Сологуб Федор. Королева Ортруда

   Между тем по всему государству Соединенных Островов разливалось томительное беспокойство.
   В селах распространялись нелепые слухи. По большим дорогам и по проселкам шатались юродивые, блаженные и пророки. Было из них несколько человек, искренно уверовавших в святость своей миссии. Большинство же было ленивые, своекорыстные шарлатаны. Отростивши себе длинные бороды, и взявши в руки громадные посохи, они собирали вокруг себя легковер-ных, и рассказывали всякие ужасы. С их слов стали настойчиво говорить, что вскоре вся страна Островов погибнет под волнами.
   Города волновались еще больше. И в них было не мало таких, которые поверили в нелепые предсказания о том, что все Острова покроются морем. Особенно легковерны, как всегда, были женщины.
   Богатые и состоятельные люди многие бежали за границу. Даже и те, кто не верили в погибель всей страны, боялись, что в случае несчастия на Драгонере страна будет наводнена толпами бездомного, голодного люда, и что начнутся тогда грабежи и убийства. Многие от страха сходили с ума.
   В Пальме было еще беспокойнее, чем в других городах. И здесь происходили частые уличные волнения. На улицах и площадях ни днем, ни ночью не смолкали шумные гулы. В домах ни днем, ни ночью не стихали женские вопли и детский громкий плач. Сердце прекрасной страны томилось, тоскуя.
   Что ни день, устраивались крестные ходы. То здесь, то там с громкими визгами и с диким воем проходили неистовые процессии кающихся. На площадях и в общественных залах раздавались вдохновенные,- а иногда и нескладные,проповеди новоявленных пророков и пророчиц. Они грозили гневом Божиим, и призывали к покаянию.
   Даже радикальные газеты иногда юродствовали, и помещали странные пророческие статьи о том, что скоро пoгибнет под волнами преступная столица, веселый город Пальма.
   Среди смуты и волнения была в простом народе суеверная надежда на королеву Ортруду. Говорили:
   - Если королева Ортруда захочет, она заворожит вулкан, и он успокоится. Она может. Стоит только ей захотеть.
   Скептики спрашивали:
   - Если королева Ортруда может это сделать, отчего же она до сих пор ничего не сделала?
   Верующие в королеву Ортруду отвечали им:
   - Тоскует королева наша Ортруда об измене своего мужа, и темным гневом томится сердце бедной королевы. Потому и послушный ей вулкан дымится, потому и небо облаком дымным заволакивается. Но вот полюбит королева Ортруда другого, утешится, радостная поедет к вулкану, и заговорит его.
   Королева Ортруда думала грустно:
   "Бедный мой народ! Глупые люди, и взрослые, как дети! Как они боятся смерти! Ничтож-ные,- и они хотят быть свободными!"
   Облак дымной печали опять сгустился над королевою Ортрудою. Суеверный ропот народа и голос его безумных надежд дошли до нее. И думала она:
   "Что они хотят, то и сделаю. Пойду к вулкану, зачарую его, или сама умру".
   После смерти Астольфа мысль о смерти стала приятна королеве Ортруде.
   После смерти Астольфа кто же еще остался у королевы Ортруды? Сколько еще смертных ступеней осталось ей пройти?
   Афра осталась королеве Ортруде. Афра утешала Ортруду.
   Вот, еще одна ей осталась ступень к смерти,- юная дева Афра. И с образом Афры тяжелое забвение скорбей опустилось облаком дымным на королеву Ортруду. И под облаком дымным тускло горела багрово-мглистым солнцем ее нежность к Афре. Каждый поступок Афры восхи-щал королеву Ортруду. Она не уставала хвалить Афру, и находила тысячи поводов к этому. И каждое слово Афры приводило Ортруду в восторг.
   Но знала Ортруда, что и Афра умрет. Думала Ортруда, что со смертью Афры последнее придет к ней освобождение, и с диким нетерпением ждала этой смерти, чтобы последнее свое совершить на этой земле дело,- доброе или злое, не всё ли равно! - подвиг любви к этому бедному, жалкому народу.
   Говорила Афре королева Ортруда, нежно ее целуя:
   - Будь со мною, не оставляй меня, иди за мною.
   Тихо отвечала Афра:
   - Люди осудят наш союз великой нежности и нежной дружбы. Они не поймут его. Одни назовут его грешным, другие - порочным.
   Гневно восклицала королева Ортруда:
   - Грех! Порок! Не всё ли мне равно, что скажут о нас злые люди!
