Страница:
Больше всего на свете ему хотелось раздавить Ямал-хана. Но будь он так глуп, он бы не дожил до сей поры. И губы сами собой сложились в сердечную улыбку. Он протянул руки к кашмирскому принцу:
— Юный брат, это я рад наконец встретиться с человеком, который сделал счастливой мою маленькую обезьянку. С признательностью принимаю твою клятву в верности и обещаю: то, что пожаловал тебе отец, останется с тобой до конца жизни, даже если имя Могола сотрется из памяти.
Мужчины пожали друг другу руки, а Юзеф-хан возрадовался в глубине души — Кашмир снова принадлежал его семье и был завоеван без единой капли крови. Ямал приглянулся такому сложному человеку, как принц Салим, и тот публично обещал, что сын останется правителем Кашмира даже после смерти Могола. Юзеф-хан радостно улыбался принцу, троим сыновьям и обожаемой невестке, которая сделала все это возможным. В его судьбе было много поворотов, но сейчас он был удовлетворен. Он не заметил, какими горькими взглядами обменялись его старшие сыновья. А Салим Мухамад заметил и удовлетворенно ухмыльнулся про себя.
— Твой брат Салим был необыкновенно сердечен со мной, — сказал жене Ямал-хан, когда вечером они вернулись в домик для гостей. «Да, — думал он. — Салим обошелся любезно». Но инстинкт подсказывал, что надо поберечься. И юноша никак не мог избавиться от этого чувства.
— Салим тяжелый человек даже для тех, кого он любит, — предупредила Ясаман, растягивая слова. — Он мой брат и нравится мне, но ты никогда не должен доверять ему до конца.
— Но я должен сохранять его расположение, любовь моя, — ответил муж. — Ведь то, что дает господин Акбар, господин Салим может отнять.
— Когда Салим станет Моголом, у него будет другое имя, — сказала Ямал-хану принцесса. — Давным-давно он решил взять себе имя Джахангир, что значит Завоеватель Мира. Оно ему подходит. Тетя Иодх Баи говорила, что он с детства хватал все, до чего мог дотянуться руками.
Принц рассмеялся:
— Ты не так носишься с ним, как другие женщины в доме твоего отца. Почему? — Я люблю брата, но знаю, что в нем нет ничего особенного: мужчина, как все другие, — осторожно попыталась объяснить Ясаман.
— Не совсем как другие, мой цветок, — возразил Ямал-хан. — Твой брат унаследует великое государство, и жизни всех нас — в его руках. Нет, он не ровня другим мужчинам.
Ночь была знойной, особенно для ранней весны. Под домашним нарядом у Ясаман ничего не было. И Ямал-хан тоже снял праздничные одежды и облачился в дхоти.
— Не хочу больше говорить о брате. — Ясаман провела по груди мужа рукой. — Здесь жарко. Давай выйдем на террасу. Может быть, ветерок с реки принесет прохладу.
Небо было чистым и черным, как шелк. Полная яркая луна освещала все вокруг, как днем. На небосклоне были видны только самые крупные звезды. Терраса нависала над рекой, хотя справа и слева сады сбегали к самой воде. Где-то неподалеку на дереве, обманутая светом луны, щебетала птица. В терпком воздухе разливался аромат роз. Река под ногами струилась почти неслышно, с легким шелестящим звуком.
Изредка из какой-то таверны легкий ветерок доносил обрывок музыкальной фразы.
Ногами Ясаман ощущала тепло мозаичного пола. Она сбросила полупрозрачную накидку.
— Как я ненавижу жару так рано весной, — пожаловалась она. — Этот влажный зной совсем не похож на лето в Кашмире. Там даже в месяц моего дня рождения не так жарко. А ведь до лета еще далеко. Представляешь, что здесь будет через пару месяцев? Совершенно непереносимо.
— Твой отец говорил, что у тебя здоровье матери. — Аллах! Как она была красива.
За время, пока они гостили в Агре, он видел много симпатичных женщин, но ни одной такой, как Ясаман Кама Бегум. Его чресла напряглись в предвкушении любви.
Ясаман откинула голову и поворачивала ею из стороны в сторону, чтобы дать отдых затекшей шее и плечам, груди зовуще подались вперед, и муж обнял ее за талию, прижался головой, язык по-змеиному касался сосков.
Ясаман что-то забормотала от удовольствия и выгнулась.
— Соблазнительница, — тихо засмеялся Ямал.
— Только прикажи, и я не буду тебя соблазнять, — ответила девушка.
Он покусывал ее грудь, а когда, опустившись на колени, уткнувшись ей в живот, сказал: «Ты — моя женщина», Ясаман вскрикнула и подумала: «Неужели все жены так наслаждаются своими мужьями? Может ли страсть быть еще лучше?» Она была так наивна до брака. Кроме того случая с Салимом, ничего не знала. Ночная книга не способна поведать женщине, какова в жизни любовь. Каждый раз, когда они бывали с мужем близки, Ясаман понимала, что ей еще многому предстоит научиться.
Руки опустились и стали ласкать бедра, он привлек ее ближе к себе, начал тереться щекой о живот. Невольно она дернулась в его объятиях и слегка раздвинула ноги. Голова принца склонилась, пальцы раздвинули кожу, в предвкушении наслаждения озноб прошел по спине Ясаман, и в этот миг его язык коснулся чувственной драгоценной плоти, скрытой до того от взгляда.
— Ax, — нежно выдохнула она, изгибаясь всем телом. Язык невероятно, восхитительно мучил ее и внезапно вызвал неожиданный всплеск удовольствия, оставив ощущение теплоты и умиротворения. Ямал счастливо рассмеялся.
— Ну и ненасытное существо ты, жена. Не можешь подождать?
Она обняла его за плечи.
— А разве больше нельзя?
— Можно столько, сколько хочет твое сердечко, цветок жасмина, — пообещал он галантно.
— Вставай, Ямал, — нетерпеливо приказала Ясаман. — Теперь я буду пробуждать твой аппетит, чтобы остаток ночи провести в удовольствиях.
Он поднялся, на мгновение обнял ее, и они страстно поцеловались — губы почти посинели от напряжения. Потом Ясаман соскользнула перед мужем па колени и, увидя его член, насмешливо воскликнула:
— О! Да этот негодный мальчишка так же ненасытен, как и его партнерша.
Взяв член в руку, другой она ласкала его тугие бедра, лизнула рубиновый кончик и, что-то промычав, положила в рот.
Ямал-хан застыл почти в болезненном удовольствии: она была так искусна, что не будь он абсолютно уверен в ее невинности, то принял бы ее за опытную куртизанку. Но она была девственницей. Девственницей с невероятным аппетитом и такими же невероятными способностями к чувственным наслаждениям. Все ей доставляло удовольствие, а она хотела еще большего. Он застонал, ощутил лихорадку, как будто опустился на дно жаркого вулкана. Ее язык, словно шелковая лава, обвивал его, затопляя все вокруг. Почувствовав надвигающееся извержение, он сжал пальцами ее темную голову и сквозь стиснутые зубы умолял прекратить восхитительную пытку.
