Нерешенность этих проблем будет иметь тяжелые последствия: хаос в экономике и тяжелый политический кризис.
В то время как вся ответственность за состояние дел в стране фактически возлагается на ее правительство, все делается для устранения его из системы управления государством. Правительство сегодня является последней реальной силой, которая противодействует нарастанию деструктивных, дестабилизирующих факторов. Возможный уход правительства изменит баланс и расстановку политических сил в стране.
Не менее острая проблема — потеря управляемости. Это чрезвычайно опасно. Она выражается прежде всего в том, что не выполняются решения правительства, игнорируются указы президента, объявляется верховенство республиканских законов над союзными, принимаются декларации о полном государственном суверенитете и т. д. Если раньше в этом вопросе лидировали республики Прибалтики, то сейчас это приобрело более серьезный размах — во главе этих действий встали Россия и Украина. В то же время ответственность за все, вплоть до табака, ложится на центральное руководство.
При кажущейся на первый взгляд стихийности этих процессов начинают все более четко обозначаться формы разрушения существующих государственно-политических структур. Фактически под вопрос поставлено существование самого Союза как единого государства. Вокруг этого развернута острейшая политическая борьба. Вопрос стоит ребром — будет ли СССР существовать как единое государство, будет ли оно юридическим лицом в мировом сообществе или его не будет, а Россия станет правопреемником СССР. (Это говорилось за год до сговора в Беловежской пуще. — Н. Р.)
Делаются попытки внести коренные изменения не столько в экономические отношения между республиками и Союзом ССР в целом, сколько в характер самого строя, пересмотреть основополагающие политико-экономические принципы, отвергнуть существующий политический строй.
Под воздействием всего этого экономика все больше и больше теряет жизнестойкость. Начался нарастающий процесс не только спада объемов производства, но и разрушения единого народнохозяйственного комплекса. Этот процесс, если не принять экстренных мер, может завершиться катастрофой. Широко распространившаяся во многих республиках практика ограничений прав предприятий и, как следствие, массовый разрыв прямых связей между ними, отказ от заключения договоров и поставок продукции, а также игнорирование действующего законодательства, налогообложения и формирование местного, республиканского и союзного бюджетов может уже в ближайшее время парализовать функционирование народного хозяйства. Образовался замкнутый круг: политическая дестабилизация прямо сказывается на экономике, экономическая — на политическом положении.
Правительство на протяжении последних месяцев, невзирая на все усиливающуюся критику, работает интенсивно в двух направлениях. Завершается подготовка программы перехода к регулируемой рыночной экономике и ведется разработка основных параметров экономического и социального развития страны на 1991 год. Однако результативность этой работы сегодня крайне низка из-за прямого неприятия правительственных решений и усиления центробежных сил.
Сегодня практически все предприятия не имеют планов своего развития на будущий год. Нет ясности в организации их материально-технического снабжения, валютного обеспечения, в вопросах цен, налогообложения. По тем же причинам во многих республиках парализован процесс формирования местных бюджетов. Принятые Верховным Советом СССР по этим вопросам законы многими республиками не признаются. Конституция игнорируется.
Идет процесс массового, внутренне рассогласованного принятия всевозможных решений и постановлений отдельными союзными республиками, которые по существу ведут к разрушению всей сложившейся системы в стране. Такова реальная ситуация. И независимо от того, какова мера вины правительства в этом вопросе, главное сегодня заключается в том, чтобы объединить все усилия для предотвращения хаоса в функционировании народного хозяйства.
Анализ подходов союзных республик к выработке взаимоприемлемых решений по вопросам развития экономики, консультации, проводимые в Верховном Совете СССР, непосредственная работа с представителями республик над программой перехода к рынку, расширенные заседания Совета Министров СССР с участием руководства всех республиканских правительств показали, что любая программа перехода к рынку иллюзорна и нереальна, когда отсутствует Союзный договор и нет четкого определения, в условиях какой государственности мы будем жить в перспективе. Между тем трудно ожидать, что в ближайшее время Союзный договор может быть заключен. Это процесс чрезвычайно сложный и может оказаться длительным.
Но мы не можем остановить жизнь страны, работу над планом ее развития на 1991 год, реализацию уже принятых крупных социальных программ, затормозить практическую хозяйственную деятельность предприятий, отказаться от первых реальных шагов функционирования экономики в новых условиях. Президиум Совета Министров СССР детально и всесторонне проанализировал ситуацию и пришел к выводу, что единственно реальным путем выхода из создавшегося положения является заключение, до принятия нового Союзного договора, Экономического соглашения между республиками и Союзом в целом, на основе которого можно было бы организовать всю работу по разработке плана на 1991 год. Эта программа должна включать в себя взаимосогласованные принципы организации планирования на предприятиях, применение системы налогообложения, новую ценовую политику, которая приемлема для всех республик, систему материально-технического обеспечения, формирование валютных фондов предприятий, республик и Союза, а также решение других принципиальных вопросов, без которых не сможет прожить ни одно хозяйственное звено и ни одна республика в будущем году. Это один из главных вопросов, который Президиум правительства хотел бы обсудить на этой встрече…”.
Выступления членов Президиума Совмина затрагивали примерно эти же вопросы, может быть, с большей детализацией и конкретикой.
Таково было наше видение истинного положения дел в стране в то сложнейшее время, понимание смертельной опасности, все больше нависавшей над ней. Думаю, читатели оценят весь драматизм такой ситуации, когда видишь, что страну ведут к гибели, предлагаешь реальные пути ее спасения и при этом наталкиваешься на непреодолимую преграду — тупое безразличие к судьбе Родины или прямое предательство.
30 августа в Кремле, по итогам нашей встречи у Горбачева, в зале заседаний Верховного Совета СССР собрались представители двух советов при президенте и многочисленные приглашенные. Совершенно неожиданно накануне поздно вечером из канцелярии президента был разослан материал на 18 страницах для рассмотрения его на этом заседании. Подготовлен он был группой Шаталина и представлял некую выжимку из проекта “500 дней”. Ни о каких предложениях о том, по каким правилам жить в будущем году, там и речи не было. Были лишь самые общие рассуждения о переходе на рыночные отношения, роли и месте союзных республик.
