Современник Журнал. Журнал Наш Современник 2007 #5

   Справа свежий щит: “Святое дело - Родине служить. Приглашаем на военную службу по контракту”.
   Я поднималась этаж за этажом и везде встречала заколоченные двери с покосившимися табличками.
   - А вон там, - сказал Сергей Юдинцев, который сопровождал меня, - раньше сидели корректоры.
   - А сейчас?
   - Сейчас мыши, наверное.
   Полутемный коридор редакции. Знаю заранее, по рассказам отца, что здесь с незапамятных времен стоит большой зеленый бильярдный стол, которому крепко досталось от жизни.
   Встречает дежурный по редакции - высокий офицер в светлой рубашке, с повязкой на рукаве: “Как и кому о вас доложить?”
   Преодолевая некоторую робость, стучу в дверь редактора. “Войдите!”
   Я представляюсь и говорю, что мой отец здесь работал. И я собираюсь полистать подшивки. Редактор Юрий Михайлович Тракало принимает с распростертыми объятиями.
   По-моему, ему еще и скучновато в этом просторном и добротном, хотя и несколько запущенном кабинете. Впрочем, разве нельзя то же самое сказать почти о всякой редакции, рассвет которой пришелся на советские годы. Рыночные отношения оставили на них свои многочисленные отметины.
   С интересом озираюсь: грамоты в рамках, корабельный колокол, какие-то круглые приборы, которые не могу опознать, тоже, конечно же, корабельные. И ни много ни мало - “Экран творческого соревнования”, где заботливо вписано фломастером количество строк напротив фамилий сотрудников.
   Заметив, как я с неподдельным любопытством изучаю сей документ начала двадцать первого века, Юрий Тракало смеется:
   - Сейчас, наверное, в строках никто не считает?
   - Да, сейчас уж чаще в знаках.
   - А флот не быстро расстается с традициями…
 
   Библиотека газеты
   В пыльной библиотеке я старательно мусолю объемистые подшивки 80-х годов. И нигде не встречаю фамилии отца, зато в изобилии - имена его друзей и сослуживцев, многих из которых я знаю лично, разумеется, с детства. Рисунки Виктора Андреевича Ваганова, старейшего графика, работающего в газете более полувека, фотографирую - так, на память. Я уже подключила и библиотекаря, но отцовых публикаций так и не вижу. Решаюсь позвонить в Москву, хотя там сейчас пять утра. “В каком году ты начал публиковаться в “Боевой вахте”?” Заспанный голос: “Это еще зачем? Не помню…”
   А ведь именно за публикации в “Боевой вахте” отца перевели в Москву, в “Красную звезду”. Куда он не рвался. Предложение повторяли дважды, и принято оно было больше мамой, чем им. Во Владивостоке он был своим.
   Редактор раскладывал передо мной выпуск юбилейной брошюры с картой СССР, где красовались размашистые стрелки от Владивостока, знаменующие боевой путь издания, - Калининград, Североморск, Ленинград, Москва, и - Чукотка, Хабаровск, Советская Гавань; Камрань (это - Вьетнам). Под картой горделивое: “На этой карте России показаны города, края и области, в которые доставляется наша “Боевая вахта”. Так было с самого ее рождения. И так, надеемся, будет всегда!..”
 
