Я займусь этим, Джордж. Я свяжусь с альдебаранцами из Культурного центра и узнаю, есть ли у них информация на этот счет. Все это для вас тарабарщина, а миссис Орр? Вашему супругу следовало бы стать ученым, он зря тратит время на чертежики. Почему он зря растрачивает себя?
“Почему он так сказал? Ведь Джордж дизайнер по паркам и игровым площадкам. У него есть талант к этому”.
— У Джорджа есть чутье. Никогда не думал привлекать альдебаранцев, но в этом что-то есть. Но, может быть, вы рады, что не исследователь. Ужасно, когда супруг за обеденным столом анализирует твои подсознательные желания.
Он гремел, провожая их. Хитзер чуть не расплакалась.
— Я его ненавижу, — яростно сказала она на спирали лифта. — Он ужасный человек, фальшивый.
Джордж взял ее за руку. Он молчал.
— Все кончено? На самом деле? Тебе больше не нужны лекарства? И конец всем этим ужасным сеансам?
— Я думаю, да. Он заполнит документы и через шесть недель я получу свидетельство о выздоровлении, если буду правильно вести себя. Он чуть устало улыбнулся.
— Тебе трудно пришлось, милая. А мне — нет. Не в этот раз. Впрочем, я проголодался. Где мы пообедаем? В “Наса Боливиана”?
— В Чайнатауне, — сказала она, но тут же спохватилась. — Ха-ха.
Старый китайский район вместе с другими частями Нижнего города был спасен девять лет назад. Почему-то ока об этом совершенно забыла.
— Я хотела сказать “Руби Лу”, — добавила Хитзер, смешавшись.
Джордж теснее прижал ее руку.
— Прекрасно.
Добраться туда было легко. Линия фуникулера остановилась как раз у старого центра Лойда, некогда, долина Катастрофы, величайшего торгового центра в мире.
А сейчас многоэтажные гаражи ушли вслед за динозаврами, а большинство огромных магазинов опустело. Каток не заливался двадцать лет. Сквозь дорожное покрытие проросли деревья. Голоса в длинных полуосвещенных и полузаброшенных аркадах звучали глухо.
“Руби Лу” находился на верхнем уровне.
Ветви конского каштана почти скрыли стеклянный фасад. Над головой было небо глубоко зеленого цвета — таким его можно видеть только в те редкие весенние вечера, когда оно расчищается после дождя. Хитзер посмотрела на небо, далекое, невероятное, спокойное. Сердце у нее вздрогнуло, она почувствовала, как тревога спадает с нее, как шелуха. Но так продолжалось недолго, что-то держало ее. Она приостановилась и посмотрела на пустые темные переходы. Странное место.
— Здесь страшно, — сказала она.
Джордж пожал плечами, но лицо у него было напряжено и угрюмо.
Поднялся ветер, слишком теплый для апреля в прежние дни, влажный, горячий ветер, шевельнувший большие, с зелеными пальцами ветви каштана, поднявший мусор в длинном пустынном переходе. Красная неоновая вывеска за ветвями, казалось, потускнела и дрогнула на ветру, изменила форму. Больше на ней не значилось “Руби Лу”, на ней ничего не значилось. Больше ничего не имело значения. Ветер дул в пустых промежутках между строениями. Хитзер отвернулась от Джорджа и подошла к ближайшей стене: она плакала. Инстинктивно ей хотелось спрятаться, забраться в угол и спрятаться.
— Что, милая? Все в порядке. Держись, все будет хорошо.
“Я схожу с ума, — подумала она, — не Джордж, а я схожу с ума”.
— Все будет хорошо, — прошептал он еще раз.
Но она по голосу слышала, что он в это не верит. И в руках его это чувствовалось — не верит.
— Что с нами? — отчаянно воскликнула она.
— Не знаю, — ответил он почти невнимательно.
Он поднял голову и чуть отвернулся, хотя по-прежнему прижимал ее к себе, чтобы она не плакала. Казалось, он к чему-то прислушивается. Она почувствовала, как сильно забилось сердце у него в груди.
