Страница:
— Ведь это же твой друг!
Мануэль злобно взглянул на собеседника.
— Это еще неизвестно, — сказал он сухо. — Если он и впредь будет вмешиваться в наши частные дела, ему придется плохо.
— Ну, это произошло, конечно, чисто случайно.
— Возможно. Но подобный род случайностей может повредить его здоровью. Ты знаешь, что у старика тонкий нюх. Он находит, что в этом белокуром великане есть нечто подозрительное. История, которую он рассказывает, совершенно невероятна. Что он будто бы приехал сюда, чтобы изучить под руководством профессора Сен-Клэра какую-то горную болезнь, — так мы и поверили этой сказке!
— Может быть, он встречал донну Инесу, когда она была в Париже год тому назад, — отважился сказать Вальдец. — Ты увидишь, что за всем этим скрывается какая-нибудь любовная история.
Он хотел продолжать свои опасные предположения, но гневное ворчанье Мануэля тотчас направило его на другой путь…
— Ты немного нервничаешь, мой добрый Мануэль, — сказал он, успокаивая своего друга. — Ты повсюду видишь ловушки. Иностранец-доктор, наверно, постарался бы увидеть донну Инесу здесь, в этой гостинице, если бы между ними существовало какое-нибудь знакомство. Будь спокоен, Мартинец. Девочка не уйдет из твоих рук. Но будь осторожен с этим норвежцем, чтобы он не превратил в калек еще большее число твоих наемников. У него должно быть чудовищная сила.
Мануэль пожал плечами и оскалил свои белые зубы. Это была одна из тех улыбок, что, вероятно, чаще всего можно было бы встретить на широкой дороге, ведущей в ад, если бы ад существовал. Затем он нагнулся к директору.
— Не очень-то полезно людям с белой кожей переехать Амазонку, — промолвил он в полголоса. — И даже совсем вредно для тех, которые намереваются следовать по стопам Сен-Клэра. Там есть крокодилы и змеи. И там есть людоеды различных сортов.
Директор Вальдец пристально посмотрел на своего друга.
— Только без скандалов в гостинице, — сказал он холодно. — Ну, что говорит Антонио о своей новой службе?
— Он дорого стоит, но зато мастер своего дела, — ответил угрюмо Мануэль. — И если уже старик что-нибудь придумает, то успех всегда бывает обеспечен… Впрочем, ты принадлежишь к нашим, Вальдец, так что я могу рассказать тебе об этом… Мы знаем, что Инеса и Конча выехали с ночным поездом в Орайо. Дело очень просто. Они намереваются отправиться в Порт Бермудец, а оттуда в Иквитос, где у Кончи есть брат, который должен устроить дальнейшее путешествие. Все это подтверждено письмами, которые мы нашли на вилле Сен-Клэра. Но донна не доедет так далеко. Черный Антонио едет завтра за нею и за ее девушкой. Он нагонит беглянок в городе Парма. Там произойдет следующее: Конча исчезнет бесследно. Багаж будет украден, а деньги донны Инес перекочуют в другие карманы. Эта прихотливая юная сеньора останется одна на степной дороге, без подруги, без денег, без багажа, лишенная пуха, как курица прерий, приготовленная для вертела. Что тогда останется делать Инес? Тут-то и начинается роль черного Антонио пребывавшего до сих пор в тени. Он предлагает проводить грустную одинокую женщину обратно в Орай и одолжить ей необходимые средства. Милосердный самаритянин выступает с благородным достоинством, а у донны Инес нет выбора. Она возвращается обратно как кающаяся грешница. Мы принимаем ее как ни в чем не бывало. И тогда меня очень удивит, если она не смягчится и не сдастся. Быть свадьбе прежде, чем закончится год… Ну, что скажешь ты на это, старый разбойник?
Вальдец засмеялся от всего сердца.
— Этот план неподражаем. Дон Хозе — знаток своего дела. Он настоящий пройдоха. Не может быть сомнений, что он в конце концов сделается президентом.
— А ты министром торговли. Ты ведь помнишь наш уговор?
Вальдец кивнул головою, но без особого воодушевления. На переносице гладкого, безбородого, почти мальчишеского лица, обозначилась тонкая морщинка. В ту же самую минуту в дверь постучал кельнер и доложил, что иностранный доктор уже ждет.
Мануэль вскочил и придал своим чертам самое сияющее выражение. Затем он пожал руку другу и поспешил выйти.
Но молодой директор гостиницы "Делигенция" остался сидеть, углубленный в свои думы. Его лицо попеременно принимало все оттенки выражений от глубочайшей меланхолии до дьявольского злорадства. И когда он поднялся, то сделал это с быстротою, которая свидетельствовала о том, что он принял важное решение.
Ночная жизнь в Лиме
Как ясно видно из этой истории, Мануэль обладал, по правде сказать, весьма сомнительными качествами. Несмотря на то, что он был изящен и строен, как лилия, — он был изрядная скотина. Лимские дамы находили, что в нем есть что-то демоническое и загадочное. Но надо признаться, что он умел отлично принимать гостей. Он знал лучшие кухни и винные погреба Лимы, он знал, где найти красивейших девушек и фешенебельные игорные притоны. Кроме того, он был почетным членом союза распространения петушиной борьбы и не упустил случая познакомить Фиэльда с этим кровожадным, тропическим, отвратительным спортом.
Вообще, Мануэль, по-видимому, прилагал все усилия, чтобы привести своего гостя в особенно откровенное и болтливое настроение. Выпито было порядочно, и Фиэльд ни в чем не отставал от перуанца. Но если Мануэль рассчитывал всеми этими шампанскими, виски, коктейлями и ликерами вскружить голову белокурого великана с севера, то он ошибался. Случилось, как это часто бывает, что тот, который старался напоить другого, сделался сам жертвой алкоголя.
Но разыгрывать слегка выпившего человека как раз входило в намерения Фиэльда. Он рычал, когда другие орали, и перещеголял болтливостью перуанских денди к взаимной радости и к общему удовольствию. Он принимал участие в различных пробах физической силы, чем приобрел необычайную популярность.
Постепенно, по мере того как подвигался вечер, Мануэль переменил свое мнение об этом удивительном жителе Севера, который, казалось, чувствовал себя как рыба в воде повсюду, где бы он ни очутился. Он оказался знатоком петушиной борьбы, конезаводства и овцеводства и познакомил юного хирурга, присоединившегося к их обществу, с последними знаменитыми операциями, открывшими новую эпоху в медицине. Тут же Мануэль решил про себя, что подозрения отца против этого добродушного скандинава глубоко смешны.
