наоборот -- мы не производим хирургических вмешательств, а исправляем самого
человека. Другими словами, мужчина уходит от нас тем же самым -- мужчиной, а
женщина той же самой -- женщиной, с той только разницей, что ни мужчина и ни
женщина эти, уходящие от нас, более не мыслят изменить свое тело, поменять
свой пол: мужской на женский или женский на мужской! Разве же можно назвать
подобную работу с психикой пациента -- производством перевертышей?.. Это --
не ординарная "индустрия", всего лишь корректировки сознания.
-- По-вашему...-- немного замялся профессор. -- От вас уходят
совершенно те же мужчины и женщины, что и приходили, с той только разницей,
что у них отсутствует недуг, та самая болезнь -- страсть жить в теле
противоположного пола. Я вас правильно понял?
-- Именно так, -- словно немного огрызнулся в сторону профессора
представитель фирмы.
-- Значит, мне помочь вы ничем не сможете, -- произнес
Аршиинкин-Мертвяк вслух, будто для себя самого.
-- А в чем собственно ваша проблема? -- В тоне мимоходной
любознательности сказал Ворбий. -- Объяснитесь. Может, что-то и возможно с
нашей стороны... Профессор, голубчик мой! Я ведь вижу, как вы пытаетесь
договорить -- договаривайте. Стены этого кабинета слышали многое, но никогда
не подслушивали. Расслабьтесь.
-- Хорошо... -- начал решительно говорить, но, будто спохватившись,
снова замолчал профессор.
Ворбий, на этот раз не подталкивал посетителя, не убеждал говорить,
потому что он понимал, будучи весьма опытным в подобных диалогах: "Профессор
сейчас заговорит сам".
-- Мне необходимо приобрести другое тело, -- негромко, но отчетливо и
ясно проговаривая слова, произнес Аршиинкин-Мертвяк. Он словно пересилил
что-то в себе и, сказав эту фразу, даже не посмотрел в сторону представителя
фирмы: все так же продолжал сидеть, будто ощупывая опущенный взгляд в своих
ладонях.
-- Простите, -- театрально удивляясь, обратился к посетителю Ворбий. --
Может, вы меня неправильно поняли, или же я неверно понимаю вас, но
насколько расслышалось мне: вы... -- представитель фирмы смачно причмокнул
языком, -- хотите...
-- Не затрудняйтесь, Георгио Фатович! -- прервал Аршиинкин-Мертвяк
Ворбия. -- Мне необходимо приобрести другое, новое тело... молодое! --
громко и даже нагловато вырвалось последнее слово у профессора, и он окинул
умоляющим взглядом представителя фирмы и снова отвел и опустил свои
печальные глаза себе на колени.
-- Признаться... -- в некотором замешательстве стал объясняться Георгио
Фатович. -- Вы меня порядком озадачили..., профессор!
-- Разве человеку нельзя, возбраняется говорить правду, если ему
предлагают отвечать о ней, а не за нее? -- вопросительно, будто пояснил
Аршиинкин-Мертвяк, и он снова смотрел, но теперь неотрывно, как человек,
которому нечего терять, в глаза Ворбия.
-- Нет-нет. Но... Вы не простой человек, голубчик мой! -- хитро
прищурившись, как-то ласково, но настороженно сказал представитель фирмы. --
К великому сожалению, "Обратная сторона" -- не та фирма, что способна вам
помочь. То, что вы просите -- фантастика, мистический вымысел! Кстати, а
какое такое, другое тело вы хотели бы поиметь как свое собственное?
-- Но к чему вам знать об этом, если помочь вы не в силах, разве что
любопытство?
-- Может и так.
-- А разве иначе?
-- Я этого не говорил.
-- Тогда можно и не отвечать?
-- Жизнь необычайно уникальная штука, профессор.
-- Бесспорно.
-- Так вот. Всякое может быть, случиться из того, чего сейчас, вроде бы
как нет.
-- Насколько я вас теперь понял: вам необходимо подумать?
-- Если хотите, то можно принять этот ваш вывод за основу. Так все-таки
-- о каком теле идет речь?
-- О самом простом, человеческом.
-- Надеюсь, вы меня понимаете, что я не мог себе представить и
оказаться настолько глупым в ваших глазах, представить, что вам, скажем,
необходимо принять облик животного!
-- А может, вы меня принимаете за сумасшедшего? --засомневался
профессор. -- И...
-- Обижаетесь, профессор, а ведь сами обижаете. Стал бы я говорить с
вами иначе, как не серьезно!
-- Извините, если не так понял.
-- Полно вам, голубчик мой, извиняться... -- определился в своей
позиции Ворбий и на некоторое, между двумя собеседниками, время, воцарилось
выжидательное молчание. Первым заговорил профессор:
-- Мне необходимо молодое и крепкое тело. У меня есть дочь, она... как
наваждение -- точь-в-точь моя покойная супруга: и телом и душою. Я схожу и в
самом деле с ума!
-- Вы ревнуете ее?
-- Безумно! Я не смогу без нее жить, а возраст ее может нас разлучить.
-- Понимаю, -- задумчиво проговорил Георгио Фатович, будто что-то
подытоживая про себя и делая какой-то вывод. -- Она готова для замужества.
-- Вполне... Насколько мог сдерживал. Теперь мои силы на исходе.
-- И вам необходимо крепкое и молодое тело, и, конечно же, чтобы оно
оказалось по нраву вашей дочери...
-- Чтобы не расставаться с моей дочерью, а выдать ее замуж за себя --
жениться на ней, -- договорил вместо представителя фирмы Аршиинкин-Мертвяк и
отчетливо покрасневши, виновато опустил голову.
-- Что ж... Ситуация оправданная, -- как бы размышляя вслух, но
нерешительно сказал Ворбий.
-- Совершенно оправданная! -- подтвердил посетитель, ожидая перемены в
настроении Георгио Фатовича, теперь -- в свою пользу.
-- Знаете что... -- внезапно подвижно заговорил представитель фирмы.
-- Что? -- тут же, нетерпеливо отозвался профессор.
-- Оставьте свои координаты, если вас это не затруднит, я действительно
подумаю, как вам помочь, но не могу обещать звездного решения и скоро.
-- Ясно, -- опечалено и все-таки с нескрываемой надеждой сказал
Аршиинкин-Мертвяк, достал из внутреннего кармана пиджака кожаное портмоне и
тут же извлек из него свою визитную карточку и положил ее на стол Ворбия.
--Теперь,-- сказал он, -- мое дальнейшее существование зависит и от вас. Я
буду насколько положено ждать. И вот что еще, думается мне, немаловажное: я
могу хорошо заплатить.
-- Было бы за что платить, а чем рассчитаться -- всегда найдется! --
скривил шутливую, но настороженную гримасу на своем лице Георгио Фатович.
-- Нет. Я действительно в состоянии хорошо оплатить вашу услугу, у меня
есть для этого случая реальные возможности! -- в убедительном тоне, еще раз
подтвердил свои намерения Аршиинкин-Мертвяк.
-- Что ж, -- вдохновенно сказал Ворбий и задумчиво добавил, --
договорились.
