Страница:
То есть вы даже не знаете, что скажет вам сын.
Он скажет все, что я только что говорила. И это не мой сын. Не мой сын!
Вы верите в Бога, Петра? Посещаете церковь?
Нет. То есть я выросла в католической семье. Но я уже тридцать лет не была на исповеди. Но Джейсон был очень религиозным.
Как часто вы видите этот сон?
Даже когда я не сплю. Вижу его в зеркале заднего вида, когда еду в машине — по шоссе и обратно, когда возвращаюсь с ваших сеансов по Малхолланд.
Зеркало — это важно?
Да. Потому что когда мне снится этот сон, там все — как в зеркальном отражении: левое — это правое, свет — это тьма.
Когда вы в первый раз увидели этот сон? После того, как ваш сын покончил самоубийством?
Это не мой сын.
Он проснулся. Наверное, ему снова приснился кошмар. Ему часто снятся кошмары. Люди горят. Люди задыхаются в дыму. Люди замерзают в снегу. Иногда умирал он сам, иногда умирали другие — смутно знакомые, смутные воспоминания.
Но это был не кошмар. Ему не могло ничего присниться — он принял слишком много валиума. Сквозь туман полусна он все-таки сообразил, что это был всего-навсего телефон. И автоответчик уже включился, ограждая его от мира. В комнате пахло спиртными парами и грязными простынями. На неоновых часах на стене горели цифры: 3.00. Три часа ночи.
Голос — когда-то он был совсем детским. Теперь он стал старше, взрослее, но в нем все равно осталось что-то мальчишеское — что-то хрупкое, ломкое. Совсем юный мальчик, который пытается, чтобы его услышали сквозь завывания зимнего ветра. Сквозь рев пламени в догорающем городе. Даже его матюги — это всего лишь отчаянная бравада.
Брайен Дзоттоли сорвал телефон со стены и оттащил аппарат к кровати.
— Пи-Джей, — сказал он. — Пи-Джей Галлахер, наполовину шошон. Мальчик, который...
Они вместе прошли сквозь огонь и снег, Брайен, Пи-Джей и тот мальчик Гиш — только трое. Больше в Узле не выжил никто. Он сам был в бреду, и не мог идти, и мальчики волокли его на волокушке, и выл ветер, и ледяные снежинки кололи лицо. А у них за спиной горел город. Вампиры горели в огне, умирая по-настоящему.
— Господи, — сказал он. — Я и не думал, что ты когда-нибудь объявишься. Как жизнь, малыш? Хотя ты давно уже не малыш. — Он пытался придумать, что еще можно сказать. Голова после валиума отказывалась соображать. И почему обязательно возобновлять знакомство в три часа ночи?
— Брайен, послушай. Здесь Терри.
— Замечательно. Но где это «здесь»? И почему нельзя было дождаться утра...
— Блядь, Брайен. Терри стоит у меня на балконе, врубаешься? И вопит, чтобы его впустили. Он во фраке и бледный, как... Брайен, я только что вернулся с его похорон. Он, на хуй, умер.
— Господи... не впускай его! — Брайен лихорадочно шарил рукой по стене, пытаясь нащупать выключатель.
Свет зажегся внезапно — желтый на пыльных жалюзи. Разом вернулись все прежние страхи. Накрыли его с головой.
Лунный свет, и сверкающие клыки, и...
Он закрыл глаза. Перед глазами возникла кровавая пелена. Боже, мне страшно. Мне, блядь, так страшно. У него тряслись руки.
— Можешь приехать? — тихо спросил Пи-Джей.
— Я даже не знаю, где ты.
— Это вообще прикол, Брайен. Я нашел твой телефон и адрес в адресной книге, и оказалось, что ты живешь от меня в двух кварталах. Господи, Брайен, я без тебя пропаду. Ты — моя единственная надежда.
Брайен услышал на том конце линии тихий стук — тук-тук-тук мертвой руки по стеклу — и голос:
— Ну же. Впусти меня. Я тебе ничего не сделаю. Я твой друг. Твой лучший друг.
В последний раз Брайен видел Пи-Джея на автобусной станции в Водопаде. Лицо измазано сажей, в руках — сигарета. Он даже не курит ее, просто держит. Там был и Терри Гиш, рыжий мальчик, который казался на удивление спокойным, хотя он собственноручно убил своего брата-близнеца — воткнул кол ему в сердце, облил бензином и поджег. Он хотел сделать все сам. Из любви.
Пи-Джей стоял, и снежинки белели на его длинных грязных волосах. Он швырнул сигарету на грязный снег. Пахло бензином и скисшим, мусором.
— Не звоните мне, — сказал он. — Никогда, блядь, не звоните. Не хочу никого больше видеть. — Он пошел вверх по улице, навстречу ветру. Брайен знал, почему он повернулся к ним спиной: чтобы они не видели, как он плачет. Потому что настоящий индеец не плачет. А он хотел представляться настоящим индейцем, этаким воином-мачо.
— Зачем он так говорит? — спросил Терри.
— На самом деле он так не думает, — сказал Брайен. — У тебя есть билет на автобус?
— Ага. В один конец до Чейенна. У меня там вроде как дядя.
Брайен не знал, верить или не верить.
— Если хочешь, поедем со мной, — сказал он. — Я только не знаю, куда я поеду.
Терри болезненно улыбнулся:
— Да все со мной будет в порядке.
Брайен отдал Терри свою последнюю двадцатку, чтобы тот купил себе сандвич и билет на автобус. Пи-Джей собирался идти в резервацию — два дня пути, если повезет с погодой. У Брайена была с собой карточка Visa, но денег на ней не осталось. В итоге он вышел на трассу и к апрелю добрался стопом до Голливуда.
Пи-Джей сказал им на прощание, что не хочет их больше видеть, и Брайен его понимал. Он сам чувствовал то же самое. Они вместе прошли сквозь пламя, и они не хотели встречаться снова. И не потому, что кто-то кого-то чем-то обидел, а потому, что вернуться на этот Узел, где пересеклись их пути, — означало бы вспомнить такую боль, которую никто из них не захотел бы пережить снова. Второй раз такую боль человек просто не вынесет.
Не звоните мне. Никогда, блядь, не звоните. Не хочу никого больше видеть...
— Сейчас приеду. — Он уже натягивал джинсы, которые, ложась спать, бросил на монитор, чтобы он не отсвечивал в темноте. На экране было незаконченное предложение из незаконченного романа.
Который Брайен должен был сдать в редакцию еще восемь месяцев назад.
— Тут можно пешком. Я — на Аргилл, ты — на Чероки.
— Не впускай его. — Брайен открыл нижний ящик стола. Все было на месте. Фляжка со святой водой. Пара распятий, которые он прикупил на Оливера-стрит. Заточенный кол и крикетный молоток. Пять упаковок валиума и горсть лудеса.
Тук-тук-тук...
