множество людей, перекладывая перед этим сально истекающий жиром пирожок из
одной руки в другую.
Миша, гадливо поморщившись, двумя паль-цами снял трубку с аппарата,
мизинцем, словно отковыривая болячки, набрал несколько цифр на телефонной
рулетке и не прислонил трубку к лицу, а придержал ее навесу возле уха.
-- Алло! -- громко сказал он в трубку и покосился в сторону стоящей
рядом с ним и пе-реминающейся с ноги на ногу Юли, она тоже взглянула на
Мишу, -- этот гул... -- досадно проговорил он и недовольно, едва покачав
головой, снова прокричал в трубку: -- Алло! Вы меня слышите?!... Мне нужно
Веру... Мы пришли... Здесь, внизу... Ждем, -- окончил он короткий разговор и
брезгливо положил трубку на аппарат.
-- Все в порядке? -- спросила у него Юля.
-- Да. Вера скоро спустится за нами, -- ответил он, -- только знаешь,
Юленька...
-- Что?
-- Я туда не пойду, наверх. Я подожду тебя на улице.
-- Но почему же? -- немного насторожилась она.
-- Так будет лучше, -- сказал Миша.
-- Хорошо. Как знаешь, -- согласилась Юля, но посмотрела в глаза
молодого человека просительно, словно выискивая в них необходимую поддержку.
-- Так... действительно будет лучше, Юленька, -- еще раз повторил,
чувствуя себя неловко, Миша.
-- Да. Конечно. Ты прав. Это же мой отец, -- печально проговорила она и
отвернулась от молодого человека и стала выжидательно смотреть в сторону еще
одной двери, расположенной в фойе, но ведущей, как понималось, в глубины
палат и лабораторий клиники, откуда и должна была скоро выйти Вера.
Не через долго, в фойе появилась Вера: на ней был одет белый халат и
такая же белая, жестко накрахмаленная, шапочка, на согнутой в локте левой
руке у нее висело еще два, изрядно помятых, больничных халата.
Вера подошла к ожидающим ее Юле и Мише и суетливо, громко заговорила в
укорительном тоне.
-- Что это вы переполох устраиваете, господа?! А?! -- сказала она. --
Сознайтесь, молодые люди, что вы совершенно не выдержаны, торопитесь жить!
Возьмите, оденьте халаты, -- она протянула Мише оба халата.
Молодой человек принял из ее рук только один халат и помог Юле одеть
его.
-- Вот, еще один, одевайте Миша, -- будто приказывала Вера, протягивая
оставшийся в ее руках больничный халат молодому человеку.
Юля и Миша переглянулись: у Юли про-мелькнула надежда, что Миша
все-таки пойдет с ней.
-- Я подожду Юлю на улице, -- решительно сказал Миша Вере не отрывая
своего взгляда от Юли.
-- Как же так? -- озадачилась Вера, -- я и два халата принесла и... --
еще что-то хотела сказать она, но передумала и смолчала. У нее был теперь
недовольный вид.
-- Идемте, -- перехватывая инициативу и обиженно отворачиваясь от Миши,
сказала Вере Юля.
Когда Юля уже скрылась в проеме той самой двери, через которую
объявилась в фойе Вера, отставшая от Юли, Вера, на мгновение
приостановившись у той же двери, озлобленно и, как показалось Мише,
испуганно посмотрела в его сторону.
"Мерзавцы!" -- думал про себя Василий Федорович, -- "Какие все-таки
Мерзавцы! Столько отхватили от меня денег, а в результате..." -- тяжело
вздохнул он, -- "А в результате готовятся умертвить меня и мою дочь,
Юленьку... Но я могу постоять за себя!" -- и молодой человек смачно сплюнул
на пол. И тут он снова почувствовал неладное в своих ощущениях: он точно
понимал, что плюнул на пол, но оказалось, что слюна лишь изо рта выступила
сочно на его губах и испачкала подбородок так, как это могло бы случиться,
если попытаться плюнуть против сильного ветра. Мишины губы не подчинились
Аршиинкину-Мертвяку.
"Я снова разволновался". -- заметил для се-бя Василий Федорович. --
"Необходимо быть еще бдительнее и осторожнее. Это тело способно выходить
из-под моего контроля". И он вытер носовым платком влажный подбородок и
вышел во двор клиники.
Юля поднималась по чисто вымытым сту-пенькам лестничными пролетами.
Такое явилось весьма контрастным! Заброшенное фойе, там, внизу и чистота
здесь -- это удивило.
Еще там, на втором этаже, Юлю обогнала Вера.
-- Нам на четвертый, -- чем-то обеспокоенная, сказала она.
Когда они поднялись на четвертый этаж, то оказались на лестничной
площадке, вымощенной коричневой плиткой, тогда, немного, ничего друг другу
не говоря, отдышавшись, вошли они в протяженный по обе стороны коридор,
завернули направо и прошли по этому коридору в самый его конец.
Здесь Вера достала у себя из накладного бокового кармана халата ключ и
открыла дверь, в которую упирался коридор.
-- Проходите, -- сказала Вера и приказом добавила: -- садитесь на стул
и ждите.
-- Папа придет сюда? -- поинтересовалась взволнованно Юля.
-- Вашего отца скоро приведут. Ждите здесь, в этой комнате, --
требовательно прозвучал Верин голос, и Вера ушла по направлению в
про-тивоположную сторону коридора.
Несколько секунд Юля стояла у двери, ис-подволь наблюдая за удаляющейся
по коридору Верой. Наконец, она решительно потянула дверь за ручку на себя и
та очень легко открылась.
Юля вошла в предложенную комнату и не спеша прикрыла дверь за собой.
Комната была не большой, без окон, практически без мебели, освещена
по-домашнему люстрой: лакированный паркет пола, выбеленный потолок, только
один-единственный стул, одна стена была полностью закрыта тяжелой шторой
серого цвета из плотного материала, остальные стены обклеены мелкого
травяного рисунка обоями.
"Но почему же один стул?" -- удивляясь, подумала Юля, приседая на него,
-- "Сейчас придет уже папа". -- сказала она вслух сама для себя, -- "Какая
бедность или не предусмотрительность! На чем же мы будем сидеть?"
Минут через десять, дверь в комнату приоткрылась и в проеме показалась
Вера, но она не стала входить в комнату. Выглядела Вера довольно растрепанно
и как-то, внутренне настороже.
-- Еще попрошу вас подождать одну минуточку, -- обратилась она к Юле.
-- Сейчас начнется свидание, -- объявила она и снова, так же неожиданно, как
и появилась, скрылась в коридоре, прикрыв за собою дверь.
Юля опять осталась одна в комнате.
"Она как-то странно выглядит" -- подумала Юля в адрес удалившейся Веры.
-- "Скорей бы уже пришел папа. Может, мне удастся забрать его сегодня домой!
Во всяком случае, я попытаюсь это сделать".
И тут, совершенно неожиданно, так, что да-же напугало Юлю, массивная
штора, прикрывавшая одну из стен, стала медленно, под жуж-жание, видимо
электромотора, отодвигаться в сторону двери и перед Юлей, вскоре, открылось
удивительное зрелище, которое заставило ее испытать в первые мгновения боль
и бессилие, и пораженная увиденным, Юля оцепенела всем телом и, будто
обронила на пол радость ожидания встречи с отцом.
