Софи Ханна. Полужизни

   – Шесть лет, – перебиваю я. – Что вас еще интересует? В каких школах учились мы с Эйденом? Девичьи фамилии наших матерей?
   – Это – нет, а вот где сейчас живет Эйден, интересует. Он живет с вами?
   – Да, фактически.
   – Как давно?
   – Два... нет, уже два с половиной месяца, – отвечаю я, а про себя добавляю: «С той ночи в лондонском отеле». – У Эйдена есть и своя квартира, совсем маленькая, при мастерской, хотя она больше похожа на склад. – Все, хватит, и так наговорила больше, чем нужно!
   – Многим холостякам и в грязной пепельнице уютно! – ухмыляется Шарлотта Зэйлер. – Эйден снимает эту квартиру или он владелец?
   – Снимает. – Я решительно откидываю волосы с глаз. – Предвосхищая следующий вопрос, сообщу: арендную плату он вносит своевременно.
   Шарлотта скрещивает руки на груди и улыбается.
   – Спасибо, Рут, спасибо за терпение! А сейчас, пожалуйста, расскажите об Эйдене и Мэри Трелиз.
   Выдержала я этот странный экзамен или завалила – непонятно. Ллихорадочно беру себя за шиворот и уверенно сообщаю:
   – Эйден ее не убивал.
   – Позвольте уточнить еще раз: вам известно, что ни Эйден, ни кто другой не убивал женщину по имени Мэри Трелиз, верно?
   Я киваю.
   – Она цела и невредима?
   – Да, можете проверить...
   – Проверю непременно.
   – ...и убедиться.
   – Тогда почему Эйден считает, что убил ее?
   – Не знаю... – Из груди вырывается тяжелый вздох. – Он не говорит.
   – Это что, шутка? – Шарлотта недоуменно вскидывает брови.
   – Увы, нет. Страшная нелепость, которая превращает нашу жизнь в ад.
   – Так, мне нужны подробности! – Шарлотта решительно хлопает ладонью по столу. – Кто такая Мэри Трелиз? Чем занимается? Где живет? Сколько ей лет? Где вы с Эйденом с ней познакомились?
   – Мэри – художница, живет в Спиллинге. А насчет возраста не могу сказать точно... Вероятно, ей, как и мне, под сорок, может, чуть больше.
   Все мои ответы только вредят нам с Эйденом. Шарлотта Зэйлер это еще не поняла, но скоро поймет, и тогда... Страшно подумать, но тогда она махнет на меня рукой.
   На Шарлоттином лице написано чувство, давно ставшее моим вторым «я», – полное замешательство.
   – Попробую разобраться... – наконец говорит она. – По вашим словам, Эйден... Кстати, как давно вы вместе?
   – С августа.
   – То есть роман начался, как только вы стали у него работать.
   Я киваю.
   – Эйден считает, что убил Мэри Трелиз, а вам точно известно, что она не только жива, но и невредима?
   – Верно. – Я откидываюсь на спинку стула, довольная тем, что меня наконец поняли.
   – Не знаю, может прозвучать глупо, – Шарлотта Зэйлер прищуривается, – но вы говорили Эйдену, что Мэри Трелиз жива?
   – Конечно. – По щеке сползает слеза. – Не просто говорила, а до мозоли на языке повторяла.
   – А он что?
   – А он... Он лишь качает головой и твердит, дескать, Мэри не может быть живой, потому что он ее убил.
   – Вы искренне пытались ему втолковать?
   – Сотни раз. Говорила, где она живет, предлагала ему съездить туда и собственными глазами убедиться, но он не желает. И сам не едет, и меня не слушает. Честное слово, руки опускаются!
   Шарлотта Зэйлер тыкает ручкой себе в щеку.
   – Рут, ваша история звучит очень странно. Надеюсь, вы понимаете, как странно она звучит?
   – Разумеется, я же не идиотка!
   – Где познакомились Эйден и Мэри?
   – Не знаю...
   – Великолепно! – бормочет Шарлотта. – Вдруг Эйден вас разыгрывает? Он вам про это убийство не первого апреля рассказал? – Наверное, выражение моего лица красноречивее любых слов, потому что она вмиг перестает ерничать. – Когда он вам рассказал? При каких обстоятельствах? Простите, Рут, но история кажется... едва ли не фантастической.
