Спенсер Лавейл. Прошлые обиды

   - Я никогда перед ним не извинюсь. Никогда.
   Она убрала руку с его плеча и вздохнула. Затем снова положила ее, теплую и мягкую, на его голую кожу.
   - Рэнди, он так тебя любит.
   Рэнди ничего не сказал, его глаза снова наполнились проклятыми слезами.
   - Я знаю, ты не веришь, но это действительно так. И веришь ты или нет, но и ты любишь его. Поэтому ты так стремишься причинить ему боль.
   Она помолчала. Он тоже молчал.
   - Вам нужно поговорить как-нибудь... действительно поговорить, без крика и злобы. Рэнди, не откладывай этот разговор слишком далеко. Не надо, дорогой.
   Бесс поцеловала его в плечо и тихо ушла.
   Рэнди остался в своей комнате без окон, смахивая с глаз слезы. Он дотронулся до серебряной кнопки на своем плейере и отпустил руку. Представил себе, что он идет в дом отца, стучит в дверь и просто бросается в его объятия, обнимая так крепко, что у того трещат кости. Но как это можно сделать, когда тебе причинили такую боль?
   На плейере была пленка, с которой он репетировал. Он встал на колено и заменил ее на рок-группу "Майкл энд Микэнике", быстро нашел ту песню, которую хотел послушать. Вперед, назад, снова вперед, а вот и пауза для оркестра между песнями. Он надел наушники, сел около барабанов, держа обе палочки в одной руке, ленясь ударить ими.
   Начались слова:
   Каждое поколение обвиняет предыдущее.
   Эту песню написал кто-то после смерти своего отца. "При жизни". Горестная, щемящая песня.
   И все их сокрушенные надежды собрались у твоей двери...
   Я знаю, что я пленник того, что было дорого моему отцу.
   Я знаю, что я заложник всех его надежд и страхов.
   Я бы хотел, чтобы мог сказать это ему
   При его жизни
   Рэнди сидел и слушал этот жалобный призыв сына, который опоздал помириться с отцом. Он сидел с закрытыми глазами, палочки забыты в руке, из глаз по-прежнему текли слезы.
   ***
   В этот вечер ансамбль играл в клубе "Зеленый свет". Рэнди был необычно спокоен, пока они усаживались. Он не обращал внимания на какофонию звуков, пока другие настраивали свои инструменты. Перед началом всегда возникали какие-то вопросы.
   Когда свет был установлен, инструменты настроены, включен микрофон, ребята поставили гитары в стойки и пошли в бар. Все, кроме Пайка Ватсоиа, который остановился возле Рэнди, сидевшего у барабанов.
   - Эй, Рэнди, ты что-то грустишь сегодня.
   - Я буду в порядке, когда начнем играть.
   - Что-то не получается? Ничего, со временем получится.
   - Да нет, не то.
   - Проблемы с девушкой?
   - Какой девушкой?
   - Тогда что-то дома?
   - Да, можно, наверное, и так сказать.
   - А-а... черт...
   Пайк задумался, положив руки на свои костлявые бедра. Затем улыбнулся:
   - Тебе что-то нужно, чтобы дух поднять?
   - У меня есть.
   - Что, та дрянь, которую ты куришь? Тут требуется кое-что получше.
   Рэнди встал, чтобы идти в бар:
   - Я этим не балуюсь, дружище.
   - Как знаешь, мое дело - предложить, - засопел Пайк. - Эти палочки временами становятся слишком тяжелыми.
   Рэнди выпил два пива, выкурил порцию марихуаны до того, как они начали выступление, но сегодня эта комбинация лишь утомила его и привела в полусонное состояние. Они играли для неугомонной публики, которая все время срывалась танцевать. После второго выступления он покурил еще, но марихуана в этот раз на него вовсе не действовала. Даже музыка сегодня не подняла Рэнди настроение. Палочки действительно казались очень тяжелыми. Во время третьего перерыва он пошел в мужской туалет, нашел там Пайка, который в одиночестве нюхал кокаин из крошечной пудреницы с помощью свернутого в трубочку доллара.
   - Ты должен это попробовать, - усмехнулся Пайк. - Это снимет то, что тебя грызет.