— Хитзер, послушай, я должен вернуться.
— Куда? Что происходит?
Голос ее звучал тонко и высоко.
— К Хаберу. Я должен идти немедленно. Жди меня в ресторане, Хитзер, не ходи за мной.
И он пошел. Она пошла за ним. Он шел, не оглядываясь, быстро спустился по лестнице, прошел под арками, мимо сухих фонтанов и вышел к стендам фуникулеров.
Здесь ждал фуникулер. Джордж сел в него. Она задыхаясь, подбежала, когда кабина тронулась.
— Что с тобой, Джордж?
— Прости.
Он тоже тяжело дышал.
— Я должен идти туда. Тебе не надо вмешиваться.
— Во что?
Она его ненавидела. Они сидели на противоположных сиденьях, отдуваясь.
— Что за глупости? Зачем тебе возвращаться?
— Хабер…
Голос Джорджа на мгновение дрогнул.
— Он видит сон.
Глубокий безымянный ужас закрался к Хитзер. Она отбросила его.
— Видит сон? Ну и что?
До сих пор она смотрела только на него.
Фуникулер пересекал реку, вися высоко над водой, но никакой воды не было, река высохла. Дно ее растрескалось, покрылось илом, грязью и множеством костей, каких-то предметов и умирающей рыбы. Большие корабли лежали с накренившимися палубами.
Строения Нижнего города Портленда, столицы мира, высокие, новые; прекрасные кубы из камня и стекла, чередовавшиеся с зеленым зонами; крепости правительства — Исследование и Развитие, Связь, Промышленность, Экономическое Планирование, Контроль за Окружающей Средой — все они расплывались, таяли, как медузы на солнце, углы оплывали, вязкие и тягучие.
Фуникулер шел быстро и не останавливался на станциях.
“Что-то случилось с кабелем” — подумала Хитзер отвлеченно.
Они неслись над исчезающим городом достаточно низко, чтобы слышать грохот и крики.
Когда фуникулер поднялся выше, за головой Джорджа поднялась Маунт-Худ. Должно быть, он увидел в глазах Хитзер огненный отблеск, потому что сразу повернулся к огненному конусу.
Вагон несся вперед между расплывающимся городом “и бесформенным небом.
— Сегодня все идет кувырком. — сказала женщина в глубине вагона громким дрожащим голосом.
Зарево извержения было ужасно и величественно. Его огромная природная энергия, казалось, действовала успокаивающе на фоне того пустого пространства, которое раскинулось перед вагоном.
Предчувствие, охватившее Хитзер, когда она перевела взгляд вниз, не обмануло ее.
Оно было здесь. Пространство или период времени, или разновидность пустоты.
Присутствие отсутствия, нечто непостижимое и без определенности, куда все падало и откуда ничего не выходило. Ужасное и в то же время никакое.
Когда вагон остановился, Джордж устремился в это Ничто. Он оглянулся на Хитзер и крикнул:
— Подожди меня, Хитзер, не ходи за мной.
Хотя она старалась послушаться его, Это пришло к ней.
Хитзер быстро к нему приближалась.
Она обнаружила, что вокруг нее все исчезло, что она затерялась в темной пустоте, что она без головы, в отчаянии зовет мужа, зовет и падает в сухую пропасть.
Руководствуясь только силой воли, которая у него была действительно необыкновенной, когда была направлена в нужную сторону, Джордж обнаружил под ногами твердый мрамор ступеней ХУРАДа. Он пошел вверх, а глаза сообщали ему, что он идет в тумане по грязи, по разлагающимся трупам, по бесконечным тропкам. Было очень холодно, хотя пахло горячим металлом и сожженной плотью. Он пересек вестибюль. Золотые буквы афоризма прыгнули на него: ЧЕЛОВЕЧЕ… Е… Е…
Эти буквы пытались схватить его за плечи, за ноги.
Орр шагнул в движущийся лифт, хотя тот был невидим, и стал подниматься в Ничто, по-прежнему, поддерживаемый лишь силой воли. Он даже не закрыл глаза.
