Спиллейн Микки. Мой револьвер быстр

   Кто из нас начальник?!
   — Рано утром звонил Пат. Что-то насчет Финнея Ласта. Перезвони ему.
   — Так бы сразу и сказала!..
   Я быстро дал отбой, набрал номер полиции, и дежурный объяснил мне, что капитан Чамберс на работе, но сейчас его нет: ушел по служебному делу.
   Желаете что-нибудь передать?... Я желал только выругаться, но попросил не беспокоиться и бросил трубу.
   Было пять минут двенадцатого, день наполовину убит. Я собрал детскую одежду в сумку, положил в боковое отделение фотографии, затем пошел в ванную и принял душ.
   Снова зазвонил телефон, и мне, мокрому, пришлось шлепать в комнату.
   Пат рассмеялся.
   — Как проводишь время, приятель!?
   — Если бы ты знал, то захотел бы поменяться со мной работой. Вельда сказала, что у тебя новости о Финнее.
   Он сразу перешел к делу.
   — Утром я получил сообщение с Побережья. Похоже, на Финнея Ласта падает подозрение в убийстве. Но дело в том, что парень, который мог бы его распознать, мертв, есть только описание.
   — Это уже кое-что. Финнея Ласта не трудно описать — Масляная голова.
   Что ты собираешься делать?
   — Я дал запрос. Если описание сойдется, то... У меня имеются копии его Фотографии — взял с разрешения на оружие — и я отправил их туда.
   — Значит, когда понадобится, его можно задержать по подозрению... если сумеем его найти.
   — Ну вот и все, просто решил держать тебя в курсе. А я сейчас занят.
   Смерть. Нужно писать рапорт.
   — Кто-нибудь из наших знакомых? — спросил я.
   — "Хозяйка" из клуба «Зеро-Зеро».
   Моя рука сжала трубку.
   — Как она выглядит, Пат?
   — Крашеная блондинка, около тридцати. Патологоанатом считает, что это самоубийство. Была найдена прощальная записка.
   Мне не надо было спрашивать ее имя. В «Зеро-Зеро», возможно, дюжина крашеных блондинок, но я не сомневался.
   — Самоубийство, Пат?
   Ему не понравился мой тон.
   — Самоубийство, безусловно!
   — Ее имя Энн Минор?
   — Да... ты... как ты?..
   — Тело в морге?
   — Да.
   — Жди меня там через двадцать минут слышишь?
   Я приехал через сорок минут. Пат нетерпеливо расхаживал снаружи.
   Увидев мое лицо, он покачал головой.
   — Ты только что отсюда? — поинтересовался он. — Я видел более приятных на вид покойников.
   Мы вошли. Пат одернул простыню.
   — Знаешь ее?
   Я кивнул.
   — В связи с делом Сэнфорд?
   Я опять кивнул.
   — Черт побери, Майк! Патологоанатом совершенно уверен: это самоубийство.
   Я взял уголок простыни из его руки и прикрыл лицо Энн.
   — Она убита, Пат.
   — Ладно, приятель, давай зайдем куда-нибудь и поговорим.
   — Я не голоден.
   Мне вспомнилась прошлая ночь. Светловолосая улыбчивая Энн хотела убедиться, что она еще не лишена интереса, способна привлекать внимание.
   Но привлекла она не только мое внимание...
   Пат потянул меня за рукав.
   — Ну, а я голоден, и морг не портит мне аппетит.
   Я желаю знать, каким чудом явное самоубийство превратится в убийство.
   Неподалеку было кафе, специализирующееся на итальянской кухне, и мы отправились туда. Пат заказал поесть и бутылку красного.
   — Ее имя Энн Минор... это тебе, кажется, известно. Она работала «хозяйкой» у Мюррея Кандида. До этого — танцовщицей в мелких клубах, а еще раньше — в балаганном стриптизе. Последнее время, по словам ее коллег, была немного не в себе. Прощальная записка гласит, что она не смогла найти места в жизни и от всего устала. Почерк сличен с образцами на других документах.
   — Подделка!
   — Нет, Майк. Это подтвердили эксперты.
   — Значит следует проверить еще раз!
