Страница:
Но ничто уже не могло спасти доносчика. В ночь на 13-е мая Артузова арестовали. Две недели он отрицал, что является давним агентом германской и польской разведок, а 27 мая, не выдержав интенсивных допросов, признался.
О Тухачевском он заявил следующее:
"Штейнбокж (работник НКВД. - Б. С.) стал уверять, что если мы 270-го (агента, через которого поддерживалась связь с "Сюрпризом". - Б. С.) не выдадим, то немцы нас уничтожат. Пришлось на выдачу 270-го согласиться.. Это было тяжелейшим ударом для СССР. Ведь еще в 1932 году из его донесений мы узнали о существующей в СССР широкой военной организации, связанной с рейхсвером и работающей на немцев. Одним из представителей этой организации, по сообщению 270-го, был советский генерал Тургуев - под этой фамилией ездил в Германию Тухачевский".
Следующий допрос Артура Христиановича состоялся уже после казни участников "военно-фашистского заговора", 15 июня. Он послушно подтвердил оглашенную на суде над Тухачевским ахинею:
"...Ягода всё больше приоткрывал карты, и в конечном счете мне стало известно, что во главе антисоветского заговора стоят Рыков, Бухарин и Томский, а военных представляет Тухачевский. Их главной целью было восстановление капитализма в СССР. Они хотели восстановить всякого рода иностранные концессии, добиться выхода советской валюты на международный рынок, отменить ограничения на въезд и выезд иностранцев, объявить о свободном выборе форм землепользования - от колхоза до единоличного хозяйства. Затем - широкая амнистия политзаключенным, свобода слова, печати, собраний и, конечно же, свободные демократические выборы".
Программа, согласимся, не столь уж абсурдна и сильно напоминает ту, что осуществляется в России в последние годы перестройки и первые годы независимости. Беда, однако, в том, что прекраснодушные пожелания свободных демократических выборов и амнистии политзаключенным существовали лишь в фантазии следователей и подследственного, не имея никакого отношения к подлинным взглядам Бухарина и Ягоды, Рыкова и Тухачевского... А насчет союза заговорщиков с Германией фантазия Артузова разыгралась вовсю:
"Целью заговорщиков являлось достижение такого рода отношений между Германией и СССР, при которых немцы отказались бы от вооруженного нападения на Советский Союз после захвата власти заговорщиками. Гитлер на это согласился, правда, при условии, что проживающим в СССР немцам будет обеспечено право экстерриториальности, что германские промышленники получат возможность иметь концессии, что мы не будем возражать, если вермахт займет Литву, Латвию и Эстонию. Если эти условия будут выполнены, то Гитлер даже обещал помощь в реализации задач антисоветского заговора".
Почему-то никому не бросился в глаза идиотизм поведения тех, кто будто бы готовил военный переворот. Зачем, интересно, руководителям Красной Армии разрешения на свержение Сталина надо было спрашивать у Гитлера? И отчего вдруг Гитлер должен торжественно обещать отказаться от нападения на Советский Союз, если для такого нападения у него пока что нет ни сил, ни средств? И как может Германия помочь заговорщикам свергнуть Сталина? Разве что дивизии вермахта по воздуху в Москву перебросит?
Позднее Артузов кровью написал на тюремной квитанции, что он никогда не был немецким шпионом. И привел ряд доказательств, в частности, что любой германский агент на его месте "позаботился бы получить через немцев какой-либо транзитный документ для отъезда за границу". На это внимания не обратили. 21 августа 1937 года Артур Христианович был расстрелян.
Но что же представлял из себя агент "Сюрприз", доносивший о "генерале Турдееве"? Это был германский подданный Адольф Хайровский, уроженец Австрии и хорват по происхождению. Он с 1931 года являлся агентом разведки рейхсвера в Югославии и Албании, а в 1932 году, незадолго до вербовки ОГПУ, стал внештатным экспертом по делам авиации в Абвере. В Москве с самого начала с очень большим недоверием относились к донесениям Хайровского, поскольку сообщения о способе получения материалов и сами материалы были "малоправдоподобны" и больше напоминали "болтовню". Один из сотрудников советской резидентуры в Германии по кличке "Эрих" по поводу информации о "военной партии" писал:
"Как "Сюрприз", не работавший непосредственно в Абвере, может узнать настоящие фамилии агентов в чужой стране просто так? Ведь допустить, что в Абвере дела поставлены так скверно, что "Сюрприз", являющийся только экспертом по делам авиации, не получающий даже... жалованья (только за отдельные поручения), австриец, ставший несколько лет тому назад германским подданным, может так легко от отдельных работников узнавать такие конспиративные данные..."
Агент же А-270, на которого ссылался Артузов в своих показаниях и через которого только и поддерживалась связь с "Сюрпризом", сотрудниками ОГПУ подозревался в работе на германскую разведку. Это был, как и Хайровский, австриец, барон Курт фон Позан-нер, член национал-социалистической партии Германии. Еще до прихода Гитлера к власти он был сотрудником разведки НСДАП (из нее потом выросло ведомство Шелленберга). В 1931 году Позаннер сам явился в советское полпредство в Берлине и предложил свои услуги ОГПУ. Свое решение он мотивировал желанием отомстить партийному руководству, у которого впал в немилость. Похоже, что австрийский барон открыл список перебежчиков-мстителей. Позднее он пополнился полковником Олегом Пеньковским, мстившим руководству ГРУ за то, что так и не произвело его в генералы, и высокопоставленным сотрудником ЦРУ Олдричем Эймсом, мстившим своим начальникам, как он утверждал, за косность и нежелание использовать передовые методы работы. И судьба Позаннера была столь же печальна, как и у Пеньковского и Эймса. В марте 33-го А-270 был арестован немецкой полицией, через несколько дней выпущен, и сразу же после освобождения убит при загадочных обстоятельствах. Труп Позаннера, сильно обезображенный и с несколькими ножевыми и огнестрельными ранениями, нашли в лесу вблизи Потсдама.