Стало совершенно ясно, что предпринята попытка увести совещание от решения конкретных вопросов, независимо от того, что произойдет со страной через несколько месяцев, привлечь на свою сторону союзные республики и при их поддержке перейти на “общесоюзное поле”. Я часто задаю себе вопрос: ведал ли ныне покойный Станислав Сергеевич Шаталин о последствиях своих шагов? Думаю, он просто был использован более опытными политиканами для достижения их целей. И какие бы хорошие ни были у нас отношения, я должен сказать прямо: в разрушении государства он, сам того, уверен, не желая, сыграл не последнюю роль.
Заседание проходило два дня. Один за другим на трибуну выходили ораторы и, как по мановению дирижерской палочки, говорили не о хлебе насущном, а противопоставляли те злополучные 18 страниц предложениям правительства. Одним из первых выступил Ельцин:
— Правительство Рыжкова должно немедленно уйти в отставку!
Не скрывал свою неприязнь к союзному правительству и первый заместитель председателя Совмина Украины В. Фокин. Более желчного и наглого выступления от имени этой республики я не слышал до сих пор. Человек рвался к власти. За будущую похлебку он был готов на все. Руководство Украины уже не устраивал опытный премьер Виталий Андреевич Масол.
Даже официальные профсоюзы в лице их лидера Щербакова в стороне не остались: он тоже вылил достаточно грязи на правительство. Любопытно, где этот профсоюзный лидер сейчас, когда цены мчатся вверх со скоростью ракеты, а народ, то есть члены профсоюза, нищает? Почему он молчит?
На второй день выступления стали еще жестче. Ночь помогла сгруппировать антиправительственные силы. Экономическое соглашение осталось в тени. Мало кто вспоминал о нем. Под конец заседания меня опять выбросило на трибуну. На этот раз у меня не было заготовленных тезисов. Шла жестокая битва, и обращаться к разуму этих людей было равносильно гласу вопиющего в пустыне. Нервы были возбуждены до предела. Они не выдержали. Я бушевал на трибуне, гневно бросал обвинения политиканам, тащившим страну в пропасть.
— И если бы мы не несли ответственность перед народом, — в заключение сказал я, — мы бы ни одного дня не работали в такой обстановке. Только это останавливает нас.
С трибуны я сошел как в тумане. Вместе с заместителями вышли с заседания. Все были подавлены, я — тем более: переживал и за то, что не мог сдержаться. И все же у нас хватило сил и разума, чтобы сделать коллективный вывод: уходить сейчас нельзя. Это будет не только наше поражение. Надо бороться.
После окончания депутатских каникул в сентябре 90-го года возобновилась работа Верховных Советов СССР и РСФСР. В союзном парламенте проходили бурные дебаты по переходу экономики на рыночные отношения: несмотря ни на что мы к 1 сентября, — как было решено в мае — представили необходимые материалы. Программа “500 дней” была также в центре дискуссий. На одном из заседаний Верховного Совета СССР Горбачев в своем выступлении по итогам предварительного обсуждения четко сказал, что ему больше импонирует именно эта программа. Впервые он заявил об этом во всеуслышание. Честно говоря, именно в тот момент я подумал о ставшей практически необходимой отставке, о чем и сказал на пресс-конференции в тот же день:
“Если будет принято решение, которое не совпадает с позицией правительства, то правительство не сможет его выполнять… Я могу выполнять свои функции только тогда, когда я в это верю. Если же я не верю или вижу, что будет нанесен большой вред, то к этому делу я свою руку прикладывать не стану”.
Но пока никакого решения Верховного Совета и президента не было. После перерыва депутат Бурбулис — как читатель помнит, на I Съезде выдвигавший Ельцина на пост председателя Верховного Совета СССР, — примчался из Белого дома с горящими глазами и с восторгом сообщил, что Верховный Совет РСФСР в 14.00 принял программу “500 дней”. “Российская Федерация определилась”, — гордо сообщил он, давая понять: Верховный Совет Союза может обсуждать что угодно — все равно Россия поступит по-своему. Опять пошумели, покричали, подрались за места у микрофонов в зале. А в итоге утвердили аморфное постановление, где “приняли к сведению” сообщение Совета Министров СССР, “сочли целесообразным” рассмотреть все материалы по этому вопросу и “отметили” все же, что Президиум Верховного Совета “недостаточно подготовил” данный вопрос — шпилька А. Лукьянову…
Да, в те дни в Кремле шли непрерывные дискуссии, споры. Схватки. Много раз нам снова и снова приходилось высказывать позицию правительства и на пресс-конференциях. Приведу выдержку из стенограммы одной такой встречи с журналистами.
“Николай Рыжков:
— Страна во многом не подготовлена к форсированному переходу к рынку, не готово и общественное сознание. Поэтому мы за взвешенный вариант. Твердость, с которой правительство отстаивает свою позицию, имеет объяснение. К подготовке новых предложений привлекались серьезные научные силы, в них учли предложения парламента, а также альтернативные проекты реформы. Затем были проведены моделирование предстоящих нововведений, математический анализ всех плюсов и минусов. При этом расчет шел по двум вариантам перехода к рынку — радикальному, который проповедуют немало известных советских экономистов, и умеренному, который предлагает правительство.
Модель первого варианта (почти немедленный перевод цен на свободные, практически полное исключение госзаказа и т. д.) показала резкий спад в первые годы объемов производства, занятости, жизненного уровня…
Анализ второго варианта также показывает спад, но более пологий, медленный. Снижение уровня жизни населения в целом по стране произойдет, но меньше, чем по первой модели. Соответственно, и оздоровление экономики будет идти дольше”.