-- Я ухожу с надеждой? -- спросил профессор, приподнимаясь из кресла.
-- Позвольте на прощание еще задать вам, в принципе -- пустяковый
вопрос, -- остановил посетителя представитель фирмы.
-- Я еще не знаю, но может быть, мне будет легче не отвечать на него.
-- Как знать, -- задумчиво сказал Ворбий. -- Но если вы решаете так...
-- не закончив свою фразу, замолчал представитель фирмы, давая тем самым,
как стало ясно Василию Федоровичу, что-то понять правильнее, нежели это
происходило и думалось ему.
-- Я передумал, -- сказал профессор. -- Я назову направившего меня к
вам человека.
-- Вы правильно передумали, профессор, с вами можно иметь дело.
-- Меня абсолютно не интересует то, для чего вам на самом деле
необходимо знать, кто меня направил к вам, важно, чтобы вы не отказали мне в
помощи.
-- Так..., кто же это? -- безразличным тоном спросил представитель
фирмы, но как не постарался он подчеркнуть безразличие, чутье
Аршиинкина-Мертвяка все-таки уловило серьезную заинтересованность Георгио
Фатовича в ответе.
-- Виктория Леонидовна Юсман, доцент кафедры психологии, -- медленно
проговорил Василий Федорович.
-- Это и все? -- настоятельно поинтересовался Ворбий.
-- В каком смысле? -- переспросил Аршиинкин-Мертвяк.
-- Я имею ввиду, что только лишь она вам рекомендовала обратиться к
нам?
-- Не совсем.
-- Кто же еще?
-- Бондаревски Юрий Анатольевич.
-- Кто он?
-- Доцент кафедры психологии.
-- Тоже доцент, -- определился представитель фирмы.
-- Не тоже, а тот же, -- поправил профессор, пристально вглядываясь в
реакцию Ворбия.
-- Понятно, -- немного призадумавшись, сказал Георгио Фатович.
Прошло с минуту. Ворбий подсел поближе к компьютеру: беглый ветерок его
пальцев пробежался по клавиатуре. Вскоре представитель фирмы, вычитав что-то
на мониторе, снова обратился к посетителю:
-- Так вы говорите, Юсман и Бондаревски?
-- Одно лицо, -- ответил Василий Федорович.
И тут, неожиданно, раздался то ли мощный хлопок, то ли удар, то ли еще
что-то необъяснимое. Аршиинкин-Мертвяк почувствовал, как все в кабинете
побежало по кругу вокруг него, и размывались контуры предметов, Ворбий
промелькнул белым пятном, словно в мутную воду погружалось все, и в конце
концов профессор потерялся и куда-то глубоко провалился...
-- Как вы себя чувствуете, профессор? -- послышалось где-то вдалеке
Василию Федоровичу, когда он приоткрыл свои глаза и стал медленно
осматриваться вокруг, соображая: где он теперь находится и что с ним
случилось? -- Вы можете говорить? -- снова услышал Василий Федорович, но
сейчас уже совсем рядом и узнаваемый голос представителя фирмы.
-- Да, -- с огромным трудом произнес Ар-шиинкин-Мертвяк, во рту у него
было все вязко и язык от этого казался непослушным.
-- Ну, вот и чудненько. Вставайте, голубчик мой, вы уже два часа
отдыхаете в моем кабинете.
-- Как?.. Который теперь час? -- основатель-но приходя в себя
поторопился спросить Василий Федорович и он поднялся и присел на кушетке.
-- Семнадцать часов двадцать пять минут с вашего на то позволения, --
лукаво улыбаясь, ответил Ворбий, который сидел напротив профессора на стуле,
но сейчас же быстро вскочил с него и прошел и уселся на стул за своим
рабочим столом.
-- Это я столько времени... Что со мной было? -- поинтересовался
Аршиинкин-Мертвяк.
-- Ничего страшного, профессор! -- воскликнул Георгио Фатович, -- вы
потеряли сознание, видимо от нервного переутомления -- это бывает.
-- Я слышал какой-то хлопок, удар что ли перед тем, как...
-- Фантазия! Фантазия ваша, профессор! Не хлопок. Вероятнее всего вы
почувствовали как ударились о пол, хорошо, что он здесь мягкий.
-- О пол? -- будто переспросил Василий Федорович и потер себе лоб, но
тут он ощутил у мочки правого уха, над веском, припухлость, которая, будто
посаженная туда прищепка, немного щемила, осознаваясь туповатой болью:
Аршиинкин-Мертвяк слегка скривился лицом. -- Ударился, -- словно пытаясь
пояснить сам себе, сказал он и взглянул в сторону смотрящего на него Георгио
Фатовича.
-- До свадьбы заживет, -- подбодрил посетителя представитель фирмы.
-- До какой свадьбы? -- будто припоминая что-то, переспросил серьезно
Аршиинкин-Мертвяк.
-- До вашей, конечно же!
-- Шутите, господин Ворбий.
-- В каждой шутке, говорят, есть доля правды, профессор.
-- Значит, у меня еще может оставаться надежда? -- спросил Василий
Федорович.
-- Не исключено. Я обещаю вам вскорости позвонить, а вот каково будет
решение... -- представитель фирмы призадумался, -- зависит не только от
меня, к сожалению, -- пояснил он.
-- Я понимаю... -- безвыборно согласился Аршиинкин-Мертвяк. -- Я,
пожалуй, пойду? -- будто попросился он у Ворбия.
-- До свидания, голубчик мой, -- только лишь и сказал тот.
-- До свидания, -- попрощался профессор: встал с кушетки, поправил
галстук, снял с вешалки свою верхнюю одежду и медленно вышел из кабинета
Ворбия.
Не через долго снова Аршиинкин-Мертвяк оказался в переулке:"Будто все
это мне приснилось." -- грустно подумалось ему.
Новая жизнь
Сегодняшним утром профессор вскочил со своего стареющего в одиночестве
двух раскладываемых, будто с болью надламлеваемых на каждую ночь, половинок
дивана, вскочил, молодецки восторженный! Так же, как сейчас, он чувствовал
себя всего лишь однажды в жизни, в своем неуютном детстве, когда неожиданно
он узнал, что его одногодка и наглый товарищ по соседскому дому Гоша, как-то
на спор перед мальчишками, пообещал, что в течение трех дней устроит юному
тогда, просто -- Васе, дружбу одной девочки, Лолечкину дружбу -- девочка
Лоля была любимица и красавица двора, но с нею водился Гоша! А Василий
Федорович любил Лолю!