Ослепленная пеленой собственного желания, Ясаман подчинилась и, разогнувшись, снова поднялась на ноги. Они пристально посмотрели друг другу в глаза — с самого начала супруги понимали все без слов. Подняв на руки, Ямал-хан отнес жену на двойную шелковую кушетку и положил на полосатую обивку. Она раскрыла ему объятия, и муж бросился в них.
Подле террасы располагалась небольшая башня, с которой придворный муэдзин пять раз в день сзывал на молитву правоверных. С нее на террасу домика для гостей смотрел принц Салим. Укрывшись в тени строения, он наблюдал за сестрой и ее мужем сквозь резную решетку — лицо потемнело от вожделения. Они любили друг друга так страстно — Ямал-хан и его Ясаман. Салим закрыл глаза и представил себя на месте зятя.
Он вошел бы в нее, горячую и упругую, и она с радостью приняла бы его, как принимает мужа.
Ясаман почувствовала, как семя Ямала переполняет ее, и они оба засмеялись, радуясь восхитительной страсти. Потом отерли друг друга любовными полотенцами, которые предусмотрительно оставили слуги на террасе вместе с тазиком ароматизированной воды. И снова бросились друг другу в объятия, и их неистовый порыв все так же наблюдал человек с башни. Потом рука его скользнула к собственному члену.
Ямал-хан лег спиной на кушетку. С изумлением Салим увидел, что сестра снова стала возбуждать мужа: волосы разметались по его бедрам, потом к ним потянулись и ее губы. Решив, что время настало, она опустилась на него, медленно поглощая один за другим драгоценные дюймы, крепко зажав ногами его узкие бедра. Потом откинулась на руки назад и пустилась вскачь, лицо — сплошное бурное страстное чувство. Салим заметил, что веки ее были опущены, рот полуоткрыт, расслышал тонкие вскрики в тихом ночном воздухе. Ямал-хан ласкал ее полные груди, а она все билась на нем, пока не упала на мужа, опустошенная.
Все, о чем он мечтал, думал Салим, сестра способна дать. На поле любви она была ему достойной парой. Как трудно дождаться часа, когда он завоюет ее. Странно, но он не чувствовал обиды на своего молодого родственника за то, что тот лишил ее невинности. Девственницы всегда утомительны. Теперь благодаря Ямал-хану она достанется ему хотя бы искушенной в чувственном искусстве. Взглянув на террасу, он понял, что, хотя Ясаман и довольна, принц еще не пресытился.
Салим улыбнулся, и его член затрепетал от предвкушения, когда он увидел, как сестра перевернулась на живот. Наклонившись вперед и оперевшись на руки, она выгнула спину, отдавая всю себя на развлечение господину. Ямал-хан встал за женой, стиснул руками ее бедра и неистово вошел в нее. Ясаман вскрикнула, но это не был крик боли. Член жег руку Салима, и он тихонько постанывал. Эротическая сцена перед его глазами давала ему такое наслаждение, какого он никогда не испытывал.
На миг Салиму показалось, что Ямал-хан устал, но, вглядевшись, он в лунном свете увидел, что тот сотрясается. Салим про себя одобрительно кивнул, удивившись умению молодого принца. Малыш знал, как владеть пикой.
— Правильно, — шепнул он, когда Ямал-хан потянулся к грудям жены и сжал их в ладонях.
Ясаман поскуливала от сжигающего желания освобождения. Красивая спина выгнулась еще больше. Их движения становились все быстрее, когда захлестывающий их отравляющий экстаз приближался к верхней точке.
— Пожалуйста! — Услышал Салим со своего возвышения. — Пожалуйста!
Ямал-хан становился все неистовее. Руки снова оказались на бедрах жены, и он все глубже и глубже проникал в ее пылающее тело. Внезапно они вскрикнули вместе, обретя общее небо. А в башне, все еще скрываясь в розоватой тени, отдал свое семя Салим Мухамад, наследник королевского трона. Оно упало желеобразной лужицей на каменный пол меж загнутых носков его туфель. Он бесстрастно посмотрел на него, а потом взглянул на террасу, где в объятиях друг друга уснули удовлетворенные любовники. «Наслаждайся ею, пока можешь, Ямал, — сказал про себя Салим. — Тебе недолго осталось». Потом так же бесшумно и тайно, как и пришел, покинул башню и вернулся во дворец.
Через несколько дней в зале приемов агрской крепости состоялся торжественный Дарбар в честь пятидесятилетия правления Акбара. Грандиозная процессия предваряла его официальный выход. В ней участвовала вся знать, сумевшая выбраться в Агру. И каждый, мог он себе это позволить или нет, привез правителю подарок. Многих повысили в звании, дали лучшие должности, больше земель.
Процессию открыли служители церкви: муэдзины-магометане, священники индуистских верований, буддисты, джайнисты, христиане и даже раввины из двух древних еврейских общин в Индии. За ними шли те, кого Акбар больше других почитал в государстве, — ученые. Предводительствовавший ими почтенный человек с седой бородой провозгласил королевское происхождение Акбара, чтобы никто не сомневался в его правах на престол, а следовательно, и в правах Салима на наследие отца.
Дамы из королевского дома расположились на балконе зала приемов, откуда им было удобно наблюдать за происходящим. Они надели лучшие праздничные наряды, но в зное нового дня смесь всевозможных благовоний была невыносима. Ясаман задыхалась. Она рано поднялась, чтобы успеть сюда, и чувствовала себя необыкновенно усталой после очередной длинной ночи любви с красивым мужем. Соседкой ее оказалась источающая розовый запах Hyp Яхан. В зал вошел королевский глашатай в сопровождении барабанщиков, взывающих к публике. У Ясаман жестоко разболелась голова.
— Внимание! Внимание! Приближается Защитник народа, Кормилец, Хранитель справедливости. Жемчужина чистоты, Алмаз воздержания, Тень Бога на земле! — выкрикивал глашатай.
За ними вошли знаменосцы с символами империи Акбара: раскрытой ладонью с красными ногтями, искусно вырезанной из слоновой кости и насаженной на золотой с драгоценными камнями шест — символ власти; серебряные головы слона, крокодила и тигра, символизирующие Кормильца, победные пучки павлиньих перьев и красивые белые конские хвосты в золотых конусах — знаки войны и завоеваний и, наконец, легендарный императорский меч власти, охраняющий справедливость.