На верхнем этаже пол стал ледяным, примерно в палец толщиной, и совершенно прозрачным. Сквозь него были видны звезды южного полушария. Орр шагнул на него, и звезды зазвенели громко и фальшиво, как треснувшие колокольчики. Запах стал еще отвратительнее. Орра чуть не вырвало. Он шел вперед. Теперь дверь кабинета Хабера. Он ее не увидел, но нашел ощупью. Завыл волк, на город двинулась лава.
Орр подошел к последней двери и распахнул ее, По ту сторону — ничего.
— Помогите мне, — произнес он вслух, потому что Ничто втягивало его и поглощало.
У него не было сил бороться, чтобы миновать это Ничто.
В голове глухо загудело. Он подумал о Тьюа’ке Энпне Эннбе, о бюсте Шуберта. Ему послышался яростный голос Хабера:
— Какого дьявола, Джордж!
И все это было ему нужно. Он пошел вперед. Идя вперед, он знал, что может потерять все.
Он вошел в центр кошмара.
Холодная вращающаяся тьма, сделанная из стекла, тащила его назад. Он знал, где стоит Усилитель. Он протянул руку, коснулся стены, нащупал нижнюю кнопку и нажал.
Затем скорчился, закрыл глаза и обхватил голову руками. Страх победил его. Когда снова поднял голову и огляделся, мир опять существовал. Не в очень хорошем состоянии, но существовал.
Они находились не в башне ХУРАДа, а в каком-то грязноватом кабинете, которого Орр никогда не видел. На кушетке, растянувшись, лежал Хабер, пассивный, с торчащей бородой. Борода снова была рыжеватой, а кожа белой. Глаза полуоткрытые, но ничего не видящие.
Орр сорвал электроды, провода, которые соединяли голову Хабера с Усилителем, и посмотрел на машину. Надо было ее уничтожить, но он не знал, как это сделать, да и сил не было. Разрушение — не его дело. К тому же машина безгрешна, виноваты использующие ее.
— Доктор Хабер, — сказал он, тряся большое, тяжелое плечо. — Хабер, вставайте!
Немного погодя большое тело шевельнулось и село.
Безвольное и слабое. Повисшая большая голова, рот расслаблен, глаза смотрят прямо во тьму, в пустоту, в Ничто, бывшее центром Вильяма Хабера. Глаза были большими, не непрозрачными, а пустыми.
Орр испугался и попятился.
“Я с ним не справлюсь, — подумал он, нужно позвать на помощь”, Он вышел из кабинета, миновал незнакомую приемную, сбежал по лестнице. Он никогда не был в этом здании и не представлял себе, где находится. Выйдя на улицу, он понял, что это улица Портленда. Но и только. Он никогда не был на этой улице.
Пустота хаберского существа, эффективный кошмар, излучавшийся его спящим мозгом, разорвал связи. Постоянство, всегда сохранявшееся в мирах во времена Орра, нарушилось. Ворвался хаос. Он почти ничего не знал об этой реальности, почти все, что он знал, приходило из других воспоминаний, из других снов.
Другие люди, не сознававшие перемены, быть может, более подготовлены к изменению. Но, не имея никаких объяснений, они будут испуганы.
Они обнаружат, что мир радикально, бессмысленно, и неожиданно изменился, но никакой причины для объяснения этих изменений не найдут.
Вслед за сном доктора Хабера будет немало ужасов и смертей.
И утрат.
Он знал, что потерял ее, знал с того момента, как перешагнул с ее помощью пустоту, окружавшую видевшего сон. Она пропала вместе с миром серых людей и огромных зданий, в одно из которых он вбежал, оставив ее одну в кошмаре. Она исчезла.
Орр не пытался помочь Хаберу. Помочь ему нельзя. Сделано все, что можно. Он шел про обезумевшим улицам.
Орр понял по мансардам, что находится в северной части Портленда, которую никогда хорошо не знал. Дома невысокие, с перекрестков видны горы. Он заметил, что извержение прекратилось, в сущности, оно никогда и не начиналось. Маунт-Худ фиолетовым конусом вздымалась в темневшее апрельское небо.