-- Папа? -- только и смогла она вымолвить вопросительно.
Но отец ее слышать не мог, и она не могла слышать его.
Когда отодвинулась штора, то она открыла возможность видеть, как
оказалось, соседнюю комнату, видеть и только, потому что обе комнаты были
разделены между собой двойным и толстым стеклом.
Аршиинкин-Мертвяк сидел в противопо-ложной, соседней комнате в кресле:
волосы его были выбриты налысо, на нем была одета сми-рительная рубашка и
туго завязаны ее длинные рукава.
В дверях его комнаты стоял, скрестивши ру-ки на животе, в
надменно-жестоких чертах лица санитар в таком же белом халате, что и у Веры
и с накрахмаленной шапочкой на голове.
Пациент в смирительной рубашке тоже увидел Юлю, и тут же заерзал в
кресле, пытаясь освободиться от наложенных на него больничных пут. Он что-то
кричал, говорил, но не было слышно, что именно.
Потом, на некоторое время, он успокоился и стал жалобно смотреть на
Юлю. Его глаза теперь стали настораживать дочь. Они совершенно не выражали
папу.
-- Папа, -- тихо позвала Юля отца, выходя из оцепенения.
Она, медленно поднялась со стула, машинально взяла этот стул за спинку
и перенесла его ближе к, поражающему ее, окну свиданий.
Юля снова присела на стул, но теперь возле самого окна и оперлась
ладонями на стекло и прильнула к нему лбом.
-- Папа, -- позвала она еще раз.
-- Ты что же, ничего не знаешь, или так же как и они притворяешься,
сволочь! -- прозвучало, но, лишь только увидела и поняла Юля, что сейчас:
неистово о чем-то вскричал ее отец там, в комнате за стеклом, но она не
могла слышать о чем. -- Ненавижу! -- продолжал громко выкрикивать Миша в
соседней комнате, опять заерзавши в кресле. -- Вы -- сделали меня этой
развалиной, стариком! Твой, негодяй, папа! Это он! Зачем ты пришла сюда,
сволочь?! Посочувствовать!?
Юля вздрогнула, когда до ее плеча кто-то дотронулся. Тут же, она
обернулась назад: возле нее стояла Вера.
-- Придется пока так, милочка, -- ехидно сказала Вера. -- Видите какой
он буйный.
-- Вы не имеете права так..., -- запнувшись от ярости, -- обращаться с
моим отцом! -- громко и требовательно сказала Юля.
-- А как же по-вашему? Пусть он себе все крушит? Да он же и вас прибьет
-- только допусти!
-- Это... бесчеловечно, -- разбито произнес-ла Юля.
-- Извините, но у нас инструкции. Все как полагается. Ничего лишнего мы
не делаем.
-- Я прошу вас, пожалуйста, пусть уйдет этот санитар, он мне мешает
видеться с папой и вы... уйдите, Вера.
-- Ну, это можно, -- снисходительно согласилась Вера. -- Может еще что?
-- спросила она.
-- Да, -- сказала Юля.
-- И что же?
-- Отвяжите папу хотя бы от кресла, пусть он, если захочет, будет
способен подойти к окну.
-- И это можно устроить, -- все так же снисходительно определилась
Вера. -- Для вас это ничем не грозит -- стекло бронированное, --
предупредительно добавила она и поспешила удалиться из комнаты, оставивши
Юлю одну.
Вскоре Юля увидела, как санитара вызвали из комнаты, потом, через
несколько мгновений, он снова вернулся, отвязал отца от кресла и снова вышел
из комнаты.
Папа, так же как и она, Юля, оставался теперь один в комнате напротив.
Тогда Юля стала делать пригласительные жесты руками, подзывая,
предлагая папе подняться из кресла и поближе подойти к окну свиданий.
Некоторое время, отец, как казалось Юле, не обращал внимания, возможно
не понимал ее или же просто не желал подходить близко, и тогда Юля, стала
беззвучно для отца плакать -- по ее щекам потекли слезы.
Наконец, отец медленно поднялся из кресла, постоял возле него, словно
удерживая равновесие тела, было едва заметно, как он покачнулся несколько
раз.
И все же он подошел, приблизился почти вплотную к стеклу, на которое,
со своей стороны, снова прилегла ладонями и лбом Юля.
-- Папочка мой, папа, -- нашептывала она и целовала стекло.
-- Ты что же... -- проговорил в замешательстве Миша со своей стороны
окна, -- действительно ничего не знаешь?
-- Я люблю тебя, папа, -- продолжала шептать она.
И тут Юля стала медленно писать пальцем на стекле невидимые, но если
присмотреться, то можно было разобрать, буквы, она старалась как можно
отчетливее выводить каждую из них.
Итак, она написала: п..а..п..а..я..т..е..б..я..л-..ю..б..л..ю. И Миша
одобрительно покивал ей в ответ головой, подавая таким образом знак, что он
понял написанное.
Тогда Юля жестами предложила отцу про-делать то же самое, что и она на
стекле -- ответить. И папа снова покивал одобрительно головой в знак
согласия.
-- Он меня понимает! -- не удержавшись, во-скликнула Юля. Но тут же
осеклась и осмотрелась по сторонам, потому что ее могли услышать и помешать.
В свою очередь, Миша стал выводить на стекле носом тоже буквы. Их
труднее было узнавать, но Юля, чтобы понять отца, максимально напрягала свои
глаза, отслеживая невидимые линии:
я..н..е..т..в..о..й..о..т..е..ц..я..м..и..ш..а -- прочитала она.
-- Ты, -- молча, произнесла только губами и как можно отчетливее Юля,
-- Миша? Да? -- подкивнула она головой.
-- Да, -- тоже подкивнул головой Миша. -- Я Миша, -- тоже произнес он
губами.
-- Пора заканчивать, милочка! -- вздрогнула Юля от внезапно возникшего
голоса в тишине комнаты, обратившегося к ней -- это была Вера: она стояла у
самого входа.
Юля увидела, как в комнату отца вошел са-нитар и тут же штора стала
закрываться и Юля медленно пошла впереди движущейся шторы, чтобы еще хоть
несколько мгновений можно было бы видеть папу: санитар грубо выталкивал его
из комнаты в дверь, а он сопротивлялся оглядываясь, в сторону Юли.
Штора закрылась полностью.
-- Ваши люди жестоки! -- яростно прикрикнула Юля в сторону Веры,
продолжавшей стоять у входа в комнату.
-- Я передам им вашу просьбу, чтобы они были повежливее с вашим отцом,
-- язвительно сказала та.
-- Уж будьте добры, но я все равно найду, к кому обратиться, чтобы у
вас тут навели порядок, -- словно огрызнулась Юля, быстрым шагом выходя из
комнаты и проходя мимо Веры.
Юля не пошла, а побежала по коридору.
-- Вас проводить!? -- крикнула ей вдогонку Вера, но Юля ничего не
ответила: выскочила на лестничную площадку и бегло стала спускаться по
ступенькам вниз.
Когда она преодолела уже несколько лест-ничных проемов, то услышала
окрик сверху:
-- Не заблудитесь, милочка!
