Страница:
– Разлай Макдональдович, все в порядке?
Домовой выпрыгнул из духовки. Мордочка у него была довольная.
– Эх, хорошо! Ты не представляешь себе, как это тяжело – быть безработным. Никакой уверенности в завтрашнем дне…
– А мои родители будут тебя видеть? – спросила Алиса.
– Нет, ты что! Ни в коем случае, – возмутился Грызлов. – Им не положено!
Он обошел дозором свои новые владения – квартиру Малышкиных – и схватился за голову. Непорядок! Вернее, беспорядок кругом! И Грызлов тут же, не сходя с места, заставил Алису делать генеральную уборку.
– Безобразие! – возмущался Разлай Макдональдович, воздев коротенькие ручки к потолку. – Другой бы домовой уже такой тарарам в квартире устроил, полтергейст отдыхает! Нужна перестройка твоего отношения к чистоте! И запомни, каждая вещь в доме должна знать свое место!
– К нам домработница приходит, – виновато сказала Алиса. – Она у нас убирается.
– Оно и видно, как убирается, – парировал Грызлов, – пыль за мебелью, во всех углах мусор залежался, под ковер в твоей комнате лучше вообще не заглядывать.
– А зачем заглянул? – спросила Алиса.
– Это моя работа, – заявил Грызлов. – Нельзя лениться, домовой приснится, такая вот есть поговорка, я ведь и напугать могу! Ты меня с лучшей стороны знаешь. Я могу быть очень-очень неприятным и даже опасным!
Алиса с вздохом принялась ползать по углам с тряпкой в руках. Грызлов ходил за ней по пятам и везде совал свою лохматую мордочку. К исходу третьего часа перестройки измученная Алиса упала в кресло и в сердцах отшвырнула от себя тряпку.
– Ну как, – спросила она Грызлова, – теперь ты доволен?
– Уже лучше, – похвалил он и тут же сказал: – А еще протри зеркало в ванной и почисти кран, все зубной пастой заляпали! У вас совесть есть?
Алиса поплелась в ванную, присела на бортик и пустила воду. В дверь немедленно просунулся черный нос домового.
– Чего сидишь? – бесцеремонно спросил он. – Сделал дело – гуляй смело. Давай, давай, а потом чаю попьем.
Алиса полила кран средством от ржавчины и принялась оттирать. Действительно, стало намного лучше. Теперь пришел черед зеркалу. После того как Алиса с трудом оттерла его, в ванной заметно посветлело. Она отправилась на кухню. Там Грызлов, встав на табуретку и аккуратно подвязавшись кухонным полотенцем, ловко мыл посуду.
– Чайник я уже поставил, – сообщил он, – доставай печенье.
Спустя пять минут они мирно чаевничали за столом. Домовой пил чай по старинке, из блюдечка, шумно прихлебывая, при этом он не переставая болтал под столом коротенькими ножками…
Баба Ванда посадила Корделию и Ниночку за свой знаменитый стол под расписанным звездами сводчатым потолком полуподвала на Сретенке и вопросительно взглянула на обеих. Вид у посетительниц был самый взъерошенный. Полчаса назад ей позвонила Корделия и в такой настойчивой форме напросилась на прием, что Ванде стало ясно – произошло что-то из ряда вон выходящее.
Пришлось отменить пару визитов VIP-клиентов, чтобы принять маму Алисы, но после того, что произошло на крыше высотки, Ванда стала относиться к Алисе, да и к Юле тоже, как к членам своей семьи. Это особое отношение, естественно, распространилось и на всю семью Малышкиных.
Корделия, едва опустившись на стул, размахивая руками, сбивчиво принялась объяснять Ванде суть их с Ниночкой открытия. Она выложила на стол половинки броши и подвинула к бабе Ванде. Та взяла их в руку, помолчала минутку, потом с задумчивым видом утвердительно покачала головой.
– Так я и думала, – сказала она.
Корделия, неосознанно прижав руки к груди, не спускала глаз с ворожеи. Ниночка тоже смотрела на нее как на последнюю в жизни надежду.
– Что, ну что, Вандочка! Как это все объяснить? – наперебой выкрикивали они.
– Кончайте парить, – одернула их баба Ванда. – Ежу понятно, что эти брошки достались вам не случайно! Это знак судьбы. – Она озабоченно потерла лоб рукой. – Нужно его правильно прочитать. Сейчас узнаем, что он означает.
Пройдясь вдоль полок, баба Ванда принесла и поставила на стол деревянную шкатулку. Откинув резную крышку, она достала оттуда спицу и небольшой светлый комочек какого-то вещества, положила его на специальную подставку и подожгла длинной спичкой для разжигания каминов. Спицу пристроила на столе у себя под рукой. По комнате поплыл ароматный дым. Баба Ванда тихо, но внятно забормотала себе под нос:
– Вот что я скажу вам, мои милые! – заявила баба Ванда, неожиданно открывая глаза. – Дело-то не совсем красивое получается, и для меня не во всем понятное. Но все было так…
Жил на свете легкомысленный человек, Петр Водорябов, очень нравился женщинам и был душой любой компании. Наконец женился он на Софье, скромной и порядочной девушке. Через год родилась у него дочь, которую назвали Ниной. Жила семья спокойно и вроде бы счастливо, но потом случилось то, чего никто не ожидал. Солнечным майским утром Петр Водорябов ушел из дома и не вернулся. Только поздним вечером Софья обнаружила записку, а рядом лежала изящная вещица старинного серебра. Бросил их Петр, и больше они о нем ничего не слышали.
Перед тем как жениться на Софье, встречался Петр совсем с другой девушкой по имени Елизавета, которая очень его любила, но испугался он ее страстной натуры и резко оборвал отношения. Елизавета страдала, плакала и не находила себе места, а когда узнала о женитьбе Петра, чуть руки на себя не наложила. Ее старенькая бабушка пожалела внучку и отвела к ведьме, умевшей вершить черные дела.
Ведьма поговорила с девушкой и предупредила, что, может, счастья никакого и не получится, а, наоборот, загубит она себе личную жизнь с ранней молодости. Но не так-то просто было отговорить Елизавету. Тогда ведьма растопила в закопченной кружке душистый воск и из этого воска быстро, пока не остыл, вылепила куклу. Окрестила куклу в миске с водой и нарекла Петром. Потом вручила Елизавете длинную иглу и велела проколоть насквозь то место, где у человека находится сердце.
