Страница:
Утром одиннадцатого дня – Хай уже приветствовал Баала, все позавтракали и готовились к очередной охоте – Хай заметил возбуждение и беспокойство маленького начальника охоты бушмена Ксаи.
– Что тебя тревожит, Ксаи? – спросил он на его языке, которым теперь бегло владел.
– Мой народ здесь, – ответил бушмен.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю! – просто ответил бушмен, и Хай заторопился через лагерь к палатке Ланнона.
– Пришли, мой господин, – сказал он.
– Хорошо. – Ланнон отложил львиное копье и начал снимать охотничьи доспехи. – Позови искателей камней.
На зов торопливо явились царские геологи и металлурги.
Место встречи находилось у подножия гор, где густой лес резко обрывался, образуя широкую поляну.
Ланнон повел свой отряд меж скал вниз. На краю леса они остановились и выставили защитный заслон из лучников. В центре поляны, там, куда не долететь стреле ни из леса, ни от скал, в мягкую землю был вкопан столб, и к нему, как флаг, подвесили хвост дикой утки. Это был знак, что торг может начаться.
Ланнон кивнул старшему искателю камней Азиру и хранителю сокровищницы Рид-Аддаи. Эти двое безоружные прошли на середину поляны, за ними – два раба. Каждый раб нес кожаный мешок.
У основания столба лежала бутыль из тыквы, а в ней пригоршня ярких камней разных цветов – от прозрачных до ярко-алых.
Двое чиновников тщательно осмотрели камни. Некоторые отвергли, сложив их аккуратной горкой на земле, другие приняли, уложив их обратно в тыкву. Затем они скупо отсыпали из кожаных мешков в стеклянный кувшин стеклянные бусы и поставили его около тыквы. И ушли за скалы, где ждали Ланнон и его лучники.
Они увидели, как десяток маленьких фигурок вышли из леса и приблизились к столбу. Бушмены присели на корточки возле тыквы и кувшина. Последовал долгий горячий спор, и они опять исчезли в лесу. Тогда на поляну снова вышли два чиновника и обнаружили тыкву и кувшин нетронутыми. Их предложение отвергли. Они добавили десяток железных наконечников стрел.
С третьей попытки договор был заключен: бушмены унесли бусы, наконечники стрел и медные браслеты, оставив камни.
Затем у столба была оставлена еще одна партия камней, и торг начался заново. Скучные переговоры заняли целых четыре дня, и за это время Хай значительно расширил свои познания в геологии.
– Откуда эти солнечные камни? – спрашивал он Азиру, рассматривая купленный за несколько фунтов стеклянных бусин желтый алмаз величиной с желудь.
– Когда солнце и луна вместе видны на небе, может случиться так, что их лучи встречаются и становятся горячими и тяжелыми. Они падают на землю, и, если попадают в воду, застывают и превращаются в один из таких солнечных камней.
Хай нашел это объяснение вполне убедительным.
– Любовные выделения Астарты и Баала, – прошептал он с почтением. – Неудивительно, что они так прекрасны. – Он посмотрел на Азиру. – А где пигмеи их находят?
– Говорят, они ищут их в гравийных руслах рек и на берегах озер, – объяснил Азиру. – Но они не умеют отличать подлинные солнечные камни, и среди предложенного ими много обычных камней.
Распродав все алмазы, бушмены предложили купить нескольких детей из племени. Маленьких желтых существ оставили связанными у столба. Глаза их были полны ужаса. Надсмотрщики, специалисты в оценке живого товара, пошли осматривать их и предложить плату. На рабов-пигмеев спрос велик, они послушны, верны и нетребовательны. Из них получаются великолепные охотники, проводники, шуты и, как ни странно, няньки.
Ксаи стоял за своим высоким желтоволосым царем и следил за торговлей; именно так ребенком когда-то продали и его.
К концу четвертого дня в сокровищнице Опета прибавились пять больших глиняных кувшинов с алмазами. Торговля этими драгоценными камнями была тщательно охраняемой монополией дома Барки. Вдобавок были куплены восемьдесят шесть детей бушменов в возрасте от пяти до пятнадцати лет. Это были дикие рабы, и их приходилось связывать, пока они не станут ручными.
Во время возвращения через горы Хай почти все свое время посвятил заботе о них. С помощью Ксаи и других прирученных бушменов он сумел спасти большую часть детей. Лишь двенадцать маленьких существ умерли от ужаса и разрыва сердца, прежде чем их передали рабыням в главном лагере.
Лагерь у подножия южных гор свернули, отправились на северо-восток, вновь пересекли реку в виду гор Бар-Зенг [6] на горизонте и прошли через заселенное Восточное царство, где крестьяне юе возделывали поля вдоль Львиной реки.[7]
В каждом поселке вольноотпущенники встречали их и приветствовали нового царя. Толпы встречающих были настроены доброжелательно, поселки выглядели процветающими и чистыми. Даже рабы на полях казались упитанными и здоровыми: только глупец станет портить ценное имущество. Рабы в основном были черные, захваченные на севере, но попадались и смешанной крови: дети хозяев или избранных рабов-производителей. Они не были связаны и по одежде и украшениям мало чем отличались от хозяев.
Среди хозяев было много отставных легионеров, вернувшихся в родные деревни. Их место заняли молодые рекруты.
Ночи проводили в укрепленных, обнесенных стеной гарнизонах, расположенных на всем пути к горам Зенга. Теперь колонна двигалась по краю обширного пояса, проходящего через все Срединное царство. На этом поясе зиждилось богатство Опета, и царские искатели камней выработали почти сверхъестественное чутье на богатую золотом руду. Плодом их усилий были многочисленные шахты, где отряды нагих черных рабов добывали руду в глубинах узких забоев. На поверхности руду размельчали, полученный порошок промывали, и в специально придуманных медных сосудах оставались крупинки золота.
По пути Ланнон инспектировал многие из этих шахт, и на Хая произвела впечатление изобретательность ремесленников, которые преодолевали трудности, связанные с извлечением золота из разных видов руды.
Там, где золотоносная жила была узкой, забой делали как можно более низким и для работы использовали женщин и детей.
Для подъема руды – и для подвоза воды, если шахты располагались в безводных местностях – использовали слонов.
Разработали способ такого подкопа под жилу, что та обрушивалась под собственной тяжестью. Это была опасная процедура, и на одном из таких рудников Ланнон и Хай всю ночь не спали из-за воя, доносившегося из лагеря рабов. Накануне жила обрушилась преждевременно и похоронила под собой свыше ста рабов и несколько надсмотрщиков. Хай задумался, плачет ли кто-нибудь по надсмотрщикам.