   Пат опустил взгляд, когда увидел выражение моего лица.
   — Я прослежу за этим.
   Он придвинул тарелку спагетти, подцепил полную вилку и тщательно прожевал.
   — Мы считаем, что все произошло так: перед рассветом она вышла на мост у Риверсайд-Драйв, сняла шляпку, туфли, жакет... положила на панель, сверху поставила сумочку и спрыгнула. Очевидно, она не умела плавать, да и все равно ее платье зацепилось за какой-то болт под водой. Около половины девятого утра на набережную пришли ловить рыбу ребята и заметили сперва ее вещи, а затем и ее саму. Один из них сбегал за полицейским, а тот вызвал спецслужбу.
   — Когда наступила смерть?
   — Приблизительно за пять часов до обнаружения тела.
   Я налил еще вина и выпил.
   — Этой ночью до двух сорока мы были вместе. Глаза Пата вспыхнули.
   — Продолжай.
   — Я интересовался у нее Рыжей, и Энн передала мне сумку — с детской одеждой, совершенно новой.
   Он кивнул.
   — Она была испугана? Подавлена?
   — Я общался с нормальной счастливой женщиной. Это не самоубийство.
   — Черт побери, Майк! Я...
   — Когда вскрытие?
   — Сегодня... немедленно! Ты снова заставляешь меня сомневаться!
   Теперь я уже не удивлюсь, если она окажется напичкана мышьяком!
   Пат отшвырнул вилку, с шумом отодвинул стул и подошел к телефону.
   Вернувшись, он буркнул:
   — Через два часа будет готово заключение.
   — Спорю, что это ничего не даст.
   — Почему?
   — Потому что кто-то чертовски хитер!
   — Или ты чертовски глуп.
   Я закурил и улыбнулся ему, вспоминая все, что мне известно об утопленниках.
   — На мою глупость можешь не надеяться.
   — Думаешь, это связано с Нэнси?
   — Да.
   — Тогда представь мне доказательства, Майк. Вез них я не могу и пальцем шевельнуть.
   — Ты их получишь.
   — Когда?
   — Когда в наши руки попадет тот, кто достаточно много знает.
   Пат взялся за спагетти, а я прикончил бутылку. Только Пат закончил трапезу как его позвали к телефону.
   Через пять минут он вернулся с ухмылкой.
   — Твоя теория провалилась. Специалисты перепроверили записку.
   Совершенно никаких сомнений, что писала ее Минор. Подделка исключается.
   Выбрось этот бред из головы.
   Я нахмурился — здесь, по крайней мере, ошибки быть не может.
   Пат наблюдал за мной.
   — Теперь, сам понимаешь, дело у меня заберут.
   — Остается еще вскрытие.
   — Хочешь на нем присутствовать?
   Я покачал головой.
   — Нет, лучше пройдусь.
   — Хорошо. — Пат посмотрел на часы. — Позвони мне часа через два. Я буду у себя.
   — И еще одно...
   Пат улыбнулся.
   — Я все думал, когда же ты попросишь.
   — Сейчас у меня нет времени на такую колоссальную работу. Проверь, пожалуйста, все больницы: лежала ли в акушерском отделении Нэнси Сэнфорд.
   — Обязательно, Майк.
   — Спасибо.
   Я заплатил по счету, простился с Патом и бесцельно побрел по улице, насвистывая какой-то мотивчик. Хороший день, прекрасный день... что за день для убийства!
   Да, состряпано все так тонко, что полиция не может назвать это убийством... пока. Ну а я могу. Готов заложить последнюю рубашку: блондинка задавала вопросы не там, где надо. Кому-то необходимо было заставить ее замолчать.
   Обойдя кругом весь квартал, я вернулся к машине. Улицы, как бы для разнообразия были пусты, и мне не пришлось по долгу торчать перед каждым светофором. Добравшись до Девяносто шестой улицы, я свернул к реке и нашел место на первой попавшейся стоянке.
   С воды дул легкий ветерок, несущий с собой, несмотря на все очистные сооружения, гарь и вонь промышленного города. Река была серого цвета, а пена, оставляемая проплывающими судами, казалась слишком густой — Почти как кровь. К берегу она прибивалась грязно-коричневой... Смотреть на это еще было можно, но если остановиться и подумать, становилось тошно.
