Страница:
Если в январе 1997 г. нам стало ясно, что ситуация становится тревожной, то это должны были осознать и другие. Однако кризис разразился лишь в июле 1997 г., когда таиландские власти отказались от привязки бата к доллару и установили плавающий валютный курс. Кризис наступил позднее, чем мы ожидали, так как местные органы кредитно-денежного регулирования продолжали поддерживать свои валюты слишком долго, а международные банки по-прежнему предоставляли кредиты, хотя они должны были ясно видеть угрозу. Запаздывание несомненно способствовало обострению кризиса. Из Таиланда он быстро распространился на Малайзию, Индонезию, Филиппины, Южную Корею и другие страны.
Важно, однако, подчеркнуть, что в некоторых других азиатских странах, втянутых в кризис, валюты не были привязаны к доллару. Действительно, курс корейской воны – завышен, но это не относится к японской или китайской валютам. Напротив, факторами, ускорившими кризис, как раз стали преимущества, которые Китай имел в конкурентном отношении, и существенное обесценение японской иены. Что же тогда общего между странами, охваченными кризисом? Некоторые утверждают, что проблема состоит в их зависимости от искаженного или незрелого капитализма, который теперь уничижительно именуют «приятельским капитализмом», хотя раньше его превозносили в качестве конфуцианского капитализма или «азиатской модели» капитализма. В этих утверждениях все же есть доля истины; я кратко поясняю это далее. Но связывать кризис со специфически азиатскими особенностями, значит, рисовать заведомо неполную картину, поскольку кризис перекинулся на Латинскую Америку и Восточную Европу, а теперь начинает влиять на финансовые рынки и экономики Западной Европы и США. Поэтому после краткого описания того, что произошло в Азии, я вернусь к основной линии своей аргументации, а именно – мировой кризис капитализма обусловлен свойствами, внутренне присущими самой мировой финансовой системе.
К примеру, в экономике Южной Кореи доминировали контролируемые семьями конгломераты (chaebof). Они характеризовались высоким уровнем заемных средств в капитале (леве-реджа). Среднее отношение задолженности к акционерному капиталу у тридцати крупнейших конгломератов (а на них косвенно приходилось 35% промышленного производства Кореи) в 1996 г. составляло 388%, а у некоторых конгломератов этот показатель доходил до 600—700%. К концу марта 1998 г. средний показатель вырос до 593%. Владельцы использовали свой контроль для «перекрестного» страхования долгов другим членам групп, нарушив тем самым права сторонних акционеров, не владеющих контрольным пакетом акций. Положение усугублялось тем, что корейские компании имели крайне низкую норму прибыли: по отношению к процентным платежам тридцати крупнейших chaebol она была только в 1,3 выше в 1996 г., а в 1997 г. – только 0,94. Это означает, что процентные платежи не обеспечивались текущей прибылью. Корейские банки предоставляли легкий кредит в рамках промышленной политики. Правительство решило стимулировать некоторые отрасли, и конгломераты-chaebol подхватили призыв, опасаясь остаться в стороне. Это привело к безудержной экспансии – без оглядки на прибыльность. В этом смысле действия Кореи сознательно повторяли действия Японии в прежние годы, но это оказалось слишком грубой копией более изящной модели. Как я указывал ранее, преимущества Японии заключались в демократических институтах, тогда как в Южной Корее на протяжении почти всей послевоенной истории существовала военная диктатура. Традиции поиска согласия, существовавшие в Японии, а также сдерживающие механизмы и противовесы, характерные для демократии, в Корее отсутствовали.
Когда стали накапливаться неоплачиваемые кредиты, корейские банки попытались выйти из трудного положения, ссужая еще больше денег за рубежом и вкладывая их в высокодоходные, высокорисковые инструменты в таких странах, как Индонезия, Россия, Украина и Бразилия. Это стало важным фактором корейского кризиса.
Не намного удачнее действовали в последнее время и японские банки. Неприятности Японии восходят к краху на Уолл-стрит в 1987 г. Японская финансовая система жестко контролировалась Министерством финансов. Его должностные лица составляли интеллектуальную элиту, сравнимую с InspecteursdeFinance во Франции. Они понимали рефлексивность финансовых рынков лучше любой иной группы специалистов, которую я встречал, и они задумали грандиозный проект, согласно которому индустриальную мощь Японии можно трансформировать в финансовое доминирование путем предоставления миру ликвидных активов. Я припоминаю, как должностное лицо Министерства финансов излагало мне идею этого проекта после краха 1987 г. К сожалению, японцы не учли важного аспекта рефлексивности, а именно – непредусмотренных последствий. Их решение помогло миру преодолеть последствия краха, но оно привело к многочисленным убыткам у японских финансовых институтов за рубежом и финансовому «пузырю» в самой Японии, который окончательно вызрел в 1991 г. Благодаря жесткому контролю над финансовыми учреждениями Министерству финансов удалось «спустить» этот «пузырь» без краха – а это первый подвиг такого рода в истории. Но при этом на балансах финансовых учреждений повисли сомнительные активы. Деньги налогоплательщиков стали использовать для спасения банков тогда, когда уйти от этого было уже невозможно; но и в этом случае японская традиция требовала, чтобы сначала покатились головы руководителей Министерства финансов, что в конечном счете и произошло. Неудивительно, что Министерство финансов сопротивлялось этой идее до конца.