   – Про убийство я услышала тринадцатого декабря прошлого года во время поездки в Лондон.
   – Почему вы отправились в Лондон именно в тот день?
   – Чтобы сходить на выставку.
   – Ясно, продолжайте, – кивает Шарлотта.
   – Случилось все в отеле. Было поздно, мы поужинали в городе, вернулись в номер около половины десятого, и... Эйден рассказал про убийство.
   – С бухты-барахты? Взял и выложил: знаешь, Рут, я хладнокровно убил человека.
   – О «хладнокровно» речь не шла. Эйден просто сказал, что убил Мэри. И не с бухты-барахты. Он переживал, что если мы не раскроем друг другу все секреты, то наши отношения не сложатся. Раскрывать этот секрет ему явно не хотелось. Я чувствовала: он боится. И сама тоже боялась.
   – Почему? – Шарлотта Зэйлер подается вперед. – Как правило, откровения близких, особенно любимых, страх не вызывают. Многим женщинам даже нравится их слушать! У вас были причины думать, что Эйден способен совершить тяжкое преступление?
   – Никаких причин не было! – качаю головой я. «Многим женщинам...» Шарлотта явно имеет в виду тех, для кого слово «секрет» ассоциируется с чем-то заманчивым и соблазнительным, а не с болью и муками.
   – Как именно выразился Эйден?
   – «Много лет назад я убил женщину, – зажмурившись, вспоминаю я. – Ее звали Мэри. Мэри Трелиз».
   – «Ее звали Мэри Трелиз», – задумчиво повторяет Шарлотта Зэйлер. – Он явно считал, что вы с Мэри не знакомы. Он не подозревал, что это совсем не так?
   Такого вопроса я не ожидала!
   – Я не знаю Мэри, – бормочу я, чувствуя себя выброшенной на берег рыбой.
   – Что?
   – Я не знакома с Мэри Трелиз.
   – Тогда... Извините, Рут, возможно, я что-то пропустила, но если вы не знакомы с Мэри, то откуда знали, что она жива, когда Эйден впервые обмолвился об убийстве?
   Шарлотта все равно не поверит! Тем не менее я пошла бы на откровенность, но тогда встреча с Мэри наверняка встанет перед глазами. Меня же от одной мысли в дрожь бросает! Я смотрю на остатки чая, морщусь и жду нового вопроса. Но сержант Зэйлер его не задает. Она ждет ответа.
   – Послушайте, вам нужно лишь убедиться, что Мэри жива. Ее адрес: Мегсон-Кресент, дом номер пятнадцать...
   – Это Уинстэнли-Истейт?
   – Да, вроде бы... – мямлю я. Раз утверждаю, что не знакома с Мэри, то уверенно говорить нельзя.
   – Мегсон-Кресент – кандидат на звание самой неблагополучной улицы Спиллинга. На первых этажах там даже окна не стеклят, потому что все равно выбьют, проще досками заколотить! – Шарлотта Зэйлер выразительно поднимает брови. – Мэри Трелиз – непризнанный талант? Судя по адресу, ее работы продаются не слишком успешно.
   Меня душит истерический смех.
   – Да они вообще не продаются!
   – Выходит, у нее есть другой источник дохода?
   – Не знаю.
   – Неужели? Рут, по-вашему, я не способна распознать ложь? По-вашему, я никогда не сталкиваюсь со лжецами? Увы, сталкиваюсь, причем наивысшей пробы! Хотите, расскажу, какие они?
   – Я не лгунья. Я не знакома с Мэри и ни разу не слышала о ней до того как Эйден... Эйден сказал...
   – Сказал, что много лет назад ее убил?
   – Да. – Собственный голос кажется чужим и доносится будто издалека.
   – Вы паникуете, Рут, и лжете не краснея, уж простите за шаблон. – Шарлотта Зэйлер откидывается на спинку стула и сладко зевает. – А мог Эйден убить другую Мэри Трелиз? – спрашивает она таким тоном, словно кроссворд разгадывает. – Вообще-то Трелиз не самая распространенная фамилия, но вдруг...