   Афра говорила улыбаясь:
   - Добрые люди!
   - Глупые,- возражала Ортруда,- ничтожные рабы живых или мертвых. Только мертвые слова умеют они повторять.
   ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
   Виктор Лорена исполнил желание королевы Ортруды. На совете министров было суждение о вулкане. На следующее утро Виктор Лорена явился к королеве Ортруде сообщить ей о решении совета,- назначить ученую комиссию на Драгонеру для исследования вулкана.
   Королева Ортруда улыбалась насмешливо и грустно. Невольною была ирония тихой ее улыбки. И тихо сказала она:
   - Поздно.
   Виктор Лорена, пожимая плечьми, сказал:
   - Что же иное можем мы сделать?
   - Надо выселить на другие острова всех, кто живет около вулкана,сказала королева Ортруда.- Газеты говорят об этом много и подробно.
   - Для этого нужны многие миллионы,- возразил Виктор Лорена.- Пока мы не получим заключения комиссии, мы не можем знать, необходимо ли расходование этих миллионов, или их лучше сберечь для расходов, более производительных.
   Королева Ортруда спросила:
   - Значит, господин Лорена, мы должны ждать?
   - Ждать, ваше величество,- отвечал Виктор Лорена.- Это единственное, что мы можем сделать в данном положении.
   - События не ждут, господин Лорена,- грустно сказала королева Ортруда.
   На другой день в Правительственном Указателе был напечатан королевский декрет о назначении комиссии для исследования вулкана на острове Драгонере. В декрете выражалась уверенность королевы Ортруды в том, что ученые и знаменитые члены комиссии оправдают ожидания страны и доверие королевы быстрым и внимательным исполнением порученного им столь важного, ответственного дела.
   В том же декрете перечислены были имена призванных в состав комиссии. Председателем комиссии назначался директор Океанографического Института, член Пальмской Академии Наук, профессор Пальмского университета, доктор физики Арриго Аргенто. Это был весьма посредственный ученый, но тщеславный интриган. Он занимал выдающееся положение в академическом мире Пальмы, был украшен многими орденами, и уже давно говорили, что он при первом случае будет министром.
   Членами комиссии назначены были профессора и члены Академии: европейски-знаменитый астроном, прославившийся превосходными исследованиями кратеров и цирков на луне и атмосферы на Венере,- добросовестный, но очень глупый геолог,- юркий враль и карьерист, профессор химии,- и еще несколько человек, которые были ни талантливы, ни бездарны,- серые. Большинство членов комиссии были глупые, тупые педанты. Но все они были очень самоуверенны, и думали, что их наука ставит их выше всего мира.
   Проводы им устраивали торжественные, с банкетами, речами, цветами и овациями.
   Королева Ортруда милостиво приняла членов комиссии, и удостоила их любезного разгово-ра. От такого благосклонного приема у этих господ долго кружилась голова, и на всю жизнь осталась благодарная тема для рассказов.
   Виктор Лорена дал большой парадный обед в честь членов комиссия. На обеде были министры, многие члены парламента и дамы.
   После обеда Виктор Лорена улучил удобную минуту, и oтвел в сторону председателя комиссии.
   - Дорогой господин профессор,- сказал ему Виктор Лорена,- внимание всей страны устремлено теперь на вас. Я уверен, что это поручение даст вам случай осенить новыми лаврами ваше знаменитое имя. Благодарное отечество не забудет ваших заслуг.
   Всё это можно было бы сказать и во всеуслышание. Арриго Аргенто понимал, что самое главное будет впереди. На всякий случай он ответил Виктору Лорена:
   - Я чувствую себя польщенным, что ваш выбор, глубокоуважаемый господин министр, остановился именно на мне. По мере моих слабых сил и ничтожных познаний...
   - О, вы слишком скромны,- прервал его Виктор Лорена.
   Он выразительно пожал руку профессора, и многозначительным тоном сказал:
   - Ваше назначение - успокоить народ.
   Ловкий делатель ученой карьеры превосходно понял, что вот именно в этих словах заключается вся программа предстоящей ему деятельности. "Успокойтесь",- вот это маленькое, глупенькое слово надо было завернуть в пышное одеяние наукообразной аргументации.
   Арриго Аргенто сказал:
   - Мы приложим все старания, чтобы выполнить наше назначение как можно лучше. Вы можете быть совершенно уверены в этом, дорогой господин министр.
   Ученая комиссия скоро отправилась на остров Драгонеру.
