профессор, -- Юленька. Она... ты должна это знать!
-- Ты меня неправильно понял, Василий Федорович, я хотела сказать: ты
действительно уверен, что Юля и в самом деле беременна?
-- Да. Мы вместе, с неделю назад, ходили к врачу, -- успокаиваясь
подтвердил профессор.
-- Да-а, -- протяжно сказала Юсман.
-- Что значит "да"? -- возмутился профессор, -- осуждаешь?!
-- Да перестань ты, Василий Федорович, в самом-то деле, взрываться. Я
сказала "да" просто так. Каждой женщине внутренне, по природе, хочется иметь
ребенка, но не каждая может... его иметь.
-- Прости. Я наверно тебя обидел, -- извинился профессор.
Уличные фонари задумчиво освещали ярким желтым светом переулок.
-- Ничего... -- сказала Юсман и помолчавши немного, неожиданно, для
мечтательно расслабившегося в это время профессора, активизировалась, --
надо делать дело! -- подвижно и решительно заявила она. -- Идем, Василий
Федорович.
-- Скажи, Виктория, ты довольна своим по-ложением? -- не обращая
внимания на активизацию Юсман, холодно проговорил Аршиинкин-Мертвяк.
Оставаясь теперь сидеть неподвижным и даже еще спокойнее в голосе, он будто
придержал своим вопросом подвижность Виктории.
-- Ты... имеешь ввиду... -- призадумалась она, -- мое женское
положение?
-- Да.
-- Я всегда к этому стремилась. Мое приобретение -- это всегда была и
есть я сама.
-- Счастливая ты.
-- А разве ты не имеешь, то, что хотел?
-- Кажется, уже не имею.
-- Не понимаю тебя. Сожалеешь?
-- Сейчас... Да. Но не о том, что получил возможность, а о том, что не
могу возвратить ее.
-- Удивительно. Стремился и стал. Зачем же терять?
-- Да. Я стремился. Да. Приобрел. Ну, почему же такая клейкость
человеческой судьбы!? Нет, я не хочу и не принимаю такое!
-- Мне тебя жаль. Ты как ребенок: поигрался, познал и хочешь отдать. Но
это настоящие игры, Василий Федорович, с болью и кровью, среди людей не
принято иначе.
-- Знаю. И это меня мучает. Как много и бы-стро мы могли бы узнать и
познать и покаяться и идти дальше, если бы...
-- Можно было бы играться и отдавать? -- уточнила Юсман.
-- Да. Играться! Именно так! С детским во-сторгом отдаваться соблазну
желания и отходить от него, отпускать для другого.
Я чувствую, я понимаю, что не может больше так продолжаться на Земле:
человека поглощает желание или множество таковых, и он -- не успевает, не
может освоить из них, хотя бы те, которые видит и хочет иметь...
Почему, почему, ему, человеку, постоянно приходится исподволь коситься
на желаемое, страдать о близости с ним, но иметь его, в лучшем случае,
частично, не полностью, по крошкам, а в худшем... не иметь никогда, а еще
хуже того -- получить желаемое и не мочь возвратить его по-другому, нежели
как ценою собственной жизни.
Я не хочу так.
Я протестую против такого. Так слишком долго идти и невозможно собрать
воедино весь опыт.
Ну, почему же лишь смерть избавляет ото всего!? Да. Я поигрался, но я
осознал это.
-- И ты хочешь играться в другое, -- будто продолжила, подсказала мысль
профессору Юсман.
-- Не понимаю, что в этом плохого? -- озадачился Василий Федорович.
-- Я могу лишь только напомнить сказанное: с кровью и болью они, эти
игры, понимаешь?
-- Значит..., все-таки смерть все решает?
-- Смерть лишь возможность, решаем только мы, Василий Федорович. Мы
выбираем смерть, а не она нас.
-- Плохой мир, несправедливый и медленный, он должен меняться, я в это
верю.
-- Может и прав ты, Василий Федорович, но я, видимо, не совсем, не до
конца..., не так понимаю тебя, как ты бы хотел этого. Прости, -- сказала
Юсман.
Некоторое время они сидели молча в машине.
-- Все, -- решительно сказала Юсман, встряхнув головой, будто прогоняя
одолевающий сон, -- Пора. Надо идти, Василий Федорович. Надо!
-- Постой, -- остановил ее профессор, тоже оживляясь. -- А как ты
думаешь справиться с Ворбием?
-- Вот, -- сказала Юсман и достала из внутреннего кармана куртки
небольшой пистолет, -- на этот случай имеется.
-- Газовый? -- уточнил профессор.
-- Настоящий, Василий Федорович, самый что ни на есть.
-- Огнестрельный?
-- Конечно.
-- Дай его мне, Виктория, -- попросил про-фессор.
-- Зачем? -- удивилась Юсман.
-- Я мужчина и в моих руках оружие будет прочнее работать. И потом,
тебе все равно же необходимо выполнять какие-то манипуляции, известные тебе:
генератор, капсула, архив. Давай мне пистолет. Я буду в качестве
останавливающей силы, а ты в качестве производящей действия.
-- Слушай, почему я тебе его должна отдать?
-- Ну, перестань же, Виктория! Ты что, думаешь: и на мушке держать и
дело делать?
-- Ну, хорошо. Убедил, -- согласилась Юсман и отдала пистолет
профессору. -- Ты хоть стрелять умеешь? -- поинтересовалась она.
-- Обижаешь, Виктория. У меня разряд.
-- Ладно, верю... Пошли.
Юсман и Василий Федорович вышли из ав-томобиля и направились к зданию
Интегральной Фирмы.
Они остановились у входной двери в здание фирмы и Виктория привычно
нажала сигнальную кнопку, вмонтированную возле двери в стену.
-- Привела? -- раздался металлический голос, возникший за знакомой
профессору селекторной решеткой.
-- Да, он со мной, -- ответила Юсман и профессор насторожился, подумав
про себя: "Что значит "привела?".
Щелкнул металлический запор в двери.
-- Проходите, -- снова прозвучал голос.
Юсман предложила профессору пройти первым.
-- Проходите, Василий Федорович, -- сказала она холодно и равнодушно.
Вскоре, оба они оказались в кабинете Вор-бия.
В это время, Юля, разговаривая с профессором Порядковым, почувствовала,
как ее сердце неожиданно сжалось и от этого родилось у нее в душе какое-то
необъяснимое беспокойство, предчувствие.
-- Что-то... -- сказала она заметно волнитель-но, -- долго так нет
Миши.
-- Насколько я знаю этого молодого человека, он обязателен и если
сказал что-то, пообещал..., то -- несколько секунд поразмышлял Петр
Алексеевич, -- ему... можно верить, -- договорил он.
-- А что вы будете решать с Мишей, когда он вернется? -- не
удержавшись, поинтересовалась Юля.
-- Я же уже говорил вам, Юлия... У Миши имеются какие-то соображения на
этот счет, а меня он пригласил как интеллект, мозг, так сказать, и,
естественно, как близкого друга Василия Федоровича, вашего отца. Больше я
ничего добавить по этому поводу не могу.
-- Не можете или не хотите? -- отчаянно не унималась Юля.
-- Ну, Юлия, извините, но вы как ребенок.