   – Не-ет, – срывающимся голосом отвечаю я. – Когда я сказала, что она художница возрастом около сорока, что живет на Мегсон-Кресент, что у нее длинные черные локоны с обильной проседью, он ее явно узнал. (В лице Эйдена тогда читалось не только узнавание, но и мертвенный ужас.) Это та самая женщина, которую он якобы убил. И я вовсе не лгу, зачем мне?
   – Обильная проседь, хотя Мэри, возможно, нет и сорока? Впрочем, брюнеты рано седеют. – Шарлотта Зэйлер барабанит пальцами по столу и хмурится. – Получается, вы ее видели. Раз упомянули обильную проседь, то наверняка видели, хотя, возможно, и не познакомились.
   Я подавленно молчу.
   – Или, может, вы фотографию видели? Нет, вряд ли. Фотография бы вас не успокоила. Эйден сказал, что убил Мэри, и вам нужно было увидеть ее живую. Абсурдность ситуации – ведь человек заявил, что он убийца! – не напугала вас, вы решили найти убитую. И чудо – она оказалась живой. Так все было?
   Надо успокоиться, представить, что Шарлотты здесь нет, что я одна в кабинете...
   – Чем дальше, тем интереснее, – бормочет сержант Зэйлер. – Ладно, задам вопрос попроще. Зачем вы пришли? Поболтать со мной ни о чем?
   – Что, простите?
   – Зачем вы пришли? Эйден никого не убивал – хорошо. Мэри Трелиз жива – замечательно! От меня-то что требуется?
   Вот теперь я в своей тарелке.
   – Пожалуйста, проверьте, что сказанное мной правда! И если это так, поговорите с Эйденом, убедите его! У меня ничего не получилось, но вы полиция, вас он послушает.
   – Если это так? Иными словами, вы не стопроцентно уверены, что Эйден не убивал ту женщину? Рут, вы понимаете, что говорите?
   – Я-то абсолютно уверена, но... вдруг эта женщина не Мэри Трелиз? Вдруг... наверное, звучит глупо, но вдруг эта женщина просто похожа на Мэри, ее родственница или... или... – «Или выдает себя за Мэри», – едва не добавляю я, но вовремя сдерживаюсь: нельзя выставлять себя совсем уж идиоткой! – Полиция может выяснить то, что мне не под силу.
   – Полиция может что-то выяснить, только если расследует преступление, а по вашим словам, преступление не совершено, так что расследовать нечего. – Шарлотта Зэйлер умолкает. Просто задумалась или ей надоело меня слушать? – Лично у меня три вопроса. Первый: убил ли Эйден женщину, известную вам как Мэри Трелиз, ту, о которой вы говорите?
   – Нет, не убивал. Это невозможно. Она жива.
   – Замечательно. Тогда вопрос номер два: убил ли он другую женщину по имени Мэри Трелиз? И наконец, вопрос номер три: он вообще кого-нибудь убил? Вдруг где-то лежит тело и ждет, чтобы его нашли? Хотя за годы оно наверняка разложилось...
   – Нет, я знаю Эйдена, он никого не убивал.
   Шарлотта с шумом выдыхает.
   – В таком случае вам нужно к психотерапевту, а не в полицию.
   – Нет, Эйден здоров! – качаю головой я. – В остальных ситуациях он ведет себя совершенно нормально, даже на стресс нормально реагирует, поэтому я и волнуюсь. (Неужели... сержант Зэйлер задавала бессмысленные вопросы о работе и арендной плате с одной целью – проверить, как я реагирую на стресс?) Вы слышали о синдроме Котара? Ну, когда человек живет в плену своих иллюзий?
   – Нет, я слышала только о «Боге как иллюзии».
   – Синдром Котара – душевное расстройство, при котором человек страдает от депрессии и низкой самооценки. Например, уверен, что смертельно болен.
   – Будь у меня этот синдром, не пережила бы, что выкуриваю по пятнадцать сигарет в день! – ухмыляется Шарлотта, но меня ее шутки не интересуют.
