Стальнов Илья. На острие углы

   Я еле поднялся и, с трудом передвигая онемевшие ноги, поплелся к дому Бауэра. Мне удалось добраться до него. Окна были темны, видимо, хозяева задули свечи и готовились отойти ко сну.
   Я забарабанил кулаками в дверь. Наконец из-за толстой двери донеслось шарканье ног, заскрипел отодвигаемый засов, дверь распахнулась, и на пороге возник Густав Бауэр в халате и с подсвечником в руке. На его лице плясали желто-красные блики, придавая зловещий оттенок.
   - Господи помилуй! - отшатнулся он, узнав меня, и глаза его блеснули зло и испуганно.
   - Помогите, Густав! Меня ранили... Я... Я умираю... - прошептал я, держась за поручни лестницы.
   - О, Господи! - опять воскликнул Бауэр и сделал шаг мне навстречу.
   Я оторвался от поручней и готов был обессилено упасть ему на руки, но тут дверь захлопнулась, и моя ладонь наткнулась на обитую металлическими полосами дверь.
   - Густав, помогите же!... - взывал я.
   - Уйди от моего дома! Сгинь, сатана! - В голосе, глухо доносившемся из-за дверей, ощущалось настоящее бешенство.
   Поняв, что мне здесь не ждать помощи, я оторвался от двери и, шатаясь, поплелся к своему дому. Может, мне стоило постучаться в другое жилище, закричать, позвать на помощь, но тогда я никак не мог этого сообразить Мысли путались. Я шел, одержимый болезненным стремлением добраться до своих ворот.
   Как мне это удалось?! Не знаю... Наверное, просто не оставила меня жажда жизни, которая заставляла всегда биться со смертью до последнего! И не изменил мне мой ангел-хранитель, которому всегда было со мной немало работы! Теперь бы еще открыть дверь, сделать перевязку, смазать рану живительной мазью, секрет которой я привез с берегов Африки. Только вот хватило бы на это сил...
   С трудом я вновь поднялся, цепляясь за забор, устремился к двери. И в этот миг с невероятной ясностью понял, что открыть замок у меня не хватит сил и что я так и умру на этой пыльной улице, и меня похоронят на чужой мне земле. Понял бессмысленность бесконечной гонки за призраком знаний и приключениями. Смерть ставит точку всему и подводит все итоги. Земля неуклонно потянула меня к себе, призывая расслабиться, отдаться ей. Я бы с удовольствием послушался, если бы не понимал, что это навсегда. Но сопротивляться тяготению планеты уже не мог.
   * * *
   Солнце пробивалось сквозь грязное оконце, и его лучи высвечивали стоявшую столбом в воздухе пыль. Бок ныл и саднил, что само по себе было признаком благоприятным. Значит, я жив и ничего фатального со мной не случилось.
   - Пришли в себя? Ну вот и славно, - донесся откуда-то сбоку приятный мужской голос. Со слабым удовлетворением я отметил, что говорили по-немецки. С трудом я повернул голову и увидел сидящего на скамье господина лет тридцати пяти. Лицо - приветливое, румяное, волосы - черные, длинные. Раньше я никогда не видел его. Он улыбался, и эта открытая улыбка сразу вызывала к нему симпатию и доверие.
   - Кто вы? - с трудом произнес я.
   - Ваш сосед Ханс Кессель.
   - Ханс Кессель, - произнес я, будто пробуя его имя на вкус. Имя было обычным. И имя было немецким. Возникало ощущение, что я и не уезжал с родины. Даже на улице меня подобрал соотечественник!
   - Ханс Кессель, - повторил он. - Ученый и торговец.
   - Вы знаете господина Зонненберг?
   - Несомненно... Как я могу не знать его?
   - Это хорошо... Как я...
   - Вчера вечером вы изволили упасть у ворот этого дома... Вы не знаете, что данные места облюбовала наша община?
   - Знаю.