Юля выскочила во двор клиники. Миша, ожидавший ее, сразу же подошел к
ней.
-- Что случилось, Юленька? -- озабоченно спросил он, на ходу
пристроившись крупным и быстрым шагом рядом с Юлей, которая уже
ос-танавливала свой полубег. -- Почему ты бежала? -- задал он вопрос, когда
они уже вышли из ворот клиники и оказались в переулке.
Здесь Юля позволила себе ненадолго оста-новиться и молча отдышаться.
Потом она снова, но уже не быстро пошла по переулку. Молодой человек
последовал за ней.
-- Почему ты бежала? -- попробовал еще раз задать он вопрос.
-- Не знаю, -- ответила Юля и на мгновение, опять, приостановившись,
пристально заглянула в Мишины глаза, отчего молодому человеку стало немного
неловко, не по себе.
-- Что-то не так? -- вкрадчиво поинтересовался он.
-- Все в порядке, -- ответила Юля. -- Папа... действительно болен.
Планерка смертников
Несколько дней спустя после вторжительного посещения клиники Юлей и
Мишей, Юсман позвонила Василию Федоровичу (Мише) и предложила в срочном
порядке встретиться вечером в помещении кафедры психологии, как выразилась
она: "Наиболее безопасное место".
В назначенное время эта скоропалительная встреча состоялась. Коротко
поприветствовав друг друга, они заперлись в помещении кафедры изнутри и
заговорили вполголоса.
-- Ты, Василий Федорович..., извини, привычка! Конечно же, Миша, --
поправилась Юсман.
-- Не стоит извиняться. Зови меня как удобно тебе, от этого суть не
изменится, -- на этот раз определился профессор, грустно почему-то, сам даже
не понимая зачем, рассматривающий свои руки.
-- Удобнее, все-таки, по-старому, -- сказала Юсман. -- Можно?
-- Как знаешь, Виктория. Не стану возражать.
-- Хорошо. Так вот, ты, Василий Федорович, положительно счастливчик,
иначе не подумаешь и не скажешь о тебе, -- сказала Юсман.
-- О чем это ты?
-- О том, что ты теперь присутствуешь здесь и разговариваешь со мной, а
не где-то, неведомо где.
-- Не понимаю тебя.
-- Так-таки и не понимаешь? -- немного игриво поинтересовалась Юсман.
-- Не надо. В таком тоне..., я прошу... не надо.
-- Извини, Василий Федорович. Еще одна старая привычка наших отношений,
-- печально согласилась Юсман. -- Иногда, сама того не замечаю, как перехожу
на обычный уклад, забывая о своем сегодняшнем положении.
-- Ты права. Но что ты хотела сказать, Вик-тория, обо мне, как о
счастливчике?
-- Если бы ты видел, как рвал и метал Ворбий, когда он узнал, что
намеченное сорвалось! Я как раз находилась у него в кабинете, потому что
должна была по плану отвечать за транспортировку ваших тел.
-- Наших тел? -- пугливо насторожился Василий Федорович.
-- Да, ваших, профессор, твоего и Юлиного.
-- Ничего не понимаю.
-- Сейчас поймешь. Что интересно, что я да-же не успела бы помешать
этой затее, как продумал все, гад! Я узнала об этом буквально, когда вы уже
находились с Юлей в клинике и ожидали появления Веры. Она как раз позвонила
Вор-бию, чтобы сообщить об этом, о начале опера-ции, и тут же, после звонка
своей жены, Ворбий изложил мне: для чего меня вызвал, мои обязанности и
место в этом деле.
-- Ты меня пугаешь, Виктория. Что за срочная операция, дело о котором
ты говоришь?
-- Хорошо, что ты не пошел вместе с Юлей на встречу с..., ну, сам
понимаешь какую встречу. Ворбием было запланировано вас обоих тогда же
ликвидировать, покончить разом со всеми троими: у тебя и Юли -- отобрать
тела, а Мишу..., просто умертвить, и похоронили бы про-фессора тогда со
всеми полагающимися почестями, а на похоронах бы присутствовала Юля, точнее,
Вера в Юлином теле и Миша, точнее, Вор-бий в твоем теперешнем теле. Вот
такая получается картина, Василий Федорович.
Честно говоря, я очень переживала и молила Бога, чтобы вы каким-то
образом ускользнули. И вам удалось нарушить их план! Вы сделали это!..
Одну Юлю они не посмели бы тронуть, потому что ты бы оставался на
свободе и тебе тогда нечего было бы терять. Они повременили, но кто знает,
надолго ли?
Если они бы разделались с вами, то автоматически, тут же наступила бы и
моя очередь, как свидетеля, так что и меня можно назвать через тебя, Василий
Федорович, счастливчиком.
-- Спасибо за информацию, Виктория. Но, сама понимаешь, узнать, что ты
остался жив уже зная об этом... Ты меня пригласила сегодня только для того,
чтобы сообщить об этом?
-- Нет, Василий Федорович, наш разговор, можешь считать, только лишь
начинается. Пора, профессор. Теперь уже, и в самом деле, пора --
действовать!
-- Я тоже так думаю, но как? Что мы сможем предпринять?
-- И это говорит крепкий, -- Юсман, оценивающе окинула с ног до головы
профессора восторженным взглядом, -- молодой человек, да еще с таким не
ординарным, талантливым умом!
-- Ты права, это так, но что мне с ними -- подраться!? -- немного
обиженно сказал профессор.
-- Зачем же так, Василий Федорович. Ин-формация -- это власть, в нашем
случае, реальная возможность все сделать как нам это нужно.
-- Знать -- этого мало, Виктория. Необходимо применить знание. Но если
ты будешь весь вечер говорить вокруг да около, то..., сама понимаешь.
-- Понимаю. Поэтому и говорю теперь по существу.
-- Да уж..., прошу тебя, Виктория.
-- Ты, профессор, и твоя дочь и Миша и Я: теоретически и практически --
смертники.
-- Зачем ты говоришь такие гадости, Виктория?! -- возмутился профессор.
-- Разве я не права?
-- Ну..., наверно, права... Только не надо так -- в лоб.
-- Хорошо. Скажу иначе. Все мы люди об-реченные и у нас нет выбора
другого, нежели защищаться самим, так?
-- Так, -- заметно нервничая, согласился профессор.
-- Я сказала, что наступила пора действо-вать, потому что теперь я имею
полное основание на такое заявление. Я знаю все, во всяком случае, то, что
необходимо нам для спасения, об Интегральной Фирме, ее возможностях и о ее
руководителях.
Первое, что нам необходимо, это хотя бы на время, вывести из строя их
главный генератор.
-- Что это такое? -- спросил профессор.
-- Не перебивай, Василий Федорович, долго объяснять. Будем делать дело,
по ходу и необходимости поймете, а сейчас это не так важно. Так вот, вывести
из строя Генератор -- это во-первых, тогда я получаю возможность
беспрепятственно освободиться от капсулы смерти в моем теле, с технологией я
уже знакома, а затем мы уничтожаем наши документы, хранящиеся в архиве
фирмы, а с этими документами уничто-жатся и наши коды доступа к нам -- мы
получаем свободу!