Подгоняемый ненасытным любопытством, Хай приказал опустить себя в одной из корзин для руды на нижний уровень разработок. Адское место, освещенное мерцающими масляными лампами, духота, жара, пот. Обнаженные рабы врубались в скалу. Хай следил, как вкрапления более твердой породы убирали способом, который сотни лет назад Ганнибал использовал, чтобы расчистить проходы в Альпах. На скале разжигали костер и поддерживали огонь, пока скала не раскалялась докрасна. Затем на нее выливали ведра жидкости, смеси воды с уксусом, которая взрывалась в облаке пара; скала раскалывалась, и рабы вырубали ее куски и уносили в корзинах. Хай прошел к скале, где в руде блестели золотые крупицы, и задумался о цене, которую приходится платить за их извлечение.
Когда Хая подняли на поверхность, он весь промок от пота и был покрыт сажей и грязью.
Ланнон покачал головой.
– Зачем ты это сделал? Птицы выклевали твой мозг, что ты забрался под землю?
В одной из шахт жилу выработали до уровня подземной воды. Ниже работать было невозможно, поскольку никто не мог придумать, как убрать воду из забоя. Рабы ведрами отчерпывали ее, но редко могли углубить забой больше чем на несколько дюймов. Шахту следовало возвратить Астарте, матери земли и луны. Она проявила щедрость и должна получить ответный дар.
Ланнон по праву царя сам отобрал вестников, посовещавшись с надсмотрщиками и решив, что пятнадцать рабов не станут серьезной потерей рабочей силы. Боги не заботятся о качестве предлагаемых вестников. Для них любая жизнь – жизнь и потому приемлема.
Сердце Хая разрывалось, когда рабов повели в разработки в последний раз. На них были символические цепи жертвоприношения, и они шли, спотыкаясь и кашляя – обычная болезнь шахтеров.
Хай поручил одному из жрецов присмотр за отправкой вестников, и когда его помощник вернулся из черной глубины, Хай провозгласил хвалу Астарте. После этого началось заполнение шахты. Оно продлится много недель, ведь необходимо вернуть в шахту большое количество отработанной руды.
Заполнение необходимо, чтобы умиротворить мать-землю и дать ей возможность производить новое золото.
Азиру объяснил:
– Это щедрая земля, пригодная для произрастания золота. Мы вернем руду под землю, и под действием солнца со временем тут вырастет новый драгоценный металл.
– Вся жизнь принадлежит Баалу, – ритуальной фразой отозвался Хай.
– Дети наших детей когда-нибудь поблагодарят нас за этот посев, – уверенно предсказал Азиру, и на Хая его предвидение произвело впечатление. Он занес все подробности этого события в свой новый свиток.
Через триста дней после выхода из Опета колонна поднялась на предгорья Зенгских гор.[8] После жары низин воздух стал прохладным и свежим, по ночам на склонах висел туман, пробуждая лихорадку в костях, и люди у костров дрожали и кутались в плащи.
В этих холмах – садах Опета – десятки тысяч акров склонов были превращены в террасы и возделаны, десятки тысяч рабов трудились в оливковых рощах и на виноградниках. Сердцем и цитаделью этих садов был расположенный на холме укрепленный город, названный в честь двенадцатого Великого Льва Опета Зенг-Ганнон. Здесь, в религиозном центре Восточного царства, где были расположены храмы Баала и Астарты, Хай провел двадцать дней со жрецами и жрицами. Он также устроил смотр собственному легиону – Шестому легиону Бен-Амон, единственному из восьми легионов Опета, набиравшемся исключительно из воинов чистой крови. Его штандартом был золотой гриф на шесте из полированного черного дерева.
Эту деятельность прервало приглашение Ланнона: он звал Хая сопровождать его в коротком путешествии на восток; пришло известие, что дравы ждут Ланнона, чтобы продлить договор на пять лет.
Дравские шейхи встретили их, когда они спустились с Зенгских гор к восточному морю. Это были высокие смуглые люди с орлиными носами и темными блестящими глазами. Черные волосы они скрывали под белыми головными уборами, одевались в длинную, до пят, одежду, перехваченную поясами с филигранью и полудрагоценными камнями. У каждого на поясе висел прекрасный широкий кинжал, на всех были туфли с заостренными носами.
Воины одевались иначе: мешковатые шаровары; на головах шлемы в форме луковицы; нагрудники из блестящего металла; круглые железные щиты и длинные кривые ятаганы, копья и короткие восточные луки. По большей части чернокожие, все они, однако, усвоили дравскую манеру говорить и одеваться. Договору между дравами и царями Опета предшествовали двести лет непрерывных безжалостных войн.
Две армии остановились по краям широкой долины. Лагеря разделял поток чистой воды с нависшими над ним зелеными деревьями.
Под этими деревьями разбили палатки для переговоров, и здесь в течение пяти дней две делегации пировали, торговались и вели дипломатические маневры.
Хай владел языком дравов и переводил Ланнону ход переговоров, которые должны были привести к продлению неограниченной торговли и взаимной военной помощи.
– Мой господин, принц Хасан, хотел бы знать, сколько воинов сможет выставить Опет, если возникнет угроза обоим родам.
Они сидели на грудах шелковых подушек и любовно сотканных шерстяных ковров с ярким рисунком, пили шербет, ибо дравы не притрагиваются даже к лучшему вину, ели баранину и рыбу, приправленные острыми пряностями, улыбались и ни на йоту не доверяли друг другу.
– Принц Хасан, – сказал Ланнон, кивая и улыбаясь собеседнику, – хотел бы знать, какими силами мы располагаем, чтобы пресечь попытки захватить сады Зенга и золотые шахты Срединного царства.
– Ну да, – согласился Хай. – Но что мне им ответить?
– Скажи, что я могу выставить четырнадцать регулярных легионов, столько же вспомогательных и четыреста слонов.
– Он не поверит, мой господин.
– Конечно, нет, но я тоже ему не верю. Все равно скажи.
Так, в атмосфере взаимного доверия, продолжались переговоры.
Согласились обезопасить фланги друг друга, совместными усилиями охранять границу на севере вдоль большой реки, не допуская вторжения черных племен, и оказывать взаимную помощь, если границе будут угрожать.
– Принц хотел бы изменить единицу торговли, мой господин. Он предлагает, чтобы пятьсот миткалей соответствовали одному опетскому пальцу золота.
