Смолл Бертрис. Дикарка Жасмин

   Жасмин, не решавшаяся до этого посмотреть на себя, повернулась к высокому зеркалу примерочной. На ней было то же самое платье, которое надевала Скай, когда выходила замуж за Адама; потом Велвет, праздновавшая свадьбу с Алексом Гордоном в Королевском Молверне, Оно и в самом деле сидело на Жасмин так, будто шили его для нее одной. Это было французское платье, из страны, где вступала в брак ее бабушка.
   Блестящий шелк отливал яблочно-зеленым цветом, квадратный низкий лиф был расшит золотыми бабочками и маргаритками и украшен крохотными жемчужинами. Под верхней юбкой темнела нижняя из зеленого бархата с такой же вышивкой, как и на лифе. Широкие сверху рукава сужались книзу и были отделаны тонкими золотыми ленточками и золотыми кружевами на манжетах. Осиная талия и юбка в форме колокола все еще были в моде.
   В свое время Скай сумела сшить себе и подходящее белье, и чулки, расшитые узорами в виде виноградной лозы, заказать бледно-зеленые туфли, которые также были частью ее свадебного наряда. По распоряжению госпожи Бонни изготовила розы из золотой материи, чтобы украсить волосы невесты.
   — Ты наденешь мой жемчуг, — сказала Скай внучке, и на глазах у нее блеснули слезы.
   Жасмин по очереди обняла бабушку и мать.
   — Вы так ко мне добры, — сказала она.
   — А расскажи, что было на тебе в день свадьбы с принцем Ямалом, — попросила Скай, и Жасмин наконец сняла подвенечное платье.
   — О, меня нарядили, как статую, чтобы продемонстрировать богатство отца и оказать честь семье жениха, — ответила Жасмин и описала свой сверкающий алмазами наряд из красного шелка. — Но мне определенно больше нравится это платье. Индия, моя прошлая жизнь меркнут в моей памяти. Я — англичанка и горжусь этим.
   Бонни, помогавшая Жасмин раздеться, внимательно слушала ее и заинтересовалась ее первым свадебным нарядом.
   — Что же у вас было под всеми этими шелками, золотом и драгоценностями? — удивилась она. — Я любопытна, как сорока.
   — А ничего, Бонни. — Глаза Жасмин озорно блеснули.
   — Ничего? — разинула рот портниха. — Продолжайте, продолжайте, госпожа!
   — Там тепло, Бонни. Теплее, чем ты можешь себе представить. В Индии люди мало надевают на себя одежд. Разве что на официальные приемы. Там не носят рубашек и другого нижнего белья, как здесь, в Англии, — ответила Жасмин.
   — Боже мой! — воскликнула пораженная Бонни. Гардероб Жасмин был уже почти готов, и она собралась в Свон-Корт навестить Сибиллу. Сводная сестра умоляла ее приехать, чтобы показать ей свой новый дом. Свон-Корт произвел впечатление на Жасмин. Поместье не было большим, но весьма милым, с очаровательным озерцом, где плавали черные и белые лебеди. Вдовствующая мать Тома Ашбурна умерла три года назад, и дом захирел без хозяйки. Сибилла, обученная матерью, быстро привела все в порядок и теперь, в преддверии лета, наставляла садовника, как восстановить сады. Жасмин гостила у Ашбурнов, пока до свадьбы не осталась всего неделя и Рован Линдли не приехал за ней, чтобы отвезти домой, в Королевский Молверн.
   — Через два дня и мы выедем вслед за тобой, — сообщила ей Сибилла. — Мы ведь будем ехать медленно. — Она лукаво улыбнулась сестре.
   — Ты не ездишь верхом? А я не люблю карету: она такая медленная, и в ней так пыльно.
   — Том не разрешает мне сидеть верхом… сейчас. — Лицо Сибиллы расплылось от радости, Секунду Жасмин во все глаза глядела на нее, а потом закричала:
   — У тебя будет ребенок, Сибби! Правда? У тебя будет ребенок! А мама знает?