Правда, потом Гоша посмеялся над недотепой Гаршком, (такая была кличка
у Аршиинкина-Мертвяка), посмеялся Гоша при всех, на глазах у всего двора! Но
профессор забыл, не хотел и не в силах был принять издевку, в его
сегодняшнем сердце значились, помнились только лишь те, одураченные
подлинным счастьем, в аромате чувственной истомы, на крыльях визжащей в душе
гордыни, три дня фантастического ожидания -- Лоли, ее руки! Он не поверил в
то, что не состоялось! Слишком велико было ожидание, энергия чувств которого
целиком затмила само действо: даже когда будущий Василий Федорович шел во
двор в назначенный день Гошей, он не хотел туда идти, и уже не хотел
получать дружбу Лоли, когда увидел ее, и даже издевка наглого соседа --
тогда, обрадовала сердце Аршиинкина-Мертвяка. И потом, в сегодняшние года
свои, профессор сделает философский вывод: все самое ценное не в цели, а в
пути к ней, ибо путь к цели и есть -- сама цель, и если ты остался в пути к
цели, в соку его переживания, то ты в самом деле понимаешь цель, обладаешь
ею, и никто не сможет у тебя отнять цель, потому что путей к ней
бесчисленное множество. В пути к цели ты не замкнут, тебе нечего терять, ты
свободен и счастлив этим во всех остальных своих жизненных проявлениях.
Приближения и защиты диссертаций, звания и должности, престижные работы
за границей и весомые заработки -- никогда не стояли в одном ряду у Василия
Федоровича с этим воспоминанием детства, оно всегда значилось в заглавном
ряду его переживаний, всегда главенствовало и вело. Можно сказать, что все
вдохновение жизни Василия Федоровича звучало аккордом трех не испачканных
дней. И может потому, в основном, профессор игриво и ласково любил только
джаз: сквозь всю его жизнь, сквозь все его мелодии жизненных ситуаций
выводился мотив словно трех нот -- мотив трех незабываемых дней, вся жизнь
его была импровизацией на их непорочную тему. Он и сегодня, вскочивши с
дивана, понял, что он снова оказался на пути к заветной цели: "Скоро
состоится для него получение дружбы "Лоли". И может быть это будет великое
счастье, если этому кто-то помешает!.."
Юлия была приятно удивлена, что отец ее, "рыцарь чести", как она всегда
говорила в его адрес, когда он, в очередной раз, сдерживал атаку
"соблазнителя" -- молодого человека на ее "целомудрие", так вот, она была
удивлена в этот день услышанному от папы:
-- Нравится ли тебе, дочь моя, -- ласково и торжественно сказал он за
утренним питием ко-фе, -- кто-нибудь? Есть ли у тебя сердечные взгляды на
кого-то из мужского племени?
-- Отчего же так витиевато? -- спросила Юлия. -- Уж не сам ли ты хочешь
тем самым объясниться мне, что ты желаешь жениться?
-- Сам? -- коротко спросил отец и насторожился.
-- Вот это да! -- удивилась еще больше дочь, -- "рыцарь чести"
закончился! -- и шутливо добавила: пора "спихнуть" и дочь в сторонку, чтобы
не мешала супружеской жизни?
-- Юленька! Как ты можешь так говорить, откуда, с чего такие выводы? --
обиженно отодвинув чашечку кофе от себя, сказал профессор, выказывая тем
самым, что ему дискомфортно продолжать питье при таком отношении к отцу.
-- Интересно! -- воскликнула она, -- значит я буду наблюдателем, немым
созерцателем вашего семейного счастья?
-- Не наблюдателем, а участником, -- немного огрызнулся отец.
-- Ах да! Она меня удочерит, обласкает и
будет воспитывать.
-- Не иронизируй, Юлия! Я не собираюсь никого приводить в дом.
-- Извини, папа... Но тогда я ничего не понимаю... Хотя... Это еще мне
кажется грустнее, в какой-то мере... Ты уйдешь к ней?
-- Никуда я не уйду, мы будем продолжать жить вместе, Юлия, -- строго
сказал отец.
-- Ты передумал, папа? Из-за меня, да? Прости меня, не обижайся,
пожалуйста, -- засуетилась дочь.
-- Я не передумал, но ты не ответила на вопрос, Юлия! Я серьезно тебя
спрашиваю: есть ли кто у тебя?
-- Отношений ни с кем и никаких нет, конечно же, но...
-- Что?
-- Один человек нравится, даже не знаю чем, не могу объяснить, но...
-- Почему опять "но"?
-- Не нашего круга он.
-- Я его знаю?
-- Да.
-- Близко?
-- Не то чтобы так, но встречаешься с ним периодически.
-- Может все-таки назовешь его и не будешь выражаться витиевато?
-- Какой хитренький ты, папа! -- воскликнула Юля. -- Самому значит
можно, да!? -- улыбчиво заглянула в глаза профессора дочь.
-- Ладно. Можешь не называть, -- отмахнулся рукой от дочери Василий
Федорович и встал из-за кухонного стола, намереваясь пройти в свой кабинет.
-- Ну хватит тебе, не обижайся, пап, -- немного покраснев и опустивши
свой взгляд на стол, извинительно и ласково проговорила Юля, -- я разберусь
хорошенько и обязательно тебе скажу, честное слово, -- сказала она и на
мгновение взглянула в глаза отцу, чтобы проверить его реакцию.
-- Ты как ребенок, Юленька! -- размашисто и удивленно развел руками в
стороны профессор.
-- Ты абсолютно прав. В этом я и в самом деле еще маленькая девочка, --
оправдалась Юля и лукаво посмотрела на отца исподлобья.
-- Раз так, то по логике: большие учат маленьких. Будем учить, --
твердо и даже Юле показалось, что не шутя, сказал Василий Федорович и
отправился к себе в кабинет...
Замысел
Когда профессор покинул интегральную фирму "Обратная сторона", то он
совершенно ни о чем не догадывался, не мог себе и вообразить даже, что
именно неотступно и практически неотвратимо теперь означало его посещение
этой фирмы в его последующей жизни, но он, как казалось ему, принялся
готовиться к лучшему. Аршиинкин-Мертвяк почему-то был совершенно уверен в
том, что ему позвонят и осведомят о хорошем результате. В какой-то мере
многоопытная интуиция не подводила его...
Когда профессор покинул интегральную фирму "Обратная сторона", Ворбий,
долго и тщательно размышлял. Он несколько часов подряд сидел в кресле, ходил
по кабинету взад и вперед, наводил справки о профессоре, проводя короткие
иносказательные переговоры по телефону с расширенной сетью своих
осведомителей-агентов, тайных зазывал, периодически подключал к своим
размышлениям компьютер и вычерчивал на блокнотном листке таинственную схему
выводов в символах и начертаниях, понятных только ему одному.
Наконец внутренне он воодушевленно и дерзко на что-то решился. Это было
ясно потому, как Георгио Фатович набирал очередной телефонный номер --
сосредоточенно и безвозвратно, совсем не так, как он это делал до этого в
течение всего вечера: выдерживая и обдумывая паузы перед каждой очередной
цифрой.
-- Алло. Я слушаю вас, -- послышалось в трубке после томительно и
многочисленно повторенных мелодичных гудков.
-- Алло, -- многозначительно, бархатным голосом произнес Ворбий, --
Алекс? Это вы? -- заискивающе поинтересовался он.
-- Да. Что так поздно? -- лениво, но строго ответил на том конце
провода мужской голос.
-- Очень прошу вас извинить меня, господин Маприй, но некоторые
обстоятельства...
-- Что-то случилось? -- насторожился голос.