Но алкоголь продолжал понемногу свое роковое действие в этом оживленном обществе лимской золотой молодежи. Наступил момент, когда закипевшая южная кровь дала себя знать, и слова лились без удержу из алых губ. Настало время для вечно возвращающейся в этих случаях темы: женщины. Общество находилось в так называемом "артистическом клубе", который под другими небесами едва ли бы удостоился столь громкого имени.
Не подлежало сомнению, что Фиэльд был приведен Мануэлем в этот храм скоро преходящих радостей с совершенно определенной целью. Женщины — "артистки" встретили общество радостными возгласами, и шампанское снова запенилось. Но между гостями находился также человек, которого Фиэльд не ожидал здесь встретить. Это был тот самый мужчина, которого он сегодня вечером увидел перед конторой Мартинеца, а именно, черный Антонио, прозванный "Ужасом Перу".
Тайные знаки, которыми от обменивался с Мануэлем, были достаточно ясны. Итак, эта встреча, которая при других обстоятельствах не обратила бы на себя внимания Фиэльда, была не совсем случайною. Его в чем-то подозревают. Интриги конторы Мартинец были, значит, направлены и на счет его особы.
В то время, как веселое общество шумело вокруг него, он заметил, что Антонио исподтишка пристально наблюдал за ним, словно хотел отметить себе рост и силу огромного норвежца.
Знаменитый боксер сильно проигрывал в безукоризненном вечернем платье. Его крепкая мускулатура словно протестовала против туго накрахмаленной сорочки; узкий жилет и фрак хорошо сидят лишь на светских львах. Впрочем, общий его облик был весьма обычен и вовсе не похож на облик разбойника. Глаза не наливались кровью, зубы не выставлялись с хищным выражением. Единственной его особенностью была его темная кожа, которая могла бы навести на мысль о легкой примеси негритянской крови, если бы чистые линии лица не опровергали этого предположения. Губы были, может быть, чуточку толсты, но прекрасной формы. Нос был прямой, нисколько не обезображенный. Глаза небольшие и тусклые. Но коротко остриженные волосы и злосчастное ухо выдавали достаточно ясным образом его профессию.
— Это опасный человек, — подумал Фиэльд. — Он отлично укрывается под своею маскою спокойствия и добродушия. Сорви только маску с этого лица — и, наверное, увидишь бездну хитрости, чувственности и кровожадности.
Несмотря на то, что Мануэль к этому времени был уже сильно пьян, он все же сумел устроить так, чтобы новый гость был представлен Фиэльду.
— Это наша знаменитость, — сказал он Фиэльду. — Дон Антонио Веласко. Великий мастер бокса. Его прозвали "Ужасом Перу", но он чрезвычайно добродушен.
— А этот джентльмен, — продолжал Мануэль, указывая на Фиэльда, — ученый из далекой страны. Он — доктор и приехал изучить нашу знаменитую горную болезнь. Его имя — Фиэльд, доктор Ионас Фиэльд.
На миг среди общества наступила тишина. Эти оба, что стояли друг против друга, составляли разительную противоположность остальным джентльменам. Норвежец был выше, но могучие плечи и крепкая голова перуанца могли постоять за себя не хуже.
— Вы тоже должны быть "ужасом" в нашей стране, — промолвил Антонио любезно. — Если я не ошибаюсь, то вы в борьбе, вероятно, один из первых.
— Ну, да, — ответил Фиэльд, — когда бывает необходимо…
Маленькие глаза-угольки черного Антонио разглядывали Фиэльда. Он заметил правую руку гиганта, опиравшуюся о спинку кресла, но то, что произвело на него самое глубокое впечатление, был шрам, но боксеру было ясно, что причиною его была глубокая и опасная рана.
— Участвовали ли вы на войне? — спросил Антонио вскользь.
— Нет, — ответил Фиэльд, — я принадлежу к нейтральной нации.
— В таком случае вы, наверное, много путешествовали и много пережили?
Фиэльд кивнул головою.
— Я испытал всего понемножку… Вы смотрите на мой шрам. У меня есть еще несколько таких же на теле. Это, по большей части, ножевые раны. Между прочим, длинный шрам, идущий он коленной чашечки до самых паховых желез, произошел от удара "мизерикордиа"… Знаете вы, что это такое?
Легкая тень пробежала по лицу черного Антонио.
— Я знаю это, — сказал он. — Вы уже побывали раньше в нашей стране?
— Нет, — ответил Фиэльд. — Последний раз, когда я был в Южной Америке, мое пребывание ограничилось Бразилией и Аргентиной.
— Быть может, вы были в Куйаба?
— Вы угадали, — ответил любезно Фиэльд.
— Не встречали ли вы там человека по имени Хередиа?
— Не только встречал, но был даже знаком.
В маленьких глазах боксера появилось выражение напряженного любопытства. Фиэльд, казалось, не обнаруживал интереса к продолжению разговора, а Мануэль, откинувшись на спинку дивана, тщетно боролся с тяжелым пьяным сном, и на каждом колене его сидели дамы, недовольные своим кавалером.
— Этот Хередиа, о котором я говорю, — сказал Антонио с ударением и нагнулся вперед, — он был моим другом. Он был убит одним иностранцем.
Фиэльд медленно зажег сигару и положил спичку.
— Да, да, — сказал он, помолчав… — Кому же, как не мне, знать об этом.
— Почему, сеньор?
— Потому что я убил его.
Черный Антонио подскочил на месте. Затем он спохватился, уселся снова и улыбнулся. Его белые зубы сверкнули, меж тем как он с беспокойством оглядывался вокруг себя. Молодые испанки колыхались в танце, а Мануэль громко храпел на своем диване.
— Я позволил себе упомянуть, — сказал Антонио с несколько принужденным смехом, что Хередиа был моим другом…
— Я слышал, — возразил кратко Фиэльд., — И поэтому я предполагаю, что вы, который хорошо знали его, что вы, говорю я, были достаточно знакомы с его достойной сожаления привычкою устраивать от времени до времени несчастные случаи с путешественниками, проводником которых он был. Вы, наверно, тоже борец, сеньор? Вы, значит, знаете, что в борьбе часто бывают случаи, когда падаешь вследствие своего собственного грифа. Такой именно случай произошел с Хередиа… Но, я думаю, теперь уже пора идти домой. Передайте мой поклон дону Мануэлю. До свидания.
И Фиэльд вышел вон, не подавая руки боксеру.
Несколько минут спустя, Мануэль был разбужен весьма грубым образом. Дамы куда-то упорхнули. Но над ним стоял Антонио, подобный грозовой туче. Добродушия его как и ни бывало.
— Мне надо спешить, — заявил боксер. — Поезд в Орайо отходит через час. Но скажи твоему отцу, что белокурого малого, которого вы оба навязали мне на шею, надобно под всевозможными предлогами удерживать здесь до моего возвращения.