К началу Азиатского кризиса Япония проводила политику сокращения бюджетного дефицита. В тот момент это была неправильная политика, Азиатский кризис разразился как раз в неподходящее для Японии время. Японские банки, имевшие крупные вложения в Таиланде, Индонезии и Южной Корее, приступили к ограничению кредита в условиях оттока ликвидных средств. Потребители, напуганные Азиатским кризисом и рядом банкротств внутри страны, стали отдавать предпочтение сбережениям. Низкие процентные ставки стимулировали вложения капитала за рубежом. Курс иены снизился, а экономика вползла в период спада. В конечном счете правительство решило снизить налоги и использовать государственные средства для пополнения капитала банков, но этого оказалось явно недостаточно, к тому же было уже слишком поздно. Спад в японской экономике – второй по масштабам в мире и стране – важном торговом партнере других азиатских стран – усугубил экономический спад в остальных странах Азии.
«Азиатской модели» экономического развития присущи многочисленные недостатки: структурные изъяны в банковской системе и формах владения предприятиями; порочная связь между бизнесом и политиками; недостаточная прозрачность и отсутствие политической свободы. Хотя перечисленные недостатки были присущи многим охваченным кризисом странам, но не все они характерны для каждой страны. Гонконг был свободен от большинства из этих недостатков. В Японии и на Тайване существует политическая свобода. Крупные японские компании не являются семейной собственностью. В Сингапуре существует прочная банковская система. Кроме того, «азиатская модель» как таковая оказалась исключительно успешной стратегией экономического развития и пользовалась широкой популярностью в деловых кругах. «Азиатская модель» обеспечила резкое повышение уровня жизни, ежегодный прирост среднедушевого дохода в соответствующих странах на протяжении длительного периода составил в среднем 5,5%, что намного превышает аналогичный показатель практически во всех формирующихся рыночных экономиках. Азиатские лидеры – Ли Кван Ю в Сингапуре, Сухарто в Индонезии и Махатира в Малайзии – с гордостью заявляли о своей уверенности в том, что азиатские ценности выше западных, даже когда кризис уже разразился. Они зашли настолько далеко, что поставили под сомнения Декларацию ООН о правах человека. Ли Кван Ю назвал западные демократии упадническими, Махатир осудил традиции колониализма, а Сухарто превозносил достоинства непотизма. Ассоциация стран Юго-Вос-точной Азии (АСЕАН) приняла в свои члены в июне 1997 г. Мьянмар, бросив прямой вызов западным демократиям, которые считают репрессивный режим Мьянмары неприемлемым в политическом и гуманитарном плане.
Почему же столь успешная модель экономического развития так быстро «скисла»? Дать удовлетворительное объяснение этому явлению пока невозможно, если не учитывать изъянов мировой капиталистической системы. Тот факт, что Азиатский кризис не ограничился Азией, а охватил также Россию, Южную Африку и Бразилию и, вероятно, затронет все формирующиеся рынки прежде, чем он ослабит хватку, подтверждает вывод, что главная причина нестабильности кроется в самой международной финансовой системе.
Как отмечалось в предыдущей главе, институциональные инвесторы сравнивали свои показатели друг с другом, в результате чего они покорно следовали за тенденцией. Они распределяют свои активы между различными национальными рынками; если на каком-либо рынке наблюдается рост, они должны соответственно увеличить его долю, и наоборот. Кроме того, когда взаимные фонды добиваются хороших показателей, они привлекают инвесторов, а когда они терпят убытки, инвесторы уходят. Взаимные фонды не сыграли какой-либо роли в приближении краха, если не считать того, что они злоупотребили гостеприимством страны во время, предшествовавшее буму. Но они играют важную роль в спаде, усугубляя его. Инвесторы изымают средства из формирующихся рыночных фондов, а это вынуждает взаимные фонды продавать ценные бумаги. Хеджевые фонды и другие институты, которые ведут операции с заемными средствами, играют аналогичную роль. Когда наступает полоса удач, они могут повышать ставки, когда дела идут плохо, они вынуждены продавать активы, чтобы уменьшить долги. Схожим качеством самоподкрепления обладают опционы и другие производные финансовые инструменты.
Управляющие хеджевых фондов и другие спекулянты могут торговать валютами непосредственно, минуя покупку или продажу ценных бумаг. Так поступают и банки – как по собственной инициативе, так и по поручению своих клиентов. Банки играют значительно более важную роль на валютных рынках, чем хеджевые фонды, но следует считать, что хеджевые фонды, вроде моего, играли отрицательную роль в азиатских валютных неурядицах. Так как хеджевые фонды, как правило, больше озабочены абсолютными, а не сравнительными результатами, они могут активнее влиять на ускоренное изменение тенденции. Разумеется, это делает их уязвимыми, когда такое изменение нежелательно, но если тенденция обречена, то предпочтительнее изменить ее раньше, чем позже. К примеру, осуществив «короткую» продажу таиландского бата в январе 1997 г., фонды Quantum под управлением моей инвестиционной компании подали сигнал: курс бата, возможно, завышен. Если бы власти отреагировали правильно, то адаптация к новым условиям произошла бы раньше и менее болезненно. На деле же власти сопротивлялись корректировке, поэтому падение носило катастрофический характер.
Подлинная проблема заключается в том, желательна ли спекуляция валютой. Если оценивать факты, то страны со свободно конвертируемой валютой пострадали от неурядиц в ходе валютного кризиса в большей мере, чем страны, которые так или иначе контролировали торговлю валютой. Таиланд был более открыт, чем Малайзия, поэтому и падение экономики в Таиланде было более значительным; континентальный Китай был затронут кризисом меньше, чем Гонконг, хотя в последнем – намного более прочная банковская и финансовая система. Однако такой вывод неоднозначен. Корейской валютой нельзя было торговать свободно, но кризис здесь оказался столь же серьезным, как и в Юго-Восточной Азии, по Китаю вердикт еще не вынесен. Проблема тесно связана с ролью банков.