Наступала бурная осень 90-го. Изнуряющие дебаты в Верховном Совете СССР, митинги с требованием отставки “правительства нищеты”, решение парламента России об отставке Совета Министров СССР (против 1 и воздержались 16), шквал критики в средствах массовой информации.
В ходе генерального наступления на правительство отношения республик с Центром становились все более сложными. Конфронтация (в первую очередь России) с центральной властью приобретала нарастающую остроту. Союзная власть быстро становилась аморфной и неустойчивой.
Нараставший политический разброд губительно сказывался на экономике, а ее ухудшение, в свою очередь, усиливало деструктивные процессы в стране. Мы оказались в замкнутом, можно сказать — порочном круге. Но все наши попытки прорвать его встречали яростное сопротивление.
А до моего ухода со сцены оставалось чуть больше месяца…
Почему я дотянул до инфаркта? Почему не ушел в отставку тогда, когда сказал об этом и Горбачеву, и позже — на пресс-конференции после тяжелого для меня заседания сессии? Почему терпел, когда все, включая Горбачева, наотмашь били по мне и правительству? Неужели самолюбия не хватило? Или кресло премьера было так дорого?
Нет, отвечу я, не потому. Держало обыкновенное чувство долга. Окончательное решение уйти в отставку было принято мной после ноябрьской сессии Верховного Совета, где Горбачев выпалил свои восемь пунктов спасения. Объявил же ему об уходе в начале декабря, еще до IV Съезда. Так что болезнь лишь ускорила все это на одну-две недели.
Как-то я разыскал страничку моего интервью, данного уж и не помню кому. Наверное, какой-то иностранной газете. Там был такой вопрос: “В последнее время правительство постоянно подвергается критике, вплоть до требований об отставке. Вы не похожи на тех, кто держится за кресло, подчиняя свои действия карьерным устремлениям. Что ж тогда заставляет вас так настойчиво проводить в жизнь свою линию?”
Ответил так: “Дело в том, что кое-кого не устраивает политическая линия правительства, его твердая позиция в том, что касается сохранения нашего государства, недопущения хаоса в народном хозяйстве, обеспечения социальных гарантий тем, кто живет на зарплату, пенсии и стипендии, кто может не выдержать ударов рыночной стихии, если будут сняты все или почти все регуляторы. Спекулируя на этом, кто-то утверждает, будто правительство не может избавиться от консервативного мышления. Неправда! Правительство открыто для всего, что может помочь выходу из кризиса. Но, будучи ответственным перед народом, правительство не имеет права идти за теми, кто предлагает ломать до основания все и вся, а там будь что будет. У правительства нет более важной задачи, чем обеспечить переход к рынку с наименьшими издержками для народа. Тот, кто обвиняет правительство в забвении этого, либо некомпетентен, либо, мягко говоря, не очень порядочен… Но если народ, его представители в Верховном Совете сочтут, что правительство действует в ущерб интересам общества, то пусть они решают вопрос о нашей судьбе”.
Все, что было сказано тогда, я готов повторить и сейчас. Видимо, мое поколение было так воспитано: довести дело до конца, не склоняться перед трудностями, исчерпать все возможности — и лишь потом уходить. Кстати, в дни, когда я заявил журналистам о своей возможной отставке, в Совет Министров пришло множество телеграмм с требованиями не сдаваться. И требовали этого не только мои ровесники, но, что особенно радовало и вселяло надежды на лучшее будущее страны, совсем молодые: подождите, не уходите, не бросайте начатое…
Все равно пришлось уйти. Вынудили.
В конце декабря по моей просьбе состоялась встреча один на один с Горбачевым, на которой я сообщил, что принял окончательное решение об уходе с поста главы правительства страны. Он воспринял это довольно спокойно и даже с облегчением. Он был, как и я, готов к этому нелегкому разговору. Попросил меня высказать мнение о будущем преемнике.
В заключение встречи я сказал Горбачеву:
— Помяните мои слова. Сейчас вас заставляют убрать правительство. Это лишь первая жертва среди многих. Потом придет черед Верховного Совета СССР, а потом — и ваш. Подумайте о судьбе страны, пока еще есть какое-то время…
Как всегда, он не захотел услышать то, что ему было не по душе. Такой специфический род глухоты…
Сегодня, оглядываясь назад, анализируя произошедшее, я прихожу к однозначному выводу: мы были правы. Нас объявили консерваторами, а мы были нормальными, здравомыслящими людьми, болеющими за дело, за народ и страну.
Мое правительство выходило из этой битвы достойно, не сломленным, с верой в свои идеалы. Жизнь подтвердила нашу правоту.
На 12 июня 1991 года (первая годовщина провозглашения суверенитета России) были объявлены выборы президента РСФСР. И уже в апреле посыпались звонки из областей, республик, от трудовых коллективов и многих общественных и политических деятелей с просьбой дать согласие баллотироваться в президенты России. У меня было полное моральное право отказаться, сослаться на не так давно перенесенную болезнь. Но тогда бы я до конца своих дней корил себя за то, что даже не попытался вступить в борьбу.
Следя за бурными событиями того страшного для страны года, я понимал, что наступает пик противостояния всех ветвей власти России и СССР. И если победит на выборах Ельцин, то судьба страны будет предрешена. Если же победит другой, в том числе и Рыжков, то еще можно предотвратить катастрофу и с помощью взвешенных реформ, нормальных взаимоотношений Центра и республик не допустить разрушения государства. Вместе с тем я понимал и то, что в обстановке неприятия народом Горбачева и его политики, полного разброда в стране, вызванного той же оппозицией Ельцина, победить будет трудно. Народ был одурачен. Многие пребывали в ожидании рая небесного на 501-й день и видели в Ельцине спасителя Отечества. Главная же моя надежда была на то, что, может быть, мой голос предостережения будет услышан.
Не буду останавливаться на всех перипетиях избирательной кампании. Там было все: и клевета, и грязь, и помои. Все было пущено в оборот. Да и фамилия моя часто ассоциировалась с Горбачевым. Все мои попытки объяснить людям, что это далеко от действительности, что пути наши давно разошлись, что он предал идеалы перестройки и тех людей, с которыми ее начинал, доходили не до всех. Люди голосовали не только за Ельцина, но и против Горбачева. И мои противники немало потрудились, “связывая” меня с ним.