Гора спала.
Спала и видела сны,
Орр шел бесцельно, переходил с одной стороны улицы на другую. Он устал, порой ему хотелось лечь на тротуар и отдохнуть, но продолжал идти. Теперь он приближался к деловой части города, к реке. Город, полуразрушенный, полуизмененный — путаница грандиозных планов и несовершенных воспоминаний — кишел, как бедлам. Огонь и безумие перелетали от дома к дому. И все же люди, как всегда, занимались своими делами. Он видел двоих, грабивших ювелирный магазин. Мимо него прошла женщина с плачущим ребенком на руках. Она шла домой.
Где бы ни находился дом.
11
Звездный свет спросил у Несуществующего: “Господин, существуешь ли ты или не существуешь?!” Но не получил ответа.В ту Ночь, когда Орр старался пробраться через хаос пригородов к Корбетт-авеню, его остановил альдебаранец и уговорил идти с собой. Орр покорно пошел за ним.
Чуанг Цзе ХХII
Немного погодя он спросил, не Тьюа’к ли Эпнпе Эннбе с ним, но спросил не особо заинтересованно и никак не отреагировал, когда чужак объяснил, что его зовут Э’пенемен Асфах.
Чужак привел его к себе в дом у реки, рядом с велосипедной мастерской, к Верховью Вечной Надежды, переполненной в этот вечер. Во всем мире ожили многочисленные боги. Их более или менее вежливо просили объяснить, что же произошло в тот роковой вечер. Они поднялись на второй этаж.
Чужак предложил ему лечь в постель, так как Орр выглядел уставшим.
— Сон развязывает путаницу забот, — сказал чужак.
— Спать можно без снов — вот где собака зарыта, — ответил Орр.
Что-то странное было в способе общения чужака. Но Орр слишком устал, чтобы ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ.
— А где вы будете спать? — спросил он. Чужак тяжело сел на кровать.
— Нигде, — ответил чужак своим лишенным интонации голосом.
Орр наклонился, чтобы снять ботинки. Он не хотел ложиться в грязной обуви, вряд ли это подходящая расплата за доброту.
От наклона у него закружилась голова.
— Я устал, — сказал он. — Я так много сделал сегодня. Да, я кое-что сделал, нажал кнопку. На это потребовалась вся сила воли, вся энергия, чтобы нажать проклятую кнопку “выключено”.
— Вы хорошо прожили, — сказал чужак.
Он стоял в углу, очевидно собираясь стоять там бесконечно.
“Он не стоит здесь, — подумал Орр. — Не так он должен стоять или лежать или сидеть или быть. Он стоит здесь, как стоял во сне. Как будто кто-то видит его во сне”.
Он лег и ощутил жалость и сочувствие чужака, стоявшего в углу комнаты. Чужак видел его. Видел не глазами. Видел короткоживущее, слабое, странное существо, бесконечно уязвимое, плывущее в безднах вероятности, нуждающееся в помощи. Орру было все равно. Ему нужна помощь. Усталость охватила его, подняла, как морская волна, в которую он медленно погружался.
— Эр’перрихис, — пробормотал он, сдаваясь сну.
— Эр’перрихис, — беззвучно ответил Э’пенемен Асфах.
Орр спал и видел сон. Сны его, как волны в открытом море далеко от берега, приходили и уходили, поднимались и спадали, глубокие и безвредные, ничего не ломающие, ничего не менявшие. Они танцевали танец среди других волн бытия. И во сне большие зеленые морские черепахи вынырнули, проплыли с тяжелой грацией в глубину и ушли в свой мир.
В начале июня деревья покрылись свежей листвой и зацвели розы. Весь город покрылся розами. Дела шли хорошо. Экономика восстанавливалась. Люди приводили газоны в порядок.
Орр приехал в Федеральную Психолечебницу в Линктоне, к северу от Портленда.
Ее строения, воздвигнутые в начале девяностых годов, стояли на большом утесе, глядя на луга перед Вильяметтой. Лечебница была переполнена с конца апреля и мая, когда за необъяснимыми событиями того вечера, который теперь называли “Разрывом”, последовала эпидемия безумия. Но большинство больных выздоровело, и больница вернулась к норме.