Я думал, что уже никогда не увижу их снова. Ни того, ни другого. А теперь мне, похоже, придется одного убить. Рыжего веснушчатого парнишку — такого ранимого и одинокого, когда он стоял на студеном зимнем ветру.
Брайена так трясло, что он решил перед выходом заглотить еще пару колесиков успокоительного.
— Ложись спать, Эйнджел, солнышко.
— Не хочу.
— Тогда выключи это свое громыхание.
— Не могу, мама. Ты же знаешь, мне надо его изучить. — Очередной фрагмент... да. Этот голос. Бли-и-ин, как он берет эту высокую ноту... эту высокую ля-бемоль... так легко... словно ястреб хватает мышонка. Но я тоже так могу. Я могу. Могу. И голос у меня не сломается, разве что я к воскресенью вырасту на шесть дюймов.
Тянется к ля-бемоль. Молниеносный бросок. Есть! Играет с ней, с нотой, — как кошка с мышкой — и отбрасывает прочь, потому что теперь она мертвая и глухая. Дальше — в погоню за новой нотой. Бли-и-ин, этот парень умеет петь.
— Слушай, мама.
Голос вдруг умолкает — так неожиданно. Тишина. Только тихий гул кондиционера. Вместе с голосом иссякает и волшебство. Обои на стенах блеклые и ободранные, за окном — вспышки неона, мигание синего и оранжевого, и ты знаешь, что это всего лишь очередной отель в очередном проклятущем городе — короткая остановка на пути к славе. Мать выключает стерео.
— Блин, мама. Ты же знаешь, мне надо, чтобы все было идеально. Надо попробовать еще раз.
— Мама устала, Эйнджел. И ты сорвешь голос, если будешь его напрягать на этих высоких нотах. Давай лучше спать. Прими эту синенькую таблеточку, из тех, что дала нам агент. Давай. Господи, ты посмотри на себя. Как они над тобой потрудились. Вылитый Тимми Валентайн — один в один, как на тех старых снимках. Даже если бы Тимми выкопали из могилы, еще неизвестно, кто из вас был бы больше похож.
— А вдруг он не умер?
— Даже если он умер, сынок, завтра он оживет. Ты его оживишь. И мы купим себе самый большой старый дом в Париже, штат Кентукки, самый-самый большой, какой только есть. Боке, какой ты у меня красивый, сынок. Посмотрись в зеркало. Теперь у тебя совсем черные волосы, и лицо бледное-бледное, как на обложке того альбома. Пожалуйста, прежде чем ляжешь спать, померь еще разок этот плащ.
— Это не я, мама.
— Ну пожалуйста.
— Ну у тебя и видок. Сколько ты съела этих таблеток?
— Ложись спать. Со мной.
— Мама, послушай, у меня есть своя кровать. Я уже взрослый, и мы в большом городе.
— Мне так одиноко, Эйнджел. С тех пор как твой папа от нас сбежал, ты остался единственным у меня в жизни мужчиной. Пожалуйста, Эйнджел. Поцелуй мамочку.
— От тебя алкоголем разит.
— Поцелуй меня, Эйнджел. Не бросай свою мамочку. Не бросай меня.
— Я люблю тебя, мама. Но мне сейчас не до тебя. Я все еще слышу голос Тимми за шумом машин, за воем сирен и за гулом людских голосов на улице. Я слышу его голос и хочу убежать за ним. Его голос прохладный, как самый темный глухой уголок в лесу, где даже в самые жаркие летние дни не бывает солнца.
Когда Пи-Джей положил трубку, Терри Гиш все еще стоял на балконе. В мигающих отсветах неоновой вывески суши-бара его лицо озарялось то синим, то розовым. И он стучал пальцами по стеклу.
— Уходи. Я знаю, что будет, если тебя впустить.
— Впусти меня, друг.
— Ты больше не Терри Гиш. Терри Гиша похоронили вчера, а ты — это не он...
Похороны. Не видел Терри с... с того дня на автобусной станции. Даже не знал, добрался он до Чейенна или нет, и тут вдруг позвонил дядя Терри, мистер Уинслоу, и пришлось срочно ехать в аэропорт и выпрашивать у пилотов, чтобы его взяли бесплатно в Денвер. Он едва успел к похоронам. Листья осыпались с деревьев дождем — Пи-Джей уже три года не видел осени, и ее резкий запах застал его врасплох. Он вспомнил, как они втроем — он сам, Терри и его брат-близнец Дэвид — мчались по Главной улице в Узле, и ветер бросал им в лицо опавшие листья, липкие и подгнившие. И еще вспомнил, как Дэвид горел — горел и выкрикивал их имена, пока не обуглился до черноты.
Увидел мельком лицо Терри. Когда закрывали фоб. Точно такое же, как тогда. Если и старше, то ненамного. Сколько ему сейчас было — девятнадцать? Двадцать? Боже, подумал Пи-Джей, глядя на это лицо. Такое худое, блеклое и изношенное — как старое кухонное полотенце. А теперь еще и восковое. Стараниями бальзамировщика. Что они с тобой сделали?
— Господи, Пи-Джей. Ну хотя бы поговори со мной.
— Ты — не Терри. Ты просто тварь в его теле. Ты просто...
Как могло получиться, что Терри Гиш стал вампиром?
Он услышал шаги.
— Дверь открыта.
Пи-Джей вышел из спальни в гостиную, которая служила по совместительству кабинетом, столовой и студией. Балкона там не было. Он по-прежнему слышал стук, но хотя бы не видел Терри.
В гостиной стоял Брайен Дзоттоли. Он тоже заметно сдал. Слишком старый для сорока — сорока одного. Этакий архетипический стареющий хиппи — с этим седеющим хвостом, в этом драном джинсовом жилете. Интересно, подумал Пи-Джей, он продал хотя бы одну книгу за последние семь лет?
Брайен сказал:
— Я вижу, ты занялся живописью.
— Ага. — Он сдвинул холсты, чтобы освободить проход к дивану.
— Это Шанна?
— Ага. — Но ему не хотелось смотреть на портрет матери, сделанный по памяти акриловыми красками в технике «сухой кисти», потому что портрет получился совсем неудачный — в жизни она была лучше. Пи-Джей закрыл его другой картиной. Абстрактной. Брайен стоял в центре комнаты, и Пи-Джей вдруг увидел, как у него здесь пыльно. Как в луче света из открытого холодильника пляшут пылинки. Как они вздрагивают при каждом стуке в балконную дверь в спальне.
— Ты все такой же, — сказал Брайен.
— Я знаю, — ответил Пи-Джей. — Ирландские глаза и индейские волосы. Стою тут в одних трусах, мускулистый и гибкий, как какой-нибудь древнегреческий бог, только немножко в грязи повалявшийся. Такой весь из себя мужичина. Вот татушку недавно сделал. — У него на груди была татуировка: красный крест в круге. — Защитная магия. — Брайен кивнул. — Ты тоже почти не изменился. — Но он лгал. И знал, что Брайен это понимает. Обоим было неловко и неуютно. Как это бывает всегда, когда встречаются люди, пережившие вместе большую боль — боль, которую невозможно забыть, хотя забыть просто необходимо. «Не надо мне было звонить, — подумал Пи-Джей, — я бы сам как-нибудь справился... Господи, ну почему он живет в том же городе, даже, блядь, по соседству?! Как будто специально. Как будто им суждено было встретиться. Как будто они уже ничего не решают сами. Как будто кто-то решает за них».
