Страница:
Но в Тампле явившихся баронов ждало иное горе… Траурные флаги над стенами возвещали о том, что и здесь поселилась смерть. Трагическая гибель князя Милана Гораджича и графини Катрин де Монморанси потрясла всех. Их кончина не укладывалась в сознании, в нее отказывались верить. Но трупы обоих влюбленных, так и не испытавших совместного счастья, лежали в гробах, приготовленных для погребения… Лица их, просветленные смертью, были открыты и чуть повернуты друг к другу. День и ночь возле них дежурили де Пейн, Бизоль и Зегенгейм; приходили многие рыцари и простые люди, знавшие Милана Гораджича. В углу комнаты молчаливо стоял Джан, лицо которого превратилось в застывшую желтую маску. Рыдали слуги, любившие веселый, неунывающий нрав сербского князя, его справедливый характер. Слезы катились и по лицу Бизоля де Сент-Омера, не стеснявшегося их. Он вспоминал юность Катрин, ее горькую и печальную судьбу, вспоминал силу и разнообразные способности князя, его шутки, заразительный смех, какую-то беспечную открытость всем ветрам и непогоде. Человек, обошедший все страны мира, умер в один час с обретенной перед смертью любовью… Тяжело страдал Гуго де Пейн; его горький взгляд, обращенный внутрь, порой останавливался на лицах умерших и в нем сквозило сомнение: не его ли вина в случившейся трагедии? Мог ли он сберечь их от гибели? Мрачные мысли роились и в голове Людвига фон Зегенгейма, чьи волосы были опалены пожаром в храме. Он понимал, что смерть вырвала пока что одного рыцаря из их рядов, но вряд ли она насытится и успокоится на этой жертве. Как и Гуго, его беспокоило странное исчезновение маркиза де Сетина и Андре де Монбара. В тот трагический день, 21 сентября, произошли подземные толчки, которые разрушили и засыпали входы в некоторые подвальные коридоры, где могли находиться и их друзья. Работы по расчистке туннелей продолжались целые сутки, но пока не было обнаружено никаких следов тамплиеров, И было бесконечно жаль, что на похоронах не будут присутствовать отсутствующие Мондидье, Норфолк и Тропези. А погребение князя Гораджича и Катрин де Монморанси, которых было решено похоронить в одной могиле, было назначено на следующий день, когда жители Иерусалима прощались с погибшими во время пожарища, среди коих также были друзья тамплиеров — благородный князь Василько Ростиславич и гессенский барон Рудольф Бломберг, так и не успевший вступить в Орден.
Когда смущенные горем Глобшток и Рошпор сказали о цели своего визита, де Пейн не стал возражать.
— Кого из нас вы хотите забрать? — только и спросил он.
— Кого вы изволите выбрать сами, — замялся Рошпор. — Это всего лишь пустая формальность. И разумеется, после погребения, — поспешно добавил он.
— Надо и мне как-нибудь посидеть в вашей тюрьме, — сказал Бизоль, у которого в горле стоял ком. — Ждите меня послезавтра.
Бароны поспешно откланялись, торопясь покинуть печальное место…
Лишь вечером в Тампль вернулись обсыпанные землей, в порванной одежде маркиз де Сетина и Андре де Монбар, выбравшиеся из подземных лабиринтов лишь за стенами Иерусалима. Блуждая там несколько дней, без еды и питья, они чудом наткнулись на проход, который и вывел их к свету. Волосы обоих за это время значительно поседели. Выслушав трагические известия, они рассказали и о своих приключениях в подземелье. Обессиленные и измученные, они тем не менее не легли спать, всю ночь пробыв у тел Милана Гораджича и Катрин де Монморанси, отдавая им последнюю дань памяти…
Сразу же после похорон, не дожидаясь окончания расследования Государственной комиссии, Гуго де Пейн с баронессой Левенкур отбыли из Иерусалима. Путь их лежал в Константинополь. В этот же день, по дороге к Египту в страшных мучениях от раны в развороченном животе скончался правитель Магриба султан Юсуф ибн-Ташфин, чья смерть позднее была объявлена в Алжире как случившаяся от лихорадки…
— Так что же это было за облако, которое тебя похитило? — спросил Жак Греналь, скрывая под пышными усами усмешку.
— Я вам так скажу: вовсе это было не облако, а какая-то дьявольская машина, — отозвался Роже де Мондидье, выдержав паузу, как хороший актер. — Когда я метнул в это облако копье меня словно молния поразила… А очнулся я … высоко над землей.
— "Не может быть! — воскликнул один из слушателей.
— Может, — успокоил его Роже. — Там были такие окошечки, через которые я смотрел на проплывающие внизу реки и горы. Я даже видел два войска, сражающихся у Син-аль-Набра. А возле меня стояли какие-то маленькие существа с ручками и ножками, одетые в блестящие доспехи… С усиками на макушке.
— А рогов не было? — улыбнулся Греналь.
— Зачем мне врать? — обиделся Роже. — И говорили они со мной на чистейшем французском языке. Долго мы так летели, пока земля не осталась далеко внизу. И похожа она, земля наша, скажу я вам, на кочан капусты, плавающий в густом сиропе.
— Чушь! — неосторожно выкрикнул один из слушателей, но быстренько прикусил язык, увидев кулак Греналя.
— Любопытные это были существа, — продолжил Роже. — Все их интересовало: как мы живем, зачем воюем, почему говорим так, а не этак… В конце концов, они мне надоели со своими расспросами, и я предложил им сыграть в кости. Вы знаете что я не расстаюсь с ними, и они не раз спасали мою жизнь. Так вот. Если эти сукины дети и были посланцами дьявола, то видно плохо он их обучил играть в кости! Я выиграл у них вчистую… Даже жалко стало, глядя на их забавные рожицы.
— А на что играли?
— На щелчки по носу. Короче, время пролетело незаметно, и очутились мы на… Луне.
— Да быть того не может! — вновь воскликнул самый недоверчивый.