   Мироточащая грамота
   Времени уже почти не оставалось, и я, с сожалением отложив подшивки, завершив разговоры, возвращаюсь к редактору - прощаться.
   В кабинете редактор и его заместитель - Виктор Иванович Щербина. Угощают чаем. Сушки, шоколад.
   - Где кто, - говорит Юрий Тракало, - распатронило, разнесло жизнью… Иных, как говорится, уж нет. Вот Александр Радушкевич умер. А Виталий Полуянов стал казачьим генералом…
   - Открывал нашу газету Аркадий Маркович Арнольдов, - редактор разворачивает ко мне его портрет, - батальонный комиссар. Руководил “Боевой вахтой” недолго, но это были 1936-37-е годы. Потом он жил в Москве, но уже умер, вероятно, остались дети… Вам бы разыскать их. Представляете, какой материал мог бы получиться!..
   - Да, - вяло говорю я.
   Мы беседуем обо всем подряд.
   - Сейчас все не так. На ремонтных заводах были рабочие династии, а сейчас в любом морском училище - все бы хорошо, но нет, понимаете, морской косточки. Конечно, при них есть храмы, где курсант может поставить свечку, помолиться, исполнить какой-то культовый обряд, будем так говорить… И везде показуха. Когда лет пять назад президент первый раз приехал сюда, по Океанскому проспекту выставили елки в кадках! Вы представляете, что это такое? В таежном городе - елки! В кадках. Вы знаете, что такое елки в кадках? Посадите елку в кадку! Что с ней произойдет? Правильно, погибнет…
   Незаметно разговор перекидывается на курьезы.
   - Купался один в таком месте - туда даже чайки не садятся, там мазут в пять сантиметров…
   Звонок: папа. “Ну, нашла что-нибудь?” - “Ты же мне не сказал, в каких годах искать”. - “С 83-го!” - “Уже нет времени…” - “А кто там? Щербина? Дай трубку…”
   Пока они разговаривают по телефону, звучит еще одна невероятная история:
   - В Николаевке недавно был случай: сидит мой приятель, чистит карабин на балконе. Видит, соседская бабка по воду пошла. Ну, пошла и пошла. Продолжает заниматься своим делом. Вскинул карабин - проверить оптику - глядь, бабулька ведра побросала и бежит, да так быстро, словно на олимпийских соревнованиях. Проследил - а за ней медведь гонится… Хорошо, карабин был в руках.
   - Выстрелил?
   - Уложил!
   - Да ладно… - мне совершенно не верится.
   А на прощание, еще раз обведя рукой кабинет, редактор показывает: “Грамота патриарха. Благословение. Мироточит. Смотрю раз - мокрое, другой раз - мокрое. Думал, вода. Нет. Мироточит, что ты будешь делать с ней! Бумажкой слегка вот закрыл…”
 
   24 мая 2006 г. Выступление в Университете Невельского
 
   Впервые увидела почти всю ту команду, которая участвует в автопробеге. В самом сочетании слов “Автопробег, посвященный Дням славянской письменности и культуры, святым равноапостольным Кириллу и Мефодию” - некий юмор.
   Смешение стилей, времен, эпох. Однако я надеюсь, что жизнь, сверкая лаковыми крыльями, не пронесется мимо меня. Многого ожидаю.
   Выступают Владимир Тыцких, Геннадий Несов, молодая поэтесса Татьяна Краюшкина, певица Ирина Невмержицкая, лучший, как сказано, бас Владивостока Игорь Волков, бард Виктор Костин поет под гитару, я читаю два стихотворения, Владимир Листровой развернул выставку живописи, заслуженный артист России Анатолий Калекин исполняет нечто бравурное. В парадном костюме, с наградными знаками, с аксельбантом, ладный, стройный мужчина, он произвел на меня поистине неизгладимое впечатление. Своими орденоносными усами и залихватской дирижерской манерой поведения - чего он только ни делал, чтобы зал начал волноваться в такт его лирическому маршу - хлопал в ладоши, отбивал ритм ногами, кричал: “Все вместе!..” Это было здорово, как будто ребенком присутствуешь на концерте.
 
   Штурвалы
 
   Накануне отъезда в большое путешествие по Дальнему Востоку - шутка сказать, от Владивостока до Хабаровска и обратно - решаю зайти в ГУМ, приобрести какие-нибудь сувениры. А то ведь потом не останется денег! Да и будет ли время, как знать.
   Владивостокский ГУМ производит впечатление печального магазина, расположенного где-нибудь в провинции: каменные полы, сиротливые рулоны ткани неясной расцветки и скучающие продавщицы, которые ради такой мелочи, как покупатель, не прерывают зевоту. В отделе оптики - китайские компасы и линзы, рядом - палехская игрушка, калининградский янтарь, гжель да оренбургские платки.
   - А есть что-нибудь такое? - спрашиваю, пошевелив для наглядности пальцами. - Что-нибудь местное? Что здесь производится?
   - Здесь? Производится? - продавщица глянула на меня с подозрением.
   И не очень уверенно проговорила:
   - Ну, штурвалы тут производятся… Не хотите - пару штурвалов?..
   - Что вы, зачем мне штурвалы! Тем более пара…
   - Так они же декоративные!..
 