В каждой стране имеются своя банковская система и органы ее регулирования; они взаимодействуют друг с другом сложными путями, образуя международную банковскую систему. Некоторые крупные банки в центре системы настолько активно занимаются международными операциями, что их называют международными банками. Часто они владеют банками других стран или занимаются во многих странах, например, потребительским кредитом. Большинство стран, охваченных нынешним кризисом, имели, однако, относительно закрытые банковские системы, т.е. лишь немногие банки в них принадлежали иностранцам. Исключения составляют Гонконг и Сингапур: крупные банки здесь относятся к разряду международных. Японские, а позже и корейские банки также втянулись в международные операции, но с катастрофическими результатами. Оценки ожидаемых невозвратных ссуд (т.е. ссуд, которые не могут быть погашены) только в одной Азии составили почти 2 трлн. дол. США (см. табл. 7.1).
Таблица 7.1
Оценка объема невозвратных ссуд в странах Азии и Японии
Страна – Ожидаемая доля невозвратных ссуд, % – Стоимость, дол. США
1. Гонконг – 12,0 – 15,9
2. Индия – 16,0 – 13,0
3. Индонезия – 85,0 – 34,1
4. Корея – 45,0 – 167,0
5. Малайзия – 40,0 – 27,5
6. Филиппины – 25,0 – 7,0
7. Сингапур – 11,0 – 8,5
8. Тайвань – 4,5 – 16,3
9. Таиланд – 50,4 – 91,7
10. Юго-Восточная Азия – – 381,0
11. Япония – 30,0 – 800,0
12. Китай – 25-30 – 600,0
1781,0
Источник: Salomon Brothers, Goldman Sachs, Warburg Dillon Read; по оценкам SFM. LCC.
Международные и национальные банки связаны между собой кредитными линиями, определяющими рамки, внутри которых они могут заключать определенные сделки, например с валютой, процентные свопы и т.п. Они могут быть также связаны долгосрочными кредитами. Как кредитные линии, так и ссуды фиксированы в долларах или другой твердой валюте. В странах, где валюта формально или неформально была привязана к доллару, национальные банки и заемщики исходили из того, что эта привязка сохранится. Часто они не прибегали к хеджированию валютного риска. Когда привязка к доллару рухнула, они остались с большим непокрытым валютным риском. Они начали отчаянно изыскивать покрытие, что оказывало огромное давление на национальные валюты. Балансы заемщиков резко ухудшились. Так, SiamCement, крупнейшая и мощнейшая компания в Таиланде, понесла убытки в размере 52,6 млрд. таиландских батов при начальном капитале в 42,3 млрд. таиландских батов, в 1996 г. прибыли компании составили 6,8 млрд. таиландских батов [25]. Слабые компании пострадали еще больше. Многие заемщики использовали ссуды для вложений в недвижимость, а когда привязка к доллару была отменена, цены на недвижимость уже снижались. Таким образом, внезапно наряду с валютным риском возник кредитный риск, что побудило заимодавцев ограничить предоставление кредита. Это обстоятельство, наряду с бегством заграничных инвесторов с падающих рынков, инициировало самоподкрепляющийся процесс, который привел к 42%-ному обесценению таиландской валюты и 59%-ному снижению стоимости таиландских акций, выраженному в национальной валюте, с июня 1997 г. до конца августа 1998 г. В долларовом выражении суммарные потери составили 76%, что сопоставимо с 86%-ными потерями на Уолл-стрит в период с 1929 по 1933 гг.
Паника распространилась на финансовые рынки соседних стран – я сравнил ее со все сокрушающим шаром; другие сравнивали ситуацию с распространением заразы – современным вариантом бубонной чумы. В некоторых пораженных кризисом странах дисбалансы проявились в менее острой форме, но это их не спасло. Малазийская экономика была перегрета, но кредитно-денежная экспансия носила в основном внутренний характер, а торговый дефицит был довольно умеренным. Основы индонезийской экономики казались довольно прочными; главная проблема заключалась в больших заимствованиях Индонезии у корейских и японских банков, у которых были свои проблемы, так что они были не в состоянии возобновить кредиты. Когда гонконгский доллар стал испытывать сильный нажим, система валютного управления привела к повышению процентных ставок, а это в свою очередь обусловило снижение стоимости недвижимости и акций. Международные банки, имевшие дело с гонконгскими банками, столкнулись с кредитным риском, о котором они даже не подозревали. Когда они заключали компенсационные сделки на процентные свопы [26], они исходили из того, что суммы одинаковы для обеих сторон; теперь же они осознали, что при изменении процентной ставки гонконгский партнер вдруг должен будет им уплатить большую сумму, чем та, которую они должны уплатить гонконгской стороне. Это побудило международные банки приостановить кредитные линии Гонконгу. Кредитный риск стал еще более серьезной проблемой в Корее, где некоторые банки фактически не сумели выполнить своих обязательств. Вскоре финансовый кризис заставил Таиланд, а затем Корею и Индонезию искать поддержки у МВФ.
МВФ применил традиционное лекарство: повышение процентных ставок и сокращение государственных расходов для стабилизации валюты и восстановления доверия со стороны международных инвесторов. Он также признал структурные изъяны в отдельных странах и навязал соответствующие условия, вроде закрытия неблагополучных финансовых учреждений. Однако программы МВФ не сработали, ибо они учитывали лишь некоторые, а не все аспекты кризиса. А так как различные аспекты были взаимосвязаны, их нельзя было лечить изолированно. Говоря конкретнее, валюты невозможно было стабилизировать, пока не решены долговые проблемы, поскольку кредиторы спешили оградить себя от риска понести убытки, когда валюта упала, а слабая валюта вела к усилению риска – так возник порочный круг.