   — Пока нет. — Сестры обнялись. — И ты не говори ей. Твоя свадьба тридцатого апреля, на следующий день мамин праздник. Пусть ей подарком будет новость о первом внуке. Родить я должна в середине осени. Мне кажется, я зачала в нашу брачную ночь. О! Я и тебе желаю того же, Жасмин. Я так счастлива! Пожалуйста, будь счастлива и ты!
   Скача на лошади по английским полям рядом с Рованом Линдли, Жасмин решила, что она на самом деле счастлива. Чувство внезапно нахлынуло на нее, и, бросив взгляд из-под ресниц на скачущего бок о бок рыжекудрого мужчину, она подумала, что, вероятно, сможет его полюбить. Ей было интересно, какое чувство испытывает к ней он. То, что он жаждал ее, маркиз и не скрывал, но Жасмин понимала — одного желания недостаточно и ей, и ему.
   — О чем ты думаешь? О чем-нибудь серьезном? — спросил Рован.
   — А как ты догадался? — улыбнулась его невеста.
   — Ты морщишь лоб, когда о чем-нибудь размышляешь. И чем серьезнее предмет, тем глубже морщины, — объяснил он. Жасмин рассмеялась:
   — Как тебе удалось так хорошо меня узнать за такое короткое время, Рован?
   — Я наблюдаю за тобой. А мы уже знакомы почти год, Жасмин.
   Ей сделалось стыдно, что сама она не могла похвастаться, что знает так же хорошо его. Отважившись, она спросила:
   — Ты любишь меня, Рован Линдли?
   — Да, Жасмин, люблю, — серьезно ответил он. — Я полюбил тебя с первого взгляда. Такой уж я есть. Том может подтвердить. Так было и с первой женой. Я увидел ее и влюбился.
   — Нет, нет, — настаивала она. — Ты не можешь меня любить. Желать — да. Но любить? — Кобыла занервничала, почувствовав нервозность в голосе хозяйки, и Жасмин, успокаивая ее, похлопала по шее.
   — Я люблю тебя, — твердо ответил маркиз. — А ты еще не любишь меня? Как бы я этого хотел!
   Жасмин остановила лошадь, и он последовал ее примеру.
   — Любить тебя? Да, мне кажется, я начинаю любить тебя, Рован.
   В молчании они снова тронулись в путь. Дорога простиралась через зеленые холмы, усыпанные яркими весенними цветами, с веселящимися ягнятами, напоминавшими маленькие пушистые облачка. Где-то сзади громыхала карета семьи де Мариско, направлявшаяся в Королевский Молверн, а в ней Торамалли присматривала за вещами Жасмин. Девушка пустила Эбони в галоп. Ей почти так же хотелось нестись вперед, как и ее лошади. И за ними шаг в шаг поспевал гнедой жеребец Рована.
   День, и с утра пасмурный, нахмурился еще больше. Поднялся ветер, и над горизонтом, и прямо над их головами беспорядочно неслись облака. Послышался раскат грома, и вдруг небо разверзлось, и на них крупными каплями хлынул дождь. Карета намного отстала. Пустив лошадей в галоп, молодые люди рванулись вперед. Насколько хватало глаз, вокруг не было никакого укрытия. Жасмин натянула на голову капюшон и сжалась под плащом. Они упорно скакали вперед, пока острые глаза Рована не заметили впереди небольшое строение, примостившееся слегка в стороне от дороги.
   Домик был обитаем, из трубы поднималась тонкая струйка дымка. Рован указал на дом, и Жасмин, кивнув, направила к нему лошадь.
   — Постоялый двор, — крикнул Рован, перекрывая шум дождя, когда они подъехали ближе, и махнул рукой в сторону вывески. — Нам везет!
   "Роза и корона», — прочитала Жасмин, въезжая во двор. Спешившись, они отвели лошадей в небольшую конюшню, пристроенную к домику. В теплом полумраке они заметили лишь одно довольно старое животное.
   — Сможешь расседлать Эбони сама или тебе помочь. Жасмин? — спросил маркиз.