Наконец в золотом паланкине, сверкающем алмазами и изумрудами, в зал приемов внесли Акбара — королевский зонт раскрыт высоко над его головой. Его нежно-голубой цвет — символ общения императора с Богом. Облаченный во все белое и сияющий алмазами, Акбар сам вышел из паланкина и уселся, скрестив ноги, на простой красной шелковой подушечке на возвышении, служившем ему троном.
Ругайя Бегум тревожно покачала головой.
— Он плохо выглядит, — прошептала она Иодх Баи. — Все это для него слишком тяжело.
— Ты права, — согласилась подруга, — но господин не хочет об этом слышать.
Ругайя Бегум кивнула. Началось представление подарков. Как ехидно предсказывала Ясаман, слоны изобиловали среди даров. Салим подарил отцу особенно великолепное боевое животное, а Даниял прислал двух самок. Сам он отсутствовал на Дарбаре, потому что никогда бы не поехал в Агру, когда там гостил брат.
Ясаман самодовольно покосилась на родственниц, когда отцу вручали «Голубой Вулар».
— Что это? Что это? — теребила девушку Салима Бегум. — Мои старые глаза не видят отсюда.
— Ямал-хан дарит правителю сапфир с кошачью голову, — ответила Ругайя Бегум.
— Ой! — вскричала Салима. — Какой молодец. А он хорошо тебя любит. — Усмехнувшись, она повернулась к Ясаман и захихикала. — Вижу, вижу — хорошо! Вон какие у тебя подглазья.
Ясаман вспыхнула, улыбнувшись. Салима Бегум ей не желала плохого.
Представление подарков продолжалось. Вносили драгоценные камни, но меньших размеров, дарили животных, птиц, резные короба из слоновой кости и черного дерева, полные красивых тканей, жемчуга, редких книг, приводили молодых и красивых рабов и рабынь, сундуки с серебряными и золотыми монетами.
Потом началось награждение верноподданных — тех наиболее ценных слуг государства, без которых было бы невозможно управление обширной империей и которых всемилостивейше отметил правитель. Был пожалован и принц Хушрау, но это было скорее знаком дедовской любви. Своим близким Акбар уже объявил, что через несколько дней диваны налоговых чиновников, министров и служащих перейдут под управление Салима. Ямал Дарья-хан пожизненно становился губернатором Кашмира и прилюдно поклялся в верности и Акбару, и принцу Салиму.
Юзеф-хан с трудом сдерживал распирающую его гордость, а вот, два его старших сына были откровенно недовольны успехом Ямала. Салим заметил это и через несколько дней тайно пригласил к себе Якуба и Хайдера. Испуганные кашмирские принцы явились, не посмев ослушаться высочайшего повеления.
Лишь взглянув на них, Салим понял, что нашел оружие, с помощью которого ему удастся избавиться от мужа сестры.
— Садитесь, — предложил он братьям. — Не откажетесь от вина? — Он налил им в кубки первоклассного вина, привезенного из Европы, в которое уже подмешали опиум.
— Пророк запрещает вино, — благочестиво запротестовал Якуб.
— А разве не запрещено все самое приятное? — рассмеялся Салим и поднял кубок. — За нового губернатора Кашмира! — Улыбнувшись, он блеснул зубами.
Неохотно они взялись за кубки. Ну и лицемеры, подумал про себя принц. Он знал, что оба этих кашмирских господина постоянно пили. Несколько минут он наблюдал за ними из-за края бокала, потом поставил его и сказал:
— Вас, кажется, не очень устраивает, что отец назначил вашего младшего брата правителем Кашмира.
Якуб и Хайдер не проронили ни слова.
— Разве вас не радует, что один из вашей семьи снова правит землями предков, как это было в течение многих поколений? Ведь мать Ямал-хана — дочь одного из чиновников вашего отца? Безусловно, ты, старший, Якуб. Но не лучше ли, чтобы домом правил свой, хоть и возвысившийся над тобой младший брат, чем человек со стороны, обосновавшийся во дворце отца? — Салим снова улыбнулся гостям, прикидывая, когда же они откроют свое истинное лицо. Было ясно, что они безумно ревнуют, так что ждать оставалось недолго.
— Я — наследник отца, — зло выпалил Якуб-хан. — Губернатором Кашмира Моголу следовало сделать меня!
— Ты глупец, Якуб-хан, — холодно ответил Салим. — Я помню, как ты прибыл ко двору отца — трусливый и напыщенный. И отец это помнит. Ты выступал против правителя даже после того, как он завоевал Кашмир. Твой отец тогда уже поклялся Акбару в верности и принял командование его армией, но ты еще месяцы бунтовал и прятался в горах. Почему же отец должен назначать тебя губернатором? Он не верит тебе.
— С тех пор я доказал свою верность, — мрачно ответил Якуб-хан.
— Как? — насмешливо спросил Салим. — Тем, что сидишь во дворце с женщинами и не устраиваешь больше восстаний?
— Я — первенец отца, — сердито настаивал Якуб, — и вчера Кашмир следовало отдать мне, а не Ямалу. Салим разразился хохотом:
— Вот твоя самая большая слабость. Чрезмерная гордость заставляет тебя бунтовать перед лицом поражения. Неужели она снова тебя подведет или ты все же сможешь оказаться мне полезным?
— Что ты хочешь от нас, милостивый господин? — спросил Хайдер чуть заинтересованнее, чем нужно. До сих пор он хранил молчание.
Салим задумчиво оглядел его. Не умнее ли он из двух братьев?
— Ты ведь тщеславен, Хайдер-хан, не так ли?
— Я должен быть тщеславным. Я ведь средний сын, а если средний сын не тщеславен, ему мало что достанется, — прозвучал откровенный ответ.
Салим кивнул:
— А от меня что ты хочешь, Хайдер-хан?
— Должность военачальника в будущей армии Могола, — прямо ответил он. — Мне нравится воевать, и еще остались земли, которые можно захватывать именем Могола. Я люблю женщин, люблю хорошее вино. Но больше всего, милостивый господин, я люблю войну. Убийство не вызывает во мне угрызений совести. Ведь люди рождены для того, чтобы умереть. — А что ты готов сделать, чтобы получить эту должность, Хайдер? — Салим мог бы и не спрашивать. Он уже знал ответ.
— Все, что потребует от меня милостивый господин.
Салим ждал именно этого. Теперь уже улыбался Хайдер, обнажая крепкие белые зубы.
Салим перевел мрачный взгляд на Якуба:
— А ты, мой бедный, лишенный наследия друг, что ты готов сделать, чтобы вновь обрести Кашмир для себя, сыновей и внуков — всех, кто последует за тобой?
— Все! — выдохнул принц. — Все, что ты хочешь!
— А если я попрошу убить Ямал-хана? — чуть слышно спросил Салим. — Сумеешь ты убить человека плоть от плоти с тобой, чтобы вернуть себе наследие?
— Да! Но почему?