Елизавета вонзила иглу недрогнувшей рукой, послышался стон, из куклы показалась алая капелька крови. Ведьма завязала восковую фигурку в черную тряпицу и отдала Елизавете.
– Храни как зеницу ока, – велела она ей, – если найдет он куклу, а еще хуже – вынет из нее иголку, может быть беда, и уйдет он сразу, сколько ни проси остаться.
Куклу Елизавета запрятала на самое дно старого шкафа, завалив сверху ненужными вещами, и стала ждать. Ранним утром Петр пришел и остался у нее.
Минуло два года. У Елизаветы родилась дочка, которую назвали Корделией в честь бабушки, которая к тому времени уже умерла. Жили они не очень ладно, Петр частенько прикладывался к бутылке и характер у него уже не был таким легким, как прежде. Но Елизавета была счастлива и спокойно переносила угрюмость Петра. Уж лучше такой, чем никакой.
Однажды она немного задержалась на работе, а когда вернулась, то ахнула. На кухонном столе лежала восковая кукла, из ее груди была вырвана иголка, а прямо за столом храпел пьяный Петр. Проснувшись, он потребовал объяснений. Елизавета не стала запираться и рассказала мужу, как было дело. Петр ничего не сказал, но через два дня бесследно исчез, а в кроватке у дочери Елизавета обнаружила серебряную безделушку, украшенную чернеными узорами…
Закончив рассказ, Ванда устало посмотрела на притихших сестер. Они сидели обнявшись и вытирая друг другу платочками бежавшие по раскисшему макияжу слезы. «Еще немного, и заревут в голос», – поняла баба Ванда. Она была так измучена, что сил успокаивать обретших себя родственниц у нее не было.
– Вот что, девочки, – сказала она категоричным тоном, – приходите ко мне завтра к вечеру, постараюсь до конца разобраться. – Она вздохнула. – Сдается мне, что над одной из вас нависла смертельная опасность.
Профессор Серебряков уже много часов шел по подземелью быстрым спортивным шагом, почти бежал как молодой марафонец и сам себе не переставал удивляться! Так хорошо он себя не чувствовал ни разу за последние двадцать лет. Тяжелые доспехи совсем не давили на плечи, меч в руке казался деревянной игрушкой. И куда подевались все его гипертонии, систолы, диастолы и прочие прелести сердечных заболеваний? Единственное, что донимало Вилена Стальевича по-настоящему, это хроническое недосыпание. Из-за погони и милицейских облав ему пришлось идти к цели кружным путем, плутая в незнакомых лабиринтах подземного города.
С той памятной ночи, когда они оживили этого монстра Брюса, профессору ни разу не удалось сомкнуть глаз. Только шел и шел вперед, как маньяк-параноик, охваченный своей навязчивой идеей. Но чем ближе подходил он к тайному кабинету чернокнижника, тем меньше на него давила страшная тяжесть в моменты остановок. И вдруг он почувствовал, что наконец может позволить себе остановиться. Он сел, привалившись к стене, и перевел дух.
Теперь на него навалилась совсем другая тяжесть – не гравитация, а дрема. Он собирался отдохнуть совсем недолго, чуть-чуть, но отяжелевшие веки закрылись сами собой, и утомленный профессор крепко заснул. Ему приснился удивительный сон. На огромном зеленом лугу водили хоровод девушки, наряженные в яркие шелковые сарафаны. Их длинные волосы не были заплетены в косы, а свободно развевались, спадая тяжелыми волнами. Серебряков залюбовался дивной картиной, казалось, она была написана художником-идеалистом, потому что не могло быть такой зеленой травы, такого яркого солнца и таких красивых девушек. От хоровода отделилась девушка в голубом. Она подошла к профессору и опустилась на густую траву рядом с ним.
– Бедный, бедный, – раздался ее мелодичный голос, – как ты устал!
Белая рука девушки стала гладить профессора по голове, опустилась на его лоб. Она была такая прохладная и душистая, такая ласковая, что Серебряков почувствовал, как глубже проваливается в сон.
– Спи, – говорила девушка, – спи и не просыпайся, отдыхай, милый. Ты так утомился… Усни, усни. Я спою тебе колыбельную…
Хоровод замедлил свое кружение и переместился ближе. В глаза профессору заглядывали девушки, такие прекрасные, что сердце щемило. Рядом с ним раздалась тихая песня:
Из далеких пришел ты краев,
Позабудь, где остался твой кров…
Не спеши, а приляг отдохнуть,
Ты успеешь продолжить свой путь…
Ну а если захочешь уйти,
Много ждет тебя бед впереди…
Лучше останься, усни,
В ложе любви утони,
Мягко тебе постелю,
Лаской своей утомлю…
Профессор вольно раскинулся на траве и на него нахлынул удивительный покой. Солнышко пригревало, щебетали птички, прохладная ласковая рука лежала на лбу. Не хотелось ни думать, ни шевелиться. Взгляд Серебрякова скользил по фигуре прекрасной девушки, закутанной в голубой шелк, и вдруг что-то насторожило его. Профессор усилием воли отодвинул пелену с глаз и увидел, как из-под сарафана высунулась страшная когтистая лапа!
Серебряков закричал и очнулся от морока. При слабом свете меча он разглядел, что рядом с ним сидит существо, словно выпавшее из ночных кошмаров. На приплюснутой голове светились тусклым желтоватым светом два узких глаза; из короткого жирного туловища торчали длинные худые лапы с острыми как бритвы когтями. Существо издало недовольное шипение, когда профессор вскочил на ноги и направил на него светящийся меч.
– Ах ты тварь! – завопил Серебряков, делая классический фехтовальный выпад, которому позавидовал бы сам Д’Артаньян. – Вот тебе, вот! – Профессор несколько раз полоснул чудище мечом.
Существо вдруг снова превратилось в девушку. Несколько секунд она с ужасом и осуждением смотрела на Вилена Стальевича, но вдруг вспыхнула ярким пламенем и с громким хлопком разорвалась на тысячи мелких огоньков. Они некоторое время мигали и переливались в темноте, как искры костра, а потом веселым роем умчались в темноту подземелья.