И вот теперь Брайен стоял у него в гостиной и рассматривал все, что есть: лампа из лавы, тронутый молью диван, щит из кожи бизона, примитивистские картины у стен и на стенах.
— Много пишешь в индейском стиле? — спросил Брайен. Как будто и так не понятно: в ряд у стены — три или даже четыре совершенно одинаковых Сидящих Быка[18].
— Продаю их на ярмарке в Согусе, — сказал Пи-Джей. — Ну, мне же надо на что-то жить, что-то кушать. И платить за художественную школу. Это не то, что я бы назвал настоящими моими работами.
— Понятно. Как те истории, которые я писал для «Чистосердечных признаний».
Они рассмеялись.
Тук-тук-тук...
Смех сразу же оборвался. Брайен сказал:
— Слушай, у меня все с собой. — Он вытащил из-под куртки кол и крикетный молоток. — И, может быть, стоит побрызгать тут все... на, займись, — Он протянул Пи-Джею фляжку со святой водой.
— О Господи нет дружище я чую запах святой воды не сжигай меня не делай мне больно...
Брайен испуганно вскинул голову.
— Это Терри.
— Там, в спальне.
— Да. — Брайена трясло. Он быстренько заглотил пару таблеток и как будто слегка успокоился. — Хочешь?
— Нет, спасибо. — Пауза. — Я завязал с наркотой в любом виде.
— Пи-Джей неееееет...
— Господи, мы же не будем его убивать? — сказал Пи-Джей. — То есть... я его столько не видел, и только вчера вот увидел... и он был мертвый, лежал в гробу, и вот теперь мы его просто...
— Ты мне сам позвонил, Пи-Джей. Хотя однажды ты мне сказал, чтобы я никогда тебе не звонил. Помнишь, через что мы прошли? Помнишь...
Брайен вдруг понял, что плачет. Неужели все началось сначала?! Пи-Джей осторожно открыл дверь в спальню. Терри по-прежнему стоял на балконе, и его бледное лицо как будто мигало в отсветах от вспышек неона — то синим, то розовым.
— Ладно, Пи-Джей, хватит уже, надоело, просто впусти меня, то есть мы же знаем друг друга с детства, и... Брайен! Какой сюрприз! Встреча старых друзей. Наш бесстрашный убийца вампиров. Но ты же не будешь в меня этой хренью тыкать, правда?
Брайен сказал Пи-Джею:
— Нельзя, чтобы он там торчал всю ночь. И ты знаешь не хуже меня, что мы не будем вколачивать эту штуковину ему в сердце.
— Хорошо. Дай мне святую воду. — Пи-Джей забрал флягу у Брайена. Смочил пальцы водой и начертил круг вокруг футона. Телевизор в спальне работал. Показывали какое-то голливудское новостное шоу.
— Это поможет?
— Не знаю. — Пи-Джей тихонько запел заклинание — слова защиты, которым его научил его дед-шошон.
— Поставь по углам распятия, — сказал он Брайену. Брайен сделал, как сказано. Они вошли в круг. — Что у тебя еще есть? Чеснока нет, случайно? А то у меня весь закончился.
Брайен покачал головой.
— Входи, Терри, — сказал Пи-Джей.
И уже в следующую секунду Терри был в комнате.
— Как, блядь...
— Мы можем проникнуть в замочную скважину, — сказал Терри. — Можем превращаться в туман... и в диких животных... мы великие и ужасные. — Он встал у самого края круга, очерченного святой водой. — О Пи-Джей, Брайен, неужели вы не доверяете старому другу? — Во рту у него были клыки. Как положено.
Брайен спросил:
— Терри, что с тобой произошло? Почему?
Терри рассмеялся. Его глаза засверкали. На секунду он стал прежним Терри, но Пи-Джей знал все эти уловки.
— А ты как думаешь, дружище? Может, ты думаешь, что я кололся одной иглой с каким-нибудь неумершим джанки и подхватил от него вампиризм, вроде как СПИД или другую какую хрень? Да пошел ты в жопу.
— То есть что получается... тебя укусили... еще в Узле... но не сильно, не до смерти... не так, чтобы ты превратился... и эта гадость была в тебе, и никак себя не проявляла... но когда ты умер, она проявилась.
У Пи-Джея никак не укладывалось в голове, как Брайен может вот так вот спокойно сидеть и беседовать с неумершим мертвецом. Должно быть, это из-за колес.
— Безупречная логика, — сказал Терри. — Выходит, ты не такой тупой, каким хочешь казаться. Но пора к делу. Я голодный, и вы мне поможете. Мне нужна кровь, и мне нужно место, где можно укрыться. У меня даже постель с собой. — Он достал из-под фрака пластиковый пакет. — Земля из Вайоминга. Вообще-то я из Айдахо, но похоронили меня в Вайоминге. Так что дай-ка я это рассыплю в сортире. Или нет, лучше в ванной... хотя у тебя же они совмещенные, ну да ладно... я просто тут поживу. Ем я мало, и вообще — я тихий и незаметный... как мышка... днем я не буду тебе мешать, а по ночам меня дома не будет. Так что я тебя не стесню.
— Ну у тебя, блядь, и шутки, — сказал Пи-Джей.
— Я же твой лучший друг, Пи-Джей! Ты что, в самом деле?! Я не кусаюсь. То есть я не кусаю своих друзей.
Пи-Джей посмотрел в глаза мертвого мальчика. Ему вспомнился зал игровых автоматов в Узле... старуха в доме на холме... как она кормила грудью волка... как Терри бежал в темноте, чуть ли не наложив в штаны... ему было так страшно, Терри. И где теперь этот Терри?
— Боже, Пи-Джей, мне так холодно, мне так страшно... Я не хочу быть мертвым. — Его дыхание пахло протухшим мясом и какими-то химикатами. Наверное, формальдегидом. Но в его немигающих глазах Пи-Джей увидел... или ему показалось, что он увидел...
— Не смотри ему в глаза! — закричал Брайен.
Слишком поздно. Пи-Джей уже протянул руку своему мертвому другу. Холодные пальцы сомкнулись на его руке.
— Господи Боже, я чувствую, как течет твоя кровь, — прошептал Терри. — Иди ко мне, перешагни эту линию, будь со мной, друг. Я один, я единственный... больше нет никого. И не будет, пока он не вернется... — Пи-Джей почувствовал, как его тянет за пределы защитного круга. Как память о Терри зовет его из глубины этих мертвых глаз. Он всегда любил Терри. Любил и стеснялся своей любви. Терри смущал его — и именно поэтому он никогда не пытался его разыскать после того, как они расстались на автобусной станции. Терри будил в нем чувства, которые стали ему понятны только после того, как он совершил свой обряд поиска видений.