Обстоятельства смерти А-270 позволяют предположить, что с советской разведкой он всё-таки не вёл двойной игры. Хотя, очевидно, более всего был озабочен получением денег любой ценой. Тот же "Эрих", как кажется, справедливо подозревал Позаннера в финансовой нечистоплотности:
"Парень нахально врет. Денег "Сюрпризу" не дал, а нужного самообладания при всовывании нам фальшивой расписки у него нет... Врал он сегодня не только в связи с деньгами, но вообще, заявив мне на вопрос, почему нет ничего интересного, что Конрад, Росинг и Штельце - все трое заболели, что лишает "Сюрприза" возможности видеться с ними... Я еще раз... подтверждаю свое мнение: с А-270 больше не тянуть... если он еще сегодня не провокатор, а просто мелкий жулик, то он станет и провокатором из-за колоссальной жадности к деньгам". Была разработана операция по проверке Позаннера, но провести ее не успели. Скорее всего, контрразведка рейхсвера установила, что барон связан с ОГПУ, и решила убрать предателя. Не исключено, что перед этим через Позаннера в Москву передавалась дезинформация, в том числе и насчет Тухачевского, и что Хайровский-"Сюрприз" как раз и исполнял роль двойного агента, помогая разоблачению А-270. Тогда вполне объяснимо последующее исчезновение "Сюрприза" из поля зрения советской разведки и полная фантастичность его сообщений о "генерале Турдееве".
Нельзя, впрочем, исключить, что Хайровский двойным агентом не был, а просто набивал себе цену (в буквальном смысле, увеличивая гонорары), сообщая информацию, основанную на слухах и его собственных домыслах, но зато будто бы относящуюся к самой высокопоставленной германской агентуре в СССР. Но в любом случае тогда, в 1932-1933 годах, руководители ОГПУ рассматривали сообщения "Сюрприза" и А-270 о Тухачевском как отражающие ранее легендированные данные в связи с операцией "Трест". И никаких мер против будущего маршала предпринято не было. А в 1937 году сообщения "Сюрприза" в его следственном деле не фигурировали. Ежову даже не нужно было создавать какую-то более или менее правдоподобную картину шпионской и заговорщической деятельности мнимых заговорщиков. Проще было добиться от арестованных подтверждения придуманного следователями.
Информацию о связях Тухачевского с германскими военными передавал и агент гестапо немецкий журналист Карл Виттиг, ранее откровенно симпатизировавший Чехословакии и имевший обширные связи в Праге. По заданию Службы Безопасности нацистской партии (СД) он в июле 1936-го сообщил своим чешским друзьям, что между рейхсвером и Красной Армией сохраняется тайная связь, несмотря на формальное прекращение сотрудничества в 1933 году, и что со стороны русских эту связь поддерживает Тухачевский. Однако здесь речь не шла о каких-то отношениях втайне от советского правительства и тем более направленных против него. Цель подобной дезинформации была очевидна напугать чехов двуличием Москвы, за спиной партнера по договору о взаимопомощи продолжающей секретное сотрудничество с Берлином, не скрывавшим намерений аннексировать часть чехословацкой территории. Эта история тоже не имела под собой реальной почвы. Аналогичная информация несколько месяцев спустя, как мы убедились, до смерти напугала Бенеша. Почти все люди, так или иначе связанные с делом Тухачевского, ненадолго пережили маршала и умерли, как правило, не своей смертью. Генералу Скоблину недолго пришлось пользоваться доверием германской разведки, завоеванным благодаря сообщению о "заговоре Тухачевского". 23 сентября 1937 года советские агенты похитили из Парижа руководителя РОВСа генерала Е. К. Миллера (два года спустя его расстреляли в лубянском подвале). Но старый генерал оставил записку, где указал, что отправляется на встречу с представителем германской разведки вместе со Скоблиным, в котором подозревает советского агента. После исчезновения Миллера Скоблину удалось обмануть коллег из Русского общевоинского союза и бежать. Но далеко уйти ему не удалось. Вот что рассказал Судоплатов:
"О Скоблине как об агенте гестапо впервые написала газета "Правда" в 1937 году. Статья была согласована с руководством разведки и опубликована, чтобы отвлечь внимание от обвинений в причастности советской разведки к похищению генерала Миллера... Единственным упоминанием в деле Скоблина является ссылка на его обманный маневр, с помощью которого удалось заманить Миллера на явочную квартиру... где якобы должна была состояться его встреча с офицерами германской разведки. Там он и был задержан... Скоблин бежал из Парижа в Испанию на самолете... Погиб во время воздушного налета на Барселону..."
Единственное, что вызывает некоторое сомнение, так это то, будто Скоблин погиб от франкистской бомбы. Тут есть и другие версии. В. Александров в своей беллетристической по сути книге приводит жуткую историю, как в Барселонском порту похожего на Скоблина человека силой погрузили на борт советского судна, идущего в Одессу. И с тех пор бывшего генерала никто не видел. Думаю, что на самом деле Судоплатов прав, когда утверждает, что Скоблин погиб в Барселоне, а Александров - когда намекает, что отправиться в лучший мир ему помогли хозяева-чекисты. Знал Николай Васильевич довольно много, а после того, как засветился в записке Миллера, в качестве агента уже не представлял никакой ценности. Вывозить же его в Советский Союз для допросов и последующей ликвидации смысла не было. Ведь ничего нового и важного сообщить Скоблин при всем желании не мог. Зато охваченная гражданской войной Испания представляла собой куда более подходящее место для устранения провалившегося агента. Барселону часто бомбила авиация мятежного генерала Франко и поддерживавший его германский легион "Кондор". Скорее всего, кто-то из коллег Судоплатова во время одного из налетов помог генералу Скоблину покинуть грешную землю старым проверенным способом - выстрелом в затылок. А труп потом списали на неприятельскую авиацию.
Маршала Блюхера арестовали 22 октября 1938 года по обвинению в заговоре и шпионаже в пользу Японии. Потрясенный маршал сначала всё отрицал. Тогда его стали методично избивать (Тухачевскому в этом отношении повезло больше - его как будто не били). Бывшая врач Лефортовской тюрьмы Розенблюм вспоминала, что, когда оказывала помощь арестованному Блюхеру, на лице маршала имелись обильные кровоподтеки, под глазом имелся большой синяк, причем удар был настолько сильный, что произошло глазное кровоизлияние, Василий Константинович рассказывал "наседке"-сокамернику:
"Физическое воздействие... Как будто ничего не болит, а фактически всё болит".
Когда следователи в присутствии Берии избивали Блюхера резиновыми дубинками, несчастный маршал кричал:
"Сталин, слышишь ли ты, как меня истязают?"
В результате Блюхер признал связь с "правотроцкистской организацией", то есть всё с тем же "военно-фашистским заговором" Тухачевского, участников которого сам осудил на смерть полутора годами раньше. Но вот в том, что он японский шпион, Василий Константинович упорно не хотел признаваться. Допросы "с пристрастием" продолжались. 9 ноября 1938 года заплечных дел мастера переусердствовали: Блюхер скончался от закупорки легочной артерии тромбом, образовавшимся в венах таза. Вероятно, такие же избиения ждали бы Тухачевского, не признайся он достаточно быстро. Но Михаил Николаевич довольно скоро пришел к выводу, что судьба его предрешена, и не стал тянуть время.
