Страница:
Вытащив лопату из-под крыльца вагончика, Водорябов выкопал яму у корней погибшего дерева. Ведьма опустила туда зеркало и велела бросить брошь в яму, что Водорябов и проделал с большой радостью. Она дождалась, пока старик забросает яму землей и утопчет ее, и, вылив на землю жидкость из маленького флакончика, тихо прошептала:
– Век тебе тут лежать, век почивать, беду отражать. Аминь. Аминь. Аминь.
Пока они управились со всеми этими делами, незаметно рассвело. Водорябов сразу понял, что все изменилось. Поляна опять стала радостной, несмотря на обугленный молодой дуб.
– Дерево спили, поруби на дрова и сожги в костре, – велела колдунья, – только смотри, не забудь, на этом огне пищу готовить нельзя!
Водорябов поставил самовар, потом взял ломик и свернул замок, запирающий вагончик. Женя не спал, он вышел на воздух и потянулся.
– Слышал что-нибудь? – спросил его Водорябов.
– Нет, – ответил Женя, – такая тишина стояла, что я даже удивился. Ой, а это что? – посмотрел он на погибшее дерево.
– Шаровая молния, – серьезно сказала Екатерина Терентьевна, – такой сгусток энергии, знаешь небось? – Она подождала, пока Женя ответит. – Ну вот и хорошо, что знаешь. А теперь завари-ка ты нам, юноша, чайку!
Женя засуетился, и вскоре стол был накрыт.
– Положи медку побольше, пасечник, не жалей! – улыбнулась ведьма, показывая крепкие молодые зубы.
– Так он же негодный! – с досадой воскликнул Водорябов.
– Все с твоим медом нормально, – заверила Екатерина Терентьевна.
Водорябов бросился к ближайшей фляге, откинул крышку и прямо пальцем зачерпнул мед. Зажмурившись, попробовал, и на его лице расплылась довольная улыбка.
– Эх, Екатерина Терентьевна! Ягодка ты моя лесная! – закричал счастливый Водорябов. – Сейчас я тебя таким медком угощу! И флягу эту дарю, с собой забирай!
– Что мне делать с этой флягой, я и за два года ее не осилю!
– Соседей угостишь!
– Не очень-то ходят ко мне соседи. Боятся меня…
– Я к тебе в гости ходить буду! – с жаром пообещал Водорябов. – А что, оба мы уже не молоденькие, оба одинокие, почему бы нам не подружиться?
Терентьевна посмотрела на него исподлобья внимательно и сказала, что подумает…
Саша проснулся отдохнувшим и полным сил. Несмотря на протесты Ниночки, он покинул постель, принял ванну и выпил чашку крепкого кофе. Потом устроился в кресле и с наслаждением закурил.
– Не беспокойся, – сказал он Ниночке, – это не отразится на моем здоровье, да и вообще то, что произошло, не имеет никакого отношения к болезни!
– Так объясни мне!
– Я был на том свете, честное слово! Видел там смешного старичка, и он мне помог. Меня отбросило туда проклятие, которое баба Ванда снимала с тебя и Корделии. Она говорила, что помогать вам должен чужой человек, а я ведь не чужой, поняла? Все закончилось, и надеюсь, что больше не повторится.
– Ты уверен, что ты полностью здоров? – спросила озабоченно Ниночка.
– Доказать? – рассмеялся Саша, сгреб в охапку Ниночку и стал ее целовать.
– Верю, верю! Щекотно! – отмахивалась она.
К ним подошел Разбой, которого они разбудили своим смехом и возней, и требовательно замяукал.
– Не знаю, как в него помещается то, что он умудряется съесть! – сказала Ниночка и пошла на кухню наполнить мисочку кормом.
– Сказывается голодное детство, – ответил Саша. – Зато посмотри, он растет не по дням, а по часам.
Разбой лопал корм, урча как мотоцикл, а Ниночка заварила чай и выставила на стол вазочку с отцовским медом.
– Почему-то папа не звонит, – сказала она. – Я беспокоюсь, как там у него дела с этой колдуньей, помогла ли она ему?
– Я думаю, все будет замечательно! – заверил Саша.
– Ох, лишь бы так и было! – вздохнула Ниночка.
– Знаешь, давай съездим к нему на недельку, – оживился Саша, – там такая красота!
Саша действительно часто вспоминал очаровательный уголок, где стояла пасека старика Водорябова. Рядом бил из подножия горы родник с ледяной, чуть кисловатой на вкус водой, и Саше, привыкшему, что воду надо обязательно пропустить через фильтр, прокипятить и только после этого употреблять, было странно и непривычно, что можно просто подставить под струйку ладони и напиться. Воздух там был осязаемым и вкусным, а изобилие фруктов делало это место подобием райского сада.
– О чем ты задумался? – спросила его Ниночка. – У тебя такой мечтательный вид!