   25 мая 2006 г. Уссурийск
 
   Рано утром автопробег стартовал. Под настоящий духовой оркестр, напутственные речи, белые платочки - только что не шляпки со слезами - с плаца Университета имени Невельского. Шло семь машин, все как на подбор “Тойоты”. Вообще-то в путь, затеянный ради дней славянской письменности и культуры, сподручней было бы отправляться на “Катюшах”. Памятуя об одной из двух вечных бед России. Или, в крайнем случае, на “Победах”.
   Около двух мы уже подъехали к библиотеке имени Горького в Уссурийске. Поблизости на прохожих взирал памятник Некрасову. Не знаю, пришлось бы двоим великим по нраву соседство. А впрочем, наверняка нашли бы общий язык.
 
   Нововладимировка
 
   Разместились в “Центре семейного и коллективного отдыха”. В рамах заклеенных окон сантиметра по два - мертвых божьих коровок, очень крупных. Бедняги, как они туда попали?
   С Ниной идем на разведку, срываем по лопуху и обмахиваемся от мошки. Одна влетела мне в глаз, и я в темных очках. Видно не очень. Тащу свой полуторакилограммовый фотоаппарат. Деревянные ставни, штакетник забора, китайские спутниковые тарелки.
   У калитки трое пацанов. Физиономии в серых яблоках. Жгут сено, сидят в дыму, спасаются от мошки.
   - Чего это вы фотографируете?
   - Красиво у вас тут! Только вот - мошка.
   - А вы откуда?
   - Из Москвы.
   - А что, у вас нет мошки?
   - У нас? Нет. У нас другое.
   - Ну да!.. Не надо.
   Выходит мама.
   - Ваши? - ненужный вопрос.
   - Мои. Сейчас-то пока за материну юбку держатся, а там подросли и фить-фирю.
   - Вечером у нас выступление, приходите. Пацанов приводите.
   Пришли. Умытенькие: лица светились в клубе.
 
   УЦ
 
   В колонии общего режима что-то рассогласовалось - то ли кого надо не предупредили, что “артисты приедут”, то ли просто так тянули. Около часа мы ждали, пока дадут добро.
   В кабинете “начальника по БИОР” (безопасной и оперативной работе) на стене портрет железного Феликса.
   - Как расшифровывается УЦ?
   - Знаете, я как-то никогда не задумывался…
   Четыре железных двери, которые открываются изнутри кабинки, где, как в пункте обмена валюты, сидит женщина. Правда, в форме. Она забирает и выдает документы и, если есть, ценности - сотовые телефоны, всякую мелочь.
   И наша небольшая группа идет под десятками, сотнями взглядов по чисто выметенной дорожке, обсаженной с обеих сторон деревцами, которые светло выкрашены известью. Заключенные смотрят по-разному - насмешливо, с любопытством, враждебно, еще с десятками других чувств. Эта недлинная дорога, которую мы проделали от входа к столовой, стала как путь в другой мир, неизвестный, по крайней мере, мне. Здесь действуют свои законы, и взаимоотношения выстраиваются свои.
   Нас все-таки ждали. Если бы концерт не был запланирован заранее, нас бы просто не пропустили. Над сценой - плакат с нарисованными тремя воздушными шариками и букетом салюта.
   Бодро начала концерт: рассказала об автопробеге, представила прибывших, отец Андрей благословил всех.
   Сергей Денисович, сопровождающий, отозвал:
   - У нас тут осужденный, - с ударением на “у”, - просит выступить…
   - Как зовут?..
   Вышла, как делают все конферансье, нарочито медленной и торжественной походкой на середину маленькой дощатой сцены, которая подгибалась подо мной, и раздельно, громко объявила:
   - Выступает. Андрей. Саркисов.
   Все захлопали в ладоши, заулыбались.
   - Гитару дадите? - уточнил певец у ступенек.
   - Конечно! Естественно! - заволновались ребята, протянули ему инструмент.
   Парень присел на стул и стал хлестать гитару, помогая ритму всем телом: дергалась голова, плечи, ноги сами пускались в пляс. Он был весь как резиновый, литой, не очень крупный, но ловкий хищный зверь - рысь или волк. Песня, выпетая приблатненным, ошансоненным тенорком, была о любви, которую непременно надо успеть сорвать с куста жизни, пока не опали плоды. Эта декламация, это требование было обращено, как к противнику, едва ли не к самому Господу Богу:
 