Профессор вскочил на ноги и двинулся в путь: теперь ему самому хотелось как можно быстрее попасть в тайный кабинет Брюса…
Алиса колдовала на своей кухне, ловко замешивая тесто для оладий. Раньше у нее выпечка практически никогда не получалась, оладьи выходили какими-то скомканными, плоскими и серыми. Правда, папа делал вид, что их обожает, потому что любил дочь и старался ее во всем поддерживать. Корделия же начинала охать, что все это жутко вредно и калорийно, следовательно – преступно, а потом устраивала Алисе разнос за перевод продуктов и даже запрещала прикасаться впредь к муке, сахару, маслу и другим компонентам теста.
Но сегодня на Алису снизошло, даже можно сказать, напало кулинарное вдохновение, и она решила сделать родителям приятное. Грызлов ходил по кухне вперед и назад на задних лапах, заложив руки за спину и с интересом наблюдая за ее действиями. При этом он перманентно облизывался и сдержанно повиливал хвостом.
– Чтобы выпечка удалась, надо так говорить, – наставительно сказал домовой, – вот слушай внимательно! – Он посмотрел в потолок, вспоминая заговор, а потом зачастил: – Муку сыплю и воду лью, тесто творю, как земля сотворилась, так тесто у меня уродилось, пекитесь, пышки румяны, хозяйке на славу, а всем на пользу и во увеселение! Понятно?
– Понятно, – сказала Алиса. – Учтем на будущее…
– Вот посмотришь, какие вкусные будут оладьи! – заверил ее Грызлов.
Алиса так и поступила – все сделала по науке, в смысле, по законам кулинарной магии. И как же удались ей эти оладьи! Фантастика! Когда умопомрачительно пахнущие, пористые, дышащие жаром пышные кружочки улеглись на большом блюде под льняным полотенцем, домовой притворно тяжело вздохнул и сказал:
– Никто не знает, как реагирует на горячую выпечку организм домового. Готов пострадать во имя науки и поставить эксперимент на себе самом…
Тут он, конечно, слукавил, и Алиса прекрасно это поняла. Она выбрала оладышки покрасивее, положила горкой на блюдце, поставила на край стола. Грызлов оперативно взобрался на стул и набросился на угощение. Алиса налила ему полную чашку чаю.
– А сахар у нас есть? – спросил домовой, урча и интенсивно работая челюстями.
Она пододвинула к нему сахарницу и некоторое время молча наблюдала, как ловко Грызлов расправляется с оладьями.
– Ух, отлично! Спасибо, хозяюшка, уважила, улестила! – Он довольно потер лапкой вздувшийся животик. – Пойду вздремну, – сказал он, позевывая, – если что, зови…
Раздался звонок в дверь, и домовой тут же с легким хлопком исчез, растворился в воздухе. Алиса пошла открывать. В прихожую вошли Корделия и Ниночка Водорябова, обе взволнованные, зареванные, с жалкими остатками макияжа на лицах.
– Знакомься, Алиса, – торжественно сказала Корделия дочери, – это твоя родная тетя Нина.
Алиса очень удивилась, но ничего не сказала, кивнула в знак того, что поняла, и пригласила попить чаю с оладьями.
– Это очень кстати, – сказала Корделия рассеянно, – спасибо, дочка.
Никаких протестов со стороны мамы не возникло! Она уволокла гостью на кухню, они закрыли дверь и о чем-то тихо разговаривали. Как Алиса ни прислушивалась, не смогла разобрать ни одного слова.
И Корделия, и Нина были одинаково ошарашены своим открытием и прониклись друг к другу большой симпатией. Корделия призналась, что всегда хотела иметь сестру. Но к радости примешивалась нешуточная тревога: раз баба Ванда сказала, что над одной из них нависла опасность, значит, так оно и есть. Корделия не могла припомнить случая, чтобы баба Ванда ошибалась. Странно только, что выяснилось это все только сейчас.
– Что будем делать? – растерянно спросила Нина, машинально поедая одно произведение кулинарного искусства за другим.
– Не знаю, – честно призналась Корделия: в благородном деле поедания оладий она ничуть не уступала Водорябовой.
Корделия сполоснула руки под краном и сходила в свою комнату за семейным фотоальбомом. Он был такой домашний – потертый и плюшевый.
– Вот, – показала она Нине фотографию: выцветшую, черно-белую, – это единственный снимок отца. А знаешь, – Корделия присмотрелась к Ниночкиному лицу, – ведь ты очень на него похожа!
– И в самом деле, – согласилась Водорябова. Ей даже польстило, что она похожа на отца чуточку больше, чем сестра. – Знаешь, вполне возможно, что наш папа еще жив. И нам надо обязательно его найти.
– Точно, – обрадовалась Корделия. – И как это я сама не догадалась?
Сестры стали прикидывать, что нужно сделать, чтобы найти отца как можно быстрее. Можно обратиться к частному детективу или к сильному магу вроде Ванды…
В кухне раздался легкий, еле слышный хлопок, и рядом с плитой возник недовольный Разлай Макдональдович. Правда, ни Корделия, ни Водорябова его видеть не могли. Домовой заложил руки за спину, прошелся несколько раз вперед и назад по кухне, недовольно бормоча под нос, что можно, дескать, было бы и поблагодарить молодую хозяйку за отличную выпечку. Такие, мол, оладьи не стыдно было бы подать на стол самому государю-императору. Видимо, это его брюзжание каким-то образом отразилось от стен магического мира и проникло в реальное измерение, потому что Корделия вздрогнула и закричала на всю квартиру:
– Алиса, спасибо, замечательные оладьи, мы с твоей тетей просто потрясены…
Глава 4
Домовой выпрыгнул из духовки. Мордочка у него была довольная.
– Эх, хорошо! Ты не представляешь себе, как это тяжело – быть безработным. Никакой уверенности в завтрашнем дне…
– А мои родители будут тебя видеть? – спросила Алиса.
– Нет, ты что! Ни в коем случае, – возмутился Грызлов. – Им не положено!
Он обошел дозором свои новые владения – квартиру Малышкиных – и схватился за голову. Непорядок! Вернее, беспорядок кругом! И Грызлов тут же, не сходя с места, заставил Алису делать генеральную уборку.
– Безобразие! – возмущался Разлай Макдональдович, воздев коротенькие ручки к потолку. – Другой бы домовой уже такой тарарам в квартире устроил, полтергейст отдыхает! Нужна перестройка твоего отношения к чистоте! И запомни, каждая вещь в доме должна знать свое место!
– К нам домработница приходит, – виновато сказала Алиса. – Она у нас убирается.