   – Насколько я разобрала, а я изучила немало литературы, мутаций у этого синдрома нет. О других расстройствах, при которых больные приписывают себе убийства живых и здравствующих людей, я не слышала и от психологического объяснения давно отказалась. Эйден вряд ли совершил тяжкое преступление, просто... боюсь, случится что-то ужасное! – выдаю я неожиданно для себя самой. – Я очень боюсь, а чего – не знаю сама.
   Шарлотта Зэйлер смотрит на меня долго и пристально.
   – А подробности того, что совершил, – или думает, что совершил, – Эйден не сообщил? Где, когда и почему он убил Мэри Трелиз?
   – Все, что знаю, я уже изложила. Эйден сказал, что убил ее много лет назад.
   – Сколько именно лет назад?
   – Он не уточнил.
   – А где и когда?
   – Тоже не сказал.
   – В каких они были отношениях? Где и при каких обстоятельствах встретились?
   – Сколько раз повторять, я не знаю!
   – Мне показалось, Эйден хотел вам довериться. Может, хотел, да передумал? Как он на расспросы отреагировал?
   – Я его не расспрашивала.
   – Не расспрашивали? Почему?
   – Ну... один вопрос я все-таки задала – спросила, было ли убийство случайным. Эйден взглянул так, словно я нож ему в спину вонзила! Мы заранее договорились: никаких вопросов. Он слово сдержал, а я нет.
   – Ясное дело, – кивает сержант Зэйлер, – вы не поверили, что он способен умышленно кому-то навредить. И что он сказал?
   – Ничего. Только смерил меня выразительным взглядом.
   – И вы больше ни о чем не спросили?
   – Нет.
   – Извините, но это абсолютно нелогично. В такой ситуации любой бы пристал с расспросами. Как же вы удержались?
   – Так вы поможете мне или нет? – собрав остаток сил, спрашиваю я.
   – Как помочь, если вы утаиваете больше половины важной, с вашей точки зрения, информации, – при условии, что вообще все не сочинили? Для человека, которому нужна помощь, тактика престранная. Эйден признался в убийстве тринадцатого декабря прошлого года. Почему же вы прождали два с половиной месяца, прежде чем обратиться за помощью?
   – Надеялась сама разобраться, – бормочу я, понимая, как неубедительно звучит правда.
   – Мне во всем мерещатся махинации, такой уж у меня пунктик, – сокрушенно говорит Шарлотта. – В этом случае пока не понятно, кого избрали на роль жертвы – вас или меня. Создается впечатление, что все это чистой воды хохма.
   Я холодею. Пытаюсь представить себе большую красную кнопку. Сейчас нажму на нее – и черные мысли исчезнут. Нажимаю, давлю, но не помогает. Автор книги, в которой я прочла этот совет, – самый настоящий лгун.
   Заговоры и махинации – именно их я боюсь больше всего. Похоже, я сильно ошибалась и мой кошмар начался не с памятной поездки в Лондон, а куда раньше. Список возможных отправных точек бесконечен: встреча с Мэри Трелиз, знакомство с Ним и Ею, появление на свет в ипостаси дочери Годфри и Инге Басси.
   Сержант примирительно поднимает руки:
   – Не волнуйтесь, если преступление действительно совершено, я приложу все силы, чтобы в нем разобраться!
   Но ее слова не утешают. Эйден и Мэри Трелиз сговорились против меня. Если это правда, подробности мне не нужны. Я... я их не вынесу! С ней он был, когда не ночевал дома?
   Я встаю и снова морщусь от боли в ноге.
   – Напрасно я сюда пришла... Извините меня!
   – Все в порядке, Рут. Прошу вас, присядьте! Чтобы помочь вам, мне нужно письменное заявление.
   – Нет! Ничего писать не буду! Я передумала.
   – Рут, пожалуйста, успокойтесь.
   – Я знаю законы! Свидетельские показания вы из меня не вырвете! Никакого преступления я не совершила, поэтому арестовать меня вы не имеете права, и мне можно уйти.
   Я распахиваю дверь и шагаю по коридору, но быстро не получается, и сержант Зэйлер тут же меня нагоняет. Она идет рядом и молчит, пока мы не выбираемся на крыльцо, где ветер встречает ледяной пощечиной. Шарлотта смотрит на свои длинные ногти и насвистывает, словно оказалась в моей компании по чистой случайности.