   — Я сумею сама о ней позаботиться, — ответила девушка, расстегивая подпругу под животом лошади. Потом отложила в сторону седло и, разыскав корм, засыпала в кормушку стойла. — Вот, девочка, ты и устроена, — ласково проговорила она животному и, похлопав лошадь, огляделась вокруг. — Чисто, и крыша не протекает, — отметила она.
   — Да, лошади здесь надежно укрыты, — согласился Рован. — А нам придется снова выскочить на дождь, чтобы попасть па постоялый двор. — Взявшись за руки, они вышли под хлещущие струи и бросились к двери.
   Хозяйка, миловидная женщина, от удивления так и подпрыгнула.
   — Боже? Я и не услышала вашей кареты. Милорд, миледи, я — миссис Грин.
   — Карета отстала от нас на несколько миль, — объяснил Рован Линдли. — Мы ехали верхом и поставили лошадей в вашу конюшню. Вы дадите нам комнаты, добрая женщина?
   Хозяйка покачала головой:
   — Прошу прощения, милорд, у меня лишь одна комната. Гости на ночлег останавливаются здесь не часто. В пяти милях дальше по дороге стоит «Красный бык» — большое, удобное заведение, — и большинство путешественников ночуют в нем. Если дождь утихнет, вы можете легко туда попасть. А пока буду счастлива предложить вам хороший ужин, если вы никуда не спешите. Но придется подождать, муж уехал на рынок и к ночи не вернется. И со мной здесь только дочка Лиззи.
   Жасмин осмотрелась по сторонам. Трактир был маленьким, но отменно чистым. В большом камине, занимавшем почти всю стену, уютно горел огонь, столы чисто выскоблены. У очага развалилась и храпела огромная черная с белыми пятнами собака. Жасмин улыбнулась и посмотрела на маркиза.
   — Давай останемся здесь на ночь, милорд, — предложила она. — Мне что-то больше не хочется бросать вызов стихиям А здесь так мирно и тихо.
   — Я могу спать внизу у огня, — согласился Рован.
   — А можешь разделить постель и со мной, — тихо ответила она, накрыв его руку своей и подняв на жениха обжигающий душу взгляд. — Мы женимся на следующей неделе, милорд. Какой от этого может быть вред?
   Хозяйка не могла слышать их разговора, но ее не удивило, когда джентльмен сказал:
   — Мы берем вашу комнату для гостей, миссис Грин, а поужинаем здесь, у огня, когда вы будете готовы подавать.
   — Слушаюсь, милорд. — И хозяйка подошла, чтобы помочь им снять мокрые плащи. — Я повешу их на кухне у огня, и к утру они высохнут.
   — Боюсь, вам придется повесить туда и мои юбки. Я промокла почти насквозь. У вас или вашей дочери не найдется юбки, которую я могла бы надеть, пока ужинаю?
   — Ах, несчастная овечка, — посочувствовала хозяйка. — Идите со мной на кухню, и я позабочусь о вас, миледи. Лиззи! — позвала она, и из кухни появилась девушка лет шестнадцати со свежим лицом. — Беги, девочка, — приказала ей мать, — принеси свое выходное платье. Госпожа промокла до нижней юбки. — И повернулась к маркизу:
   — Я подам вам кружку доброго пива с сыром, милорд, если вы изволите чуть-чуть подождать.
   — Позаботьтесь сначала о госпоже, хозяйка, — попросил Рован Линдли, и женщина скрылась из комнаты.
   Ноги маркиза не промокли в сапогах, и на бриджи попало лишь несколько капель. Женские юбки во время непогоды страдают гораздо сильнее мужской одежды. Расположившись в — единственном большом кресле у камина, Рован наклонился и погладил шелковистую голову полусонной собаки. На секунду темные глаза открылись и посмотрели на него, потом вновь закрылись.
   — Ты сразу поняла, что я не опасен, — рассмеялся маркиз и протянул ноги к огню.
   Вскоре вернулась миссис Грин с оловянной кружкой, полной темного пенящегося пива, и подала ее вместе с тарелкой с хлебом и сыром.