-- То, что случилось, -- весьма ординарная проблема и ее можно легко
аннулировать, для этого я не стал бы беспокоить вас, но...
-- Так если ничего не случилось, тогда что же это за такое супер "но",
которое, все-таки, как я понимаю, составляет проблему для вас, а значит,
проблема есть. Я правильно понимаю вас, Георгио Фатович?
-- Проблемы нет. Но она может оказаться, если мы кое-что с вами обсудим
и на кое-что согласимся.
-- Хорошо. Поднимитесь ко мне в кабинет через минут... пятнадцать. Но
скажите хоть, господин Ворбий: это дурно "пахнет" или вкусно?
-- Вкусно, вкусно, господин Маприй, единственное...
-- Не выражайтесь слишком размыто.
-- Дело за принципами фирмы. Возможно, мы найдемся их откорректировать.
-- Понятно. Если это чересчур, то я заранее против. Впрочем, приходите,
но ничего не обещаю. Лучше стабильно и медленно подниматься, чем быстро,
неведомо, но угодить в штопор, пойдя на мертвую петлю.
-- Поэтому, вы понимаете, я и прошу аудиенции, Алекс.
Привыкший соблюдать субардинированность и статусную дистанцию, Георгио
Фатович, пунктуально, ровно через пятнадцать минут, постучался в отливающую
зеркальностью лакированную дверь кабинета Алекса Маприя -- своего
компаньона, владельца контрольного пакета акций Интегральной фирмы "Обратная
сторона" и своего строгого шефа: над дверью высветилось электронное табло с
надписью "Войдите", послышалась серия металлических щелчков и жужжание
электромоторов, встроенных в скрытую конструкцию двери. Ворбий вошел в
кабинет. Алекс Маприй -- сухощавый, подтянутый человек, ближе к пятидесяти
годам на вид, с заостренным носом и умными, всегда прищуренными глазами,
короткая стрижка его черных волос поблескивала многочисленными седыми
нитями. Несмотря на интересы, чьи-то или свои, в любом разговоре Алекс
Маприй был всегда короток, и если эмоционален, то строго. Он имел большое
мнение о себе, и все-таки иногда бывал и душевным человеком, но и в такое
время, если присмотреться и проанализировать, то его душевность возникала
всегда продуманно и дальновидно. Деньги, хорошая жизнь, власть -- ведущие
начала его сердечности к окружающим, но и всегда его слабости, правда, в
трудные минуты, когда кто-либо пытался этим воспользоваться в собственных
корыстных целях, скажем, через предложение хороших прибылей склонить на свою
сторону, Алекса Маприя всегда выручала его эгоистичность, и он успевал
раньше поссориться и разорвать отношения с таким человеком, нежели что-то
могло у него с ним получиться из каких-либо результатов, и как ни странно,
это врожденное эгоистическое начало, (возникшее оттого, что он очень
бедствовал в молодости), весьма часто спасало его, выводило из очередной
авантюры, но и мешало нередко, когда, все-таки срывалась совершенно явная
для него выгода. Отсюда удивительная стабильность Алекса Маприя сочеталась с
его абсолютной непредсказуемостью.
-- Добрый вечер, Алекс, -- с убедительной вежливостью приветствовал
основного владельца фирмы Ворбий.
-- Добрый, Георгио Фатович, -- коротко ответил Маприй, --
присаживайтесь, пожалуйста в кресло, -- предложил он и, пока Ворбий занимал
указанное кресло, спросил: -- проблема при вас?
-- Проблемы возникают от действий, -- сказал Ворбий, -- а действия пока
еще не произошло, оно предполагается.
-- Что ж, выкладывайте, -- снисходительно согласился шеф.
В кабинете Президента фирмы, Алекса Маприя, почти всегда звучала тихая,
невидимая музыка, она и сейчас напоминала о своем присутствии и в не ярком
освещении нескольких настенных бра и при свежем, постоянно
кондиционирующемся воздухе было уютно и загадочно, хотелось говорить
медленно и обдуманно.
-- Вы прекрасно знаете, Алекс, -- заговорил неторопливо Георгио
Фатович, -- я никогда не был сторонником поспешных выводов, а тем более
подвижником активизации необдуманных действий, и уже совсем никто меня не
сможет упрекнуть в излишней инициативе. Не так ли?
-- Так, господин Ворбий, -- коротко ответил и тем остановил дальнейшее
приближение к теме разговора шеф. -- Меня интересует суть. Если можно
короче: что вы хотите предложить, Георгио? -- и его взгляд корыстно метнулся
в сторону компаньона.
-- Есть один уважаемый человек, он -- профессор, достаточно богатый, но
пожилой, живет один на один со своей дочерью и влюблен в нее до безумия,
потому что она похожа во всем, как выражался он сам, на его, давно ушедшую
безвременно, жену.
-- Ну, и что? -- возмутился было Маприй о напрасно теряемом времени на
этот разговор.
-- Все так и есть. Я тоже подумал в начале приблизительно так же: "Ну и
что?"
-- Ну, так и в самом деле: ну и что и с того? -- немного успокаиваясь,
но поерзывая в своем роскошном рабочем кресле, будто отыскивая среди колючек
не колючее место, настоятельно переспросил Маприй. -- Как он появился у вас
на приеме? -- внезапно более заинтересованно уточнил он.
-- Обратиться к нам в фирму ему рекомендовал один из наших рабов, --
ответил Ворбий.
-- Ну и все-таки, что? -- сказал Алекс.
-- Здесь дело обстоит так: либо нам придется сделать профессору то, что
ему надо, либо нам придется оказать ему услугу -- умертвить его, по
последнему поводу подготовительные операции я уже, на всякий случай,
предусмотрительно произвел.
-- Откуда угроза? -- начиная нервничать, спросил Маприй.
-- Тот раб, что рекомендовал профессору нашу фирму, проговорился о
своем прошлом и, видимо, насколько я понял из настроения профессора,
намекнул ему о возможности иной помощи, нежели когда-то помогли мы этому
рабу.
-- Понятно, -- определялся в своей позиции Алекс.
-- Все бы ничего, да сами понимаете...
-- Надеюсь, он уже мертв? -- тут же уточнил Маприй у Георгио Фатовича,
не давши ему договорить.
-- Есть интересная идея, Алекс.
-- Постойте с идеей, вы что, хотите сказать, что этот раб еще жив? --
опершись на стол правой рукой и немного наклонившись корпусом в сторону
компаньона, потребовал всем своим видом и беглой, упругой интонацией голоса
немедленного ответа шеф.
-- Я же должен был...
-- Жив или нет, говорите?!
-- Пока еще, да, -- как можно мягче сказал Ворбий.
-- Что-о?.. -- Маприй не выдержал и вскочил из-за стола, его кресло
откатилось в сторону и приглушенно стукнулось о стенку. Маприй, яростно и
беспорядочно зашагал по кабинету, он бросал то и дело в сторону своего
компаньона выразительно злые взгляды.
-- Я пока еще не выполнил инструкцию только потому лишь, что идея... --
попытался оправдаться Ворбий, но его снова оборвали.