Конечно же, придется куда-нибудь бежать, поменять имена и фамилии, но
это лучше, чем не жить, согласись, Василий Федорович.
-- Да, конечно, -- подтвердил свое одобрение профессор, внимательно
слушающий Юсман. -- А что будет с... Мишей, -- исподволь поинтересовался он.
-- Его они, естественно, уберут. Не поможете же вы ему бежать, не
освободите же вы его.
Честно говоря, пойми меня правильно, я не хочу тебя обидеть, Василий
Федорович, но я на месте бы Миши, если бы вдруг смогла освободиться, то
первым бы долгом -- придушила тебя.
-- Зачем же так гадко, -- брезгливо сказал профессор.
-- Правильно, Василий Федорович, поэтому я и не упомянула в моем плане
Мишу. Его судьба уже, так или иначе, предрешена. Ни одной из сторон
невыгодно его существование.
-- Хватит о нем, Виктория. Я принимаю ваш план. Мы сумеем справиться
вдвоем?
-- Нет.
-- Но позволь! Никого другого для участия в этом деле мы пригласить не
можем.
-- Но все-таки это понадобится сделать.
-- И кого же ты предлагаешь?
-- Не беспокойся, не Юлю, -- сказала Юсман и профессор насторожился еще
пуще прежнего.
-- А кого же тогда? -- поинтересовался он.
-- Твоего друга, Василий Федорович, бывшего.
-- Ты хочешь ввести в курс дела совершенно постороннего человека? Ты с
ума сошла, Виктория! Это исключено, -- резко не согласился про-фессор.
-- Не кричи, -- попросила Юсман и на неко-торое время прислушалась к
вечерней тишине близлежащего пространства университетских аудиторий.
-- Извини, -- шепотом заговорил профессор. -- Но я не согласен на
участие в нашем деле пос-торонних лиц.
-- Успокойся, Василий Федорович, этот человек, он даже не будет знать
ничего. Его задача будет проста: побыть один вечер с Юлей.
-- Как это побыть?
-- Ты имеешь ввиду под каким предлогом? Это я уже продумала. Все
нормально. Сейчас он придет, я буду говорить и ты услышишь. Он, че-ловек, по
крайней мере в отношении тебя, как друга, порядочный, и ты это знаешь не
хуже ме-ня. Лучшей кандидатуры у меня, извини, Василий Федорович, на
сегодняшний день -- нет.
-- Короче, кто это? -- спросил профессор.
-- Порядков.
-- Порядков? -- переспросил профессор.
-- Именно он, Петр Алексеевич, профессор психологии, твой лучший
товарищ, бывший. Да ты не переживай, Василий Федорович, я все об-ставлю в
лучшем виде.
-- Он уже в курсе?
-- Еще нет, но сейчас он будет, -- Юсман взглянула на часы, -- еще
целых полчаса ждать моего звонка и может подняться сюда, к нам на кафедру в
любой момент по-моему приглашению. Ты согласен?
-- Да, -- согласился Аршиинкин-Мертвяк. -- У меня, действительно, нет
выбора.
Юсман позвонила Порядкову и теперь с минуты на минуту ожидался его
приход.
-- Я хотел у тебя спросить, Виктория, пока не появился Петр Алексеевич.
-- О чем?
-- У тебя такое бывало или бывает?
-- Что именно?
-- Когда нервничаешь и делаешь резкое движение, а... оно... происходит
и не происходит.
-- Не понимаю, Василий Федорович.
-- Скажем, поднял я руку, точно понимаю, что сделал это движение, а на
самом деле рука остается на месте.
-- Боже мой, -- покачала головой по сторонам отчаянно выражая
соболезнование, Юсман. -- Они тебя даже не закрепили как следует. Что ж ты
молчал?! -- возмутилась она.
-- Мы же решали дело, -- вздохнул тяжело профессор.
-- Но это же тоже дело! Или ты думаешь всю оставшуюся жизнь прожить на
цыпочках в этом теле. Тебя необходимо срочно закрепить. Ну, ладно, это мы
решим тоже.
Хотя, с виду, в своих интонациях, Юсман и вела себя, в какой-то
степени, бравадно, но Василий Федорович простительно понимал Викто-рию,
потому что находилась она в эйфории, в сильно возбужденном состоянии, не
соответствующим реальному положению дел, в эйфории, вызванной страхом,
неподдельной угрозой смерти. Таким образом, она, как бы защищалась и
поддерживала себя.
Вскоре на кафедру пришел Порядков.
Выбор - Смерть
На следующий день, вечером, Юля находилась дома одна в приподнятом
состоянии духа.
Еще с утра, перед тем как уйти по делам, Миша предупредил ее о том, что
сегодня в гости должен подъехать профессор психологии Петр Алексеевич
Порядков, Юля немного помнила его по отцу.
"Петр Алексеевич" -- сказал Миша, -- "Я, очень возможно, задержусь,
пусть он -- обязательно дождется меня. Это очень важно. Мы с Порядковым
будем решать проблему пребывания твоего папы в клинике. Может удастся.
Только ни о чем не спрашивай его заранее, он все равно не откроется. Я хочу,
чтобы мы это решали вместе."
Юля тщательно убралась в квартире, привела в порядок свои волосы и
лицо, оделась в соответствии -- для приема гостя: удобное, не стесняющее
движения тела, домашнее платье черного цвета, кружевное -- уютно смотрелось
на ней.
Вскоре, как и предупреждал Миша, подъехал Петр Алексеевич. И они
вдвоем, Юля и Петр Алексеевич пили чай с пирожными, сидя в гостиной в
креслах и разговаривали.
-- Мне кажется, что с вашим отцом все бу-дет в порядке, -- сказал
профессор, размешивая ложечкой сахар в очередной чашке чая.
-- Вы так думаете? -- уточнила Юля.
-- Я просто уверен в этом. Обязательно будет порядок.
-- Ну, если сам Порядков говорит, что ожидается порядок, тогда -- нет
сомнений, -- попыталась пошутить Юля, хотя ей это было трудно и шутка
прозвучала в неловкой, неуклюжей интонации голоса.
-- Да, да! -- воскликнул профессор, поддерживая конфузию девушки. --
Мое любимое слово -- порядок!
Юля продолжала, не всегда и во всем склад-но, беседовать с Порядковым,
ожидая возвращения Миши, а в это же время Юсман и Миша (Василий Федорович)
подъехали на автомобиле, принадлежавшем Виктории Леонидовне к зданию
Интегральной Фирмы "Обратная Сторона" и припарковались от него далее по
переулку метрах в пятидесяти.
-- Ну, что ж... Ты готов? -- спросила Юсман. Василий Федорович не
ответил, он думал о чем-то, всматриваясь в ночную глубину переулка. -- Что
молчишь, профессор? Думаешь, что мне на душе легко?
-- Я не об этом сейчас подумал, -- заговорил Василий Федорович.
-- А о чем? -- ласково погладив его по волосам, спросила Юсман.
-- Юля беременна, -- коротко сказал профессор.
-- От... тебя? -- вкрадчиво уточнила Юсман.
-- От меня, -- подтвердил он.
-- Ты уверен?