— Кто должен вернуться? — спросил Брайен.
— Тимми. — Терри прищурился и потянул Пи-Джея к себе. Пи-Джей почувствовал, как потусторонний холод изливается из мертвой руки и проникает ему в кровь. Кровь как будто застыла в жилах, сердце вдруг прекратило биться, но он ничего не мог сделать...
Но тут Брайен резко подался вперед, подхватив флягу. Плеснул на них с Терри святой, водой, и Терри с воем отшатнулся, выпустив его руку. Пи-Джей увидел, что лицо его друга дымится, а сам он отступает к балкону. Все происходило как будто в замедленной съемке. Раздался звон бьющегося стекла, осколки вонзились Терри в лицо, в глаза, в шею... но крови не было. Крови не было вообще. Только вязкие струйки бальзамирующего состава и...
— Я бы вам ничего не сделал, — тихо сказал Терри. — Просто мне нужно было где-то остановиться. — Он смахнул с лица осколки битого стекла. Стекло было повсюду: на ковре, на балконе, на черных кожаных туфлях Терри.
Пи-Джей отступил обратно в защитный круг. Брайен выставил перед собой серебряное распятие.
— Я бы вам ничего не сделал, — повторил Терри, но теперь его голос звучал едва слышно. А сам он уже растворялся туманом в воздухе. — Мои друзья. Я просто хотел, чтобы мы были вместе. Снова и навсегда.
Прошло две-три секунды.
— Он забыл свою землю, — сказал наконец Пи-Джей. Мешок лежал на полу в куче битого стекла. Сквозь разбитую балконную дверь с улицы доносился шум машин. Ветра не было. Воздух снаружи был плотным от дыма.
— Парень, даже когда умер, не научился за собой убирать, — сказал Пи-Джей. — Теперь, наверное, он найдет кого-нибудь... ну, ты понимаешь. Он голодный. Господи, все у него через задницу. Как всегда. Хоть бы что-нибудь сделал нормально. Но я его не боюсь. Теперь, когда мы с ним поговорили.
— Он вернется за землей, — сказал Брайен.
— Пусть возвращается. По-моему, мы в безопасности. Если не выходить из круга. А потом, утром... мы его прикончим.
— Я думаю, что нам лучше не спать, пока он не вернется.
— Ага.
Брайен положил на пол свои инструменты для уничтожения вампиров.
— Как будто и не было всех этих лет.
— Ага. Прошло несколько лет, все вроде бы успокоилось — и вот мы опять возвращаемся в старый кошмар. — Пи-Джей вдруг понял, что он всегда это знал: что именно так все и будет, что этот кошмар никогда не закончится. Годы, которые он провел в резервации, стараясь найти там защиту, его поиск видений с невразумительными посланиями из мира духов, его решение перебраться в Калифорнию... это были всего лишь попытки к бегству.
— Что у нас там по телику? — Пи-Джей потянулся за пультом. — Смотришь MTV?
Брайен покачал головой.
— У нас с тобой мало общего, правда?
Вдали, за окном — вой сирены.
— Брайен, поскольку нам, похоже, придется просидеть тут вдвоем всю ночь, я должен тебе сказать... может быть, ты не захочешь спать рядом со мной, потому что... в прошлом году я совершил обряд поиска видений. Ну, знаешь... строгий пост, уединенная хижина, в общем, все как положено... это такой обычай, на самом деле я не ожидал ничего особенного... многие из парней... они видели кто медведя, кто волка или орла, и это дало им силу... но я видел другое. Я видел священного мужа, который и жена тоже, из тех времен, когда мир был юным, и он-она дал... или дала... мне корзину с кукурузой, но в корзине была змея. Дедушка перед смертью сказал мне, что это значит. Это значит, что я как бы святой, священное существо, ма'айтопс. — Он не знал, стоит ли об этом рассказывать, но у него было чувство, что Брайену можно довериться. — Иногда это слово имеет еще одно значение... не то чтобы я голубой, но...
Брайен пожал плечами.
— Мне-то чего боятся? Я все равно не твой тип. — Он лег поудобнее и сразу заснул, прижимая к груди крикетный молоток. Он потянулся во сне, и одна нога вылезла за пределы защитного круга. Пи-Джей аккуратно подвинул ее так, чтобы она оказалась внутри, и укрыл Брайена своим старым потрепанным спальником со «Звездными войнами». Когда-то это был спальник Терри. Или, может быть, Дэвида.
Пи-Джей еще долго не мог заснуть. Он лежал, слушая шум машин за окном и думая о Терри. К рассвету Терри вернется. И когда он заснет, мы его убьем, воткнем кол ему в сердце. Пока он будет лежать беспомощный. Это будет не так уж и страшно — при свете дня. Я его подожду. Мы всегда ждали друг друга раньше. Я всегда его защищал. И, наверное, это я должен теперь его освободить. Так будет правильно.
По MTV пошли новости. Говорили про конкурс двойников Тимми Валентайна, который начнется завтра. Цель акции — подобрать сексапильного мальчика-подростка на роль исчезнувшей рок-звезды в какой-то там кинофеерии с бюджетом в пятьдесят миллионов долларов.
Брайен заворочался во сне, открыл глаза, посмотрел на экран, где как раз были кадры с крупным планом одного из претендентов, Эйнджела Тодда — кое-кто, кстати, прочит ему победу, — и пробормотал:
— Этот без шансов, — и снова заснул.
Не это ли Терри имел в виду, когда сказал, что Тимми возвращается?Но ведь они все сгорели в огне, в Вампирском Узле — мальчик, шофер, экономка, Гиши и Галлахеры, Боги Хаоса, мистер Кавальджан из похоронного бюро... весь город.
Или нет?
Он на секунду закрыл глаза. Священный муж, который и жена тоже, стоял, омываемый лунным светом, за пеленой пара. Откуда-то издалека доносился волчий вой, и ветер с пронзительным свистом носился над прерией.
Священный муж, который и жена тоже, танцевал.
• Не называй мое имя... Я не хочу, чтобы меня называли.
• Почему мне тебя не назвать? Ты доставил мне радость. Ты — тот, кто желает и может видеть в сердцах людей, и мужчин, и женщин. Ты — тот, кто может найти пути в темном лесу души. Возьми мой дар...
Глаза змеи почему-то напомнили ему Тимми Валентайна...
• Не называй мое имя! Я все равно только наполовину индеец... и это все бред, ерунда... Я уеду отсюда. Буду жить в Калифорнии и писать картины.
Он скажет все, что я только что говорила. И это не мой сын. Не мой сын!
Вы верите в Бога, Петра? Посещаете церковь?
Нет. То есть я выросла в католической семье. Но я уже тридцать лет не была на исповеди. Но Джейсон был очень религиозным.