Высокий врач провел Орра вверх по лестнице в северное крыло, в палату с единственной кроватью. Дверь, ведущая в это крыло, а также двери всех палат были тяжелые, с глазками на высоте пяти футов, и все закрытые.
— Он не причиняет нам беспокойства, — заметил врач, открывая дверь коридора. — Он никогда не впадает в ярость, но у него дурное воздействие на других. Мы поселяли его в двух палатах. Не получается. Все его боятся. Конечно, они все оказывают влияние друг на друга и по вечерам впадают в панику, но не так. Они боятся его, стучат в двери и просят их выпустить, а он просто лежит. Ну, увидите сами. Ему все равно, где он. Вот мы и пришли.
Он открыл дверь и впустил Орра в комнату.
— Посетитель, доктор Хабер, — сказал он.
Хабер похудел. Сине-белая пижама висела на нем. Волосы и борода были коротко и аккуратно подстрижены. Он сидел на кровати и смотрел в пустоту.
— Доктор Хабер, — сказал Орр.
Голос его дрогнул. Он почувствовал мучительную жалость и страх. Он знал, на что смотрит Хабер. Он смотрит на мир после апреля 1998 года. На мир, созданный кошмаром.
В поэме Т.С.Эллиота птица говорит, что человечество не выносит реальности. Но птица ошибается, Человек может вынести вес всей Вселенной. Он не может вынести нереальности.
Хабер не вынес. Он утратил связь с реальностью.
Орр попытался заговорить, но не нашел слов. Он попятился. Врач закрыл дверь.
— Не могу, — сказал Орр. — Выхода нет.
— Нет, — согласился врач.
В коридоре он негромко добавил:
— Он был выдающимся ученым.
Орр вернулся в Нижний город Портленда на лодке. Транспорт действовал еще плохо.
Город загромождали части, обломки, станции шести различных общественных транспортных систем. На Рид-Колледж была станция подземки, но никакой подземки не было. Фуникулер от парка Вашингтона кончался у входа в туннель, который уходил под Вильяметту и на середине заканчивался тупиком. Тем временем предприимчивые люди вспомнили о прогулочных лодках и теперь использовали их как переправу в регулярных рейсах между Линктоном, Ванкувером, Портлендом и Орегон-сити. Прогулка была приятной.
Орр навещал лечебницу в перерывах между работой. Его хозяин, чужак Э’пенемен Асфах, не интересовался рабочим временем, а только результатом работы. Когда выполняется работа, его не касалось,
Орр большую часть времени проводил лежа по утрам в постели, проделывая работу в уме.
Когда он добрался до мастерской и сел за чертежную доску, было уже три часа.
Асфах в зале ждал посетителей. Его штат состоял из трех дизайнеров и имел связь с многочисленными фабриками, производившими кухонное оборудование: посуду, принадлежности, инструменты. Промышленность и распределение сильно пострадали во время Разрыва. В такой обстановке маленькие фирмы оказались в выгодном положении. В Орегоне множество таких фирм принадлежало альдебаранцам. Они оказались хорошими управляющими и отличными торговцами, хотя для ручной работы, конечно, нанимали людей. Правительству они нравились, так как охотно подчинялись контролю и платили налоги, а тем временем мировая экономика восстанавливалась.
Президент Мердль предсказывал возвращение к нормальному состоянию до Рождества.
Асфах торговал оптом и в розницу, и его мастерская пользовалась доброй славой из-за хорошего качества товара и невысоких цен. После Разрыва домохозяйки, неожиданно обнаружившие себя в незнакомых кухнях, в большом количестве закупали товары, Орр раздумывал над чертежом, когда услышал чьи-то слова:
— Пожалуй, эта мутовка лучше.
Голос напоминал голос его жены, поэтому он встал и выглянул в зал. Асфах показывал что-то коричневой женщине среднего возраста и роста, приблизительно лет тридцати, с короткими черными волнистыми волосами.