Чтобы иметь представление о том времени и сложившейся ситуации, приведу выдержки из публикации в газете “Советская Россия” за две недели до голосования. На страницах этого авторитетного издания я отвечал на наиболее острые вопросы, заданные мне во время поездок по стране. Название публикации — “Я предлагаю другой путь…” — говорит само за себя.
“Как он смел выставить себя на пост президента России? Всем же ясно, что народ выберет Ельцина”. “Вас что, Горбачев или ЦК обязал?”
— Согласие баллотироваться я дал по собственной воле. Ни ЦК меня не обязывал, ни Горбачев. За пять лет работы председателем Совета Министров страны я испытал, что такое власть, вкусил ее “прелести”, знаю, насколько это тяжелый и часто неблагодарный труд.
Однако положение в стране и России ухудшается, оно критическое. И я не уверен, что программа Ельцина, с которой он выступает сейчас, изменит положение дел к лучшему. Все будет наоборот. Поэтому я не мог оставаться в стороне, безучастно наблюдать за развитием событий. Вот что движет мною…
Теперь о программах по переходу к рынку. Летом прошлого (1990) года, вы помните, их было две — правительственная и “500 дней”. Последнюю еще называли программой “шоковой терапии”, отношение к которой у меня однозначное. Убежден, что перевод экономики на новые рельсы неизбежен. Кстати, я был одним из первых, кто говорил, что мы исчерпали свои возможности в жесткой планово-распределительной системе, что по-старому мы дальше двигаться не в состоянии и что нужно переходить на более гибкие формы экономических отношений. Но наша формула была — регулируемый рынок, плавный, постепенный переход к нему. Когда рушится что-то старое и тут же взамен создается новое, все просчитывается, прогнозируется, а не сметается одним махом, в короткий период.
Я категорически против таких мер, против “шоковой терапии”, считал и считаю, что попытка перехода в течение нескольких месяцев на новые экономические отношения чревата серьезными последствиями.
Чтобы переходить на свободный рынок, нужно создать соответствующие структуры. А сказать: все, с нового года госзаказа не будет, как это предлагается сейчас, надейтесь только на себя, — это несерьезно. Сегодня трудно, но если с нового года вообще никакого регулирования не будет, то многие предприятия не смогут работать. Особенно машиностроительные, которые имеют огромные кооперационные связи между собой.
Или другое: я за многообразие форм собственности. Надо находить такие формы, чтобы человек действительно был собственником своих средств производства. А что касается мелких предприятий — каких-то мастерских, кафе, магазинчиков и т. д., то здесь у нас будет и частная собственность. Но при этом я за то, чтобы приоритет был у людей, которые работают на этих мелких предприятиях, чтобы они в первую очередь могли приобрести их. Пусть они сами решают свою судьбу, а не на торгах, аукционах, где побеждают те, кто ворочает миллионами.
Что же касается крупных предприятий, так есть акционерная, коллективная собственность, когда, к примеру, каждый работающий член коллектива наделяется средствами производства и имеет свою долю прибыли, так называемые народные предприятия. Надо идти и по этому пути. В сельском хозяйстве я категорический противник частной собственности на землю для товарного производства, ее купли и продажи. (Поясню: говоря о “земле товарного производства”, я не имею в виду, конечно, приусадебные, садово-огородные и дачные участки.)
Каждый человек должен иметь право работать на земле, выбирать, что ему по душе: хочешь быть фермером — пожалуйста, оставаться в колхозе — на здоровье. Я и за то, чтобы передавать арендованную землю по наследству. Но продавать?..
“Как вы относитесь к приватизации нерентабельных предприятий?”. “Вы консерватор, вы против жилищной реформы, а значит, тянете нас в застойные времена”.
— Категорически не согласен с теми, кто призывает до нового года “разобраться” с убыточными предприятиями и насильственно их приватизировать, то есть пустить с молотка. Такая поспешность — дело опасное.
Возьмем ту же угольную промышленность — она имеет от государства 23 миллиарда рублей дотаций. Что же произойдет, если шахты купят наши доморощенные или иностранные бизнесмены? А о миллионах безработных кто подумал? Поэтому я понимаю, что нерентабельное предприятие — это действительно наше несчастье, это гиря на ногах экономики страны, но провозглашать лозунг принудительной приватизации преждевременно. Сегодня у нас 25 процентов колхозов — убыточные, что же, делать коллективизацию наоборот? А может, разобраться в каждом отдельном случае, помочь хозяйству встать на ноги, в том числе за счет введения новых форм собственности?
О приватизации жилья. Год назад этот вопрос обсуждался на Президентском совете. Предлагалось: давайте делать рынок жилья, чтобы человек мог свободно продать и купить квартиру. А с целью ускорения создания такого рынка предлагалось резко увеличить квартирную плату, особенно за излишки площади. Вроде бы звучит привлекательно. Но я тогда выступил категорически против. Нельзя так легко подходить к этой проблеме, глубоко не изучив ее, не просчитав. У нас, к примеру, сегодня в СССР 60 миллионов пенсионеров, из них, по данным, которыми располагаем, 30 миллионов человек имеют излишки жилья — кто пять, кто десять квадратных метров, а кто и больше. Так сложилось — уехали дети, умерли муж или жена… Как же этих стариков вырывать из своих гнезд, домашний очаг ведь не просто стены. Это больше проблема моральная, нравственная. Но и материальная: представьте, если за излишки жилья они станут платить по той “кривой”, которая предлагалась, — никакой пенсии не хватит.
А разве по силам купить квартиру молодым и малоимущим семьям? Разве не ясно, куда уплывут квартиры?
Вот такой я консерватор в этом вопросе — был и остаюсь им.