-- Ты что, с ума сошла, Виктория, от кого же еще! -- заволновался
одной руки в другую.
Миша, гадливо поморщившись, двумя паль-цами снял трубку с аппарата,
мизинцем, словно отковыривая болячки, набрал несколько цифр на телефонной
рулетке и не прислонил трубку к лицу, а придержал ее навесу возле уха.
-- Алло! -- громко сказал он в трубку и покосился в сторону стоящей
рядом с ним и пе-реминающейся с ноги на ногу Юли, она тоже взглянула на
Мишу, -- этот гул... -- досадно проговорил он и недовольно, едва покачав
головой, снова прокричал в трубку: -- Алло! Вы меня слышите?!... Мне нужно
Веру... Мы пришли... Здесь, внизу... Ждем, -- окончил он короткий разговор и
брезгливо положил трубку на аппарат.
-- Все в порядке? -- спросила у него Юля.
-- Да. Вера скоро спустится за нами, -- ответил он, -- только знаешь,
Юленька...
-- Что?
-- Я туда не пойду, наверх. Я подожду тебя на улице.
-- Но почему же? -- немного насторожилась она.
-- Так будет лучше, -- сказал Миша.
-- Хорошо. Как знаешь, -- согласилась Юля, но посмотрела в глаза
молодого человека просительно, словно выискивая в них необходимую поддержку.
-- Так... действительно будет лучше, Юленька, -- еще раз повторил,
чувствуя себя неловко, Миша.
-- Да. Конечно. Ты прав. Это же мой отец, -- печально проговорила она и
отвернулась от молодого человека и стала выжидательно смотреть в сторону еще
одной двери, расположенной в фойе, но ведущей, как понималось, в глубины
палат и лабораторий клиники, откуда и должна была скоро выйти Вера.
Не через долго, в фойе появилась Вера: на ней был одет белый халат и
такая же белая, жестко накрахмаленная, шапочка, на согнутой в локте левой
руке у нее висело еще два, изрядно помятых, больничных халата.
Вера подошла к ожидающим ее Юле и Мише и суетливо, громко заговорила в
укорительном тоне.
-- Что это вы переполох устраиваете, господа?! А?! -- сказала она. --
Сознайтесь, молодые люди, что вы совершенно не выдержаны, торопитесь жить!
Возьмите, оденьте халаты, -- она протянула Мише оба халата.
Молодой человек принял из ее рук только один халат и помог Юле одеть
его.
-- Вот, еще один, одевайте Миша, -- будто приказывала Вера, протягивая
оставшийся в ее руках больничный халат молодому человеку.
Юля и Миша переглянулись: у Юли про-мелькнула надежда, что Миша
все-таки пойдет с ней.
-- Я подожду Юлю на улице, -- решительно сказал Миша Вере не отрывая
своего взгляда от Юли.
-- Как же так? -- озадачилась Вера, -- я и два халата принесла и... --
еще что-то хотела сказать она, но передумала и смолчала. У нее был теперь
недовольный вид.
-- Идемте, -- перехватывая инициативу и обиженно отворачиваясь от Миши,
сказала Вере Юля.
Когда Юля уже скрылась в проеме той самой двери, через которую
объявилась в фойе Вера, отставшая от Юли, Вера, на мгновение
приостановившись у той же двери, озлобленно и, как показалось Мише,
испуганно посмотрела в его сторону.
"Мерзавцы!" -- думал про себя Василий Федорович, -- "Какие все-таки
Мерзавцы! Столько отхватили от меня денег, а в результате..." -- тяжело
вздохнул он, -- "А в результате готовятся умертвить меня и мою дочь,
Юленьку... Но я могу постоять за себя!" -- и молодой человек смачно сплюнул
на пол. И тут он снова почувствовал неладное в своих ощущениях: он точно
понимал, что плюнул на пол, но оказалось, что слюна лишь изо рта выступила
сочно на его губах и испачкала подбородок так, как это могло бы случиться,
если попытаться плюнуть против сильного ветра. Мишины губы не подчинились
Аршиинкину-Мертвяку.
"Я снова разволновался". -- заметил для се-бя Василий Федорович. --
"Необходимо быть еще бдительнее и осторожнее. Это тело способно выходить
из-под моего контроля". И он вытер носовым платком влажный подбородок и
вышел во двор клиники.
Юля поднималась по чисто вымытым сту-пенькам лестничными пролетами.
Такое явилось весьма контрастным! Заброшенное фойе, там, внизу и чистота
здесь -- это удивило.
Еще там, на втором этаже, Юлю обогнала Вера.
-- Нам на четвертый, -- чем-то обеспокоенная, сказала она.
Когда они поднялись на четвертый этаж, то оказались на лестничной
площадке, вымощенной коричневой плиткой, тогда, немного, ничего друг другу
не говоря, отдышавшись, вошли они в протяженный по обе стороны коридор,
завернули направо и прошли по этому коридору в самый его конец.
Здесь Вера достала у себя из накладного бокового кармана халата ключ и
открыла дверь, в которую упирался коридор.
-- Проходите, -- сказала Вера и приказом добавила: -- садитесь на стул
и ждите.
-- Папа придет сюда? -- поинтересовалась взволнованно Юля.
-- Вашего отца скоро приведут. Ждите здесь, в этой комнате, --
требовательно прозвучал Верин голос, и Вера ушла по направлению в
про-тивоположную сторону коридора.
Несколько секунд Юля стояла у двери, ис-подволь наблюдая за удаляющейся
по коридору Верой. Наконец, она решительно потянула дверь за ручку на себя и
та очень легко открылась.
Юля вошла в предложенную комнату и не спеша прикрыла дверь за собой.
Комната была не большой, без окон, практически без мебели, освещена
по-домашнему люстрой: лакированный паркет пола, выбеленный потолок, только
один-единственный стул, одна стена была полностью закрыта тяжелой шторой
серого цвета из плотного материала, остальные стены обклеены мелкого
травяного рисунка обоями.
"Но почему же один стул?" -- удивляясь, подумала Юля, приседая на него,
-- "Сейчас придет уже папа". -- сказала она вслух сама для себя, -- "Какая
бедность или не предусмотрительность! На чем же мы будем сидеть?"
Минут через десять, дверь в комнату приоткрылась и в проеме показалась
Вера, но она не стала входить в комнату. Выглядела Вера довольно растрепанно
и как-то, внутренне настороже.
-- Еще попрошу вас подождать одну минуточку, -- обратилась она к Юле.
-- Сейчас начнется свидание, -- объявила она и снова, так же неожиданно, как
и появилась, скрылась в коридоре, прикрыв за собою дверь.
Юля опять осталась одна в комнате.
"Она как-то странно выглядит" -- подумала Юля в адрес удалившейся Веры.
-- "Скорей бы уже пришел папа. Может, мне удастся забрать его сегодня домой!
Во всяком случае, я попытаюсь это сделать".
И тут, совершенно неожиданно, так, что да-же напугало Юлю, массивная
штора, прикрывавшая одну из стен, стала медленно, под жуж-жание, видимо
электромотора, отодвигаться в сторону двери и перед Юлей, вскоре, открылось
удивительное зрелище, которое заставило ее испытать в первые мгновения боль
и бессилие, и пораженная увиденным, Юля оцепенела всем телом и, будто
обронила на пол радость ожидания встречи с отцом.