Минуту Салим размышлял, но потом решил ответить. Истинная причина должна пока остаться в тайне, но он нашел слова, чтобы удовлетворить Якуб-хана.
— Мы с отцом во многом не согласны, и несколько раз я выступал против него. Не секрет, что Акбар умирает. Многие из своих обязанностей он уже передал мне. Ямал-хан не мой человек, чтобы править Кашмиром.
— А кто будет твоим человеком? — спросил Якуб-хан.
— Ты. Я такой же старший сын, как и ты, Якуб-хан. И еще недавно отец грозил лишить меня престола из-за наших разногласий. Мне понятны твои чувства. Я говорил отцу, что твой бунт — дело прошлого, что я верю твоей клятве жить с нами в мире. Но он меня не послушал. Я не желаю, чтобы губернатором в Кашмире был мой зять. Я хочу, чтобы правил ты!
— А почему просто не заменить мною Ямала после смерти Могола? — подозрительно спросил Якуб.
— Отец решил его судьбу, назначив губернатором пожизненно. Я не могу нарушить волю отца, даже когда он умрет.
Единственный путь — убить Ямал-хана, — терпеливо объяснил Салим.
— Но ведь можно нанять убийцу, — предложил Хайдер.
— Убийца когда-нибудь меня предаст, а новый губернатор Кашмира и мой влиятельный военачальник никогда. Ну как, Хайдер-хан?
— Я хочу и девчонку, — вновь заговорил Якуб.
— Девчонку? — озадаченно переспросил Салим.
— Твою сестру — Ясаман Каму Бегум.
— Чтобы сделать женой? — Салим еле сдерживал гнев. Неужели этот глупец думает, что получит Ясаман? Ответ Якуб-хана чуть не сразил его. Вспомнив, что поставлено на карту, он невероятным усилием воли сдержался и остался спокойным.
— У меня четыре жены. И я не вижу причин разводиться ни с одной из них, — говорил Якуб. — Все они принесли мне сыновей. Нет, твоя сестра мне нужна в заложницы, чтобы я был уверен в твоем расположении. Я помещу ее в свой гарем и обещаю хорошо к ней относиться. Красота ее мне безразлична, но, может быть, она родит сыновей и свяжет нас еще теснее, поскольку смешается наша кровь. Не то чтобы я не верил тебе, милостивый господин, но клянусь, и ты бы на моем месте сделал бы все, чтобы оградить от беды себя и семью.
— Конечно, конечно! — согласился Салим. — Думаю, Ясаман захочет остаться в Кашмире. Ей там правится. Хорошо, Якуб-хан, я дам тебе сестру. Но возьмешь ты ее только после смерти отца. До того у меня не будет на это власти. Да к тому же ей потребуется время, чтобы оплакать мужа. Это естественно: она юна и воображает себя влюбленной. Девчонки так всегда относятся к опытным в любви мужчинам. — Он рассмеялся, но вдруг посерьезнел. — Так что, по рукам? Вы убьете Ямал-хана как можно быстрее.
— Да, милостивый господин, — хором ответили братья.
— Тогда вот что я предлагаю. Лучше всего, чтобы его смерть выглядела как несчастный случай. Разыщите брата и отведите его в императорский слоновник. В жару погонщики редко там присутствуют. Оглушите его и втолкните меж животных. Если они не ударятся в панику при виде его распростертого тела, подхлестните их, чтобы они затоптали Ямал-хана. Когда его найдут, то решат, что это просто несчастный случай.
Якуб-хан кивнул:
— Хорошее предложение, милостивый господин. И как скоро после этого происшествия я буду назначен губернатором Кашмира?
— Придется потерпеть, Якуб. Смерть Ямала многих опечалит. Сестра, его жена, будет в отчаянии, да и па здоровье отца трагедия может сказаться. Верь мне, друг. Я буду твоим должником и не предам тебя. А когда отец будет в состоянии меня слушать, я вновь назову твое имя.
— А что, если он снова отставит меня в пользу другого? — спросил Ямал-хан. — Ты будешь просить за меня, но мне вновь не повезет. Какие у меня гарантии, милостивый господин?
— Мое слово, Якуб-хан. После смерти Ямала я не позволю отцу назначить губернатором Кашмира никого другого. Вспомни, что Акбар умирает. Время на нашей стороне. Верь мне.
— Я верю тебе, господин, — произнес Хайдер.
— Если ты предашь меня. Салим Мухамад, — еле слышно процедил Якуб-хан, — я найду, как тебе отомстить за предательство, даже если для этого мне придется выйти из ада.
Салим широко улыбнулся:
— Клянусь, ты получишь все, что тебе причитается. Все, что ты заслуживаешь, вскоре будет твоим. Обещаю.
Братья ушли так же тайно, как и появились, а Салим остался обдумывать свои планы. Скоро он будет иметь все, что ни пожелает. Скоро он станет Великим Моголом, и его судьбу, его триумф разделит с ним Ясаман. Нужно потерпеть совсем немного.
Глава 7
— Юный брат, это я рад наконец встретиться с человеком, который сделал счастливой мою маленькую обезьянку. С признательностью принимаю твою клятву в верности и обещаю: то, что пожаловал тебе отец, останется с тобой до конца жизни, даже если имя Могола сотрется из памяти.
Мужчины пожали друг другу руки, а Юзеф-хан возрадовался в глубине души — Кашмир снова принадлежал его семье и был завоеван без единой капли крови. Ямал приглянулся такому сложному человеку, как принц Салим, и тот публично обещал, что сын останется правителем Кашмира даже после смерти Могола. Юзеф-хан радостно улыбался принцу, троим сыновьям и обожаемой невестке, которая сделала все это возможным. В его судьбе было много поворотов, но сейчас он был удовлетворен. Он не заметил, какими горькими взглядами обменялись его старшие сыновья. А Салим Мухамад заметил и удовлетворенно ухмыльнулся про себя.
— Твой брат Салим был необыкновенно сердечен со мной, — сказал жене Ямал-хан, когда вечером они вернулись в домик для гостей. «Да, — думал он. — Салим обошелся любезно». Но инстинкт подсказывал, что надо поберечься. И юноша никак не мог избавиться от этого чувства.
— Салим тяжелый человек даже для тех, кого он любит, — предупредила Ясаман, растягивая слова. — Он мой брат и нравится мне, но ты никогда не должен доверять ему до конца.
— Но я должен сохранять его расположение, любовь моя, — ответил муж. — Ведь то, что дает господин Акбар, господин Салим может отнять.
— Когда Салим станет Моголом, у него будет другое имя, — сказала Ямал-хану принцесса. — Давным-давно он решил взять себе имя Джахангир, что значит Завоеватель Мира. Оно ему подходит. Тетя Иодх Баи говорила, что он с детства хватал все, до чего мог дотянуться руками.