   - Я не удивился, встретив соотечественника ночью... Русские ложатся спать рано... Признаться, сначала подумал, что вы пьяны - в здешних краях это не редкость. Но потом заметил кровь на вашей одежде. У вас в кармане, вы уж извините, нашел ключ от дверей и внес вас сюда, хоть это было и нелегко, учитывая ваш солидный вес и мои скромные силы. Осмотрев вас, я решил, что рана не так уж опасна, перевязал ее и насильно напоил вас снотворным препаратом, разбавленным вином. Уж простите, если я сделал что-то не так.
   - Спасибо вам.
   - Не стоит. Мой долг помогать ближнему... Мне кажется, вы больше устали, чем пострадали от ран.
   - Похоже на то. Но, по-моему, я уже могу встать, - я сделал попытку присесть на ложе, в результате был награжден головокружением.
   - Ни в коем случае! - подался ко мне гость. - Я сейчас подам вам завтрак, который специально приготовил, а вы мне расскажете, что с вами произошло. Договорились?
   Я увидел, что на столе стоит посудина, именуемая здесь чугунком, а в миске дымится странным образом приготовленная курица.
   - Я и не знаю, как мне вас отблагодарить... - Нужно отметить, что в жизни мне всегда везло не только на неприятности, но и на хороших людей, которые помогали мне в трудный момент преодолевать невзгоды.
   - Так что же все-таки случилось? - спросил мой спаситель, протягивая тарелку с куском курицы и кубок с вином.
   - Этой ночью на меня напали двое. Я сумел отбиться, но у меня не хватило проворства не пострадать самому.
   - Кто же тут ночью ходит в одиночку? В это время очень много лихих людей.
   - Вчера вечером мне говорили другое, - покачал я головой, вспоминая, как герр Бауэр убеждал меня, что в Московии спокойно и для опасений нет ровным счетом никаких оснований.
   - Тот, кто вам сказал такое, солгал... В Москве стало в последнее время больше разбойного люда. При всей цивилизованности своей политики, царь Петр сильно разорил крестьянство. Его гигантское строительство часто происходит на костях. Население резко сокращается. Много беглых крепостных, которые шалят даже в городах.
   - Да, - кивнул я, имевший возможность при путешествии по стране видеть оборотную сторону притягивания этой отсталой страны к цивилизации Разорение действительно было великое.
   - Кроме того, дворяне измеряют здесь свое богатство часто даже не деньгами, а числом холопов. Поэтому считается необходимым держать при себе как можно больше людей. У некоторых по сотне слуг. А так как хозяева кормят свой подневольный люд нередко из рук вон плохо и почти ничего не платят, то холопы сами себе добывают на жизнь.
   - Грабежом? - удивился я
   - Самый легкий способ заработать деньги - отобрать их у ближнего... Еще недавно улицы в Москве перегораживали решетками, как только первые огни зажигались, и у каждой устанавливался сторож. И по городу запрещалось ходить во внеурочный час, сторожа могли избить нарушителя или бросить в тюрьму. По улице можно было ходить только в случае крайней необходимости и исключительно с фонарем...
   - Что вы говорите
   - В последнее время этот обычай немного позабыт. И эти меры не слишком помогали... Вообще, жизнь в Москве становится более разгульной, веселой... И странной. Русские не знают удержу в забавах и пьянстве... Так что всегда держите при себе заряженный пистоль. И привыкайте закрывать дверь на засов.
   - Непременно последую вашему совету.
   - Простите. Мне пора. Еду вам я оставил. Вы не против, если я оставлю вас?
   - Конечно... Мне лучше...
   - Если вы не против, я сообщу обо всем господину Зонненбергу...
   - Да, конечно.
   - Мы должны помогать друг другу. По большому счету мы одни, а вокруг нас царство варваров... И чтобы выжить, мы должны держаться вместе...