Почему МВФ не осознал этого? Возможно, потому, что его методика была рассчитана на преодоление дисбалансов в государственном секторе, а понимание того, как функционируют финансовые рынки, оставляло желать лучшего. Это проявилось в Индонезии, где МВФ настоял на закрытии ряда банков, не предусмотрев механизма защиты вкладчиков и спровоцировав тем самым классический «набег» на банки. Финансовая паника в свою очередь ослабила решимость президента Сухарто придерживаться условий программы спасения, предложенной МВФ, которую он без того посчитал не приемлемой, поскольку она покушалась на привилегии его семьи и друзей. Перебранка между Сухарто и МВФ привела к свободному падению индонезийской рупии. Фонды Quantum также серьезно пострадали, поскольку мы покупали индонезийскую рупию примерно по 4000 за доллар, полагая, что падение закончилось после того, как в июле 1997 г. она стоила 2430 за доллар. Индонезийская рупия продолжала падать в краткосрочных сделках – более чем до 16 000, – а это отрезвляющий опыт. Я хорошо сознавал коррумпированность режима Сухарто и настоял на продаже нашей доли в индонезийской электростанции, где присутствовали финансовые интересы семьи Сухарто, только потому, что не хотел иметь с ними ничего общего. Вот так мы потеряли деньги в Индонезии, как раз когда, казалось, надо было получать прибыль.
МВФ критиковали за то, что он выдвигает слишком много условий и слишком решительно вмешивается во внутренние дела стран, которые обращаются к нему за содействием. При этом задают вопрос: какое дело МВФ до того, что режим коррумпирован, а банки и промышленность наделали слишком много долгов? Важно лишь, чтобы страна могла выполнять свои обязательства. Задача МВФ – предотвратить кризис ликвидности; а решение структурных проблем лучше предоставить соответствующим странам. Я придерживаюсь противоположного мнения. Кризисы ликвидности неразрывно связаны со структурными дисбалансами; их невозможно предотвратить, просто ссужая стране больше денег. Когда и банки, и компании наделали слишком много долгов (т.е. соотношение задолженности к собственному капиталу оказалось слишком высоким), потребовалось вливание ликвидных средств. Но беда в том, что в кризисной ситуации трудно изыскать капитал или дополнительный кредит. Единственный выход – превратить долг в капитал. Программы МВФ в Азии потерпели неудачу, так как он не настаивал на схеме преобразования долга в капитал. Фонд не то чтобы слишком вмешивался – его вмешательство было недостаточным.
В оправдание МВФ следует признать, что, видимо, невозможно было одновременно бороться с кризисом ликвидности и осуществлять преобразование долга в капитал. Международные кредиторы воспротивились бы этому, а без их сотрудничества никакая программа не может быть успешной. В то же время неспособность решить проблему долгов привела к падению валюты и непомерным процентным ставкам, в результате чего заемщики стали неплатежеспособными, а страны погрузились в глубокую депрессию. Очевидно, что речь здесь идет о системной проблеме, а МВФ – это часть проблемы, а не часть решения.
Теперь МВФ сам переживает кризис. Доверие рынка было важным элементом его успехов в прошлом, теперь он лишился этого доверия. К тому же у МВФ иссякли ресурсы. Нежелание Конгресса США предоставить дополнительные средства серьезно подорвало способность МВФ решать проблемы по мере их возникновения. К этому вопросу я вернусь в следующей главе.
Международный кризис достиг кульминации в конце декабря 1997 г., когда, несмотря на программу МВФ, иностранные банки отказались возобновить свои ссуды корейским банкам. Пришлось вмешаться центральным банкам, чтобы заставить подконтрольные или коммерческие банки возобновить предоставление ссуд. Был предусмотрен и второй пакет мер спасения. Вскоре кризис стал ослабевать. Председатель Федеральной резервной системы Алан Гринспэн (AlanGreenspan) дал ясно понять, что азиатские неурядицы исключают любую возможность повышения процентных ставок, и рынки облигаций и акций воспрянули духом. Разрушительный шар остановился, не достигнув Латинской Америки, не считая первого удара по Бразилии. Корее и Таиланду повезло – там были избраны новые правительства, приверженные реформам. Положение продолжало ухудшаться лишь в Индонезии, но в конце концов и Сухарто был отстранен от власти. Вернулись охотники за дешевыми покупками; валюты окрепли; и к концу марта азиатские фондовые рынки, включая индонезийский, вернули от трети до половины потерь, выраженных в национальных валютах. Это – неплохой результат после крупного краха на рынке.
Важно, однако, подчеркнуть, что в некоторых других азиатских странах, втянутых в кризис, валюты не были привязаны к доллару. Действительно, курс корейской воны – завышен, но это не относится к японской или китайской валютам. Напротив, факторами, ускорившими кризис, как раз стали преимущества, которые Китай имел в конкурентном отношении, и существенное обесценение японской иены. Что же тогда общего между странами, охваченными кризисом? Некоторые утверждают, что проблема состоит в их зависимости от искаженного или незрелого капитализма, который теперь уничижительно именуют «приятельским капитализмом», хотя раньше его превозносили в качестве конфуцианского капитализма или «азиатской модели» капитализма. В этих утверждениях все же есть доля истины; я кратко поясняю это далее. Но связывать кризис со специфически азиатскими особенностями, значит, рисовать заведомо неполную картину, поскольку кризис перекинулся на Латинскую Америку и Восточную Европу, а теперь начинает влиять на финансовые рынки и экономики Западной Европы и США. Поэтому после краткого описания того, что произошло в Азии, я вернусь к основной линии своей аргументации, а именно – мировой кризис капитализма обусловлен свойствами, внутренне присущими самой мировой финансовой системе.