Роже де Мондидье даже не удостоил его взглядом.
— Луна — место не самое примечательное, — заявил он. — Этакая захудалая провинция, вроде Мертвого моря. Надели мне на голову какой-то прозрачный мешок, а иначе бы я задохнулся, поскольку там нет воздуха. Мне предлагали остаться с ними навсегда, обещая отправить на дальнюю звезду — Сириус, но я отказался. Что подумает моя милая Жанетта, если я не вернусь к ней в Труа? Она сочтет меня самым последним обманщиком, а я, да будет вам известно, никогда не лгу! И этим забавным дьяволятам ничего не оставалось, как отправить меня обратно, на то же самое место. Только они немного не рассчитали, и я приземлился в нескольких десятках километрах от Син-аль-Набра.
— Чудеса! — произнес один из слушателей. — Чего только не бывает в этом подлунном мире.
— Чего в нем не бывает — так этого и не бывает, — строго заметил Роже. — А что может быть — то и случается. Вот так.
В это время лошадь в стороне тревожно всхрапнула, а на дороге послышались испуганные голоса и крик часового.
— Кого там черти несут? — приподнял голову Жак Греналь.
Рыцари вооружились мечами, готовые отразить любое нападение: в это время на дорогах Палестины вновь начали пошаливать разбойничьи банды. Особенно зверствовала одна из них, прикрывавшаяся именем тамплиеров. Через несколько минут к костру подошли полураздетые, истерзанные паломники, несущие на носилках своих раненых товарищей. Все они испуганно жались друг к другу, Особый страх вызвали красные кресты на плащах Роже, Греналя и остальных.
— Чего вы дрожите? — сердито спросил Роже. — Мы вас не тронем! Мы — тамплиеры.
При этих словах паломники в еще большем ужасе попадали на колени, заламывая руки. С огромным трудом Роже удалось успокоить их и выведать — что же произошло? Оказывается, в двух милях отсюда на их стоянку напали какие-то люди в точно таких же плащах с крестами, называвшие себя тамплиерами. Они изрубили охрану, разграбили весь лагерь и выгнали прочь оставшихся в живых, не отпустив только девушек и женщин. И, по всей видимости, продолжают там пировать и насильничать…
— По коням! — приказал Роже, не долго раздумывая. — Нападем на них тепленьких!
Собравшись в несколько минут, пятнадцать всадников помчались в сторону, указанную паломниками. Они уже давно охотились за лже-тамплиерами и надеялись что уж сейчас-то негодяи не уйдут от справедливого возмездия… Вскоре впереди показались огоньки костров. Роже велел спешиться и окружить лагерь. Прячась за кустами, он видел сидящих возле костров людей, на плащах которых были нашиты восьмиконечные красные кресты: сомнений не оставалось — это те самые негодяи… С громким криком Роже выскочил на свет, набросившись на ближайших к нему людей; за ним последовали и остальные его товарищи — и бой закипел! Не ожидавшие нападения защищались отчаянно, но в тот момент, когда уже готова была пролиться кровь, из одного из шатров вышел высокий рыцарь, пристегивая панцирь, и громко крикнул в сторону Мондидье:
— Роже, угомонитесь! Раскройте пошире свой глаз — сколько раз я вам советовал не пороть горячку!
— Мессир?! — радостно выдохнул Роже, опуская меч. — Это вы? Здесь?
— Да, я, — отозвался Гуго де Пейн. — И у меня горькие новости. Остановитесь, все!
Бой замер, оружие было вложено в ножны. Рядом с Гуго де Пейном стоял маленький китаец Джан, который после смерти Милана Гораджича теперь неотступно следовал за мессиром, признав его своим хозяином. Из шатра вышли баронесса Левенкур и Ренэ Алансон, также возвращавшийся в Константинополь. Был здесь и грек Христофулос, присоединившийся со своими людьми к отряду де Пейна.
— Мессир! Мы ищем разбойников, которые пользуются именем тамплиеров и грабят паломников, — произнес Жак Греналь.
— Они где-то неподалеку, — добавил Роже.
— Тогда не будем терять времени, — сказал Гуго де Пейн, вскакивая в седло. — Мы присоединяемся к вам!
Поиски грабителей заняли немало времени. Сожженный лагерь паломников был ими уже оставлен, но следы вели на лесную тропу, мимо высохшего русла реки и терялись в пустом, покинутом жителями селении. Очевидно, что и тут «поработали» лже-тамплиеры. Лишь к рассвету, когда де Пейн уже хотел возвращаться к месту стоянки, Роже де Мондидье разглядел над верхушками деревьев струйку дыма. Всадники, рассыпавшись цепью, стали окружать предполагаемое лежбище разбойников. Да, это были они — в белых плащах с красными крестами, пьяные вповалку возле затухающих костров, в шатрах, откуда высовывались голые ноги. Они были настолько самоуверенны в своей безнаказанности, что даже не выставили часовых!
— Вяжите их всех! — приказал де Пейн, перерубая поддерживающие шатер канаты. Из-под упавшего парусинового полотна высунулась усатая морда с осоловевшими глазами и уставилась на мессира, не понимая куда его тащат и почему заламывают руки:
— Ты кто такой? — закричала усатая морда. — А ну отпустите! Я — командир Ордена тамплиеров! Меня знает сам король Бодуэн!
— Как же тебя зовут? — спросил Гуго, слезая с коня.
— Меня-то? Гуго де Пейн!
— Это Этьен Лабе, — заметил подошедший ближе Жак Греналь. — По нему давно плачет виселица.
— О, старый знакомый! Наконец-то мы встретились, — сказал и Роже, вглядевшись в лже-Гуго. — Давно я тебя разыскиваю…
Этьен Лабе заскрежетал зубами, стараясь высвободиться от веревок. Из шатров, тем временем, выводили истерзанных женщин, над которыми надругались разбойники. Рыдая, они бросились на своих связанных обидчиков, вырывая им волосы, и их пришлось оттеснить от пленных.