– Вежливо предложи ему оторвать собственные яйца, – ответил Ланнон, улыбаясь принцу, и принц кивнул и улыбнулся в ответ, сверкая жемчугами на пальцах.
Установили единицу обмена в пятьсот девяносто миткалей за палец и продолжили переговоры о торговле рабами, хлопком и шелком. На пятый день совместно вкусили соль, обменялись диковинными дарами, а армии тем временем демонстрировали свое искусство в стрельбе из лука, фехтовании и маршировке. Эта демонстрация должна была произвести впечатление на противоположную сторону.
– У них плохие лучники, – похвалил Ланнон.
– Лук слишком короткий, и натягивают его от пояса, а не от подбородка, – согласился Хай. – Тем самым ограничивая дальность стрельбы и точность.
Позже, когда показывала свою выучку пехота:
– Их пехота легче вооружена, мой господин. У них нет топорников, и вряд ли их нагрудники выдержат стрелу.
– Но передвигаются они быстро, и смелости им не занимать – не недооценивай их, моя Птица Солнца.
– Нет, мой господин. Я этим не грешу.
На открытом месте показались слоны, лучники в башнях посылали вперед волну стрел. Огромные серые звери растоптали ряды манекенов, и трубные возгласы пронеслись над холмами.
– Взгляни на их лица, – прошептал Ланнон. – Принц, похоже, смотрит в море вечности!
Действительно, дравы молчали, впав в уныние: у них не было слонов, они не овладели искусством их дрессировки.
Переговоры завершились, стороны расстались, и когда Ланнон и Хай оглянулись, то увидели уходящую на восток извилистую колонну армии дравов. Солнце блестело на их шлемах и копьях.
– Наша восточная граница в безопасности еще на пять лет, – с удовлетворением объявил Ланнон.
– Или пока принцы не передумают, – заметил Хай.
– Нет, Птица Солнца. Они соблюдают договор, это в их интересах. Поверь мне, старый друг.
– Конечно, – ответил Хай.
По возвращении в Зенг-Ганнон был объявлен сбор легионов, и началась подготовка к задуманному Ланноном походу через большую реку.
Легион Хая был среди избранных, и тот много времени проводил среди жрецов-военачальников. Они вместе обедали в его роскошных покоях в храме Баала. Хай пригласил на обед и высокочтимую жрицу Астарты и предложил великолепный выбор блюд, потому что накануне охотился; мясо, цыплята и рыба были приготовлены со специями, купленными у дравов, а сады Зенга предоставили свои лучшие плоды и вина.
Почетным гостем на обеде был Ланнон. Все были увенчаны цветами и раскраснелись от вина.
– Досточтимая госпожа, – обратился к верховной жрице Астарты один из жрецов Хая, красивый молодой повеса по имени Бакмор. – Правда ли, что среди ваших храмовых учениц обнаружилась новая пророчица, которая сможет заменить госпожу Имилце, умершую от лихорадки два года назад?
Старая мудрая жрица взглянула на юношу. Кожа у нее была мягкая и хрупкая на вид, волосы пушистые, седые. Руки, переплетенные голубыми венами, тонкие, бледные – похожие на руки скелета. До сих пор она сидела молча, словно отгородившись от веселья пирушки.
– Одна из храмовых учениц мудра и сообразительна не по годам и не по выучке – это правда. Правда также, что она побывала за завесой и произнесла пророчество, но мы еще не решили послать ее верховному жрецу для испытания.
– Значит, есть сомнения, божественная? – настаивал Бакмор.
– Сомнения всегда есть, дитя, – ответила жрица с осуждением, и молодой человек смущенно сел.
– Я слышал об этом, – заметил Хай с интересом. Два года жречество обходилось без оракула, и подходящую кандидатуру искали очень тщательно. Плата за откровения и пророчества составляла значительную статью храмового дохода. Были и политические причины спешным поискам замены госпоже Имилце.
– Простите, избранник бога. Я собиралась обсудить с вами этот вопрос наедине, – сказала верховная жрица, но тут к беседе присоединился Ланнон.
– Пошлите за девкой, – сказал он голосом, хриплым от вина. (От его грубости жрица оцепенела.) – Давай ее сюда, пусть позабавит нас своими пророчествами.
– Мой господин, – хотел возразить Хай, но Ланнон, не слушая, повысил голос.
– Пошлите за пророчицей, пусть скажет, чем закончится наш поход на север.
Хай виновато повернулся к жрице.
– Царь приказывает, – сказал он, и жрица склонила голову и шепотом сказала что-то стоявшему рядом рабу. Раб вышел из зала.
Когда она вошла, смех и громкие голоса стихли. Все с любопытством смотрели на нее. Высокая девушка с сильными руками и ногами. Длинное зеленое платье храмовой ученицы обнажает левую руку, кожа, гладкая и блестящая, светится в огне ламп. Волосы, темные и мягкие, облаком спускаются на плечи. На выпуклом лбу золотой полумесяц – знак Астарты; он висит на золотой цепочке, в ушах серьги – два маленьких солнечных камня, блестящие, как звезды на небе.
Глаза у новоявленной пророчицы были зеленые, и их цвет напомнил Хаю бассейн Астарты в пещере ее храма в Опете. Полные губы слегка дрожали, выдавая волнение, на щеках горели красные пятна. Однако держалась она спокойно, сдержанно и с достоинством приблизилась к тому месту, где сидел Хай. Он заметил, что она очень молода.
– Молись за меня, угодный Баалу, – приветствовала она его и склонила голову. Хай жадно рассматривал ее, тронутый такой непосредственностью и таким достоинством.
– Приветствуй царя, дитя мое, – прошептал он, и девушка повернулась к Ланнону. Пока она приветствовала царя, Хай продолжал ее рассматривать.
– Как тебя зовут? – спросил он. Девушка повернулась к Хаю и взглянула на него своими зелеными глазами.
– Танит, – ответила она. Древнее имя, которое богиня носила в дни Карфагена.
– Красивое имя, – кивнул Хай. – Оно всегда мне нравилось.
Девушка улыбнулась. Улыбка застала его врасплох, теплая и вдохновляющая, как восход Баала.
– Ты очень добр, угодный Баалу, – сказала она, улыбаясь, и Хай Бен-Амон влюбился. Он почувствовал, как екнуло сердце, и уставился на Танит, чувствуя, как горячая кровь прихлынула к щекам, неспособный заговорить, отчаянно пытаясь найти нужные слова и не находя их.