   - Ты думаешь?
   Рэнди смотрел, как Пайк намочил палец, макнул его в пудреницу и втер порошок в десны.
   - Сколько стоит?
   - Ладно, в первый раз я угощаю. - Пайк протянул ему крошечный целлофановый пакетик с белым порошком.
   Рэнди смотрел на него, испытывая искушение попробовать, чтобы не просто выбраться из своей депрессии, но сделать так назло матери и отцу. Пайк завлекательно помахивал пакетиком:
   - Давай, попробуй.
   Рэнди уже хотел протянуть за ним руку, как в туалет вошли, разговаривая, двое мужчин, и Пайк быстро спрятал пакет и пудреницу себе в карман.
   ***
   После того как Рэнди застал их в постели, Майкл перестал звонить Бесс. Она тоже не звонила, хотя страшно по нему скучала. Лето было в самом разгаре: в Стилуотере это был сезон любовных пар. Они сюда приезжали сотнями: подростки из Миннеаполиса и Сент-Пола, носившиеся по городу на своих спортивных машинах; свои городские ребята, толпящиеся вечерами по пятницам на причале; студенты на каникулах, танцующие под магнитофоны; яхтсмены, приехавшие на уик-энд, от их освещенных яхт по воде разбегались цветные блики; туристы, заскочившие на один вечер, гуляли по берегу, взявшись за руки.
   Вечерами волейбольное поле перед "Фрахт-хауз" представляло собой клубок загорелых молодых рук и ног. Веранды ресторанов на берегу реки были переполнены. Старый подъемный мост то и дело блокировал движение транспорта: его поднимали, чтобы дать возможность проплыть пароходам. Антикварные магазины делали рекордные выручки. Тележка, с которой продавали кукурузные хлопья, источала соблазнительный запах. Полосатый носок, повешенный на флагштоке перед буковой аллеей, приветственно помахивал машинам, въезжающим в город.
   В один из жарких дней Бесс пригласили на вечеринку у бассейна к Барб и Дону. Она купила новый купальник, ожидая, что там будет Майкл. Его не было. Его пригласили, но, узнав, что придет Бесс, он отклонил приглашение.
   Некий Алан Петровский, который представился как владелец конного ранчо, назойливо ухаживал за ней и так ей осточертел, что она готова была столкнуть его в бассейн прямо в ковбойских сапогах и прочем обмундировании.
   Дон и Барб заметили, что происходит, и поспешили ей на помощь. Дон, дружески полуобняв ее, просто спросил:
   - Как ты?
   - Очень одиноко, я совершенно запуталась.
   Барб поймала ее за руку и сказала:
   - Давай поднимемся на минуту в спальню. Там нас никто не побеспокоит.
   В спальню, зеленую и прохладную, со спущенными шторами, почти не проникал гомон вечеринки. Барб спросила:
   - Как дела с Майклом?
   Бесс разрыдалась.
   Она не выдержала и в начале августа позвонила ему под предлогом того, что видела в Миннеаполисе скульптуру, которая будет хорошо смотреться в его квартире.
   Он был резок, почти груб, уклонился от личных вопросов и даже не поблагодарил ее за рекомендацию.
   Бесс попыталась забыться в работе, но это мало помогало. Она попросила Рэнди взять ее на концерт, но он отказался: по его мнению, это была не ее музыка. Она пошла на вечер, который сестры Марка устроили в честь Лизы. Но это лишь напомнило ей, что она скоро будет бабушкой и ее старость пройдет в одиночестве. Звонил Кейт, говорил, что скучает по ней, предлагал встретиться, но она отказалась, ощутив при этом явную неприязнь к прежнему.
   Жизнь ее протекала скучно и однообразно, а вокруг все, казалось, брали от жизни все, что можно веселясь как никогда. Ей понравился батик с изображением птицы, который потрясно бы выглядел в столовой Майкла, но сна не позвонила ему, страшась, что он снова будет говорить с ней так, как если бы она написала на его ботинки. А еще хуже, если она не выдержит и сама предложит ему провести вместе вечер.