Принц рассмеялся:
— Ты не так носишься с ним, как другие женщины в доме твоего отца. Почему? — Я люблю брата, но знаю, что в нем нет ничего особенного: мужчина, как все другие, — осторожно попыталась объяснить Ясаман.
— Не совсем как другие, мой цветок, — возразил Ямал-хан. — Твой брат унаследует великое государство, и жизни всех нас — в его руках. Нет, он не ровня другим мужчинам.
Ночь была знойной, особенно для ранней весны. Под домашним нарядом у Ясаман ничего не было. И Ямал-хан тоже снял праздничные одежды и облачился в дхоти.
— Не хочу больше говорить о брате. — Ясаман провела по груди мужа рукой. — Здесь жарко. Давай выйдем на террасу. Может быть, ветерок с реки принесет прохладу.
Небо было чистым и черным, как шелк. Полная яркая луна освещала все вокруг, как днем. На небосклоне были видны только самые крупные звезды. Терраса нависала над рекой, хотя справа и слева сады сбегали к самой воде. Где-то неподалеку на дереве, обманутая светом луны, щебетала птица. В терпком воздухе разливался аромат роз. Река под ногами струилась почти неслышно, с легким шелестящим звуком.
Изредка из какой-то таверны легкий ветерок доносил обрывок музыкальной фразы.
Ногами Ясаман ощущала тепло мозаичного пола. Она сбросила полупрозрачную накидку.
— Как я ненавижу жару так рано весной, — пожаловалась она. — Этот влажный зной совсем не похож на лето в Кашмире. Там даже в месяц моего дня рождения не так жарко. А ведь до лета еще далеко. Представляешь, что здесь будет через пару месяцев? Совершенно непереносимо.
— Твой отец говорил, что у тебя здоровье матери. — Аллах! Как она была красива.
За время, пока они гостили в Агре, он видел много симпатичных женщин, но ни одной такой, как Ясаман Кама Бегум. Его чресла напряглись в предвкушении любви.
Ясаман откинула голову и поворачивала ею из стороны в сторону, чтобы дать отдых затекшей шее и плечам, груди зовуще подались вперед, и муж обнял ее за талию, прижался головой, язык по-змеиному касался сосков.
Ясаман что-то забормотала от удовольствия и выгнулась.
— Соблазнительница, — тихо засмеялся Ямал.
— Только прикажи, и я не буду тебя соблазнять, — ответила девушка.
Он покусывал ее грудь, а когда, опустившись на колени, уткнувшись ей в живот, сказал: «Ты — моя женщина», Ясаман вскрикнула и подумала: «Неужели все жены так наслаждаются своими мужьями? Может ли страсть быть еще лучше?» Она была так наивна до брака. Кроме того случая с Салимом, ничего не знала. Ночная книга не способна поведать женщине, какова в жизни любовь. Каждый раз, когда они бывали с мужем близки, Ясаман понимала, что ей еще многому предстоит научиться.
Руки опустились и стали ласкать бедра, он привлек ее ближе к себе, начал тереться щекой о живот. Невольно она дернулась в его объятиях и слегка раздвинула ноги. Голова принца склонилась, пальцы раздвинули кожу, в предвкушении наслаждения озноб прошел по спине Ясаман, и в этот миг его язык коснулся чувственной драгоценной плоти, скрытой до того от взгляда.
— Ax, — нежно выдохнула она, изгибаясь всем телом. Язык невероятно, восхитительно мучил ее и внезапно вызвал неожиданный всплеск удовольствия, оставив ощущение теплоты и умиротворения. Ямал счастливо рассмеялся.
— Ну и ненасытное существо ты, жена. Не можешь подождать?
Она обняла его за плечи.
— А разве больше нельзя?
— Можно столько, сколько хочет твое сердечко, цветок жасмина, — пообещал он галантно.
— Вставай, Ямал, — нетерпеливо приказала Ясаман. — Теперь я буду пробуждать твой аппетит, чтобы остаток ночи провести в удовольствиях.
Он поднялся, на мгновение обнял ее, и они страстно поцеловались — губы почти посинели от напряжения. Потом Ясаман соскользнула перед мужем па колени и, увидя его член, насмешливо воскликнула:
— О! Да этот негодный мальчишка так же ненасытен, как и его партнерша.
Взяв член в руку, другой она ласкала его тугие бедра, лизнула рубиновый кончик и, что-то промычав, положила в рот.
Ямал-хан застыл почти в болезненном удовольствии: она была так искусна, что не будь он абсолютно уверен в ее невинности, то принял бы ее за опытную куртизанку. Но она была девственницей. Девственницей с невероятным аппетитом и такими же невероятными способностями к чувственным наслаждениям. Все ей доставляло удовольствие, а она хотела еще большего. Он застонал, ощутил лихорадку, как будто опустился на дно жаркого вулкана. Ее язык, словно шелковая лава, обвивал его, затопляя все вокруг. Почувствовав надвигающееся извержение, он сжал пальцами ее темную голову и сквозь стиснутые зубы умолял прекратить восхитительную пытку.
Ослепленная пеленой собственного желания, Ясаман подчинилась и, разогнувшись, снова поднялась на ноги. Они пристально посмотрели друг другу в глаза — с самого начала супруги понимали все без слов. Подняв на руки, Ямал-хан отнес жену на двойную шелковую кушетку и положил на полосатую обивку. Она раскрыла ему объятия, и муж бросился в них.
Подле террасы располагалась небольшая башня, с которой придворный муэдзин пять раз в день сзывал на молитву правоверных. С нее на террасу домика для гостей смотрел принц Салим. Укрывшись в тени строения, он наблюдал за сестрой и ее мужем сквозь резную решетку — лицо потемнело от вожделения. Они любили друг друга так страстно — Ямал-хан и его Ясаман. Салим закрыл глаза и представил себя на месте зятя.
Он вошел бы в нее, горячую и упругую, и она с радостью приняла бы его, как принимает мужа.
Ясаман почувствовала, как семя Ямала переполняет ее, и они оба засмеялись, радуясь восхитительной страсти. Потом отерли друг друга любовными полотенцами, которые предусмотрительно оставили слуги на террасе вместе с тазиком ароматизированной воды. И снова бросились друг другу в объятия, и их неистовый порыв все так же наблюдал человек с башни. Потом рука его скользнула к собственному члену.
Ямал-хан лег спиной на кушетку. С изумлением Салим увидел, что сестра снова стала возбуждать мужа: волосы разметались по его бедрам, потом к ним потянулись и ее губы. Решив, что время настало, она опустилась на него, медленно поглощая один за другим драгоценные дюймы, крепко зажав ногами его узкие бедра. Потом откинулась на руки назад и пустилась вскачь, лицо — сплошное бурное страстное чувство. Салим заметил, что веки ее были опущены, рот полуоткрыт, расслышал тонкие вскрики в тихом ночном воздухе. Ямал-хан ласкал ее полные груди, а она все билась на нем, пока не упала на мужа, опустошенная.