— Спокойнее, — попросил де Пейн. — Они не уйдут от наказания. Но перед тем, как их повесят на площади перед народом они расскажут всю правду: как грабили, убивали и почему называли себя тамплиерами!
— Это не я придумал! — в страхе закричал Этьен Лабе, понявший наконец — кто перед ним стоит. Он рухнул на колени и пополз к де Пейну. — Мессир, пощадите! Меня заставили! Меня вынудил к этому Беф-Цур, раввин из Яффы! Я покажу вам его — это его идея, чтобы мы назвались тамплиерами и опорочили ваш Орден! Не убивайте!..
— Прочь, негодяй! — оттолкнул его ногой Гуго. — Будь хоть достойным умереть, как мужчина, коли всю жизнь прожил, как собака.
Этьен Лабе упал на бок и завыл: он понял, что спасения не будет.
Пленных разбойников, чей жалкий вид вызывал отвращение, погнали к стоянке де Пейна, — и первые лучи восходящего солнца освещали согнутые спины лже-тамплиеров, с которых сорвали белые плащи с восьмиконечными красными крестами. По дороге Гуго рассказал Роже о происшедшем в Иерусалиме несчастье — смерти Милана Гораджича и Катрин де Монморанси, пожаре в храме и гибели несчастных, сгоревших заживо. Это известие повергло одноглазого рыцаря в глубокую печаль. Понуро склонив голову, он молча ехал рядом с мессиром…
Разбойников привязали к старому дубу, отделив от них лишь главаря — Этьена Лабе, которого увел в свой шатер Жак Греналь, чтобы лично охранять негодяя. Разместили и измученных пленниц, заботу о которых взяла на себя баронесса Левенкур. Рыцари же и латники, не спавшие всю ночь, разбрелись по своим палаткам, чтобы отдохнуть перед тем, как продолжить путь. Лагерь замер, окутанный утренним сиреневым туманом.
В эти часы не спал лишь один человек, вынашивающий в своей голове коварные планы. Его воспаленный от любви мозг уже не мог справиться с рыцарскими законами чести; ядовитая змея ненависти и мести ужалила его в самое сердце. То был Ренэ Алансон. Он узнал Этьена Лабе, державшего их в плену вместе с Анной Комнин, и понял, что сам дьявол предоставляет ему последний шанс — повернуть колесо судьбы в его сторону. Выхаживая в своем шатре, Ренэ тщательно обдумал как использовать захваченного разбойника в своих целях. Последние сомнения покинули его, и он вышел на воздух, направившись к палатке Жака Греналя.
Лабе, связанный по рукам и ногам, лежал в углу, равнодушно посмотрев на вошедшего, и снова закрыв глаза. Греналь приподнял голову и весело спросил:
— Пришли полюбоваться на самого грозного разбойника Триполи? Сейчас он похож на мокрого индюка, не так ли?
— Да, да, — согласился Алансон. — Не могли бы вы оставить нас наедине на несколько минут? Этот человек похитил наши драгоценности, когда мы с баронессой ехали в Иерусалим. Я хочу выяснить — где он их прячет.
— Хорошо, — подумав немного, ответил Жак Греналь. — Но будьте осторожны. Даже голодный крокодил менее опасен, чем Этьен Лабе. Я буду неподалеку! — и рыцарь, завернувшись в плащ, вышел из шатра.
— Не видать вам драгоценностей, как своей задницы! — зло засмеялся Лабе. — Сожалею, что мне тогда не удалось прикончить вас и насладиться с вашей спутницей!
Ренэ подавил негодование и подошел ближе. Некоторое время он внимательно разглядывал разбойника.
— Ну чего уставился? — выкрикнул Лабе, собираясь плюнуть в царедворца.
— Я, как видите, не держу на вас зла, — произнес Алансон. — Более того, предлагаю вам помощь. А драгоценности мне не нужны.
— Говорите яснее, — насторожился Лабе, нюхом почувствовавший спасение.
— Я могу освободить вас, — тихо сказал Ренэ. — Но только за одну услугу.
— Какую? — глаза разбойника заблестели.
— Здесь рядом, в шатре, спит человек, которого вы должны убить. Его зовут Гуго де Пейн. Охраны никакой, лагерь дремлет, часовых нет. Когда вы сделаете это — я дам вам лошадь — и вы свободны. Решайте.
Произнеся это, Алансон отшатнулся; лицо его побледнело, а на лбу выступил пот: но отступать было поздно.
— Да хоть целую дюжину де Пейнов! — радостно прошептал Лабе и потряс связанными руками. — А веревки?
— Сейчас… — отозвался Алансон и высунулся из шатра, сделав знак Греналю. Тот вошел внутрь, покосившись на разбойника.
— С чего это у него такая довольная рожа? — спросил он. Словно ему показали сковородку, на которой он будет поджариваться в аду! Признался он, где прячет драгоценности?
— Нет, — покачал головой Алансон, делая шаг в сторону.
— Вы не умеете разговаривать с людьми, подобного сорта, — улыбнулся Греналь. — Давайте я попро… — но он не успел договорить: в его спину под лопатку вошло острие кинжала, который держал в руке Алансон. Жак Греналь повернул к нему голову, в глазах застыло недоумение, а улыбка начала медленно исчезать с лица.
— Вытащи… — прохрипел он, испытывая невыносимую боль. Ренэ потянул за рукоятку кинжала, и Жак Греналь рухнул на пол, коснувшись головой ног Этьена Лабе.
— Вот это по-нашему! — восторженно прошептал разбойник, протягивая Ренэ связанные руки. Алансон быстро перерезал веревки и протянул ему кинжал.
— Шатер де Пейна слева отсюда, — произнес он. — Торопитесь. Сейчас я приведу лошадь.
— Все будет в лучшем виде, — пообещал разбойник, разминая затекшие руки и ноги. — А как же вы?
— А что — я? Я здесь не при чем.