Ланнон разрушил чары, крикнув рабу:
– Подушку!
Танит усадили перед царем и жрецами.
– Пророчествуй, – приказал Ланнон, наклонившись к ней и тяжело дыша. Лицо его покраснело от вина. Танит спокойно смотрела на него со слабой улыбкой на губах.
– Если это в моей власти, пророчество будет, господин, но тогда возникнет вопрос о плате.
– Сколько? – спросил Ланнон, и лицо его вспыхнуло сильнее от приближающегося приступа гнева: он не привык к такому обращению.
– Достопочтенный, прошу вас установить плату, – сказала девушка, и тут демоны дернули Хая за язык.
– Сто пальцев чистого золота,– выпалил он, прежде чем осознал смысл сказанного. Огромная плата, вдобавок – вызов Ланнону: теперь ему придется или отступить, или платить.
Танит снова улыбнулась – на щеках появились ямочки – и спокойно выдержала гневный взгляд Ланнона.
Хай неожиданно сообразил, что подвергает девушку серьезной опасности. Ланнон не простит ей этого. И Хай поспешил дать царю возможность пойти на попятную.
– За эту плату Великий Лев может задать столько вопросов, сколько пальцев у него на руке.
Ланнон колебался. Хай видел, что он все еще сердится, но поправка Хая слегка смягчила его.
– Сомневаюсь, чтобы мудрость ребенка столько стоила, но мне интересно испытать эту девку, – сказал Ланнон. Видно было, что ему нисколько не интересно. Он взял чашу с вином и стал жадно пить, потом вытер бороду и посмотрел на Танит. – Я отправляюсь на север. Скажи, чем закончится поход, – приказал он, и Танит удобнее устроилась на кожаной подушке, расправив зеленое платье. Она чуть склонила голову, зеленые глаза, казалось, обратились внутрь. Гости затихли и выжидательно смотрели на нее. Хай заметил, что щеки девушки побледнели, вокруг губ проступила белая полоска.
– Будет богатый урожай, – хрипло, неестественным монотонным голосом произнесла Танит, – больше, чем ожидает или осознает Великий Лев.
Гости зашевелились, переглядываясь, перешептываясь, обсуждая ответ. Ланнон нахмурился.
– Ты говоришь о жатве смерти? – спросил он.
– Ты понесешь с собой смерть, но она вернется с тобой, неизвестная и тайная, – ответила Танит.
Предсказание неблагоприятное. Молодые военачальники забеспокоились, быстро трезвея. Хай хотел вмешаться, он уже сожалел о том, что затеял все это. Он знает своего царя, знает, что тот не часто забывает и прощает.
– Чего мне бояться? – спросил Ланнон.
– Черноты, – с готовностью ответила Танит.
– Как я встречу смерть? – теперь голос Ланнона дрожал от гнева, стал глухим, а в глазах появилось смертельно опасное выражение.
– От руки друга.
– Кто будет править в Опете после меня?
– Убийца Великого Льва, – ответила Танит, и Ланнон швырнул чашу с вином и разбил ее о глиняный пол. Красное вино расплескалось у ног ожидавшего раба.
– Великий Лев исчез, я убил последнего из них, – закричал он. – Ты смеешь предсказывать конец дома Барки?
– Это твой шестой вопрос, государь, – подняла голову Танит. – Я не вижу ответа на него.
– Уберите ее отсюда, – взревел Ланнон. – Уберите от меня эту ведьму!
Хай сделал быстрый знак верховной жрице, потом рабу, чтобы тот принес новую чашу с вином Ланнону, еще одного послал за лирой.
После третьей песни Хая Ланнон вновь развеселился.
Накануне выхода легионов из Зенг-Ганнона Хай послал за верховной жрицей и храмовой ученицей Танит. Прошло пять дней с ее пророчества Ланнону Хиканусу, и потребовалась вся сила воли Хая, чтобы не послать за ней раньше.
Она показалась ему еще более свежей и милой, чем он помнил. Жрица сидела в тени, а Хай прогуливался с Танит по стенам города. С одной стороны им видны были улицы и дворы, где армия готовилась к походу, с другой – лесистые холмы и террасы, где рабы ухаживали за аккуратными виноградниками и садами.
– Я приказал верховной жрице, отправить тебя под охраной через Срединное царство в Опет. Поедешь с женами царя, а в Опете будешь жить со жрицами Астарты – и ждать моего возвращения.
– Да, господин. – Скромный тон противоречил дерзкому выражению лица. Хай остановился и посмотрел в ее зеленые глаза. Она спокойно выдержала его взгляд, чуть улыбаясь.
– Ты действительно обладаешь даром, Танит?
– Не знаю, господин.
– Что означали твои слова царю?
– Не знаю. Они приходят в мой мозг непрошеными. Я не могу их объяснить.
Хай кивнул и молча пошел дальше. В этой девушке была какая-то трогательная невинность, сочетавшаяся с ясным разумом и солнечным нравом, которому трудно противостоять. Хай снова остановился. Девушка ждала, чтобы верховный жрец заговорил.
– Ты любишь богов, Танит?
– Да.
– Ты веришь, что я избран ими?
– Да, божественный, – ответила она с такой убежденностью, с такой неподдельной искренностью и уважением, что сомнения Хая рассеялись. Несомненно, она орудие, которое он сможет использовать, если научится искусно им владеть.
– Какова твоя судьба, Танит? – неожиданно спросил он.
– Я не вижу ее, – ответила она, но заколебалась, и Хай впервые ощутил ее неуверенность. – Но я знаю: наша встреча – часть этой судьбы.
У Хая заколотилось сердце, но его ответ прозвучал резко:
– Осторожно, дитя. Ты жрица, посвященная богине. Ты знаешь, что нельзя так говорить с мужчиной.
Танит потупилась и покраснела. Мягкий локон темных волос коснулся щеки, и она убрала его. Хай почувствовал отчаяние. Ее присутствие причиняло ему физическую боль: как бы велика ни была его страсть, он никогда не сможет ее удовлетворить. Танит принадлежит богам, она запретна, неприкосновенна.
– Ты знаешь это, – строго предупредил Хай. – Не шути с богами.
Она скромно посмотрела на него, но Хай готов был поклясться, что ее зеленые глаза глядят насмешливо, дразнят.
– Угодный Баалу, ты меня не понял. Я не имела в виду мужчину и женщину.
– Что тогда? – спросил Хай, разочарованный, чувствуя опустошение.