“Рыжков — автор повышения цен”. “Уходя в отставку, он посоветовал Павлову поднять цены”.
В то время как вся ответственность за состояние дел в стране фактически возлагается на ее правительство, все делается для устранения его из системы управления государством. Правительство сегодня является последней реальной силой, которая противодействует нарастанию деструктивных, дестабилизирующих факторов. Возможный уход правительства изменит баланс и расстановку политических сил в стране.
Не менее острая проблема — потеря управляемости. Это чрезвычайно опасно. Она выражается прежде всего в том, что не выполняются решения правительства, игнорируются указы президента, объявляется верховенство республиканских законов над союзными, принимаются декларации о полном государственном суверенитете и т. д. Если раньше в этом вопросе лидировали республики Прибалтики, то сейчас это приобрело более серьезный размах — во главе этих действий встали Россия и Украина. В то же время ответственность за все, вплоть до табака, ложится на центральное руководство.
При кажущейся на первый взгляд стихийности этих процессов начинают все более четко обозначаться формы разрушения существующих государственно-политических структур. Фактически под вопрос поставлено существование самого Союза как единого государства. Вокруг этого развернута острейшая политическая борьба. Вопрос стоит ребром — будет ли СССР существовать как единое государство, будет ли оно юридическим лицом в мировом сообществе или его не будет, а Россия станет правопреемником СССР. (Это говорилось за год до сговора в Беловежской пуще. — Н. Р.)
Делаются попытки внести коренные изменения не столько в экономические отношения между республиками и Союзом ССР в целом, сколько в характер самого строя, пересмотреть основополагающие политико-экономические принципы, отвергнуть существующий политический строй.
Под воздействием всего этого экономика все больше и больше теряет жизнестойкость. Начался нарастающий процесс не только спада объемов производства, но и разрушения единого народнохозяйственного комплекса. Этот процесс, если не принять экстренных мер, может завершиться катастрофой. Широко распространившаяся во многих республиках практика ограничений прав предприятий и, как следствие, массовый разрыв прямых связей между ними, отказ от заключения договоров и поставок продукции, а также игнорирование действующего законодательства, налогообложения и формирование местного, республиканского и союзного бюджетов может уже в ближайшее время парализовать функционирование народного хозяйства. Образовался замкнутый круг: политическая дестабилизация прямо сказывается на экономике, экономическая — на политическом положении.
Правительство на протяжении последних месяцев, невзирая на все усиливающуюся критику, работает интенсивно в двух направлениях. Завершается подготовка программы перехода к регулируемой рыночной экономике и ведется разработка основных параметров экономического и социального развития страны на 1991 год. Однако результативность этой работы сегодня крайне низка из-за прямого неприятия правительственных решений и усиления центробежных сил.
Сегодня практически все предприятия не имеют планов своего развития на будущий год. Нет ясности в организации их материально-технического снабжения, валютного обеспечения, в вопросах цен, налогообложения. По тем же причинам во многих республиках парализован процесс формирования местных бюджетов. Принятые Верховным Советом СССР по этим вопросам законы многими республиками не признаются. Конституция игнорируется.
Идет процесс массового, внутренне рассогласованного принятия всевозможных решений и постановлений отдельными союзными республиками, которые по существу ведут к разрушению всей сложившейся системы в стране. Такова реальная ситуация. И независимо от того, какова мера вины правительства в этом вопросе, главное сегодня заключается в том, чтобы объединить все усилия для предотвращения хаоса в функционировании народного хозяйства.
Анализ подходов союзных республик к выработке взаимоприемлемых решений по вопросам развития экономики, консультации, проводимые в Верховном Совете СССР, непосредственная работа с представителями республик над программой перехода к рынку, расширенные заседания Совета Министров СССР с участием руководства всех республиканских правительств показали, что любая программа перехода к рынку иллюзорна и нереальна, когда отсутствует Союзный договор и нет четкого определения, в условиях какой государственности мы будем жить в перспективе. Между тем трудно ожидать, что в ближайшее время Союзный договор может быть заключен. Это процесс чрезвычайно сложный и может оказаться длительным.
Но мы не можем остановить жизнь страны, работу над планом ее развития на 1991 год, реализацию уже принятых крупных социальных программ, затормозить практическую хозяйственную деятельность предприятий, отказаться от первых реальных шагов функционирования экономики в новых условиях. Президиум Совета Министров СССР детально и всесторонне проанализировал ситуацию и пришел к выводу, что единственно реальным путем выхода из создавшегося положения является заключение, до принятия нового Союзного договора, Экономического соглашения между республиками и Союзом в целом, на основе которого можно было бы организовать всю работу по разработке плана на 1991 год. Эта программа должна включать в себя взаимосогласованные принципы организации планирования на предприятиях, применение системы налогообложения, новую ценовую политику, которая приемлема для всех республик, систему материально-технического обеспечения, формирование валютных фондов предприятий, республик и Союза, а также решение других принципиальных вопросов, без которых не сможет прожить ни одно хозяйственное звено и ни одна республика в будущем году. Это один из главных вопросов, который Президиум правительства хотел бы обсудить на этой встрече…”.
Выступления членов Президиума Совмина затрагивали примерно эти же вопросы, может быть, с большей детализацией и конкретикой.
Таково было наше видение истинного положения дел в стране в то сложнейшее время, понимание смертельной опасности, все больше нависавшей над ней. Думаю, читатели оценят весь драматизм такой ситуации, когда видишь, что страну ведут к гибели, предлагаешь реальные пути ее спасения и при этом наталкиваешься на непреодолимую преграду — тупое безразличие к судьбе Родины или прямое предательство.
30 августа в Кремле, по итогам нашей встречи у Горбачева, в зале заседаний Верховного Совета СССР собрались представители двух советов при президенте и многочисленные приглашенные. Совершенно неожиданно накануне поздно вечером из канцелярии президента был разослан материал на 18 страницах для рассмотрения его на этом заседании. Подготовлен он был группой Шаталина и представлял некую выжимку из проекта “500 дней”. Ни о каких предложениях о том, по каким правилам жить в будущем году, там и речи не было. Были лишь самые общие рассуждения о переходе на рыночные отношения, роли и месте союзных республик.