— И то верно, — согласился Лабе. — Ловко вы все продумали. Ваша матушка, часом, не крутила амуры с дьяволом?
— Хватит болтать. Время уходит.
Лабе и Алансон осторожно выскользнули из шатра Греналя: один направился к лошадям, другой — в стоящий неподалеку временный приют Гуго де Пейна. У Этьена Лабе мелькнула мысль изменить ход действий и нырнуть в густую чащу, но жажда отомстить за собственное поражение превозобладала. Он осторожно отодвинул полог шатра и заглянул внутрь. Гуго де Пейн, лежа на спине, накрывшись плащом, спал; возле входа свернулся калачиком еще один человек — желтолицый китаец Джан, веки которого были плотно сомкнуты. Сзади послышалось ржанье лошади…
Лабе шагнул в шатер и подкрался к рыцарю. Он решил нанести удар в горло и занес руку с кинжалом, но в это время сокрушительная сила сбила его с ног: распрямившийся словно пружина Джан, взметнувшись в воздух, перебил ему ребром ладони шейный позвонок. Лабе распростерся на полу, а к груди его уже был приставлен меч Гуго де Пейна, который не выпускал его из рук даже во сне.
— Кто тебя освободил, собака? — произнес Гуго, надавливая на рукоять. Лабе тщетно пытался опереться на локти; нижняя часть тела была парализована.
— Византиец… — прохрипел он, понимая, что на сей раз ему приходит конец. — Это он… он заколол Греналя и велел мне… убить вас… Будьте вы… прокляты!..
Гуго вышел из шатра и увидел идущего по краю лагеря Ренэ Алансона, держащего за узды лошадь.
— Стойте! — крикнул ему де Пейн и ринулся наперерез. Ошеломленный Алансон выпустил повод из рук.
— Вы? — в отчаянье выкрикнул он, не веря своим глазам.
— Зачем вы сделали это? — сурово спросил де Пейн, надвигаясь на царедворца. Их громкие голоса разбудили спавших рыцарей и латников. Из шатров и палаток выглянули сонные лица. Пятясь, Алансон споткнулся о корягу и полетел навзничь.
— Я ненавижу вас! — истерично взвизгнул он. — Вы — источник моих бед, вы — принесли мне самые мучительные страдания! О, как я жажду вашей смерти!
Глядя на извивающегося, корчащегося на земле рыцаря, рвущего руками траву, извергающего потоки брани, де Пейн почти пожалел его, понимая — в чем кроется причина его ненависти…
— Убейте меня! — кричал Алансон, потеряв человеческий облик. — Или я убью вас! Я зарежу вас ночью, лишь только вы сомкнете глаза!
Вокруг них собрались люди, тревожно переглядываясь и еще не понимая, что здесь произошло. Из шатра, тем временем, уже выносили тело Жака Греналя, а из другой палатки — волочили за ноги Этьена Лабе, чьи проклятья не уступали ругани Ренэ Алансона.
— Возьмите свой меч! — произнес Гуго де Пейн. — И пусть нас рассудит Господь Бог!
— А-а!.. Хорошо же! — закричал Алансон, обнажая клинок. Зрители расступились, освобождая пространство для поединка.
— Нет, нет! Прекратите! — раздался вдруг хорошо знакомый обоим смертельным противникам голос. К ним шла баронесса Левенкур, разбуженная шумом, поправляя растрепавшиеся золотистые волосы; ее испуганные глаза на побледневшем лице смотрели на де Пейна и словно молили о чем-то. Следом за ней шел Роже де Мондидье, пытаясь успокоить принцессу.
— Вы не можете допустить этого! — сказала она, встав между де Пейном и Алансоном. — Как бы ни была велика вина этого человека, но вы не станете драться! Ведь это будет… убийство, просто убийство!
— Сударыня, в руках у человека, которого вы защищаете, вы видите такой же меч, как и у меня, — гневно произнес Гуго. Не этим ли самым мечом он зарезал несчастного Жака Греналя! Обернитесь назад — его труп еще не остыл на этой земле! Если здесь и произошло убийство, то убийца — Ренэ Алансон.
— Да! — выкрикнул тот. — И я сожалею, что не прикончил также и вас!
Содрогнувшись при этих словах, византийская принцесса, тем не менее, продолжала стоять между двумя противниками.
— Пусть! — в отчаянье оказала она. — Но прошу вас: вложите мечи в ножны! — она обернулась к де Пейну. — Ведь вы же убьете его, я знаю!
— Непременно, — холодно произнес Гуго. — И вам лучше отойти в сторону.
— Но ради меня? Я прошу вас, Гуго… Ради любви… — Анна чуть было не произнесла вслух — при всех собравшихся то, что рвалось из ее груди. Она всматривалась в глаза де Пейна, пытаясь поймать в них ответное чувство, но в них не было ни доброты, ни жалости. Сейчас в них не было и любви — лишь стальной блеск неумолимого возмездия.
— Если вы сделаете это, — тихо проговорила она, — вы погубите нашу… дружбу.
Гуго де Пейн взглянул на Роже де Мондидье.
— Отведите баронессу Левенкур в ее шатер, — промолвил он тамплиеру. — Прекрасные дамы вдохновляют во время турниров; в кровавом бою — они лишние.
Анна Комнин с ужасом смотрела на него. Она не узнавала своего возлюбленного, его жестокого взгляда, в котором словно сошлись вместе и лед, и огонь. Ведомая под руку Роже де Мондидье, она несколько раз оборачивалась, будто надеялась, что Гуго очнется, сбросит зловещую маску и превратится в того, прежнего, которого она знала и любила…
Поединок начался. Собственно, длился он всего несколько минут. Лишь в самом начале, обуреваемый яростью и ненавистью, Алансон неистово атаковал, пытаясь пробить брешь в защите де Пейна. Но силы быстро покинули его. Перейдя в наступление, Гуго легко оттеснил Алансона к краю площадки, заставил раскрыться и хладнокровно поразил острием меча в самое сердце.