   Она сняла шляпку, туфли, жакет... положила на панель, сверху поставила сумочку и спрыгнула. Это не внезапное решение. Так поступает человек, который долго обдумывал свой шаг; привел в порядок все дела.
   Самоубийство?..
   Ноги сами привели меня к траве у воды. Там стоял полицейский коротенький толстый парень с бутылкой пива в руках, который, очевидно, принял меня за своего, так как кивнул и позволил пройти.
   Музыка заиграла у меня в голове — как всегда, когда мне приходят невероятные мысли. Возникла сумасшедшая идея, дикая идея, которая все ставила на свои места. Дело будет у Пата.
   В траве на берегу валялась пустая жестянка с дохлыми дождевыми червями. Я выбросил червей, до блеска вытер банку, потом выбросил платок зачерпнул воды и вернулся назад.
   Не звоня Пату, я поехал прямо к нему. Он пожал мне руку, провел в кабинет и сунул заключение.
   — Вот, Майк. Она захлебнулась. И время названо верно. Теперь в этом сомнения нет.
   Я не удосужился читать заключение, просто швырнул его на стол.
   — Патологоанатом здесь?
   — Внизу, если еще не ушел.
   — Проверь.
   Он хотел задать вопрос, но передумал и позвонил.
   — Пока здесь.
   — Попроси его подождать.
   Не сводя с меня глаз, Пат выполнил мою просьбу, а повесив трубку, перегнулся через стол и спросил:
   — Что на этот раз? Я поставил на стол жестянку.
   — Отдай на анализ.
   Он взял банку, встряхнул и, нахмурив брови, уставился в поднявшуюся муть. Поняв, что объяснять я ничего не собираюсь, он резко встал и вышел за дверь, и я услышал шум лифта, увозящего его вниз.
   Я выкурил почти полпачки «Лакиз», прежде чем снова зашумел лифт. Пат был вне себя от злости. Он швырнул банку на стол и повернулся ко мне с перекошенным лицом.
   — Ну?! Вода со всевозможной грязью... Потом мне стали задавать вопросы. Я выглядел совершенным идиотом. Прикажешь всем сообщить, что частный сыщик использует лабораторию полиции как свою собственную?!
   — Почему ты не спросил, не то ли нашли у нее в легких? Не в желудке, заметь, — в легких. Захлебываясь, человек начинает задыхаться, потому что в горле закрывается маленький клапан — он предохраняет легкие от всякой всячины. Не много требуется, чтобы удушить таким способом. Лишь капля воды — закрыть этот клапан. Вода попадает в желудок, а в легких ее нет. Иди, спроси!
   Глаза Пата чуть не вылезли на лоб. Его зубы обнажились в звериной ухмылке, и он произнес:
   — Ты, головастый ублюдок...
   Разговор по телефону длился не более минуты, но был очень оживленным.
   Пат отпустил трубку и свалился в кресло.
   — Перепроверят. Но, думаю, ты прав.
   — Я давно это говорил..
   — Погоди, Майк. Нужно подождать заключения. Пока рассказывай.
   — Все очень просто. Энн Минор задушили, вероятно, у нее дома. Затем бросили в реку.
   — Значит, тело тащили от дома до реки, и никто этого не заметил?
   — А кому быть на улице в такой час?
   — Осталось одно: предсмертная записка.
   — Кажется, я могу объяснить и это.
   Пат уронил голову на руки.
   — Слушай, ты знаешь, я не круглый дурак. Я не первый год в полиции и люблю свою работу; все идет хорошо. Но появляешься ты со своими идеями...
   Что я — глупею, старею? Превращаюсь в тупого бюрократа? Что со мной, Майк?
   Я мог только рассмеяться.
   — Не волнуйся, ничего с тобой не случилось. Просто ты забываешь, что иногда преступник опытнее самого лучшего полицейского. Ставь себя на их место — помогает.
   — Чепуха.