— Разве ты думаешь, что он опасен? — пробормотал Мануэль. — Мне он кажется совсем безвредным малым.
— Безвредным, — проворчал Антонио, — безвредным!.. Он опасен для нас всех. Если нам не удастся отправить его, как можно скорее, на тот свет, то наша безопасность не стоит и спички! Передай это дон Хозе. Расскажи ему, что этот доктор, приехавший изучать горную болезнь, — сам дьявол во плоти! Понимаешь ли ты, в чем дело?
Нет, дон Мануэль не понимал ни бельмеса. И когда мало-помалу кое-что прояснилось в его голове, "Ужас Перу" давно исчез.
Тропическая ночь
Когда Фиэльд так просто выдал себя своему исконному врагу, то это было совершенно сознательно. Он ясно отдавал себе отчет в том, что рано или поздно дело дойдет до столкновения между ним и "Мартинец и Ко", и потому он предпочел, как и всегда, нанести первым удар.
Он также тотчас заметил беспокойное, трусливое выражение в глазах Антонио Веласко, когда он рассказал ему о своей встрече с известным по всей южной Америке бандитом Марио Хередиа. То был моральный удар кулака, который не преминет оказать свое действие. В жилах черного Антонио текли капли индианской крови. От своих индианских предков унаследовал он почти автоматический страх перед белым человеком. В сердце этого чистокровного бандита Фиэльд уронил столь опасные семена, как неуверенность в себе и сомнение. Отныне этот разбойник черных банд, купленных политиканами-спекулянтами, осмелится нападать только из засады и даже тогда его рука будет дрожать. Страх поражения почти всегда вернейший путь к неудачам во всех предприятиях. Особенно, если дело касается столь сложного предприятия, каким является убийство.
В эту ночь Фиэльд вернулся домой в гостиницу в великолепном настроении. Он надеялся, что своим поведением по отношению к черному Антонио он предупредил всякое покушение на внучку Сен-Клэра. Пакет ассигнаций, полученный бандитом в конторе Мартинеца, был, вероятно, задатком более крупной суммы, которая ему достанется, когда донна Инес будет поймана и водворена обратно к своему опекуну.
Когда Фиэльд попросил у ночного портье ключ от своей комнаты, последний нигде не нашелся. Зато в его ящике для писем лежала записка его нового помощника Кида Карсона, сообщавшая, что он спит на диване в комнате Фиэльда.
Фиэльд наморщил брови. Кажется, негр ведет себя довольно бесцеремонно для начала.
Но Фиэльд скоро переменил свое мнение, когда увидел Кида, лежавшего совсем одетым перед дверью его спальни. Он вскочил при входе доктора.
— Я прошу извинения, — сказал он быстро, желая успокоить своего хозяина, — необходимо было охранять комнату… Я случайно пришел сюда сегодня вечером, и ваша дверь была открыта. Это показалось мне подозрительным, и я вошел. Тут я застал двух джентльменов, занятых обнюхиванием вашего багажа. Они были одеты в форму слуг гостиницы и пытались объяснить свое присутствие тем, что они думали, будто господин уезжает с ночным поездом… Я позаботился обоих выставить быстро и безболезненно, а сам улегся здесь. Позднее, ночью, опять явился кто-то, но я показал ему большой нож, и тогда он исчез… По-видимому, в этой гостинице очень интересуются вашим багажом!
Фиэльд слушал этот отчет с величайшим удивлением.
— Я думаю, что мы отлично уживемся друг с другом, — сказал он ласково Карсону… — Ты поступил, как должно. Но теперь ты должен найти лучшую постель… Я посмотрю сам за своими чемоданами… Впрочем, я могу передать тебе поклон от Антонио Веласко. Весьма возможно, что тебе придется сыграть с ним один матч, прежде чем мы покинем Перу.
Негр-боксер просиял.
— Это меня очень радует, — сказал он с восхищением.
— Но едва ли это произойдет на арене.
— А где же в таком случае?
— Где-нибудь на свободе — на вершине утеса в Кордильерах или на лужайке девственного леса.
Негр расхохотался, сверкнув белыми зубами.
— Хорошее дело! Однажды я лежал, притаившись за древесным корнем, в течение четырнадцати часов, чтобы получить возможность отомстить серому медведю в Колумбии. Я был тогда фермером, и медведь убил у меня лошадь и, кроме того, разорвал на клочки одну из моих тещ.
— Ну, и чем это кончилось?
— Спасибо, великолепно. Я употребил остатки моей тещи в качестве приманки. Это было очень печально, но необходимо. Медведь несколько раз ускользал от меня, но в конце концов попал в западню и был мною застрелен. А моя теща получила достойное погребение.
— Ты испытал понемногу всего, как мне кажется, — сказал Фиэльд. — Но охота на медведей и охота на людей — это далеко не одно и то же.
Кид Карсон искоса взглянул на Фиэльда. Толстые губы приоткрылись. Какое-то признание словно хотело вырваться из-за белых зубов. Но он одумался, крепко сжал челюсти, пожелал Фиэльду спокойной ночи и вышел вон.
Фиэльд задумчиво посмотрел ему вслед.
— Странный малый, — пробормотал он. — Немного отличающийся от обычного типа негра. Опаснее цепной собаки, но по-своему честен. Трудно будет приручить его, сделать из него человека. Он и не думает, что я кое-что подозреваю за ним. У него руки зачесались, когда я заговорил об охоте на человека. Достойный Кид называет себя боксером, фермером, контрабандистом, но его прирожденная профессия — убивать. В этой области у него, наверное, большой опыт. Он вооружен опасным ножом bordie. Меня не удивит, если в один прекрасный день этому ножу придется иметь дело с легкими черного Антонио.
Он стал раздеваться, насвистывая какую-то мелодию. По-видимому, крепкие напитки не очень-то на него подействовали. Наоборот… Необыкновенное блаженство охватило его. Итак, он стоял теперь в самом центре приключения. Опасности подстерегали его в незнакомой стране и среди незнакомых людей. Все требовало от него быстрых и ясных решений, силы, хладнокровия и самой высокой бдительности. С удовлетворением он ощущал, как поспешно работали клетки его мозга, как просыпались для действия связки мускулов в его превосходно тренированном теле. Куда делись вялость и усталость!
Он подошел к окну и отодвинул в сторону гардины. Легкая прохлада повеяла ему в лицо. Была свежая ночь. Наверху дрожали звезды, словно алмазы на темно-зеленом бархате неба. Ах! Вон и Юпитер — опасная планета, приносящая всегда за собою великие события. Вон там, низко над горизонтом, стоял Южный Крест, словно покосившийся, полуразрушенный памятник на кладбище, а прямо впереди, на западе, блестела Венера, подобная крошечной Луне, и бросала свои изумрудно скользящие отсветы на башни-близнецы собора.