– Мы узнаем ответ, когда встретимся в Опете, избранник бога, – прошептала она, и Хай понял, что месяцы до этой встречи для него будут длиться бесконечно.
– Что тебя тревожит, Ксаи? – спросил он на его языке, которым теперь бегло владел.
– Мой народ здесь, – ответил бушмен.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю! – просто ответил бушмен, и Хай заторопился через лагерь к палатке Ланнона.
– Пришли, мой господин, – сказал он.
– Хорошо. – Ланнон отложил львиное копье и начал снимать охотничьи доспехи. – Позови искателей камней.
На зов торопливо явились царские геологи и металлурги.
Место встречи находилось у подножия гор, где густой лес резко обрывался, образуя широкую поляну.
Ланнон повел свой отряд меж скал вниз. На краю леса они остановились и выставили защитный заслон из лучников. В центре поляны, там, куда не долететь стреле ни из леса, ни от скал, в мягкую землю был вкопан столб, и к нему, как флаг, подвесили хвост дикой утки. Это был знак, что торг может начаться.
Ланнон кивнул старшему искателю камней Азиру и хранителю сокровищницы Рид-Аддаи. Эти двое безоружные прошли на середину поляны, за ними – два раба. Каждый раб нес кожаный мешок.
У основания столба лежала бутыль из тыквы, а в ней пригоршня ярких камней разных цветов – от прозрачных до ярко-алых.
Двое чиновников тщательно осмотрели камни. Некоторые отвергли, сложив их аккуратной горкой на земле, другие приняли, уложив их обратно в тыкву. Затем они скупо отсыпали из кожаных мешков в стеклянный кувшин стеклянные бусы и поставили его около тыквы. И ушли за скалы, где ждали Ланнон и его лучники.
Они увидели, как десяток маленьких фигурок вышли из леса и приблизились к столбу. Бушмены присели на корточки возле тыквы и кувшина. Последовал долгий горячий спор, и они опять исчезли в лесу. Тогда на поляну снова вышли два чиновника и обнаружили тыкву и кувшин нетронутыми. Их предложение отвергли. Они добавили десяток железных наконечников стрел.
С третьей попытки договор был заключен: бушмены унесли бусы, наконечники стрел и медные браслеты, оставив камни.
Затем у столба была оставлена еще одна партия камней, и торг начался заново. Скучные переговоры заняли целых четыре дня, и за это время Хай значительно расширил свои познания в геологии.
– Откуда эти солнечные камни? – спрашивал он Азиру, рассматривая купленный за несколько фунтов стеклянных бусин желтый алмаз величиной с желудь.
– Когда солнце и луна вместе видны на небе, может случиться так, что их лучи встречаются и становятся горячими и тяжелыми. Они падают на землю, и, если попадают в воду, застывают и превращаются в один из таких солнечных камней.
Хай нашел это объяснение вполне убедительным.
– Любовные выделения Астарты и Баала, – прошептал он с почтением. – Неудивительно, что они так прекрасны. – Он посмотрел на Азиру. – А где пигмеи их находят?
– Говорят, они ищут их в гравийных руслах рек и на берегах озер, – объяснил Азиру. – Но они не умеют отличать подлинные солнечные камни, и среди предложенного ими много обычных камней.
Распродав все алмазы, бушмены предложили купить нескольких детей из племени. Маленьких желтых существ оставили связанными у столба. Глаза их были полны ужаса. Надсмотрщики, специалисты в оценке живого товара, пошли осматривать их и предложить плату. На рабов-пигмеев спрос велик, они послушны, верны и нетребовательны. Из них получаются великолепные охотники, проводники, шуты и, как ни странно, няньки.
Ксаи стоял за своим высоким желтоволосым царем и следил за торговлей; именно так ребенком когда-то продали и его.
К концу четвертого дня в сокровищнице Опета прибавились пять больших глиняных кувшинов с алмазами. Торговля этими драгоценными камнями была тщательно охраняемой монополией дома Барки. Вдобавок были куплены восемьдесят шесть детей бушменов в возрасте от пяти до пятнадцати лет. Это были дикие рабы, и их приходилось связывать, пока они не станут ручными.
Во время возвращения через горы Хай почти все свое время посвятил заботе о них. С помощью Ксаи и других прирученных бушменов он сумел спасти большую часть детей. Лишь двенадцать маленьких существ умерли от ужаса и разрыва сердца, прежде чем их передали рабыням в главном лагере.
Лагерь у подножия южных гор свернули, отправились на северо-восток, вновь пересекли реку в виду гор Бар-Зенг [6] на горизонте и прошли через заселенное Восточное царство, где крестьяне юе возделывали поля вдоль Львиной реки.[7]
В каждом поселке вольноотпущенники встречали их и приветствовали нового царя. Толпы встречающих были настроены доброжелательно, поселки выглядели процветающими и чистыми. Даже рабы на полях казались упитанными и здоровыми: только глупец станет портить ценное имущество. Рабы в основном были черные, захваченные на севере, но попадались и смешанной крови: дети хозяев или избранных рабов-производителей. Они не были связаны и по одежде и украшениям мало чем отличались от хозяев.
Среди хозяев было много отставных легионеров, вернувшихся в родные деревни. Их место заняли молодые рекруты.
Ночи проводили в укрепленных, обнесенных стеной гарнизонах, расположенных на всем пути к горам Зенга. Теперь колонна двигалась по краю обширного пояса, проходящего через все Срединное царство. На этом поясе зиждилось богатство Опета, и царские искатели камней выработали почти сверхъестественное чутье на богатую золотом руду. Плодом их усилий были многочисленные шахты, где отряды нагих черных рабов добывали руду в глубинах узких забоев. На поверхности руду размельчали, полученный порошок промывали, и в специально придуманных медных сосудах оставались крупинки золота.
По пути Ланнон инспектировал многие из этих шахт, и на Хая произвела впечатление изобретательность ремесленников, которые преодолевали трудности, связанные с извлечением золота из разных видов руды.
Там, где золотоносная жила была узкой, забой делали как можно более низким и для работы использовали женщин и детей.
Для подъема руды – и для подвоза воды, если шахты располагались в безводных местностях – использовали слонов.
Разработали способ такого подкопа под жилу, что та обрушивалась под собственной тяжестью. Это была опасная процедура, и на одном из таких рудников Ланнон и Хай всю ночь не спали из-за воя, доносившегося из лагеря рабов. Накануне жила обрушилась преждевременно и похоронила под собой свыше ста рабов и несколько надсмотрщиков. Хай задумался, плачет ли кто-нибудь по надсмотрщикам.