-- И вы меня извините, Петр Алексеевич, -- словно опомнилась Юлия. -- Я
очень устала.
-- Усталость -- характерная черта любого поколения. Все устают, начиная
от малого и кончая старым человеком. А вы не обращали внимания, Юлия, на то,
что дети устают все же меньше чем взрослые?
-- Замечала, -- как-то особенно нежно и за-думчиво, заметил профессор,
сказала девушка.
-- А не задавались вопросом, почему это так? -- снова спросил Порядков.
-- Я не думала, -- ответила Юля.
-- А вы подумайте, -- предложил профессор.
-- Возможно, оттого они устают меньше, что... Честное слово, не знаю,
Петр Алексеевич. Отчего?
-- Все очень просто, -- определился Порядков. -- Есть только три
возможности жить в мире.
Первая: видеть натуру, все как впервые, без какого-либо опыта на то, но
это -- бессозна-тельное бытие.
Вторая возможность, здесь посложнее: видеть натуру, все что есть, но не
как впервые, потому что уже есть опыт и он подсказывает -- как надо видеть,
а значит, всякий раз, когда имеется возможность видеть очередную натуру, она
уже не воспринимается как есть, как впервые, потому что воспринимается в
свете уже существующего опыта, и таким образом, человек перестает видеть,
можно сказать даже, если хотите, как бы перестает видеть новое, а видит
лишь, собствен-но, блуждает в первичном опыте и только.
И в редкие моменты жизни, количество и ка-чество которых разнится у
всех, ему, человеку, удается воспринять что-то новое, когда, вдруг какую-то
из натур он воспримет без опыта, но, к сожалению, и тогда, после того, как
ему удается такое -- опыт набрасывается -- осознавать вновь прибывшую натуру
и опять же, искажает ее; другими словами, вторая возможность предполагает в
общем -- ложное видение натуры.
И наконец, третья возможность жить в этом мире: это когда натура
воспринимается постоянно вне опыта, но при этом присутствует и сознание.
-- Интересно, как это можно? -- спросила, внимательно слушающая Юля.
-- Это так просто! Давайте примем логическую модель, чтобы обозначить
возможность правильно понимать. Я предлагаю такую модель: натура, она, как
не крути и есть потому натура, что она всегда находится во вне опыта
че-ловека, тогда, отсюда вытекает, что опыт находится относительно натуры
всегда -- внутри че-ловека. Ну, а если это так, тогда можно коротко
охарактеризовать первую возможность жить в этом мире, охарактеризовать, как
бессознатель-ное видение натуры при полном отсутствии опыта, а вторую
возможность, как видение человеком, его восприятие натуры, через опыт,
точнее, как опыт видящий, получается -- ложную натуру, или человек, видящий
сам себя, отсюда третья возможность жития в этом мире прозвучит следующим
образом: восприятие, видение натуры как опыта во вне, при полном отсутствии
опыта внутри, через осознанный и полный перенос внутреннего опыта во вне,
последний и ста-новится натурой. Вот так-то, Юлия!
-- Но, все-таки, почему же дети устают меньше? -- озадачилась Юля, как
бы задавая вопрос одновременно и себе и профессору.
-- Согласитесь, что это логично: если течет река сама по себе, то
нельзя сказать в прямом смысле, разве что в переносном, о том, что река
устала.
-- Нельзя, -- согласилась Юля.
-- Но если человек начнет работать с этой рекой, скажем: подгонять ее
течение или наоборот -- притормаживать, то человек устанет. И чем больше он
будет что-либо делать за реку, тем больше он будет уставать. Догадываетесь?
-- лукаво прищурившись, спросил профессор.
-- Теперь... Кажется, да. Если я правильно поняла вас, то, в начале,
дети, не имея опыта или мало позволяя ему проявлять себя, восприни-мают
течение реки и мало вмешиваются в него, мало что делают за реку, а значит и
меньше устают, чем тогда, когда, они же, подрастая и становясь взрослыми,
начинают жить опытом -- делать все больше за реку, вместо нее, и чем не
больше они это делают, тем больше и быстрей устают.
-- Абсолютно верно, Юлия. Только, предлагаю, слово "река" замените на
фразу -- "энергия в движении" и, все сразу станет на свои, окончательно и
достаточно понятные места.
-- Можно сказать еще короче, Петр Алек-сеевич.
-- Скажите, буду очень рад!
-- Не двигайтесь вместо энергии! -- немного повеселев, объявила Юля.
-- Ну, вот, -- обиженно сказал Порядков. -- Куда там угнаться мне за
вами, старому, длинно и не выразительно говорящему: "Не двигайтесь вместо
энергии"! Великолепно и коротко, -- похвалил профессор. Но мы с вами, Юлия,
столько наговорили, чтобы всего лишь убедить себя в том, что действительно
-- лучше жить человеку как птички и не заботиться о дне завтрашнем.
-- Ох, Петр Алексеевич... -- вздохнула тяжело Юлия.
-- Что? Никак устали? -- нарочито съехидничал профессор.
-- Да. И теперь понимаю, что сама виновата в этом, -- призналась Юля.
-- А давайте-ка, во что-нибудь поиграем. А? Как вы смотрите на это? --
приободрившись, предложил Порядков.
-- Давайте, Петр Алексеевич, а во что?
-- Ну, я не знаю... Ну..., хотя бы в лото, что ль?
Юля сходила в папин кабинет и принесла оттуда лото и они стали играть в
него, развернув-ши поудобнее кресла к журнальному столику...
А в Интегральной Фирме, в кабинете Вор-бия начался разговор.
Хозяин кабинета восседал за своим рабочим столом, теперь в новом
роскошном кресле, как бы приподнимающим сидящего над всеми, а Юсман и Миша
располагались друг против друга тоже в креслах, но менее значительных, чем у
Георгио Фатовича.
-- Пришли, -- многозначительно, с высоты своего положения, в
самодовольную растяжку произнес Ворбий.
-- Я ничего не понимаю, Виктория?! -- воз-мущенно сказал профессор,
обратившись к Юсман и пристально посмотрел в глаза Ворбия: Георгио Фатович
оскалился в надменноторжествующей улыбке.
-- А тебе и не надо что-либо понимать, -- заговорил вместо Юсман хозяин
кабинета, -- отпонимался, -- злобно добавил он.
-- Что это за тон. Что вы себе позволяете, Георгио Фатович!? --
вскричал профессор. -- Виктория!? Что же это такое?! -- требователь-
но посмотрел он на Юсман, которая неподвижно сидела, опустивши глаза.
-- Короче. Если вы сейчас же не объяснитесь, то я ухожу, -- заявил
профессор, бросивши два пронзительных взгляда: один в сторону Ворбия, а
другой в сторону Юсман.
-- Уйдет! Ха-а-х, как же! Он уйдет! -- над-смехался Ворбий. -- Я тебя
еще не отпускал никуда. Конечно уйдешь, куда же ты денешься! Чуть попозже. Я
провожу.
-- Прекратите! -- возмутился Василий Федорович.
-- Молчать! -- приказательно крикнул Вор-бий профессору. -- Сидеть и
молчать, Миша -- язвительно подчеркнул он слово "Миша". -- Бу-ду говорить
только я.