   Педантская важность профессоров была очень забавна. По странному совпадению все они были в очках, все желты лицом, все бриты. На пароход все они явились в серых крылатках и в черных сомбреро. Каждого профессора провожала до пристани жена и молодой красивый приват-доцент, начинающий ученую карьеру. С каждым профессором село на пароход еще по одному приват-доценту, но эти молодые ученые были как на подбор безобразны.
   Каждый профессор что-нибудь забывал на пристани, и, когда пароход отчалил, то один, то другой ученый принимался кипятиться, требуя, чтобы пароход вернулся к пристани. В затрудни-тельном положении ученого собрата каждый раз принимали участие все профессора и приват-доценты на пароходе, и все провожавшие на пристани. Поднимался неистовый гвалт, и для каждого профессора пароход пятили к пристани. Один особенно рассеянный профессор заставил проделать это дважды.
   Когда уже наконец пароход удалялся от берега, и уже нельзя было различить, которым кто на пристани машет белым платком, разнесся среди ученой братии слух, что один из подающих надежды уродливых приват-доцентов забыл на пристани портрет своей невесты. Несчастный молодой человек не смел кипятиться. Он молча плакал, роняя слезы за борт, чтобы не забрызгать ими кого-нибудь из профессоров. Его патрон, добрый селенограф, вскипятился за него, вскипятил всех ученых,- и пароход вернули еще раз.
   Потом весь ученый мир на пароходе рассматривал внимательно портрет невесты приват-доцента. Над приват-доцентом тонко и остроумно подшучивали, употребляя при этом преиму-щественно латинские и греческие выражения или термины физико-математических наук. На лице приват-доцента блуждала счастливая улыбка, а тонкий нос его от недавно-пролитых слез был красен.
   Комиссия наконец уехала совсем, и скоро дым парохода потонул за горизонтом.
   И в народе, и в обществе с большим нетерпением ждали, что скажет комиссия. Была большая наклонность к розовым надеждам. Казалось невозможным, чтобы такое блестящее собрание людей науки не оказало действительной помощи и защиты бедным, простым людям.
   В кабачках распевались куплеты очень жизнерадостного содержания.
   Едва успела комиссия высадиться в Драгонере, как уже пошли разные слухи о деятельности комиссии,- нелепые в народе, странные и бестолковые в обществе. Многие думали, что ученые сумеют починить вулкан,- запаяют его, что ли, или зальют чем-нибудь. При дворе легкомысле-нно подшучивали над манерами ученых, над их близорукостью и рассеянностью.
   Все согласно говорили, что комиссия усердно работает на месте. С утра выезжают из города к вулкану с целыми ворохами инструментов, возвращаются к вечеру с целыми грудами наскоро набросанных чертежей, заметок и вычислений, за обедом говорят только о своей работе, и сидят еще над своими бумагами до поздней ночи.
   Пока работала комиссия, было сравнительно спокойно в стране. Даже пророки призатихли на время, и в церквах было не так много исповедующихся женщин.
   Через три недели комиссия возвратилась в Пальму, и опять на пристани собралась толпа,- хоть взглянуть на ученых. У членов комиссии был очень самодовольный вид, и лица у них были настолько веселы, насколько могут быть веселыми ученые физиономии.
   Возвращение комиссии подновило волнение в стране. Все жадно ждали, что же скажут ученые. Комиссия же, конечно, пыталась успокоить народ. Помнили завет первого министра. Ведь под этим внушением и все их работы на месте шли.
   Репортеры газет осаждали членов комиссии,- и получали самые успокоительные сведения. Председатель комиссии покровительственно похлопывал журналистов по плечу, и говорил:
   - Ничего опасного не будет, можете быть уверены. В нашем докладе это обосновано совершенно точно. Так что уж вы, молодой человек, отложите надежду отличиться красноречивым описанием землетрясения, извержения и тому подобных напастей.
   И смеялся с видом человека очень остроумного.
   Астроном уверял:
   - Я вам вот что скажу,- никакого извержения абсолютно быть не может. Вы меня спросите, на чем я основываю мой вывод? А вот на чем: края кратера на Драгонере совершенно такие же, как и края лунных кратеров. Есть и много других черт сходства, и ни одной,- заметьте, прошу вас, ни одной! - черты различия. Что же наука знает относительно лунных кратеров? На луне извержений не бывает, и единственный наблюдавшийся случай изменения видимого очертания лунного кратера было бы величайшею ошибкою объяснять, как следствие извержения. Стало быть, нечего ждать извержения и на Драгонере. Кажется, это ясно и неопровержимо? Так вы и напишите в вашей уважаемой газете.