Конец «азиатской модели»
Экономикам азиатских стран были присущи многие структурные недостатки. Большинство фирм находились в семейном владении, а в соответствии с конфуцианской традицией семьи стремились сохранить над ними контроль. Если они и выпускали акции в открытую продажу, то обычно игнорировали права акционеров, находившихся в меньшинстве. Если им не удавалось финансировать рост фирмы за счет доходов, они полагались на кредит, но не рисковали утратой контроля. В то же время правительственные чиновники использовали банковский кредит в качестве инструмента финансовой политики; они использовали его также с целью вознаградить свои семьи и друзей. Существовала порочная связь между бизнесом и органами управления, и отмеченное выше – лишь одно из ее проявлений. Сочетание таких факторов привело к тому, что соотношение задолженности к собственному капиталу оказалось крайне завышенным, а финансовый сектор лишился прозрачности и здоровой основы. Идея о том, что «банковский кредит» будет дисциплинировать акционеров компании, попросту не сработала [24].К примеру, в экономике Южной Кореи доминировали контролируемые семьями конгломераты (chaebof). Они характеризовались высоким уровнем заемных средств в капитале (леве-реджа). Среднее отношение задолженности к акционерному капиталу у тридцати крупнейших конгломератов (а на них косвенно приходилось 35% промышленного производства Кореи) в 1996 г. составляло 388%, а у некоторых конгломератов этот показатель доходил до 600—700%. К концу марта 1998 г. средний показатель вырос до 593%. Владельцы использовали свой контроль для «перекрестного» страхования долгов другим членам групп, нарушив тем самым права сторонних акционеров, не владеющих контрольным пакетом акций. Положение усугублялось тем, что корейские компании имели крайне низкую норму прибыли: по отношению к процентным платежам тридцати крупнейших chaebol она была только в 1,3 выше в 1996 г., а в 1997 г. – только 0,94. Это означает, что процентные платежи не обеспечивались текущей прибылью. Корейские банки предоставляли легкий кредит в рамках промышленной политики. Правительство решило стимулировать некоторые отрасли, и конгломераты-chaebol подхватили призыв, опасаясь остаться в стороне. Это привело к безудержной экспансии – без оглядки на прибыльность. В этом смысле действия Кореи сознательно повторяли действия Японии в прежние годы, но это оказалось слишком грубой копией более изящной модели. Как я указывал ранее, преимущества Японии заключались в демократических институтах, тогда как в Южной Корее на протяжении почти всей послевоенной истории существовала военная диктатура. Традиции поиска согласия, существовавшие в Японии, а также сдерживающие механизмы и противовесы, характерные для демократии, в Корее отсутствовали.
Когда стали накапливаться неоплачиваемые кредиты, корейские банки попытались выйти из трудного положения, ссужая еще больше денег за рубежом и вкладывая их в высокодоходные, высокорисковые инструменты в таких странах, как Индонезия, Россия, Украина и Бразилия. Это стало важным фактором корейского кризиса.
Не намного удачнее действовали в последнее время и японские банки. Неприятности Японии восходят к краху на Уолл-стрит в 1987 г. Японская финансовая система жестко контролировалась Министерством финансов. Его должностные лица составляли интеллектуальную элиту, сравнимую с InspecteursdeFinance во Франции. Они понимали рефлексивность финансовых рынков лучше любой иной группы специалистов, которую я встречал, и они задумали грандиозный проект, согласно которому индустриальную мощь Японии можно трансформировать в финансовое доминирование путем предоставления миру ликвидных активов. Я припоминаю, как должностное лицо Министерства финансов излагало мне идею этого проекта после краха 1987 г. К сожалению, японцы не учли важного аспекта рефлексивности, а именно – непредусмотренных последствий. Их решение помогло миру преодолеть последствия краха, но оно привело к многочисленным убыткам у японских финансовых институтов за рубежом и финансовому «пузырю» в самой Японии, который окончательно вызрел в 1991 г. Благодаря жесткому контролю над финансовыми учреждениями Министерству финансов удалось «спустить» этот «пузырь» без краха – а это первый подвиг такого рода в истории. Но при этом на балансах финансовых учреждений повисли сомнительные активы. Деньги налогоплательщиков стали использовать для спасения банков тогда, когда уйти от этого было уже невозможно; но и в этом случае японская традиция требовала, чтобы сначала покатились головы руководителей Министерства финансов, что в конечном счете и произошло. Неудивительно, что Министерство финансов сопротивлялось этой идее до конца.
К началу Азиатского кризиса Япония проводила политику сокращения бюджетного дефицита. В тот момент это была неправильная политика, Азиатский кризис разразился как раз в неподходящее для Японии время. Японские банки, имевшие крупные вложения в Таиланде, Индонезии и Южной Корее, приступили к ограничению кредита в условиях оттока ликвидных средств. Потребители, напуганные Азиатским кризисом и рядом банкротств внутри страны, стали отдавать предпочтение сбережениям. Низкие процентные ставки стимулировали вложения капитала за рубежом. Курс иены снизился, а экономика вползла в период спада. В конечном счете правительство решило снизить налоги и использовать государственные средства для пополнения капитала банков, но этого оказалось явно недостаточно, к тому же было уже слишком поздно. Спад в японской экономике – второй по масштабам в мире и стране – важном торговом партнере других азиатских стран – усугубил экономический спад в остальных странах Азии.