Еще один из судей Тухачевского, командарм Н. Д. Каширин, будучи арестован 19 августа 1937 года, всего через два с небольшим месяца после того, как сам был членом Специального присутствия, написал Ежову, что тогда, 11 июня, он "чувствовал себя подсудимым, а не судьей". Его тоже притянули к "заговору Тухачевского" и расстреляли годом позже, 14 июня 1938 г.
Против бывшего начальника Штаба РККА маршала А. И. Егорова, одобрившего на Военном Совете расправу над Тухачевским и его товарищами, применили тот же самый прием, что и против Михаила Николаевича. Жена Егорова Т. А. Цешковская была объявлена польской шпионкой и арестована. Маршал 25 января 1938 года был снят с должности и направлен командовать Закавказским военным округом. При этом в постановлении Политбюро утверждалось, что он "пытался установить контакт с заговорщиками через Тухачевского", а также "решил организовать и свою собственную антипартийного характера группу, в которую он вовлек т. Дыбенко и пытался вовлечь в нее т. Буденного" Егоров 28 февраля обратился со слезным письмом к Ворошилову:
"Я не безгрешен... Но со всей, решительностью скажу, что я тотчас же перегрыз бы горло всякому, кто осмелился бы говорить и призывать к смене руководства... Дорогой Климент Ефремович! Я переживаю исключительно тяжелую моральную депрессию. Я знаю и сознаю, что показания врагов народа, несмотря на их вопиющую гнусность и клеветничество, надо тщательно проверить. Но я об одном не могу не сказать, а именно: конечно, партия должна получить исчерпывающие данные для окончательного решения моей судьбы. Решение будет являться следствием анализа показаний врагов против меня и анализом моей личности и совокупности всех моих личных свойств... Я подал записку Сталину с просьбой принять меня хоть на несколько минут в этот исключительный для коей жизни период. Ответа нет. Я хочу в личной беседе заявить ему, что всё то светлое прошлое, наша совместная работа на фронте остается и впредь для меня самым дорогим моментом жизни и что это прошлое я никогда и никому не позволял чернить, а тем более не допускал и не могу допустить, чтобы я хоть в мыслях мог изменить этому прошлому и сделаться не только уже на деле, но и в помыслах врагом партии и народа. Прошу Вас, Климент Ефремович, посодействовать в приеме меня тов. Сталиным... Еще раз заявляю Вам как своему непосредственному начальнику, соратнику по боевым дням гражданской войны и старому другу (как выразились Вы в своем приветствии по случаю моего пятидесятилетия), что моя политическая честность непоколебима как к партии, так к родине и народу".
Но Сталин Егорова, в отличие от Тухачевского, так и не принял. Теперь уже не было нужды поддерживать какие-то иллюзии у опального маршала; никаких резких движений, зная характер Егорова, Иосиф Виссарионович от него всё равно не ожидал. Друг и соратник Клим ничем не помог. 2 марта Егорова вывели из кандидатов в члены ЦК. На следующий день он вновь написал Ворошилову:
"Это тяжелейшее для меня политическое решение партии признаю абсолютно и единственно правильным, ибо этого требует непоколебимость авторитета ЦК ВКП (б), как руководящего органа нашей великой партии... Вы простите меня, Климент Ефремович, что я надоедаю Вам своими письмами. Но Вы, я надеюсь, понимаете исключительную тяжесть моего переживания, складывающегося из двух, совершенно различных по своему существу, положений.
Во-первых, сложившаяся вокруг меня невообразимая и неописуемая обстановка политического пачкания меня врагами народа и, во-вторых, убийственный факт вопиющего преступления перед родиной бывшей моей жены, является неоспоримым фактом, то первое, то есть политическое пачкание меня врагами и предателями народа, является совершенно необъяснимым, и я вправе назвать его трагическим случаем моей жизни.
Чем объяснить эту, сложившуюся вокруг меня, чудовищную обстановку, когда для нее нет никакой политической базы и никогда не было такого случая, чтобы меня, или в моем присутствии, кто-либо призывал к выступлению против руководства партии, Советской власти и Красной Армии, то есть вербовал как заговорщика, врага и предателя".
Егоров всё еще на что-то надеялся, еще верил, что старый друг не выдаст, еще доказывал свою невиновность очевидными, как казалось маршалу, вещами:
"Дорогой Климент Ефремович! Я провел в рядах нашей родной Красной Армии все 20 лет, начиная с первых дней ее зарождения еще на фронте в 1917 г. Я провел в ее рядах годы исключительной героической борьбы, где я не щадил ни сил, ни своей жизни, твердо вступив на путь Советской власти, после того, как порвал безвозвратно с прошлым моей жизни (офицерская среда, народническая идеология и абсолютно всякую связь, связь, с кем бы то ни было, из несоветских элементов или организаций), порвал все мосты и мостики, и нет той силы, которая могла бы меня вернуть к этим старым и умершим для меня людям и их позициям. В этом я также абсолютно безгрешен и чист перед партией и родиной. Свидетелем моей работы на фронтах и преданности Советской власти являетесь Вы, Климент Ефремович, и я обращаюсь к вождю нашей партии, учителю моей политической юности в рядах нашей партии т. Сталину и смею верить, что и он не откажет засвидетельствовать эту мою преданность делу Советской власти. Пролитая мною кровь в рядах РККА в борьбе с врагами на полях сражений навеки спаяла меня с Октябрьской революцией и нашей великой партией. Неужели теперь, в дни побед и торжества социализма, я скатился в пропасть предательства и измены своей родине и своему народу, измены тому делу, которому с момента признания мною Советской власти я отдал всего себя - мои силы, разум, совесть и жизнь. Нет, этого никогда не было и не будет".
Свидетельствовать о преданности Егорова Советской власти Ворошилов не стал. А от "вождя и учителя" ответ пришел довольно скоро. 27 марта Егорова арестовали. Дальше - по стандартной схеме: отрицание вины - пытки признание всех нелепых обвинений и оговор товарищей. По свидетельству одного из чекистов, Ежов пообещал Егорову сохранить жизнь, если он "раскается и вскроет преступную деятельность других лиц". Егоров вскрыл, но Ежов при всем желании обещания исполнить не мог: его сняли с поста наркома внутренних дел еще до окончания следствия по делу маршала. Расстреляли Егорова уже при Берии, в день Красной Армии - 23 февраля 1939 года.
Не спасли Егорова ни дружба с Ворошиловым, ни то, что значительную часть гражданской войны провел вместе с Климентом Ефремовичем и Иосифом Виссарионовичем, никогда не оспаривал их мнения по принципиальным вопросам и послушно возвеличивал роль Сталина в гражданской войне. В глазах диктатора перевесило прошлое членство маршала в партии левых эсеров и сравнительно высокий чин его в царской армии - полковник.