-- Папа? -- только и смогла она вымолвить вопросительно.
Но отец ее слышать не мог, и она не могла слышать его.
Когда отодвинулась штора, то она открыла возможность видеть, как
оказалось, соседнюю комнату, видеть и только, потому что обе комнаты были
разделены между собой двойным и толстым стеклом.
Аршиинкин-Мертвяк сидел в противопо-ложной, соседней комнате в кресле:
волосы его были выбриты налысо, на нем была одета сми-рительная рубашка и
туго завязаны ее длинные рукава.
В дверях его комнаты стоял, скрестивши ру-ки на животе, в
надменно-жестоких чертах лица санитар в таком же белом халате, что и у Веры
и с накрахмаленной шапочкой на голове.
Пациент в смирительной рубашке тоже увидел Юлю, и тут же заерзал в
кресле, пытаясь освободиться от наложенных на него больничных пут. Он что-то
кричал, говорил, но не было слышно, что именно.
Потом, на некоторое время, он успокоился и стал жалобно смотреть на
Юлю. Его глаза теперь стали настораживать дочь. Они совершенно не выражали
папу.
-- Папа, -- тихо позвала Юля отца, выходя из оцепенения.
Она, медленно поднялась со стула, машинально взяла этот стул за спинку
и перенесла его ближе к, поражающему ее, окну свиданий.
Юля снова присела на стул, но теперь возле самого окна и оперлась
ладонями на стекло и прильнула к нему лбом.
-- Папа, -- позвала она еще раз.
-- Ты что же, ничего не знаешь, или так же как и они притворяешься,
сволочь! -- прозвучало, но, лишь только увидела и поняла Юля, что сейчас:
неистово о чем-то вскричал ее отец там, в комнате за стеклом, но она не
могла слышать о чем. -- Ненавижу! -- продолжал громко выкрикивать Миша в
соседней комнате, опять заерзавши в кресле. -- Вы -- сделали меня этой
развалиной, стариком! Твой, негодяй, папа! Это он! Зачем ты пришла сюда,
сволочь?! Посочувствовать!?
Юля вздрогнула, когда до ее плеча кто-то дотронулся. Тут же, она
обернулась назад: возле нее стояла Вера.
-- Придется пока так, милочка, -- ехидно сказала Вера. -- Видите какой
он буйный.
-- Вы не имеете права так..., -- запнувшись от ярости, -- обращаться с
моим отцом! -- громко и требовательно сказала Юля.
-- А как же по-вашему? Пусть он себе все крушит? Да он же и вас прибьет
-- только допусти!
-- Это... бесчеловечно, -- разбито произнес-ла Юля.
-- Извините, но у нас инструкции. Все как полагается. Ничего лишнего мы
не делаем.
-- Я прошу вас, пожалуйста, пусть уйдет этот санитар, он мне мешает
видеться с папой и вы... уйдите, Вера.
-- Ну, это можно, -- снисходительно согласилась Вера. -- Может еще что?
-- спросила она.
-- Да, -- сказала Юля.
-- И что же?
-- Отвяжите папу хотя бы от кресла, пусть он, если захочет, будет
способен подойти к окну.
-- И это можно устроить, -- все так же снисходительно определилась
Вера. -- Для вас это ничем не грозит -- стекло бронированное, --
предупредительно добавила она и поспешила удалиться из комнаты, оставивши
Юлю одну.
Вскоре Юля увидела, как санитара вызвали из комнаты, потом, через
несколько мгновений, он снова вернулся, отвязал отца от кресла и снова вышел
из комнаты.
Папа, так же как и она, Юля, оставался теперь один в комнате напротив.
Тогда Юля стала делать пригласительные жесты руками, подзывая,
предлагая папе подняться из кресла и поближе подойти к окну свиданий.
Некоторое время, отец, как казалось Юле, не обращал внимания, возможно
не понимал ее или же просто не желал подходить близко, и тогда Юля, стала
беззвучно для отца плакать -- по ее щекам потекли слезы.
Наконец, отец медленно поднялся из кресла, постоял возле него, словно
удерживая равновесие тела, было едва заметно, как он покачнулся несколько
раз.
И все же он подошел, приблизился почти вплотную к стеклу, на которое,
со своей стороны, снова прилегла ладонями и лбом Юля.
-- Папочка мой, папа, -- нашептывала она и целовала стекло.
-- Ты что же... -- проговорил в замешательстве Миша со своей стороны
окна, -- действительно ничего не знаешь?
-- Я люблю тебя, папа, -- продолжала шептать она.
И тут Юля стала медленно писать пальцем на стекле невидимые, но если
присмотреться, то можно было разобрать, буквы, она старалась как можно
отчетливее выводить каждую из них.
Итак, она написала: п..а..п..а..я..т..е..б..я..л-..ю..б..л..ю. И Миша
одобрительно покивал ей в ответ головой, подавая таким образом знак, что он
понял написанное.
Тогда Юля жестами предложила отцу про-делать то же самое, что и она на
стекле -- ответить. И папа снова покивал одобрительно головой в знак
согласия.
-- Он меня понимает! -- не удержавшись, во-скликнула Юля. Но тут же
осеклась и осмотрелась по сторонам, потому что ее могли услышать и помешать.
В свою очередь, Миша стал выводить на стекле носом тоже буквы. Их
труднее было узнавать, но Юля, чтобы понять отца, максимально напрягала свои
глаза, отслеживая невидимые линии:
я..н..е..т..в..о..й..о..т..е..ц..я..м..и..ш..а -- прочитала она.
-- Ты, -- молча, произнесла только губами и как можно отчетливее Юля,
-- Миша? Да? -- подкивнула она головой.
-- Да, -- тоже подкивнул головой Миша. -- Я Миша, -- тоже произнес он
губами.
-- Пора заканчивать, милочка! -- вздрогнула Юля от внезапно возникшего
голоса в тишине комнаты, обратившегося к ней -- это была Вера: она стояла у
самого входа.
Юля увидела, как в комнату отца вошел са-нитар и тут же штора стала
закрываться и Юля медленно пошла впереди движущейся шторы, чтобы еще хоть
несколько мгновений можно было бы видеть папу: санитар грубо выталкивал его
из комнаты в дверь, а он сопротивлялся оглядываясь, в сторону Юли.
Штора закрылась полностью.
-- Ваши люди жестоки! -- яростно прикрикнула Юля в сторону Веры,
продолжавшей стоять у входа в комнату.
-- Я передам им вашу просьбу, чтобы они были повежливее с вашим отцом,
-- язвительно сказала та.
-- Уж будьте добры, но я все равно найду, к кому обратиться, чтобы у
вас тут навели порядок, -- словно огрызнулась Юля, быстрым шагом выходя из
комнаты и проходя мимо Веры.
Юля не пошла, а побежала по коридору.
-- Вас проводить!? -- крикнула ей вдогонку Вера, но Юля ничего не
ответила: выскочила на лестничную площадку и бегло стала спускаться по
ступенькам вниз.
Когда она преодолела уже несколько лест-ничных проемов, то услышала
окрик сверху:
-- Не заблудитесь, милочка!