«Азиатской модели» экономического развития присущи многочисленные недостатки: структурные изъяны в банковской системе и формах владения предприятиями; порочная связь между бизнесом и политиками; недостаточная прозрачность и отсутствие политической свободы. Хотя перечисленные недостатки были присущи многим охваченным кризисом странам, но не все они характерны для каждой страны. Гонконг был свободен от большинства из этих недостатков. В Японии и на Тайване существует политическая свобода. Крупные японские компании не являются семейной собственностью. В Сингапуре существует прочная банковская система. Кроме того, «азиатская модель» как таковая оказалась исключительно успешной стратегией экономического развития и пользовалась широкой популярностью в деловых кругах. «Азиатская модель» обеспечила резкое повышение уровня жизни, ежегодный прирост среднедушевого дохода в соответствующих странах на протяжении длительного периода составил в среднем 5,5%, что намного превышает аналогичный показатель практически во всех формирующихся рыночных экономиках. Азиатские лидеры – Ли Кван Ю в Сингапуре, Сухарто в Индонезии и Махатира в Малайзии – с гордостью заявляли о своей уверенности в том, что азиатские ценности выше западных, даже когда кризис уже разразился. Они зашли настолько далеко, что поставили под сомнения Декларацию ООН о правах человека. Ли Кван Ю назвал западные демократии упадническими, Махатир осудил традиции колониализма, а Сухарто превозносил достоинства непотизма. Ассоциация стран Юго-Вос-точной Азии (АСЕАН) приняла в свои члены в июне 1997 г. Мьянмар, бросив прямой вызов западным демократиям, которые считают репрессивный режим Мьянмары неприемлемым в политическом и гуманитарном плане.
Почему же столь успешная модель экономического развития так быстро «скисла»? Дать удовлетворительное объяснение этому явлению пока невозможно, если не учитывать изъянов мировой капиталистической системы. Тот факт, что Азиатский кризис не ограничился Азией, а охватил также Россию, Южную Африку и Бразилию и, вероятно, затронет все формирующиеся рынки прежде, чем он ослабит хватку, подтверждает вывод, что главная причина нестабильности кроется в самой международной финансовой системе.
Нестабильность международных финансов
Рассматривая систему международных финансов, следует делать различие между прямыми инвесторами, портфельными инвесторами, банками и властными финансовыми институтами, например МВФ и центральными банками. Прямые инвесторы не играли дестабилизирующей роли, разве что в качестве клиентов банков. Говоря о портфельных инвесторах, можно выделить институциональных инвесторов, которые распоряжаются деньгами других людей, хеджевые фонды, инвестирующие заемные средства, и индивидуальных инвесторов.Как отмечалось в предыдущей главе, институциональные инвесторы сравнивали свои показатели друг с другом, в результате чего они покорно следовали за тенденцией. Они распределяют свои активы между различными национальными рынками; если на каком-либо рынке наблюдается рост, они должны соответственно увеличить его долю, и наоборот. Кроме того, когда взаимные фонды добиваются хороших показателей, они привлекают инвесторов, а когда они терпят убытки, инвесторы уходят. Взаимные фонды не сыграли какой-либо роли в приближении краха, если не считать того, что они злоупотребили гостеприимством страны во время, предшествовавшее буму. Но они играют важную роль в спаде, усугубляя его. Инвесторы изымают средства из формирующихся рыночных фондов, а это вынуждает взаимные фонды продавать ценные бумаги. Хеджевые фонды и другие институты, которые ведут операции с заемными средствами, играют аналогичную роль. Когда наступает полоса удач, они могут повышать ставки, когда дела идут плохо, они вынуждены продавать активы, чтобы уменьшить долги. Схожим качеством самоподкрепления обладают опционы и другие производные финансовые инструменты.
Управляющие хеджевых фондов и другие спекулянты могут торговать валютами непосредственно, минуя покупку или продажу ценных бумаг. Так поступают и банки – как по собственной инициативе, так и по поручению своих клиентов. Банки играют значительно более важную роль на валютных рынках, чем хеджевые фонды, но следует считать, что хеджевые фонды, вроде моего, играли отрицательную роль в азиатских валютных неурядицах. Так как хеджевые фонды, как правило, больше озабочены абсолютными, а не сравнительными результатами, они могут активнее влиять на ускоренное изменение тенденции. Разумеется, это делает их уязвимыми, когда такое изменение нежелательно, но если тенденция обречена, то предпочтительнее изменить ее раньше, чем позже. К примеру, осуществив «короткую» продажу таиландского бата в январе 1997 г., фонды Quantum под управлением моей инвестиционной компании подали сигнал: курс бата, возможно, завышен. Если бы власти отреагировали правильно, то адаптация к новым условиям произошла бы раньше и менее болезненно. На деле же власти сопротивлялись корректировке, поэтому падение носило катастрофический характер.
Подлинная проблема заключается в том, желательна ли спекуляция валютой. Если оценивать факты, то страны со свободно конвертируемой валютой пострадали от неурядиц в ходе валютного кризиса в большей мере, чем страны, которые так или иначе контролировали торговлю валютой. Таиланд был более открыт, чем Малайзия, поэтому и падение экономики в Таиланде было более значительным; континентальный Китай был затронут кризисом меньше, чем Гонконг, хотя в последнем – намного более прочная банковская и финансовая система. Однако такой вывод неоднозначен. Корейской валютой нельзя было торговать свободно, но кризис здесь оказался столь же серьезным, как и в Юго-Восточной Азии, по Китаю вердикт еще не вынесен. Проблема тесно связана с ролью банков.