   Что касается секса - черт бы его побрал! Бесс казалось, что с учетом надвигающегося перехода в состояние бабушки, она будет свободна от мыслей о нем. Не тут-то было. Она думала о теле Майкла так же часто, как и о нем самом. Бесс полностью отдавала себе отчет в том, что она отказалась возобновить отношения с Кейтом лишь потому, что просто не могла сравнить его с Майклом. Но если уж сравнивать, то Кейт был пустырем, а Майкл - цветущим садом. Хотя вряд ли стоило сорокалетней женщине делать из себя дуру, прельстившуюся спелыми, фруктами. Как она сказала ему в ту ночь, они уже были не подростки. И тем не менее, вопреки всем разумным рассуждениям, она очень по нему тосковала.
   Девятого августа Бесс исполнился сорок один год. Рэнди об этом даже не вспомнил и карточки поздравительной ей не оставил, уехав на три дня со своим оркестром в Южную Дакоту. Лиза позвонила, пожелала ей счастливого дня рождения и сообщила, что кое-что для нее заказала, но подарок прибудет только в конце недели, тогда они и увидятся. Стелла уехала с тремя своими подругами на две недели в Сан-Хуан и прислала ей поздравительную карточку: "Я бы хотела, чтобы ты была здесь".
   День рождения пришелся на четверг. Вся вторая половина дня у нее была занята визитами к заказчикам, но она примчалась в магазин, перед тем как Хидер его закрыла, чтобы спросить, не звонил ли кто.
   - Было четыре звонка, - ответила Хидер.
   И ни одного от Майкла. Бесс забралась на свой чердачок, убеждая себя, что у нее нет никакого права быть разочарованной. Она сама отвечает за свое счастье, делать ее счастливой не входит в обязанности других. И тем не менее... эти дни рождения...
   Она вспомнила некоторые из них, когда еще была замужем за Майклом. Как-то в день ее рождения они отправились в путешествие по порогам по Эппл-Ривер, и он вытащил торт, который был привязан между ними, в то время как они крутились в потоке воды, обдирая задницы и колени о скалы и наслаждаясь каждой минутой.
   В год, когда ей исполнилось тридцать, он устроил вечер-сюрприз в доме Барб и Дона. Она дулась всю дорогу туда, считая, что они едут на день рождения Рэйми, дочери друзей, которой исполнялось четыре года.
   Еще один день рождения - она уже не помнила который. Тридцать два года? Тридцать три? Тогда Майкл подарил ей очень красивый браслет. Он вытащил его из кармана жилета по дороге на обед, так, как это делают в кино богатые люди: черная бархатная коробочка, простая золотая цепочка. Она хранит его до сих пор.
   Сегодня браслетов не будет. Как и черных бархатных коробочек, поздравительных карточек в почтовом ящике. Не с кем плыть по реке или пойти обедать в ресторан, некому удивить ее шарами и сюрпризами.
   По дороге домой Бесс купила цыплят, от которых прибавляют в весе, картофель, соус, пакет кукурузы - словом, все, от чего толстеют, и еще лимонные пирожные, дающие тот же эффект. Она съела их на веранде, наблюдая за речными пароходиками, ей хотелось бы плыть на каком-то из них.
   Дни рождения... о, эти дни рождения.
   "Если есть день, когда одинокий человек чувствует себя еще более одиноким, когда забытый и заброшенный чувствует себя еще более забытым, то это именно день рождения", - думала Бесс. Надвигались сумерки, она вышла во двор и на какое-то время отвлеклась, выдергивая сорняки на огороженных камнями клумбах. Когда-то она ими занималась, но, поступив в колледж, забросила. Скоро это занятие ей осточертело, она сломала ноготь и ушла в дом. Долго лежала в ванне, наложив на лицо маску. Смыв ее, она внимательно рассмотрела свою кожу.
   - Сорок один. Господи. Кожа уже становится как у тетушки - старой девы.
   Сорок один - ни подарков, ни звонков.
   В уголках глаз появляются все новые морщинки. Обозначился намек на второй подбородок, он возникает, если она забывает высоко держать голову.