— Вот и все… — прошептал Ренэ Алансон, сделав один шаг навстречу де Пейну; затем он рухнул на землю и испустил дух. Кольцо зрителей, потрясенных разыгравшейся на их глазах трагедией, сдвинулось, расступаясь перед мрачным мессиром. Не оборачиваясь и не глядя больше ни на кого, он скрылся в своем шатре…
А в другом шатре в это время беззвучно плакала Анна Комнин, испытывая такую боль, словно именно ей был нанесен удар в сердце рукой Гуго де Пейна. Она чувствовала, что Ренэ Алансон, много лет бывший ее верным спутником и другом, бесконечно влюбленный в нее человек, — уже мертв. И убила его та беспощадная сила, которую она считала покоренной…
Три часа спустя, когда трупы Жака Греналя и Ренэ Алансона были преданы земле, а могильные холмики выросли рядом друг с другом, лагерь опустел. Лишь под старым дубом на толстой ветке раскачивалось тело Этьена Лабе, и черные вороны уже слетались на свое нежданное пиршество.
Когда смущенные горем Глобшток и Рошпор сказали о цели своего визита, де Пейн не стал возражать.
— Кого из нас вы хотите забрать? — только и спросил он.
— Кого вы изволите выбрать сами, — замялся Рошпор. — Это всего лишь пустая формальность. И разумеется, после погребения, — поспешно добавил он.
— Надо и мне как-нибудь посидеть в вашей тюрьме, — сказал Бизоль, у которого в горле стоял ком. — Ждите меня послезавтра.
Бароны поспешно откланялись, торопясь покинуть печальное место…
Лишь вечером в Тампль вернулись обсыпанные землей, в порванной одежде маркиз де Сетина и Андре де Монбар, выбравшиеся из подземных лабиринтов лишь за стенами Иерусалима. Блуждая там несколько дней, без еды и питья, они чудом наткнулись на проход, который и вывел их к свету. Волосы обоих за это время значительно поседели. Выслушав трагические известия, они рассказали и о своих приключениях в подземелье. Обессиленные и измученные, они тем не менее не легли спать, всю ночь пробыв у тел Милана Гораджича и Катрин де Монморанси, отдавая им последнюю дань памяти…
Сразу же после похорон, не дожидаясь окончания расследования Государственной комиссии, Гуго де Пейн с баронессой Левенкур отбыли из Иерусалима. Путь их лежал в Константинополь. В этот же день, по дороге к Египту в страшных мучениях от раны в развороченном животе скончался правитель Магриба султан Юсуф ибн-Ташфин, чья смерть позднее была объявлена в Алжире как случившаяся от лихорадки…
2
В стороне от дороги, ведущей из Триполи, возле ярко горящего костра сидело несколько рыцарей в белых плащах с вышитыми на них восьмиконечными крестами и вели неторопливую беседу. Другие рыцари и оруженосцы спали тут же, рядышком, по-походному положив под голову седла, охапки сена или просто железные панцири. Разговор вращался вокруг одноглазого рыцаря и его приключений, чье единственное око зорко поглядывало по сторонам.— Так что же это было за облако, которое тебя похитило? — спросил Жак Греналь, скрывая под пышными усами усмешку.
— Я вам так скажу: вовсе это было не облако, а какая-то дьявольская машина, — отозвался Роже де Мондидье, выдержав паузу, как хороший актер. — Когда я метнул в это облако копье меня словно молния поразила… А очнулся я … высоко над землей.
— "Не может быть! — воскликнул один из слушателей.
— Может, — успокоил его Роже. — Там были такие окошечки, через которые я смотрел на проплывающие внизу реки и горы. Я даже видел два войска, сражающихся у Син-аль-Набра. А возле меня стояли какие-то маленькие существа с ручками и ножками, одетые в блестящие доспехи… С усиками на макушке.
— А рогов не было? — улыбнулся Греналь.
— Зачем мне врать? — обиделся Роже. — И говорили они со мной на чистейшем французском языке. Долго мы так летели, пока земля не осталась далеко внизу. И похожа она, земля наша, скажу я вам, на кочан капусты, плавающий в густом сиропе.
— Чушь! — неосторожно выкрикнул один из слушателей, но быстренько прикусил язык, увидев кулак Греналя.
— Любопытные это были существа, — продолжил Роже. — Все их интересовало: как мы живем, зачем воюем, почему говорим так, а не этак… В конце концов, они мне надоели со своими расспросами, и я предложил им сыграть в кости. Вы знаете что я не расстаюсь с ними, и они не раз спасали мою жизнь. Так вот. Если эти сукины дети и были посланцами дьявола, то видно плохо он их обучил играть в кости! Я выиграл у них вчистую… Даже жалко стало, глядя на их забавные рожицы.
— А на что играли?
— На щелчки по носу. Короче, время пролетело незаметно, и очутились мы на… Луне.
— Да быть того не может! — вновь воскликнул самый недоверчивый.
Роже де Мондидье даже не удостоил его взглядом.
— Луна — место не самое примечательное, — заявил он. — Этакая захудалая провинция, вроде Мертвого моря. Надели мне на голову какой-то прозрачный мешок, а иначе бы я задохнулся, поскольку там нет воздуха. Мне предлагали остаться с ними навсегда, обещая отправить на дальнюю звезду — Сириус, но я отказался. Что подумает моя милая Жанетта, если я не вернусь к ней в Труа? Она сочтет меня самым последним обманщиком, а я, да будет вам известно, никогда не лгу! И этим забавным дьяволятам ничего не оставалось, как отправить меня обратно, на то же самое место. Только они немного не рассчитали, и я приземлился в нескольких десятках километрах от Син-аль-Набра.
— Чудеса! — произнес один из слушателей. — Чего только не бывает в этом подлунном мире.
— Чего в нем не бывает — так этого и не бывает, — строго заметил Роже. — А что может быть — то и случается. Вот так.