   — Заморите червячка до ужина, милорд, — сказала она. — Вам придется немного подождать. Госпожа совсем промокла, и я приказала дочери принести дубовую бадью, чтобы она смогла искупаться на кухне у огня и согреть свои косточки. Девушка тоненькая, как тростинка, на ней совсем нет мяса. — И с этими словами хозяйка заспешила из комнаты, оставив усмехающегося маркиза Вестлея одного.
   На кухне Жасмин быстро раздели и усадили в горячую бадью, установленную перед огромным очагом, на котором кипели несколько чугунных горшков и над которым Лиззи вращала вертел с говяжьей ногой. На деревянных вешалках у огня сушилась их одежда. Хозяйка подала Жасмин чистое полотенце и мыло и предоставила самой себе. Мыло свежо и бодряще пахло лавандой, и Жасмин смыла с тела лошадиный дух. Она грелась в воде, наблюдая, как миссис Грин яростно месит тесто для домашнего хлеба, который подаст им наутро.
   Оставив тесто подниматься в миске, хозяйка помогла Жасмин вылезти из бадьи, и та растерлась грубым чистым полотенцем. Нижняя юбка и рубашка из легкого хлопка уже высохли, а поверх она надела красную полотняную выходную юбку Лиззи и ее белую блузку с глубоким вырезом.
   — Нечего предложить вам на ноги, а ваши чулки все еще влажные, миледи, — сказала миссис Грин.
   — Даже изящные дамы время от времени ходят босиком, — улыбнулась Жасмин. — В трактире тепло, и ноги не замерзнут.
   — Тогда присоединяйтесь к своему благородному джентльмену, пока я готовлю ужин. Я велела Лиззи разжечь в спальне огонь, чтобы вам там было тепло.
   Жасмин сразу заметила, что хозяйка умирает от любопытства, и, поскольку та воздерживалась от вопросов, объяснила:
   — Я — Жасмин де Мариско, внучка графа и графини Ланди. Сопровождающий меня джентльмен — мой жених, с которым я помолвлена, маркиз Вестлей. Я возвращаюсь домой, в Королевский Молверн, на свадьбу. Вскоре подъедут карета и слуги. Их вполне устроит ваша конюшня, но слуг придется накормить.
   Миссис Грин кивнула:
   — Счастлива служить вам, миледи. Но карета может проехать и мимо к «Красному быку» — слуги решат, что вы там. Тогда вы догоните их утром. — Хозяйка сделала реверанс, и Жасмин, повернувшись, пошла в трактир, где ее ждал маркиз.
   — Ма, ты думаешь, она говорит правду? — спросила Лиззи, на которую все происходящее произвело большое впечатление.
   — Да, она де Мариско. Я как-то видела ее бабушку и никогда не забуду. Она ехала к дочери и днем остановилась здесь, чтобы напоить лошадей и перекусить. Ты еще была совсем маленькой и не помнишь, а у меня она так и стоит в глазах — самая красивая женщина из всех, кого я видела. Молодая госпожа де Мариско вся в бабушку. Когда она вошла, я еще удивилась: кого это она мне напоминает? Теперь поняла. И маркиз — ее будущий муж!
   — Он симпатичный, ма. Такие золотистые глаза, — и тут же отскочила, уворачиваясь от материнского шлепка. — Мааа!
   — Не таращь глаза куда не надо, Лиззи Грин! Не одна девчонка попала в переплет, кокетничая со знатью!
   — Я не кокетничала, я только посмотрела на этого джентльмена, — фыркнула Лиззи.
   — Не заглядывайся на джентльменов, дочка. Тебе же будет хуже, — остерегла ее мать. — А теперь поднимайся наверх в комнату для гостей и присмотри за огнем, чтобы господин и госпожа не замерзли. А когда ужин будет готов, возвращайся и помоги накрыть мне на стол. Я вижу, девушке нужно как следует поесть.