Ночная тишина царила над городом Пизарро. Не слышно было ни автомобиля, ни стука лошадиных копыт. Летучая мышь прорезала темноту, да несколько запоздавших москитов звенели в воздухе, меж тем как едва слышное журчание медленно текущей реки Римак звучало, словно тихий шепот матери над уснувшим ребенком.
Фиэльд не покинул своего места у окна до тех пор, пока не посветлело на востоке и город не начал просыпаться. Твердые копыта мулов звонко застучали по каменной мостовой, а тяжелые повозки с зеленью и бычьими тушами пробирались по артериям, питающим Лиму. Издали слышался свист локомотивов, и громыхающий звук извещал об отъезде поездов.
Тогда Фиэльд опустил ставни и собирался ложиться в постель. Но, очевидно, ему не было суждено заснуть в эту ночь. Легкий стук в дверь заставил его невольно протянуть руку за небольшим металлическим предметом, лежащим на ночном столике. Этот предмет почти исчез в его огромном кулаке.
Но то был лишь дружелюбный стук осторожного человека, не имевшего злых намерений.
На "войдите" Фиэльда в двери показалось бледное лицо, подобное лицу человека, преследуемого фуриями. Глаза перебегали с места на место, словно ожидали, что из каждого угла появятся спрятанные дьяволы.
То был директор Вальдец своею собственной персоной.
Фиэльд отбросил в сторону револьвер.
Тот, кто боится и раскаивается
Могущественный начальник гостиницы "Делигенция" не был, по-видимому, храбрым человеком. И его голос дрожал, когда он подошел к постели.
— Извините, доктор, — прошептал он, — что я беспокою вас в такое время суток. Но дело идет о некоторых событиях, которые я сообщу вам и о которых никто не должен знать. Я — человек подневольный… За мною следят…
— Все люди, как мне кажется, следят друг за другом в этой стране, — сказал Фиэльд сухо.
— В Перу так много противоположных интересов, — продолжал Вальдец невозмутимо. — Тут и политика, тут и женщины. Если я сейчас обращаюсь к вам, то это из-за женщины. Она — солнце этого города. Я видел, как над нею опустилось облако и как радость погасла в ее глазах. То было по моей вине. Да будет проклята моя трусость! А теперь ей угрожает еще худшая судьба. Речь вдет об Инесе Сен-Клэр, доктор. Я слышал, что она интересовалась узнать ваше имя. Вы — человек решительный. А теперь я хочу рассказать вам о тех интригах, которые ткутся против этого удивительного ребенка и, может быть, также и против вас.
— Я не совсем ясно понимаю ваши намерения, добрый человек, — сказал Фиэльд. — Я знаю только то, что эта гостиница не особенно удобна для спанья. Какие-то частные сыщики бегают здесь повсюду и роются в моем багаже, а в довершение всего на рассвете дня является сам директор и рассказывает мне о каких-то интригах… Я раз и навсегда советую не вмешиваться в мои дела и не дам себя запугать.
Хозяин гостиницы смешался:
— Я думал… Я полагал… Что донна Инеса…
— Я никогда не видел эту даму.
— Это я понимаю… Не то вы бы, наверно, выказали больший интерес. К сожалению, сама донна Инес не имеет возможности лично поговорить с вами об этом деле, так как вчера вечером она уехала в Орайо.
Если бы директор Вальдец был лучшим наблюдателем, то, конечно, заметил бы, как странно сверкнули голубые глаза белокурого гиганта при этом известии.
— Что понадобилось молодой даме в горах?
— Значит, вы этого не знаете. Она хочет отыскать своего дедушку. Теперь она на дороге к Порту Бермудец. Но так далеко ей не доехать, потому что за нею уже послан черный Антонио. Он устроит там засаду и привезет девушку обратно сюда… Но, быть может, это вас не интересует?
— Разумеется, интересует, — сказал Фиэльд и сел на постели. — Все, что происходит здесь, кажется мне в достаточной степени банальным… Но с черным Антонио я провел сегодня всю ночь.
— Совершенно правильно. Он уехал десять минут тому назад с двумя наемниками в Орайо.
— Когда идет следующий поезд?
— Только в полдень.
— Отлично, — можете ли вы позаботиться, чтобы я получил два мула и проводника в Орайо? Он должен меня встретить на вокзале. А теперь расскажите мне все, что вы знаете.
Директор не заставил себя просить два раза и поведал почти все планы, которые выболтал ему Мануэль. Когда он кончил, Фиэльд вскочил с постели.
— Вполне возможно, — сказал он медленно, — что все рассказанное здесь вами не что иное, как ловушка… Почем вы знаете, что я не пойду к дон Хозе и не поставлю его в известность, каким скромным другом он обладает?
Круглое мальчишеское лицо директора внезапно удлинилось от страха.
— Не может быть… Чтобы вы захотели,. — забормотал он.
— Нет, — сказал Фиэльд почти дружелюбно. — Я не очень охотно берусь за это дело, но мое удивление и почтение к Раймонду Сен-Клэру так велико, что я никогда не оставлю его внучку одну против козней банды Мартинеца. Но, несмотря на все это, господин директор, я не совсем понимаю ваши мотивы.
Вальдец поднял голову и блеснул глазами.
— Я повторяю то, что сказал перед этим, — ответил он с достоинством, — то есть что вы не видели донны Инес. Это женщина, за которую стоит умереть. Я ее предал. Я выгнал ее из моей гостиницы, потому что я — слабый, зависимый раб. Всю ночь я вертелся на постели, угнетаемый презрением к самому себе. Мануэль недостоин получить ее… А черный Антонио не смеет тронуть ее даже краем своего черного когтя. Этого не должно быть. Скорее я повешусь на самом высоком дереве моего сада и пройду через огонь геенный. Сам я не могу спасти ее. Для этого я слишком слаб. Но умереть я могу. Нет, нет, этого не должно быть!
Фиэльд спокойно протянул руку за своими носками.
— Прежде чем повеситься, сеньор Вальдец, — сказал он, — не окажете ли вы мне великую услугу, устроить наем мулов и проводника в Бермудеце. Антонио опередил меня. Но мы сумеем расставить препятствия на его пути. Если же вы, чему я не верю, устроили мне ловушку, то я советую вам повеситься сейчас же, не то вы рискуете быть сожженным заживо.
— Клянусь моею горячей любовью.
— Я верю вам. Теперь лучше вам удалиться. Приятного будет мало, если вас увидят выходящим из моей комнаты. Остерегайтесь, как бы вам не всадили пулю в лоб.