Юля выскочила во двор клиники. Миша, ожидавший ее, сразу же подошел к
ней.
-- Что случилось, Юленька? -- озабоченно спросил он, на ходу
пристроившись крупным и быстрым шагом рядом с Юлей, которая уже
ос-танавливала свой полубег. -- Почему ты бежала? -- задал он вопрос, когда
они уже вышли из ворот клиники и оказались в переулке.
Здесь Юля позволила себе ненадолго оста-новиться и молча отдышаться.
Потом она снова, но уже не быстро пошла по переулку. Молодой человек
последовал за ней.
-- Почему ты бежала? -- попробовал еще раз задать он вопрос.
-- Не знаю, -- ответила Юля и на мгновение, опять, приостановившись,
пристально заглянула в Мишины глаза, отчего молодому человеку стало немного
неловко, не по себе.
-- Что-то не так? -- вкрадчиво поинтересовался он.
-- Все в порядке, -- ответила Юля. -- Папа... действительно болен.
Планерка смертников
Несколько дней спустя после вторжительного посещения клиники Юлей и
Мишей, Юсман позвонила Василию Федоровичу (Мише) и предложила в срочном
порядке встретиться вечером в помещении кафедры психологии, как выразилась
она: "Наиболее безопасное место".
В назначенное время эта скоропалительная встреча состоялась. Коротко
поприветствовав друг друга, они заперлись в помещении кафедры изнутри и
заговорили вполголоса.
-- Ты, Василий Федорович..., извини, привычка! Конечно же, Миша, --
поправилась Юсман.
-- Не стоит извиняться. Зови меня как удобно тебе, от этого суть не
изменится, -- на этот раз определился профессор, грустно почему-то, сам даже
не понимая зачем, рассматривающий свои руки.
-- Удобнее, все-таки, по-старому, -- сказала Юсман. -- Можно?
-- Как знаешь, Виктория. Не стану возражать.
-- Хорошо. Так вот, ты, Василий Федорович, положительно счастливчик,
иначе не подумаешь и не скажешь о тебе, -- сказала Юсман.
-- О чем это ты?
-- О том, что ты теперь присутствуешь здесь и разговариваешь со мной, а
не где-то, неведомо где.
-- Не понимаю тебя.
-- Так-таки и не понимаешь? -- немного игриво поинтересовалась Юсман.
-- Не надо. В таком тоне..., я прошу... не надо.
-- Извини, Василий Федорович. Еще одна старая привычка наших отношений,
-- печально согласилась Юсман. -- Иногда, сама того не замечаю, как перехожу
на обычный уклад, забывая о своем сегодняшнем положении.
-- Ты права. Но что ты хотела сказать, Вик-тория, обо мне, как о
счастливчике?
-- Если бы ты видел, как рвал и метал Ворбий, когда он узнал, что
намеченное сорвалось! Я как раз находилась у него в кабинете, потому что
должна была по плану отвечать за транспортировку ваших тел.
-- Наших тел? -- пугливо насторожился Василий Федорович.
-- Да, ваших, профессор, твоего и Юлиного.
-- Ничего не понимаю.
-- Сейчас поймешь. Что интересно, что я да-же не успела бы помешать
этой затее, как продумал все, гад! Я узнала об этом буквально, когда вы уже
находились с Юлей в клинике и ожидали появления Веры. Она как раз позвонила
Вор-бию, чтобы сообщить об этом, о начале опера-ции, и тут же, после звонка
своей жены, Ворбий изложил мне: для чего меня вызвал, мои обязанности и
место в этом деле.
-- Ты меня пугаешь, Виктория. Что за срочная операция, дело о котором
ты говоришь?
-- Хорошо, что ты не пошел вместе с Юлей на встречу с..., ну, сам
понимаешь какую встречу. Ворбием было запланировано вас обоих тогда же
ликвидировать, покончить разом со всеми троими: у тебя и Юли -- отобрать
тела, а Мишу..., просто умертвить, и похоронили бы про-фессора тогда со
всеми полагающимися почестями, а на похоронах бы присутствовала Юля, точнее,
Вера в Юлином теле и Миша, точнее, Вор-бий в твоем теперешнем теле. Вот
такая получается картина, Василий Федорович.
Честно говоря, я очень переживала и молила Бога, чтобы вы каким-то
образом ускользнули. И вам удалось нарушить их план! Вы сделали это!..
Одну Юлю они не посмели бы тронуть, потому что ты бы оставался на
свободе и тебе тогда нечего было бы терять. Они повременили, но кто знает,
надолго ли?
Если они бы разделались с вами, то автоматически, тут же наступила бы и
моя очередь, как свидетеля, так что и меня можно назвать через тебя, Василий
Федорович, счастливчиком.
-- Спасибо за информацию, Виктория. Но, сама понимаешь, узнать, что ты
остался жив уже зная об этом... Ты меня пригласила сегодня только для того,
чтобы сообщить об этом?
-- Нет, Василий Федорович, наш разговор, можешь считать, только лишь
начинается. Пора, профессор. Теперь уже, и в самом деле, пора --
действовать!
-- Я тоже так думаю, но как? Что мы сможем предпринять?
-- И это говорит крепкий, -- Юсман, оценивающе окинула с ног до головы
профессора восторженным взглядом, -- молодой человек, да еще с таким не
ординарным, талантливым умом!
-- Ты права, это так, но что мне с ними -- подраться!? -- немного
обиженно сказал профессор.
-- Зачем же так, Василий Федорович. Ин-формация -- это власть, в нашем
случае, реальная возможность все сделать как нам это нужно.
-- Знать -- этого мало, Виктория. Необходимо применить знание. Но если
ты будешь весь вечер говорить вокруг да около, то..., сама понимаешь.
-- Понимаю. Поэтому и говорю теперь по существу.
-- Да уж..., прошу тебя, Виктория.
-- Ты, профессор, и твоя дочь и Миша и Я: теоретически и практически --
смертники.
-- Зачем ты говоришь такие гадости, Виктория?! -- возмутился профессор.
-- Разве я не права?
-- Ну..., наверно, права... Только не надо так -- в лоб.
-- Хорошо. Скажу иначе. Все мы люди об-реченные и у нас нет выбора
другого, нежели защищаться самим, так?
-- Так, -- заметно нервничая, согласился профессор.
-- Я сказала, что наступила пора действо-вать, потому что теперь я имею
полное основание на такое заявление. Я знаю все, во всяком случае, то, что
необходимо нам для спасения, об Интегральной Фирме, ее возможностях и о ее
руководителях.
Первое, что нам необходимо, это хотя бы на время, вывести из строя их
главный генератор.
-- Что это такое? -- спросил профессор.
-- Не перебивай, Василий Федорович, долго объяснять. Будем делать дело,
по ходу и необходимости поймете, а сейчас это не так важно. Так вот, вывести
из строя Генератор -- это во-первых, тогда я получаю возможность
беспрепятственно освободиться от капсулы смерти в моем теле, с технологией я
уже знакома, а затем мы уничтожаем наши документы, хранящиеся в архиве
фирмы, а с этими документами уничто-жатся и наши коды доступа к нам -- мы
получаем свободу!