-- К черту идею! -- вскричал Маприй, -- вы только что сказали о своей
человека. Другими словами, мужчина уходит от нас тем же самым -- мужчиной, а
женщина той же самой -- женщиной, с той только разницей, что ни мужчина и ни
женщина эти, уходящие от нас, более не мыслят изменить свое тело, поменять
свой пол: мужской на женский или женский на мужской! Разве же можно назвать
подобную работу с психикой пациента -- производством перевертышей?.. Это --
не ординарная "индустрия", всего лишь корректировки сознания.
-- По-вашему...-- немного замялся профессор. -- От вас уходят
совершенно те же мужчины и женщины, что и приходили, с той только разницей,
что у них отсутствует недуг, та самая болезнь -- страсть жить в теле
противоположного пола. Я вас правильно понял?
-- Именно так, -- словно немного огрызнулся в сторону профессора
представитель фирмы.
-- Значит, мне помочь вы ничем не сможете, -- произнес
Аршиинкин-Мертвяк вслух, будто для себя самого.
-- А в чем собственно ваша проблема? -- В тоне мимоходной
любознательности сказал Ворбий. -- Объяснитесь. Может, что-то и возможно с
нашей стороны... Профессор, голубчик мой! Я ведь вижу, как вы пытаетесь
договорить -- договаривайте. Стены этого кабинета слышали многое, но никогда
не подслушивали. Расслабьтесь.
-- Хорошо... -- начал решительно говорить, но, будто спохватившись,
снова замолчал профессор.
Ворбий, на этот раз не подталкивал посетителя, не убеждал говорить,
потому что он понимал, будучи весьма опытным в подобных диалогах: "Профессор
сейчас заговорит сам".
-- Мне необходимо приобрести другое тело, -- негромко, но отчетливо и
ясно проговаривая слова, произнес Аршиинкин-Мертвяк. Он словно пересилил
что-то в себе и, сказав эту фразу, даже не посмотрел в сторону представителя
фирмы: все так же продолжал сидеть, будто ощупывая опущенный взгляд в своих
ладонях.
-- Простите, -- театрально удивляясь, обратился к посетителю Ворбий. --
Может, вы меня неправильно поняли, или же я неверно понимаю вас, но
насколько расслышалось мне: вы... -- представитель фирмы смачно причмокнул
языком, -- хотите...
-- Не затрудняйтесь, Георгио Фатович! -- прервал Аршиинкин-Мертвяк
Ворбия. -- Мне необходимо приобрести другое, новое тело... молодое! --
громко и даже нагловато вырвалось последнее слово у профессора, и он окинул
умоляющим взглядом представителя фирмы и снова отвел и опустил свои
печальные глаза себе на колени.
-- Признаться... -- в некотором замешательстве стал объясняться Георгио
Фатович. -- Вы меня порядком озадачили..., профессор!
-- Разве человеку нельзя, возбраняется говорить правду, если ему
предлагают отвечать о ней, а не за нее? -- вопросительно, будто пояснил
Аршиинкин-Мертвяк, и он снова смотрел, но теперь неотрывно, как человек,
которому нечего терять, в глаза Ворбия.
-- Нет-нет. Но... Вы не простой человек, голубчик мой! -- хитро
прищурившись, как-то ласково, но настороженно сказал представитель фирмы. --
К великому сожалению, "Обратная сторона" -- не та фирма, что способна вам
помочь. То, что вы просите -- фантастика, мистический вымысел! Кстати, а
какое такое, другое тело вы хотели бы поиметь как свое собственное?
-- Но к чему вам знать об этом, если помочь вы не в силах, разве что
любопытство?
-- Может и так.
-- А разве иначе?
-- Я этого не говорил.
-- Тогда можно и не отвечать?
-- Жизнь необычайно уникальная штука, профессор.
-- Бесспорно.
-- Так вот. Всякое может быть, случиться из того, чего сейчас, вроде бы
как нет.
-- Насколько я вас теперь понял: вам необходимо подумать?
-- Если хотите, то можно принять этот ваш вывод за основу. Так все-таки
-- о каком теле идет речь?
-- О самом простом, человеческом.
-- Надеюсь, вы меня понимаете, что я не мог себе представить и
оказаться настолько глупым в ваших глазах, представить, что вам, скажем,
необходимо принять облик животного!
-- А может, вы меня принимаете за сумасшедшего? --засомневался
профессор. -- И...
-- Обижаетесь, профессор, а ведь сами обижаете. Стал бы я говорить с
вами иначе, как не серьезно!
-- Извините, если не так понял.
-- Полно вам, голубчик мой, извиняться... -- определился в своей
позиции Ворбий и на некоторое, между двумя собеседниками, время, воцарилось
выжидательное молчание. Первым заговорил профессор:
-- Мне необходимо молодое и крепкое тело. У меня есть дочь, она... как
наваждение -- точь-в-точь моя покойная супруга: и телом и душою. Я схожу и в
самом деле с ума!
-- Вы ревнуете ее?
-- Безумно! Я не смогу без нее жить, а возраст ее может нас разлучить.
-- Понимаю, -- задумчиво проговорил Георгио Фатович, будто что-то
подытоживая про себя и делая какой-то вывод. -- Она готова для замужества.
-- Вполне... Насколько мог сдерживал. Теперь мои силы на исходе.
-- И вам необходимо крепкое и молодое тело, и, конечно же, чтобы оно
оказалось по нраву вашей дочери...
-- Чтобы не расставаться с моей дочерью, а выдать ее замуж за себя --
жениться на ней, -- договорил вместо представителя фирмы Аршиинкин-Мертвяк и
отчетливо покрасневши, виновато опустил голову.
-- Что ж... Ситуация оправданная, -- как бы размышляя вслух, но
нерешительно сказал Ворбий.
-- Совершенно оправданная! -- подтвердил посетитель, ожидая перемены в
настроении Георгио Фатовича, теперь -- в свою пользу.
-- Знаете что... -- внезапно подвижно заговорил представитель фирмы.
-- Что? -- тут же, нетерпеливо отозвался профессор.
-- Оставьте свои координаты, если вас это не затруднит, я действительно
подумаю, как вам помочь, но не могу обещать звездного решения и скоро.
-- Ясно, -- опечалено и все-таки с нескрываемой надеждой сказал
Аршиинкин-Мертвяк, достал из внутреннего кармана пиджака кожаное портмоне и
тут же извлек из него свою визитную карточку и положил ее на стол Ворбия.
--Теперь,-- сказал он, -- мое дальнейшее существование зависит и от вас. Я
буду насколько положено ждать. И вот что еще, думается мне, немаловажное: я
могу хорошо заплатить.
-- Было бы за что платить, а чем рассчитаться -- всегда найдется! --
скривил шутливую, но настороженную гримасу на своем лице Георгио Фатович.
-- Нет. Я действительно в состоянии хорошо оплатить вашу услугу, у меня
есть для этого случая реальные возможности! -- в убедительном тоне, еще раз
подтвердил свои намерения Аршиинкин-Мертвяк.
-- Что ж, -- вдохновенно сказал Ворбий и задумчиво добавил, --
договорились.