   - Вне всякого сомнения, - я наконец смог приподняться. И головокружение на сей раз было гораздо меньше. Так что в помощи я больше не нуждался. Физически чувствовал себя вполне сносно, видимо, кровопотеря была незначительной.
   Когда мой спаситель покинул дом, я, уже свободно передвигаясь по комнате, сам приготовил отвар из корешков, собранных одним из моих друзей ни где-нибудь, а на севере Срединного мира (так китайцы называют свою страну, хотя для нас она не в средине, а на самом краю земли), и целительную мазь Сняв повязку, внимательно осмотрел рану. Пустяковая царапина, как я и предполагал Через несколько дней смогу полностью восстановить силы и приступить к исполнению своих обязанностей.
   К середине дня я почувствовал себя настолько сносно, что смог усесться за стол и приступить к занятию, которым не занимался уже две недели - заполнению дневника. Когда-нибудь, когда я уже не смогу путешествовать, я напишу о своих похождениях книгу и издам ее в назидание потомкам... Вот только заставлять себя писать - занятие нелегкое даже для такого пунктуального человека, как я. Трудно заставить себя взять в руку перо... Но когда заставишь, то обыденность отступает, и ты оказываешься в фантастическом мире, где можешь с помощью чернил вызывать воспоминания недавнего прошлого и придавать им вкус, цвет, и смысл... Это затягивает...
   "В тот вечер, пронзая разбойника своим кинжалом толедской работы, я вдруг понял, что передо мной черный вестник судьбы!"
   "Черный вестник судьбы"... Я ошарашено посмотрел на написанное мной только что... Я не хотел писать этого. Эти слова будто сами собой поднялись из тьмы, в которой сокрыта большая часть нашего существа.
   - Черный вестник судьбы, - шевеля онемевшими губами повторил я и раздавил в пальцах хрупкое гусиное перо...
   * * *
   Приятно жить на свете, когда ощущаешь к себе участие людей достойных и добрых. Притом, когда участие это искреннее. Я верю в человеческую доброту. И я рад этой своей вере... Мне не хочется верить в зло, но приходится верить и в него...
   - Я-то думал, что вы прикованы к постели и беспомощны. А вы выглядите весьма неплохо, - всплеснул руками заботливый господин Зонненберг, увидев меня за столом с пером в руке.
   Я отметил с благодарностью, что этот занятый человек тут же, заслышав о неприятностях, выпавших на долю соотечественника, нашел время для посещения.
   - И это разочаровало вас? - улыбнулся я.
   - Еще бы! - захохотал Зонненберг, присаживаясь на скамью напротив меня. На нем была черная, приталенная одежда, делавшая его похожей на неуклюжую долговязую птицу. Казалось, он сейчас выйдет за порог, взмахнет крыльями и взмоет вверх с моего крыльца. - Как же мне теперь высказать свое участие и милосердие?
   - В другой раз я постараюсь проваляться в постели до вашего прихода...
   - Вообще-то мне нравится, что у вас есть чувство юмора. У наших соотечественников, дорогой мой Эрлих, как ни прискорбно, оно почти всегда напрочь отсутствует.
   - Еще несколько подобных переделок, и я тоже лишусь его...
   - Неприятная история, должен сказать... Наверняка вчера произошла случайность. Из тех, что бывают нечасто Я поставил в известность местные власти и как раз ожидаю от них ответа.
   - Откуда вы узнали о нападении на меня?
   - Рассказал ваш сосед. Прекрасный человек, надо заметить. Достойный ревнитель нашей церкви. Он любим всеми нами.
   В этот момент появился без стука и спроса приземистый ярко-рыжий человек, одетый небогато, но добротно. Он кивнул мне и сухо поздоровался с Зонненбергом.
   - Очень хорошо, что вы здесь. Будете переводчиком в нашей беседе с господином Эрлихом. Я пришел спросить о трагическом происшествии, дабы принять меры к воцарению спокойствия.
   Я понял, что это чиновник Земского приказа (так здесь именуются власти), и сообщил ему, что отлично владею русским.