   Рован и Жасмин сидели за маленьким столом, придвинутым к камину, и наслаждались ужином, поданным миссис Грин, — простой деревенской едой, но хорошо приготовленной и горячей: ломтиками тушеной крольчатины с луком и морковью, толстыми кусками говядины, жарившимися, когда Жасмин была на кухне, измельченным на тарелке турнепсом с кусочками масла, свежим черным хлебом и маленькой головкой твердого сыра. Когда они поглотили большую часть еды, запивая ее темным пивом, миссис Грин подала сладкий пудинг с яйцами, сметаной, сахаром и смородиной. Маркиз Вестлей ослабил пояс и заявил хозяйке:
   — Клянусь, если бы больше людей знали о ваших кулинарных способностях, у вас не было бы отбою от постояльцев!
   — Спасибо, милорд, но дела у нас идут неплохо. Днем кормим проезжих, да и вечером нет-нет заглянет постоялец, — ответила хозяйка с довольной улыбкой, убирая со стола последние блюда. — Когда надумаете спать, поднимитесь по лестнице: комната для гостей наверху.
   — А кто же дождется карету? — спросила Жасмин, беспокоясь о Тистлвуде и Торамалли.
   — В этом нет нужды, миледи. Мы с дочерью спим здесь, внизу. Если они приедут, мы наверняка их услышим. Но я думаю, они уже проехали мимо к «Красному быку». Мне показалось, что я слышала экипаж, но из-за ветра и дождя могу и ошибиться. — Она поклонилась и вернулась на кухню.
   Несколько минут Рован Линдли и Жасмин сидели молча перед огнем. Потом он спросил:
   — Не желает ли мадам удалиться в спальню? Она встала и томно потянулась.
   — Я устала, милорд, а стук дождя по крыше убаюкивает.
   — Тогда иди наверх. Я скоро тебя догоню. Открыв дверь, Жасмин оказалась в крохотной комнате, большую часть которой занимала кровать. Стены были обиты домотканым полотном, расшитым красной ниткой. Переступив через порог. Жасмин затворила за собой дверь. Комната выглядела такой же идеально чистой, как и весь трактир. В маленьком камине пылал добросовестно разожженный огонь, согревавший комнату, несмотря на непогоду за окном. Единственным предметом мебели, кроме кровати, в комнате был деревянный стул. Жасмин сняла с себя юбку, нижнюю юбку, блузку и рубашку, аккуратно развесила все на спинке, распустила и расчесала пальцами волосы, потом поспешила забраться в кровать. Хотя благоухающие лавандой простыни холодили, пуховая перина быстро нагрела Жасмин. Натянув на себя стеганое одеяло, она уютно свернулась и закрыла глаза.
   Жасмин не поняла, что ее разбудило, но Рован был уже в комнате и готовился лечь в кровать.
   — Ты всегда спишь в рубашке, милорд? — сонно спросила она.
   — Нет, обычно я сплю раздетым. Так мне кажется удобнее, — ответил он.
   — И мне тоже.
   Рован Линдли снял рубашку и повесил к другой одежде на спинку стула, подбросил несколько поленьев в огонь и улегся с ней рядом в постели. Несколько долгих минут они молча лежали рядом, и вдруг Жасмин начала хохотать.
   Удивленный, он приподнялся на локтях и взглянул в ее красивое лицо.
   — Позволь узнать, что так рассмешило тебя? — спросил он.
   — Мы! — Она еле перевела дыхание, прежде чем новый приступ хохота овладел ею так, что слезы брызнули из глаз. Наконец ей удалось унять смех. — Рован, любовь моя! Ты так жаждал меня все эти месяцы, и вот я откровенно предлагаю разделить со мной постель нынешней ночью. Мы лежим рядом в чем мать родила, и ни один не решается подвинуться к другому. Ты не находишь это смешным? Я нахожу! — И она снова расхохоталась.
   Не в силах сдержаться, рассмеялся и он, но потом посерьезнел.
   — А ты уверена, что хочешь этого, Жасмин? — Его сердце так сильно билось в груди, что он удивлялся, почему его не слышит Жасмин. Еще немного воздержания, и он разорвется на тысячу кусочков.
   Она протянула руку и погладила его по лицу.