-- Я прошу вас, Георгио Фатович, -- заговорила Юсман.
-- А ты еще можешь подать голос -- насмеш-ливо обратился к ней Ворбий.
-- Ты, кое-что, наверно, забыл, раб! -- Юсман замолчала и смотрела на Ворбия
умоляющими глазами. -- Ты забыл-ла, Викторррия Леонидо-о-в-на, --
издевательски говорил хозяин кабинета, -- кнопка. Мне только стоит.. ее
нажать, и я тебя... выключил. Как заводную куколку. А!? -- вскричал он. --
Мне нажать ее прямо сейчас?! Что же молчишь?.. Ты боишься. Я это знаю, раб.
Ну, так я не стану более задерживать тебя здесь, -- спокойно сказал Ворбий и
подтянул к себе клавиатуру компьютера и пальцы его рук, как два зловещих
паука пробежались по ней.
В это время, Юсман подала, посмотревшему в ее сторону, Василию
Федоровичу знак, чтобы тот достал пистолет.
Профессор, едва заметно, кивнул головой, что он понял, и на сердце у
него отлегло, стало ясно, что Юсман не знала доступа к архиву и необходимо
было вынудить Ворбия, чтобы он сам этот доступ организовал.
Ворбий, проманипулировал еще с несколь-кими клавишами, время от времени
посматривая на монитор, остановился: его лицо выражало торжество и без труда
давало понять, что программа архива Интегральной Фирмы приведена в рабочее
состояние.
И тут, когда хозяин кабинета грациозно, в дирижерском жесте оторвал
свои руки от кла-виатуры компьютера и хотел было что-то сказать, но успел
лишь открыть для этого рот, нео-жиданно, даже для Юсман, не отрывающей
теперь взгляда от Ворбия, -- раздался оглушительный выстрел из пистолета.
Пахнуло пороховым дымком.
-- Суу-ки! -- прорычал Ворбий, выскочив-ший из кресла, будто от
сумасшедшей затрещины и прижавши правую руку к себе, согнулся вместе с ней в
животе. -- Сговорились, рррабы! -- проорал он выглядывая из-под стола и
корча физиономию от полоснувшей боли.
Юсман тоже подскочила из своего кресла и пока еще оставалась стоять, в
замешательстве бросая взгляды то в сторону профессора, то в сторону
ужаленного пулей Ворбия.
Георгио Фатович выказал в своих движениях попытку приблизиться к
клавиатуре компьютера.
-- Назад! -- жестко окрикнул его Василий Федорович. -- Ненасытный
мерзавец, -- озлобленно проговорил он не отводя глаз от раненого Ворбия.
-- Ты ему попал в живот? -- спросила Юсман у Василия Федоровича, не
сходя со своего места, продолжая стоять у кресла.
-- Нет. Я пробил ему руку, -- ответил профессор, продолжая держать на
мушке скулящего хозяина кабинета. -- Пора действовать, Виктория, -- сказал
Василий Федорович и прикрикнул на Юсман, -- что ты стоишь?! -- но ее
требовалось вывести из оцепенения. -- Виктория, я прошу тебя..., иди к
компьютеру, делай, что положено, ты знаешь. Иди же! -- прикрикнул профессор
еще раз. -- Слушай меня, мерзавец, внимательно: -- сказал профессор Ворбию,
-- если ты попытаешься, хотя бы даже взглянуть в сторону монитора -- я тут
же всажу тебе пулю в лоб, мне терять нечего, у меня нет другого выбора. Ты
меня понял!!? -- проорал Василий Федорович.
Ворбий продолжал стонать, согнувшись в животе -- он отвернулся от
компьютера и ничего не ответил.
Наконец, Юсман вышла из заторможенного состояния. Она обошла рабочий
стол хозяина кабинета с другой стороны, чтобы не проходить мимо время от
времени подскуливающего Вор-бия.
Виктория приблизилась к клавиатуре ком-пьютера, волнительно ощупала ее,
не нажимая клавиш, как бы удостовериваясь, что она правильно понимает
расположение ее клавиш, взглянула на монитор.
-- Слава Богу! -- воскликнула обрадовано она, -- этот мерзавец
вызвал-таки необходимую программу. -- К Юсман возвращалась прежняя
решительность. -- А ты молодец, Василий Федорович -- выстрелил в самый раз!
-- благодарно сказала она, посматривая то на клавиатуру, то на монитор,
соображая, какие произвести мани-пуляции.
-- Действуй, Виктория. Не теряй времени, -- подбодрил ее профессор.
-- Представляешь, Василий Федорович, этот скот думал, что я и в самом
деле привела тебя сюда, чтобы спасти свою задницу!
-- Сука, -- простонал Ворбий.
-- Заткнись! -- прикрикнул на него профессор, угрожая пистолетом, от
чего Георгио Фатович съежился, согнулся в животе еще более.
Юсман пощелкивала клавишами, периодически сверяя передвижения своих
пальцев по клавиатуре с информацией, высвечивающейся на мониторе. Так прошло
минуты две-три.
-- Нашла! -- счастливо вскричала Юсман. -- Я нашла наш Архив,
профессор! -- но профессор молчал, отслеживая поведение Ворбия. -- Сейчас...
Мы посмотрим... Надо...уточнить -- рассуждала Юсман, -- возвращаюсь в
исходное положение... Расшифровать... -- через непродолжительные паузы
коротко комментировала она свои действия, потом, на несколько мгновений
замерла, всматриваясь в показания на экране монитора, снова оживилась и
щелкнула еще не-сколькими клавишами. -- Вот... Боже мой, -- проговорила она.
-- Сейчас... нажимаю "ввод", -- и Виктория, взволнованно опуская дрожащую
руку на клавиатуру, словно прицеливаясь к необходимой клавише, медленно...
нажала эту клавишу и тут же схватилась за то место, где у нее находилась
припухлость под кожей (ампула смерти) -- чуть пониже изгиба локтя на левой
руке.
Юсман сосредоточилась на несколько секунд так, что у нее выступила
испарина на висках. -- Все, -- тихо проговорила она. -- Ампула --
растворилась. Ты слышишь! Василий Федорович! -- вскричала Юсман. -- Ампула
растворилась! Ее больше нет! Генератор -- сработал, -- негромко и
завороженно произнесла она, словно убеждая себя в произошедшем.
-- Да! Черт побери, слышу! Молодец, Виктория! -- отозвался радостно
профессор. -- Продолжай! -- поторопил он. Освободилась... -- прошипел сквозь
зубы Ворбий, -- сучка перевернутая.
И тут, хозяин кабинета выпрямился во весь рост, но продолжая прижимать
к животу правую руку, у него оказалась простреленной кисть -- из раны
сочилась кровь, которой теперь была перепачкана его белая рубашка.
-- Стоять на месте, мерзавец! -- активизировался профессор и еще
пристальнее стал удерживать жертву на мушке.
И вдруг, Ворбий сделал, невероятно быстро, -- прыжок в сторону боковой
двери из кабинета и присел там на корточках так, что его практически не было
сейчас видно из-за стола.
-- Пристрели его гада! -- отчаянно вскричала шокированная неожиданным
поведением Ворбия, Юсман.
Но профессор почему-то оставался стоять на месте, все так же
прицеливаясь в то место, где только что находился хозяин кабинета, будто
Ворбий продолжал оставаться там же.