Достоверно не известно, писал ли Тухачевский письма Сталину и Ворошилову в короткий промежуток времени от снятия с поста заместителя наркома обороны и до момента ареста. В любом случае, их тексты до наших дней не дошли. Но если писал, то, вероятно, в том же духе, что и Егоров. Только о дружбе с Ворошиловым, разумеется, не упоминал, поскольку отношения у них с Климентом Ефремовичем были как у кошки с собакой. А вот душевное состояние в те дни у Михаила Николаевича наверняка было таким же, как и у Александра Ильича Егорова. Тухачевский прекрасно знал, что ни в каком заговоре, а тем более шпионаже, не виноват, и с тем большим недоумением и ужасом наблюдал, как после ареста Кузьминой и ссылки в Куйбышев нарастает отчуждение окружающих.
Кстати сказать, мне бросилось в глаза, что из большинства тех военных, что арестовали после суда над Тухачевским, признания приходилось выколачивать с помощью мер физического воздействия. На примере участников "военно-фашистского заговора", большинство из которых, замечу, бить не потребовалось, они убедились, что признание вины и раскаянье от расстрела не спасают, и пытались сохранять стойкость до конца. Только мало кому это удавалось. Имя же Тухачевского вплоть до смерти Сталина было непременным атрибутом почти всех "военных заговоров", придумываемых людьми Ежова и Берии, символом самого черного и подлого предательства.
Не очень надолго пережил Михаила Николаевича Тухачевского и главный архитектор его дела Николай Иванович Ежов. "Чистку" в партии и армии пора было на время приостановить. Надвигалась вторая мировая война, и вскоре часть уцелевших военных, главным образом тех, кто так ничего и не подписал, выпустили, и вернули в ряды Красной Армии. Ежова же с поста наркома внутренних дел без особого шума убрали. Хотя случилось это 24 ноября 1938 года, в газетах о смещении Ежова было объявлено только 8 декабря. Любопытно, что за три дня до падения бывшего любимого сталинского "железного наркома", 21 ноября, при загадочных обстоятельствах в подмосковном .санатории умерла жена Николая Ивановича Евгения Соломоновна Хаютина. Впоследствии ее, как и любовницу Тухачевского и жену Егорова, объявили шпионкой. По Москве ползли слухи, что Ежов отравил свою дорогую супругу, опасаясь каких-то разоблачений с ее стороны. С не меньшим успехом, правда, можно предположить, что Хаютину убрали люди Берии, несколькими месяцами ранее навязанного Ежову в заместители. Ведь на мертвую гораздо проще было навесить обвинения хоть в шпионаже, хоть в терроре, а затем притянуть к ним и уже впавшего в немилость у Сталина мужа жертвы. Мавр Ежов тоже должен был уйти. Арестовали его 10 апреля 1939 года. На следствии Николай Иванович послушно показал, что давно подозревал жену в шпионских связях. К делу привлекли и бывшего любовника Хаютиной писателя Исаака Бабеля и сконструировали из всех троих шпионско-террористическую группу, замыслившую убить Сталина. Помимо традиционных заговора, шпионажа и подготовки терактов, Ежову добавили и более оригинальные, зато полностью соответствующие истине обвинения: в фальсификации уголовных дел и гомосексуализме (по тем временам, напомню, уголовно наказуемое деяние). На следствии Николай Иванович всё признавал. Его даже бить не пришлось. Ежов слишком хорошо знал, как развязывают языки, и не имел ни малейшего желания испытать на своей шкуре весь букет методов физического воздействия. А вот на суде отрицал всё, кроме гомосексуализма. Да еще покаялся, но довольно своеобразно:
"Есть и такие преступления, за которые меня можно и расстрелять... Я почистил 14 тысяч чекистов. Но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил... Везде я чистил чекистов. Не чистил их только лишь в Москве, Ленинграде и на Северном Кавказе. Я считал их честными, а на деле же получилось, что я под своим крылышком укрывал диверсантов, вредителей, шпионов и других мастей врагов народа".
Николая Ивановича, конечно же, расстреляли. Произошло это 4 февраля 1940 года. Подобно Тухачевскому, Якиру и многим другим, Ежов умер со словами: "Да здравствует Сталин!" Парадоксально, но эта здравица объединяла в предсмертные минуты и жертв, и палачей, в одночасье превратившихся в жертв.
Погибло и большинство родных и близких Тухачевского, арестованных вслед за ним. Третью жену, Нину Евгеньевну Гриневич, сначала заключили в лагерь, а в июле 1941 года расстреляли вместе с женами Уборевича и Гамарника. Мать маршала Мавра Петровна не отреклась от сына и умерла в лагере. Погибли в заключении все остававшиеся к 37-му году в живых братья Михаила Николаевича и сестра Софья. Другие сестры - Ольга, Елизавета и Мария - дожили до реабилитации в 57-м сестры. Уцелели обе дочери Светланы. Выжила и Юлия Кузьмина, освобожденная из лагеря 8 мая 1945-го - в день победы...
Михаилу Николаевичу Тухачевскому не довелось участвовать в той грянувшей 1 сентября 1939 года большой войне, к которой он готовился сам и готовил Красную Армию. Работы Тухачевского по военной теории и истории, хотя и были переизданы после его реабилитации (а некоторые впервые увидели свет только в самые последние годы), во многом неизбежно устарели и в общем-то довольно основательно забыты. В современной военной науке ссылаются на них редко.
Проведенные Тухачевским успешные операции против Колчака и Деникина давно уже не изучают в академиях, да и при жизни маршала им уделялось не так уж много внимания. Слишком очевидно было, что в будущей мировой войне масштабы и условия боевых действий будут другими. Крупнейшее же в своей жизни Варшавское сражение Михаил Николаевич проиграл по всем статьям. Что же и сегодня привлекает наше внимание к Тухачевскому? Периодически возобновляющиеся споры, был ли в действительности он заговорщиком? Да, конечно. В деле о "военно-фашистском заговоре", как и в жизни Тухачевского, остается еще немало загадок и тайн; и книга, которую вы прочитали, отнюдь не претендует на то, чтобы все из них разрешить и раскрыть раз и навсегда. Но главное, чем интересен Тухачевский и через шестьдесят лет после смерти, думаю, всё-таки заключается в другом - в его блестящей военной карьере. Михаил Николаевич теперь уже навеки остался самым молодым из советских маршалов. И то, что карьера была оборвана на взлете, резко и жестоко, придало ей трагический отсвет и некую абсолютную завершенность - почти одновременно с ней закончилась и земная жизнь маршала.