   – Знаете, Рут, какой завтра день? – как ни в чем не бывало спрашивает она.
   – Нет.
   – День моей помолвки. По этому случаю устраиваю небольшую вечеринку. Вы... вы же не выскочите из торта с криками «Сюрприз! Сюрприз!»? Надеюсь, ваша проблема с моей помолвкой не связана? А если все-таки связана, надеюсь, не по инициативе некоего Колина Селлерса?
   Я резко поворачиваюсь к ней:
   – Не понимаю, о чем речь. Пожалуйста, забудьте все, что я наговорила!
   Я бросаюсь бежать. К счастью, Шарлотта меня не преследует, лишь кричит вслед, что мы обязательно увидимся. Захлопнув дверцу машины, я продолжаю чувствовать, как ее глаза буравят затылок.
   Шарлотта знает, где я живу, и в покое не оставит, но это потом. Только бы отделаться от нее сейчас, и все образуется.
   Завожу мотор, блокирую дверцы и так быстро даю задний ход, что шины скрипят. Вскоре я уже на трассе и Шарлотту больше не вижу. Слава богу!
   Почему я дрожу от холода? Потому что забыла куртку. Куртка осталась в кабинете на спинке стула. В правом кармане лежит мятая вырезка со статьей о Шарлотте Зэйлер.

2
1/03/2008

   «Кто-то должен сказать пару слов, – размышляла Чарли, – небольшую речь произнести». Черт, слишком поздно. Почему это пришло ей в голову лишь сейчас? И сама не позаботилась, и Саймон вряд ли потрудился. Если только не приготовил сюрприз... «Ну конечно, сюрприз, размечталась, – одернула себя Чарли. – По части организации помолвок он еще больший профан, чем я!» Чарли рассмеялась, представив, как Саймон стучит вилкой по стакану и говорит: «Вообще-то я не привык...» Лучшего начала для воображаемой речи не придумаешь: слово «не привык» идеально выражает сущность Саймона Уотерхауса.
   «Заставлю его, – решила Чарли, перебирая всевозможные угрозы. – В конце концов, кто затеял вечеринку? Заставлю подняться и перед сотней людей поклясться в вечной любви». Господи, сколько гостей – болтают, смеются, некоторые даже танцуют. Чарли демонстративно от них отвернулась. Почему гостям веселее, чем ей?
   Она подлила себе шампанского, приподняла желтую скатерть, наклонилась, чтобы сунуть пустую бутылку под стол, и пожалела, что не может остаться под столом навечно или как минимум до конца сегодняшнего празднества. До жути не хотелось растягивать губы в лучезарной улыбке: да, мол, этот чудесный вечер в мою честь.
   Отчасти проблема заключалась в том, где именно происходило веселье. Ни Саймон, ни Чарли не желали устраивать помолвку дома, поэтому вся огромная толпа – они сами, друзья, родственники и коллеги – стали гостями (разумеется, не бесплатно) паба «Солодовая лопата» в Хамблсфорде. Насколько знала Чарли, о существовании этого местечка никто из приглашенных даже не подозревал. «Солодовая лопата» оказалась первым заведением, где взяли телефонную трубку и на вопрос «У вас есть банкетный зал?» дали положительный ответ. Продолжать обзвон не было ни времени, ни желания, поэтому Чарли решила попробовать. Хамблсфорд – чудесная деревенька с полем для гольфа, поклонным крестом и церковью на площади, а «Солодовая лопата» оказалась премиленьким белым домиком с соломенной крышей и ящиками с красными и желтыми цветами на окнах. Располагался паб очень выигрышно – напротив ручья с мостиком – и идеально соответствовал планам Чарли.
   А в планах этих значилась не только помолвка, но и массированное очковтирательство. Зачем только Саймон затеял эту вечеринку, совершенно ведь не в его духе! Неужели решил пропиарить их отношения? Получается, что так, но стоило спросить его об этом, проблеял невнятное: «Разве не так полагается?»