Ворбий торопился набрать код замка, чтобы открыть дверь.
-- Стреляй же, Василий Федорович! -- крикнула Юсман и не выдержавши
замешательства профессора, сама -- истерично кинулась в сторону Ворбия с
воплями, -- сука проклятый! Ссстой! Не уйдешь!
Дверь поддалась Ворбию и он кубарем вывалился из кабинета и тут же
захлопнул дверь за собой так, что Юсман с налета сильно ударилась плечом в
нее. Она свалилась у двери и застонала.
Раздался выстрел из пистолета. Это профессор, запоздало выстрелил в
дверь, в которую, только что удалось улизнуть Ворбию.
Пуля отрикошетила от бронированной двери и едва не погубила все дело --
касательно разбила защитный экран монитора.
Вся эта свалка молниеносных событий произошла в считанные секунды.
-- Он ушел? -- опечаленно, виноватым го-лосом, не громко спросил
профессор у Виктории, медленно поднимающейся с пола и усиленно растирающей
ударенное плечо. Юсман молчала, приходя в себя, в состояние равновесия. --
Он ушел? -- еще раз задал вопрос профессор.
-- Нет. Из этой комнаты, -- Виктория ука-зала рукой в сторону закрытой
двери, за которой таился враг, -- к нашему счастью, нет выхода. Но у нас
есть всего минут двадцать-тридцать, не больше.
-- Почему? -- опустошенно и как-то равнодушно спросил профессор.
-- Потому что, наверняка, эта скотина, Ворбий, сейчас уже звонит своим
людям и они скоро прибудут сюда. Нам надо торопиться, Василий Федорович.
Теперь же, я уничтожу архив! -- решительно сказала Юсман и подошла к
клавиатуре компьютера.
Профессор присел в кресло, его рука с зажатым в ней пистолетом медленно
опустилась к полу. Он смотрел куда-то в никуда и так оставался, совершенно
не подвижным, пока Виктория настукивала клавишами клавиатуры, уничтожая
архив.
-- Все, -- вскоре, коротко подытожила Юсман, -- архив уничтожен.
Компьютер я перекодировала и теперь он сможет выполнять только то, что было
вложено у него до сегодняшнего дня, а если кто-то попытается получить к нему
доступ, минуя мой новый, не известный теперь никому, кроме меня, код, или
же, попробует подобрать, угадать код -- компьютер включит главный генератор
фирмы на самоуничтожение.
-- Молодец, Виктория, -- проговорил отрешено профессор, оставаясь
неподвижным в кресле.
-- Ты что? Василий Федорович! -- забеспокоилась Юсман о настроении
профессора, и она бегло подошла к нему, -- пора уходить, -- сказала она, --
профессор молчал. Тогда Юсман взяла из его опущенной руки пистолет и
выстрелила в дверь, за которой спрятался Ворбий, потому что услышала там, за
ней, какую-то возню. От выстрела шум за дверью затих, прекратился. Профессор
подскочил из кресла, как бы сразу ожил.
-- Что случилось! -- настороженно оглядываясь по сторонам, спросил он у
Юсман.
-- Этот гад, там, за дверью что-то возится. Не нравится мне это. Не
исключено, что у него там было оружие. Я на всякий случай предупредила
Ворбия, что мы здесь -- начеку. Нам необходимо срочно позаботиться о своем
тыле, Василий Федорович, -- сказала Юсман.
Профессор и Виктория сорвали штору: один ее конец они привязали к ручке
двери, туго натянули штору, и также крепко, привязали ее другой конец к
угольнику небольшого откидного столика, прикрепленного к стене.
Теперь, если бы даже Ворбий попытался открыть свою дверь, то ему вряд
ли бы удалось это -- штора из плотного материала надежно бы не дала это
сделать.
-- Уходим, -- сказала Юсман.
-- Да, -- согласился профессор. -- И это нам нужно сделать как можно
быстрее.
Потихонечку, они открыли дверь из кабинета и прислушались -- было тихо.
Как только, Ворбий оказался в относительной безопасности, он сразу же,
как и предположила Юсман, стал судорожно названивать по радиотелефону.
Вначале, он позвонил кому следует, а потом набрал свой домашний
телефон.
-- Алло! Алло! -- кричал он оскаливаясь, раздражительно в трубку, не
обращая внимания на то, что еще никто не подошел к телефону на том конце
линии: его лицо выделывало презрительные гримасы от обжигающей руку боли. --
Алло! Алло! -- продолжал требовать срочного ответа он.
-- Да, да, я слушаю! -- наконец, послышался голос его жены.
-- Ты что, провалилась! -- заорал на нее Георгио Фатович.
-- Что случилось, Фантик? -- разволновавшись настроением своего мужа,
спросила Карвелла.
-- Карчик! -- перешел на более сглаженный тон Ворбий. -- Я звоню из
фирмы. Они ушли. Генератор заблокирован. Сейчас подъедут мои люди. В меня
стреляли. Я ранен, -- бегло проговорил он короткими фразами и издал
непродолжительный стон.
-- Я сейчас же подъеду, Фантик! -- тут же отреагировала Карвелла.
-- Не надо подъезжать, -- запнулся от боли и тяжело вздохнул Ворбий, --
сюда. Не подъезжай!
-- Как же, Фантичек? -- насторожилась же-на.
Несколько секунд они оба молчали, Карвелла начала всхлипывать в трубку.
-- Перестань, Кара! Слушай меня, -- приказал ей Ворбий.
-- Да, -- испуганно попискивая, слезно отозвалась жена.
-- Сейчас же, слышишь меня?!
-- Да.
-- Сейчас же, ты -- позвони дочери этого мальчика -- старого педераста.
-- Позвонить Юле? -- уточнила жена.
-- Да, ей!
-- И что я должна сказать?
-- Пригласи ее срочно, только в спокойном тоне! -- пригрозил жене
Ворбий и снова на секунду зашелся от боли.
-- Куда ее пригласить, Фантичек? -- сострадательно спросила жена.
-- Пригласи ее в клинику.
-- Но ведь ночь скоро. Она может что-нибудь заподозрить, -- попыталась
как бы подсказать Карвелла.
-- Ерунда! Скажешь, что ее отца завтра вы-писывают, что ей необходимо
понаходиться возле него для подтверждения, скажем, диагноза, черт побери!
Для подтверждения состояния больного, что он действительно готов к выписке и
не имеет клинических рецидивов. Найдешься, что сказать! Все! Немедленно
звони и езжай в клинику. Я тоже там скоро буду!
-- Я все поняла, Фантик! Сейчас же звоню и выезжаю! -- жалобно сказала
Карвелла, всхли-пывая.
-- Возьми себя в руки. Карчик! Слышишь меня?
-- Да. Я слышу.
-- Немедленно успокойся и звони. Все.
-- Я люблю тебя, Фантичек! -- горячо воскликнула Карвелла.
-- Я тоже тебя люблю, -- холодно сказал Ворбий и злобно отключил
телефон.
Тем временем, профессор и Юсман благо-получно вышли из здания фирмы и
спешно, в полубеге устремились к автомобилю.