О Тухачевском он заявил следующее:
"Штейнбокж (работник НКВД. - Б. С.) стал уверять, что если мы 270-го (агента, через которого поддерживалась связь с "Сюрпризом". - Б. С.) не выдадим, то немцы нас уничтожат. Пришлось на выдачу 270-го согласиться.. Это было тяжелейшим ударом для СССР. Ведь еще в 1932 году из его донесений мы узнали о существующей в СССР широкой военной организации, связанной с рейхсвером и работающей на немцев. Одним из представителей этой организации, по сообщению 270-го, был советский генерал Тургуев - под этой фамилией ездил в Германию Тухачевский".
Следующий допрос Артура Христиановича состоялся уже после казни участников "военно-фашистского заговора", 15 июня. Он послушно подтвердил оглашенную на суде над Тухачевским ахинею:
"...Ягода всё больше приоткрывал карты, и в конечном счете мне стало известно, что во главе антисоветского заговора стоят Рыков, Бухарин и Томский, а военных представляет Тухачевский. Их главной целью было восстановление капитализма в СССР. Они хотели восстановить всякого рода иностранные концессии, добиться выхода советской валюты на международный рынок, отменить ограничения на въезд и выезд иностранцев, объявить о свободном выборе форм землепользования - от колхоза до единоличного хозяйства. Затем - широкая амнистия политзаключенным, свобода слова, печати, собраний и, конечно же, свободные демократические выборы".
Программа, согласимся, не столь уж абсурдна и сильно напоминает ту, что осуществляется в России в последние годы перестройки и первые годы независимости. Беда, однако, в том, что прекраснодушные пожелания свободных демократических выборов и амнистии политзаключенным существовали лишь в фантазии следователей и подследственного, не имея никакого отношения к подлинным взглядам Бухарина и Ягоды, Рыкова и Тухачевского... А насчет союза заговорщиков с Германией фантазия Артузова разыгралась вовсю:
"Целью заговорщиков являлось достижение такого рода отношений между Германией и СССР, при которых немцы отказались бы от вооруженного нападения на Советский Союз после захвата власти заговорщиками. Гитлер на это согласился, правда, при условии, что проживающим в СССР немцам будет обеспечено право экстерриториальности, что германские промышленники получат возможность иметь концессии, что мы не будем возражать, если вермахт займет Литву, Латвию и Эстонию. Если эти условия будут выполнены, то Гитлер даже обещал помощь в реализации задач антисоветского заговора".
Почему-то никому не бросился в глаза идиотизм поведения тех, кто будто бы готовил военный переворот. Зачем, интересно, руководителям Красной Армии разрешения на свержение Сталина надо было спрашивать у Гитлера? И отчего вдруг Гитлер должен торжественно обещать отказаться от нападения на Советский Союз, если для такого нападения у него пока что нет ни сил, ни средств? И как может Германия помочь заговорщикам свергнуть Сталина? Разве что дивизии вермахта по воздуху в Москву перебросит?
Позднее Артузов кровью написал на тюремной квитанции, что он никогда не был немецким шпионом. И привел ряд доказательств, в частности, что любой германский агент на его месте "позаботился бы получить через немцев какой-либо транзитный документ для отъезда за границу". На это внимания не обратили. 21 августа 1937 года Артур Христианович был расстрелян.
Но что же представлял из себя агент "Сюрприз", доносивший о "генерале Турдееве"? Это был германский подданный Адольф Хайровский, уроженец Австрии и хорват по происхождению. Он с 1931 года являлся агентом разведки рейхсвера в Югославии и Албании, а в 1932 году, незадолго до вербовки ОГПУ, стал внештатным экспертом по делам авиации в Абвере. В Москве с самого начала с очень большим недоверием относились к донесениям Хайровского, поскольку сообщения о способе получения материалов и сами материалы были "малоправдоподобны" и больше напоминали "болтовню". Один из сотрудников советской резидентуры в Германии по кличке "Эрих" по поводу информации о "военной партии" писал:
"Как "Сюрприз", не работавший непосредственно в Абвере, может узнать настоящие фамилии агентов в чужой стране просто так? Ведь допустить, что в Абвере дела поставлены так скверно, что "Сюрприз", являющийся только экспертом по делам авиации, не получающий даже... жалованья (только за отдельные поручения), австриец, ставший несколько лет тому назад германским подданным, может так легко от отдельных работников узнавать такие конспиративные данные..."
Агент же А-270, на которого ссылался Артузов в своих показаниях и через которого только и поддерживалась связь с "Сюрпризом", сотрудниками ОГПУ подозревался в работе на германскую разведку. Это был, как и Хайровский, австриец, барон Курт фон Позан-нер, член национал-социалистической партии Германии. Еще до прихода Гитлера к власти он был сотрудником разведки НСДАП (из нее потом выросло ведомство Шелленберга). В 1931 году Позаннер сам явился в советское полпредство в Берлине и предложил свои услуги ОГПУ. Свое решение он мотивировал желанием отомстить партийному руководству, у которого впал в немилость. Похоже, что австрийский барон открыл список перебежчиков-мстителей. Позднее он пополнился полковником Олегом Пеньковским, мстившим руководству ГРУ за то, что так и не произвело его в генералы, и высокопоставленным сотрудником ЦРУ Олдричем Эймсом, мстившим своим начальникам, как он утверждал, за косность и нежелание использовать передовые методы работы. И судьба Позаннера была столь же печальна, как и у Пеньковского и Эймса. В марте 33-го А-270 был арестован немецкой полицией, через несколько дней выпущен, и сразу же после освобождения убит при загадочных обстоятельствах. Труп Позаннера, сильно обезображенный и с несколькими ножевыми и огнестрельными ранениями, нашли в лесу вблизи Потсдама.
Обстоятельства смерти А-270 позволяют предположить, что с советской разведкой он всё-таки не вёл двойной игры. Хотя, очевидно, более всего был озабочен получением денег любой ценой. Тот же "Эрих", как кажется, справедливо подозревал Позаннера в финансовой нечистоплотности:
"Парень нахально врет. Денег "Сюрпризу" не дал, а нужного самообладания при всовывании нам фальшивой расписки у него нет... Врал он сегодня не только в связи с деньгами, но вообще, заявив мне на вопрос, почему нет ничего интересного, что Конрад, Росинг и Штельце - все трое заболели, что лишает "Сюрприза" возможности видеться с ними... Я еще раз... подтверждаю свое мнение: с А-270 больше не тянуть... если он еще сегодня не провокатор, а просто мелкий жулик, то он станет и провокатором из-за колоссальной жадности к деньгам". Была разработана операция по проверке Позаннера, но провести ее не успели. Скорее всего, контрразведка рейхсвера установила, что барон связан с ОГПУ, и решила убрать предателя. Не исключено, что перед этим через Позаннера в Москву передавалась дезинформация, в том числе и насчет Тухачевского, и что Хайровский-"Сюрприз" как раз и исполнял роль двойного агента, помогая разоблачению А-270. Тогда вполне объяснимо последующее исчезновение "Сюрприза" из поля зрения советской разведки и полная фантастичность его сообщений о "генерале Турдееве".