В каждой стране имеются своя банковская система и органы ее регулирования; они взаимодействуют друг с другом сложными путями, образуя международную банковскую систему. Некоторые крупные банки в центре системы настолько активно занимаются международными операциями, что их называют международными банками. Часто они владеют банками других стран или занимаются во многих странах, например, потребительским кредитом. Большинство стран, охваченных нынешним кризисом, имели, однако, относительно закрытые банковские системы, т.е. лишь немногие банки в них принадлежали иностранцам. Исключения составляют Гонконг и Сингапур: крупные банки здесь относятся к разряду международных. Японские, а позже и корейские банки также втянулись в международные операции, но с катастрофическими результатами. Оценки ожидаемых невозвратных ссуд (т.е. ссуд, которые не могут быть погашены) только в одной Азии составили почти 2 трлн. дол. США (см. табл. 7.1).
Таблица 7.1
Оценка объема невозвратных ссуд в странах Азии и Японии
Страна – Ожидаемая доля невозвратных ссуд, % – Стоимость, дол. США
1. Гонконг – 12,0 – 15,9
2. Индия – 16,0 – 13,0
3. Индонезия – 85,0 – 34,1
4. Корея – 45,0 – 167,0
5. Малайзия – 40,0 – 27,5
6. Филиппины – 25,0 – 7,0
7. Сингапур – 11,0 – 8,5
8. Тайвань – 4,5 – 16,3
9. Таиланд – 50,4 – 91,7
10. Юго-Восточная Азия – – 381,0
11. Япония – 30,0 – 800,0
12. Китай – 25-30 – 600,0
1781,0
Источник: Salomon Brothers, Goldman Sachs, Warburg Dillon Read; по оценкам SFM. LCC.
Международные и национальные банки связаны между собой кредитными линиями, определяющими рамки, внутри которых они могут заключать определенные сделки, например с валютой, процентные свопы и т.п. Они могут быть также связаны долгосрочными кредитами. Как кредитные линии, так и ссуды фиксированы в долларах или другой твердой валюте. В странах, где валюта формально или неформально была привязана к доллару, национальные банки и заемщики исходили из того, что эта привязка сохранится. Часто они не прибегали к хеджированию валютного риска. Когда привязка к доллару рухнула, они остались с большим непокрытым валютным риском. Они начали отчаянно изыскивать покрытие, что оказывало огромное давление на национальные валюты. Балансы заемщиков резко ухудшились. Так, SiamCement, крупнейшая и мощнейшая компания в Таиланде, понесла убытки в размере 52,6 млрд. таиландских батов при начальном капитале в 42,3 млрд. таиландских батов, в 1996 г. прибыли компании составили 6,8 млрд. таиландских батов [25]. Слабые компании пострадали еще больше. Многие заемщики использовали ссуды для вложений в недвижимость, а когда привязка к доллару была отменена, цены на недвижимость уже снижались. Таким образом, внезапно наряду с валютным риском возник кредитный риск, что побудило заимодавцев ограничить предоставление кредита. Это обстоятельство, наряду с бегством заграничных инвесторов с падающих рынков, инициировало самоподкрепляющийся процесс, который привел к 42%-ному обесценению таиландской валюты и 59%-ному снижению стоимости таиландских акций, выраженному в национальной валюте, с июня 1997 г. до конца августа 1998 г. В долларовом выражении суммарные потери составили 76%, что сопоставимо с 86%-ными потерями на Уолл-стрит в период с 1929 по 1933 гг.
Паника распространилась на финансовые рынки соседних стран – я сравнил ее со все сокрушающим шаром; другие сравнивали ситуацию с распространением заразы – современным вариантом бубонной чумы. В некоторых пораженных кризисом странах дисбалансы проявились в менее острой форме, но это их не спасло. Малазийская экономика была перегрета, но кредитно-денежная экспансия носила в основном внутренний характер, а торговый дефицит был довольно умеренным. Основы индонезийской экономики казались довольно прочными; главная проблема заключалась в больших заимствованиях Индонезии у корейских и японских банков, у которых были свои проблемы, так что они были не в состоянии возобновить кредиты. Когда гонконгский доллар стал испытывать сильный нажим, система валютного управления привела к повышению процентных ставок, а это в свою очередь обусловило снижение стоимости недвижимости и акций. Международные банки, имевшие дело с гонконгскими банками, столкнулись с кредитным риском, о котором они даже не подозревали. Когда они заключали компенсационные сделки на процентные свопы [26], они исходили из того, что суммы одинаковы для обеих сторон; теперь же они осознали, что при изменении процентной ставки гонконгский партнер вдруг должен будет им уплатить большую сумму, чем та, которую они должны уплатить гонконгской стороне. Это побудило международные банки приостановить кредитные линии Гонконгу. Кредитный риск стал еще более серьезной проблемой в Корее, где некоторые банки фактически не сумели выполнить своих обязательств. Вскоре финансовый кризис заставил Таиланд, а затем Корею и Индонезию искать поддержки у МВФ.
Роль Международного валютного фонда
МВФ столкнулся с проблемами, которых он никогда раньше не испытывал. Азиатский кризис имел комплексный характер, он включал валютную и кредитную составляющую. Последний компонент в свою очередь включал международный аспект и внутренний аспект, и все перечисленные элементы были взаимосвязаны. Азиатский кризис отличался от всего того, с чем МВФ сталкивался ранее: он возник в частном секторе; государственный сектор был в сравнительно хорошей форме.МВФ применил традиционное лекарство: повышение процентных ставок и сокращение государственных расходов для стабилизации валюты и восстановления доверия со стороны международных инвесторов. Он также признал структурные изъяны в отдельных странах и навязал соответствующие условия, вроде закрытия неблагополучных финансовых учреждений. Однако программы МВФ не сработали, ибо они учитывали лишь некоторые, а не все аспекты кризиса. А так как различные аспекты были взаимосвязаны, их нельзя было лечить изолированно. Говоря конкретнее, валюты невозможно было стабилизировать, пока не решены долговые проблемы, поскольку кредиторы спешили оградить себя от риска понести убытки, когда валюта упала, а слабая валюта вела к усилению риска – так возник порочный круг.