   В одиннадцать вечера она выключила телевизор и лампу в спальне и лежала с открытыми окнами, слушая стрекот цикад, шелест ночных бабочек, ударяющихся о подоконник, вдыхая аромат влажного ночного воздуха, доносящийся со двора, вспоминая, как ей было шестнадцать лет и она вместе с другими ребятами отправлялась в кинотеатр на открытом воздухе, где можно было даже не вылезать из машины. Тогда в компании недостатка не было.
   В дом напротив приехали соседи, Элейн и Крейг Мейсон, которые были женаты, наверное, лет сорок. Послышался звук захлопывающейся машинной дверцы, тихий разговор. Закрылась их тяжелая металлическая дверь, и снова все стихло. Бесс взбила подушки, понимая, что не заснет долго, откинулась на них с открытыми глазами, сосредоточив внимание на игре теней на стене, отбрасываемых фонарем во дворе через листву клена.
   Когда зазвонил телефон, она вскочила так, как будто через нее пропустили электрический ток. Красные цифры на электронных часах показывали 11.07. Она схватила в темноте трубку, молясь: "Пусть это будет Майкл".
   - Привет, Бесс, - сказал он.
   От звука его голоса глазам стало больно.
   - Привет.
   Она вновь легла, касаясь трубки второй рукой, как будто это был его подбородок.
   Цикады на улице продолжали трещать, в телефонной же трубке воцарилась тишина. Она понимала: это означает, что он недоволен собой за то, что не выдержал и позвонил после того, как клялся не делать этого.
   - Сегодня день твоего рождения?
   - Да.
   Она прикрыла глаза, чтобы им было не так больно.
   - Тогда поздравляю.
   - Спасибо.
   Они так долго молчали, что у нее начало болеть горло. Цикады продолжали свой стрекот.
   Наконец Майкл спросил:
   - Как-то его отмечала?
   - Нет.
   - С ребятами?
   - Нет.
   - И Лиза не приезжала?
   - Нет. Она сказала, что мы скоро увидимся, наверное в конце недели. А Рэнди нет дома, он играет в Южной Дакоте.
   - Черт бы побрал этих детей. Они должны были бы что-то для тебя придумать.
   Она высморкалась в простыню и постаралась, чтобы ее голос звучал нормально:
   - Да ну. Ерунда. Просто один из дней рождения. Будут и другие.
   "Пожалуйста, приезжай. Майкл. Приезжай и обними меня".
   - Да, в общем-то так. Но все равно они должны были что-то сделать.
   И вновь тишина льется в телефонную трубку. Она думала: звонит ли он из спальни, во что он одет, горит ли свет.
   Представила себе, что он лежит раздетый, в темной комнате на застеленной кровати, подняв одно колено. Двери балкона открыты.
   - Я... ну... у меня решился вопрос с этим зданием на Виктория и Гранд.
   Ей казалось, что она видит, как он рассматривает свои ногти и собирает простыню горкой.
   - Скоро начнется строительство.
   - Здорово. - Она изобразила радость. - Это... Это здорово.
   "Почему мы в разных спальнях, Майкл?"
   Если она не придумает сейчас что-то веселенькое, он повесит трубку. Она уставилась на тень на противоположной стене и мучительно искала, что бы такое сказать.
   - Мама поехала в Сан-Хуан.
   - Сан-Хуан... это хорошо.
   И после паузы:
   - Значит, она к тебе сегодня тоже не заглядывала...
   - Нет, но прислала поздравительную открытку. Она здорово проводит время с друзьями.
   - Ей всегда это удавалось.
   Бесс повернулась на бок, прижимая трубку к подушке, обмотав телефонный шнур вокруг указательного пальца. Ее грудь разрывалась от тоски. Господи, как он ей нужен!
   - Бесс, ты тут?
   - Да.
   - Ладно. Слушай... - Он прокашлялся. - Я считал, что должен позвонить. Ну, ты понимаешь, сила привычки.
   Он засмеялся. О, какой грустный смех!
   - Я думал о тебе.
   - Я тоже думала о тебе.