   — Теперь у нас на руках два убийства. Мы не разобрались в первом, но второе показывает с кем нам предстоит иметь дело. Это отнюдь не новички-любители.
   Пат поднял голову.
   — Ты говорил, что можешь объяснить...
   — Ну нет, дорогой. Сам трудись.
   Снова зазвонил телефон, и Пат взял трубку. Лицо его оставалось безучастным до конца разговора.
   — Вода в ее легких чистая. Следы мыла. Очевидно, она была утоплена в ванне.
   — Так радуйся.
   — Ну да, есть чем гордиться... Теперь меня будут поджидать с поздравлениями — и как это я додумался?! А что я скажу?
   Когда я выходил, Пат выругался мне вслед, но уже с улыбкой.
   Улыбался и я. Часть дела, слишком большого для одного человека, возьмет на себя полиция. В полиции есть люди и есть оружие. Мозги у них тоже есть. Теперь головы полетят, полетят головы, черт побери, — и скоро!
   Перед тем, как идти домой, я поужинал в забегаловке. Нагрузив поднос всем, что было, я устроился за свободным столиком, не спеша поел и, закурив сигарету, почувствовал, как на меня снисходит сытая благодать. Все кусочки мозаики, все части этой истории были собраны у меня в голове, но упорно не желали складываться в целую картину.
   День заметно потускнел, и вместе с сумерками на город спустился мелкий дождь. Я поднял воротник и под крышами домов пошел к машине.
   Движение стало гуще. Пока я добрался до дома, дождь усилился, и не было никаких признаков прояснения. Выйдя из гаража, я побежал, но все равно промок до нитки.
   Ключ в замке провернулся. Я попробовал еще раз, и он снова провернулся... Тогда я заметил царапины — замок был взломан. Я вытащил револьвер и с силой толкнул дверь. Она с треском распахнулась, и я влетел в квартиру, готовый ко всему, — но только никого, кроме меня, там не оказалось.
   В каждой комнате горел свет, и все было перевернуто вверх тормашками.
   Сквозняк продувал пыльные внутренности тахты и кресел, с которых была содрана обивка. Пустые ящики шкафа валялись на полу.
   Одежда, с вывернутыми наизнанку карманами, лежала сваленная в кучу.
   Не обошли вниманием даже холодильник: бутылки, банки, всякая снедь были разбросаны по кухне и собирали мух.
   Я схватил телефон и набрал номер интенданта.
   — Майк Хаммер, из 9-Д. Меня кто-нибудь искал?
   Ответ был отрицательным.
   — Сегодня никто подозрительный здесь не ошивался?
   Ответ снова отрицательный. Он поинтересовался, не произошло ли чего-нибудь.
   — Нет, но скоро, черт побери, произойдет. У меня в квартире похозяйничали, — едва сдерживаясь, ответил я.
   Он тут же разволновался, и мне пришлось просить его помалкивать очень не хотелось отвечать на вопросы и пугать соседей.
   Я прошел в спальню и принялся расшвыривать кучу одежды, пока не наткнулся на сумку. Подкладка ее была распорота, молния — открыта, детские вещицы валялись рядом. Оба боковых кармана зияли раскрытыми ранами. Пачка фотографий исчезла.
   Я провел тщательную инвентаризацию всего, что было в доме, — поиски стоили мне двух часов, — но единственной пропажей оказались фотографии.
   Потом, для верности, убедился еще раз. Не стоило беспокоиться. Пятьдесят долларов и часы лежали нетронутыми на тумбочке, а пачка старых выцветших фотографий исчезла.
   Эти снимки вовсе ничего не представляли для меня, но что-то значили для кого-то другого. Поэтому умерла Энн. Я опустился на обломки кресла, закурил дрожащей рукой и стал собираться с мыслями. На полу валялась разодранная пачка сигарет. Патроны из-под лампочек были распотрошены, сломанными пальцами висели провода.
   Я огляделся еще раз, внимательно всматриваясь в почерк обыска. Взяли фотографии — но искали что-то еще, что-то очень маленькое. Из чернильницы были вылиты чернила, и я вспомнил пустую перечницу и солонку на кухне.
   Конечно, все просто. Я поднял руку и улыбнулся кольцу.