Подгоняемый ненасытным любопытством, Хай приказал опустить себя в одной из корзин для руды на нижний уровень разработок. Адское место, освещенное мерцающими масляными лампами, духота, жара, пот. Обнаженные рабы врубались в скалу. Хай следил, как вкрапления более твердой породы убирали способом, который сотни лет назад Ганнибал использовал, чтобы расчистить проходы в Альпах. На скале разжигали костер и поддерживали огонь, пока скала не раскалялась докрасна. Затем на нее выливали ведра жидкости, смеси воды с уксусом, которая взрывалась в облаке пара; скала раскалывалась, и рабы вырубали ее куски и уносили в корзинах. Хай прошел к скале, где в руде блестели золотые крупицы, и задумался о цене, которую приходится платить за их извлечение.
Когда Хая подняли на поверхность, он весь промок от пота и был покрыт сажей и грязью.
Ланнон покачал головой.
– Зачем ты это сделал? Птицы выклевали твой мозг, что ты забрался под землю?
В одной из шахт жилу выработали до уровня подземной воды. Ниже работать было невозможно, поскольку никто не мог придумать, как убрать воду из забоя. Рабы ведрами отчерпывали ее, но редко могли углубить забой больше чем на несколько дюймов. Шахту следовало возвратить Астарте, матери земли и луны. Она проявила щедрость и должна получить ответный дар.
Ланнон по праву царя сам отобрал вестников, посовещавшись с надсмотрщиками и решив, что пятнадцать рабов не станут серьезной потерей рабочей силы. Боги не заботятся о качестве предлагаемых вестников. Для них любая жизнь – жизнь и потому приемлема.
Сердце Хая разрывалось, когда рабов повели в разработки в последний раз. На них были символические цепи жертвоприношения, и они шли, спотыкаясь и кашляя – обычная болезнь шахтеров.
Хай поручил одному из жрецов присмотр за отправкой вестников, и когда его помощник вернулся из черной глубины, Хай провозгласил хвалу Астарте. После этого началось заполнение шахты. Оно продлится много недель, ведь необходимо вернуть в шахту большое количество отработанной руды.
Заполнение необходимо, чтобы умиротворить мать-землю и дать ей возможность производить новое золото.
Азиру объяснил:
– Это щедрая земля, пригодная для произрастания золота. Мы вернем руду под землю, и под действием солнца со временем тут вырастет новый драгоценный металл.
– Вся жизнь принадлежит Баалу, – ритуальной фразой отозвался Хай.
– Дети наших детей когда-нибудь поблагодарят нас за этот посев, – уверенно предсказал Азиру, и на Хая его предвидение произвело впечатление. Он занес все подробности этого события в свой новый свиток.
Через триста дней после выхода из Опета колонна поднялась на предгорья Зенгских гор.[8] После жары низин воздух стал прохладным и свежим, по ночам на склонах висел туман, пробуждая лихорадку в костях, и люди у костров дрожали и кутались в плащи.
В этих холмах – садах Опета – десятки тысяч акров склонов были превращены в террасы и возделаны, десятки тысяч рабов трудились в оливковых рощах и на виноградниках. Сердцем и цитаделью этих садов был расположенный на холме укрепленный город, названный в честь двенадцатого Великого Льва Опета Зенг-Ганнон. Здесь, в религиозном центре Восточного царства, где были расположены храмы Баала и Астарты, Хай провел двадцать дней со жрецами и жрицами. Он также устроил смотр собственному легиону – Шестому легиону Бен-Амон, единственному из восьми легионов Опета, набиравшемся исключительно из воинов чистой крови. Его штандартом был золотой гриф на шесте из полированного черного дерева.
Эту деятельность прервало приглашение Ланнона: он звал Хая сопровождать его в коротком путешествии на восток; пришло известие, что дравы ждут Ланнона, чтобы продлить договор на пять лет.
Дравские шейхи встретили их, когда они спустились с Зенгских гор к восточному морю. Это были высокие смуглые люди с орлиными носами и темными блестящими глазами. Черные волосы они скрывали под белыми головными уборами, одевались в длинную, до пят, одежду, перехваченную поясами с филигранью и полудрагоценными камнями. У каждого на поясе висел прекрасный широкий кинжал, на всех были туфли с заостренными носами.
Воины одевались иначе: мешковатые шаровары; на головах шлемы в форме луковицы; нагрудники из блестящего металла; круглые железные щиты и длинные кривые ятаганы, копья и короткие восточные луки. По большей части чернокожие, все они, однако, усвоили дравскую манеру говорить и одеваться. Договору между дравами и царями Опета предшествовали двести лет непрерывных безжалостных войн.
Две армии остановились по краям широкой долины. Лагеря разделял поток чистой воды с нависшими над ним зелеными деревьями.
Под этими деревьями разбили палатки для переговоров, и здесь в течение пяти дней две делегации пировали, торговались и вели дипломатические маневры.
Хай владел языком дравов и переводил Ланнону ход переговоров, которые должны были привести к продлению неограниченной торговли и взаимной военной помощи.
– Мой господин, принц Хасан, хотел бы знать, сколько воинов сможет выставить Опет, если возникнет угроза обоим родам.
Они сидели на грудах шелковых подушек и любовно сотканных шерстяных ковров с ярким рисунком, пили шербет, ибо дравы не притрагиваются даже к лучшему вину, ели баранину и рыбу, приправленные острыми пряностями, улыбались и ни на йоту не доверяли друг другу.
– Принц Хасан, – сказал Ланнон, кивая и улыбаясь собеседнику, – хотел бы знать, какими силами мы располагаем, чтобы пресечь попытки захватить сады Зенга и золотые шахты Срединного царства.
– Ну да, – согласился Хай. – Но что мне им ответить?
– Скажи, что я могу выставить четырнадцать регулярных легионов, столько же вспомогательных и четыреста слонов.
– Он не поверит, мой господин.
– Конечно, нет, но я тоже ему не верю. Все равно скажи.
Так, в атмосфере взаимного доверия, продолжались переговоры.
Согласились обезопасить фланги друг друга, совместными усилиями охранять границу на севере вдоль большой реки, не допуская вторжения черных племен, и оказывать взаимную помощь, если границе будут угрожать.
– Принц хотел бы изменить единицу торговли, мой господин. Он предлагает, чтобы пятьсот миткалей соответствовали одному опетскому пальцу золота.