Как часто вы видите этот сон?
Даже когда я не сплю. Вижу его в зеркале заднего вида, когда еду в машине — по шоссе и обратно, когда возвращаюсь с ваших сеансов по Малхолланд.
Зеркало — это важно?
Да. Потому что когда мне снится этот сон, там все — как в зеркальном отражении: левое — это правое, свет — это тьма.
Когда вы в первый раз увидели этот сон? После того, как ваш сын покончил самоубийством?
Это не мой сын.
* * *
• потерянные •Он проснулся. Наверное, ему снова приснился кошмар. Ему часто снятся кошмары. Люди горят. Люди задыхаются в дыму. Люди замерзают в снегу. Иногда умирал он сам, иногда умирали другие — смутно знакомые, смутные воспоминания.
Но это был не кошмар. Ему не могло ничего присниться — он принял слишком много валиума. Сквозь туман полусна он все-таки сообразил, что это был всего-навсего телефон. И автоответчик уже включился, ограждая его от мира. В комнате пахло спиртными парами и грязными простынями. На неоновых часах на стене горели цифры: 3.00. Три часа ночи.
* * *
— Брайен, — сказали в автоответчике в кухонном закутке. Голос был смутно знакомым. Нет. Быть такого не может. Разве что этот голос вырвался из кошмара, который валиум предположительно должен был бы отогнать. — Блядь, Брайен. Надеюсь, что это ты. Здесь, в Лос-Анджелесе, в телефонной книге только один Дзоттоли. Я давно тебя потерял, я даже не знаю, ты это или нет, но, Брайен, если это ты, возьми эту блядскую трубку. Возьми трубку, Брайен, пока я тут не умер, на хуй.Голос — когда-то он был совсем детским. Теперь он стал старше, взрослее, но в нем все равно осталось что-то мальчишеское — что-то хрупкое, ломкое. Совсем юный мальчик, который пытается, чтобы его услышали сквозь завывания зимнего ветра. Сквозь рев пламени в догорающем городе. Даже его матюги — это всего лишь отчаянная бравада.
Брайен Дзоттоли сорвал телефон со стены и оттащил аппарат к кровати.
— Пи-Джей, — сказал он. — Пи-Джей Галлахер, наполовину шошон. Мальчик, который...
Они вместе прошли сквозь огонь и снег, Брайен, Пи-Джей и тот мальчик Гиш — только трое. Больше в Узле не выжил никто. Он сам был в бреду, и не мог идти, и мальчики волокли его на волокушке, и выл ветер, и ледяные снежинки кололи лицо. А у них за спиной горел город. Вампиры горели в огне, умирая по-настоящему.
— Господи, — сказал он. — Я и не думал, что ты когда-нибудь объявишься. Как жизнь, малыш? Хотя ты давно уже не малыш. — Он пытался придумать, что еще можно сказать. Голова после валиума отказывалась соображать. И почему обязательно возобновлять знакомство в три часа ночи?
— Брайен, послушай. Здесь Терри.
— Замечательно. Но где это «здесь»? И почему нельзя было дождаться утра...
— Блядь, Брайен. Терри стоит у меня на балконе, врубаешься? И вопит, чтобы его впустили. Он во фраке и бледный, как... Брайен, я только что вернулся с его похорон. Он, на хуй, умер.
— Господи... не впускай его! — Брайен лихорадочно шарил рукой по стене, пытаясь нащупать выключатель.
Свет зажегся внезапно — желтый на пыльных жалюзи. Разом вернулись все прежние страхи. Накрыли его с головой.
Лунный свет, и сверкающие клыки, и...
Он закрыл глаза. Перед глазами возникла кровавая пелена. Боже, мне страшно. Мне, блядь, так страшно. У него тряслись руки.
— Можешь приехать? — тихо спросил Пи-Джей.
— Я даже не знаю, где ты.
— Это вообще прикол, Брайен. Я нашел твой телефон и адрес в адресной книге, и оказалось, что ты живешь от меня в двух кварталах. Господи, Брайен, я без тебя пропаду. Ты — моя единственная надежда.
Брайен услышал на том конце линии тихий стук — тук-тук-тук мертвой руки по стеклу — и голос:
— Ну же. Впусти меня. Я тебе ничего не сделаю. Я твой друг. Твой лучший друг.
В последний раз Брайен видел Пи-Джея на автобусной станции в Водопаде. Лицо измазано сажей, в руках — сигарета. Он даже не курит ее, просто держит. Там был и Терри Гиш, рыжий мальчик, который казался на удивление спокойным, хотя он собственноручно убил своего брата-близнеца — воткнул кол ему в сердце, облил бензином и поджег. Он хотел сделать все сам. Из любви.
Пи-Джей стоял, и снежинки белели на его длинных грязных волосах. Он швырнул сигарету на грязный снег. Пахло бензином и скисшим, мусором.
— Не звоните мне, — сказал он. — Никогда, блядь, не звоните. Не хочу никого больше видеть. — Он пошел вверх по улице, навстречу ветру. Брайен знал, почему он повернулся к ним спиной: чтобы они не видели, как он плачет. Потому что настоящий индеец не плачет. А он хотел представляться настоящим индейцем, этаким воином-мачо.
— Зачем он так говорит? — спросил Терри.
— На самом деле он так не думает, — сказал Брайен. — У тебя есть билет на автобус?
— Ага. В один конец до Чейенна. У меня там вроде как дядя.
Брайен не знал, верить или не верить.
— Если хочешь, поедем со мной, — сказал он. — Я только не знаю, куда я поеду.
Терри болезненно улыбнулся:
— Да все со мной будет в порядке.
Брайен отдал Терри свою последнюю двадцатку, чтобы тот купил себе сандвич и билет на автобус. Пи-Джей собирался идти в резервацию — два дня пути, если повезет с погодой. У Брайена была с собой карточка Visa, но денег на ней не осталось. В итоге он вышел на трассу и к апрелю добрался стопом до Голливуда.
Пи-Джей сказал им на прощание, что не хочет их больше видеть, и Брайен его понимал. Он сам чувствовал то же самое. Они вместе прошли сквозь пламя, и они не хотели встречаться снова. И не потому, что кто-то кого-то чем-то обидел, а потому, что вернуться на этот Узел, где пересеклись их пути, — означало бы вспомнить такую боль, которую никто из них не захотел бы пережить снова. Второй раз такую боль человек просто не вынесет.
Не звоните мне. Никогда, блядь, не звоните. Не хочу никого больше видеть...
— Сейчас приеду. — Он уже натягивал джинсы, которые, ложась спать, бросил на монитор, чтобы он не отсвечивал в темноте. На экране было незаконченное предложение из незаконченного романа.
Который Брайен должен был сдать в редакцию еще восемь месяцев назад.
— Тут можно пешком. Я — на Аргилл, ты — на Чероки.
— Не впускай его. — Брайен открыл нижний ящик стола. Все было на месте. Фляжка со святой водой. Пара распятий, которые он прикупил на Оливера-стрит. Заточенный кол и крикетный молоток. Пять упаковок валиума и горсть лудеса.