   И дело тут вовсе не в желании угодить матери. Кэтлин Уотерхаус по пабам не разгуливает, единственное публичное место, которое она посещает, – дом престарелых, где работает на полставки. Саймон больше недели уговаривал мать и добился согласия с оговоркой, что она посидит с гостями лишь час. Неужели и вправду уйдет в девять и ни минутой позже? Сильно напудренная Кэтлин явилась ровно в восемь с мужем Майклом под руку: «Сынок, надеюсь, мы не первые?» Саймон с Чарли шумно радовались их приходу, но ответной радости не наблюдалось. О подарке Кэтлин не позаботилась, а вместо дежурного «поздравляю» сказала Чарли: «Милочка, ты в курсе, что мы только на час? Саймон предупредил? Не люблю пьяные компании и шумные сборища». На столике у входа красовалась батарея бутылок и пивных банок. Глаза Кэтлин расширились от ужаса, и Чарли подумала: «Неужели я добровольно связываю себя брачными узами с сыном воинствующей трезвенницы?»
   Оставив наконец бутылку в покое, Чарли повернула голову и увидела что-то блестящее. Серебристая лодочка на шпильке такой высоты, что бледная стопа изгибается под немыслимым углом, плавно переходя в шоколадную от автозагара лодыжку. Стейси, жена детектива Колина Селлерса, игриво толкнула Чарли бедром, и та чуть не потеряла равновесие. «Прячешься, принцесса-невеста? – не спросила, а пропела Стейси. – Мы с Колином такой подарочек вам принесли – закачаешься!»
   Чарли нисколько в этом не сомневалась. Свою машину Стейси украшала стикерами с надписями вроде: «Если хочешь – не молчи, посигналь, намекни». Иными словами, вкус у нее был более чем посредственный, причем во всем, даже в выборе мужа. Уже много лет Колин Селлерс кувыркался в постели с певичкой Сьюки Китсон, и об этом знали все, кроме тупой как пробка Стейси.
   Лишь когда Стейси отстала, Чарли вынырнула из-под стола и взглянула на часы. Без четверти девять – до ухода родителей Саймона пятнадцать минут. Если Кэтлин сдержит слово, можно будет включить музыку на нормальную громкость, а пока слова песни «Капли сочувствия» едва слышались. Убавить громкость попросила Кэтлин, заявив, что этого кошмара не вынести.
   Чарли покрутила головой, пытаясь за силуэтами гостей разглядеть будущую свекровь. «Будущая свекровь, о господи!» Но следующая мысль оказалась еще ужаснее – даже слезы на глаза навернулись. «Не будет этого! Саймон не захочет на мне жениться, в самый последний момент передумает!»
   «Может, и к лучшему, если передумает?» – далеко не в первый раз спросила себя Чарли. Неужели она хочет, чтобы Саймон, запутавшись в собственной глупости и неопытности, связал себя узами брака, который нужен ей, но не ему? Чарли сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Хватит нелепых терзаний! Ведь это нелепость, самая настоящая нелепость! Ума у Саймона не отнимешь. Умные люди не предлагают пожениться, да еще так настойчиво, если сами этого не хотят, верно? «Неужели я такая же идиотка, как Стейси?» – с горечью подумала Чарли.
   Разноуровневым потолком банкетный зал напоминал сауну, но, увы, запущенную – об этом кричали и обои горчичного цвета в ромбик, и подъемные окна с грязными стеклами и облупленными рамами. Другими словами, владельцы «Солодовой лопаты» вкладывали средства исключительно в наружную отделку. «Очки втирать бесполезно», – решила Чарли, поднимая бокал в шутливом тосте, и огляделась по сторонам в поисках персонала, чтобы отключили отопление.
   Саймон у окна разговаривал с Крисом Гиббсом и его женой Дебби. Перехватить его взгляд не получилось. А если попробовать телепатию и мысленно телеграфировать ему слово «речь»? Не вышло. Тогда, может, «родители»? Где Кэтлин и Майкл? Чарли с раздражением поняла, что беспокоится о родителях Саймона больше, чем он сам. Пусть бы они общались с кем-нибудь приличным! Идеальные кандидаты – инспектор Пруст и его жена Лиззи. Впрочем, Пруст хоть и трезвенник, но способен запросто выдать оскорбительную колкость. Вот если он, по своему обыкновению, станет лишь кивать и поддакивать Лиззи, то все в порядке.