   Он молчал, и она знала, что он ждет, чтобы она сказала: "Я хочу тебя видеть, приезжай". Но слова застряли у нее в горле, потому что она боялась, что она хочет видеть его лишь в своей постели, и оттого, что ей так одиноко в день ее рождения, что ей сорок один и она боится провести остаток жизни в одиночестве. А если он приедет и они займутся любовью, это будет означать, что она использует его, а хорошие, порядочные женщины не должны поступать так по отношению к мужчинам, даже своим бывшим мужьям. И что она скажет, если он опять после этого попросит ее выйти за него замуж?
   - Да... уже поздно. Мне нужно идти.
   - Мне тоже.
   Она закрыла лицо рукой, зажмурила глаза и закусила губы, чтобы рыдания не вырвались наружу. Телефон тяжелой глыбой лежал между ухом и подушкой.
   - Ладно, пока, Бесс.
   - Пока, Майкл... Майкл, подожди!
   Она приподнялась на одном локте, слезы наконец хлынули рекой. Но он уже повесил трубку. И ее рыдания слышали лишь цикады.
   Глава 17
   Лиза позвонила в "Синий ирис" шестнадцатого августа в одиннадцать утра и сказала, что роды начались. Воды не отошли, но у нее схватки, и она позвонила врачу. Нет необходимости Бесс приезжать сейчас, она позвонит, когда нужно.
   Бесс отменила все встречи и стояла в магазине около телефона.
   Хидер сказала:
   - Поневоле вспоминаешь дни, когда рожала сама, правда?
   - Да, - ответила Бесс. - Я рожала Лизу тринадцать часов, а Рэнди появился через пять. О, я должна позвонить ему и сообщить новость!
   Она посмотрела на часы и подняла телефонную трубку. Их отношения усложнились после того, как она ударила его тогда. Она пыталась с ним говорить, но он лишь мычал в ответ. Она старалась, он - нет.
   Рэнди ответил на третий звонок.
   - Рэнди, я так рада, что ты еще дома. Я хотела, чтобы ты знал, что у Лизы начались роды. Она пока еще дома, но похоже, что это действительно начало.
   - Да? Что ж, пожелай ей удачи.
   - А ты сам не можешь это сделать?
   - Оркестр в час дня уезжает в Бемиджи.
   - Бемиджи... - повторила она обескураженно.
   - Это не край света, мама.
   - Да нет, конечно, но мне не нравится, что тебе приходится столько разъезжать.
   - Это всего лишь пять часов.
   - Ну, будь осторожен, дорогой, и обязательно поспи перед обратной дорогой.
   - Хорошо.
   - И не пей, садясь за руль.
   - Да брось, ма...
   - Я беспокоюсь о тебе.
   - Беспокойся о себе. Я уже большой мальчик.
   - Когда вернешься?
   - Завтра утром. Мы играем завтра вечером в Уайт-Бер-Лэйке.
   - Я оставлю записку дома, если ребенок родится. Если нет, позвони в магазин.
   - Хорошо, мама, мне пора идти.
   - Иди, но, послушай... я люблю тебя.
   Он молчал слишком долго, прежде чем сказать: "Да, я тоже", как будто ему было слишком трудно произнести эти слова.
   Повесив трубку, Бесс почувствовала себя совсем одинокой Она продолжала стоять, положив руку на телефон, смотрела в окно и чувствовала, что как мать она не состоялась Ей стали понятны чувства Майкла все эти годы, и она сама не знала теперь, как преодолеть пропасть между собой и Рэнди.
   - Что-то не так? - спросила Хидер. Она обметала пыль с полок и стеклянных фигурок, двигаясь вдоль западной стены.
   - О! - Бесс глубоко вздохнула. - Не знаю.
   Через некоторое время она повернулась к Хидер и спросила:
   - Среди твоих детей есть ребенок, которого труднее любить, чем других? Или это только у меня так? Я чувствую себя временами такой виноватой, но клянусь, мой младший сам держится отчужденно.
   - Нет, это не только у тебя. У меня есть такой же ребенок. Моя средняя, Ким. Она не любит, когда ее обнимают, я уж не говорю, целуют. После того как ей исполнилось тринадцать, она отказывается делать что-либо вместе с нами. Игнорирует День матери и День отца, критикует программы радио, которые слушаю я, ей не нравится, как я вожу машину, она не любит фильмы, которые я люблю, одежду, которую я ношу. Приходит домой, только когда ей что-нибудь нужно. Иногда становится трудно любить такого ребенка.