   — Через семь дней мы будем мужем и женой. Моя бабушка, благослови ее Господь, так радуется этой свадьбе, как будто это мое не второе, а первое замужество. Она планирует большое празднество. Дом запрудят родственники и их дети, многих из которых я ни разу не видела. Слава Богу, не будет королевы и короля. Посреди всего этого торжества нас с почетом проводят к брачному ложу. Мне рассказывали, что гости ржут над каждым звуком, доносящимся из спальни новобрачных, и, жадно прислушиваясь и потягивая вино в большом зале Королевского Молверна, обсуждают их значение.
   — Боже! — Рован пришел в ужас. — И никак нельзя ускользнуть?
   — Нельзя обижать дедушку и бабушку, скрывшись сразу после брачной церемонии. — В ее голосе чувствовалось искреннее сожаление. — Придется остаться и участвовать во всем, что принято на празднике. Поэтому я предлагаю сделать нашей брачной ночью сегодняшнюю. Здесь, на этом маленьком постоялом дворе, мы надежно укрыты от нескромных глаз и можем предаться страсти, на которую способен каждый из нас. Тогда после свадьбы мы сможем мирно поспать и одурачить ждущих.
   — Ты — божественная женщина, — тихо сказал он.
   — Я дочь своего отца, — ответила Жасмин. — Как тебе мое предложение, Рован Линдли?
   Вместо ответа он откинул одеяло, укрывавшее их.
   — Вставай, Жасмин! Я должен видеть, какой Бог тебя сотворил.
   Она приподнялась и в мерцающем свете камина увидела у покрытого изразцами очага маленькую скамеечку, встала на нее и посмотрела прямо на Рована. Медленно подняла и завела за голову руки, давая ему возможность взглянуть на полные груди с большими коричневато-розовыми сосками.
   — Ну, милорд? — пробормотала она, бирюзовые глаза потемнели.
   Он не спеша впитывал глазами ее красоту. Великолепная грудь, длинные ноги, пышные бедра. Для такой изящной девушки она выглядела необыкновенно чувственной. Отсветы пламени мерцали на ее белоснежной коже, придавая ей золотистый оттенок.
   — Повернись, — тихонько попросил он, и, чуть заметно улыбнувшись, она повиновалась, демонстрируя ему длинную, изумительной формы спину и ягодицы, которые были на удивление полнее, чем он представлял.
   Волосы цвета воронова крыла разметались по спине до самой талии. Она снова повернулась к нему лицом.
   Рован Линдли поднялся с кровати, галантно помог Жасмин спуститься со скамеечки и встал на нее сам.
   — А теперь, мадам, предлагаю на обозрение себя. Жасмин немного отступила и принялась откровенно рассматривать жениха. Он был высок, крепко сложен, с невероятно длинными ногами, широк в груди и плечах. Жасмин опустила глаза и посмотрела на большую стопу, пальцы которой показались ей слишком длинными.
   — Повернись, — в свою очередь, распорядилась она, и он подчинился, чтобы она могла видеть его жилистые бедра и широкую спину.
   Когда он снова стал к ней лицом, она спросила:
   — А почему, милорд, волосы у тебя между ног темнее, чем на голове? У других мужчин они одинакового цвета.
   — Волосы на голове выгорели на солнце, — объяснил он с усмешкой. — Ну и вопросы ты задаешь мужчине!
   Ее глаза скользили у него между ног, изучая его мужские достоинства. Рован не был еще возбужден, но член его показался ей внушительным. И Ямал, и брат, и Гленкирк вовсе не были слабыми мужчинами, но Линдли превзошел их всех. Ее вопрошающие глаза встретились с его.
   — Ты неплохо выглядишь, — медленно проговорила она. Он согласно кивнул:
   — Мальчики любят сравнивать эти места, и я всегда выходил победителем.
   — А я тебе подойду? — забеспокоилась она.
   — Наилучшим образом. Я еще не встречал женщины, которая бы мне не подошла. — Он спустился со скамеечки и взял Жасмин на руки, губы скользили по ее макушке.