Конечно же, придется куда-нибудь бежать, поменять имена и фамилии, но
это лучше, чем не жить, согласись, Василий Федорович.
-- Да, конечно, -- подтвердил свое одобрение профессор, внимательно
слушающий Юсман. -- А что будет с... Мишей, -- исподволь поинтересовался он.
-- Его они, естественно, уберут. Не поможете же вы ему бежать, не
освободите же вы его.
Честно говоря, пойми меня правильно, я не хочу тебя обидеть, Василий
Федорович, но я на месте бы Миши, если бы вдруг смогла освободиться, то
первым бы долгом -- придушила тебя.
-- Зачем же так гадко, -- брезгливо сказал профессор.
-- Правильно, Василий Федорович, поэтому я и не упомянула в моем плане
Мишу. Его судьба уже, так или иначе, предрешена. Ни одной из сторон
невыгодно его существование.
-- Хватит о нем, Виктория. Я принимаю ваш план. Мы сумеем справиться
вдвоем?
-- Нет.
-- Но позволь! Никого другого для участия в этом деле мы пригласить не
можем.
-- Но все-таки это понадобится сделать.
-- И кого же ты предлагаешь?
-- Не беспокойся, не Юлю, -- сказала Юсман и профессор насторожился еще
пуще прежнего.
-- А кого же тогда? -- поинтересовался он.
-- Твоего друга, Василий Федорович, бывшего.
-- Ты хочешь ввести в курс дела совершенно постороннего человека? Ты с
ума сошла, Виктория! Это исключено, -- резко не согласился про-фессор.
-- Не кричи, -- попросила Юсман и на неко-торое время прислушалась к
вечерней тишине близлежащего пространства университетских аудиторий.
-- Извини, -- шепотом заговорил профессор. -- Но я не согласен на
участие в нашем деле пос-торонних лиц.
-- Успокойся, Василий Федорович, этот человек, он даже не будет знать
ничего. Его задача будет проста: побыть один вечер с Юлей.
-- Как это побыть?
-- Ты имеешь ввиду под каким предлогом? Это я уже продумала. Все
нормально. Сейчас он придет, я буду говорить и ты услышишь. Он, че-ловек, по
крайней мере в отношении тебя, как друга, порядочный, и ты это знаешь не
хуже ме-ня. Лучшей кандидатуры у меня, извини, Василий Федорович, на
сегодняшний день -- нет.
-- Короче, кто это? -- спросил профессор.
-- Порядков.
-- Порядков? -- переспросил профессор.
-- Именно он, Петр Алексеевич, профессор психологии, твой лучший
товарищ, бывший. Да ты не переживай, Василий Федорович, я все об-ставлю в
лучшем виде.
-- Он уже в курсе?
-- Еще нет, но сейчас он будет, -- Юсман взглянула на часы, -- еще
целых полчаса ждать моего звонка и может подняться сюда, к нам на кафедру в
любой момент по-моему приглашению. Ты согласен?
-- Да, -- согласился Аршиинкин-Мертвяк. -- У меня, действительно, нет
выбора.
Юсман позвонила Порядкову и теперь с минуты на минуту ожидался его
приход.
-- Я хотел у тебя спросить, Виктория, пока не появился Петр Алексеевич.
-- О чем?
-- У тебя такое бывало или бывает?
-- Что именно?
-- Когда нервничаешь и делаешь резкое движение, а... оно... происходит
и не происходит.
-- Не понимаю, Василий Федорович.
-- Скажем, поднял я руку, точно понимаю, что сделал это движение, а на
самом деле рука остается на месте.
-- Боже мой, -- покачала головой по сторонам отчаянно выражая
соболезнование, Юсман. -- Они тебя даже не закрепили как следует. Что ж ты
молчал?! -- возмутилась она.
-- Мы же решали дело, -- вздохнул тяжело профессор.
-- Но это же тоже дело! Или ты думаешь всю оставшуюся жизнь прожить на
цыпочках в этом теле. Тебя необходимо срочно закрепить. Ну, ладно, это мы
решим тоже.
Хотя, с виду, в своих интонациях, Юсман и вела себя, в какой-то
степени, бравадно, но Василий Федорович простительно понимал Викто-рию,
потому что находилась она в эйфории, в сильно возбужденном состоянии, не
соответствующим реальному положению дел, в эйфории, вызванной страхом,
неподдельной угрозой смерти. Таким образом, она, как бы защищалась и
поддерживала себя.
Вскоре на кафедру пришел Порядков.
Выбор - Смерть
На следующий день, вечером, Юля находилась дома одна в приподнятом
состоянии духа.
Еще с утра, перед тем как уйти по делам, Миша предупредил ее о том, что
сегодня в гости должен подъехать профессор психологии Петр Алексеевич
Порядков, Юля немного помнила его по отцу.
"Петр Алексеевич" -- сказал Миша, -- "Я, очень возможно, задержусь,
пусть он -- обязательно дождется меня. Это очень важно. Мы с Порядковым
будем решать проблему пребывания твоего папы в клинике. Может удастся.
Только ни о чем не спрашивай его заранее, он все равно не откроется. Я хочу,
чтобы мы это решали вместе."
Юля тщательно убралась в квартире, привела в порядок свои волосы и
лицо, оделась в соответствии -- для приема гостя: удобное, не стесняющее
движения тела, домашнее платье черного цвета, кружевное -- уютно смотрелось
на ней.
Вскоре, как и предупреждал Миша, подъехал Петр Алексеевич. И они
вдвоем, Юля и Петр Алексеевич пили чай с пирожными, сидя в гостиной в
креслах и разговаривали.
-- Мне кажется, что с вашим отцом все бу-дет в порядке, -- сказал
профессор, размешивая ложечкой сахар в очередной чашке чая.
-- Вы так думаете? -- уточнила Юля.
-- Я просто уверен в этом. Обязательно будет порядок.
-- Ну, если сам Порядков говорит, что ожидается порядок, тогда -- нет
сомнений, -- попыталась пошутить Юля, хотя ей это было трудно и шутка
прозвучала в неловкой, неуклюжей интонации голоса.
-- Да, да! -- воскликнул профессор, поддерживая конфузию девушки. --
Мое любимое слово -- порядок!
Юля продолжала, не всегда и во всем склад-но, беседовать с Порядковым,
ожидая возвращения Миши, а в это же время Юсман и Миша (Василий Федорович)
подъехали на автомобиле, принадлежавшем Виктории Леонидовне к зданию
Интегральной Фирмы "Обратная Сторона" и припарковались от него далее по
переулку метрах в пятидесяти.
-- Ну, что ж... Ты готов? -- спросила Юсман. Василий Федорович не
ответил, он думал о чем-то, всматриваясь в ночную глубину переулка. -- Что
молчишь, профессор? Думаешь, что мне на душе легко?
-- Я не об этом сейчас подумал, -- заговорил Василий Федорович.
-- А о чем? -- ласково погладив его по волосам, спросила Юсман.
-- Юля беременна, -- коротко сказал профессор.
-- От... тебя? -- вкрадчиво уточнила Юсман.
-- От меня, -- подтвердил он.
-- Ты уверен?
-- Ты что, с ума сошла, Виктория, от кого же еще! -- заволновался