   Не греши, если не можешь,
   Ну а мне ты не мешай,
   Сам молись ты, если хочешь,
   Для меня ж свобода рай.
 
   Допел. Дал еще три коротких, хлестких пощечины гитаре. Встал. Наверное, надо было просто сказать “спасибо”. Но сказалось совсем другое, неожиданное:
   - Кто-то сказал, что свобода есть - свобода от греха. Такая свобода и есть рай. Разве нет?
   “Осужденный” усмехнулся, глянул искоса:
   - Это философский спор…
   Мы уходили. У самого выхода нас догнал какой-то парень:
   - Послушайте, кажется, это вы забыли.
   И протянул мои черные очки.
 
   Интернат для престарелых “Надежда”
 
   Аудитория - плохо слышащие старики. Больно видеть их худобу, впалые щеки, острые локти. Их путь сюда - у всех разный - в сущности, до невероятного обычный. Все работящие, заслуженные люди. У кого не осталось родной души, а кого предали дети. Хорошо, если подобрали - а если нет, то, обезножевшим, им некуда податься, они умирают в деревнях и городах от голода, от недостатка лекарств, тонут в ваннах, спотыкаются о порог и ломают ноги, гибнут, не в силах доползти до телефона, да и телефон-то - отключен за неуплату.
   А здесь они в какой-никакой заботе. Кто-то из них впал в детство, другие смотрят ясными и чистыми глазами, как в летнем парке смотрят старики, слава Богу, не оставшиеся без пригляда. Мужчина приобнял за плечи женщину:
   - Моя жена.
   Она с улыбкой стеснения скидывает руку.
   Перед ними трудно выступать. И трудно выбрать, что прочитать. Но им все равно, что слушать. Они рады просто вниманию. Не знаю, как друзья мои, - я выбилась из сил. А ведь это только второй день двухнедельной поездки.
 
   27 мая 2006 г. Спасское
 
   Это очень удобно. Детей, для которых питательно целительное бормотание, каким осеняют их родные старики, рассадить по детским домам. Стариков, забота о ком могла бы научить детей любви, запереть в дома престарелых…
   Из мальчиков вырастают мужья и отцы. Какие, если воспитаны так, что еще в юности по глупости да удали ломают свои неокрепшие судьбы? Тогда - зона. Их ограждают от общества железными дверями и забором с колючей проволокой…
   Мы ехали в Спасское, Игорь Аульбеков говорил:
   - Именно здесь я впервые видел, как вертолет делает мертвую петлю - МИ-24Б. Его еще называют “летающий танк”. Здесь был отряд вертолетчиков-афганцев.
   - А сейчас? - задаю глупый вопрос.
 