-- Я ухожу с надеждой? -- спросил профессор, приподнимаясь из кресла.
-- Позвольте на прощание еще задать вам, в принципе -- пустяковый
вопрос, -- остановил посетителя представитель фирмы.
-- Я еще не знаю, но может быть, мне будет легче не отвечать на него.
-- Как знать, -- задумчиво сказал Ворбий. -- Но если вы решаете так...
-- не закончив свою фразу, замолчал представитель фирмы, давая тем самым,
как стало ясно Василию Федоровичу, что-то понять правильнее, нежели это
происходило и думалось ему.
-- Я передумал, -- сказал профессор. -- Я назову направившего меня к
вам человека.
-- Вы правильно передумали, профессор, с вами можно иметь дело.
-- Меня абсолютно не интересует то, для чего вам на самом деле
необходимо знать, кто меня направил к вам, важно, чтобы вы не отказали мне в
помощи.
-- Так..., кто же это? -- безразличным тоном спросил представитель
фирмы, но как не постарался он подчеркнуть безразличие, чутье
Аршиинкина-Мертвяка все-таки уловило серьезную заинтересованность Георгио
Фатовича в ответе.
-- Виктория Леонидовна Юсман, доцент кафедры психологии, -- медленно
проговорил Василий Федорович.
-- Это и все? -- настоятельно поинтересовался Ворбий.
-- В каком смысле? -- переспросил Аршиинкин-Мертвяк.
-- Я имею ввиду, что только лишь она вам рекомендовала обратиться к
нам?
-- Не совсем.
-- Кто же еще?
-- Бондаревски Юрий Анатольевич.
-- Кто он?
-- Доцент кафедры психологии.
-- Тоже доцент, -- определился представитель фирмы.
-- Не тоже, а тот же, -- поправил профессор, пристально вглядываясь в
реакцию Ворбия.
-- Понятно, -- немного призадумавшись, сказал Георгио Фатович.
Прошло с минуту. Ворбий подсел поближе к компьютеру: беглый ветерок его
пальцев пробежался по клавиатуре. Вскоре представитель фирмы, вычитав что-то
на мониторе, снова обратился к посетителю:
-- Так вы говорите, Юсман и Бондаревски?
-- Одно лицо, -- ответил Василий Федорович.
И тут, неожиданно, раздался то ли мощный хлопок, то ли удар, то ли еще
что-то необъяснимое. Аршиинкин-Мертвяк почувствовал, как все в кабинете
побежало по кругу вокруг него, и размывались контуры предметов, Ворбий
промелькнул белым пятном, словно в мутную воду погружалось все, и в конце
концов профессор потерялся и куда-то глубоко провалился...
-- Как вы себя чувствуете, профессор? -- послышалось где-то вдалеке
Василию Федоровичу, когда он приоткрыл свои глаза и стал медленно
осматриваться вокруг, соображая: где он теперь находится и что с ним
случилось? -- Вы можете говорить? -- снова услышал Василий Федорович, но
сейчас уже совсем рядом и узнаваемый голос представителя фирмы.
-- Да, -- с огромным трудом произнес Ар-шиинкин-Мертвяк, во рту у него
было все вязко и язык от этого казался непослушным.
-- Ну, вот и чудненько. Вставайте, голубчик мой, вы уже два часа
отдыхаете в моем кабинете.
-- Как?.. Который теперь час? -- основатель-но приходя в себя
поторопился спросить Василий Федорович и он поднялся и присел на кушетке.
-- Семнадцать часов двадцать пять минут с вашего на то позволения, --
лукаво улыбаясь, ответил Ворбий, который сидел напротив профессора на стуле,
но сейчас же быстро вскочил с него и прошел и уселся на стул за своим
рабочим столом.
-- Это я столько времени... Что со мной было? -- поинтересовался
Аршиинкин-Мертвяк.
-- Ничего страшного, профессор! -- воскликнул Георгио Фатович, -- вы
потеряли сознание, видимо от нервного переутомления -- это бывает.
-- Я слышал какой-то хлопок, удар что ли перед тем, как...
-- Фантазия! Фантазия ваша, профессор! Не хлопок. Вероятнее всего вы
почувствовали как ударились о пол, хорошо, что он здесь мягкий.
-- О пол? -- будто переспросил Василий Федорович и потер себе лоб, но
тут он ощутил у мочки правого уха, над веском, припухлость, которая, будто
посаженная туда прищепка, немного щемила, осознаваясь туповатой болью:
Аршиинкин-Мертвяк слегка скривился лицом. -- Ударился, -- словно пытаясь
пояснить сам себе, сказал он и взглянул в сторону смотрящего на него Георгио
Фатовича.
-- До свадьбы заживет, -- подбодрил посетителя представитель фирмы.
-- До какой свадьбы? -- будто припоминая что-то, переспросил серьезно
Аршиинкин-Мертвяк.
-- До вашей, конечно же!
-- Шутите, господин Ворбий.
-- В каждой шутке, говорят, есть доля правды, профессор.
-- Значит, у меня еще может оставаться надежда? -- спросил Василий
Федорович.
-- Не исключено. Я обещаю вам вскорости позвонить, а вот каково будет
решение... -- представитель фирмы призадумался, -- зависит не только от
меня, к сожалению, -- пояснил он.
-- Я понимаю... -- безвыборно согласился Аршиинкин-Мертвяк. -- Я,
пожалуй, пойду? -- будто попросился он у Ворбия.
-- До свидания, голубчик мой, -- только лишь и сказал тот.
-- До свидания, -- попрощался профессор: встал с кушетки, поправил
галстук, снял с вешалки свою верхнюю одежду и медленно вышел из кабинета
Ворбия.
Не через долго снова Аршиинкин-Мертвяк оказался в переулке:"Будто все
это мне приснилось." -- грустно подумалось ему.
Новая жизнь
Сегодняшним утром профессор вскочил со своего стареющего в одиночестве
двух раскладываемых, будто с болью надламлеваемых на каждую ночь, половинок
дивана, вскочил, молодецки восторженный! Так же, как сейчас, он чувствовал
себя всего лишь однажды в жизни, в своем неуютном детстве, когда неожиданно
он узнал, что его одногодка и наглый товарищ по соседскому дому Гоша, как-то
на спор перед мальчишками, пообещал, что в течение трех дней устроит юному
тогда, просто -- Васе, дружбу одной девочки, Лолечкину дружбу -- девочка
Лоля была любимица и красавица двора, но с нею водился Гоша! А Василий
Федорович любил Лолю!