   Геолог говорил:
   - Я вполне разделяю мнение моих уважаемых коллег о невозможности извержения вулкана. Я скажу вам даже более. Произведенные мною исследования убеждают меня, что извержение вулкана, если бы оно и произошло, не было бы опасно для жителей. Лава потекла бы, несомненно, по тому склону горы, где нет поселений, и благополучно излилась бы в море.
   Профессор химии говорил:
   - Строго говоря, извержение вулкана уже произошло, и теперь оно кончается. Извергнуты тучи дыма и пепла, много шлаков, и немножко лавы, которая стынет в морщинах горных склонов. Больше ничего и быть не может. Стало быть, для жителей этого прекрасного острова нет ни малейшей опасности.
   - Ни малейшей опасности! - согласно твердили и остальные члены комиссии.
   Уже на следующее утро после возвращения членов комиссии в номере Правительственного Указателя был напечатан краткий отчет комиссии, совершенно успокоительный. В то же время торопливо печатали подробный отчет комиссии,- мнения отдельных ее членов, обстоятельно обоснованные, и сводку этих мнений. Всё это должно было составить увесистый том, и, для скорости, его печатали сразу в нескольких типографиях, по частям. Шрифты немножко разнились, но зато единогласие утешительных выводов достигнуто было полнейшее.
   Виктор Лорена торжествовал. Обманутые люди толпились около типографий. Первые экземпляры отчета раскупались нарасхват, и вскоре понадобилось второе издание. Печатные труды Пальмских академиков и профессоров никогда еще не пользовались таким блистательным успехом.
   Доклад комиссии возбудил общую, по-видимому, радость. Только немногие скептики не разделяли ее, но в первые минуты голоса их не были слышны.
   Членов комиссии чествовали парадными обедами. По представлению министерства, королева пожаловала всем им ордена. Все они стали очень популярны. Стало очень модным, устраивая вечера, балы и обеды, приглашать членов комиссии. Поэтому даже уродливые приват-доценты сделали кое-какую экономию в расходах на стол, но зато разорялись на предметы туалета. Дамы осыпали академиков и профессоров цветами, милые девушки, особенно из учащейся молодежи, в них влюблялись. Поэтому каждому из профессоров жена устраивала сцены. Каждый из уродливых приват-доцентов в самом непродолжительном времени уже оказался женатым.
   По случаю радостных известий по всему пространству Островов давались народные празд-ники, спектакли, игры. На стенах домов развевались флаги, как в дни больших национальных торжеств. На улицах и на площадях устраивались вечером и ночью публичные балы, и молодежь весело плясала на мостовой.
   В кабачках распевались насмешливые куплеты против боязливых. А иногда, впрочем, пелись и веселые куплеты из "Святой Простоты" против ученых фокусников, дымоглотателей, профессоров черной и белой магии.
   Слава имеет и свои неприятные стороны. Господину Арриго Аргенто и его ученым коллегам досаждали уличные мальчишки. Сорванцы стали приветствовать членов комиссии восторженными криками:
   - Да здравствуют лудильщики вулкана!
   - Да здравствуют паяльщики гор!
   - Да здравствуют пожиратели лавы!
   - Да здравствуют глотающие дым и пепел!
   Иные из этих глупых мальчишек всерьез принимали крупные заголовки в газете Филиппа Меччио и в "Святой Простоте". Другие просто дурачились. Унять же их было невозможно,- полицейские стыдились связываться с детьми.
   А вулкан дымился всё сильнее, и жители Драгонеры не разделяли всеобщего восторга.
   Газета Филиппа Меччио напечатала резкий протест против заключений комиссии. По словам этой газеты, излишний, вредный для народа оптимизм комиссии навеян внушениями правитель-ства. Правительство боится плюнуть в карман расчетливому буржуа, и потому не решается организовать выселение с острова Драгонеры.
   Возникла тревожная полемика, в которую скоро были вовлечены и все газеты, и все ученые общества. Казенная и рептильная печать яростно нападала на газету Филиппа Меччио и на другие органы социалистической и демократической прессы. Свирепо обвиняли наемные писатели свободных в том, что они возбуждают тревогу в народе, чтобы для своих партийных целей воспользоваться народными волнениями.
   ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ
   Поздно вечером королева Ортруда, Афра и Терезита спустились потайным ходом в чертоги Араминты. Было весело и жутко и Афре, и Ортруде. Дикою веселостью опьянял их смелый, мятежный их замысел.
   Босые шли они по холоду камней, облеченные в длинные белые хитоны. Их путь освещался красноватым светом фонаря, который несла перед ними Терезита. На грубо-красивом лице верной служанки отражались радость и гордость тем, что королева Ортруда доверила ей на днях тайну подземного хода. Ее сильное, стройное тело было обнажено. В руках у Ортруды и у Афры были две корзины с только что срезанными алыми розами.
   Афра говорила радостно:
   - Теперь мы одни. Дверь, зачарованная тайною твоего имени, Араминта, отделяет нас от всего чуждого нам мира.
   Здесь было уединенно и глубоко, как в мрачной глубине душевной человека. Воистину, иной здесь был мир, и иная творилась жизнь. Только отрадное, темное небо инобытия смотрело в ограду высоких темных стен. Над ними, сошедшими в таинственную глубину, иное простиралось небо, и солнце иное озаряло их, кроткое светило Лучезарного.
   Радостно и тревожно было в душе Ортруды и в душе Афры. И в радость их вмешивались горькие, грустные слова,- земным радостям не верила королева Ортруда.
   Афра сказала:
   - Ты радостна, но как будто и опечалена чем-то, милая Араминта.
   Королева Ортруда грустно и нежно глядела на Афру, и говорила ей:
   - И ты, милая Афра, обманешь меня, изменишь мне, уйдешь от меня. С иным человеком уйдешь от меня, или с нею, с вечною Сестрою. Одна смерть не обманет.
   - Милая Ортруда,- говорила Афра,- я верна тебе навеки.
   - Ты - моя верная подруга и верная спутница моя в этих темных чертогах,- говорила Ортруда,- но вернейшая из подруг - смерть. Смерть не обманет. Только смерть.
   Радостно и грустно звучал голос королевы Ортруды, темными отражаемый отголосками в темных высотах древнего свода.
   Афра тихо повторила:
   - Смерть не обманет!
   Была старая келья в далекой глубине подземного чертога, близ ворот, ведущих из грота на морской берег. Это был выложенный камнем склеп в каменных стенах чертога. Каменные, широкие ступени древней пещеры опускались к самой воде подземного грота, против места, где дремала королевская яхта.
   Королева Ортруда и Афра с помощью Терезиты устроили на днях в этой пещере храм Светозарного. Они принесли туда предметы тайного культа и ритуала. Теперь они спешили к этому капищу. На его каменном, холодном пороге ждала их подошедшая к капищу раньше Терезита. Она стояла неподвижно, и красные струи дымного огня перебегали по ее смуглому телу.
   Королева Ортруда и Афра здесь остановились. Терезита сняла с них белые хитоны, и положила их на камень у порога. Красота их смуглых тел, открытая под этим дивным, темным сводом глубинной прохладе, восторгала Ортруду и Афру, как никогда на земле. Они говорили одна другой восторженно-нежные, сладкие слова.
   Радостные вошли они в склеп, и за ними вошла и остановилась у порога безмолвная Терезита. Черный кубический камень у западной стены осыпали они алыми розами.
   Семь подсвечников стояли за черным камнем. Красные семь свеч зажгла королева Ортруда. И тогда красноватым мерцанием свеч озарилась воздвигнутая над черным камнем статуя нагого отрока. Ее белый мрамор затеплился алостью живой плоти.
   Потом в золотой чаше разожгли они угли, и на них пролили ароматы. Благоуханный дым закутал всю пещеру. Королева Ортруда сказала:
   - Жертвенный камень готов, и фимиам курится, и мы обе наги, и стоит за нами у порога готовая служить нам безмолвно, безропотно и покорно. Час исполнения настал. Начнем мистерию. Совершим то, для чего мы пришли сюда, к этому алтарю.
   Афра спросила:
   - Кто же из нас, милая Араминта, будет жертвою, и кто жрицею?
   - Я жрица,- сказала Ортруда.-Я вонзаю нож, я проливаю кровь, а ты, Афра, невинная, чистая дева, ты будешь жертвою моею, и твоя кровь прольется во славу Светозарного. Сильные руки той, которая за нами стоит, удержат тебя. Жертва ты моя и моя царица. Я пролью кровь твою, и по слову моему она, безмолвная и покорная, муками твое измучит тело, и тогда я перед страданием твоим склонюсь, и ноги твои буду лобзать, как послушная рабыня.