   Елена и Виктор Юдины
 
   В Гайвороне выступление не состоялось. Опоздали минут, вероятно, на сорок. “Время горячее - картошку надо садить”. И то верно.
   Идем к зоопарку. Не каждый район даже в богатом зверьем Приморье может похвастать, что в нем два зоолога-энтузиаста учинили зоопарк. Не назвать маленьким: здесь даже медведи.
   - А вот камышовый кот, - Виктор Юдин горделиво представляет одного из своих подопечных. - Коварный зверь. - Демонстрирует шрам на своей щеке. - Чуть глаз, разбойник, не вытащил.
   - А заживает после них долго как… - говорит Елена, его жена и соратница, - у меня тоже этих шрамов…
   В неволе родился тигренок. В раннем возрасте жил вместе с Юдиными в доме, потом был выселен в просторный вольер.
   Виктор Юдин выпустил в 1992 году научный труд “Волк Дальнего Востока России”, сейчас готовит книгу о тиграх…
   На сетчатом заборе висит пластиковая банка. Для пожертвований хвостатым.
   - Вот поверите, были у нас тут две женщины, к нам же постоянно ходят, все время, в зоопарк… - сбивчиво говорит Елена. И голос дрожит возмущением. - Идут эти две мимо банки и судачат. Мол, хозяева, глядишь, к вечеру на бутылку себе насобирают. А меня такая обида взяла! Злой, злой народ стал. Нет чтобы понять: мы сами этих зверей содержим, никакой ведь помощи ни от кого. Ну, не бизнесмены! Виктор стал было какие-то забавные фотографии печатать, календари со зверьем. Грозился продавать, но - дарит…
 
   Светлана Молчан
 
   Возвращаемся на стоянку - в Нововладимировку. “Центр”, в котором мы живем, - действительно, без преувеличения, центр культурной жизни Спасского района. Библиотекарь Светлана Молчан рассказывает:
   - Нашу библиотеку сформировали до 1974 года. Когда я пришла сюда на работу, работала на полставке. Сейчас к тому все идет, что вовсе закроют. Выписываем детский журнал “Миша” да “Сельскую новь”. Я пенсионер, тридцать лет проработала в библиотеке, пенсия 1053 рубля. В селе четыреста человек, детей человек шестьдесят. Школа - в ней учатся дети трех сел: Татьяновки, Нахимовки, Нововладимировки. Возят за шесть километров.
   Брожу между десятком стеллажей, на которых порой просто драгоценные книги - старинные, чуть ли не прижизненные издания Гоголя, Достоевского, Толстого. Замечательно составленная классическая библиотека, кое-что античное - Платон, Аристотель. Много книг, которые “вышли из употребления” - тех, которые остались не прочитанными людьми моего поколения - книги авторов второго и третьего ряда советского периода. Я, если случается такая книжка в руках, почему-то долго не могу ее закрыть. В них немало наива, нередко грустного пафоса, но и это повод для понимания чего-то… Кроме того, что нет-нет да и встретится автор самого что ни на есть первого плана. Скажем, Софья Федорченко - “Народ на войне”.
   Грустно и в библиотеке. Какую ни возьмешь с полки - пустые формуляры. Не берут люди, не читают. Господи, тогда, может, правильно, что их закрывают? Но в таком случае даже теоретической возможности не будет почитать Достоевского у жителя Нововладимировки, Татьяновки, Нахимовки.
   - Как живем-то? - переспрашивает Светлана Молчан. - Люди не работают, негде. Натуральное хозяйство, браконьерят. Вырубают лес со страшной силой. Молодежь? Разбегается. Свадеб нет, нынче все больше гражданские браки, так это называется… Можно ли было раньше представить такой брак в деревне? Да раньше-раньше… Раньше у нас был большой мебельный цех, полсела там работало, два года тому назад закрыли. Пчеловодческий совхоз пять лет назад закрыли…
   Входит охранник с работницей. Светлана шутливо окликает:
   - Кириллыч! Вот хотели вас поженить - эта холостая, тот бобыль… А то забыли, когда на свадьбе гуляли!..
 