– Вежливо предложи ему оторвать собственные яйца, – ответил Ланнон, улыбаясь принцу, и принц кивнул и улыбнулся в ответ, сверкая жемчугами на пальцах.
Установили единицу обмена в пятьсот девяносто миткалей за палец и продолжили переговоры о торговле рабами, хлопком и шелком. На пятый день совместно вкусили соль, обменялись диковинными дарами, а армии тем временем демонстрировали свое искусство в стрельбе из лука, фехтовании и маршировке. Эта демонстрация должна была произвести впечатление на противоположную сторону.
– У них плохие лучники, – похвалил Ланнон.
– Лук слишком короткий, и натягивают его от пояса, а не от подбородка, – согласился Хай. – Тем самым ограничивая дальность стрельбы и точность.
Позже, когда показывала свою выучку пехота:
– Их пехота легче вооружена, мой господин. У них нет топорников, и вряд ли их нагрудники выдержат стрелу.
– Но передвигаются они быстро, и смелости им не занимать – не недооценивай их, моя Птица Солнца.
– Нет, мой господин. Я этим не грешу.
На открытом месте показались слоны, лучники в башнях посылали вперед волну стрел. Огромные серые звери растоптали ряды манекенов, и трубные возгласы пронеслись над холмами.
– Взгляни на их лица, – прошептал Ланнон. – Принц, похоже, смотрит в море вечности!
Действительно, дравы молчали, впав в уныние: у них не было слонов, они не овладели искусством их дрессировки.
Переговоры завершились, стороны расстались, и когда Ланнон и Хай оглянулись, то увидели уходящую на восток извилистую колонну армии дравов. Солнце блестело на их шлемах и копьях.
– Наша восточная граница в безопасности еще на пять лет, – с удовлетворением объявил Ланнон.
– Или пока принцы не передумают, – заметил Хай.
– Нет, Птица Солнца. Они соблюдают договор, это в их интересах. Поверь мне, старый друг.
– Конечно, – ответил Хай.
По возвращении в Зенг-Ганнон был объявлен сбор легионов, и началась подготовка к задуманному Ланноном походу через большую реку.
Легион Хая был среди избранных, и тот много времени проводил среди жрецов-военачальников. Они вместе обедали в его роскошных покоях в храме Баала. Хай пригласил на обед и высокочтимую жрицу Астарты и предложил великолепный выбор блюд, потому что накануне охотился; мясо, цыплята и рыба были приготовлены со специями, купленными у дравов, а сады Зенга предоставили свои лучшие плоды и вина.
Почетным гостем на обеде был Ланнон. Все были увенчаны цветами и раскраснелись от вина.
– Досточтимая госпожа, – обратился к верховной жрице Астарты один из жрецов Хая, красивый молодой повеса по имени Бакмор. – Правда ли, что среди ваших храмовых учениц обнаружилась новая пророчица, которая сможет заменить госпожу Имилце, умершую от лихорадки два года назад?
Старая мудрая жрица взглянула на юношу. Кожа у нее была мягкая и хрупкая на вид, волосы пушистые, седые. Руки, переплетенные голубыми венами, тонкие, бледные – похожие на руки скелета. До сих пор она сидела молча, словно отгородившись от веселья пирушки.
– Одна из храмовых учениц мудра и сообразительна не по годам и не по выучке – это правда. Правда также, что она побывала за завесой и произнесла пророчество, но мы еще не решили послать ее верховному жрецу для испытания.
– Значит, есть сомнения, божественная? – настаивал Бакмор.
– Сомнения всегда есть, дитя, – ответила жрица с осуждением, и молодой человек смущенно сел.
– Я слышал об этом, – заметил Хай с интересом. Два года жречество обходилось без оракула, и подходящую кандидатуру искали очень тщательно. Плата за откровения и пророчества составляла значительную статью храмового дохода. Были и политические причины спешным поискам замены госпоже Имилце.
– Простите, избранник бога. Я собиралась обсудить с вами этот вопрос наедине, – сказала верховная жрица, но тут к беседе присоединился Ланнон.
– Пошлите за девкой, – сказал он голосом, хриплым от вина. (От его грубости жрица оцепенела.) – Давай ее сюда, пусть позабавит нас своими пророчествами.
– Мой господин, – хотел возразить Хай, но Ланнон, не слушая, повысил голос.
– Пошлите за пророчицей, пусть скажет, чем закончится наш поход на север.
Хай виновато повернулся к жрице.
– Царь приказывает, – сказал он, и жрица склонила голову и шепотом сказала что-то стоявшему рядом рабу. Раб вышел из зала.
Когда она вошла, смех и громкие голоса стихли. Все с любопытством смотрели на нее. Высокая девушка с сильными руками и ногами. Длинное зеленое платье храмовой ученицы обнажает левую руку, кожа, гладкая и блестящая, светится в огне ламп. Волосы, темные и мягкие, облаком спускаются на плечи. На выпуклом лбу золотой полумесяц – знак Астарты; он висит на золотой цепочке, в ушах серьги – два маленьких солнечных камня, блестящие, как звезды на небе.
Глаза у новоявленной пророчицы были зеленые, и их цвет напомнил Хаю бассейн Астарты в пещере ее храма в Опете. Полные губы слегка дрожали, выдавая волнение, на щеках горели красные пятна. Однако держалась она спокойно, сдержанно и с достоинством приблизилась к тому месту, где сидел Хай. Он заметил, что она очень молода.
– Молись за меня, угодный Баалу, – приветствовала она его и склонила голову. Хай жадно рассматривал ее, тронутый такой непосредственностью и таким достоинством.
– Приветствуй царя, дитя мое, – прошептал он, и девушка повернулась к Ланнону. Пока она приветствовала царя, Хай продолжал ее рассматривать.
– Как тебя зовут? – спросил он. Девушка повернулась к Хаю и взглянула на него своими зелеными глазами.
– Танит, – ответила она. Древнее имя, которое богиня носила в дни Карфагена.
– Красивое имя, – кивнул Хай. – Оно всегда мне нравилось.
Девушка улыбнулась. Улыбка застала его врасплох, теплая и вдохновляющая, как восход Баала.
– Ты очень добр, угодный Баалу, – сказала она, улыбаясь, и Хай Бен-Амон влюбился. Он почувствовал, как екнуло сердце, и уставился на Танит, чувствуя, как горячая кровь прихлынула к щекам, неспособный заговорить, отчаянно пытаясь найти нужные слова и не находя их.
Ланнон разрушил чары, крикнув рабу:
– Подушку!
Танит усадили перед царем и жрецами.