Все, о чем он мечтал, думал Салим, сестра способна дать. На поле любви она была ему достойной парой. Как трудно дождаться часа, когда он завоюет ее. Странно, но он не чувствовал обиды на своего молодого родственника за то, что тот лишил ее невинности. Девственницы всегда утомительны. Теперь благодаря Ямал-хану она достанется ему хотя бы искушенной в чувственном искусстве. Взглянув на террасу, он понял, что, хотя Ясаман и довольна, принц еще не пресытился.
Салим улыбнулся, и его член затрепетал от предвкушения, когда он увидел, как сестра перевернулась на живот. Наклонившись вперед и оперевшись на руки, она выгнула спину, отдавая всю себя на развлечение господину. Ямал-хан встал за женой, стиснул руками ее бедра и неистово вошел в нее. Ясаман вскрикнула, но это не был крик боли. Член жег руку Салима, и он тихонько постанывал. Эротическая сцена перед его глазами давала ему такое наслаждение, какого он никогда не испытывал.
На миг Салиму показалось, что Ямал-хан устал, но, вглядевшись, он в лунном свете увидел, что тот сотрясается. Салим про себя одобрительно кивнул, удивившись умению молодого принца. Малыш знал, как владеть пикой.
— Правильно, — шепнул он, когда Ямал-хан потянулся к грудям жены и сжал их в ладонях.
Ясаман поскуливала от сжигающего желания освобождения. Красивая спина выгнулась еще больше. Их движения становились все быстрее, когда захлестывающий их отравляющий экстаз приближался к верхней точке.
— Пожалуйста! — Услышал Салим со своего возвышения. — Пожалуйста!
Ямал-хан становился все неистовее. Руки снова оказались на бедрах жены, и он все глубже и глубже проникал в ее пылающее тело. Внезапно они вскрикнули вместе, обретя общее небо. А в башне, все еще скрываясь в розоватой тени, отдал свое семя Салим Мухамад, наследник королевского трона. Оно упало желеобразной лужицей на каменный пол меж загнутых носков его туфель. Он бесстрастно посмотрел на него, а потом взглянул на террасу, где в объятиях друг друга уснули удовлетворенные любовники. «Наслаждайся ею, пока можешь, Ямал, — сказал про себя Салим. — Тебе недолго осталось». Потом так же бесшумно и тайно, как и пришел, покинул башню и вернулся во дворец.
Через несколько дней в зале приемов агрской крепости состоялся торжественный Дарбар в честь пятидесятилетия правления Акбара. Грандиозная процессия предваряла его официальный выход. В ней участвовала вся знать, сумевшая выбраться в Агру. И каждый, мог он себе это позволить или нет, привез правителю подарок. Многих повысили в звании, дали лучшие должности, больше земель.
Процессию открыли служители церкви: муэдзины-магометане, священники индуистских верований, буддисты, джайнисты, христиане и даже раввины из двух древних еврейских общин в Индии. За ними шли те, кого Акбар больше других почитал в государстве, — ученые. Предводительствовавший ими почтенный человек с седой бородой провозгласил королевское происхождение Акбара, чтобы никто не сомневался в его правах на престол, а следовательно, и в правах Салима на наследие отца.
Дамы из королевского дома расположились на балконе зала приемов, откуда им было удобно наблюдать за происходящим. Они надели лучшие праздничные наряды, но в зное нового дня смесь всевозможных благовоний была невыносима. Ясаман задыхалась. Она рано поднялась, чтобы успеть сюда, и чувствовала себя необыкновенно усталой после очередной длинной ночи любви с красивым мужем. Соседкой ее оказалась источающая розовый запах Hyp Яхан. В зал вошел королевский глашатай в сопровождении барабанщиков, взывающих к публике. У Ясаман жестоко разболелась голова.
— Внимание! Внимание! Приближается Защитник народа, Кормилец, Хранитель справедливости. Жемчужина чистоты, Алмаз воздержания, Тень Бога на земле! — выкрикивал глашатай.
За ними вошли знаменосцы с символами империи Акбара: раскрытой ладонью с красными ногтями, искусно вырезанной из слоновой кости и насаженной на золотой с драгоценными камнями шест — символ власти; серебряные головы слона, крокодила и тигра, символизирующие Кормильца, победные пучки павлиньих перьев и красивые белые конские хвосты в золотых конусах — знаки войны и завоеваний и, наконец, легендарный императорский меч власти, охраняющий справедливость.
Наконец в золотом паланкине, сверкающем алмазами и изумрудами, в зал приемов внесли Акбара — королевский зонт раскрыт высоко над его головой. Его нежно-голубой цвет — символ общения императора с Богом. Облаченный во все белое и сияющий алмазами, Акбар сам вышел из паланкина и уселся, скрестив ноги, на простой красной шелковой подушечке на возвышении, служившем ему троном.
Ругайя Бегум тревожно покачала головой.
— Он плохо выглядит, — прошептала она Иодх Баи. — Все это для него слишком тяжело.
— Ты права, — согласилась подруга, — но господин не хочет об этом слышать.
Ругайя Бегум кивнула. Началось представление подарков. Как ехидно предсказывала Ясаман, слоны изобиловали среди даров. Салим подарил отцу особенно великолепное боевое животное, а Даниял прислал двух самок. Сам он отсутствовал на Дарбаре, потому что никогда бы не поехал в Агру, когда там гостил брат.
Ясаман самодовольно покосилась на родственниц, когда отцу вручали «Голубой Вулар».
— Что это? Что это? — теребила девушку Салима Бегум. — Мои старые глаза не видят отсюда.
— Ямал-хан дарит правителю сапфир с кошачью голову, — ответила Ругайя Бегум.
— Ой! — вскричала Салима. — Какой молодец. А он хорошо тебя любит. — Усмехнувшись, она повернулась к Ясаман и захихикала. — Вижу, вижу — хорошо! Вон какие у тебя подглазья.
Ясаман вспыхнула, улыбнувшись. Салима Бегум ей не желала плохого.
Представление подарков продолжалось. Вносили драгоценные камни, но меньших размеров, дарили животных, птиц, резные короба из слоновой кости и черного дерева, полные красивых тканей, жемчуга, редких книг, приводили молодых и красивых рабов и рабынь, сундуки с серебряными и золотыми монетами.
Потом началось награждение верноподданных — тех наиболее ценных слуг государства, без которых было бы невозможно управление обширной империей и которых всемилостивейше отметил правитель. Был пожалован и принц Хушрау, но это было скорее знаком дедовской любви. Своим близким Акбар уже объявил, что через несколько дней диваны налоговых чиновников, министров и служащих перейдут под управление Салима. Ямал Дарья-хан пожизненно становился губернатором Кашмира и прилюдно поклялся в верности и Акбару, и принцу Салиму.