Стало совершенно ясно, что предпринята попытка увести совещание от решения конкретных вопросов, независимо от того, что произойдет со страной через несколько месяцев, привлечь на свою сторону союзные республики и при их поддержке перейти на “общесоюзное поле”. Я часто задаю себе вопрос: ведал ли ныне покойный Станислав Сергеевич Шаталин о последствиях своих шагов? Думаю, он просто был использован более опытными политиканами для достижения их целей. И какие бы хорошие ни были у нас отношения, я должен сказать прямо: в разрушении государства он, сам того, уверен, не желая, сыграл не последнюю роль.
Заседание проходило два дня. Один за другим на трибуну выходили ораторы и, как по мановению дирижерской палочки, говорили не о хлебе насущном, а противопоставляли те злополучные 18 страниц предложениям правительства. Одним из первых выступил Ельцин:
— Правительство Рыжкова должно немедленно уйти в отставку!
Не скрывал свою неприязнь к союзному правительству и первый заместитель председателя Совмина Украины В. Фокин. Более желчного и наглого выступления от имени этой республики я не слышал до сих пор. Человек рвался к власти. За будущую похлебку он был готов на все. Руководство Украины уже не устраивал опытный премьер Виталий Андреевич Масол.
Даже официальные профсоюзы в лице их лидера Щербакова в стороне не остались: он тоже вылил достаточно грязи на правительство. Любопытно, где этот профсоюзный лидер сейчас, когда цены мчатся вверх со скоростью ракеты, а народ, то есть члены профсоюза, нищает? Почему он молчит?
На второй день выступления стали еще жестче. Ночь помогла сгруппировать антиправительственные силы. Экономическое соглашение осталось в тени. Мало кто вспоминал о нем. Под конец заседания меня опять выбросило на трибуну. На этот раз у меня не было заготовленных тезисов. Шла жестокая битва, и обращаться к разуму этих людей было равносильно гласу вопиющего в пустыне. Нервы были возбуждены до предела. Они не выдержали. Я бушевал на трибуне, гневно бросал обвинения политиканам, тащившим страну в пропасть.
— И если бы мы не несли ответственность перед народом, — в заключение сказал я, — мы бы ни одного дня не работали в такой обстановке. Только это останавливает нас.
С трибуны я сошел как в тумане. Вместе с заместителями вышли с заседания. Все были подавлены, я — тем более: переживал и за то, что не мог сдержаться. И все же у нас хватило сил и разума, чтобы сделать коллективный вывод: уходить сейчас нельзя. Это будет не только наше поражение. Надо бороться.
После окончания депутатских каникул в сентябре 90-го года возобновилась работа Верховных Советов СССР и РСФСР. В союзном парламенте проходили бурные дебаты по переходу экономики на рыночные отношения: несмотря ни на что мы к 1 сентября, — как было решено в мае — представили необходимые материалы. Программа “500 дней” была также в центре дискуссий. На одном из заседаний Верховного Совета СССР Горбачев в своем выступлении по итогам предварительного обсуждения четко сказал, что ему больше импонирует именно эта программа. Впервые он заявил об этом во всеуслышание. Честно говоря, именно в тот момент я подумал о ставшей практически необходимой отставке, о чем и сказал на пресс-конференции в тот же день:
“Если будет принято решение, которое не совпадает с позицией правительства, то правительство не сможет его выполнять… Я могу выполнять свои функции только тогда, когда я в это верю. Если же я не верю или вижу, что будет нанесен большой вред, то к этому делу я свою руку прикладывать не стану”.
Но пока никакого решения Верховного Совета и президента не было. После перерыва депутат Бурбулис — как читатель помнит, на I Съезде выдвигавший Ельцина на пост председателя Верховного Совета СССР, — примчался из Белого дома с горящими глазами и с восторгом сообщил, что Верховный Совет РСФСР в 14.00 принял программу “500 дней”. “Российская Федерация определилась”, — гордо сообщил он, давая понять: Верховный Совет Союза может обсуждать что угодно — все равно Россия поступит по-своему. Опять пошумели, покричали, подрались за места у микрофонов в зале. А в итоге утвердили аморфное постановление, где “приняли к сведению” сообщение Совета Министров СССР, “сочли целесообразным” рассмотреть все материалы по этому вопросу и “отметили” все же, что Президиум Верховного Совета “недостаточно подготовил” данный вопрос — шпилька А. Лукьянову…
Да, в те дни в Кремле шли непрерывные дискуссии, споры. Схватки. Много раз нам снова и снова приходилось высказывать позицию правительства и на пресс-конференциях. Приведу выдержку из стенограммы одной такой встречи с журналистами.
“Николай Рыжков:
— Страна во многом не подготовлена к форсированному переходу к рынку, не готово и общественное сознание. Поэтому мы за взвешенный вариант. Твердость, с которой правительство отстаивает свою позицию, имеет объяснение. К подготовке новых предложений привлекались серьезные научные силы, в них учли предложения парламента, а также альтернативные проекты реформы. Затем были проведены моделирование предстоящих нововведений, математический анализ всех плюсов и минусов. При этом расчет шел по двум вариантам перехода к рынку — радикальному, который проповедуют немало известных советских экономистов, и умеренному, который предлагает правительство.
Модель первого варианта (почти немедленный перевод цен на свободные, практически полное исключение госзаказа и т. д.) показала резкий спад в первые годы объемов производства, занятости, жизненного уровня…
Анализ второго варианта также показывает спад, но более пологий, медленный. Снижение уровня жизни населения в целом по стране произойдет, но меньше, чем по первой модели. Соответственно, и оздоровление экономики будет идти дольше”.
Наступала бурная осень 90-го. Изнуряющие дебаты в Верховном Совете СССР, митинги с требованием отставки “правительства нищеты”, решение парламента России об отставке Совета Министров СССР (против 1 и воздержались 16), шквал критики в средствах массовой информации.