-- Почему ты не остановил его выстрелом? Ворбий не стал бы рисковать,
-- Ты меня неправильно понял, Василий Федорович, я хотела сказать: ты
действительно уверен, что Юля и в самом деле беременна?
-- Да. Мы вместе, с неделю назад, ходили к врачу, -- успокаиваясь
подтвердил профессор.
-- Да-а, -- протяжно сказала Юсман.
-- Что значит "да"? -- возмутился профессор, -- осуждаешь?!
-- Да перестань ты, Василий Федорович, в самом-то деле, взрываться. Я
сказала "да" просто так. Каждой женщине внутренне, по природе, хочется иметь
ребенка, но не каждая может... его иметь.
-- Прости. Я наверно тебя обидел, -- извинился профессор.
Уличные фонари задумчиво освещали ярким желтым светом переулок.
-- Ничего... -- сказала Юсман и помолчавши немного, неожиданно, для
мечтательно расслабившегося в это время профессора, активизировалась, --
надо делать дело! -- подвижно и решительно заявила она. -- Идем, Василий
Федорович.
-- Скажи, Виктория, ты довольна своим по-ложением? -- не обращая
внимания на активизацию Юсман, холодно проговорил Аршиинкин-Мертвяк.
Оставаясь теперь сидеть неподвижным и даже еще спокойнее в голосе, он будто
придержал своим вопросом подвижность Виктории.
-- Ты... имеешь ввиду... -- призадумалась она, -- мое женское
положение?
-- Да.
-- Я всегда к этому стремилась. Мое приобретение -- это всегда была и
есть я сама.
-- Счастливая ты.
-- А разве ты не имеешь, то, что хотел?
-- Кажется, уже не имею.
-- Не понимаю тебя. Сожалеешь?
-- Сейчас... Да. Но не о том, что получил возможность, а о том, что не
могу возвратить ее.
-- Удивительно. Стремился и стал. Зачем же терять?
-- Да. Я стремился. Да. Приобрел. Ну, почему же такая клейкость
человеческой судьбы!? Нет, я не хочу и не принимаю такое!
-- Мне тебя жаль. Ты как ребенок: поигрался, познал и хочешь отдать. Но
это настоящие игры, Василий Федорович, с болью и кровью, среди людей не
принято иначе.
-- Знаю. И это меня мучает. Как много и бы-стро мы могли бы узнать и
познать и покаяться и идти дальше, если бы...
-- Можно было бы играться и отдавать? -- уточнила Юсман.
-- Да. Играться! Именно так! С детским во-сторгом отдаваться соблазну
желания и отходить от него, отпускать для другого.
Я чувствую, я понимаю, что не может больше так продолжаться на Земле:
человека поглощает желание или множество таковых, и он -- не успевает, не
может освоить из них, хотя бы те, которые видит и хочет иметь...
Почему, почему, ему, человеку, постоянно приходится исподволь коситься
на желаемое, страдать о близости с ним, но иметь его, в лучшем случае,
частично, не полностью, по крошкам, а в худшем... не иметь никогда, а еще
хуже того -- получить желаемое и не мочь возвратить его по-другому, нежели
как ценою собственной жизни.
Я не хочу так.
Я протестую против такого. Так слишком долго идти и невозможно собрать
воедино весь опыт.
Ну, почему же лишь смерть избавляет ото всего!? Да. Я поигрался, но я
осознал это.
-- И ты хочешь играться в другое, -- будто продолжила, подсказала мысль
профессору Юсман.
-- Не понимаю, что в этом плохого? -- озадачился Василий Федорович.
-- Я могу лишь только напомнить сказанное: с кровью и болью они, эти
игры, понимаешь?
-- Значит..., все-таки смерть все решает?
-- Смерть лишь возможность, решаем только мы, Василий Федорович. Мы
выбираем смерть, а не она нас.
-- Плохой мир, несправедливый и медленный, он должен меняться, я в это
верю.
-- Может и прав ты, Василий Федорович, но я, видимо, не совсем, не до
конца..., не так понимаю тебя, как ты бы хотел этого. Прости, -- сказала
Юсман.
Некоторое время они сидели молча в машине.
-- Все, -- решительно сказала Юсман, встряхнув головой, будто прогоняя
одолевающий сон, -- Пора. Надо идти, Василий Федорович. Надо!
-- Постой, -- остановил ее профессор, тоже оживляясь. -- А как ты
думаешь справиться с Ворбием?
-- Вот, -- сказала Юсман и достала из внутреннего кармана куртки
небольшой пистолет, -- на этот случай имеется.
-- Газовый? -- уточнил профессор.
-- Настоящий, Василий Федорович, самый что ни на есть.
-- Огнестрельный?
-- Конечно.
-- Дай его мне, Виктория, -- попросил про-фессор.
-- Зачем? -- удивилась Юсман.
-- Я мужчина и в моих руках оружие будет прочнее работать. И потом,
тебе все равно же необходимо выполнять какие-то манипуляции, известные тебе:
генератор, капсула, архив. Давай мне пистолет. Я буду в качестве
останавливающей силы, а ты в качестве производящей действия.
-- Слушай, почему я тебе его должна отдать?
-- Ну, перестань же, Виктория! Ты что, думаешь: и на мушке держать и
дело делать?
-- Ну, хорошо. Убедил, -- согласилась Юсман и отдала пистолет
профессору. -- Ты хоть стрелять умеешь? -- поинтересовалась она.
-- Обижаешь, Виктория. У меня разряд.
-- Ладно, верю... Пошли.
Юсман и Василий Федорович вышли из ав-томобиля и направились к зданию
Интегральной Фирмы.
Они остановились у входной двери в здание фирмы и Виктория привычно
нажала сигнальную кнопку, вмонтированную возле двери в стену.
-- Привела? -- раздался металлический голос, возникший за знакомой
профессору селекторной решеткой.
-- Да, он со мной, -- ответила Юсман и профессор насторожился, подумав
про себя: "Что значит "привела?".
Щелкнул металлический запор в двери.
-- Проходите, -- снова прозвучал голос.
Юсман предложила профессору пройти первым.
-- Проходите, Василий Федорович, -- сказала она холодно и равнодушно.
Вскоре, оба они оказались в кабинете Вор-бия.
В это время, Юля, разговаривая с профессором Порядковым, почувствовала,
как ее сердце неожиданно сжалось и от этого родилось у нее в душе какое-то
необъяснимое беспокойство, предчувствие.
-- Что-то... -- сказала она заметно волнитель-но, -- долго так нет
Миши.
-- Насколько я знаю этого молодого человека, он обязателен и если
сказал что-то, пообещал..., то -- несколько секунд поразмышлял Петр
Алексеевич, -- ему... можно верить, -- договорил он.
-- А что вы будете решать с Мишей, когда он вернется? -- не
удержавшись, поинтересовалась Юля.
-- Я же уже говорил вам, Юлия... У Миши имеются какие-то соображения на
этот счет, а меня он пригласил как интеллект, мозг, так сказать, и,
естественно, как близкого друга Василия Федоровича, вашего отца. Больше я
ничего добавить по этому поводу не могу.
-- Не можете или не хотите? -- отчаянно не унималась Юля.
-- Ну, Юлия, извините, но вы как ребенок.