В это время лошадь в стороне тревожно всхрапнула, а на дороге послышались испуганные голоса и крик часового.
— Кого там черти несут? — приподнял голову Жак Греналь.
Рыцари вооружились мечами, готовые отразить любое нападение: в это время на дорогах Палестины вновь начали пошаливать разбойничьи банды. Особенно зверствовала одна из них, прикрывавшаяся именем тамплиеров. Через несколько минут к костру подошли полураздетые, истерзанные паломники, несущие на носилках своих раненых товарищей. Все они испуганно жались друг к другу, Особый страх вызвали красные кресты на плащах Роже, Греналя и остальных.
— Чего вы дрожите? — сердито спросил Роже. — Мы вас не тронем! Мы — тамплиеры.
При этих словах паломники в еще большем ужасе попадали на колени, заламывая руки. С огромным трудом Роже удалось успокоить их и выведать — что же произошло? Оказывается, в двух милях отсюда на их стоянку напали какие-то люди в точно таких же плащах с крестами, называвшие себя тамплиерами. Они изрубили охрану, разграбили весь лагерь и выгнали прочь оставшихся в живых, не отпустив только девушек и женщин. И, по всей видимости, продолжают там пировать и насильничать…
— По коням! — приказал Роже, не долго раздумывая. — Нападем на них тепленьких!
Собравшись в несколько минут, пятнадцать всадников помчались в сторону, указанную паломниками. Они уже давно охотились за лже-тамплиерами и надеялись что уж сейчас-то негодяи не уйдут от справедливого возмездия… Вскоре впереди показались огоньки костров. Роже велел спешиться и окружить лагерь. Прячась за кустами, он видел сидящих возле костров людей, на плащах которых были нашиты восьмиконечные красные кресты: сомнений не оставалось — это те самые негодяи… С громким криком Роже выскочил на свет, набросившись на ближайших к нему людей; за ним последовали и остальные его товарищи — и бой закипел! Не ожидавшие нападения защищались отчаянно, но в тот момент, когда уже готова была пролиться кровь, из одного из шатров вышел высокий рыцарь, пристегивая панцирь, и громко крикнул в сторону Мондидье:
— Роже, угомонитесь! Раскройте пошире свой глаз — сколько раз я вам советовал не пороть горячку!
— Мессир?! — радостно выдохнул Роже, опуская меч. — Это вы? Здесь?
— Да, я, — отозвался Гуго де Пейн. — И у меня горькие новости. Остановитесь, все!
Бой замер, оружие было вложено в ножны. Рядом с Гуго де Пейном стоял маленький китаец Джан, который после смерти Милана Гораджича теперь неотступно следовал за мессиром, признав его своим хозяином. Из шатра вышли баронесса Левенкур и Ренэ Алансон, также возвращавшийся в Константинополь. Был здесь и грек Христофулос, присоединившийся со своими людьми к отряду де Пейна.
— Мессир! Мы ищем разбойников, которые пользуются именем тамплиеров и грабят паломников, — произнес Жак Греналь.
— Они где-то неподалеку, — добавил Роже.
— Тогда не будем терять времени, — сказал Гуго де Пейн, вскакивая в седло. — Мы присоединяемся к вам!
Поиски грабителей заняли немало времени. Сожженный лагерь паломников был ими уже оставлен, но следы вели на лесную тропу, мимо высохшего русла реки и терялись в пустом, покинутом жителями селении. Очевидно, что и тут «поработали» лже-тамплиеры. Лишь к рассвету, когда де Пейн уже хотел возвращаться к месту стоянки, Роже де Мондидье разглядел над верхушками деревьев струйку дыма. Всадники, рассыпавшись цепью, стали окружать предполагаемое лежбище разбойников. Да, это были они — в белых плащах с красными крестами, пьяные вповалку возле затухающих костров, в шатрах, откуда высовывались голые ноги. Они были настолько самоуверенны в своей безнаказанности, что даже не выставили часовых!
— Вяжите их всех! — приказал де Пейн, перерубая поддерживающие шатер канаты. Из-под упавшего парусинового полотна высунулась усатая морда с осоловевшими глазами и уставилась на мессира, не понимая куда его тащат и почему заламывают руки:
— Ты кто такой? — закричала усатая морда. — А ну отпустите! Я — командир Ордена тамплиеров! Меня знает сам король Бодуэн!
— Как же тебя зовут? — спросил Гуго, слезая с коня.
— Меня-то? Гуго де Пейн!
— Это Этьен Лабе, — заметил подошедший ближе Жак Греналь. — По нему давно плачет виселица.
— О, старый знакомый! Наконец-то мы встретились, — сказал и Роже, вглядевшись в лже-Гуго. — Давно я тебя разыскиваю…
Этьен Лабе заскрежетал зубами, стараясь высвободиться от веревок. Из шатров, тем временем, выводили истерзанных женщин, над которыми надругались разбойники. Рыдая, они бросились на своих связанных обидчиков, вырывая им волосы, и их пришлось оттеснить от пленных.
— Спокойнее, — попросил де Пейн. — Они не уйдут от наказания. Но перед тем, как их повесят на площади перед народом они расскажут всю правду: как грабили, убивали и почему называли себя тамплиерами!
— Это не я придумал! — в страхе закричал Этьен Лабе, понявший наконец — кто перед ним стоит. Он рухнул на колени и пополз к де Пейну. — Мессир, пощадите! Меня заставили! Меня вынудил к этому Беф-Цур, раввин из Яффы! Я покажу вам его — это его идея, чтобы мы назвались тамплиерами и опорочили ваш Орден! Не убивайте!..
— Прочь, негодяй! — оттолкнул его ногой Гуго. — Будь хоть достойным умереть, как мужчина, коли всю жизнь прожил, как собака.
Этьен Лабе упал на бок и завыл: он понял, что спасения не будет.