В ходе генерального наступления на правительство отношения республик с Центром становились все более сложными. Конфронтация (в первую очередь России) с центральной властью приобретала нарастающую остроту. Союзная власть быстро становилась аморфной и неустойчивой.
Нараставший политический разброд губительно сказывался на экономике, а ее ухудшение, в свою очередь, усиливало деструктивные процессы в стране. Мы оказались в замкнутом, можно сказать — порочном круге. Но все наши попытки прорвать его встречали яростное сопротивление.
А до моего ухода со сцены оставалось чуть больше месяца…
Почему я дотянул до инфаркта? Почему не ушел в отставку тогда, когда сказал об этом и Горбачеву, и позже — на пресс-конференции после тяжелого для меня заседания сессии? Почему терпел, когда все, включая Горбачева, наотмашь били по мне и правительству? Неужели самолюбия не хватило? Или кресло премьера было так дорого?
Нет, отвечу я, не потому. Держало обыкновенное чувство долга. Окончательное решение уйти в отставку было принято мной после ноябрьской сессии Верховного Совета, где Горбачев выпалил свои восемь пунктов спасения. Объявил же ему об уходе в начале декабря, еще до IV Съезда. Так что болезнь лишь ускорила все это на одну-две недели.
Как-то я разыскал страничку моего интервью, данного уж и не помню кому. Наверное, какой-то иностранной газете. Там был такой вопрос: “В последнее время правительство постоянно подвергается критике, вплоть до требований об отставке. Вы не похожи на тех, кто держится за кресло, подчиняя свои действия карьерным устремлениям. Что ж тогда заставляет вас так настойчиво проводить в жизнь свою линию?”
Ответил так: “Дело в том, что кое-кого не устраивает политическая линия правительства, его твердая позиция в том, что касается сохранения нашего государства, недопущения хаоса в народном хозяйстве, обеспечения социальных гарантий тем, кто живет на зарплату, пенсии и стипендии, кто может не выдержать ударов рыночной стихии, если будут сняты все или почти все регуляторы. Спекулируя на этом, кто-то утверждает, будто правительство не может избавиться от консервативного мышления. Неправда! Правительство открыто для всего, что может помочь выходу из кризиса. Но, будучи ответственным перед народом, правительство не имеет права идти за теми, кто предлагает ломать до основания все и вся, а там будь что будет. У правительства нет более важной задачи, чем обеспечить переход к рынку с наименьшими издержками для народа. Тот, кто обвиняет правительство в забвении этого, либо некомпетентен, либо, мягко говоря, не очень порядочен… Но если народ, его представители в Верховном Совете сочтут, что правительство действует в ущерб интересам общества, то пусть они решают вопрос о нашей судьбе”.
Все, что было сказано тогда, я готов повторить и сейчас. Видимо, мое поколение было так воспитано: довести дело до конца, не склоняться перед трудностями, исчерпать все возможности — и лишь потом уходить. Кстати, в дни, когда я заявил журналистам о своей возможной отставке, в Совет Министров пришло множество телеграмм с требованиями не сдаваться. И требовали этого не только мои ровесники, но, что особенно радовало и вселяло надежды на лучшее будущее страны, совсем молодые: подождите, не уходите, не бросайте начатое…
Все равно пришлось уйти. Вынудили.
В конце декабря по моей просьбе состоялась встреча один на один с Горбачевым, на которой я сообщил, что принял окончательное решение об уходе с поста главы правительства страны. Он воспринял это довольно спокойно и даже с облегчением. Он был, как и я, готов к этому нелегкому разговору. Попросил меня высказать мнение о будущем преемнике.
В заключение встречи я сказал Горбачеву:
— Помяните мои слова. Сейчас вас заставляют убрать правительство. Это лишь первая жертва среди многих. Потом придет черед Верховного Совета СССР, а потом — и ваш. Подумайте о судьбе страны, пока еще есть какое-то время…
Как всегда, он не захотел услышать то, что ему было не по душе. Такой специфический род глухоты…
Сегодня, оглядываясь назад, анализируя произошедшее, я прихожу к однозначному выводу: мы были правы. Нас объявили консерваторами, а мы были нормальными, здравомыслящими людьми, болеющими за дело, за народ и страну.
Мое правительство выходило из этой битвы достойно, не сломленным, с верой в свои идеалы. Жизнь подтвердила нашу правоту.
На 12 июня 1991 года (первая годовщина провозглашения суверенитета России) были объявлены выборы президента РСФСР. И уже в апреле посыпались звонки из областей, республик, от трудовых коллективов и многих общественных и политических деятелей с просьбой дать согласие баллотироваться в президенты России. У меня было полное моральное право отказаться, сослаться на не так давно перенесенную болезнь. Но тогда бы я до конца своих дней корил себя за то, что даже не попытался вступить в борьбу.
Следя за бурными событиями того страшного для страны года, я понимал, что наступает пик противостояния всех ветвей власти России и СССР. И если победит на выборах Ельцин, то судьба страны будет предрешена. Если же победит другой, в том числе и Рыжков, то еще можно предотвратить катастрофу и с помощью взвешенных реформ, нормальных взаимоотношений Центра и республик не допустить разрушения государства. Вместе с тем я понимал и то, что в обстановке неприятия народом Горбачева и его политики, полного разброда в стране, вызванного той же оппозицией Ельцина, победить будет трудно. Народ был одурачен. Многие пребывали в ожидании рая небесного на 501-й день и видели в Ельцине спасителя Отечества. Главная же моя надежда была на то, что, может быть, мой голос предостережения будет услышан.
Не буду останавливаться на всех перипетиях избирательной кампании. Там было все: и клевета, и грязь, и помои. Все было пущено в оборот. Да и фамилия моя часто ассоциировалась с Горбачевым. Все мои попытки объяснить людям, что это далеко от действительности, что пути наши давно разошлись, что он предал идеалы перестройки и тех людей, с которыми ее начинал, доходили не до всех. Люди голосовали не только за Ельцина, но и против Горбачева. И мои противники немало потрудились, “связывая” меня с ним.