Мануэль злобно взглянул на собеседника.
— Это еще неизвестно, — сказал он сухо. — Если он и впредь будет вмешиваться в наши частные дела, ему придется плохо.
— Ну, это произошло, конечно, чисто случайно.
— Возможно. Но подобный род случайностей может повредить его здоровью. Ты знаешь, что у старика тонкий нюх. Он находит, что в этом белокуром великане есть нечто подозрительное. История, которую он рассказывает, совершенно невероятна. Что он будто бы приехал сюда, чтобы изучить под руководством профессора Сен-Клэра какую-то горную болезнь, — так мы и поверили этой сказке!
— Может быть, он встречал донну Инесу, когда она была в Париже год тому назад, — отважился сказать Вальдец. — Ты увидишь, что за всем этим скрывается какая-нибудь любовная история.
Он хотел продолжать свои опасные предположения, но гневное ворчанье Мануэля тотчас направило его на другой путь…
— Ты немного нервничаешь, мой добрый Мануэль, — сказал он, успокаивая своего друга. — Ты повсюду видишь ловушки. Иностранец-доктор, наверно, постарался бы увидеть донну Инесу здесь, в этой гостинице, если бы между ними существовало какое-нибудь знакомство. Будь спокоен, Мартинец. Девочка не уйдет из твоих рук. Но будь осторожен с этим норвежцем, чтобы он не превратил в калек еще большее число твоих наемников. У него должно быть чудовищная сила.
Мануэль пожал плечами и оскалил свои белые зубы. Это была одна из тех улыбок, что, вероятно, чаще всего можно было бы встретить на широкой дороге, ведущей в ад, если бы ад существовал. Затем он нагнулся к директору.
— Не очень-то полезно людям с белой кожей переехать Амазонку, — промолвил он в полголоса. — И даже совсем вредно для тех, которые намереваются следовать по стопам Сен-Клэра. Там есть крокодилы и змеи. И там есть людоеды различных сортов.
Директор Вальдец пристально посмотрел на своего друга.
— Только без скандалов в гостинице, — сказал он холодно. — Ну, что говорит Антонио о своей новой службе?
— Он дорого стоит, но зато мастер своего дела, — ответил угрюмо Мануэль. — И если уже старик что-нибудь придумает, то успех всегда бывает обеспечен… Впрочем, ты принадлежишь к нашим, Вальдец, так что я могу рассказать тебе об этом… Мы знаем, что Инеса и Конча выехали с ночным поездом в Орайо. Дело очень просто. Они намереваются отправиться в Порт Бермудец, а оттуда в Иквитос, где у Кончи есть брат, который должен устроить дальнейшее путешествие. Все это подтверждено письмами, которые мы нашли на вилле Сен-Клэра. Но донна не доедет так далеко. Черный Антонио едет завтра за нею и за ее девушкой. Он нагонит беглянок в городе Парма. Там произойдет следующее: Конча исчезнет бесследно. Багаж будет украден, а деньги донны Инес перекочуют в другие карманы. Эта прихотливая юная сеньора останется одна на степной дороге, без подруги, без денег, без багажа, лишенная пуха, как курица прерий, приготовленная для вертела. Что тогда останется делать Инес? Тут-то и начинается роль черного Антонио пребывавшего до сих пор в тени. Он предлагает проводить грустную одинокую женщину обратно в Орай и одолжить ей необходимые средства. Милосердный самаритянин выступает с благородным достоинством, а у донны Инес нет выбора. Она возвращается обратно как кающаяся грешница. Мы принимаем ее как ни в чем не бывало. И тогда меня очень удивит, если она не смягчится и не сдастся. Быть свадьбе прежде, чем закончится год… Ну, что скажешь ты на это, старый разбойник?
Вальдец засмеялся от всего сердца.
— Этот план неподражаем. Дон Хозе — знаток своего дела. Он настоящий пройдоха. Не может быть сомнений, что он в конце концов сделается президентом.
— А ты министром торговли. Ты ведь помнишь наш уговор?
Вальдец кивнул головою, но без особого воодушевления. На переносице гладкого, безбородого, почти мальчишеского лица, обозначилась тонкая морщинка. В ту же самую минуту в дверь постучал кельнер и доложил, что иностранный доктор уже ждет.
Мануэль вскочил и придал своим чертам самое сияющее выражение. Затем он пожал руку другу и поспешил выйти.
Но молодой директор гостиницы "Делигенция" остался сидеть, углубленный в свои думы. Его лицо попеременно принимало все оттенки выражений от глубочайшей меланхолии до дьявольского злорадства. И когда он поднялся, то сделал это с быстротою, которая свидетельствовала о том, что он принял важное решение.
ГЛАВА XIII
Ночная жизнь в Лиме
Как ясно видно из этой истории, Мануэль обладал, по правде сказать, весьма сомнительными качествами. Несмотря на то, что он был изящен и строен, как лилия, — он был изрядная скотина. Лимские дамы находили, что в нем есть что-то демоническое и загадочное. Но надо признаться, что он умел отлично принимать гостей. Он знал лучшие кухни и винные погреба Лимы, он знал, где найти красивейших девушек и фешенебельные игорные притоны. Кроме того, он был почетным членом союза распространения петушиной борьбы и не упустил случая познакомить Фиэльда с этим кровожадным, тропическим, отвратительным спортом.
Вообще, Мануэль, по-видимому, прилагал все усилия, чтобы привести своего гостя в особенно откровенное и болтливое настроение. Выпито было порядочно, и Фиэльд ни в чем не отставал от перуанца. Но если Мануэль рассчитывал всеми этими шампанскими, виски, коктейлями и ликерами вскружить голову белокурого великана с севера, то он ошибался. Случилось, как это часто бывает, что тот, который старался напоить другого, сделался сам жертвой алкоголя.
Но разыгрывать слегка выпившего человека как раз входило в намерения Фиэльда. Он рычал, когда другие орали, и перещеголял болтливостью перуанских денди к взаимной радости и к общему удовольствию. Он принимал участие в различных пробах физической силы, чем приобрел необычайную популярность.
Постепенно, по мере того как подвигался вечер, Мануэль переменил свое мнение об этом удивительном жителе Севера, который, казалось, чувствовал себя как рыба в воде повсюду, где бы он ни очутился. Он оказался знатоком петушиной борьбы, конезаводства и овцеводства и познакомил юного хирурга, присоединившегося к их обществу, с последними знаменитыми операциями, открывшими новую эпоху в медицине. Тут же Мануэль решил про себя, что подозрения отца против этого добродушного скандинава глубоко смешны.