   Она прижалась щекой к его груди, пальцы описывали круги по его коже. Под ухом она слышала ритмичный стук сердца Рована. Чуть приподняв голову, она лизнула сосок, потом поцеловала мягкими губами, затем другой. Рован Линдли замер, позволяя ей сделать первый шаг в любовной игре. Она потерлась щекой о его грудь, провела рукой по коже, повернула к нему лицо.
   Заключив ее голову между ладонями, Рован наклонился и прижал губы к ее губам. Ее податливая грудь возбуждала его. Она обняла его и что-то соблазнительно прошептала на ухо. Он ощутил, как ее тело прижалось к нему. Одной рукой она ласкала его шею, другую вдруг опустила к ногам. Прикосновение было как ожог. Его касались там и раньше, но никогда так умело. Под ее изящными опытными пальчиками он чуть не потерял контроль над собой, даже не коснувшись любовницы.
   — Боже! — простонал он, хватая ее за руку и отводя в сторону. Он же не зеленый юнец, чтобы ронять семя на пол.
   — Я сделала тебе больно? — спросила Жасмин.
   Он покачал головой:
   — Твое прикосновение волшебно, но я еле совладал с собой.
   — Вот что значит ожидание, — рассудительно заметила она. Рован рассмеялся:
   — Да. Никогда в жизни я не жаждал так женщины, как желаю тебя, Жасмин, но я хочу насладиться этой брачной ночью. И, что еще важнее, я хочу, чтобы ею насладилась и ты. Поэтому будет лучше, если я поведу тебя в любовной игре, а потом, дорогая, можешь ласкать меня сколько хочешь. Согласна?
   — Мужчины быстро получают удовольствие, милорд. Намного быстрее, чем женщины. Я хотела лишь доставить тебе наслаждение. Но поступай, как тебе будет лучше, И добивайся его сам.
   Он снова рассмеялся:
   — Не припомню, чтобы какая-нибудь женщина разговаривала со мной так же свободно, как ты, Жасмин де Мариско. Откровенно и бесхитростно. Я влюбился в красивую девочку, но женщина, на которой я женюсь, намного лучше, чем я заслуживаю.
   — В каждой женщине есть какая-то хитрость. Не верь, если тебе будут говорить, что это не так. Я откровенна, потому что это в моем характере.
   — Кажется, мы наговорились, — тихо сказал он и обнял ее гибкую талию, а горячей ладонью другой руки сжал грудь, нежно мял мягкую плоть, пальцами ласкал сосок.
   — Само совершенство, — пробормотал он в ее душистые волосы, потом, наклонившись, взял в рот сосок.
   Жасмин закрыла глаза и глубоко вздохнула. Каждое движение его рта отдавалось чувственной дрожью в сокровенных тайниках ее тела. Она ощутила почти что облегчение, когда он, выпрямившись, взял ее на руки и понес к кровати, потом, осторожно положив на пуховую перину, лег рядом и впился в другой сосок. Ласка чуть не заставила ее вскрикнуть.
   Язык касался соска, затем принялся исследовать все ее тело.
   — Я хочу узнать, какова ты на вкус. — Он спустился ниже от груди к животу и бедрам, потом, перевернув невесту, поднялся от лодыжек к плечам, иногда покусывая тело, отчего она вскрикивала И изгибалась. Снова перевернув ее на спину, он соскользнул с кровати, чтобы поцеловать ее ступни и каждый палец в отдельности, заставив ее захихикать. Потом, поднявшись на кровать, потянулся рукой к треугольнику между ногами, нежные пальцы потирали и гладили его и наконец проникли меж складок плоти к самой чувственной части женского существа.
   От нарастающей страсти Жасмин покрылась испариной и дернулась от его прикосновения, вспомнив, как в прошлый раз он пробудил желание и оставил его неудовлетворенным.
   — Пожалуйста, — прошептала она и сама вспыхнула от этого слова.
   Он продолжал нежно ее ласкать, и она задрожала.
   — Откройся мне, — шепнул он и мягко раздвинул бедра, она послушалась, его рыжеватая голова нырнула вниз, он завел ее ноги себе на плечи, потянулся языком к заветному месту.
   — Ах, любимая, какая ты сладкая, — простонал он. — Такая сладкая.