– Пророчествуй, – приказал Ланнон, наклонившись к ней и тяжело дыша. Лицо его покраснело от вина. Танит спокойно смотрела на него со слабой улыбкой на губах.
– Если это в моей власти, пророчество будет, господин, но тогда возникнет вопрос о плате.
– Сколько? – спросил Ланнон, и лицо его вспыхнуло сильнее от приближающегося приступа гнева: он не привык к такому обращению.
– Достопочтенный, прошу вас установить плату, – сказала девушка, и тут демоны дернули Хая за язык.
– Сто пальцев чистого золота,– выпалил он, прежде чем осознал смысл сказанного. Огромная плата, вдобавок – вызов Ланнону: теперь ему придется или отступить, или платить.
Танит снова улыбнулась – на щеках появились ямочки – и спокойно выдержала гневный взгляд Ланнона.
Хай неожиданно сообразил, что подвергает девушку серьезной опасности. Ланнон не простит ей этого. И Хай поспешил дать царю возможность пойти на попятную.
– За эту плату Великий Лев может задать столько вопросов, сколько пальцев у него на руке.
Ланнон колебался. Хай видел, что он все еще сердится, но поправка Хая слегка смягчила его.
– Сомневаюсь, чтобы мудрость ребенка столько стоила, но мне интересно испытать эту девку, – сказал Ланнон. Видно было, что ему нисколько не интересно. Он взял чашу с вином и стал жадно пить, потом вытер бороду и посмотрел на Танит. – Я отправляюсь на север. Скажи, чем закончится поход, – приказал он, и Танит удобнее устроилась на кожаной подушке, расправив зеленое платье. Она чуть склонила голову, зеленые глаза, казалось, обратились внутрь. Гости затихли и выжидательно смотрели на нее. Хай заметил, что щеки девушки побледнели, вокруг губ проступила белая полоска.
– Будет богатый урожай, – хрипло, неестественным монотонным голосом произнесла Танит, – больше, чем ожидает или осознает Великий Лев.
Гости зашевелились, переглядываясь, перешептываясь, обсуждая ответ. Ланнон нахмурился.
– Ты говоришь о жатве смерти? – спросил он.
– Ты понесешь с собой смерть, но она вернется с тобой, неизвестная и тайная, – ответила Танит.
Предсказание неблагоприятное. Молодые военачальники забеспокоились, быстро трезвея. Хай хотел вмешаться, он уже сожалел о том, что затеял все это. Он знает своего царя, знает, что тот не часто забывает и прощает.
– Чего мне бояться? – спросил Ланнон.
– Черноты, – с готовностью ответила Танит.
– Как я встречу смерть? – теперь голос Ланнона дрожал от гнева, стал глухим, а в глазах появилось смертельно опасное выражение.
– От руки друга.
– Кто будет править в Опете после меня?
– Убийца Великого Льва, – ответила Танит, и Ланнон швырнул чашу с вином и разбил ее о глиняный пол. Красное вино расплескалось у ног ожидавшего раба.
– Великий Лев исчез, я убил последнего из них, – закричал он. – Ты смеешь предсказывать конец дома Барки?
– Это твой шестой вопрос, государь, – подняла голову Танит. – Я не вижу ответа на него.
– Уберите ее отсюда, – взревел Ланнон. – Уберите от меня эту ведьму!
Хай сделал быстрый знак верховной жрице, потом рабу, чтобы тот принес новую чашу с вином Ланнону, еще одного послал за лирой.
После третьей песни Хая Ланнон вновь развеселился.
Накануне выхода легионов из Зенг-Ганнона Хай послал за верховной жрицей и храмовой ученицей Танит. Прошло пять дней с ее пророчества Ланнону Хиканусу, и потребовалась вся сила воли Хая, чтобы не послать за ней раньше.
Она показалась ему еще более свежей и милой, чем он помнил. Жрица сидела в тени, а Хай прогуливался с Танит по стенам города. С одной стороны им видны были улицы и дворы, где армия готовилась к походу, с другой – лесистые холмы и террасы, где рабы ухаживали за аккуратными виноградниками и садами.
– Я приказал верховной жрице, отправить тебя под охраной через Срединное царство в Опет. Поедешь с женами царя, а в Опете будешь жить со жрицами Астарты – и ждать моего возвращения.
– Да, господин. – Скромный тон противоречил дерзкому выражению лица. Хай остановился и посмотрел в ее зеленые глаза. Она спокойно выдержала его взгляд, чуть улыбаясь.
– Ты действительно обладаешь даром, Танит?
– Не знаю, господин.
– Что означали твои слова царю?
– Не знаю. Они приходят в мой мозг непрошеными. Я не могу их объяснить.
Хай кивнул и молча пошел дальше. В этой девушке была какая-то трогательная невинность, сочетавшаяся с ясным разумом и солнечным нравом, которому трудно противостоять. Хай снова остановился. Девушка ждала, чтобы верховный жрец заговорил.
– Ты любишь богов, Танит?
– Да.
– Ты веришь, что я избран ими?
– Да, божественный, – ответила она с такой убежденностью, с такой неподдельной искренностью и уважением, что сомнения Хая рассеялись. Несомненно, она орудие, которое он сможет использовать, если научится искусно им владеть.
– Какова твоя судьба, Танит? – неожиданно спросил он.
– Я не вижу ее, – ответила она, но заколебалась, и Хай впервые ощутил ее неуверенность. – Но я знаю: наша встреча – часть этой судьбы.
У Хая заколотилось сердце, но его ответ прозвучал резко:
– Осторожно, дитя. Ты жрица, посвященная богине. Ты знаешь, что нельзя так говорить с мужчиной.
Танит потупилась и покраснела. Мягкий локон темных волос коснулся щеки, и она убрала его. Хай почувствовал отчаяние. Ее присутствие причиняло ему физическую боль: как бы велика ни была его страсть, он никогда не сможет ее удовлетворить. Танит принадлежит богам, она запретна, неприкосновенна.
– Ты знаешь это, – строго предупредил Хай. – Не шути с богами.
Она скромно посмотрела на него, но Хай готов был поклясться, что ее зеленые глаза глядят насмешливо, дразнят.
– Угодный Баалу, ты меня не понял. Я не имела в виду мужчину и женщину.
– Что тогда? – спросил Хай, разочарованный, чувствуя опустошение.
– Мы узнаем ответ, когда встретимся в Опете, избранник бога, – прошептала она, и Хай понял, что месяцы до этой встречи для него будут длиться бесконечно.