   Лесозаводск
 
   Двое наших - Виктор Костин и Владимир Листровой - из Лесозаводска. Листровой - художник, но не из тех, которые, в согласии с общепринятыми штампами, живут в величайшей бедности и одиночестве. По счастью, в нем открылся дар и бизнесмена, и он учредил целую сеть художественных салонов в родном городе, чем немало изумил лесозаводчан.
   Один-то художественный салон - шутка сказать. А тут сеть целая. Неведомо кто покупает здесь кисти, краски и холсты, но дело живет. Впрочем, назвать его совсем уж процветающим тоже пока нельзя.
   Под стать Владимиру - его жена Наталья, работающая на местном телеканале. И здесь разговор о “раньше” и о “теперь”. Раньше тут было много чего, рассказывает Татьяна, и в голосе - нотки понятного сожаления:
   - Уссурийский деревообрабатывающий комбинат, Лесозаводский биохимический завод, мебельный комбинат, швейная фабрика “Уссури”. Но и теперь живем, чего помирать-то…
   На наш вечер в ДК народу пришло немного, чтоб не сказать - почти не пришло. Настоятель здешнего новостроящегося и единственного в Лесозаводске храма отец Никита посокрушался: “Все ведь мы, к сожалению, мало знаем, кто такие были Кирилл и Мефодий, и часто даже не стремимся узнать”. И, вздохнув, добавил:
   - Мне лично рассказывал экскурсовод, что самый частый вопрос в музее - почему Мадонну всегда изображают с мальчиком, а не с девочкой…
   А что - Кирилл и Мефодий? Мне уже вполне понятно, что были они настоящие приморцы. Должно быть, вот такие же, как эти озаренные внутренним светом люди. Настойчивые, даже настырные.
   Кириллица не устаревает уже много веков. Со времен своего начала она живет, меняется, в чем-то сделалась проще, но зато как углубилась, обросла смыслами. Пусть не без патетики, но ею написано столько прекрасного, величественного, ухватывающего самую суть. Спасибо Кириллу с Мефодием (а имена-то какие!), что русский язык прочно - в числе первых языков мира, и один из самых выносливых, гибких, насыщенных.
   И кто там насчет перейти на латиницу? Кто хочет - идите. А мы уж как-нибудь…
 
   Детский дом “Жемчужинка”
 
   На ступенях - воспитательницы, принаряженные, торжественные. С нитками бус на шеях, в парадных костюмах.
   Встречали хлебом-солью. Дети в актовом зале, он же, по-видимому, спортивный и музыкальный - ребята очень разных возрастов, от подростков до тех, кто едва научился говорить.
   Игорь Ефременко спел песенки про жука, про собаку. Сережа Кузнецов, сын Виктора Костина, сыграл на аккордеоне, Владимир Тыцких читал стихи про всех морских зверей, каких только смогли вспомнить дети. Включая ежа.
   И дальше началось то, ради чего мы, по-видимому, и приехали сюда: праздничный концерт для нас, очень важных гостей.
   Самые маленькие прилежно спели веселое, мальчики постарше, как ни удивительно - “Орленок, орленок, взлети выше солнца”. Если бы я не слышала своими ушами, то засомневалась, возможно ли исполнение этой замечательной песни в 2006 году. Хотя почему, собственно, нет?
   Игорь Аульбеков сказал про себя, ни к кому в особенности не обращаясь: “Песня нашего детства”.
   Про себя я могу сказать то же, хотя между мной и Игорем разница лет, наверное, в пятнадцать. И ведь эти - детдомовские - дети тоже так скажут когда-нибудь, если услышат “Орленка” в чьем-то еще исполнении.
   Мальчики в матросках напомнили мне моего маленького брата, который пел: “Бескозырка белая, в полоску воротник, пионеры смелые спросили напрямик…”
   Танцевали парный танец. С очень серьезными лицами. Вообще у детей в детдоме взрослые глаза. И думаю, они на всю жизнь избавлены от того, что мы именуем инфантильностью - капризного сознания некой собственной исключительности и значимости для окружающего мира.
   Оглядываюсь на аудиторию - у взрослого бородатого мужика навернулись слезы.
 