Нельзя, впрочем, исключить, что Хайровский двойным агентом не был, а просто набивал себе цену (в буквальном смысле, увеличивая гонорары), сообщая информацию, основанную на слухах и его собственных домыслах, но зато будто бы относящуюся к самой высокопоставленной германской агентуре в СССР. Но в любом случае тогда, в 1932-1933 годах, руководители ОГПУ рассматривали сообщения "Сюрприза" и А-270 о Тухачевском как отражающие ранее легендированные данные в связи с операцией "Трест". И никаких мер против будущего маршала предпринято не было. А в 1937 году сообщения "Сюрприза" в его следственном деле не фигурировали. Ежову даже не нужно было создавать какую-то более или менее правдоподобную картину шпионской и заговорщической деятельности мнимых заговорщиков. Проще было добиться от арестованных подтверждения придуманного следователями.
Информацию о связях Тухачевского с германскими военными передавал и агент гестапо немецкий журналист Карл Виттиг, ранее откровенно симпатизировавший Чехословакии и имевший обширные связи в Праге. По заданию Службы Безопасности нацистской партии (СД) он в июле 1936-го сообщил своим чешским друзьям, что между рейхсвером и Красной Армией сохраняется тайная связь, несмотря на формальное прекращение сотрудничества в 1933 году, и что со стороны русских эту связь поддерживает Тухачевский. Однако здесь речь не шла о каких-то отношениях втайне от советского правительства и тем более направленных против него. Цель подобной дезинформации была очевидна напугать чехов двуличием Москвы, за спиной партнера по договору о взаимопомощи продолжающей секретное сотрудничество с Берлином, не скрывавшим намерений аннексировать часть чехословацкой территории. Эта история тоже не имела под собой реальной почвы. Аналогичная информация несколько месяцев спустя, как мы убедились, до смерти напугала Бенеша. Почти все люди, так или иначе связанные с делом Тухачевского, ненадолго пережили маршала и умерли, как правило, не своей смертью. Генералу Скоблину недолго пришлось пользоваться доверием германской разведки, завоеванным благодаря сообщению о "заговоре Тухачевского". 23 сентября 1937 года советские агенты похитили из Парижа руководителя РОВСа генерала Е. К. Миллера (два года спустя его расстреляли в лубянском подвале). Но старый генерал оставил записку, где указал, что отправляется на встречу с представителем германской разведки вместе со Скоблиным, в котором подозревает советского агента. После исчезновения Миллера Скоблину удалось обмануть коллег из Русского общевоинского союза и бежать. Но далеко уйти ему не удалось. Вот что рассказал Судоплатов:
"О Скоблине как об агенте гестапо впервые написала газета "Правда" в 1937 году. Статья была согласована с руководством разведки и опубликована, чтобы отвлечь внимание от обвинений в причастности советской разведки к похищению генерала Миллера... Единственным упоминанием в деле Скоблина является ссылка на его обманный маневр, с помощью которого удалось заманить Миллера на явочную квартиру... где якобы должна была состояться его встреча с офицерами германской разведки. Там он и был задержан... Скоблин бежал из Парижа в Испанию на самолете... Погиб во время воздушного налета на Барселону..."
Единственное, что вызывает некоторое сомнение, так это то, будто Скоблин погиб от франкистской бомбы. Тут есть и другие версии. В. Александров в своей беллетристической по сути книге приводит жуткую историю, как в Барселонском порту похожего на Скоблина человека силой погрузили на борт советского судна, идущего в Одессу. И с тех пор бывшего генерала никто не видел. Думаю, что на самом деле Судоплатов прав, когда утверждает, что Скоблин погиб в Барселоне, а Александров - когда намекает, что отправиться в лучший мир ему помогли хозяева-чекисты. Знал Николай Васильевич довольно много, а после того, как засветился в записке Миллера, в качестве агента уже не представлял никакой ценности. Вывозить же его в Советский Союз для допросов и последующей ликвидации смысла не было. Ведь ничего нового и важного сообщить Скоблин при всем желании не мог. Зато охваченная гражданской войной Испания представляла собой куда более подходящее место для устранения провалившегося агента. Барселону часто бомбила авиация мятежного генерала Франко и поддерживавший его германский легион "Кондор". Скорее всего, кто-то из коллег Судоплатова во время одного из налетов помог генералу Скоблину покинуть грешную землю старым проверенным способом - выстрелом в затылок. А труп потом списали на неприятельскую авиацию.
Маршала Блюхера арестовали 22 октября 1938 года по обвинению в заговоре и шпионаже в пользу Японии. Потрясенный маршал сначала всё отрицал. Тогда его стали методично избивать (Тухачевскому в этом отношении повезло больше - его как будто не били). Бывшая врач Лефортовской тюрьмы Розенблюм вспоминала, что, когда оказывала помощь арестованному Блюхеру, на лице маршала имелись обильные кровоподтеки, под глазом имелся большой синяк, причем удар был настолько сильный, что произошло глазное кровоизлияние, Василий Константинович рассказывал "наседке"-сокамернику:
"Физическое воздействие... Как будто ничего не болит, а фактически всё болит".
Когда следователи в присутствии Берии избивали Блюхера резиновыми дубинками, несчастный маршал кричал:
"Сталин, слышишь ли ты, как меня истязают?"
В результате Блюхер признал связь с "правотроцкистской организацией", то есть всё с тем же "военно-фашистским заговором" Тухачевского, участников которого сам осудил на смерть полутора годами раньше. Но вот в том, что он японский шпион, Василий Константинович упорно не хотел признаваться. Допросы "с пристрастием" продолжались. 9 ноября 1938 года заплечных дел мастера переусердствовали: Блюхер скончался от закупорки легочной артерии тромбом, образовавшимся в венах таза. Вероятно, такие же избиения ждали бы Тухачевского, не признайся он достаточно быстро. Но Михаил Николаевич довольно скоро пришел к выводу, что судьба его предрешена, и не стал тянуть время.