   - Как ты думаешь, они это перерастут?
   Хидер поставила миску на полку и сказала:
   - О, я надеюсь. Что-нибудь не так между тобой и Рэнди?
   Бесс недоверчиво поглядела на Хидер:
   - Сказать правду?
   Хидер продолжала свое занятие.
   - Он застал меня в постели с его отцом.
   Хидер начала смеяться, сначала еле слышно, а потом на весь магазин. Когда смех прекратился, она подняла веничек для пыли над головой и стала его раскручивать:
   - Ура!
   Бесс слегка покраснела.
   - Вся пыль летит обратно.
   - А, плевать. Уволь меня.
   Хидер вновь занялась вытиранием, улыбаясь.
   - Я так и думала, что между вами что-то происходит серьезное. Я понимала, что ты занимаешься с ним не только бизнесом. Что касается меня, то я рада.
   - Не радуйся, пожалуйста. Потому что от этого одни только проблемы. Рэнди всегда очень горько воспринимал наш развод, и он наконец высказал все отцу. Тут вмешалась я, и все вообще вышло из-под контроля. Я дала Рэнди пощечину, и с тех пор он сторонится меня. О, я просто в отчаянии, Хидер. Иногда роль матери мне ненавистна.
   - У нас у всех так, временами.
   - Что я сделала не правильно? Я любила его всю жизнь. Я говорила ему об этом, я целовала и обнимала его. Я посещала все родительские собрания. Я делала все, чему учили книги, но в какой-то момент я упустила его. И он уходит все дальше и дальше. Я знаю, что он пьет, курит марихуану, но никак не поймаю его, чтобы остановить.
   Хидер оставила свой веничек, обошла прилавок, ласково обняла Бесс:
   - Не всегда мы делаем что-то не так. Иногда и они виноваты. А нам остается лишь ждать, пока они перерастут и доверятся нам или дойдут до предела.
   - Рэнди так любит свою музыку. Он так мечтал играть с оркестром, но я боюсь за него. Такой образ жизни может погубить его.
   - Ты не можешь выбирать за него, Бесс. Больше уже не можешь.
   - Я знаю. - Бесс на секунду прижалась к Хидер теснее. - Я знаю.
   Когда она отстранилась, глаза ее блестели.
   - Спасибо. Ты настоящий друг.
   - Я мать, как и ты, и тоже лезла вон из кожи, но... - Хидер подняла и опустила ладони. - Все, что мы можем сделать, это любить их и надеяться на лучшее.
   ***
   Было трудно сосредоточиться на работе, зная, что Лиза рожает, Бесс так и не смогла закончить кое-какие эскизы и занялась обслуживанием клиентов, потом прикрепила ярлыки к новой партии белья и повесила его для обозрения на старомодные деревянные брусья. Вышла на улицу, полила герани в ящиках под окном, распаковала новые обои. Каждые пять минут смотрела на часы.
   Марк позвонил около трех:
   - Мы в больнице. Вы можете сейчас приехать?
   Бесс еле успела сказать "до свидания", схватила сумку и побежала.
   Больница была милях в двух от магазина. Вверх по Миртл-стрит к холму и затем к югу на Грили-стрит, на возвышенность, с которой было видно озеро Лили. Другие больницы были ближе к дому Лизы и Марка, но ее беременность подтвердил врач, которого Бесс знала всю жизнь, и Лиза предпочла, чтобы рядом с ней были знакомые люди. Бесс тоже почувствовала большую уверенность, подходя к больнице, в которой родились Лиза и Рэнди, где лечили Лизину сломанную руку, где ее дети получали медицинскую карту для школы, где им давали бесконечные полоскания для горла, где в историях болезней, которые до сих пор хранились в металлических ящиках, фиксировался их вес и рост. Здесь вся семья последний раз видела дедушку Дорнера.
   Родильное отделение было совсем новым. Пахло клеем и краской. Вестибюль, освещенный спокойным светом, вел к посту дежурной сестры.