   Не может же так продолжаться…
 
   Мы прощались с Лесозаводском на смотровой площадке. Серая, пока не облицованная громада храма на взгорке, широкая спокойная Уссури. Мост. Мемориал воинам, землякам-приморцам - памятник один из первых, если не самый первый в Приморье, в честь воинов-афганцев. Не хотела говорить, но вместо вечного огня в центре погасшей пятиконечной красной звезды - окурки.
   Владимир Тыцких вдруг произнес с досадой:
   - Не может же это все так и быть. Должно же чем-нибудь кончиться…
 
   30 мая 2006 г. Рождественка
 
   Школа в селе Рождественка Дальнереченского района встречала нас линейкой - собственно, выпускникам выдавали аттестаты.
   В небольшой толпе идет обсуждение прибывших гостей. Бабушка в белой косынке говорит бабушке в голубой:
   - Вон какой у них поп бравый. А у нас и не поп, а илерей какой-то. И не выговоришь. Я Виталика крестила - илерей написано…
   Выпускники-подростки были больше похожи на юных студиозусов всяческих колледжей и профессиональных училищ. И слегка на солдат: высокие, с тонкими шеями из широких воротников костюмов. Галчата. Пара парней - с прическами, обессмерченными Романом Сенчиным в одной из его повестей: стриженые головы и челка.
   Девочки с косичками и бантами.
 
   Лучегорск
 
   В Лучегорске мы должны были остановиться в гостевом доме при новом храме, но здание не успели сдать к сроку, там вовсю еще шли работы, и мы разместились в студенческом общежитии.
   Тараканы, таракашки, тараканищи… Отсутствие не только штор, но и карнизов. Общая беспросветица. Если будущих молодых специалистов помещают сюда лет на пяток, чего от них потом можно ждать? Какого прорыва в будущее?..
   Отец Сергий Сенник, настоятель храма в честь иконы Божьей Матери Скоропослушница, прочитал канон святым равноапостольным Кириллу и Мефодию.
   Выступление в поэтическом клубе с наименованием “Ласточка”, так называется здешний источник минеральный воды. Руководитель поэтического клуба - Лариса Белякова. Не так давно она начала труд о местных старообрядческих поселениях. Александр Давыдов, архитектор и скульптор, читает стихотворение, посвященное Джузеппе Верди, а потом посвященное Эдите Пьехе. Он один из авторов мемориала героям Даманского в Лучегорске.
   Всех потряс Владимир Моцак, другой местный автор. В его поэтической книжке есть строчка: “Цвети, здоровый организм”. А также: “девичий контингент”.
   Но это все же не дотягивает до вечных строк из стихотворения “Тиранозавру N 52”, которое мне как-то благоговейно продемонстрировали в одном из московских журналов: “Я прочь пошел от вас, крокодилица, / Роняя с шумом слезы на Арбат”.
   Вспомнилась и другая смелая поэтическая метафора: “Вышли из лесу сосны, как березки в косынках”…
   И все же мне кажется, что такая бесхитростность порой несет в себе нечто большее, чем иной, самый что ни на есть полированный профессионализм.
 
   31 мая 2006 г. Речки
 
   В Хабаровск мы едем вдвоем с Тыцких. Основная группа остается работать в Федосьевке, а потом возвращается в Лесозаводск.
   По дороге я записываю названия речек. На этом участке пути они особенно поэтичны: Щеголиха, Каменушка, Щебенчиха, Падь Вторая, ручей Дощатый, затем - Вторая Щебенчиха, Роскошь, Китайка, Аван, а потом Аванчик…
   Но интереснее всего, разумеется, Первая Седьмая речка, за которой следует Вторая Седьмая, а дальше, еще через полдюжины рек, и Третья Седьмая.
   Где четыре следующие Седьмые, и почему они все-таки именно Седьмые, осталось дремучей тайной. Вот народ мой, языкотворец и нарицатель!..
   - Красиво тут. Какая тайга…
   - Да. Только тайгу эту мы ныне переводим на китайские палочки. Китайцы начали было производить пластмассовые, своего леса не хватало на полтора миллиарда ртов, а теперь вот по всему Дальнему Востоку лущат. Правда, пока больше из осины, это дерево не такое ценное. Но сейчас и осину не грех поберечь: строевой-то вырубили уже…