   - Ах так? Тогда это меняет дело!
   На казенные вопросы я отвечал скупо Зонненберг комментировал время от времени мой рассказ взволнованными восклицаниями типа: "Ох какой ужас!", "Как же вам повезло, мой друг!".
   Я ничего не утаил в своем рассказе, кроме, разумеется, некоторых сомнений, связанных с брошью, и подозрений по поводу участия в этом деле герра Бауэра. С этим мне предстояло разобраться самому
   - Но все же кто мог напасть на вас? У нас большой город, и я не могу гарантировать, что мы сможем без вашей помощи найти злодеев.
   - Придется искать только одного, - ответил я. - Второго мне удалось заколоть кинжалом. Легче опознать погибшего, чем выспрашивать о нем.
   - Очень сожалею, но вы ошибаетесь. Никакого трупа мы не нашли.
   - Он был таким... - я поискал подходящее слово. - Мертвее не бывает, уверяю вас!
   - Трупа в том месте не находили, - недовольно повторил чиновник.
   Я вынужден был поверить его словам. И от этого мне стало как-то не по себе... Куда мог подеваться труп? Я не мог себе представить. Но что мой враг был мертвее мертвого я знал наверняка.
   Вскоре все формальности были завершены, и чиновник покинул дом.
   - Я же видел, что один из грабителей отдал Богу душу, - угрюмо произнес я.
   - Какая разница... К тому же местные жители так живучи...
   - Насколько я понял, это были вовсе не местные жители.
   - А кто же? - с интересом спросил Зонненберг. - В Москве очень много иностранцев... Здесь не счесть греков, персиян, турок, татар...
   - Это были точно не татары, - усмехнулся я. - Это были немцы.
   - Не может быть! - протестующе воскликнул Зонненберг.
   - Это были немцы! И эту горькую истину я утаил от чиновника.
   - Сколько неприятностей на мою несчастную голову. Вы не представляете, как спокойно жили мы еще недавно. И тут это нападение. А к тому же, как вы говорите, его совершили наши земляки. Да еще Бауэр...
   - Что Бауэр? - встрепенулся я.
   - Да не беспокойтесь. Ничего особенного. По-моему, он заболел. Я сегодня нанес ему визит, касающийся наших деловых, кстати, выгодных обоим, дел. А он даже принять меня не смог. Мне передали, что он очень плохо чувствует себя...
   - Он плохо чувствует себя, - механически повторил я.
   - Что-то не так? - обеспокоился Зонненберг.
   - Не обращайте внимания... Действительно, слишком много зловещих событий сразу... Слишком много...
   Я ошибался... Я еще не представлял, что такое воистину зловещие события... И что такое настоящий страх!
   * * *
   Я боялся оставаться один. Одиночество заставляет думать. А думать мне не хотелось. Я уже ощущал, что мысли мои заведут меня далеко. В такие дали, где каждый шаг делать было жутковато...
   Какое лекарство от неприятных чувств? Я знаю одно из лучших! Я вытащил из своего походного ранца серебряную флягу, в которой был шнапс. Налил себе наперсток. Выпил. Потом еще... Горячительный напиток не оказывал на меня никакого действия. Мне хотелось отвлечься, забыться, но чувства, наоборот, приходили в смущение...
   - Ох, Эрлих, почему тебя занесло сюда, на край света, - вздохнул я, проведя рукой по книге, куда записывал свои похождения...
   И опять ощутил одиночество. Потерянность...
   Тщетно заливая эти чувства, я сделал еще пару глотков.
   - Тысяча чертей, - прошептал я.
   Дурные мысли все-таки пошли стройными рядами в атаку на мое сознание. Они не давали мне покоя. И я постепенно сдавался им... Итак, в какую же круговерть я угодил? - назойливо свербили меня вопросы. В чем подоплека ночного покушения? То, что я подвергся нападению не простых разбойников, было ясно. Грабители не стали бы уносить труп сообщника и вообще не вернулись бы на место убийства. Уж мне-то хорошо известны их трусливые повадки.