Правда, потом Гоша посмеялся над недотепой Гаршком, (такая была кличка
у Аршиинкина-Мертвяка), посмеялся Гоша при всех, на глазах у всего двора! Но
профессор забыл, не хотел и не в силах был принять издевку, в его
сегодняшнем сердце значились, помнились только лишь те, одураченные
подлинным счастьем, в аромате чувственной истомы, на крыльях визжащей в душе
гордыни, три дня фантастического ожидания -- Лоли, ее руки! Он не поверил в
то, что не состоялось! Слишком велико было ожидание, энергия чувств которого
целиком затмила само действо: даже когда будущий Василий Федорович шел во
двор в назначенный день Гошей, он не хотел туда идти, и уже не хотел
получать дружбу Лоли, когда увидел ее, и даже издевка наглого соседа --
тогда, обрадовала сердце Аршиинкина-Мертвяка. И потом, в сегодняшние года
свои, профессор сделает философский вывод: все самое ценное не в цели, а в
пути к ней, ибо путь к цели и есть -- сама цель, и если ты остался в пути к
цели, в соку его переживания, то ты в самом деле понимаешь цель, обладаешь
ею, и никто не сможет у тебя отнять цель, потому что путей к ней
бесчисленное множество. В пути к цели ты не замкнут, тебе нечего терять, ты
свободен и счастлив этим во всех остальных своих жизненных проявлениях.
Приближения и защиты диссертаций, звания и должности, престижные работы
за границей и весомые заработки -- никогда не стояли в одном ряду у Василия
Федоровича с этим воспоминанием детства, оно всегда значилось в заглавном
ряду его переживаний, всегда главенствовало и вело. Можно сказать, что все
вдохновение жизни Василия Федоровича звучало аккордом трех не испачканных
дней. И может потому, в основном, профессор игриво и ласково любил только
джаз: сквозь всю его жизнь, сквозь все его мелодии жизненных ситуаций
выводился мотив словно трех нот -- мотив трех незабываемых дней, вся жизнь
его была импровизацией на их непорочную тему. Он и сегодня, вскочивши с
дивана, понял, что он снова оказался на пути к заветной цели: "Скоро
состоится для него получение дружбы "Лоли". И может быть это будет великое
счастье, если этому кто-то помешает!.."
Юлия была приятно удивлена, что отец ее, "рыцарь чести", как она всегда
говорила в его адрес, когда он, в очередной раз, сдерживал атаку
"соблазнителя" -- молодого человека на ее "целомудрие", так вот, она была
удивлена в этот день услышанному от папы:
-- Нравится ли тебе, дочь моя, -- ласково и торжественно сказал он за
утренним питием ко-фе, -- кто-нибудь? Есть ли у тебя сердечные взгляды на
кого-то из мужского племени?
-- Отчего же так витиевато? -- спросила Юлия. -- Уж не сам ли ты хочешь
тем самым объясниться мне, что ты желаешь жениться?
-- Сам? -- коротко спросил отец и насторожился.
-- Вот это да! -- удивилась еще больше дочь, -- "рыцарь чести"
закончился! -- и шутливо добавила: пора "спихнуть" и дочь в сторонку, чтобы
не мешала супружеской жизни?
-- Юленька! Как ты можешь так говорить, откуда, с чего такие выводы? --
обиженно отодвинув чашечку кофе от себя, сказал профессор, выказывая тем
самым, что ему дискомфортно продолжать питье при таком отношении к отцу.
-- Интересно! -- воскликнула она, -- значит я буду наблюдателем, немым
созерцателем вашего семейного счастья?
-- Не наблюдателем, а участником, -- немного огрызнулся отец.
-- Ах да! Она меня удочерит, обласкает и
будет воспитывать.
-- Не иронизируй, Юлия! Я не собираюсь никого приводить в дом.
-- Извини, папа... Но тогда я ничего не понимаю... Хотя... Это еще мне
кажется грустнее, в какой-то мере... Ты уйдешь к ней?
-- Никуда я не уйду, мы будем продолжать жить вместе, Юлия, -- строго
сказал отец.
-- Ты передумал, папа? Из-за меня, да? Прости меня, не обижайся,
пожалуйста, -- засуетилась дочь.
-- Я не передумал, но ты не ответила на вопрос, Юлия! Я серьезно тебя
спрашиваю: есть ли кто у тебя?
-- Отношений ни с кем и никаких нет, конечно же, но...
-- Что?
-- Один человек нравится, даже не знаю чем, не могу объяснить, но...
-- Почему опять "но"?
-- Не нашего круга он.
-- Я его знаю?
-- Да.
-- Близко?
-- Не то чтобы так, но встречаешься с ним периодически.
-- Может все-таки назовешь его и не будешь выражаться витиевато?
-- Какой хитренький ты, папа! -- воскликнула Юля. -- Самому значит
можно, да!? -- улыбчиво заглянула в глаза профессора дочь.
-- Ладно. Можешь не называть, -- отмахнулся рукой от дочери Василий
Федорович и встал из-за кухонного стола, намереваясь пройти в свой кабинет.
-- Ну хватит тебе, не обижайся, пап, -- немного покраснев и опустивши
свой взгляд на стол, извинительно и ласково проговорила Юля, -- я разберусь
хорошенько и обязательно тебе скажу, честное слово, -- сказала она и на
мгновение взглянула в глаза отцу, чтобы проверить его реакцию.
-- Ты как ребенок, Юленька! -- размашисто и удивленно развел руками в
стороны профессор.
-- Ты абсолютно прав. В этом я и в самом деле еще маленькая девочка, --
оправдалась Юля и лукаво посмотрела на отца исподлобья.
-- Раз так, то по логике: большие учат маленьких. Будем учить, --
твердо и даже Юле показалось, что не шутя, сказал Василий Федорович и
отправился к себе в кабинет...
Замысел
Когда профессор покинул интегральную фирму "Обратная сторона", то он
совершенно ни о чем не догадывался, не мог себе и вообразить даже, что
именно неотступно и практически неотвратимо теперь означало его посещение
этой фирмы в его последующей жизни, но он, как казалось ему, принялся
готовиться к лучшему. Аршиинкин-Мертвяк почему-то был совершенно уверен в
том, что ему позвонят и осведомят о хорошем результате. В какой-то мере
многоопытная интуиция не подводила его...
Когда профессор покинул интегральную фирму "Обратная сторона", Ворбий,
долго и тщательно размышлял. Он несколько часов подряд сидел в кресле, ходил
по кабинету взад и вперед, наводил справки о профессоре, проводя короткие
иносказательные переговоры по телефону с расширенной сетью своих
осведомителей-агентов, тайных зазывал, периодически подключал к своим
размышлениям компьютер и вычерчивал на блокнотном листке таинственную схему
выводов в символах и начертаниях, понятных только ему одному.
Наконец внутренне он воодушевленно и дерзко на что-то решился. Это было
ясно потому, как Георгио Фатович набирал очередной телефонный номер --
сосредоточенно и безвозвратно, совсем не так, как он это делал до этого в
течение всего вечера: выдерживая и обдумывая паузы перед каждой очередной
цифрой.
-- Алло. Я слушаю вас, -- послышалось в трубке после томительно и
многочисленно повторенных мелодичных гудков.
-- Алло, -- многозначительно, бархатным голосом произнес Ворбий, --
Алекс? Это вы? -- заискивающе поинтересовался он.
-- Да. Что так поздно? -- лениво, но строго ответил на том конце
провода мужской голос.
-- Очень прошу вас извинить меня, господин Маприй, но некоторые
обстоятельства...
-- Что-то случилось? -- насторожился голос.
-- То, что случилось, -- весьма ординарная проблема и ее можно легко
аннулировать, для этого я не стал бы беспокоить вас, но...