Еще один из судей Тухачевского, командарм Н. Д. Каширин, будучи арестован 19 августа 1937 года, всего через два с небольшим месяца после того, как сам был членом Специального присутствия, написал Ежову, что тогда, 11 июня, он "чувствовал себя подсудимым, а не судьей". Его тоже притянули к "заговору Тухачевского" и расстреляли годом позже, 14 июня 1938 г.
Против бывшего начальника Штаба РККА маршала А. И. Егорова, одобрившего на Военном Совете расправу над Тухачевским и его товарищами, применили тот же самый прием, что и против Михаила Николаевича. Жена Егорова Т. А. Цешковская была объявлена польской шпионкой и арестована. Маршал 25 января 1938 года был снят с должности и направлен командовать Закавказским военным округом. При этом в постановлении Политбюро утверждалось, что он "пытался установить контакт с заговорщиками через Тухачевского", а также "решил организовать и свою собственную антипартийного характера группу, в которую он вовлек т. Дыбенко и пытался вовлечь в нее т. Буденного" Егоров 28 февраля обратился со слезным письмом к Ворошилову:
"Я не безгрешен... Но со всей, решительностью скажу, что я тотчас же перегрыз бы горло всякому, кто осмелился бы говорить и призывать к смене руководства... Дорогой Климент Ефремович! Я переживаю исключительно тяжелую моральную депрессию. Я знаю и сознаю, что показания врагов народа, несмотря на их вопиющую гнусность и клеветничество, надо тщательно проверить. Но я об одном не могу не сказать, а именно: конечно, партия должна получить исчерпывающие данные для окончательного решения моей судьбы. Решение будет являться следствием анализа показаний врагов против меня и анализом моей личности и совокупности всех моих личных свойств... Я подал записку Сталину с просьбой принять меня хоть на несколько минут в этот исключительный для коей жизни период. Ответа нет. Я хочу в личной беседе заявить ему, что всё то светлое прошлое, наша совместная работа на фронте остается и впредь для меня самым дорогим моментом жизни и что это прошлое я никогда и никому не позволял чернить, а тем более не допускал и не могу допустить, чтобы я хоть в мыслях мог изменить этому прошлому и сделаться не только уже на деле, но и в помыслах врагом партии и народа. Прошу Вас, Климент Ефремович, посодействовать в приеме меня тов. Сталиным... Еще раз заявляю Вам как своему непосредственному начальнику, соратнику по боевым дням гражданской войны и старому другу (как выразились Вы в своем приветствии по случаю моего пятидесятилетия), что моя политическая честность непоколебима как к партии, так к родине и народу".
Но Сталин Егорова, в отличие от Тухачевского, так и не принял. Теперь уже не было нужды поддерживать какие-то иллюзии у опального маршала; никаких резких движений, зная характер Егорова, Иосиф Виссарионович от него всё равно не ожидал. Друг и соратник Клим ничем не помог. 2 марта Егорова вывели из кандидатов в члены ЦК. На следующий день он вновь написал Ворошилову:
"Это тяжелейшее для меня политическое решение партии признаю абсолютно и единственно правильным, ибо этого требует непоколебимость авторитета ЦК ВКП (б), как руководящего органа нашей великой партии... Вы простите меня, Климент Ефремович, что я надоедаю Вам своими письмами. Но Вы, я надеюсь, понимаете исключительную тяжесть моего переживания, складывающегося из двух, совершенно различных по своему существу, положений.
Во-первых, сложившаяся вокруг меня невообразимая и неописуемая обстановка политического пачкания меня врагами народа и, во-вторых, убийственный факт вопиющего преступления перед родиной бывшей моей жены, является неоспоримым фактом, то первое, то есть политическое пачкание меня врагами и предателями народа, является совершенно необъяснимым, и я вправе назвать его трагическим случаем моей жизни.
Чем объяснить эту, сложившуюся вокруг меня, чудовищную обстановку, когда для нее нет никакой политической базы и никогда не было такого случая, чтобы меня, или в моем присутствии, кто-либо призывал к выступлению против руководства партии, Советской власти и Красной Армии, то есть вербовал как заговорщика, врага и предателя".
Егоров всё еще на что-то надеялся, еще верил, что старый друг не выдаст, еще доказывал свою невиновность очевидными, как казалось маршалу, вещами:
"Дорогой Климент Ефремович! Я провел в рядах нашей родной Красной Армии все 20 лет, начиная с первых дней ее зарождения еще на фронте в 1917 г. Я провел в ее рядах годы исключительной героической борьбы, где я не щадил ни сил, ни своей жизни, твердо вступив на путь Советской власти, после того, как порвал безвозвратно с прошлым моей жизни (офицерская среда, народническая идеология и абсолютно всякую связь, связь, с кем бы то ни было, из несоветских элементов или организаций), порвал все мосты и мостики, и нет той силы, которая могла бы меня вернуть к этим старым и умершим для меня людям и их позициям. В этом я также абсолютно безгрешен и чист перед партией и родиной. Свидетелем моей работы на фронтах и преданности Советской власти являетесь Вы, Климент Ефремович, и я обращаюсь к вождю нашей партии, учителю моей политической юности в рядах нашей партии т. Сталину и смею верить, что и он не откажет засвидетельствовать эту мою преданность делу Советской власти. Пролитая мною кровь в рядах РККА в борьбе с врагами на полях сражений навеки спаяла меня с Октябрьской революцией и нашей великой партией. Неужели теперь, в дни побед и торжества социализма, я скатился в пропасть предательства и измены своей родине и своему народу, измены тому делу, которому с момента признания мною Советской власти я отдал всего себя - мои силы, разум, совесть и жизнь. Нет, этого никогда не было и не будет".
Свидетельствовать о преданности Егорова Советской власти Ворошилов не стал. А от "вождя и учителя" ответ пришел довольно скоро. 27 марта Егорова арестовали. Дальше - по стандартной схеме: отрицание вины - пытки признание всех нелепых обвинений и оговор товарищей. По свидетельству одного из чекистов, Ежов пообещал Егорову сохранить жизнь, если он "раскается и вскроет преступную деятельность других лиц". Егоров вскрыл, но Ежов при всем желании обещания исполнить не мог: его сняли с поста наркома внутренних дел еще до окончания следствия по делу маршала. Расстреляли Егорова уже при Берии, в день Красной Армии - 23 февраля 1939 года.
Не спасли Егорова ни дружба с Ворошиловым, ни то, что значительную часть гражданской войны провел вместе с Климентом Ефремовичем и Иосифом Виссарионовичем, никогда не оспаривал их мнения по принципиальным вопросам и послушно возвеличивал роль Сталина в гражданской войне. В глазах диктатора перевесило прошлое членство маршала в партии левых эсеров и сравнительно высокий чин его в царской армии - полковник.