— Хитзер, — сказал он, подходя.
Она обернулась и долго смотрела на него.
— Орр, — сказал она. — Джордж Орр. Верно? Где мы с вами встречались?
— В…
Он запнулся.
— Вы юрист?
Э’пенемен Асфах стоял огромный, в зеленой броне, держа мутовку.
— Нет. Секретарь. Работаю у Ратти Гудхью в Пендлтон-билдинг.
— Должно быть, там. Я был там однажды. Вам это нравится? Это я придумал.
Он взял с прилавка другую мутовку и показал ей.
— Хорошее равновесие. Видите?
— Выглядит неплохо, — ответила она. — Вы здесь работаете? Я вспомнила. Вы были в каком-то кабинете на Старк-сити у врача.
Он понятия не имел, многое ли она помнит.
У его жены, конечно, была серая кожа.
Говорят, что серые люди по-прежнему существуют, особенно на Среднем Западе и в Германии, но большинство стали белыми, черными, коричневыми, красными, желтыми и смешанными. Его жена была гораздо мягче этой женщины. Хитзер держала большую черную сумку с медной пряжкой. Внутри нее, несомненно, полпинты виски. Его жена была неагрессивна, хоть и храбра, с робкими манерами. Это не его жена, а совсем другая женщина, яркая и трудная.
— Правильно, — сказал он. — До Разрыва. У нас… Мисс Лилач, мы договорились пообедать у “Дейва” на Анкенн и не смогли.
— Я не мисс Лилач, это моя девичья фамилия. Я миссис Энбрюс.
Она с любопытством смотрела на него. Он стоял, примиряясь с реальностью.
— Мой муж погиб на войне на Ближнем Востоке, — добавила она.
— Да, — ответил Орр.
— Вы все это разработали?
— Большую часть. А это вам нравится?
Он достал медный котелок, массивный, но элегантный, такой же совершенный в пропорциях, как парусный корабль.
— Конечно, — согласилась она.
Он кивнул и она заметила:
— Вы хороший художник.
— Мистер Орр хороший мастер, — без выражения произнес его хозяин из своего левого локтя,
— Слушайте, я вспомнила, — неожиданно сказала Хитзер. — Конечно! Это было до Разрыва, поэтому у меня в голове все и смешалось. Вы видели сны, вернее, вы думали, что ваши сны становятся реальностью? Верно? Доктор заставлял вас видеть все новые и новые сны, а вы не хотели и искали способа избавиться от добровольной терапии. Видите, я помню. Вы попали к доброму врачу?
— Нет. Я их перерос, — сказал Орр.
Он рассмеялся. Она тоже рассмеялась.
— А как же с вашими сновидениями?
— О, я продолжаю их видеть.
— Я думала, вы можете изменить мир. И это все, что вы смогли сделать? Эта мешанина?
— Пришлось, — сказал он.
Он сам предпочел бы меньше путаницы, но от него это не зависело, по крайней мере она оказалась здесь. Он искал ее, не нашел и в поисках утешения занялся работой. Работа давала немного, но нравилась ему, а он терпелив. Но теперь молчаливая печаль по потерянной жене должна кончиться, потому что вот она стоит — яростная, непокорная, хрупкая и незнакомая, которую нужно завоевывать заново.
Он знал ее. Знал ее характер, знал, как заставить ее говорить, смеяться.
— Хотите кофе? Рядом кафе. Мне пора сделать перерыв.
Было четверть пятого. Она посмотрела на чужака.
— Конечно, я хочу кофе, но…
— Я вернусь через десять минут, Э’пенемен Асфах, — сказал Орр хозяину, идя за плащом.
— Возьми весь вечер, — сказал чужак. — Время есть. Идти, значит возвращаться.
— Спасибо, — ответил Орр.
Он пожал руку своему хозяину. Большой зеленоватый плавник прохладно коснулся руки человека. Орр с Хитзер вышли в теплый дождливый летний день. Чужак смотрел на них сквозь стеклянную дверь, как морское существо из аквариума. Они прошли и исчезли в тумане.