Пленных разбойников, чей жалкий вид вызывал отвращение, погнали к стоянке де Пейна, — и первые лучи восходящего солнца освещали согнутые спины лже-тамплиеров, с которых сорвали белые плащи с восьмиконечными красными крестами. По дороге Гуго рассказал Роже о происшедшем в Иерусалиме несчастье — смерти Милана Гораджича и Катрин де Монморанси, пожаре в храме и гибели несчастных, сгоревших заживо. Это известие повергло одноглазого рыцаря в глубокую печаль. Понуро склонив голову, он молча ехал рядом с мессиром…
Разбойников привязали к старому дубу, отделив от них лишь главаря — Этьена Лабе, которого увел в свой шатер Жак Греналь, чтобы лично охранять негодяя. Разместили и измученных пленниц, заботу о которых взяла на себя баронесса Левенкур. Рыцари же и латники, не спавшие всю ночь, разбрелись по своим палаткам, чтобы отдохнуть перед тем, как продолжить путь. Лагерь замер, окутанный утренним сиреневым туманом.
В эти часы не спал лишь один человек, вынашивающий в своей голове коварные планы. Его воспаленный от любви мозг уже не мог справиться с рыцарскими законами чести; ядовитая змея ненависти и мести ужалила его в самое сердце. То был Ренэ Алансон. Он узнал Этьена Лабе, державшего их в плену вместе с Анной Комнин, и понял, что сам дьявол предоставляет ему последний шанс — повернуть колесо судьбы в его сторону. Выхаживая в своем шатре, Ренэ тщательно обдумал как использовать захваченного разбойника в своих целях. Последние сомнения покинули его, и он вышел на воздух, направившись к палатке Жака Греналя.
Лабе, связанный по рукам и ногам, лежал в углу, равнодушно посмотрев на вошедшего, и снова закрыв глаза. Греналь приподнял голову и весело спросил:
— Пришли полюбоваться на самого грозного разбойника Триполи? Сейчас он похож на мокрого индюка, не так ли?
— Да, да, — согласился Алансон. — Не могли бы вы оставить нас наедине на несколько минут? Этот человек похитил наши драгоценности, когда мы с баронессой ехали в Иерусалим. Я хочу выяснить — где он их прячет.
— Хорошо, — подумав немного, ответил Жак Греналь. — Но будьте осторожны. Даже голодный крокодил менее опасен, чем Этьен Лабе. Я буду неподалеку! — и рыцарь, завернувшись в плащ, вышел из шатра.
— Не видать вам драгоценностей, как своей задницы! — зло засмеялся Лабе. — Сожалею, что мне тогда не удалось прикончить вас и насладиться с вашей спутницей!
Ренэ подавил негодование и подошел ближе. Некоторое время он внимательно разглядывал разбойника.
— Ну чего уставился? — выкрикнул Лабе, собираясь плюнуть в царедворца.
— Я, как видите, не держу на вас зла, — произнес Алансон. — Более того, предлагаю вам помощь. А драгоценности мне не нужны.
— Говорите яснее, — насторожился Лабе, нюхом почувствовавший спасение.
— Я могу освободить вас, — тихо сказал Ренэ. — Но только за одну услугу.
— Какую? — глаза разбойника заблестели.
— Здесь рядом, в шатре, спит человек, которого вы должны убить. Его зовут Гуго де Пейн. Охраны никакой, лагерь дремлет, часовых нет. Когда вы сделаете это — я дам вам лошадь — и вы свободны. Решайте.
Произнеся это, Алансон отшатнулся; лицо его побледнело, а на лбу выступил пот: но отступать было поздно.
— Да хоть целую дюжину де Пейнов! — радостно прошептал Лабе и потряс связанными руками. — А веревки?
— Сейчас… — отозвался Алансон и высунулся из шатра, сделав знак Греналю. Тот вошел внутрь, покосившись на разбойника.
— С чего это у него такая довольная рожа? — спросил он. Словно ему показали сковородку, на которой он будет поджариваться в аду! Признался он, где прячет драгоценности?
— Нет, — покачал головой Алансон, делая шаг в сторону.
— Вы не умеете разговаривать с людьми, подобного сорта, — улыбнулся Греналь. — Давайте я попро… — но он не успел договорить: в его спину под лопатку вошло острие кинжала, который держал в руке Алансон. Жак Греналь повернул к нему голову, в глазах застыло недоумение, а улыбка начала медленно исчезать с лица.
— Вытащи… — прохрипел он, испытывая невыносимую боль. Ренэ потянул за рукоятку кинжала, и Жак Греналь рухнул на пол, коснувшись головой ног Этьена Лабе.
— Вот это по-нашему! — восторженно прошептал разбойник, протягивая Ренэ связанные руки. Алансон быстро перерезал веревки и протянул ему кинжал.
— Шатер де Пейна слева отсюда, — произнес он. — Торопитесь. Сейчас я приведу лошадь.
— Все будет в лучшем виде, — пообещал разбойник, разминая затекшие руки и ноги. — А как же вы?
— А что — я? Я здесь не при чем.
— И то верно, — согласился Лабе. — Ловко вы все продумали. Ваша матушка, часом, не крутила амуры с дьяволом?
— Хватит болтать. Время уходит.
Лабе и Алансон осторожно выскользнули из шатра Греналя: один направился к лошадям, другой — в стоящий неподалеку временный приют Гуго де Пейна. У Этьена Лабе мелькнула мысль изменить ход действий и нырнуть в густую чащу, но жажда отомстить за собственное поражение превозобладала. Он осторожно отодвинул полог шатра и заглянул внутрь. Гуго де Пейн, лежа на спине, накрывшись плащом, спал; возле входа свернулся калачиком еще один человек — желтолицый китаец Джан, веки которого были плотно сомкнуты. Сзади послышалось ржанье лошади…
Лабе шагнул в шатер и подкрался к рыцарю. Он решил нанести удар в горло и занес руку с кинжалом, но в это время сокрушительная сила сбила его с ног: распрямившийся словно пружина Джан, взметнувшись в воздух, перебил ему ребром ладони шейный позвонок. Лабе распростерся на полу, а к груди его уже был приставлен меч Гуго де Пейна, который не выпускал его из рук даже во сне.