   — Они еще вернутся, — сказал я ему. — На этот раз ты им не досталось, и они еще вернутся. А мы будем ждать.
   ...Из забытья меня вывел комариный писк телефона. Из трубки донесся голос Пата.
   — Что там?
   — Хотел тебе сообщить: мы снова все проверили. Сходится. Осталось только разобраться с этой предсмертной запиской. У тебя была какая-то идея... просто ума приложить не могу.
   Я ответил устало:
   — Расспроси ее друзей. Не заговаривала ли она когда-нибудь о самоубийстве? Возможно, прежде она думала о нем и даже написала записку.
   Кто-то отговорил ее, а записку приберег — на будущее.
   — Ты подумал обо всем.
   — Если бы.
   — Я изложил наши соображения районному прокурору. Он считает их досужим вымыслом.
   — А ты как думаешь?
   — Я думаю, ты поймал змею за хвост.
   — Это единственно безопасный способ.
   — Надеюсь ты прав. Продолжаем игру, Майк?
   — Конечно, малыш. Я дам тебе знать, когда появится что-нибудь новенькое. Как сейчас: у меня распотрошили квартиру. Искали кольцо Нэнси.
   Не нашли, но забрали те фотографии, что я взял у блондинки.
   — Дьявол! — взорвался Пат. — Почему ты их не спрятал?!
   — Конечно, я запру двери конюшни после того, как лошадь украдена... Я бы и не знал, что они для кого-то важны, если бы их не унесли. Я не жалею.
   Им нужно было кольцо, зачем — вот вопрос.
   — У меня тоже есть новости, — помолчав, заметил Пат. — Я получил ответ из больницы в Чикаго.
   Я стиснул трубку.
   — Ну?
   — Нэнси Сэнфорд лежала там четыре года назад. Не замужем, имя отца сообщить отказалась. Ребенок был мертворожденный. Никто не знает, куда она делась потом.
   Мои руки дрожали, голос упал почти до шепота, когда я благодарил его.
   На прощание он сказал:
   — А кольцо... Отдай его лучше мне, Майк.
   Я Рассмеялся.
   — Черта-с-два. Случай Нэнси все еще числится самоубийством в твоих книгах. Вот когда он станет убийством...
   Пат начал спорить, но я перебил его.
   — Что ты собираешься делать с Мюррем?
   — Его сейчас взяли в клубе. Везут сюда. Слушай, насчет кольца. Я хочу...
   Я выпалил «спасибо» и бросил трубку. Мюррея собираются допросить.
   Значит, у меня есть по меньшей мере два часа, хотя у него хороший адвокат и нужные связи. Времени достаточно.

Глава 9

   Мюррея Кандида можно было разыскать по двум адресам: в клубе и дома, в респектабельной части Бруклина. По домашнему телефону ответил дворецкий, который с британским акцентом сообщил, что мистера Кандида нет и не ожидается до ночи, но он может передать все, что требуется. Я попросил его не беспокоиться и повесил трубку.
   Дворецкий. Золотые канделябры и редкие китайские вазы.
   Я опустил руку на диск и, подумав, набрал номер Лолы. Она сразу узнала мой голос.
   — Привет, милый. Ты где?
   — Дома.
   — Я тебя увижу?
   Буквально от нескольких ее слов у меня на душе становилось легко и свободно.
   — Немного позже. Сейчас я по уши в делах. Может, понадобится и твоя помощь.
   — Конечно, Майк. Что?..
   — Ты знаешь Энн Минор? Она работала у Мюррея.
   — Естественно. Не один год. А что?
   — Она мертва.
   — Нет!
   — Да. Убита, и я знаю, почему. За это дело взялась полиция.
   — О! Майк... почему так происходит? Энн не была... одной из нас. Она ничего... Всегда пыталась помочь... О, Майк, почему? Почему?
   — Успокойся, дорогая. Сейчас важное другое: где у Мюррея может быть квартира? Не дом в Бруклине, а просто место для развлечений или деловых встреч?