-- И вы меня извините, Петр Алексеевич, -- словно опомнилась Юлия. -- Я
очень устала.
-- Усталость -- характерная черта любого поколения. Все устают, начиная
от малого и кончая старым человеком. А вы не обращали внимания, Юлия, на то,
что дети устают все же меньше чем взрослые?
-- Замечала, -- как-то особенно нежно и за-думчиво, заметил профессор,
сказала девушка.
-- А не задавались вопросом, почему это так? -- снова спросил Порядков.
-- Я не думала, -- ответила Юля.
-- А вы подумайте, -- предложил профессор.
-- Возможно, оттого они устают меньше, что... Честное слово, не знаю,
Петр Алексеевич. Отчего?
-- Все очень просто, -- определился Порядков. -- Есть только три
возможности жить в мире.
Первая: видеть натуру, все как впервые, без какого-либо опыта на то, но
это -- бессозна-тельное бытие.
Вторая возможность, здесь посложнее: видеть натуру, все что есть, но не
как впервые, потому что уже есть опыт и он подсказывает -- как надо видеть,
а значит, всякий раз, когда имеется возможность видеть очередную натуру, она
уже не воспринимается как есть, как впервые, потому что воспринимается в
свете уже существующего опыта, и таким образом, человек перестает видеть,
можно сказать даже, если хотите, как бы перестает видеть новое, а видит
лишь, собствен-но, блуждает в первичном опыте и только.
И в редкие моменты жизни, количество и ка-чество которых разнится у
всех, ему, человеку, удается воспринять что-то новое, когда, вдруг какую-то
из натур он воспримет без опыта, но, к сожалению, и тогда, после того, как
ему удается такое -- опыт набрасывается -- осознавать вновь прибывшую натуру
и опять же, искажает ее; другими словами, вторая возможность предполагает в
общем -- ложное видение натуры.
И наконец, третья возможность жить в этом мире: это когда натура
воспринимается постоянно вне опыта, но при этом присутствует и сознание.
-- Интересно, как это можно? -- спросила, внимательно слушающая Юля.
-- Это так просто! Давайте примем логическую модель, чтобы обозначить
возможность правильно понимать. Я предлагаю такую модель: натура, она, как
не крути и есть потому натура, что она всегда находится во вне опыта
че-ловека, тогда, отсюда вытекает, что опыт находится относительно натуры
всегда -- внутри че-ловека. Ну, а если это так, тогда можно коротко
охарактеризовать первую возможность жить в этом мире, охарактеризовать, как
бессознатель-ное видение натуры при полном отсутствии опыта, а вторую
возможность, как видение человеком, его восприятие натуры, через опыт,
точнее, как опыт видящий, получается -- ложную натуру, или человек, видящий
сам себя, отсюда третья возможность жития в этом мире прозвучит следующим
образом: восприятие, видение натуры как опыта во вне, при полном отсутствии
опыта внутри, через осознанный и полный перенос внутреннего опыта во вне,
последний и ста-новится натурой. Вот так-то, Юлия!
-- Но, все-таки, почему же дети устают меньше? -- озадачилась Юля, как
бы задавая вопрос одновременно и себе и профессору.
-- Согласитесь, что это логично: если течет река сама по себе, то
нельзя сказать в прямом смысле, разве что в переносном, о том, что река
устала.
-- Нельзя, -- согласилась Юля.
-- Но если человек начнет работать с этой рекой, скажем: подгонять ее
течение или наоборот -- притормаживать, то человек устанет. И чем больше он
будет что-либо делать за реку, тем больше он будет уставать. Догадываетесь?
-- лукаво прищурившись, спросил профессор.
-- Теперь... Кажется, да. Если я правильно поняла вас, то, в начале,
дети, не имея опыта или мало позволяя ему проявлять себя, восприни-мают
течение реки и мало вмешиваются в него, мало что делают за реку, а значит и
меньше устают, чем тогда, когда, они же, подрастая и становясь взрослыми,
начинают жить опытом -- делать все больше за реку, вместо нее, и чем не
больше они это делают, тем больше и быстрей устают.
-- Абсолютно верно, Юлия. Только, предлагаю, слово "река" замените на
фразу -- "энергия в движении" и, все сразу станет на свои, окончательно и
достаточно понятные места.
-- Можно сказать еще короче, Петр Алек-сеевич.
-- Скажите, буду очень рад!
-- Не двигайтесь вместо энергии! -- немного повеселев, объявила Юля.
-- Ну, вот, -- обиженно сказал Порядков. -- Куда там угнаться мне за
вами, старому, длинно и не выразительно говорящему: "Не двигайтесь вместо
энергии"! Великолепно и коротко, -- похвалил профессор. Но мы с вами, Юлия,
столько наговорили, чтобы всего лишь убедить себя в том, что действительно
-- лучше жить человеку как птички и не заботиться о дне завтрашнем.
-- Ох, Петр Алексеевич... -- вздохнула тяжело Юлия.
-- Что? Никак устали? -- нарочито съехидничал профессор.
-- Да. И теперь понимаю, что сама виновата в этом, -- призналась Юля.
-- А давайте-ка, во что-нибудь поиграем. А? Как вы смотрите на это? --
приободрившись, предложил Порядков.
-- Давайте, Петр Алексеевич, а во что?
-- Ну, я не знаю... Ну..., хотя бы в лото, что ль?
Юля сходила в папин кабинет и принесла оттуда лото и они стали играть в
него, развернув-ши поудобнее кресла к журнальному столику...
А в Интегральной Фирме, в кабинете Вор-бия начался разговор.
Хозяин кабинета восседал за своим рабочим столом, теперь в новом
роскошном кресле, как бы приподнимающим сидящего над всеми, а Юсман и Миша
располагались друг против друга тоже в креслах, но менее значительных, чем у
Георгио Фатовича.
-- Пришли, -- многозначительно, с высоты своего положения, в
самодовольную растяжку произнес Ворбий.
-- Я ничего не понимаю, Виктория?! -- воз-мущенно сказал профессор,
обратившись к Юсман и пристально посмотрел в глаза Ворбия: Георгио Фатович
оскалился в надменноторжествующей улыбке.
-- А тебе и не надо что-либо понимать, -- заговорил вместо Юсман хозяин
кабинета, -- отпонимался, -- злобно добавил он.
-- Что это за тон. Что вы себе позволяете, Георгио Фатович!? --
вскричал профессор. -- Виктория!? Что же это такое?! -- требователь-
но посмотрел он на Юсман, которая неподвижно сидела, опустивши глаза.
-- Короче. Если вы сейчас же не объяснитесь, то я ухожу, -- заявил
профессор, бросивши два пронзительных взгляда: один в сторону Ворбия, а
другой в сторону Юсман.
-- Уйдет! Ха-а-х, как же! Он уйдет! -- над-смехался Ворбий. -- Я тебя
еще не отпускал никуда. Конечно уйдешь, куда же ты денешься! Чуть попозже. Я
провожу.
-- Прекратите! -- возмутился Василий Федорович.
-- Молчать! -- приказательно крикнул Вор-бий профессору. -- Сидеть и
молчать, Миша -- язвительно подчеркнул он слово "Миша". -- Бу-ду говорить
только я.
-- Я прошу вас, Георгио Фатович, -- заговорила Юсман.