   Самое противное во всем этом - скорее всего у убийц была какая-то связь с добрейшим герром Бауэром.
   Я вспомнил страх и ненависть, вспыхнувшие в глазах Густава, когда он захлопнул дверь своего дома передо мной, окровавленным, умирающим, молящим о помощи.
   При здравом рассуждении видно было, что он просто предал меня. Он, и никто другой. Сознательно отложил в тот вечер мой визит до более позднего времени. Для того чтобы отдать меня в руки убийц! И недаром он сказал мне тогда: "Прощайте!" Он действительно прощался со мной навсегда, зная, что нам уже не суждено больше свидеться. Это-то он отлично понимал, забери его дьявол!
   В груди моей закипала ярость. Так ошибиться в человеке, который казался мне добродетельным и честным! Что такого я ему сделал? За что он меня ненавидит? За что?
   Бауэр - обычный, добросовестный, честный в делах лютеранин, у которого хорошо идет торговля, у которого добрая жена и послушные дети и которому в жизни ничего больше не надобно. Это внешне. А что скрывается у него в голове? Какие черные мысли и замыслы, какие злоба и страх? Да, с самого начала он был предупредителен, вежлив по отношению ко мне. И в один миг все это сменилось ненавистью. Я не давал ему ни малейшего повода. Я нигде не перешел ему дорогу, ничем не помешал. Он не знал меня раньше. И все-таки он страстно возжаждал моей погибели. Почему?!
   Я припомнил мой первый визит к нему. Все шло нормально. Второй визит кончился застольем. И тоже ничто не нарушало спокойную беседу. До момента, пока... Да, конечно! Пока взгляд его не наткнулся на брошь. Но почему она пробудила в почти незнакомом человеке такую злобу по отношению ко мне? Вещь, безусловно, дорогая, но, чтобы честный немецкий купец из-за нее связался с разбойниками - это невероятно, но ведь я хорошо помнил, что, именно когда он увидел ее, кровь отхлынула от его лица. На нем появилось странное выражение. Это была не алчность. Это было нечто большее Точно, это был страх. Даже не страх, а ужас!
   Брошь. О Господи! Что с ней связано? Откуда она? Уж не приснилась ли мне вся эта чертовщина?
   Я резко поднялся со скамьи, потянулся к ларчику. Вспотевшая рука нервно соскользнула с замочка. Наконец я повернул замочек, ларец открылся. Я достал из него брошь и положил перед собой на стол.
   Солнце клонилось к закату, и красные его лучи играли в гранях огромного рубина. Будто капельки крови мелькали в нем. Да, да, капельки крови, которую недавно пролили, Еще неизвестно, сколько крови уже омыло эту безумно красивую вещь, сколько жертв было ей принесено. Откуда она, какая загадка в ней сокрыта?
   - Камни имеют душу, - произнес я фразу, когда-то давным-давно слышанную от одного старого, видавшего виды, немного безумного искателя философского камня, с которым меня свела судьба в столице алхимиков Париже. - И душа эта может быть доброй или злой.
   Начинало темнеть, а я все смотрел на брошь, не в силах оторваться от ее мрачного очарования.
   - Встречаются камни, которые питаются кровью, - вслух произнес я еще одну фразу старого алхимика.
   Тут меня что-то укололо. Потом я понял причину - неясный шелест у дверей.
   - Тысяча чертей, - прошептал я, внутренне побираясь. Кто ты - поздний гость? И что мне ждать от тебя?
   Я взял пистоль, с которым твердо решил не расставаться, и прицелился в тень, возникшую у входа.
   - Стой, или этот шаг будет последним! - крикнул я громко и, к моему неудовольствию, тонко. Я был взволнован.
   - Вот теперь я вижу, что вы вполне здоровы, - донесся до меня голос моего соседа, который подобрал меня ночью у дома и спас тем самым мою жизнь - герра Кесселя. - Почему в темноте? Бережете свечи?