-- Так если ничего не случилось, тогда что же это за такое супер "но",
которое, все-таки, как я понимаю, составляет проблему для вас, а значит,
проблема есть. Я правильно понимаю вас, Георгио Фатович?
-- Проблемы нет. Но она может оказаться, если мы кое-что с вами обсудим
и на кое-что согласимся.
-- Хорошо. Поднимитесь ко мне в кабинет через минут... пятнадцать. Но
скажите хоть, господин Ворбий: это дурно "пахнет" или вкусно?
-- Вкусно, вкусно, господин Маприй, единственное...
-- Не выражайтесь слишком размыто.
-- Дело за принципами фирмы. Возможно, мы найдемся их откорректировать.
-- Понятно. Если это чересчур, то я заранее против. Впрочем, приходите,
но ничего не обещаю. Лучше стабильно и медленно подниматься, чем быстро,
неведомо, но угодить в штопор, пойдя на мертвую петлю.
-- Поэтому, вы понимаете, я и прошу аудиенции, Алекс.
Привыкший соблюдать субардинированность и статусную дистанцию, Георгио
Фатович, пунктуально, ровно через пятнадцать минут, постучался в отливающую
зеркальностью лакированную дверь кабинета Алекса Маприя -- своего
компаньона, владельца контрольного пакета акций Интегральной фирмы "Обратная
сторона" и своего строгого шефа: над дверью высветилось электронное табло с
надписью "Войдите", послышалась серия металлических щелчков и жужжание
электромоторов, встроенных в скрытую конструкцию двери. Ворбий вошел в
кабинет. Алекс Маприй -- сухощавый, подтянутый человек, ближе к пятидесяти
годам на вид, с заостренным носом и умными, всегда прищуренными глазами,
короткая стрижка его черных волос поблескивала многочисленными седыми
нитями. Несмотря на интересы, чьи-то или свои, в любом разговоре Алекс
Маприй был всегда короток, и если эмоционален, то строго. Он имел большое
мнение о себе, и все-таки иногда бывал и душевным человеком, но и в такое
время, если присмотреться и проанализировать, то его душевность возникала
всегда продуманно и дальновидно. Деньги, хорошая жизнь, власть -- ведущие
начала его сердечности к окружающим, но и всегда его слабости, правда, в
трудные минуты, когда кто-либо пытался этим воспользоваться в собственных
корыстных целях, скажем, через предложение хороших прибылей склонить на свою
сторону, Алекса Маприя всегда выручала его эгоистичность, и он успевал
раньше поссориться и разорвать отношения с таким человеком, нежели что-то
могло у него с ним получиться из каких-либо результатов, и как ни странно,
это врожденное эгоистическое начало, (возникшее оттого, что он очень
бедствовал в молодости), весьма часто спасало его, выводило из очередной
авантюры, но и мешало нередко, когда, все-таки срывалась совершенно явная
для него выгода. Отсюда удивительная стабильность Алекса Маприя сочеталась с
его абсолютной непредсказуемостью.
-- Добрый вечер, Алекс, -- с убедительной вежливостью приветствовал
основного владельца фирмы Ворбий.
-- Добрый, Георгио Фатович, -- коротко ответил Маприй, --
присаживайтесь, пожалуйста в кресло, -- предложил он и, пока Ворбий занимал
указанное кресло, спросил: -- проблема при вас?
-- Проблемы возникают от действий, -- сказал Ворбий, -- а действия пока
еще не произошло, оно предполагается.
-- Что ж, выкладывайте, -- снисходительно согласился шеф.
В кабинете Президента фирмы, Алекса Маприя, почти всегда звучала тихая,
невидимая музыка, она и сейчас напоминала о своем присутствии и в не ярком
освещении нескольких настенных бра и при свежем, постоянно
кондиционирующемся воздухе было уютно и загадочно, хотелось говорить
медленно и обдуманно.
-- Вы прекрасно знаете, Алекс, -- заговорил неторопливо Георгио
Фатович, -- я никогда не был сторонником поспешных выводов, а тем более
подвижником активизации необдуманных действий, и уже совсем никто меня не
сможет упрекнуть в излишней инициативе. Не так ли?
-- Так, господин Ворбий, -- коротко ответил и тем остановил дальнейшее
приближение к теме разговора шеф. -- Меня интересует суть. Если можно
короче: что вы хотите предложить, Георгио? -- и его взгляд корыстно метнулся
в сторону компаньона.
-- Есть один уважаемый человек, он -- профессор, достаточно богатый, но
пожилой, живет один на один со своей дочерью и влюблен в нее до безумия,
потому что она похожа во всем, как выражался он сам, на его, давно ушедшую
безвременно, жену.
-- Ну, и что? -- возмутился было Маприй о напрасно теряемом времени на
этот разговор.
-- Все так и есть. Я тоже подумал в начале приблизительно так же: "Ну и
что?"
-- Ну, так и в самом деле: ну и что и с того? -- немного успокаиваясь,
но поерзывая в своем роскошном рабочем кресле, будто отыскивая среди колючек
не колючее место, настоятельно переспросил Маприй. -- Как он появился у вас
на приеме? -- внезапно более заинтересованно уточнил он.
-- Обратиться к нам в фирму ему рекомендовал один из наших рабов, --
ответил Ворбий.
-- Ну и все-таки, что? -- сказал Алекс.
-- Здесь дело обстоит так: либо нам придется сделать профессору то, что
ему надо, либо нам придется оказать ему услугу -- умертвить его, по
последнему поводу подготовительные операции я уже, на всякий случай,
предусмотрительно произвел.
-- Откуда угроза? -- начиная нервничать, спросил Маприй.
-- Тот раб, что рекомендовал профессору нашу фирму, проговорился о
своем прошлом и, видимо, насколько я понял из настроения профессора,
намекнул ему о возможности иной помощи, нежели когда-то помогли мы этому
рабу.
-- Понятно, -- определялся в своей позиции Алекс.
-- Все бы ничего, да сами понимаете...
-- Надеюсь, он уже мертв? -- тут же уточнил Маприй у Георгио Фатовича,
не давши ему договорить.
-- Есть интересная идея, Алекс.
-- Постойте с идеей, вы что, хотите сказать, что этот раб еще жив? --
опершись на стол правой рукой и немного наклонившись корпусом в сторону
компаньона, потребовал всем своим видом и беглой, упругой интонацией голоса
немедленного ответа шеф.
-- Я же должен был...
-- Жив или нет, говорите?!
-- Пока еще, да, -- как можно мягче сказал Ворбий.
-- Что-о?.. -- Маприй не выдержал и вскочил из-за стола, его кресло
откатилось в сторону и приглушенно стукнулось о стенку. Маприй, яростно и
беспорядочно зашагал по кабинету, он бросал то и дело в сторону своего
компаньона выразительно злые взгляды.
-- Я пока еще не выполнил инструкцию только потому лишь, что идея... --
попытался оправдаться Ворбий, но его снова оборвали.
-- К черту идею! -- вскричал Маприй, -- вы только что сказали о своей