– Оно и видно, как убирается, – парировал Грызлов, – пыль за мебелью, во всех углах мусор залежался, под ковер в твоей комнате лучше вообще не заглядывать.
– А зачем заглянул? – спросила Алиса.
– Это моя работа, – заявил Грызлов. – Нельзя лениться, домовой приснится, такая вот есть поговорка, я ведь и напугать могу! Ты меня с лучшей стороны знаешь. Я могу быть очень-очень неприятным и даже опасным!
Алиса с вздохом принялась ползать по углам с тряпкой в руках. Грызлов ходил за ней по пятам и везде совал свою лохматую мордочку. К исходу третьего часа перестройки измученная Алиса упала в кресло и в сердцах отшвырнула от себя тряпку.
– Ну как, – спросила она Грызлова, – теперь ты доволен?
– Уже лучше, – похвалил он и тут же сказал: – А еще протри зеркало в ванной и почисти кран, все зубной пастой заляпали! У вас совесть есть?
Алиса поплелась в ванную, присела на бортик и пустила воду. В дверь немедленно просунулся черный нос домового.
– Чего сидишь? – бесцеремонно спросил он. – Сделал дело – гуляй смело. Давай, давай, а потом чаю попьем.
Алиса полила кран средством от ржавчины и принялась оттирать. Действительно, стало намного лучше. Теперь пришел черед зеркалу. После того как Алиса с трудом оттерла его, в ванной заметно посветлело. Она отправилась на кухню. Там Грызлов, встав на табуретку и аккуратно подвязавшись кухонным полотенцем, ловко мыл посуду.
– Чайник я уже поставил, – сообщил он, – доставай печенье.
Спустя пять минут они мирно чаевничали за столом. Домовой пил чай по старинке, из блюдечка, шумно прихлебывая, при этом он не переставая болтал под столом коротенькими ножками…
Баба Ванда посадила Корделию и Ниночку за свой знаменитый стол под расписанным звездами сводчатым потолком полуподвала на Сретенке и вопросительно взглянула на обеих. Вид у посетительниц был самый взъерошенный. Полчаса назад ей позвонила Корделия и в такой настойчивой форме напросилась на прием, что Ванде стало ясно – произошло что-то из ряда вон выходящее.
Пришлось отменить пару визитов VIP-клиентов, чтобы принять маму Алисы, но после того, что произошло на крыше высотки, Ванда стала относиться к Алисе, да и к Юле тоже, как к членам своей семьи. Это особое отношение, естественно, распространилось и на всю семью Малышкиных.
Корделия, едва опустившись на стул, размахивая руками, сбивчиво принялась объяснять Ванде суть их с Ниночкой открытия. Она выложила на стол половинки броши и подвинула к бабе Ванде. Та взяла их в руку, помолчала минутку, потом с задумчивым видом утвердительно покачала головой.
– Так я и думала, – сказала она.
Корделия, неосознанно прижав руки к груди, не спускала глаз с ворожеи. Ниночка тоже смотрела на нее как на последнюю в жизни надежду.
– Что, ну что, Вандочка! Как это все объяснить? – наперебой выкрикивали они.
– Кончайте парить, – одернула их баба Ванда. – Ежу понятно, что эти брошки достались вам не случайно! Это знак судьбы. – Она озабоченно потерла лоб рукой. – Нужно его правильно прочитать. Сейчас узнаем, что он означает.
Пройдясь вдоль полок, баба Ванда принесла и поставила на стол деревянную шкатулку. Откинув резную крышку, она достала оттуда спицу и небольшой светлый комочек какого-то вещества, положила его на специальную подставку и подожгла длинной спичкой для разжигания каминов. Спицу пристроила на столе у себя под рукой. По комнате поплыл ароматный дым. Баба Ванда тихо, но внятно забормотала себе под нос:
Ладан вспыхнул на подставке, и вверх взметнулось облачко дыма. Баба Ванда отставила его в сторону и поставила на стол миску с водой. Опустила в него кольцо, которое сняла с пальца, туда же отправила обе половинки броши и перемешала воду в миске вязальной спицей. Затем зажгла свечу, держа ее в руке, приблизила к миске. И снова заговорила вполголоса:
Ладаном в церкви кадят,
Дома им болезнь правят,
Под Рождество гадают.
Ладан, ладан, было бы ладно
На тебя погадать, всю правду узнать.
Как ты, ладан-батюшка,
Чист, свят и честен,
Так и гадание мое правдиво будь!
Баба Ванда загасила свечу в миске с водой. Свеча тихо и коротко зашипела. Корделия и Ниночка сидели молча, не сводя глаз с колдующей бабы Ванды. А она застыла, напряженно вглядываясь в кольцо, лежавшее на дне миски, потом сомкнула веки. Стало ясно, что она что-то видит, потому что на лице ее одна за другой стали появляться гримасы боли, ненависти, радости, сочувствия и облегчения. С закрытыми глазами она сидела не меньше получаса, застыв как мумия, так что Корделия и Нина начали ерзать на месте от нетерпения и перебрасываться комментариями.
Спрошу тебя, тень моя,
Какая у них судьба,
Приди оттуда, где есть Иуда,
То, что хочу знать,
То мне в кольце увидать!
– Вот что я скажу вам, мои милые! – заявила баба Ванда, неожиданно открывая глаза. – Дело-то не совсем красивое получается, и для меня не во всем понятное. Но все было так…
Жил на свете легкомысленный человек, Петр Водорябов, очень нравился женщинам и был душой любой компании. Наконец женился он на Софье, скромной и порядочной девушке. Через год родилась у него дочь, которую назвали Ниной. Жила семья спокойно и вроде бы счастливо, но потом случилось то, чего никто не ожидал. Солнечным майским утром Петр Водорябов ушел из дома и не вернулся. Только поздним вечером Софья обнаружила записку, а рядом лежала изящная вещица старинного серебра. Бросил их Петр, и больше они о нем ничего не слышали.
Перед тем как жениться на Софье, встречался Петр совсем с другой девушкой по имени Елизавета, которая очень его любила, но испугался он ее страстной натуры и резко оборвал отношения. Елизавета страдала, плакала и не находила себе места, а когда узнала о женитьбе Петра, чуть руки на себя не наложила. Ее старенькая бабушка пожалела внучку и отвела к ведьме, умевшей вершить черные дела.