Достоверно не известно, писал ли Тухачевский письма Сталину и Ворошилову в короткий промежуток времени от снятия с поста заместителя наркома обороны и до момента ареста. В любом случае, их тексты до наших дней не дошли. Но если писал, то, вероятно, в том же духе, что и Егоров. Только о дружбе с Ворошиловым, разумеется, не упоминал, поскольку отношения у них с Климентом Ефремовичем были как у кошки с собакой. А вот душевное состояние в те дни у Михаила Николаевича наверняка было таким же, как и у Александра Ильича Егорова. Тухачевский прекрасно знал, что ни в каком заговоре, а тем более шпионаже, не виноват, и с тем большим недоумением и ужасом наблюдал, как после ареста Кузьминой и ссылки в Куйбышев нарастает отчуждение окружающих.
Кстати сказать, мне бросилось в глаза, что из большинства тех военных, что арестовали после суда над Тухачевским, признания приходилось выколачивать с помощью мер физического воздействия. На примере участников "военно-фашистского заговора", большинство из которых, замечу, бить не потребовалось, они убедились, что признание вины и раскаянье от расстрела не спасают, и пытались сохранять стойкость до конца. Только мало кому это удавалось. Имя же Тухачевского вплоть до смерти Сталина было непременным атрибутом почти всех "военных заговоров", придумываемых людьми Ежова и Берии, символом самого черного и подлого предательства.
Не очень надолго пережил Михаила Николаевича Тухачевского и главный архитектор его дела Николай Иванович Ежов. "Чистку" в партии и армии пора было на время приостановить. Надвигалась вторая мировая война, и вскоре часть уцелевших военных, главным образом тех, кто так ничего и не подписал, выпустили, и вернули в ряды Красной Армии. Ежова же с поста наркома внутренних дел без особого шума убрали. Хотя случилось это 24 ноября 1938 года, в газетах о смещении Ежова было объявлено только 8 декабря. Любопытно, что за три дня до падения бывшего любимого сталинского "железного наркома", 21 ноября, при загадочных обстоятельствах в подмосковном .санатории умерла жена Николая Ивановича Евгения Соломоновна Хаютина. Впоследствии ее, как и любовницу Тухачевского и жену Егорова, объявили шпионкой. По Москве ползли слухи, что Ежов отравил свою дорогую супругу, опасаясь каких-то разоблачений с ее стороны. С не меньшим успехом, правда, можно предположить, что Хаютину убрали люди Берии, несколькими месяцами ранее навязанного Ежову в заместители. Ведь на мертвую гораздо проще было навесить обвинения хоть в шпионаже, хоть в терроре, а затем притянуть к ним и уже впавшего в немилость у Сталина мужа жертвы. Мавр Ежов тоже должен был уйти. Арестовали его 10 апреля 1939 года. На следствии Николай Иванович послушно показал, что давно подозревал жену в шпионских связях. К делу привлекли и бывшего любовника Хаютиной писателя Исаака Бабеля и сконструировали из всех троих шпионско-террористическую группу, замыслившую убить Сталина. Помимо традиционных заговора, шпионажа и подготовки терактов, Ежову добавили и более оригинальные, зато полностью соответствующие истине обвинения: в фальсификации уголовных дел и гомосексуализме (по тем временам, напомню, уголовно наказуемое деяние). На следствии Николай Иванович всё признавал. Его даже бить не пришлось. Ежов слишком хорошо знал, как развязывают языки, и не имел ни малейшего желания испытать на своей шкуре весь букет методов физического воздействия. А вот на суде отрицал всё, кроме гомосексуализма. Да еще покаялся, но довольно своеобразно:
"Есть и такие преступления, за которые меня можно и расстрелять... Я почистил 14 тысяч чекистов. Но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил... Везде я чистил чекистов. Не чистил их только лишь в Москве, Ленинграде и на Северном Кавказе. Я считал их честными, а на деле же получилось, что я под своим крылышком укрывал диверсантов, вредителей, шпионов и других мастей врагов народа".
Николая Ивановича, конечно же, расстреляли. Произошло это 4 февраля 1940 года. Подобно Тухачевскому, Якиру и многим другим, Ежов умер со словами: "Да здравствует Сталин!" Парадоксально, но эта здравица объединяла в предсмертные минуты и жертв, и палачей, в одночасье превратившихся в жертв.
Погибло и большинство родных и близких Тухачевского, арестованных вслед за ним. Третью жену, Нину Евгеньевну Гриневич, сначала заключили в лагерь, а в июле 1941 года расстреляли вместе с женами Уборевича и Гамарника. Мать маршала Мавра Петровна не отреклась от сына и умерла в лагере. Погибли в заключении все остававшиеся к 37-му году в живых братья Михаила Николаевича и сестра Софья. Другие сестры - Ольга, Елизавета и Мария - дожили до реабилитации в 57-м сестры. Уцелели обе дочери Светланы. Выжила и Юлия Кузьмина, освобожденная из лагеря 8 мая 1945-го - в день победы...
Михаилу Николаевичу Тухачевскому не довелось участвовать в той грянувшей 1 сентября 1939 года большой войне, к которой он готовился сам и готовил Красную Армию. Работы Тухачевского по военной теории и истории, хотя и были переизданы после его реабилитации (а некоторые впервые увидели свет только в самые последние годы), во многом неизбежно устарели и в общем-то довольно основательно забыты. В современной военной науке ссылаются на них редко.
Проведенные Тухачевским успешные операции против Колчака и Деникина давно уже не изучают в академиях, да и при жизни маршала им уделялось не так уж много внимания. Слишком очевидно было, что в будущей мировой войне масштабы и условия боевых действий будут другими. Крупнейшее же в своей жизни Варшавское сражение Михаил Николаевич проиграл по всем статьям. Что же и сегодня привлекает наше внимание к Тухачевскому? Периодически возобновляющиеся споры, был ли в действительности он заговорщиком? Да, конечно. В деле о "военно-фашистском заговоре", как и в жизни Тухачевского, остается еще немало загадок и тайн; и книга, которую вы прочитали, отнюдь не претендует на то, чтобы все из них разрешить и раскрыть раз и навсегда. Но главное, чем интересен Тухачевский и через шестьдесят лет после смерти, думаю, всё-таки заключается в другом - в его блестящей военной карьере. Михаил Николаевич теперь уже навеки остался самым молодым из советских маршалов. И то, что карьера была оборвана на взлете, резко и жестоко, придало ей трагический отсвет и некую абсолютную завершенность - почти одновременно с ней закончилась и земная жизнь маршала.