Почему МВФ не осознал этого? Возможно, потому, что его методика была рассчитана на преодоление дисбалансов в государственном секторе, а понимание того, как функционируют финансовые рынки, оставляло желать лучшего. Это проявилось в Индонезии, где МВФ настоял на закрытии ряда банков, не предусмотрев механизма защиты вкладчиков и спровоцировав тем самым классический «набег» на банки. Финансовая паника в свою очередь ослабила решимость президента Сухарто придерживаться условий программы спасения, предложенной МВФ, которую он без того посчитал не приемлемой, поскольку она покушалась на привилегии его семьи и друзей. Перебранка между Сухарто и МВФ привела к свободному падению индонезийской рупии. Фонды Quantum также серьезно пострадали, поскольку мы покупали индонезийскую рупию примерно по 4000 за доллар, полагая, что падение закончилось после того, как в июле 1997 г. она стоила 2430 за доллар. Индонезийская рупия продолжала падать в краткосрочных сделках – более чем до 16 000, – а это отрезвляющий опыт. Я хорошо сознавал коррумпированность режима Сухарто и настоял на продаже нашей доли в индонезийской электростанции, где присутствовали финансовые интересы семьи Сухарто, только потому, что не хотел иметь с ними ничего общего. Вот так мы потеряли деньги в Индонезии, как раз когда, казалось, надо было получать прибыль.
МВФ критиковали за то, что он выдвигает слишком много условий и слишком решительно вмешивается во внутренние дела стран, которые обращаются к нему за содействием. При этом задают вопрос: какое дело МВФ до того, что режим коррумпирован, а банки и промышленность наделали слишком много долгов? Важно лишь, чтобы страна могла выполнять свои обязательства. Задача МВФ – предотвратить кризис ликвидности; а решение структурных проблем лучше предоставить соответствующим странам. Я придерживаюсь противоположного мнения. Кризисы ликвидности неразрывно связаны со структурными дисбалансами; их невозможно предотвратить, просто ссужая стране больше денег. Когда и банки, и компании наделали слишком много долгов (т.е. соотношение задолженности к собственному капиталу оказалось слишком высоким), потребовалось вливание ликвидных средств. Но беда в том, что в кризисной ситуации трудно изыскать капитал или дополнительный кредит. Единственный выход – превратить долг в капитал. Программы МВФ в Азии потерпели неудачу, так как он не настаивал на схеме преобразования долга в капитал. Фонд не то чтобы слишком вмешивался – его вмешательство было недостаточным.
В оправдание МВФ следует признать, что, видимо, невозможно было одновременно бороться с кризисом ликвидности и осуществлять преобразование долга в капитал. Международные кредиторы воспротивились бы этому, а без их сотрудничества никакая программа не может быть успешной. В то же время неспособность решить проблему долгов привела к падению валюты и непомерным процентным ставкам, в результате чего заемщики стали неплатежеспособными, а страны погрузились в глубокую депрессию. Очевидно, что речь здесь идет о системной проблеме, а МВФ – это часть проблемы, а не часть решения.
Теперь МВФ сам переживает кризис. Доверие рынка было важным элементом его успехов в прошлом, теперь он лишился этого доверия. К тому же у МВФ иссякли ресурсы. Нежелание Конгресса США предоставить дополнительные средства серьезно подорвало способность МВФ решать проблемы по мере их возникновения. К этому вопросу я вернусь в следующей главе.
Краткий обзор
В результате бурных событий в Индонезии осенью 1997 г. корейские и японские банки заняли оборонительную позицию, что подорвало доверие международных кредиторов к корейской банковской системе. Из Кореи разрушительный шар докатился до России и Бразилии, по пути задев Восточную Европу и поразив Украину. Корейские банки вкладывали средства в Россию и Бразилию, а бразильцы инвестировали деньги в России. Корейцам и бразильцам пришлось ликвидировать свои активы, а Бразилия и Россия вынуждены были повысить процентные ставки настолько, чтобы защитить свои валюты от падения. Бразилия воспользовалась кризисом, чтобы приступить к давно назревшим структурным реформам, что помогло ей удержать ситуацию под контролем, но лишь на несколько месяцев.Международный кризис достиг кульминации в конце декабря 1997 г., когда, несмотря на программу МВФ, иностранные банки отказались возобновить свои ссуды корейским банкам. Пришлось вмешаться центральным банкам, чтобы заставить подконтрольные или коммерческие банки возобновить предоставление ссуд. Был предусмотрен и второй пакет мер спасения. Вскоре кризис стал ослабевать. Председатель Федеральной резервной системы Алан Гринспэн (AlanGreenspan) дал ясно понять, что азиатские неурядицы исключают любую возможность повышения процентных ставок, и рынки облигаций и акций воспрянули духом. Разрушительный шар остановился, не достигнув Латинской Америки, не считая первого удара по Бразилии. Корее и Таиланду повезло – там были избраны новые правительства, приверженные реформам. Положение продолжало ухудшаться лишь в Индонезии, но в конце концов и Сухарто был отстранен от власти. Вернулись охотники за дешевыми покупками; валюты окрепли; и к концу марта азиатские фондовые рынки, включая индонезийский, вернули от трети до половины потерь, выраженных в национальных валютах. Это – неплохой результат после крупного краха на рынке.