— Кто тебя освободил, собака? — произнес Гуго, надавливая на рукоять. Лабе тщетно пытался опереться на локти; нижняя часть тела была парализована.
— Византиец… — прохрипел он, понимая, что на сей раз ему приходит конец. — Это он… он заколол Греналя и велел мне… убить вас… Будьте вы… прокляты!..
Гуго вышел из шатра и увидел идущего по краю лагеря Ренэ Алансона, держащего за узды лошадь.
— Стойте! — крикнул ему де Пейн и ринулся наперерез. Ошеломленный Алансон выпустил повод из рук.
— Вы? — в отчаянье выкрикнул он, не веря своим глазам.
— Зачем вы сделали это? — сурово спросил де Пейн, надвигаясь на царедворца. Их громкие голоса разбудили спавших рыцарей и латников. Из шатров и палаток выглянули сонные лица. Пятясь, Алансон споткнулся о корягу и полетел навзничь.
— Я ненавижу вас! — истерично взвизгнул он. — Вы — источник моих бед, вы — принесли мне самые мучительные страдания! О, как я жажду вашей смерти!
Глядя на извивающегося, корчащегося на земле рыцаря, рвущего руками траву, извергающего потоки брани, де Пейн почти пожалел его, понимая — в чем кроется причина его ненависти…
— Убейте меня! — кричал Алансон, потеряв человеческий облик. — Или я убью вас! Я зарежу вас ночью, лишь только вы сомкнете глаза!
Вокруг них собрались люди, тревожно переглядываясь и еще не понимая, что здесь произошло. Из шатра, тем временем, уже выносили тело Жака Греналя, а из другой палатки — волочили за ноги Этьена Лабе, чьи проклятья не уступали ругани Ренэ Алансона.
— Возьмите свой меч! — произнес Гуго де Пейн. — И пусть нас рассудит Господь Бог!
— А-а!.. Хорошо же! — закричал Алансон, обнажая клинок. Зрители расступились, освобождая пространство для поединка.
— Нет, нет! Прекратите! — раздался вдруг хорошо знакомый обоим смертельным противникам голос. К ним шла баронесса Левенкур, разбуженная шумом, поправляя растрепавшиеся золотистые волосы; ее испуганные глаза на побледневшем лице смотрели на де Пейна и словно молили о чем-то. Следом за ней шел Роже де Мондидье, пытаясь успокоить принцессу.
— Вы не можете допустить этого! — сказала она, встав между де Пейном и Алансоном. — Как бы ни была велика вина этого человека, но вы не станете драться! Ведь это будет… убийство, просто убийство!
— Сударыня, в руках у человека, которого вы защищаете, вы видите такой же меч, как и у меня, — гневно произнес Гуго. Не этим ли самым мечом он зарезал несчастного Жака Греналя! Обернитесь назад — его труп еще не остыл на этой земле! Если здесь и произошло убийство, то убийца — Ренэ Алансон.
— Да! — выкрикнул тот. — И я сожалею, что не прикончил также и вас!
Содрогнувшись при этих словах, византийская принцесса, тем не менее, продолжала стоять между двумя противниками.
— Пусть! — в отчаянье оказала она. — Но прошу вас: вложите мечи в ножны! — она обернулась к де Пейну. — Ведь вы же убьете его, я знаю!
— Непременно, — холодно произнес Гуго. — И вам лучше отойти в сторону.
— Но ради меня? Я прошу вас, Гуго… Ради любви… — Анна чуть было не произнесла вслух — при всех собравшихся то, что рвалось из ее груди. Она всматривалась в глаза де Пейна, пытаясь поймать в них ответное чувство, но в них не было ни доброты, ни жалости. Сейчас в них не было и любви — лишь стальной блеск неумолимого возмездия.
— Если вы сделаете это, — тихо проговорила она, — вы погубите нашу… дружбу.
Гуго де Пейн взглянул на Роже де Мондидье.
— Отведите баронессу Левенкур в ее шатер, — промолвил он тамплиеру. — Прекрасные дамы вдохновляют во время турниров; в кровавом бою — они лишние.
Анна Комнин с ужасом смотрела на него. Она не узнавала своего возлюбленного, его жестокого взгляда, в котором словно сошлись вместе и лед, и огонь. Ведомая под руку Роже де Мондидье, она несколько раз оборачивалась, будто надеялась, что Гуго очнется, сбросит зловещую маску и превратится в того, прежнего, которого она знала и любила…
Поединок начался. Собственно, длился он всего несколько минут. Лишь в самом начале, обуреваемый яростью и ненавистью, Алансон неистово атаковал, пытаясь пробить брешь в защите де Пейна. Но силы быстро покинули его. Перейдя в наступление, Гуго легко оттеснил Алансона к краю площадки, заставил раскрыться и хладнокровно поразил острием меча в самое сердце.
— Вот и все… — прошептал Ренэ Алансон, сделав один шаг навстречу де Пейну; затем он рухнул на землю и испустил дух. Кольцо зрителей, потрясенных разыгравшейся на их глазах трагедией, сдвинулось, расступаясь перед мрачным мессиром. Не оборачиваясь и не глядя больше ни на кого, он скрылся в своем шатре…
А в другом шатре в это время беззвучно плакала Анна Комнин, испытывая такую боль, словно именно ей был нанесен удар в сердце рукой Гуго де Пейна. Она чувствовала, что Ренэ Алансон, много лет бывший ее верным спутником и другом, бесконечно влюбленный в нее человек, — уже мертв. И убила его та беспощадная сила, которую она считала покоренной…
Три часа спустя, когда трупы Жака Греналя и Ренэ Алансона были преданы земле, а могильные холмики выросли рядом друг с другом, лагерь опустел. Лишь под старым дубом на толстой ветке раскачивалось тело Этьена Лабе, и черные вороны уже слетались на свое нежданное пиршество.