   - Просто задумался.
   - Я не вовремя?
   - Вы всегда вовремя, мой спаситель. Проходите. Мы зажгли свечи.
   - На вашем месте я бы закрывал двери...
   - Да... Да, - кивнул я, досадуя, что после всех невзгод не только не дисциплинировался, но непозволительно расслабился. Как я мог оставить незапертой дверь?!
   - Какая прелестная штучка. - Кессель взял брошь со стола и внимательно посмотрел на нее.
   - Вы находите ее красивой?
   - А разве может быть иначе? Какая филигранная работа. Какой занятный рисунок... Кстати, вы знаете, что он означает?
   - Не знаю, - ответил я.
   - Это знак борьбы Света и Тьмы. Во время моего обучения в Пражском университете был у меня увлеченный всеми тайными учениями старый уважаемый учитель. И он надежно вбил в мою голову премудрости, в которые я, впрочем, никогда особенно не верил. Он говорил, что подобные исключительные вещи обладают таинственной силой и бывают только у избранных. Он бы наверняка сказал, что этот уникальный рубин - камень силы. Он же - олицетворение нашей зависшей в пустоте планеты. А изумрудная змейка - символ власти над миром, она готова стиснуть землю в своих недружественных объятиях.
   - Мне эта брошь досталась случайно.
   - Если верить мистикам, такие вещи случайно никому не достаются. По словам Грубера, нет случая там, где действуют скрытые от нашего глаза силы и закономерности, стремления и возмущения.
   - Этот ваш Грубер был несерьезным человеком?
   - Это верно, несерьезным, - засмеялся Кессель. - Поэтому я не пошел по его стопам. Меня интересует природа, в ней одной отражен Божий промысел. Остальное же все - пустые выдумки или происки врага рода человеческого.
   - А кто же те избранные, кому суждено владеть такой брошью? - неожиданно эта тема заинтересовала меня.
   - Подобная брошь может достаться только Магистру.
   - Кому? - Меня пробрал озноб, ведь именно так называл меня разбойник перед смертью.
   - Магистру магии, обладателю черной силы.
   - Святой Боже Иисус!...
   Видимо, я побледнел, поскольку Кессель, с тревогой посмотрев на меня, поспешил успокоить.
   - Слушайте, Фриц, я рассказываю все это, чтобы позабавить вас, а не для того, чтобы портить настроение и здоровье. Все это глупости... Кстати, я - не лекарь, но знаю рецепт от дурного настроения.
   - И в чем он?
   - Он очень прост, - Кессель достал из большой кожаной потертой сумки, с которой, должно быть, никогда не расставался, темную бутыль вина и с улыбкой поставил на стол.
   - Это хорошее вино, герр Эрлих. Французы - люди пустые, необязательные, но я готов им простить все из-за того, что они делают божественный напиток...
   Он подошел к полкам, на которых была расставлена посуда, взял две объемные металлические кружки, со стуком поставил на стол и разлил по ним красное вино.
   - Прозит!
   Я пригубил вино. Оно было густое, немножко терпкое и очень вкусное
   Мы выпили... Потом еще. Так, за беседой, которая сама собой плавно текла под хорошее вино, при свете зажженных в серебряном подсвечнике трех свечей, мы освоили полностью эту бутылку... Как ни странно, опьянения я не почувствовал. Наоборот, голова стала ясной, мысли четче.
   О чем мы говорили с Кесселем? О пустяках. О светской жизни в Европе. О тонкостях политики, которая по большому счету, касалась не нас, а королей.
   - Я вас совсем заговорил, герр Эрлих, - внезапно спохватился Кессель. Вам необходимо выспаться.
   - Наверное, вы правы, - кивнул я, чувствуя, что мне не хочется спать. Но и после его слов я ощутил, что разговор меня утомил. Мне захотелось остаться одному.