   - Я мама Лизы Пэдгетт, - обратилась Бесс к дежурной сестре.
   Молодая женщина проводила ее в родильную комнату. Там были Лиза, Марк и улыбающаяся медсестра, к халату которой была прикреплена пластинка с именем "Джейн Мире". Лиза лежала на кровати в мятом халатике, а Джейн приспосабливала какую-то белую трубку к ее животу. Она взяла два сенсора, прикрепила к трубке, ласково похлопала их и сказала: "Ну вот". Сенсоры были соединены с аппаратом возле кровати.
   Лиза увидела Бесс:
   - Привет, мама.
   Бесс подошла к Лизе, наклонилась и поцеловала ее:
   - Привет, дорогая. Привет, Марк. Как дела?
   - Неплохо. Привязали меня к этой машине, чтобы мы были в курсе, если ребенок передумает или что-то вроде этого.
   Повернувшись к сестре, она сказала:
   - Это моя мама, Бесс... - И пояснила матери:
   - А это та дама, которая должна провести меня через семь кругов ада.
   Мисс Мире засмеялась:
   - О, я надеюсь, что мне не придется этого делать. Не думаю, чтобы все было настолько плохо. Посмотри сюда...
   Сестра положила руку на аппарат, где светились оранжевые световые цифры рядом с крошечным оранжевым сердцем, которое вспыхивало ритмично, со звуком, напоминавшим шипение заезженной пластинки.
   - Это монитор. Слышно биение сердца ребенка.
   Все взоры сосредоточились на бьющемся сердце, а из монитора стала змеей выползать белая лента с цифрами.
   - А это, - мисс Мире указала на зеленую цифру рядом с оранжевой, - это твои схватки, Лиза. Марк, твоя задача следить за ними. Между схватками появляется цифра "13" или "14". Как только ты увидишь, что она растет, ты должен напомнить Лизе, чтобы она глубже дышала. Схватка достигает своего пика примерно за тридцать секунд, через сорок пять прекращается. Все длится около минуты. Поверь мне, Марк, ты будешь часто знать о том, что начинается схватка, еще до ее начала.
   Мисс Мире едва успела закончить, как Марк сказал:
   - Поднимается.
   Он пододвинулся ближе к Лизе, не отрывая глаз от монитора. Лиза напряглась, и он напомнил ей:
   - Расслабься. Помнишь - три выдоха, один вдох. Выдох, выдох, выдох, вдох... выдох, выдох, выдох... вдох... Пятнадцать секунд... тридцать... держись, дорогая, сорок пять, схватка почти кончилась... ты молодец.
   Бесс беспомощно стояла рядом, чувствуя, как у нее самой все сжимается внутри. Марк же оставался бастионом спокойствия. Он наклонился над Лизой. Убрал ей волосы со лба, улыбнулся ей в глаза, что-то прошептал. Лиза кивнула и закрыла глаза.
   Бесс посмотрела на часы: 3.19.
   Следующая схватка началась через пятнадцать минут, к этому времени подоспела и мать Марка. Она поздоровалась со всеми, Марку быстро пожала руку.
   - Отец придет? - спросил Марк.
   - Он на работе. Я оставила ему записку на кухонном столе. Привет, Лиза, привет, дорогая. Сегодня твоя талия вернется к норме. Держу пари, что ты счастлива.
   Она поцеловала Лизу в щеку и сказала:
   - Я думаю, родится мальчик. Не знаю почему, но мне так кажется.
   - Ну, тогда у него будут проблемы. Мы не придумали ему имени, а девочку назовем Натали.
   Новая схватка. Бесс было тяжело видеть, как страдает Лиза. Ее девочка. Ее драгоценный первенец, Лиза, которая, когда ей было пять, шесть, семь лет, по-матерински опекала своего младшего брата. Так, как это обычно делают маленькие девочки: держала за руку, когда они вместе переходили дорогу; приподнимала его к фонтанчику для воды; успокаивала, когда он падал и разбивал коленки. И вот она взрослая женщина, у нее скоро появится свой ребенок. И хотя Бесс понимала, что счастье можно было обрести только через эту боль, наблюдать страдания дочери было ужасно.