Юзеф-хан с трудом сдерживал распирающую его гордость, а вот, два его старших сына были откровенно недовольны успехом Ямала. Салим заметил это и через несколько дней тайно пригласил к себе Якуба и Хайдера. Испуганные кашмирские принцы явились, не посмев ослушаться высочайшего повеления.
Лишь взглянув на них, Салим понял, что нашел оружие, с помощью которого ему удастся избавиться от мужа сестры.
— Садитесь, — предложил он братьям. — Не откажетесь от вина? — Он налил им в кубки первоклассного вина, привезенного из Европы, в которое уже подмешали опиум.
— Пророк запрещает вино, — благочестиво запротестовал Якуб.
— А разве не запрещено все самое приятное? — рассмеялся Салим и поднял кубок. — За нового губернатора Кашмира! — Улыбнувшись, он блеснул зубами.
Неохотно они взялись за кубки. Ну и лицемеры, подумал про себя принц. Он знал, что оба этих кашмирских господина постоянно пили. Несколько минут он наблюдал за ними из-за края бокала, потом поставил его и сказал:
— Вас, кажется, не очень устраивает, что отец назначил вашего младшего брата правителем Кашмира.
Якуб и Хайдер не проронили ни слова.
— Разве вас не радует, что один из вашей семьи снова правит землями предков, как это было в течение многих поколений? Ведь мать Ямал-хана — дочь одного из чиновников вашего отца? Безусловно, ты, старший, Якуб. Но не лучше ли, чтобы домом правил свой, хоть и возвысившийся над тобой младший брат, чем человек со стороны, обосновавшийся во дворце отца? — Салим снова улыбнулся гостям, прикидывая, когда же они откроют свое истинное лицо. Было ясно, что они безумно ревнуют, так что ждать оставалось недолго.
— Я — наследник отца, — зло выпалил Якуб-хан. — Губернатором Кашмира Моголу следовало сделать меня!
— Ты глупец, Якуб-хан, — холодно ответил Салим. — Я помню, как ты прибыл ко двору отца — трусливый и напыщенный. И отец это помнит. Ты выступал против правителя даже после того, как он завоевал Кашмир. Твой отец тогда уже поклялся Акбару в верности и принял командование его армией, но ты еще месяцы бунтовал и прятался в горах. Почему же отец должен назначать тебя губернатором? Он не верит тебе.
— С тех пор я доказал свою верность, — мрачно ответил Якуб-хан.
— Как? — насмешливо спросил Салим. — Тем, что сидишь во дворце с женщинами и не устраиваешь больше восстаний?
— Я — первенец отца, — сердито настаивал Якуб, — и вчера Кашмир следовало отдать мне, а не Ямалу. Салим разразился хохотом:
— Вот твоя самая большая слабость. Чрезмерная гордость заставляет тебя бунтовать перед лицом поражения. Неужели она снова тебя подведет или ты все же сможешь оказаться мне полезным?
— Что ты хочешь от нас, милостивый господин? — спросил Хайдер чуть заинтересованнее, чем нужно. До сих пор он хранил молчание.
Салим задумчиво оглядел его. Не умнее ли он из двух братьев?
— Ты ведь тщеславен, Хайдер-хан, не так ли?
— Я должен быть тщеславным. Я ведь средний сын, а если средний сын не тщеславен, ему мало что достанется, — прозвучал откровенный ответ.
Салим кивнул:
— А от меня что ты хочешь, Хайдер-хан?
— Должность военачальника в будущей армии Могола, — прямо ответил он. — Мне нравится воевать, и еще остались земли, которые можно захватывать именем Могола. Я люблю женщин, люблю хорошее вино. Но больше всего, милостивый господин, я люблю войну. Убийство не вызывает во мне угрызений совести. Ведь люди рождены для того, чтобы умереть. — А что ты готов сделать, чтобы получить эту должность, Хайдер? — Салим мог бы и не спрашивать. Он уже знал ответ.
— Все, что потребует от меня милостивый господин.
Салим ждал именно этого. Теперь уже улыбался Хайдер, обнажая крепкие белые зубы.
Салим перевел мрачный взгляд на Якуба:
— А ты, мой бедный, лишенный наследия друг, что ты готов сделать, чтобы вновь обрести Кашмир для себя, сыновей и внуков — всех, кто последует за тобой?
— Все! — выдохнул принц. — Все, что ты хочешь!
— А если я попрошу убить Ямал-хана? — чуть слышно спросил Салим. — Сумеешь ты убить человека плоть от плоти с тобой, чтобы вернуть себе наследие?
— Да! Но почему?
Минуту Салим размышлял, но потом решил ответить. Истинная причина должна пока остаться в тайне, но он нашел слова, чтобы удовлетворить Якуб-хана.
— Мы с отцом во многом не согласны, и несколько раз я выступал против него. Не секрет, что Акбар умирает. Многие из своих обязанностей он уже передал мне. Ямал-хан не мой человек, чтобы править Кашмиром.
— А кто будет твоим человеком? — спросил Якуб-хан.
— Ты. Я такой же старший сын, как и ты, Якуб-хан. И еще недавно отец грозил лишить меня престола из-за наших разногласий. Мне понятны твои чувства. Я говорил отцу, что твой бунт — дело прошлого, что я верю твоей клятве жить с нами в мире. Но он меня не послушал. Я не желаю, чтобы губернатором в Кашмире был мой зять. Я хочу, чтобы правил ты!
— А почему просто не заменить мною Ямала после смерти Могола? — подозрительно спросил Якуб.
— Отец решил его судьбу, назначив губернатором пожизненно. Я не могу нарушить волю отца, даже когда он умрет.
Единственный путь — убить Ямал-хана, — терпеливо объяснил Салим.
— Но ведь можно нанять убийцу, — предложил Хайдер.
— Убийца когда-нибудь меня предаст, а новый губернатор Кашмира и мой влиятельный военачальник никогда. Ну как, Хайдер-хан?
— Я хочу и девчонку, — вновь заговорил Якуб.
— Девчонку? — озадаченно переспросил Салим.
— Твою сестру — Ясаман Каму Бегум.
— Чтобы сделать женой? — Салим еле сдерживал гнев. Неужели этот глупец думает, что получит Ясаман? Ответ Якуб-хана чуть не сразил его. Вспомнив, что поставлено на карту, он невероятным усилием воли сдержался и остался спокойным.