-- А ты еще можешь подать голос -- насмеш-ливо обратился к ней Ворбий.
-- Ты, кое-что, наверно, забыл, раб! -- Юсман замолчала и смотрела на Ворбия
умоляющими глазами. -- Ты забыл-ла, Викторррия Леонидо-о-в-на, --
издевательски говорил хозяин кабинета, -- кнопка. Мне только стоит.. ее
нажать, и я тебя... выключил. Как заводную куколку. А!? -- вскричал он. --
Мне нажать ее прямо сейчас?! Что же молчишь?.. Ты боишься. Я это знаю, раб.
Ну, так я не стану более задерживать тебя здесь, -- спокойно сказал Ворбий и
подтянул к себе клавиатуру компьютера и пальцы его рук, как два зловещих
паука пробежались по ней.
В это время, Юсман подала, посмотревшему в ее сторону, Василию
Федоровичу знак, чтобы тот достал пистолет.
Профессор, едва заметно, кивнул головой, что он понял, и на сердце у
него отлегло, стало ясно, что Юсман не знала доступа к архиву и необходимо
было вынудить Ворбия, чтобы он сам этот доступ организовал.
Ворбий, проманипулировал еще с несколь-кими клавишами, время от времени
посматривая на монитор, остановился: его лицо выражало торжество и без труда
давало понять, что программа архива Интегральной Фирмы приведена в рабочее
состояние.
И тут, когда хозяин кабинета грациозно, в дирижерском жесте оторвал
свои руки от кла-виатуры компьютера и хотел было что-то сказать, но успел
лишь открыть для этого рот, нео-жиданно, даже для Юсман, не отрывающей
теперь взгляда от Ворбия, -- раздался оглушительный выстрел из пистолета.
Пахнуло пороховым дымком.
-- Суу-ки! -- прорычал Ворбий, выскочив-ший из кресла, будто от
сумасшедшей затрещины и прижавши правую руку к себе, согнулся вместе с ней в
животе. -- Сговорились, рррабы! -- проорал он выглядывая из-под стола и
корча физиономию от полоснувшей боли.
Юсман тоже подскочила из своего кресла и пока еще оставалась стоять, в
замешательстве бросая взгляды то в сторону профессора, то в сторону
ужаленного пулей Ворбия.
Георгио Фатович выказал в своих движениях попытку приблизиться к
клавиатуре компьютера.
-- Назад! -- жестко окрикнул его Василий Федорович. -- Ненасытный
мерзавец, -- озлобленно проговорил он не отводя глаз от раненого Ворбия.
-- Ты ему попал в живот? -- спросила Юсман у Василия Федоровича, не
сходя со своего места, продолжая стоять у кресла.
-- Нет. Я пробил ему руку, -- ответил профессор, продолжая держать на
мушке скулящего хозяина кабинета. -- Пора действовать, Виктория, -- сказал
Василий Федорович и прикрикнул на Юсман, -- что ты стоишь?! -- но ее
требовалось вывести из оцепенения. -- Виктория, я прошу тебя..., иди к
компьютеру, делай, что положено, ты знаешь. Иди же! -- прикрикнул профессор
еще раз. -- Слушай меня, мерзавец, внимательно: -- сказал профессор Ворбию,
-- если ты попытаешься, хотя бы даже взглянуть в сторону монитора -- я тут
же всажу тебе пулю в лоб, мне терять нечего, у меня нет другого выбора. Ты
меня понял!!? -- проорал Василий Федорович.
Ворбий продолжал стонать, согнувшись в животе -- он отвернулся от
компьютера и ничего не ответил.
Наконец, Юсман вышла из заторможенного состояния. Она обошла рабочий
стол хозяина кабинета с другой стороны, чтобы не проходить мимо время от
времени подскуливающего Вор-бия.
Виктория приблизилась к клавиатуре ком-пьютера, волнительно ощупала ее,
не нажимая клавиш, как бы удостовериваясь, что она правильно понимает
расположение ее клавиш, взглянула на монитор.
-- Слава Богу! -- воскликнула обрадовано она, -- этот мерзавец
вызвал-таки необходимую программу. -- К Юсман возвращалась прежняя
решительность. -- А ты молодец, Василий Федорович -- выстрелил в самый раз!
-- благодарно сказала она, посматривая то на клавиатуру, то на монитор,
соображая, какие произвести мани-пуляции.
-- Действуй, Виктория. Не теряй времени, -- подбодрил ее профессор.
-- Представляешь, Василий Федорович, этот скот думал, что я и в самом
деле привела тебя сюда, чтобы спасти свою задницу!
-- Сука, -- простонал Ворбий.
-- Заткнись! -- прикрикнул на него профессор, угрожая пистолетом, от
чего Георгио Фатович съежился, согнулся в животе еще более.
Юсман пощелкивала клавишами, периодически сверяя передвижения своих
пальцев по клавиатуре с информацией, высвечивающейся на мониторе. Так прошло
минуты две-три.
-- Нашла! -- счастливо вскричала Юсман. -- Я нашла наш Архив,
профессор! -- но профессор молчал, отслеживая поведение Ворбия. -- Сейчас...
Мы посмотрим... Надо...уточнить -- рассуждала Юсман, -- возвращаюсь в
исходное положение... Расшифровать... -- через непродолжительные паузы
коротко комментировала она свои действия, потом, на несколько мгновений
замерла, всматриваясь в показания на экране монитора, снова оживилась и
щелкнула еще не-сколькими клавишами. -- Вот... Боже мой, -- проговорила она.
-- Сейчас... нажимаю "ввод", -- и Виктория, взволнованно опуская дрожащую
руку на клавиатуру, словно прицеливаясь к необходимой клавише, медленно...
нажала эту клавишу и тут же схватилась за то место, где у нее находилась
припухлость под кожей (ампула смерти) -- чуть пониже изгиба локтя на левой
руке.
Юсман сосредоточилась на несколько секунд так, что у нее выступила
испарина на висках. -- Все, -- тихо проговорила она. -- Ампула --
растворилась. Ты слышишь! Василий Федорович! -- вскричала Юсман. -- Ампула
растворилась! Ее больше нет! Генератор -- сработал, -- негромко и
завороженно произнесла она, словно убеждая себя в произошедшем.
-- Да! Черт побери, слышу! Молодец, Виктория! -- отозвался радостно
профессор. -- Продолжай! -- поторопил он. Освободилась... -- прошипел сквозь
зубы Ворбий, -- сучка перевернутая.
И тут, хозяин кабинета выпрямился во весь рост, но продолжая прижимать
к животу правую руку, у него оказалась простреленной кисть -- из раны
сочилась кровь, которой теперь была перепачкана его белая рубашка.
-- Стоять на месте, мерзавец! -- активизировался профессор и еще
пристальнее стал удерживать жертву на мушке.
И вдруг, Ворбий сделал, невероятно быстро, -- прыжок в сторону боковой
двери из кабинета и присел там на корточках так, что его практически не было
сейчас видно из-за стола.
-- Пристрели его гада! -- отчаянно вскричала шокированная неожиданным
поведением Ворбия, Юсман.
Но профессор почему-то оставался стоять на месте, все так же
прицеливаясь в то место, где только что находился хозяин кабинета, будто
Ворбий продолжал оставаться там же.