Ведьма поговорила с девушкой и предупредила, что, может, счастья никакого и не получится, а, наоборот, загубит она себе личную жизнь с ранней молодости. Но не так-то просто было отговорить Елизавету. Тогда ведьма растопила в закопченной кружке душистый воск и из этого воска быстро, пока не остыл, вылепила куклу. Окрестила куклу в миске с водой и нарекла Петром. Потом вручила Елизавете длинную иглу и велела проколоть насквозь то место, где у человека находится сердце.
Елизавета вонзила иглу недрогнувшей рукой, послышался стон, из куклы показалась алая капелька крови. Ведьма завязала восковую фигурку в черную тряпицу и отдала Елизавете.
– Храни как зеницу ока, – велела она ей, – если найдет он куклу, а еще хуже – вынет из нее иголку, может быть беда, и уйдет он сразу, сколько ни проси остаться.
Куклу Елизавета запрятала на самое дно старого шкафа, завалив сверху ненужными вещами, и стала ждать. Ранним утром Петр пришел и остался у нее.
Минуло два года. У Елизаветы родилась дочка, которую назвали Корделией в честь бабушки, которая к тому времени уже умерла. Жили они не очень ладно, Петр частенько прикладывался к бутылке и характер у него уже не был таким легким, как прежде. Но Елизавета была счастлива и спокойно переносила угрюмость Петра. Уж лучше такой, чем никакой.
Однажды она немного задержалась на работе, а когда вернулась, то ахнула. На кухонном столе лежала восковая кукла, из ее груди была вырвана иголка, а прямо за столом храпел пьяный Петр. Проснувшись, он потребовал объяснений. Елизавета не стала запираться и рассказала мужу, как было дело. Петр ничего не сказал, но через два дня бесследно исчез, а в кроватке у дочери Елизавета обнаружила серебряную безделушку, украшенную чернеными узорами…
Закончив рассказ, Ванда устало посмотрела на притихших сестер. Они сидели обнявшись и вытирая друг другу платочками бежавшие по раскисшему макияжу слезы. «Еще немного, и заревут в голос», – поняла баба Ванда. Она была так измучена, что сил успокаивать обретших себя родственниц у нее не было.
– Вот что, девочки, – сказала она категоричным тоном, – приходите ко мне завтра к вечеру, постараюсь до конца разобраться. – Она вздохнула. – Сдается мне, что над одной из вас нависла смертельная опасность.
Профессор Серебряков уже много часов шел по подземелью быстрым спортивным шагом, почти бежал как молодой марафонец и сам себе не переставал удивляться! Так хорошо он себя не чувствовал ни разу за последние двадцать лет. Тяжелые доспехи совсем не давили на плечи, меч в руке казался деревянной игрушкой. И куда подевались все его гипертонии, систолы, диастолы и прочие прелести сердечных заболеваний? Единственное, что донимало Вилена Стальевича по-настоящему, это хроническое недосыпание. Из-за погони и милицейских облав ему пришлось идти к цели кружным путем, плутая в незнакомых лабиринтах подземного города.
С той памятной ночи, когда они оживили этого монстра Брюса, профессору ни разу не удалось сомкнуть глаз. Только шел и шел вперед, как маньяк-параноик, охваченный своей навязчивой идеей. Но чем ближе подходил он к тайному кабинету чернокнижника, тем меньше на него давила страшная тяжесть в моменты остановок. И вдруг он почувствовал, что наконец может позволить себе остановиться. Он сел, привалившись к стене, и перевел дух.
Теперь на него навалилась совсем другая тяжесть – не гравитация, а дрема. Он собирался отдохнуть совсем недолго, чуть-чуть, но отяжелевшие веки закрылись сами собой, и утомленный профессор крепко заснул. Ему приснился удивительный сон. На огромном зеленом лугу водили хоровод девушки, наряженные в яркие шелковые сарафаны. Их длинные волосы не были заплетены в косы, а свободно развевались, спадая тяжелыми волнами. Серебряков залюбовался дивной картиной, казалось, она была написана художником-идеалистом, потому что не могло быть такой зеленой травы, такого яркого солнца и таких красивых девушек. От хоровода отделилась девушка в голубом. Она подошла к профессору и опустилась на густую траву рядом с ним.
– Бедный, бедный, – раздался ее мелодичный голос, – как ты устал!
Белая рука девушки стала гладить профессора по голове, опустилась на его лоб. Она была такая прохладная и душистая, такая ласковая, что Серебряков почувствовал, как глубже проваливается в сон.
– Спи, – говорила девушка, – спи и не просыпайся, отдыхай, милый. Ты так утомился… Усни, усни. Я спою тебе колыбельную…
Хоровод замедлил свое кружение и переместился ближе. В глаза профессору заглядывали девушки, такие прекрасные, что сердце щемило. Рядом с ним раздалась тихая песня:
Из далеких пришел ты краев,
Позабудь, где остался твой кров…
Не спеши, а приляг отдохнуть,
Ты успеешь продолжить свой путь…
Ну а если захочешь уйти,
Много ждет тебя бед впереди…
Лучше останься, усни,
В ложе любви утони,
Мягко тебе постелю,
Лаской своей утомлю…
Профессор вольно раскинулся на траве и на него нахлынул удивительный покой. Солнышко пригревало, щебетали птички, прохладная ласковая рука лежала на лбу. Не хотелось ни думать, ни шевелиться. Взгляд Серебрякова скользил по фигуре прекрасной девушки, закутанной в голубой шелк, и вдруг что-то насторожило его. Профессор усилием воли отодвинул пелену с глаз и увидел, как из-под сарафана высунулась страшная когтистая лапа!
Серебряков закричал и очнулся от морока. При слабом свете меча он разглядел, что рядом с ним сидит существо, словно выпавшее из ночных кошмаров. На приплюснутой голове светились тусклым желтоватым светом два узких глаза; из короткого жирного туловища торчали длинные худые лапы с острыми как бритвы когтями. Существо издало недовольное шипение, когда профессор вскочил на ноги и направил на него светящийся меч.
– Ах ты тварь! – завопил Серебряков, делая классический фехтовальный выпад, которому позавидовал бы сам Д’Артаньян. – Вот тебе, вот! – Профессор несколько раз полоснул чудище мечом.
Существо вдруг снова превратилось в девушку. Несколько секунд она с ужасом и осуждением смотрела на Вилена Стальевича, но вдруг вспыхнула ярким пламенем и с громким хлопком разорвалась на тысячи мелких огоньков. Они некоторое время мигали и переливались в темноте, как искры костра, а потом веселым роем умчались в темноту подземелья.