— У меня четыре жены. И я не вижу причин разводиться ни с одной из них, — говорил Якуб. — Все они принесли мне сыновей. Нет, твоя сестра мне нужна в заложницы, чтобы я был уверен в твоем расположении. Я помещу ее в свой гарем и обещаю хорошо к ней относиться. Красота ее мне безразлична, но, может быть, она родит сыновей и свяжет нас еще теснее, поскольку смешается наша кровь. Не то чтобы я не верил тебе, милостивый господин, но клянусь, и ты бы на моем месте сделал бы все, чтобы оградить от беды себя и семью.
— Конечно, конечно! — согласился Салим. — Думаю, Ясаман захочет остаться в Кашмире. Ей там правится. Хорошо, Якуб-хан, я дам тебе сестру. Но возьмешь ты ее только после смерти отца. До того у меня не будет на это власти. Да к тому же ей потребуется время, чтобы оплакать мужа. Это естественно: она юна и воображает себя влюбленной. Девчонки так всегда относятся к опытным в любви мужчинам. — Он рассмеялся, но вдруг посерьезнел. — Так что, по рукам? Вы убьете Ямал-хана как можно быстрее.
— Да, милостивый господин, — хором ответили братья.
— Тогда вот что я предлагаю. Лучше всего, чтобы его смерть выглядела как несчастный случай. Разыщите брата и отведите его в императорский слоновник. В жару погонщики редко там присутствуют. Оглушите его и втолкните меж животных. Если они не ударятся в панику при виде его распростертого тела, подхлестните их, чтобы они затоптали Ямал-хана. Когда его найдут, то решат, что это просто несчастный случай.
Якуб-хан кивнул:
— Хорошее предложение, милостивый господин. И как скоро после этого происшествия я буду назначен губернатором Кашмира?
— Придется потерпеть, Якуб. Смерть Ямала многих опечалит. Сестра, его жена, будет в отчаянии, да и па здоровье отца трагедия может сказаться. Верь мне, друг. Я буду твоим должником и не предам тебя. А когда отец будет в состоянии меня слушать, я вновь назову твое имя.
— А что, если он снова отставит меня в пользу другого? — спросил Ямал-хан. — Ты будешь просить за меня, но мне вновь не повезет. Какие у меня гарантии, милостивый господин?
— Мое слово, Якуб-хан. После смерти Ямала я не позволю отцу назначить губернатором Кашмира никого другого. Вспомни, что Акбар умирает. Время на нашей стороне. Верь мне.
— Я верю тебе, господин, — произнес Хайдер.
— Если ты предашь меня. Салим Мухамад, — еле слышно процедил Якуб-хан, — я найду, как тебе отомстить за предательство, даже если для этого мне придется выйти из ада.
Салим широко улыбнулся:
— Клянусь, ты получишь все, что тебе причитается. Все, что ты заслуживаешь, вскоре будет твоим. Обещаю.
Братья ушли так же тайно, как и появились, а Салим остался обдумывать свои планы. Скоро он будет иметь все, что ни пожелает. Скоро он станет Великим Моголом, и его судьбу, его триумф разделит с ним Ясаман. Нужно потерпеть совсем немного.
Глава 7
Только что назначенный губернатором Кашмира принц Ямал Дарья-хан умер. Его нашли в слоновнике затоптанным взбесившейся самкой, только что родившей детеныша. Сначала предположили, что молодой человек из любопытства слишком близко подошел к слоненку и мать бросилась его защищать.
Правителю сообщил об этой трагедии ворвавшийся к нему в страхе погонщик. Акбар с женой Ругайей Бегум потягивали чай с мятой.
Погонщик, увидев, что они одни, вдруг произнес.
— Милостивый господин, это не был несчастный случай. Я все видел.
Могол замер.
— Что? — Он не был уверен, что правильно расслышал погонщика. — Что ты мне сказал?
— Это был не несчастный случай, — повторил тот, стоя в неудобной позе на коленях перед правителем.
— Объяснись! Но если ты не скажешь мне чистую правду, я вырву твой язык, — рассвирепел Акбар.
— В полдень принц Ямал с двумя братьями — принцами Якубом и Хайдером — явился в загон. Я, милостивый господин, предупредил их, что той самки нужно особенно поостеречься, потому что она родила только утром. Потом я вышел за водой. Когда я через минуту вернулся, Якуб-хан и Хайдер-хан перебрасывали через ворота в загон к самке неподвижное безжизненное тело Ямала. Она взбесилась от страха и уже начала трубить. — Погонщик понурил от стыда голову. — Я испугался, милостивый господин. Знаю, что должен был их окликнуть, но когда увидел, что они творят, пришел в ужас. Я бедный маленький человек. Они обвинили бы меня в этом страшном деле, и поверили бы им, потому что они богаты и могущественны. Да я и не успел бы остановить их. Я боялся, что они убьют и меня, если увидят.
Бросив тело в загон к самке, они тут же принялись звать на помощь, как будто это был несчастный случай. Я тоже подбежал к загону посмотреть, нельзя ли помочь принцу Ямалу. Но увы! Его череп размозжила нога разъяренной слонихи-матери. Все, что я мог сделать, это прийти к вам и, распростершись у ног, молить о пощаде, — закончил погонщик, распластавшись на полу.
Правителю сообщил об этой трагедии ворвавшийся к нему в страхе погонщик. Акбар с женой Ругайей Бегум потягивали чай с мятой.
Погонщик, увидев, что они одни, вдруг произнес.
— Милостивый господин, это не был несчастный случай. Я все видел.
Могол замер.
— Что? — Он не был уверен, что правильно расслышал погонщика. — Что ты мне сказал?
— Это был не несчастный случай, — повторил тот, стоя в неудобной позе на коленях перед правителем.
— Объяснись! Но если ты не скажешь мне чистую правду, я вырву твой язык, — рассвирепел Акбар.
— В полдень принц Ямал с двумя братьями — принцами Якубом и Хайдером — явился в загон. Я, милостивый господин, предупредил их, что той самки нужно особенно поостеречься, потому что она родила только утром. Потом я вышел за водой. Когда я через минуту вернулся, Якуб-хан и Хайдер-хан перебрасывали через ворота в загон к самке неподвижное безжизненное тело Ямала. Она взбесилась от страха и уже начала трубить. — Погонщик понурил от стыда голову. — Я испугался, милостивый господин. Знаю, что должен был их окликнуть, но когда увидел, что они творят, пришел в ужас. Я бедный маленький человек. Они обвинили бы меня в этом страшном деле, и поверили бы им, потому что они богаты и могущественны. Да я и не успел бы остановить их. Я боялся, что они убьют и меня, если увидят.
Бросив тело в загон к самке, они тут же принялись звать на помощь, как будто это был несчастный случай. Я тоже подбежал к загону посмотреть, нельзя ли помочь принцу Ямалу. Но увы! Его череп размозжила нога разъяренной слонихи-матери. Все, что я мог сделать, это прийти к вам и, распростершись у ног, молить о пощаде, — закончил погонщик, распластавшись на полу.