   — У него был уголок в Виллидже. Но я не уверена, что он сохранил его за собой. Мюррей регулярно менял такие квартиры, потому что не любил подолгу засиживаться в одном месте. Хотя Виллидж как район ему всегда нравился. Я... была там однажды... на вечеринке. Майк, я не хочу вспоминать.
   — И не надо. Примерно, где это?
   Она дала мне координаты, и я записал их.
   — Тебе придется расспрашивать. Я могу тебе помочь, но...
   — Сиди смирно, сам найду. Вовсе незачем рисковать тобой.
   — Хорошо, Майк. Пожалуйста, будь осторожен. Береги себя.
   Я улыбнулся.
   — Обещаю, милая. Я тебе позвоню потом, чтобы ты знала, что все в порядке.
   — Буду ждать.
   Вечер уже вступил в свои права, когда я кончил одеваться: одел сшитый на заказ костюм уже с местом для кобуры и, предусмотрительно набив карманы сигаретами, набросил на себя плащ, который вытащил из-под кучи вещей.
   В последний раз оглядев кавардак, я вышел за дверь и спустился в гараж. Дождь усилился и косыми струями рассекал воздух, разбиваясь на тротуарах и загоняя пешеходов под крыши. Машины двигались медленно, склонившиеся над рулем водители внимательно смотрели на дорогу и только быстро и неутомимо, как возбужденные клопы, бегали по стеклам щетки стеклоочистителей.
   Я свернул на Бродвей, входя в основной поток автомобилей к центру.
   Улицы совсем опустели, даже такси предпочитали пережидать под навесами стоянок. Иногда из распахнувшейся двери салуна кто-нибудь выбегал и, с газетой над головой, стремительным броском несся к другому бару или к метро. Но если и можно было обнаружить в Виллидже жизнь в тот вечер, то только под крышей.
   Неподалеку от места, которое обозначила Лола, находилось заведение под названием «Моника». Красная неоновая вывеска мерцала сквозь дождь, и, проезжая мимо, я разглядел бар с горсткой посетителей, уныло склонившихся над выпивкой. Что ж, с таким же успехом можно начать и отсюда.
   Я поставил машину, поднял воротник плаща и побежал, преодолевая ощутимое сопротивление стены дождя. Пока добежал, брюки промокли насквозь, в ботинках хлюпало.
   Головы в баре, как по взмаху дирижерской палочки, развернулись в мою сторону. Три парня, пойманные здесь в ловушке равнодушно отвели глаза. Две дамы, интересующиеся более друг другом, чем мужчинами, вернулись к томным чувственным взглядам и пожиманиям ног. Две другие милашки расплылись в зазывных улыбках, готовые бороться за права на вновь прибывшего. «Моника» обслуживала самую пеструю клиентуру.
   За стойкой красовался здоровый жирный тип со шрамом на подбородке.
   Одно его ухо, размером с клецку, окраской и формой смахивало на цветную капусту. Вряд ли это его зовут Моника. Он поинтересовался, что я закажу. Я попросил виски.
   — Все меняется, — прокаркал он, брезгливо скривив рот. — Все шиворот-навыворот. — Лесбиянки метнули на него по растерянному взгляду и оскорбленно отвернулись. — Там, где я работал раньше, девочки готовы были передраться за парня. Здесь дамы не думают ни о чем, кроме дам.
   — Верно, в них нет ничего. женского, — поддакнул я.
   — Там, дальше, есть парочка нормальных. Пойди, может понравится.
   Он по-дружески кивнул, и я, взяв стакан, прошел в дальний конец помещения. Там действительно сидела пара деток, только они были уже заняты. Две женщины в костюмах мужского покроя развлекали их лучше, чем это удалось бы мне.
   Поэтому я сел в одиночестве за столик у пианино и стал за ними наблюдать. От стойки оторвался один из парней и с самодовольной ухмылкой сел напротив меня.
   — Не правда ли, бармен слишком старомоден?
   Я хмыкнул и отхлебнул виски. Эти типы действуют мне на нервы.
   — Вы не местный?
   — Нет.
   — Из центра?
   — Да.
   — А-а — Он нахмурился. — Уже... свидание?