Профессор вскочил на ноги и двинулся в путь: теперь ему самому хотелось как можно быстрее попасть в тайный кабинет Брюса…
Алиса колдовала на своей кухне, ловко замешивая тесто для оладий. Раньше у нее выпечка практически никогда не получалась, оладьи выходили какими-то скомканными, плоскими и серыми. Правда, папа делал вид, что их обожает, потому что любил дочь и старался ее во всем поддерживать. Корделия же начинала охать, что все это жутко вредно и калорийно, следовательно – преступно, а потом устраивала Алисе разнос за перевод продуктов и даже запрещала прикасаться впредь к муке, сахару, маслу и другим компонентам теста.
Но сегодня на Алису снизошло, даже можно сказать, напало кулинарное вдохновение, и она решила сделать родителям приятное. Грызлов ходил по кухне вперед и назад на задних лапах, заложив руки за спину и с интересом наблюдая за ее действиями. При этом он перманентно облизывался и сдержанно повиливал хвостом.
– Чтобы выпечка удалась, надо так говорить, – наставительно сказал домовой, – вот слушай внимательно! – Он посмотрел в потолок, вспоминая заговор, а потом зачастил: – Муку сыплю и воду лью, тесто творю, как земля сотворилась, так тесто у меня уродилось, пекитесь, пышки румяны, хозяйке на славу, а всем на пользу и во увеселение! Понятно?
– Понятно, – сказала Алиса. – Учтем на будущее…
– Вот посмотришь, какие вкусные будут оладьи! – заверил ее Грызлов.
Алиса так и поступила – все сделала по науке, в смысле, по законам кулинарной магии. И как же удались ей эти оладьи! Фантастика! Когда умопомрачительно пахнущие, пористые, дышащие жаром пышные кружочки улеглись на большом блюде под льняным полотенцем, домовой притворно тяжело вздохнул и сказал:
– Никто не знает, как реагирует на горячую выпечку организм домового. Готов пострадать во имя науки и поставить эксперимент на себе самом…
Тут он, конечно, слукавил, и Алиса прекрасно это поняла. Она выбрала оладышки покрасивее, положила горкой на блюдце, поставила на край стола. Грызлов оперативно взобрался на стул и набросился на угощение. Алиса налила ему полную чашку чаю.
– А сахар у нас есть? – спросил домовой, урча и интенсивно работая челюстями.
Она пододвинула к нему сахарницу и некоторое время молча наблюдала, как ловко Грызлов расправляется с оладьями.
– Ух, отлично! Спасибо, хозяюшка, уважила, улестила! – Он довольно потер лапкой вздувшийся животик. – Пойду вздремну, – сказал он, позевывая, – если что, зови…
Раздался звонок в дверь, и домовой тут же с легким хлопком исчез, растворился в воздухе. Алиса пошла открывать. В прихожую вошли Корделия и Ниночка Водорябова, обе взволнованные, зареванные, с жалкими остатками макияжа на лицах.
– Знакомься, Алиса, – торжественно сказала Корделия дочери, – это твоя родная тетя Нина.
Алиса очень удивилась, но ничего не сказала, кивнула в знак того, что поняла, и пригласила попить чаю с оладьями.
– Это очень кстати, – сказала Корделия рассеянно, – спасибо, дочка.
Никаких протестов со стороны мамы не возникло! Она уволокла гостью на кухню, они закрыли дверь и о чем-то тихо разговаривали. Как Алиса ни прислушивалась, не смогла разобрать ни одного слова.
И Корделия, и Нина были одинаково ошарашены своим открытием и прониклись друг к другу большой симпатией. Корделия призналась, что всегда хотела иметь сестру. Но к радости примешивалась нешуточная тревога: раз баба Ванда сказала, что над одной из них нависла опасность, значит, так оно и есть. Корделия не могла припомнить случая, чтобы баба Ванда ошибалась. Странно только, что выяснилось это все только сейчас.
– Что будем делать? – растерянно спросила Нина, машинально поедая одно произведение кулинарного искусства за другим.
– Не знаю, – честно призналась Корделия: в благородном деле поедания оладий она ничуть не уступала Водорябовой.
Корделия сполоснула руки под краном и сходила в свою комнату за семейным фотоальбомом. Он был такой домашний – потертый и плюшевый.
– Вот, – показала она Нине фотографию: выцветшую, черно-белую, – это единственный снимок отца. А знаешь, – Корделия присмотрелась к Ниночкиному лицу, – ведь ты очень на него похожа!
– И в самом деле, – согласилась Водорябова. Ей даже польстило, что она похожа на отца чуточку больше, чем сестра. – Знаешь, вполне возможно, что наш папа еще жив. И нам надо обязательно его найти.
– Точно, – обрадовалась Корделия. – И как это я сама не догадалась?
Сестры стали прикидывать, что нужно сделать, чтобы найти отца как можно быстрее. Можно обратиться к частному детективу или к сильному магу вроде Ванды…
В кухне раздался легкий, еле слышный хлопок, и рядом с плитой возник недовольный Разлай Макдональдович. Правда, ни Корделия, ни Водорябова его видеть не могли. Домовой заложил руки за спину, прошелся несколько раз вперед и назад по кухне, недовольно бормоча под нос, что можно, дескать, было бы и поблагодарить молодую хозяйку за отличную выпечку. Такие, мол, оладьи не стыдно было бы подать на стол самому государю-императору. Видимо, это его брюзжание каким-то образом отразилось от стен магического мира и проникло в реальное измерение, потому что Корделия вздрогнула и закричала на всю квартиру:
– Алиса, спасибо, замечательные оладьи, мы с твоей тетей просто потрясены…
Глава 4
Брюс направился к книжному шкафу и принялся внимательно изучать корешки на полках. Интересно, как профессору удалось собрать столько разнородных изданий на разных языках? Он наугад вытянул из шеренги книг толстый том какого-то Чарльза Дарвина. На обложке значилось название: «Происхождение видов путем естественного отбора».