Чтобы иметь представление о том времени и сложившейся ситуации, приведу выдержки из публикации в газете “Советская Россия” за две недели до голосования. На страницах этого авторитетного издания я отвечал на наиболее острые вопросы, заданные мне во время поездок по стране. Название публикации — “Я предлагаю другой путь…” — говорит само за себя.
“Как он смел выставить себя на пост президента России? Всем же ясно, что народ выберет Ельцина”. “Вас что, Горбачев или ЦК обязал?”
— Согласие баллотироваться я дал по собственной воле. Ни ЦК меня не обязывал, ни Горбачев. За пять лет работы председателем Совета Министров страны я испытал, что такое власть, вкусил ее “прелести”, знаю, насколько это тяжелый и часто неблагодарный труд.
Однако положение в стране и России ухудшается, оно критическое. И я не уверен, что программа Ельцина, с которой он выступает сейчас, изменит положение дел к лучшему. Все будет наоборот. Поэтому я не мог оставаться в стороне, безучастно наблюдать за развитием событий. Вот что движет мною…
Теперь о программах по переходу к рынку. Летом прошлого (1990) года, вы помните, их было две — правительственная и “500 дней”. Последнюю еще называли программой “шоковой терапии”, отношение к которой у меня однозначное. Убежден, что перевод экономики на новые рельсы неизбежен. Кстати, я был одним из первых, кто говорил, что мы исчерпали свои возможности в жесткой планово-распределительной системе, что по-старому мы дальше двигаться не в состоянии и что нужно переходить на более гибкие формы экономических отношений. Но наша формула была — регулируемый рынок, плавный, постепенный переход к нему. Когда рушится что-то старое и тут же взамен создается новое, все просчитывается, прогнозируется, а не сметается одним махом, в короткий период.
Я категорически против таких мер, против “шоковой терапии”, считал и считаю, что попытка перехода в течение нескольких месяцев на новые экономические отношения чревата серьезными последствиями.
Чтобы переходить на свободный рынок, нужно создать соответствующие структуры. А сказать: все, с нового года госзаказа не будет, как это предлагается сейчас, надейтесь только на себя, — это несерьезно. Сегодня трудно, но если с нового года вообще никакого регулирования не будет, то многие предприятия не смогут работать. Особенно машиностроительные, которые имеют огромные кооперационные связи между собой.
Или другое: я за многообразие форм собственности. Надо находить такие формы, чтобы человек действительно был собственником своих средств производства. А что касается мелких предприятий — каких-то мастерских, кафе, магазинчиков и т. д., то здесь у нас будет и частная собственность. Но при этом я за то, чтобы приоритет был у людей, которые работают на этих мелких предприятиях, чтобы они в первую очередь могли приобрести их. Пусть они сами решают свою судьбу, а не на торгах, аукционах, где побеждают те, кто ворочает миллионами.
Что же касается крупных предприятий, так есть акционерная, коллективная собственность, когда, к примеру, каждый работающий член коллектива наделяется средствами производства и имеет свою долю прибыли, так называемые народные предприятия. Надо идти и по этому пути. В сельском хозяйстве я категорический противник частной собственности на землю для товарного производства, ее купли и продажи. (Поясню: говоря о “земле товарного производства”, я не имею в виду, конечно, приусадебные, садово-огородные и дачные участки.)
Каждый человек должен иметь право работать на земле, выбирать, что ему по душе: хочешь быть фермером — пожалуйста, оставаться в колхозе — на здоровье. Я и за то, чтобы передавать арендованную землю по наследству. Но продавать?..
“Как вы относитесь к приватизации нерентабельных предприятий?”. “Вы консерватор, вы против жилищной реформы, а значит, тянете нас в застойные времена”.
— Категорически не согласен с теми, кто призывает до нового года “разобраться” с убыточными предприятиями и насильственно их приватизировать, то есть пустить с молотка. Такая поспешность — дело опасное.
Возьмем ту же угольную промышленность — она имеет от государства 23 миллиарда рублей дотаций. Что же произойдет, если шахты купят наши доморощенные или иностранные бизнесмены? А о миллионах безработных кто подумал? Поэтому я понимаю, что нерентабельное предприятие — это действительно наше несчастье, это гиря на ногах экономики страны, но провозглашать лозунг принудительной приватизации преждевременно. Сегодня у нас 25 процентов колхозов — убыточные, что же, делать коллективизацию наоборот? А может, разобраться в каждом отдельном случае, помочь хозяйству встать на ноги, в том числе за счет введения новых форм собственности?
О приватизации жилья. Год назад этот вопрос обсуждался на Президентском совете. Предлагалось: давайте делать рынок жилья, чтобы человек мог свободно продать и купить квартиру. А с целью ускорения создания такого рынка предлагалось резко увеличить квартирную плату, особенно за излишки площади. Вроде бы звучит привлекательно. Но я тогда выступил категорически против. Нельзя так легко подходить к этой проблеме, глубоко не изучив ее, не просчитав. У нас, к примеру, сегодня в СССР 60 миллионов пенсионеров, из них, по данным, которыми располагаем, 30 миллионов человек имеют излишки жилья — кто пять, кто десять квадратных метров, а кто и больше. Так сложилось — уехали дети, умерли муж или жена… Как же этих стариков вырывать из своих гнезд, домашний очаг ведь не просто стены. Это больше проблема моральная, нравственная. Но и материальная: представьте, если за излишки жилья они станут платить по той “кривой”, которая предлагалась, — никакой пенсии не хватит.
А разве по силам купить квартиру молодым и малоимущим семьям? Разве не ясно, куда уплывут квартиры?
Вот такой я консерватор в этом вопросе — был и остаюсь им.
“Рыжков — автор повышения цен”. “Уходя в отставку, он посоветовал Павлову поднять цены”.