   Чарли очень нравилась жена инспектора. Среднего роста, хрупкая, с белым ежиком волос – кто скажет, что Лиззи уже под шестьдесят? Ни капли надменности или высокомерия, лишь спокойствие и уверенность в себе; она умела приспосабливаться к любым обстоятельствам и буквально излучала доброжелательность. Чарли мучилась угрызениями совести, ведь это она придумала Лиззи прозвище – Снежная баба. Пруст, конечно, холодный мизантроп, но его жена тут при чем? Тем более кто, кроме Лиззи, способен растопить его ледяное сердце?
   Джайлс и Лиззи Пруст стояли у буфетной стойки и болтали с Колином Селлерсом. Судя по красному, покрытому испариной лицу, Селлерс уже как следует набрался, хотя Пруста это не возмущало. Впрочем, Снеговик вообще скуп на эмоции, и присутствие краснолицего пропойцы абсолютно ничего не изменило. В памяти Чарли встрепенулась смутная тревога. Что такое? При чем тут Селлерс? Ах да... та женщина, назвавшаяся Рут Басси... Чарли спросила, не Колин Селлерс ли подбил ее рассказать нелепицу про дружка, якобы убившего женщину, которая живет себе припеваючи. Вчера Чарли допускала, что это дурацкая шутка и раскроется на сегодняшней вечеринке...
   О той женщине, как бы ее ни звали, думать совершенно не хотелось. На вид – воплощение невинности: золотистые локоны до середины спины, вытертые джинсы и романтическая блузка с цветочной вышивкой, тошнотворно женственные туфли с лентой вокруг лодыжек. Ни колготок, ни носков – разумеется, ее трясло от холода. А вдруг... Вдруг все это было просчитано? И умоляющие глаза, и беспомощные жесты... Чарли почти поверила в байку, но потом в кармане куртки, забытой Рут на стуле, обнаружила газетную вырезку с собственной фотографией. Тогда Чарли даже замутило, пришлось сесть и закрыть глаза, а ночью долго не удавалось заснуть: какие только мысли не лезли в голову! Неудивительно, что вечеринка вызывала одно лишь раздражение.
   За спиной раздался знакомый смех. Чарли обернулась. Неужели папа и мама общаются с родителями Саймона? Этого еще не хватало! Но дело обстояло именно так: Кэтлин и Майкл Уотерхаус жались к стене и храбро противостояли атаке в виде анекдотов Говарда Зэйлера, отца Чарли, и неестественно громкого хохота ее матери, Линды. Улыбаться Уотерхаусы и не думали.
   Сил нет на это смотреть! Схватив бокал с шампанским, Чарли стала пробираться к двери. Маршрут эвакуации, иначе не скажешь! Уже на пороге она обернулась и перехватила взгляд Саймона. Тот быстро отвел глаза и кивнул Дебби Гиббс. Убранные в пучок волосы, длинное черное платье с воротником-стойкой, вроде бы обтягивающее, но не вульгарное, – Дебби казалась воплощением элегантности. «Спасибо за праздник, мать твою!» – прошипела Чарли и бросилась по лестнице крыльца, облив брюки шампанским. Конечно, гости пришли к ним с Саймоном, а не к владельцам «Солодовой лопаты», и их нужно развлекать, но разве трудно подарить хоть одну улыбку? Неужели Саймон думает, что показных поцелуев с объятиями вполне достаточно? Может, добрым католикам запрещено улыбаться?
   Чарли с удовольствием окунулась в прохладу сумерек и присела на парапет. «Как хорошо!» – подумала она, хотя прекрасно понимала, что скоро замерзнет, закурила и услышала шаги. Кейт Комботекра! Ее муж Сэм – за вежливость и стремление угождать Селлерс и Гиббс звали его Степфордским мужем или попросту Степфордом – занял место Чарли в уголовной полиции и стал новым боссом Саймона. Так же, как Дебби Гиббс и Стейси Селлерс, Кейт пришла, что называется, при полном параде. Блестящее платье с открытыми плечами цветом напоминало Средиземное море в лучах полуденного солнца, ласково облегало полную фигуру Кейт и колыхалось в такт каждому движению, а золотистая шаль и золотистые лодочки прекрасно подчеркивали его необычный цвет.