Брюс удобно расположился на диване, пристроил на коленях увесистый фолиант, открыл его наугад и сразу попал на картинку с обезьянами. Книга была на аглицком языке с красочными глянцевыми иллюстрациями. Особенно заинтересовали мага картинки, изображающие обезьян. До своего пробуждения в новом теле он никогда не интересовался этими примитивными животными. А теперь его почему-то неудержимо влекла к себе эта тема. Ведь люди и обезьяны не случайно так похожи друг на друга? Магу вдруг страшно захотелось очутиться на улице, а еще лучше – в лесу, и влезть на дерево. У него даже зачесались руки от желания повисеть на ветке или лиане.
Брюс попытался выйти на лестничную клетку, но некая сила не позволяла ему покинуть квартиру Серебрякова. Великого мага это страшно разгневало. Он заметался по комнатам, как разъяренный тигр. К тому же профессор куда-то запропастился! Где бродит этот вздорный старик? Простейшее поручение не может выполнить. Если бы магическая трость была здесь, это решило бы все проблемы. А у него как назло нет под рукой ни хрустального шара, ни других магических приборов… А ящик-самогляд ему не подчиняется, показывает что ему вздумается!
Раздался резкий звонок. Брюс вернулся в комнату и с любопытством посмотрел на прямоугольное устройство с кнопками и лежащей поперек него плашкой. После нескольких звонков в устройстве что-то щелкнуло и ящичек произнес голосом профессора:
– Вы позвонили в квартиру профессора Серебрякова. К сожалению, сейчас я не могу подойти к телефону, оставьте ваше сообщение после сигнала.
Послышалось тоненькое «би-и-ип», и раздался совсем другой, женский голос:
– Привет, это я, Ванда. Вилен Стальевич, есть информация для размышления. Срочно перезвоните мне домой, как только появитесь!
Что-то щелкнуло, и голос пропал. Брюс покачал головой. Надо же, до чего дошла магия, если такие никчемушные люди, как профессор, могут пользоваться столь изысканным волшебством! Сколько его еще ждать, этого Серебрякова?
Поразмыслив, Брюс решил воспользоваться старым проверенным способом. Он уже хорошо разобрался в принципах работы водопровода и канализации и уверенно направился в ванную. Там он набрал воды в пластмассовый тазик и поставил его на стол в кабинете профессора. Опустил правую руку в воду и стал перемешивать, пока она не закрутилась небольшой воронкой. Чародей уставился в ее центр и произнес:
Граф с досадой хмыкнул: этого старика только за смертью посылать! Брюс щелчком указательного пальца мысленно отправил профессора в свой тайный кабинет и взмахнул рукой – вода послушно улеглась на дно тазика.
У Алисы из головы не выходил бедный Вилен Стальевич. Заставить такого пожилого человека бегать по туннелям! Куда это годится? Как он там, один, в темноте, старый больной человек? Надо как-то ему помочь и вызволить из подземелья. А главное, нельзя допустить, чтобы трость попала к графу. Это неимоверно усилит его магию, и справиться с ним будет невозможно.
Алиса поделилась своими соображениями с Грызловым. Тот порядком струхнул, когда узнал, что речь идет о противостоянии Брюсу, потому что по натуре был скорее осторожным домовым, чем неосторожным. Но Алиса была настроена по-боевому, очень решительно, и он понял, что отговорить ее от этого рискованного предприятия не удастся.
– Ты пойдешь со мной в тайный кабинет? – спросила она. – Ведь профессор обязательно должен туда прийти. Там мы с ним и встретимся.
Грызлов тяжело вздохнул, смирился с судьбой и заявил, что это его обязанность – во всем помогать хозяйке.
– Дома все в порядке, – добавил он, – можно и прогуляться, тем более если останусь, то нервничать буду, переживать за тебя.
Алиса созвонилась с Юлькой и Швыром, назначила время экспедиции и место встречи – как всегда в сретенском дворике у известного люка. Швыр пришел заранее и первым приветствовал Алису взмахом руки. А вот Юльку пришлось ждать довольно долго. Видно было, что шла она с ними очень неохотно. Спустились они быстро, и пошли вперед уже совсем знакомым подземным лабиринтом. Еще на подходе к тайному кабинету они услышали страшный грохот, шум драки и звон стекла. Дверь в кабинет была приоткрыта и оттуда выбивалась полоска света.
– Не стоит туда соваться, – с опаской сказала Юля, – лучше просто уйдем, и все! Потом вернемся, когда все утихнет.
– А вдруг там профессор и ему нужна помощь? – возмутилась Алиса. – Нет, давайте посмотрим, в чем дело!
– А если там Брюс? – попыталась урезонить их Юля. – Что мы тогда станем делать? Лично мне совсем не хочется встречаться с этим орангутангом!
Из кабинета снова донесся звон стали и грозное шипение. Швыров приблизился к щелочке и заглянул в нее, потом распахнул дверь и вбежал в кабинет, за ним бросились Алиса и Грызлов, а уж потом, осторожно ступая, вошла и Юля.
Увидев, что творится в кабинете, Грызлов молча вскочил на полку с вавилонскими глиняными табличками и египетскими древностями. И уже оттуда, будучи в полной безопасности, принялся наблюдать за развитием событий. Профессор Серебряков, подняв забрало шлема, гонялся вокруг химических столов с высоко поднятым мечом за здоровенным зеленым змием, убегавшим от него на задних лапах. При этом трехметровое чудище, шипя, огрызаясь и отчаянно воняя спиртом, с трудом уворачивалось от разящих взмахов меча. Наконец змий споткнулся и с громким шлепком рухнул мордой на каменный пол, рыцарь занес над ним меч и…
Алиса не могла допустить смерти несчастного животного: ведь она уже один раз спасла змия, когда он был маленькой ящерицей. Быстро оглянувшись по сторонам, Алиса схватила прислоненную к стене Брюсову трость и отличным фехтовальным ударом выбила меч из профессорской руки – клинок в полете чуть было не задел вовремя пригнувшихся Швырова с Юлей и приземлился на полке рядом с отскочившим в сторону Грызловым. Раздался звон стекла, на пол посыпались осколки покрытых клинописью табличек. Второй удар – по корпусу – бросил Серебрякова на стену. Он впечатался в нее у самого потолка и с лязгом рухнул на пол.
Брюс удобно расположился на диване, пристроил на коленях увесистый фолиант, открыл его наугад и сразу попал на картинку с обезьянами. Книга была на аглицком языке с красочными глянцевыми иллюстрациями. Особенно заинтересовали мага картинки, изображающие обезьян. До своего пробуждения в новом теле он никогда не интересовался этими примитивными животными. А теперь его почему-то неудержимо влекла к себе эта тема. Ведь люди и обезьяны не случайно так похожи друг на друга? Магу вдруг страшно захотелось очутиться на улице, а еще лучше – в лесу, и влезть на дерево. У него даже зачесались руки от желания повисеть на ветке или лиане.