   - Я навещу вас завтра. - Он поднялся со скамьи и взял свою кожаную сумку, забросил на плечо.
   - Я всегда рад вам, Кессель, - я ощущал растущую симпатию к этому человеку и был доволен, что у меня хороший сосед, с которым можно провести за добрым разговором длинный вечер.
   - До завтра, дорогой друг.
   - До завтра, герр Кессель. И спасибо...
   * * *
   После ухода гостя, я так и замер за столом, глядя на оплывавшие в подсвечнике свечи. Воск сгорал, таял, отекал вниз, нарастая на серебре подсвечника. В этой трансформации воска в свет и тепло было что-то фантастически притягательное. Вид горящих свеч вызывал в душе какое-то сладкое томление, которое постепенно начало переходить в дрожь, и неожиданно отозвалось тревогой. Сначала тревога была неопределенная, ни к чему конкретно не привязанная. Я попытался задвинуть ее подальше, понимая, что очарование этого вечера сейчас будет уничтожено. Но ничего не мог поделать с собой... Вслед за ветерком душевной тревоги у меня внутри повеял холодный ветер, который принесли с собой слышанные недавно слова
   Магистр... Рубин - камень силы и символ нашей планеты... Змея, сжимающая мир... Сказки, обычные сказки. Но почему они запали в мою душу? Откуда эта тревога?
   Я ощутил, как сердце заколотилось сильнее. Это уже никуда не годилось. Что со мной происходит?
   Лучший способ борьбы с досадными, назойливыми, как местные огромные и жадные комары, чувствами - холодный разум, который скальпелем отсекает все ненужное.
   В конце концов, что тревожит меня? Эта брошь - просто красивая вещица, которую нужно попытаться вернуть в ближайшее время хозяину дома. А насчет ее мистических свойств - Кессель, кажется, просто хотел поддержать разговор. К тому же он сам признался, что не верит в эту ерунду. И скорее курицы залетают, чем я, честный протестант с вполне здравым рассудком, поверю в эту чушь!
   Но почему сердце бьется все сильнее? И почему я не могу сдержать ту волну, которая накатывает на меня?
   - Брошь, брошь, - повторил я...
   И на меня накатила горячая волна... Никогда раньше со мной не было ничего подобного. Я ощутил, что во мне просыпается что-то мощное, неизведанное, дремавшее долгие годы. И это что-то непоправимо влекло меня вперед. Куда? Если бы знать!
   Свет свеч расплылся в моих глазах. Потом в глазах потемнело, как при обмороке, но в обморок я не падал. В сознании вдруг разом вспыхнули картинки, зазвучали обрывки мыслей, чьи-то чужие, далекие слова.
   Бауэр... Магистр... Брошь... Восточный, с почерневшими остовами выгоревших изб город... И книга! Да, именно книга!
   Книга... Может, в ней ответ?!
   Вокруг меня все прояснилось... Я сжал пальцами виски. Огляделся. Ничего не изменилось. Я сидел в той же позе за столом, и свечи ничуть не оплыли. Значит, этот припадок - или как его еще расценить - длился несколько секунд...
   В тот миг я должен был испугаться произошедшего со мной... Но я не испугался. Вообще, если посмотреть на все здраво, я вел себя странно. Будто я это был не совсем я, а во мне просыпался кто-то другой, иной, не похожий на меня...
   Книга, книга, книга...
   На онемевших ногах я, качаясь и держась за стену - пол вдруг потерял устойчивость, побрел в угол, схватил ларец. И вытащил из него ее. Ту чертову Книгу...
   Когда я коснулся ее, пальцы будто приморозились к ней на миг...
   Я положил книгу на стол. Открыл ее.
   Первая страница. Латинский текст Этот мертвый язык я знал так же хорошо, как родной немецкий. И без труда прочел: "Книга эта влияние имеет огромное, но даны ее тайны только тому, кто от рождения и по свойствам души Магистром зваться должен".