Тук-тук-тук...
Я думал, что уже никогда не увижу их снова. Ни того, ни другого. А теперь мне, похоже, придется одного убить. Рыжего веснушчатого парнишку — такого ранимого и одинокого, когда он стоял на студеном зимнем ветру.
Брайена так трясло, что он решил перед выходом заглотить еще пару колесиков успокоительного.
* * *
• потерянные •— Ложись спать, Эйнджел, солнышко.
— Не хочу.
— Тогда выключи это свое громыхание.
— Не могу, мама. Ты же знаешь, мне надо его изучить. — Очередной фрагмент... да. Этот голос. Бли-и-ин, как он берет эту высокую ноту... эту высокую ля-бемоль... так легко... словно ястреб хватает мышонка. Но я тоже так могу. Я могу. Могу. И голос у меня не сломается, разве что я к воскресенью вырасту на шесть дюймов.
Тянется к ля-бемоль. Молниеносный бросок. Есть! Играет с ней, с нотой, — как кошка с мышкой — и отбрасывает прочь, потому что теперь она мертвая и глухая. Дальше — в погоню за новой нотой. Бли-и-ин, этот парень умеет петь.
— Слушай, мама.
Голос вдруг умолкает — так неожиданно. Тишина. Только тихий гул кондиционера. Вместе с голосом иссякает и волшебство. Обои на стенах блеклые и ободранные, за окном — вспышки неона, мигание синего и оранжевого, и ты знаешь, что это всего лишь очередной отель в очередном проклятущем городе — короткая остановка на пути к славе. Мать выключает стерео.
— Блин, мама. Ты же знаешь, мне надо, чтобы все было идеально. Надо попробовать еще раз.
— Мама устала, Эйнджел. И ты сорвешь голос, если будешь его напрягать на этих высоких нотах. Давай лучше спать. Прими эту синенькую таблеточку, из тех, что дала нам агент. Давай. Господи, ты посмотри на себя. Как они над тобой потрудились. Вылитый Тимми Валентайн — один в один, как на тех старых снимках. Даже если бы Тимми выкопали из могилы, еще неизвестно, кто из вас был бы больше похож.
— А вдруг он не умер?
— Даже если он умер, сынок, завтра он оживет. Ты его оживишь. И мы купим себе самый большой старый дом в Париже, штат Кентукки, самый-самый большой, какой только есть. Боке, какой ты у меня красивый, сынок. Посмотрись в зеркало. Теперь у тебя совсем черные волосы, и лицо бледное-бледное, как на обложке того альбома. Пожалуйста, прежде чем ляжешь спать, померь еще разок этот плащ.
— Это не я, мама.
— Ну пожалуйста.
— Ну у тебя и видок. Сколько ты съела этих таблеток?
— Ложись спать. Со мной.
— Мама, послушай, у меня есть своя кровать. Я уже взрослый, и мы в большом городе.
— Мне так одиноко, Эйнджел. С тех пор как твой папа от нас сбежал, ты остался единственным у меня в жизни мужчиной. Пожалуйста, Эйнджел. Поцелуй мамочку.
— От тебя алкоголем разит.
— Поцелуй меня, Эйнджел. Не бросай свою мамочку. Не бросай меня.
— Я люблю тебя, мама. Но мне сейчас не до тебя. Я все еще слышу голос Тимми за шумом машин, за воем сирен и за гулом людских голосов на улице. Я слышу его голос и хочу убежать за ним. Его голос прохладный, как самый темный глухой уголок в лесу, где даже в самые жаркие летние дни не бывает солнца.
* * *
• потерянные •Когда Пи-Джей положил трубку, Терри Гиш все еще стоял на балконе. В мигающих отсветах неоновой вывески суши-бара его лицо озарялось то синим, то розовым. И он стучал пальцами по стеклу.
— Уходи. Я знаю, что будет, если тебя впустить.
— Впусти меня, друг.
— Ты больше не Терри Гиш. Терри Гиша похоронили вчера, а ты — это не он...
Похороны. Не видел Терри с... с того дня на автобусной станции. Даже не знал, добрался он до Чейенна или нет, и тут вдруг позвонил дядя Терри, мистер Уинслоу, и пришлось срочно ехать в аэропорт и выпрашивать у пилотов, чтобы его взяли бесплатно в Денвер. Он едва успел к похоронам. Листья осыпались с деревьев дождем — Пи-Джей уже три года не видел осени, и ее резкий запах застал его врасплох. Он вспомнил, как они втроем — он сам, Терри и его брат-близнец Дэвид — мчались по Главной улице в Узле, и ветер бросал им в лицо опавшие листья, липкие и подгнившие. И еще вспомнил, как Дэвид горел — горел и выкрикивал их имена, пока не обуглился до черноты.
Увидел мельком лицо Терри. Когда закрывали фоб. Точно такое же, как тогда. Если и старше, то ненамного. Сколько ему сейчас было — девятнадцать? Двадцать? Боже, подумал Пи-Джей, глядя на это лицо. Такое худое, блеклое и изношенное — как старое кухонное полотенце. А теперь еще и восковое. Стараниями бальзамировщика. Что они с тобой сделали?
— Господи, Пи-Джей. Ну хотя бы поговори со мной.
— Ты — не Терри. Ты просто тварь в его теле. Ты просто...
Как могло получиться, что Терри Гиш стал вампиром?
Он услышал шаги.
— Дверь открыта.
Пи-Джей вышел из спальни в гостиную, которая служила по совместительству кабинетом, столовой и студией. Балкона там не было. Он по-прежнему слышал стук, но хотя бы не видел Терри.
В гостиной стоял Брайен Дзоттоли. Он тоже заметно сдал. Слишком старый для сорока — сорока одного. Этакий архетипический стареющий хиппи — с этим седеющим хвостом, в этом драном джинсовом жилете. Интересно, подумал Пи-Джей, он продал хотя бы одну книгу за последние семь лет?
Брайен сказал:
— Я вижу, ты занялся живописью.
— Ага. — Он сдвинул холсты, чтобы освободить проход к дивану.
— Это Шанна?
— Ага. — Но ему не хотелось смотреть на портрет матери, сделанный по памяти акриловыми красками в технике «сухой кисти», потому что портрет получился совсем неудачный — в жизни она была лучше. Пи-Джей закрыл его другой картиной. Абстрактной. Брайен стоял в центре комнаты, и Пи-Джей вдруг увидел, как у него здесь пыльно. Как в луче света из открытого холодильника пляшут пылинки. Как они вздрагивают при каждом стуке в балконную дверь в спальне.
— Ты все такой же, — сказал Брайен.