Но алкоголь продолжал понемногу свое роковое действие в этом оживленном обществе лимской золотой молодежи. Наступил момент, когда закипевшая южная кровь дала себя знать, и слова лились без удержу из алых губ. Настало время для вечно возвращающейся в этих случаях темы: женщины. Общество находилось в так называемом "артистическом клубе", который под другими небесами едва ли бы удостоился столь громкого имени.
Не подлежало сомнению, что Фиэльд был приведен Мануэлем в этот храм скоро преходящих радостей с совершенно определенной целью. Женщины — "артистки" встретили общество радостными возгласами, и шампанское снова запенилось. Но между гостями находился также человек, которого Фиэльд не ожидал здесь встретить. Это был тот самый мужчина, которого он сегодня вечером увидел перед конторой Мартинеца, а именно, черный Антонио, прозванный "Ужасом Перу".
Тайные знаки, которыми от обменивался с Мануэлем, были достаточно ясны. Итак, эта встреча, которая при других обстоятельствах не обратила бы на себя внимания Фиэльда, была не совсем случайною. Его в чем-то подозревают. Интриги конторы Мартинец были, значит, направлены и на счет его особы.
В то время, как веселое общество шумело вокруг него, он заметил, что Антонио исподтишка пристально наблюдал за ним, словно хотел отметить себе рост и силу огромного норвежца.
Знаменитый боксер сильно проигрывал в безукоризненном вечернем платье. Его крепкая мускулатура словно протестовала против туго накрахмаленной сорочки; узкий жилет и фрак хорошо сидят лишь на светских львах. Впрочем, общий его облик был весьма обычен и вовсе не похож на облик разбойника. Глаза не наливались кровью, зубы не выставлялись с хищным выражением. Единственной его особенностью была его темная кожа, которая могла бы навести на мысль о легкой примеси негритянской крови, если бы чистые линии лица не опровергали этого предположения. Губы были, может быть, чуточку толсты, но прекрасной формы. Нос был прямой, нисколько не обезображенный. Глаза небольшие и тусклые. Но коротко остриженные волосы и злосчастное ухо выдавали достаточно ясным образом его профессию.
— Это опасный человек, — подумал Фиэльд. — Он отлично укрывается под своею маскою спокойствия и добродушия. Сорви только маску с этого лица — и, наверное, увидишь бездну хитрости, чувственности и кровожадности.
Несмотря на то, что Мануэль к этому времени был уже сильно пьян, он все же сумел устроить так, чтобы новый гость был представлен Фиэльду.
— Это наша знаменитость, — сказал он Фиэльду. — Дон Антонио Веласко. Великий мастер бокса. Его прозвали "Ужасом Перу", но он чрезвычайно добродушен.
— А этот джентльмен, — продолжал Мануэль, указывая на Фиэльда, — ученый из далекой страны. Он — доктор и приехал изучить нашу знаменитую горную болезнь. Его имя — Фиэльд, доктор Ионас Фиэльд.
На миг среди общества наступила тишина. Эти оба, что стояли друг против друга, составляли разительную противоположность остальным джентльменам. Норвежец был выше, но могучие плечи и крепкая голова перуанца могли постоять за себя не хуже.
— Вы тоже должны быть "ужасом" в нашей стране, — промолвил Антонио любезно. — Если я не ошибаюсь, то вы в борьбе, вероятно, один из первых.
— Ну, да, — ответил Фиэльд, — когда бывает необходимо…
Маленькие глаза-угольки черного Антонио разглядывали Фиэльда. Он заметил правую руку гиганта, опиравшуюся о спинку кресла, но то, что произвело на него самое глубокое впечатление, был шрам, но боксеру было ясно, что причиною его была глубокая и опасная рана.
— Участвовали ли вы на войне? — спросил Антонио вскользь.
— Нет, — ответил Фиэльд, — я принадлежу к нейтральной нации.
— В таком случае вы, наверное, много путешествовали и много пережили?
Фиэльд кивнул головою.
— Я испытал всего понемножку… Вы смотрите на мой шрам. У меня есть еще несколько таких же на теле. Это, по большей части, ножевые раны. Между прочим, длинный шрам, идущий он коленной чашечки до самых паховых желез, произошел от удара "мизерикордиа"… Знаете вы, что это такое?
Легкая тень пробежала по лицу черного Антонио.
— Я знаю это, — сказал он. — Вы уже побывали раньше в нашей стране?
— Нет, — ответил Фиэльд. — Последний раз, когда я был в Южной Америке, мое пребывание ограничилось Бразилией и Аргентиной.
— Быть может, вы были в Куйаба?
— Вы угадали, — ответил любезно Фиэльд.
— Не встречали ли вы там человека по имени Хередиа?
— Не только встречал, но был даже знаком.
В маленьких глазах боксера появилось выражение напряженного любопытства. Фиэльд, казалось, не обнаруживал интереса к продолжению разговора, а Мануэль, откинувшись на спинку дивана, тщетно боролся с тяжелым пьяным сном, и на каждом колене его сидели дамы, недовольные своим кавалером.
— Этот Хередиа, о котором я говорю, — сказал Антонио с ударением и нагнулся вперед, — он был моим другом. Он был убит одним иностранцем.
Фиэльд медленно зажег сигару и положил спичку.
— Да, да, — сказал он, помолчав… — Кому же, как не мне, знать об этом.
— Почему, сеньор?
— Потому что я убил его.
Черный Антонио подскочил на месте. Затем он спохватился, уселся снова и улыбнулся. Его белые зубы сверкнули, меж тем как он с беспокойством оглядывался вокруг себя. Молодые испанки колыхались в танце, а Мануэль громко храпел на своем диване.
— Я позволил себе упомянуть, — сказал Антонио с несколько принужденным смехом, что Хередиа был моим другом…
— Я слышал, — возразил кратко Фиэльд., — И поэтому я предполагаю, что вы, который хорошо знали его, что вы, говорю я, были достаточно знакомы с его достойной сожаления привычкою устраивать от времени до времени несчастные случаи с путешественниками, проводником которых он был. Вы, наверно, тоже борец, сеньор? Вы, значит, знаете, что в борьбе часто бывают случаи, когда падаешь вследствие своего собственного грифа. Такой именно случай произошел с Хередиа… Но, я думаю, теперь уже пора идти домой. Передайте мой поклон дону Мануэлю. До свидания.
И Фиэльд вышел вон, не подавая руки боксеру.
Несколько минут спустя, Мануэль был разбужен весьма грубым образом. Дамы куда-то упорхнули. Но над ним стоял Антонио, подобный грозовой туче. Добродушия его как и ни бывало.
— Мне надо спешить, — заявил боксер. — Поезд в Орайо отходит через час. Но скажи твоему отцу, что белокурого малого, которого вы оба навязали мне на шею, надобно под всевозможными предлогами удерживать здесь до моего возвращения.