   Афра сказала:
   - Да будет так, как хочешь ты, Араминта.
   Она легла на черный камень алтаря, обратив лицо к ногам воздвигнутого за алтарем нагого отрока. Радость и страх начертаны были на ее прекрасном лице, и уста ее дрожали предчувстви-ем воплей, но улыбались, и уже слезы из ее струились глаз, но восторгом сияли ее глаза. Тогда по знаку королевы Ортруды приблизилась Терезита к черному камню, и положила на Афру свои тяжелые, могучие руки...
   Когда Ортруда и Афра возвратились наверх, радость горела в сердцах их.
   Нежная привязанность к королеве Ортруде не умерщвляла в душе Афры любви к Филиппу Меччио,- быть может, даже разжигала эту любовь еще сильнее. Чем нежнее была с Афрою королева Ортруда, тем сильнее влекло потом Афру к Филиппу Меччио. Страстная и всегда невинная природа томила ее жаждою простого, немудрого, верного счастия, даруемого жене мужем.
   Каждый раз после того, как Афра встречалась с Филиппом Меччио, она рассказывала об этом королеве Ортруде. И это всегда вызывало вспышки бешеного гнева в Ортруде.
   Молчать об этих встречах не хотела гордая Афра. И какое-то странное, сладострастное желание вызвать гнев королевы Ортруды заставляло Афру быть всегда откровенною.
   Королева Ортруда в ревнивой ярости даже била иногда Афру. Потом, томясь раскаянием и стыдом, Ортруда склонялась перед плачущею Афрою, и целовала ее ноги и руки.
   И от Филиппа Меччио не хотела скрывать Афра своей нежности и своей дружбы с королевою Ортрудою. Филиппо Меччио не раз уговаривал Афру, чтобы она оставила Ортруду. Печально, но твердо говорила ему Афра:
   - Я не могу оставить ее, милый Филиппо. Она очень несчастна, и у нее нет другого друга, кроме меня.
   Филиппо Меччио страстно говорил:
   - Оставь ее, Афра, беги из этого проклятого старого дома, где, кажется, и самые стены пропитаны ядом порочных страстей. Оставь королеву Ортруду, иди ко мне. Разве меня ты уже не любишь? - спрашивал он.
   Грустно и радостно говорила Афра:
   - Верь мне, милый Филиппо, я люблю тебя.
   Дивясь, спрашивал ее Филиппо Меччио:
   - Как же это? Ты, Афра, меня любишь, а ее не можешь оставить! Что же это значит?
   - Да, не могу ее оставить,- говорила Афра. Что ж мне делать! Я сама не понимаю своего сердца. Филиппо Меччио резко говорил:
   - Это - разврат. Стыдись, Афра! Победи в себе это порочное чувство.
   Простодушный демагог не понимал всех странных капризов женской души.
   Афра горячо возражала:
   - Свободу чувства нельзя называть развратом. Разврат рождается только скованным чувством.
   В эти дни часто и много говорили они о свободе чувства, о широте любви. Говорила Афра:
   - Так бедна, так ограничена природа человека. Мы жаждем без конца расширять ее, питая и умножая все источники радостной, свободной жизни.
   - Да, такое стремление у человека есть,- говорил Филиппо Меччио.- Но мы жизнь нашу расширяем в наших социальных устремлениях.
   Афра возражала:
   - Душе человеческой тесно в оковах общественности. Только в своих интимных пережива-ниях восходит душа к вершинам вселенской жизни. И только освобожденная от власти всяких норм, душа создает новые миры, и ликует в светлом торжестве преображения.
   К удивлению своему почувствовал Филиппо Меччио, что он ревнует. Только теперь понял он, что любит Афру неизменною, последнею любовью, что не может жить без нее, что не отдаст ее ни другому возлюбленному, ни ее нежной подруге.
   Как всегда и как у всех, ревность пробудила в душе Филиппа Меччио лениво дремавшую любовь. Десятки планов строил он, чтобы оторвать Афру от королевы Ортруды, и все они казались ему неверными, недостигающими цели. Наконец он остановился на самом безумном, и решился применить опасное средство. Он замыслил погрузить Афру в гипнотический сон, выдать ее за умершую, и увезти из королевского замка. Потом, надеялся Филиппо Меччио, вырванная из отравленной атмосферы этой безумной жизни, Афра не захочет вернуться к ее соблазнам и тревогам.