— Я знаю, — ответил Пи-Джей. — Ирландские глаза и индейские волосы. Стою тут в одних трусах, мускулистый и гибкий, как какой-нибудь древнегреческий бог, только немножко в грязи повалявшийся. Такой весь из себя мужичина. Вот татушку недавно сделал. — У него на груди была татуировка: красный крест в круге. — Защитная магия. — Брайен кивнул. — Ты тоже почти не изменился. — Но он лгал. И знал, что Брайен это понимает. Обоим было неловко и неуютно. Как это бывает всегда, когда встречаются люди, пережившие вместе большую боль — боль, которую невозможно забыть, хотя забыть просто необходимо. «Не надо мне было звонить, — подумал Пи-Джей, — я бы сам как-нибудь справился... Господи, ну почему он живет в том же городе, даже, блядь, по соседству?! Как будто специально. Как будто им суждено было встретиться. Как будто они уже ничего не решают сами. Как будто кто-то решает за них».
И вот теперь Брайен стоял у него в гостиной и рассматривал все, что есть: лампа из лавы, тронутый молью диван, щит из кожи бизона, примитивистские картины у стен и на стенах.
— Много пишешь в индейском стиле? — спросил Брайен. Как будто и так не понятно: в ряд у стены — три или даже четыре совершенно одинаковых Сидящих Быка[18].
— Продаю их на ярмарке в Согусе, — сказал Пи-Джей. — Ну, мне же надо на что-то жить, что-то кушать. И платить за художественную школу. Это не то, что я бы назвал настоящими моими работами.
— Понятно. Как те истории, которые я писал для «Чистосердечных признаний».
Они рассмеялись.
Тук-тук-тук...
Смех сразу же оборвался. Брайен сказал:
— Слушай, у меня все с собой. — Он вытащил из-под куртки кол и крикетный молоток. — И, может быть, стоит побрызгать тут все... на, займись, — Он протянул Пи-Джею фляжку со святой водой.
— О Господи нет дружище я чую запах святой воды не сжигай меня не делай мне больно...
Брайен испуганно вскинул голову.
— Это Терри.
— Там, в спальне.
— Да. — Брайена трясло. Он быстренько заглотил пару таблеток и как будто слегка успокоился. — Хочешь?
— Нет, спасибо. — Пауза. — Я завязал с наркотой в любом виде.
— Пи-Джей неееееет...
— Господи, мы же не будем его убивать? — сказал Пи-Джей. — То есть... я его столько не видел, и только вчера вот увидел... и он был мертвый, лежал в гробу, и вот теперь мы его просто...
— Ты мне сам позвонил, Пи-Джей. Хотя однажды ты мне сказал, чтобы я никогда тебе не звонил. Помнишь, через что мы прошли? Помнишь...
Брайен вдруг понял, что плачет. Неужели все началось сначала?! Пи-Джей осторожно открыл дверь в спальню. Терри по-прежнему стоял на балконе, и его бледное лицо как будто мигало в отсветах от вспышек неона — то синим, то розовым.
— Ладно, Пи-Джей, хватит уже, надоело, просто впусти меня, то есть мы же знаем друг друга с детства, и... Брайен! Какой сюрприз! Встреча старых друзей. Наш бесстрашный убийца вампиров. Но ты же не будешь в меня этой хренью тыкать, правда?
Брайен сказал Пи-Джею:
— Нельзя, чтобы он там торчал всю ночь. И ты знаешь не хуже меня, что мы не будем вколачивать эту штуковину ему в сердце.
— Хорошо. Дай мне святую воду. — Пи-Джей забрал флягу у Брайена. Смочил пальцы водой и начертил круг вокруг футона. Телевизор в спальне работал. Показывали какое-то голливудское новостное шоу.
— Это поможет?
— Не знаю. — Пи-Джей тихонько запел заклинание — слова защиты, которым его научил его дед-шошон.
— Поставь по углам распятия, — сказал он Брайену. Брайен сделал, как сказано. Они вошли в круг. — Что у тебя еще есть? Чеснока нет, случайно? А то у меня весь закончился.
Брайен покачал головой.
— Входи, Терри, — сказал Пи-Джей.
И уже в следующую секунду Терри был в комнате.
— Как, блядь...
— Мы можем проникнуть в замочную скважину, — сказал Терри. — Можем превращаться в туман... и в диких животных... мы великие и ужасные. — Он встал у самого края круга, очерченного святой водой. — О Пи-Джей, Брайен, неужели вы не доверяете старому другу? — Во рту у него были клыки. Как положено.
Брайен спросил:
— Терри, что с тобой произошло? Почему?
Терри рассмеялся. Его глаза засверкали. На секунду он стал прежним Терри, но Пи-Джей знал все эти уловки.
— А ты как думаешь, дружище? Может, ты думаешь, что я кололся одной иглой с каким-нибудь неумершим джанки и подхватил от него вампиризм, вроде как СПИД или другую какую хрень? Да пошел ты в жопу.
— То есть что получается... тебя укусили... еще в Узле... но не сильно, не до смерти... не так, чтобы ты превратился... и эта гадость была в тебе, и никак себя не проявляла... но когда ты умер, она проявилась.
У Пи-Джея никак не укладывалось в голове, как Брайен может вот так вот спокойно сидеть и беседовать с неумершим мертвецом. Должно быть, это из-за колес.
— Безупречная логика, — сказал Терри. — Выходит, ты не такой тупой, каким хочешь казаться. Но пора к делу. Я голодный, и вы мне поможете. Мне нужна кровь, и мне нужно место, где можно укрыться. У меня даже постель с собой. — Он достал из-под фрака пластиковый пакет. — Земля из Вайоминга. Вообще-то я из Айдахо, но похоронили меня в Вайоминге. Так что дай-ка я это рассыплю в сортире. Или нет, лучше в ванной... хотя у тебя же они совмещенные, ну да ладно... я просто тут поживу. Ем я мало, и вообще — я тихий и незаметный... как мышка... днем я не буду тебе мешать, а по ночам меня дома не будет. Так что я тебя не стесню.
— Ну у тебя, блядь, и шутки, — сказал Пи-Джей.
— Я же твой лучший друг, Пи-Джей! Ты что, в самом деле?! Я не кусаюсь. То есть я не кусаю своих друзей.
Пи-Джей посмотрел в глаза мертвого мальчика. Ему вспомнился зал игровых автоматов в Узле... старуха в доме на холме... как она кормила грудью волка... как Терри бежал в темноте, чуть ли не наложив в штаны... ему было так страшно, Терри. И где теперь этот Терри?
— Боже, Пи-Джей, мне так холодно, мне так страшно... Я не хочу быть мертвым. — Его дыхание пахло протухшим мясом и какими-то химикатами. Наверное, формальдегидом. Но в его немигающих глазах Пи-Джей увидел... или ему показалось, что он увидел...
— Не смотри ему в глаза! — закричал Брайен.
Слишком поздно. Пи-Джей уже протянул руку своему мертвому другу. Холодные пальцы сомкнулись на его руке.