Брюс попытался выйти на лестничную клетку, но некая сила не позволяла ему покинуть квартиру Серебрякова. Великого мага это страшно разгневало. Он заметался по комнатам, как разъяренный тигр. К тому же профессор куда-то запропастился! Где бродит этот вздорный старик? Простейшее поручение не может выполнить. Если бы магическая трость была здесь, это решило бы все проблемы. А у него как назло нет под рукой ни хрустального шара, ни других магических приборов… А ящик-самогляд ему не подчиняется, показывает что ему вздумается!
Раздался резкий звонок. Брюс вернулся в комнату и с любопытством посмотрел на прямоугольное устройство с кнопками и лежащей поперек него плашкой. После нескольких звонков в устройстве что-то щелкнуло и ящичек произнес голосом профессора:
– Вы позвонили в квартиру профессора Серебрякова. К сожалению, сейчас я не могу подойти к телефону, оставьте ваше сообщение после сигнала.
Послышалось тоненькое «би-и-ип», и раздался совсем другой, женский голос:
– Привет, это я, Ванда. Вилен Стальевич, есть информация для размышления. Срочно перезвоните мне домой, как только появитесь!
Что-то щелкнуло, и голос пропал. Брюс покачал головой. Надо же, до чего дошла магия, если такие никчемушные люди, как профессор, могут пользоваться столь изысканным волшебством! Сколько его еще ждать, этого Серебрякова?
Поразмыслив, Брюс решил воспользоваться старым проверенным способом. Он уже хорошо разобрался в принципах работы водопровода и канализации и уверенно направился в ванную. Там он набрал воды в пластмассовый тазик и поставил его на стол в кабинете профессора. Опустил правую руку в воду и стал перемешивать, пока она не закрутилась небольшой воронкой. Чародей уставился в ее центр и произнес:
Воронка начала расширяться, и наконец дно таза полностью обнажилось, а вода продолжала вращаться по краю, выступая, поднимаясь все выше над посудиной тонкой прозрачной стеной. В ней появился силуэт рыцаря, пробирающегося по подземному ходу при свете меча.
Вода, вода, бейся о берега,
Беги среди песков, среди желтых корешков,
Пеньки обегай, все разузнай.
Покажи мне, вода, кто исчез без следа?
Где он есть: там или здесь?
Граф с досадой хмыкнул: этого старика только за смертью посылать! Брюс щелчком указательного пальца мысленно отправил профессора в свой тайный кабинет и взмахнул рукой – вода послушно улеглась на дно тазика.
У Алисы из головы не выходил бедный Вилен Стальевич. Заставить такого пожилого человека бегать по туннелям! Куда это годится? Как он там, один, в темноте, старый больной человек? Надо как-то ему помочь и вызволить из подземелья. А главное, нельзя допустить, чтобы трость попала к графу. Это неимоверно усилит его магию, и справиться с ним будет невозможно.
Алиса поделилась своими соображениями с Грызловым. Тот порядком струхнул, когда узнал, что речь идет о противостоянии Брюсу, потому что по натуре был скорее осторожным домовым, чем неосторожным. Но Алиса была настроена по-боевому, очень решительно, и он понял, что отговорить ее от этого рискованного предприятия не удастся.
– Ты пойдешь со мной в тайный кабинет? – спросила она. – Ведь профессор обязательно должен туда прийти. Там мы с ним и встретимся.
Грызлов тяжело вздохнул, смирился с судьбой и заявил, что это его обязанность – во всем помогать хозяйке.
– Дома все в порядке, – добавил он, – можно и прогуляться, тем более если останусь, то нервничать буду, переживать за тебя.
Алиса созвонилась с Юлькой и Швыром, назначила время экспедиции и место встречи – как всегда в сретенском дворике у известного люка. Швыр пришел заранее и первым приветствовал Алису взмахом руки. А вот Юльку пришлось ждать довольно долго. Видно было, что шла она с ними очень неохотно. Спустились они быстро, и пошли вперед уже совсем знакомым подземным лабиринтом. Еще на подходе к тайному кабинету они услышали страшный грохот, шум драки и звон стекла. Дверь в кабинет была приоткрыта и оттуда выбивалась полоска света.
– Не стоит туда соваться, – с опаской сказала Юля, – лучше просто уйдем, и все! Потом вернемся, когда все утихнет.
– А вдруг там профессор и ему нужна помощь? – возмутилась Алиса. – Нет, давайте посмотрим, в чем дело!
– А если там Брюс? – попыталась урезонить их Юля. – Что мы тогда станем делать? Лично мне совсем не хочется встречаться с этим орангутангом!
Из кабинета снова донесся звон стали и грозное шипение. Швыров приблизился к щелочке и заглянул в нее, потом распахнул дверь и вбежал в кабинет, за ним бросились Алиса и Грызлов, а уж потом, осторожно ступая, вошла и Юля.
Увидев, что творится в кабинете, Грызлов молча вскочил на полку с вавилонскими глиняными табличками и египетскими древностями. И уже оттуда, будучи в полной безопасности, принялся наблюдать за развитием событий. Профессор Серебряков, подняв забрало шлема, гонялся вокруг химических столов с высоко поднятым мечом за здоровенным зеленым змием, убегавшим от него на задних лапах. При этом трехметровое чудище, шипя, огрызаясь и отчаянно воняя спиртом, с трудом уворачивалось от разящих взмахов меча. Наконец змий споткнулся и с громким шлепком рухнул мордой на каменный пол, рыцарь занес над ним меч и…
Алиса не могла допустить смерти несчастного животного: ведь она уже один раз спасла змия, когда он был маленькой ящерицей. Быстро оглянувшись по сторонам, Алиса схватила прислоненную к стене Брюсову трость и отличным фехтовальным ударом выбила меч из профессорской руки – клинок в полете чуть было не задел вовремя пригнувшихся Швырова с Юлей и приземлился на полке рядом с отскочившим в сторону Грызловым. Раздался звон стекла, на пол посыпались осколки покрытых клинописью табличек. Второй удар – по корпусу – бросил Серебрякова на стену. Он впечатался в нее у самого потолка и с лязгом рухнул на пол.