   Парень явно напрашивался на неприятности, но я передумал и объяснил:
   — У меня встреча с Мюррем Кандидом. Он сказал мне, где живет, да я запамятовал.
   — Мюррей? Это мой лучший друг! Но он недавно снова переехал. Джордж говорил, что теперь куда-то к бакалейному магазину, в двух кварталах к северу. Вы давно его знаете? Я на прошлой неделе... почему же вы уходите... мы еще не...
   Я даже не оглянулся. Если эта гнилушка посмеет пойти вслед за мной, пусть пеняет на себя. Бармен прочирикал мне вслед, что подобная публика мешает бизнесу. Согласен.
   Я медленно проехал по улице, развернулся и поехал обратно. В магазине было темно, как и в окнах наверху. У тротуара стояло несколько машин, я втиснулся между ними, и переждав, пока пара педерастов не затерялась в дожде, вошел в подворотню магазина — будто бы прикурить, но больше для того, чтобы оглядеться. Ничего не было видно. Я толкнул дверь, поддавшуюся под моей рукой. На виду висели два почтовых ящика. На одном было написано:
   «Байл». это же имя на вывеске магазина. Другой был без надписи и относился к квартире наверху. Вот оно...
   Через несколько минут мои глаза привыкли к темноте, и я увидел ступени, дряхлые и шаткие, покрытые вытертым ковром. Я старался подниматься как можно осторожнее, но лестница вес равно скрипела. Узкую площадку второго этажа украшала рассохшаяся дверь с табличкой «Байл».
   Держась руками за стену, я стал подниматься выше. Здесь лестница была новее, и ступени не издавали ни звука. Добравшись до двери, я замер, прислушиваясь к едва уловимому шуму.
   Внутри кто-то был.
   Дверь открывалась на хорошо смазанных петлях. Внутри царил мрак. Из дальней комнаты доносились приглушенные звуки. Потом что-то упало на пол и разбилось, и кто-то прошептал кому-то, чтобы тот был потише из любви к богу. Итак, их двое.
   Затем другой сказал:
   — Проклятье, я порезал руку, — Отодвинули стул, покатилось стекло.
   Раздался звук рвущегося материала. — Черт, не могу перевязать. Придется выйти.
   Он пошел в моем направлении, лавируя среди мебели.
   Я вжался в стену. Парень на секунду застыл в дверном проеме, темный силуэт на еще более темном фоне, затем его рука задела мой плащ, и он открыл рот для крика.
   Я ударил его в лоб стволом револьвера, и его колени подогнулись, не выдержав тяжести тела. Он свалился прямо в мои объятья, со свесившейся на бок головой, и я услышал, как капает на пол кровь. Все было бы хорошо, если бы мне удалось тихо опустить тело; но оно повернулось в моих руках, и из кобуры вывалился пистолет.
   Наступила тишина. Я зашаркал ногами и вполголоса выругался, как будто только что ударился об стену.
   Донесся едва слышный голос:
   — Рэй... это ты, Рэй?
   И я вынужден был ответить:
   — Да, это я.
   — Иди сюда, Рэй.
   Я снял с себя плащ и положил на пол — этот малый примерно моей комплекции, может, сойду за него. Нагнулся я во время — в дверях комнаты стоял парень с револьвером, нацеленным на то место, где должен был быть мой живот.
   Имя его приятеля было не Рэй, а я на него отозвался.
   Язычок пламени с каким-то слабосильным щелчком вылетел в моем направлении, но я уже катился в сторону, и пуля врезалась в стену. Я вскочил на ноги и задействовал свою пушку с грохотом, от которого ходуном заходила вся комната. А потом, не дожидаясь ответного выстрела, кинулся под кресло, слушая, как парень искал прикрытия поблизости.
   Я не знал, видно меня или нет, и только заставлял себя лежать неподвижно и дышать тихо. Тому парню этого не удавалось. Он осторожно, с хрипом втягивал в себя воздух; потом, испугавшись, что его услышат, начал быстро двигаться. Пусть попотеет. Теперь я знал, где он, но не стрелял. Он снова переменил место, удивляясь моему молчанию и думая, не задел ли меня первым выстрелом. У меня свело ногу от напряжения затекла рука.