— Господи Боже, я чувствую, как течет твоя кровь, — прошептал Терри. — Иди ко мне, перешагни эту линию, будь со мной, друг. Я один, я единственный... больше нет никого. И не будет, пока он не вернется... — Пи-Джей почувствовал, как его тянет за пределы защитного круга. Как память о Терри зовет его из глубины этих мертвых глаз. Он всегда любил Терри. Любил и стеснялся своей любви. Терри смущал его — и именно поэтому он никогда не пытался его разыскать после того, как они расстались на автобусной станции. Терри будил в нем чувства, которые стали ему понятны только после того, как он совершил свой обряд поиска видений.
— Кто должен вернуться? — спросил Брайен.
— Тимми. — Терри прищурился и потянул Пи-Джея к себе. Пи-Джей почувствовал, как потусторонний холод изливается из мертвой руки и проникает ему в кровь. Кровь как будто застыла в жилах, сердце вдруг прекратило биться, но он ничего не мог сделать...
Но тут Брайен резко подался вперед, подхватив флягу. Плеснул на них с Терри святой, водой, и Терри с воем отшатнулся, выпустив его руку. Пи-Джей увидел, что лицо его друга дымится, а сам он отступает к балкону. Все происходило как будто в замедленной съемке. Раздался звон бьющегося стекла, осколки вонзились Терри в лицо, в глаза, в шею... но крови не было. Крови не было вообще. Только вязкие струйки бальзамирующего состава и...
— Я бы вам ничего не сделал, — тихо сказал Терри. — Просто мне нужно было где-то остановиться. — Он смахнул с лица осколки битого стекла. Стекло было повсюду: на ковре, на балконе, на черных кожаных туфлях Терри.
Пи-Джей отступил обратно в защитный круг. Брайен выставил перед собой серебряное распятие.
— Я бы вам ничего не сделал, — повторил Терри, но теперь его голос звучал едва слышно. А сам он уже растворялся туманом в воздухе. — Мои друзья. Я просто хотел, чтобы мы были вместе. Снова и навсегда.
Прошло две-три секунды.
— Он забыл свою землю, — сказал наконец Пи-Джей. Мешок лежал на полу в куче битого стекла. Сквозь разбитую балконную дверь с улицы доносился шум машин. Ветра не было. Воздух снаружи был плотным от дыма.
— Парень, даже когда умер, не научился за собой убирать, — сказал Пи-Джей. — Теперь, наверное, он найдет кого-нибудь... ну, ты понимаешь. Он голодный. Господи, все у него через задницу. Как всегда. Хоть бы что-нибудь сделал нормально. Но я его не боюсь. Теперь, когда мы с ним поговорили.
— Он вернется за землей, — сказал Брайен.
— Пусть возвращается. По-моему, мы в безопасности. Если не выходить из круга. А потом, утром... мы его прикончим.
— Я думаю, что нам лучше не спать, пока он не вернется.
— Ага.
Брайен положил на пол свои инструменты для уничтожения вампиров.
— Как будто и не было всех этих лет.
— Ага. Прошло несколько лет, все вроде бы успокоилось — и вот мы опять возвращаемся в старый кошмар. — Пи-Джей вдруг понял, что он всегда это знал: что именно так все и будет, что этот кошмар никогда не закончится. Годы, которые он провел в резервации, стараясь найти там защиту, его поиск видений с невразумительными посланиями из мира духов, его решение перебраться в Калифорнию... это были всего лишь попытки к бегству.
— Что у нас там по телику? — Пи-Джей потянулся за пультом. — Смотришь MTV?
Брайен покачал головой.
— У нас с тобой мало общего, правда?
Вдали, за окном — вой сирены.
— Брайен, поскольку нам, похоже, придется просидеть тут вдвоем всю ночь, я должен тебе сказать... может быть, ты не захочешь спать рядом со мной, потому что... в прошлом году я совершил обряд поиска видений. Ну, знаешь... строгий пост, уединенная хижина, в общем, все как положено... это такой обычай, на самом деле я не ожидал ничего особенного... многие из парней... они видели кто медведя, кто волка или орла, и это дало им силу... но я видел другое. Я видел священного мужа, который и жена тоже, из тех времен, когда мир был юным, и он-она дал... или дала... мне корзину с кукурузой, но в корзине была змея. Дедушка перед смертью сказал мне, что это значит. Это значит, что я как бы святой, священное существо, ма'айтопс. — Он не знал, стоит ли об этом рассказывать, но у него было чувство, что Брайену можно довериться. — Иногда это слово имеет еще одно значение... не то чтобы я голубой, но...
Брайен пожал плечами.
— Мне-то чего боятся? Я все равно не твой тип. — Он лег поудобнее и сразу заснул, прижимая к груди крикетный молоток. Он потянулся во сне, и одна нога вылезла за пределы защитного круга. Пи-Джей аккуратно подвинул ее так, чтобы она оказалась внутри, и укрыл Брайена своим старым потрепанным спальником со «Звездными войнами». Когда-то это был спальник Терри. Или, может быть, Дэвида.
Пи-Джей еще долго не мог заснуть. Он лежал, слушая шум машин за окном и думая о Терри. К рассвету Терри вернется. И когда он заснет, мы его убьем, воткнем кол ему в сердце. Пока он будет лежать беспомощный. Это будет не так уж и страшно — при свете дня. Я его подожду. Мы всегда ждали друг друга раньше. Я всегда его защищал. И, наверное, это я должен теперь его освободить. Так будет правильно.
По MTV пошли новости. Говорили про конкурс двойников Тимми Валентайна, который начнется завтра. Цель акции — подобрать сексапильного мальчика-подростка на роль исчезнувшей рок-звезды в какой-то там кинофеерии с бюджетом в пятьдесят миллионов долларов.
Брайен заворочался во сне, открыл глаза, посмотрел на экран, где как раз были кадры с крупным планом одного из претендентов, Эйнджела Тодда — кое-кто, кстати, прочит ему победу, — и пробормотал:
— Этот без шансов, — и снова заснул.
Не это ли Терри имел в виду, когда сказал, что Тимми возвращается?Но ведь они все сгорели в огне, в Вампирском Узле — мальчик, шофер, экономка, Гиши и Галлахеры, Боги Хаоса, мистер Кавальджан из похоронного бюро... весь город.
Или нет?
Он на секунду закрыл глаза. Священный муж, который и жена тоже, стоял, омываемый лунным светом, за пеленой пара. Откуда-то издалека доносился волчий вой, и ветер с пронзительным свистом носился над прерией.
Священный муж, который и жена тоже, танцевал.
• Не называй мое имя... Я не хочу, чтобы меня называли.
• Почему мне тебя не назвать? Ты доставил мне радость. Ты — тот, кто желает и может видеть в сердцах людей, и мужчин, и женщин. Ты — тот, кто может найти пути в темном лесу души. Возьми мой дар...
Глаза змеи почему-то напомнили ему Тимми Валентайна...
• Не называй мое имя! Я все равно только наполовину индеец... и это все бред, ерунда... Я уеду отсюда. Буду жить в Калифорнии и писать картины.