— Разве ты думаешь, что он опасен? — пробормотал Мануэль. — Мне он кажется совсем безвредным малым.
— Безвредным, — проворчал Антонио, — безвредным!.. Он опасен для нас всех. Если нам не удастся отправить его, как можно скорее, на тот свет, то наша безопасность не стоит и спички! Передай это дон Хозе. Расскажи ему, что этот доктор, приехавший изучать горную болезнь, — сам дьявол во плоти! Понимаешь ли ты, в чем дело?
Нет, дон Мануэль не понимал ни бельмеса. И когда мало-помалу кое-что прояснилось в его голове, "Ужас Перу" давно исчез.
ГЛАВА XIV
Тропическая ночь
Когда Фиэльд так просто выдал себя своему исконному врагу, то это было совершенно сознательно. Он ясно отдавал себе отчет в том, что рано или поздно дело дойдет до столкновения между ним и "Мартинец и Ко", и потому он предпочел, как и всегда, нанести первым удар.
Он также тотчас заметил беспокойное, трусливое выражение в глазах Антонио Веласко, когда он рассказал ему о своей встрече с известным по всей южной Америке бандитом Марио Хередиа. То был моральный удар кулака, который не преминет оказать свое действие. В жилах черного Антонио текли капли индианской крови. От своих индианских предков унаследовал он почти автоматический страх перед белым человеком. В сердце этого чистокровного бандита Фиэльд уронил столь опасные семена, как неуверенность в себе и сомнение. Отныне этот разбойник черных банд, купленных политиканами-спекулянтами, осмелится нападать только из засады и даже тогда его рука будет дрожать. Страх поражения почти всегда вернейший путь к неудачам во всех предприятиях. Особенно, если дело касается столь сложного предприятия, каким является убийство.
В эту ночь Фиэльд вернулся домой в гостиницу в великолепном настроении. Он надеялся, что своим поведением по отношению к черному Антонио он предупредил всякое покушение на внучку Сен-Клэра. Пакет ассигнаций, полученный бандитом в конторе Мартинеца, был, вероятно, задатком более крупной суммы, которая ему достанется, когда донна Инес будет поймана и водворена обратно к своему опекуну.
Когда Фиэльд попросил у ночного портье ключ от своей комнаты, последний нигде не нашелся. Зато в его ящике для писем лежала записка его нового помощника Кида Карсона, сообщавшая, что он спит на диване в комнате Фиэльда.
Фиэльд наморщил брови. Кажется, негр ведет себя довольно бесцеремонно для начала.
Но Фиэльд скоро переменил свое мнение, когда увидел Кида, лежавшего совсем одетым перед дверью его спальни. Он вскочил при входе доктора.
— Я прошу извинения, — сказал он быстро, желая успокоить своего хозяина, — необходимо было охранять комнату… Я случайно пришел сюда сегодня вечером, и ваша дверь была открыта. Это показалось мне подозрительным, и я вошел. Тут я застал двух джентльменов, занятых обнюхиванием вашего багажа. Они были одеты в форму слуг гостиницы и пытались объяснить свое присутствие тем, что они думали, будто господин уезжает с ночным поездом… Я позаботился обоих выставить быстро и безболезненно, а сам улегся здесь. Позднее, ночью, опять явился кто-то, но я показал ему большой нож, и тогда он исчез… По-видимому, в этой гостинице очень интересуются вашим багажом!
Фиэльд слушал этот отчет с величайшим удивлением.
— Я думаю, что мы отлично уживемся друг с другом, — сказал он ласково Карсону… — Ты поступил, как должно. Но теперь ты должен найти лучшую постель… Я посмотрю сам за своими чемоданами… Впрочем, я могу передать тебе поклон от Антонио Веласко. Весьма возможно, что тебе придется сыграть с ним один матч, прежде чем мы покинем Перу.
Негр-боксер просиял.
— Это меня очень радует, — сказал он с восхищением.
— Но едва ли это произойдет на арене.
— А где же в таком случае?
— Где-нибудь на свободе — на вершине утеса в Кордильерах или на лужайке девственного леса.
Негр расхохотался, сверкнув белыми зубами.
— Хорошее дело! Однажды я лежал, притаившись за древесным корнем, в течение четырнадцати часов, чтобы получить возможность отомстить серому медведю в Колумбии. Я был тогда фермером, и медведь убил у меня лошадь и, кроме того, разорвал на клочки одну из моих тещ.
— Ну, и чем это кончилось?
— Спасибо, великолепно. Я употребил остатки моей тещи в качестве приманки. Это было очень печально, но необходимо. Медведь несколько раз ускользал от меня, но в конце концов попал в западню и был мною застрелен. А моя теща получила достойное погребение.
— Ты испытал понемногу всего, как мне кажется, — сказал Фиэльд. — Но охота на медведей и охота на людей — это далеко не одно и то же.
Кид Карсон искоса взглянул на Фиэльда. Толстые губы приоткрылись. Какое-то признание словно хотело вырваться из-за белых зубов. Но он одумался, крепко сжал челюсти, пожелал Фиэльду спокойной ночи и вышел вон.
Фиэльд задумчиво посмотрел ему вслед.
— Странный малый, — пробормотал он. — Немного отличающийся от обычного типа негра. Опаснее цепной собаки, но по-своему честен. Трудно будет приручить его, сделать из него человека. Он и не думает, что я кое-что подозреваю за ним. У него руки зачесались, когда я заговорил об охоте на человека. Достойный Кид называет себя боксером, фермером, контрабандистом, но его прирожденная профессия — убивать. В этой области у него, наверное, большой опыт. Он вооружен опасным ножом bordie. Меня не удивит, если в один прекрасный день этому ножу придется иметь дело с легкими черного Антонио.
Он стал раздеваться, насвистывая какую-то мелодию. По-видимому, крепкие напитки не очень-то на него подействовали. Наоборот… Необыкновенное блаженство охватило его. Итак, он стоял теперь в самом центре приключения. Опасности подстерегали его в незнакомой стране и среди незнакомых людей. Все требовало от него быстрых и ясных решений, силы, хладнокровия и самой высокой бдительности. С удовлетворением он ощущал, как поспешно работали клетки его мозга, как просыпались для действия связки мускулов в его превосходно тренированном теле. Куда делись вялость и усталость!
Он подошел к окну и отодвинул в сторону гардины. Легкая прохлада повеяла ему в лицо. Была свежая ночь. Наверху дрожали звезды, словно алмазы на темно-зеленом бархате неба. Ах! Вон и Юпитер — опасная планета, приносящая всегда за собою великие события. Вон там, низко над горизонтом, стоял Южный Крест, словно покосившийся, полуразрушенный памятник на кладбище, а прямо впереди, на западе, блестела Венера, подобная крошечной Луне, и бросала свои изумрудно скользящие отсветы на башни-близнецы собора.