Ворбий торопился набрать код замка, чтобы открыть дверь.
-- Стреляй же, Василий Федорович! -- крикнула Юсман и не выдержавши
замешательства профессора, сама -- истерично кинулась в сторону Ворбия с
воплями, -- сука проклятый! Ссстой! Не уйдешь!
Дверь поддалась Ворбию и он кубарем вывалился из кабинета и тут же
захлопнул дверь за собой так, что Юсман с налета сильно ударилась плечом в
нее. Она свалилась у двери и застонала.
Раздался выстрел из пистолета. Это профессор, запоздало выстрелил в
дверь, в которую, только что удалось улизнуть Ворбию.
Пуля отрикошетила от бронированной двери и едва не погубила все дело --
касательно разбила защитный экран монитора.
Вся эта свалка молниеносных событий произошла в считанные секунды.
-- Он ушел? -- опечаленно, виноватым го-лосом, не громко спросил
профессор у Виктории, медленно поднимающейся с пола и усиленно растирающей
ударенное плечо. Юсман молчала, приходя в себя, в состояние равновесия. --
Он ушел? -- еще раз задал вопрос профессор.
-- Нет. Из этой комнаты, -- Виктория ука-зала рукой в сторону закрытой
двери, за которой таился враг, -- к нашему счастью, нет выхода. Но у нас
есть всего минут двадцать-тридцать, не больше.
-- Почему? -- опустошенно и как-то равнодушно спросил профессор.
-- Потому что, наверняка, эта скотина, Ворбий, сейчас уже звонит своим
людям и они скоро прибудут сюда. Нам надо торопиться, Василий Федорович.
Теперь же, я уничтожу архив! -- решительно сказала Юсман и подошла к
клавиатуре компьютера.
Профессор присел в кресло, его рука с зажатым в ней пистолетом медленно
опустилась к полу. Он смотрел куда-то в никуда и так оставался, совершенно
не подвижным, пока Виктория настукивала клавишами клавиатуры, уничтожая
архив.
-- Все, -- вскоре, коротко подытожила Юсман, -- архив уничтожен.
Компьютер я перекодировала и теперь он сможет выполнять только то, что было
вложено у него до сегодняшнего дня, а если кто-то попытается получить к нему
доступ, минуя мой новый, не известный теперь никому, кроме меня, код, или
же, попробует подобрать, угадать код -- компьютер включит главный генератор
фирмы на самоуничтожение.
-- Молодец, Виктория, -- проговорил отрешено профессор, оставаясь
неподвижным в кресле.
-- Ты что? Василий Федорович! -- забеспокоилась Юсман о настроении
профессора, и она бегло подошла к нему, -- пора уходить, -- сказала она, --
профессор молчал. Тогда Юсман взяла из его опущенной руки пистолет и
выстрелила в дверь, за которой спрятался Ворбий, потому что услышала там, за
ней, какую-то возню. От выстрела шум за дверью затих, прекратился. Профессор
подскочил из кресла, как бы сразу ожил.
-- Что случилось! -- настороженно оглядываясь по сторонам, спросил он у
Юсман.
-- Этот гад, там, за дверью что-то возится. Не нравится мне это. Не
исключено, что у него там было оружие. Я на всякий случай предупредила
Ворбия, что мы здесь -- начеку. Нам необходимо срочно позаботиться о своем
тыле, Василий Федорович, -- сказала Юсман.
Профессор и Виктория сорвали штору: один ее конец они привязали к ручке
двери, туго натянули штору, и также крепко, привязали ее другой конец к
угольнику небольшого откидного столика, прикрепленного к стене.
Теперь, если бы даже Ворбий попытался открыть свою дверь, то ему вряд
ли бы удалось это -- штора из плотного материала надежно бы не дала это
сделать.
-- Уходим, -- сказала Юсман.
-- Да, -- согласился профессор. -- И это нам нужно сделать как можно
быстрее.
Потихонечку, они открыли дверь из кабинета и прислушались -- было тихо.
Как только, Ворбий оказался в относительной безопасности, он сразу же,
как и предположила Юсман, стал судорожно названивать по радиотелефону.
Вначале, он позвонил кому следует, а потом набрал свой домашний
телефон.
-- Алло! Алло! -- кричал он оскаливаясь, раздражительно в трубку, не
обращая внимания на то, что еще никто не подошел к телефону на том конце
линии: его лицо выделывало презрительные гримасы от обжигающей руку боли. --
Алло! Алло! -- продолжал требовать срочного ответа он.
-- Да, да, я слушаю! -- наконец, послышался голос его жены.
-- Ты что, провалилась! -- заорал на нее Георгио Фатович.
-- Что случилось, Фантик? -- разволновавшись настроением своего мужа,
спросила Карвелла.
-- Карчик! -- перешел на более сглаженный тон Ворбий. -- Я звоню из
фирмы. Они ушли. Генератор заблокирован. Сейчас подъедут мои люди. В меня
стреляли. Я ранен, -- бегло проговорил он короткими фразами и издал
непродолжительный стон.
-- Я сейчас же подъеду, Фантик! -- тут же отреагировала Карвелла.
-- Не надо подъезжать, -- запнулся от боли и тяжело вздохнул Ворбий, --
сюда. Не подъезжай!
-- Как же, Фантичек? -- насторожилась же-на.
Несколько секунд они оба молчали, Карвелла начала всхлипывать в трубку.
-- Перестань, Кара! Слушай меня, -- приказал ей Ворбий.
-- Да, -- испуганно попискивая, слезно отозвалась жена.
-- Сейчас же, слышишь меня?!
-- Да.
-- Сейчас же, ты -- позвони дочери этого мальчика -- старого педераста.
-- Позвонить Юле? -- уточнила жена.
-- Да, ей!
-- И что я должна сказать?
-- Пригласи ее срочно, только в спокойном тоне! -- пригрозил жене
Ворбий и снова на секунду зашелся от боли.
-- Куда ее пригласить, Фантичек? -- сострадательно спросила жена.
-- Пригласи ее в клинику.
-- Но ведь ночь скоро. Она может что-нибудь заподозрить, -- попыталась
как бы подсказать Карвелла.
-- Ерунда! Скажешь, что ее отца завтра вы-писывают, что ей необходимо
понаходиться возле него для подтверждения, скажем, диагноза, черт побери!
Для подтверждения состояния больного, что он действительно готов к выписке и
не имеет клинических рецидивов. Найдешься, что сказать! Все! Немедленно
звони и езжай в клинику. Я тоже там скоро буду!
-- Я все поняла, Фантик! Сейчас же звоню и выезжаю! -- жалобно сказала
Карвелла, всхли-пывая.
-- Возьми себя в руки. Карчик! Слышишь меня?
-- Да. Я слышу.
-- Немедленно успокойся и звони. Все.
-- Я люблю тебя, Фантичек! -- горячо воскликнула Карвелла.
-- Я тоже тебя люблю, -- холодно сказал Ворбий и злобно отключил
телефон.
Тем временем, профессор и Юсман благо-получно вышли из здания фирмы и
спешно, в полубеге устремились к автомобилю.
-- Почему ты не остановил его выстрелом? Ворбий не стал бы рисковать,