Ночная тишина царила над городом Пизарро. Не слышно было ни автомобиля, ни стука лошадиных копыт. Летучая мышь прорезала темноту, да несколько запоздавших москитов звенели в воздухе, меж тем как едва слышное журчание медленно текущей реки Римак звучало, словно тихий шепот матери над уснувшим ребенком.
Фиэльд не покинул своего места у окна до тех пор, пока не посветлело на востоке и город не начал просыпаться. Твердые копыта мулов звонко застучали по каменной мостовой, а тяжелые повозки с зеленью и бычьими тушами пробирались по артериям, питающим Лиму. Издали слышался свист локомотивов, и громыхающий звук извещал об отъезде поездов.
Тогда Фиэльд опустил ставни и собирался ложиться в постель. Но, очевидно, ему не было суждено заснуть в эту ночь. Легкий стук в дверь заставил его невольно протянуть руку за небольшим металлическим предметом, лежащим на ночном столике. Этот предмет почти исчез в его огромном кулаке.
Но то был лишь дружелюбный стук осторожного человека, не имевшего злых намерений.
На "войдите" Фиэльда в двери показалось бледное лицо, подобное лицу человека, преследуемого фуриями. Глаза перебегали с места на место, словно ожидали, что из каждого угла появятся спрятанные дьяволы.
То был директор Вальдец своею собственной персоной.
Фиэльд отбросил в сторону револьвер.
ГЛАВА XV
Тот, кто боится и раскаивается
Могущественный начальник гостиницы "Делигенция" не был, по-видимому, храбрым человеком. И его голос дрожал, когда он подошел к постели.
— Извините, доктор, — прошептал он, — что я беспокою вас в такое время суток. Но дело идет о некоторых событиях, которые я сообщу вам и о которых никто не должен знать. Я — человек подневольный… За мною следят…
— Все люди, как мне кажется, следят друг за другом в этой стране, — сказал Фиэльд сухо.
— В Перу так много противоположных интересов, — продолжал Вальдец невозмутимо. — Тут и политика, тут и женщины. Если я сейчас обращаюсь к вам, то это из-за женщины. Она — солнце этого города. Я видел, как над нею опустилось облако и как радость погасла в ее глазах. То было по моей вине. Да будет проклята моя трусость! А теперь ей угрожает еще худшая судьба. Речь вдет об Инесе Сен-Клэр, доктор. Я слышал, что она интересовалась узнать ваше имя. Вы — человек решительный. А теперь я хочу рассказать вам о тех интригах, которые ткутся против этого удивительного ребенка и, может быть, также и против вас.
— Я не совсем ясно понимаю ваши намерения, добрый человек, — сказал Фиэльд. — Я знаю только то, что эта гостиница не особенно удобна для спанья. Какие-то частные сыщики бегают здесь повсюду и роются в моем багаже, а в довершение всего на рассвете дня является сам директор и рассказывает мне о каких-то интригах… Я раз и навсегда советую не вмешиваться в мои дела и не дам себя запугать.
Хозяин гостиницы смешался:
— Я думал… Я полагал… Что донна Инеса…
— Я никогда не видел эту даму.
— Это я понимаю… Не то вы бы, наверно, выказали больший интерес. К сожалению, сама донна Инес не имеет возможности лично поговорить с вами об этом деле, так как вчера вечером она уехала в Орайо.
Если бы директор Вальдец был лучшим наблюдателем, то, конечно, заметил бы, как странно сверкнули голубые глаза белокурого гиганта при этом известии.
— Что понадобилось молодой даме в горах?
— Значит, вы этого не знаете. Она хочет отыскать своего дедушку. Теперь она на дороге к Порту Бермудец. Но так далеко ей не доехать, потому что за нею уже послан черный Антонио. Он устроит там засаду и привезет девушку обратно сюда… Но, быть может, это вас не интересует?
— Разумеется, интересует, — сказал Фиэльд и сел на постели. — Все, что происходит здесь, кажется мне в достаточной степени банальным… Но с черным Антонио я провел сегодня всю ночь.
— Совершенно правильно. Он уехал десять минут тому назад с двумя наемниками в Орайо.
— Когда идет следующий поезд?
— Только в полдень.
— Отлично, — можете ли вы позаботиться, чтобы я получил два мула и проводника в Орайо? Он должен меня встретить на вокзале. А теперь расскажите мне все, что вы знаете.
Директор не заставил себя просить два раза и поведал почти все планы, которые выболтал ему Мануэль. Когда он кончил, Фиэльд вскочил с постели.
— Вполне возможно, — сказал он медленно, — что все рассказанное здесь вами не что иное, как ловушка… Почем вы знаете, что я не пойду к дон Хозе и не поставлю его в известность, каким скромным другом он обладает?
Круглое мальчишеское лицо директора внезапно удлинилось от страха.
— Не может быть… Чтобы вы захотели,. — забормотал он.
— Нет, — сказал Фиэльд почти дружелюбно. — Я не очень охотно берусь за это дело, но мое удивление и почтение к Раймонду Сен-Клэру так велико, что я никогда не оставлю его внучку одну против козней банды Мартинеца. Но, несмотря на все это, господин директор, я не совсем понимаю ваши мотивы.
Вальдец поднял голову и блеснул глазами.
— Я повторяю то, что сказал перед этим, — ответил он с достоинством, — то есть что вы не видели донны Инес. Это женщина, за которую стоит умереть. Я ее предал. Я выгнал ее из моей гостиницы, потому что я — слабый, зависимый раб. Всю ночь я вертелся на постели, угнетаемый презрением к самому себе. Мануэль недостоин получить ее… А черный Антонио не смеет тронуть ее даже краем своего черного когтя. Этого не должно быть. Скорее я повешусь на самом высоком дереве моего сада и пройду через огонь геенный. Сам я не могу спасти ее. Для этого я слишком слаб. Но умереть я могу. Нет, нет, этого не должно быть!
Фиэльд спокойно протянул руку за своими носками.
— Прежде чем повеситься, сеньор Вальдец, — сказал он, — не окажете ли вы мне великую услугу, устроить наем мулов и проводника в Бермудеце. Антонио опередил меня. Но мы сумеем расставить препятствия на его пути. Если же вы, чему я не верю, устроили мне ловушку, то я советую вам повеситься сейчас же, не то вы рискуете быть сожженным заживо.
— Клянусь моею горячей любовью.
— Я верю вам. Теперь лучше вам удалиться. Приятного будет мало, если вас увидят выходящим из моей комнаты. Остерегайтесь, как бы вам не всадили пулю в лоб.