– Я думал о тебе, девушка моей мечты, – улыбнулся Саша. – Я так люблю тебя, Ниночка! Ты самое необыкновенное и чудесное, что произошло в моей жизни, ты как принцесса из старинной сказки – златокудрая и зеленоглазая. Ты такая чудесная, что боюсь, я тебя не стою…
Ниночка бросилась в его объятия, шепча ему на ухо, что все наоборот, именно он, Саша, самый замечательный принц в мире…
Величественный купол Сталинского зала размерами больше всего напоминал небесный свод, но вместо звезд его украшала циклопических размеров мозаика – парный портрет товарищей Сталина и Кагановича. Они были изображены в профиль и поэтому очень походили друг на друга из-за выразительных носов и одинаково черных и густых усищ под ними.
Между могучими квадратными колоннами зала висели широкие красные растяжки с белыми надписями: «Да здравствует Собор темных сил – светлое будущее человечества», «Мастер Брюс – наш рулевой!» и «Все на конкурс красоты Мисс Инферно».
Вдоль стен зала с одной стороны располагались места для оркестра с небольшой эстрадой, где стоял белый рояль с поднятой крышкой. У противоположной стены выстроились временные импровизированные гримерные, похожие на большие желтые туристические палатки. Некоторые из них были открыты. Алиса на ходу из любопытства отдернула занавеску закрытой гримерной и… с удивлением узнала в женщине, склонившейся над очередной клиенткой с косметической кисточкой в руках, визажистку из Останкина Светочку! Они был шапочно знакомы. Та обернулась, заметила Алису и сначала хотела было прогнать ее, но тут сработал механизм узнавания. Теперь пришел ее черед удивляться. Светочка жестом пригласила Малышкину-младшую войти.
Алиса крикнула в спину уходившему Карлосу:
– Командир, я отойду на минуточку, знакомую встретила!
– Не задерживайся, Алиса! Встретимся у подиума.
– Хорошо!
Алиса прошла в гримерку и остановилась рядом с креслом, в котором сидела потрясающей красоты брюнетка.
– Привет, Малышкина, – очень благожелательно улыбнулась Алисе визажистка. – Ты тоже из наших? Вот не ожидала!
Алиса не сочла нужным пускаться в объяснения и неопределенно мотнула головой, что можно было понимать как угодно.
Света повернулась к сидевшей в кресле конкурсантке:
– Готово…
Красотка встала, критически оглядела себя в зеркале и довольно улыбнулась.
– Следующая! – крикнула Светочка, глядя вслед своему произведению.
Увидев следующую участницу конкурса, Алиса от неожиданности чуть не вскрикнула. В кресло опустилась древняя бабулька, настоящая баба-яга. Крючковатый огромный нос почти соприкасался с острым выдвинутым подбородком, маленькие злые глазки утонули в морщинах, все лицо ведьмы было коричневым, как печеное яблоко. Бабулька посмотрела на себя в зеркало и довольно осклабилась провалившимся ртом, показав два оставшихся зуба, крупных и желтых. Это была та самая дежурная из стеклянной будки на станции «Университет», которой Алиса нацепила на голову милицейскую фуражку. К счастью, бабулька была так занята собой, что на Алису не обратила ни малейшего внимания.
– Сделай из меня Мерлин Монро! – томно улыбнулась она визажистке.
Света обмакнула кисть в жидкую пудру и приступила к работе. Алиса во все глаза смотрела на метаморфозы, которые начали на ее глазах происходить со старухой. Сначала, прямо под Светочкиной кистью, стала светлеть и разглаживаться кожа на лице ведьмы, широко раскрылись и засияли молодым блеском густо-синие, как васильки, глаза, налились розовым цветом пухлые губы. Светочка поднесла женщине стакан с черно-фиолетовой жидкостью, и та выпила ее залпом. В ту же секунду высохшие мощи старухи превратились в тело молодой женщины. Мягкая волна золотистых волос хлынула ей на плечи. Поднимаясь с кресла, ведьма продемонстрировала в широкой улыбке все тридцать два жемчужных зуба.
– Да, именно такой я была пятьдесят лет назад! Спасибо, дорогая! Ты просто кудесница! – Она обняла Светочку и звучно чмокнула ее в щеку.
– Всегда пожалуйста, – ответила довольная результатами своей работы Светочка.
«Мерлин Монро», кокетливо покачивая бедрами, присоединилась к группе участниц конкурса.
– Ну вы даете! – сказала Свете ошеломленная Алиса. – Ни за что бы не поверила, если бы не видела собственными глазами!
– Не самый трудный случай, – небрежно ответила гримерша, – в Останкине задачи посложней будут… Передавай привет маме.
Алиса кивнула Свете, вышла из гримерной и поискала в толпе глазами султан из страусовых перьев на шлеме Серебрякова. Он колыхался среди моря голов далеко впереди нее. Гигантский зал был забит нечистью под завязку, если не считать расположенного по центру черного круглого подиума, похожего на маятник напольных часов, положенный на пол горизонтально. Его длинная, похожая на ручку половника, покрытая красным ковром дорожка уходила в дальний конец зала, где смыкалась со стеной, в которой виднелась небольшая открытая дверь.
В центре круглой площадки стоял с микрофоном в руке известный телеведущий Леонгард Якутович, удивительно представительный и вальяжный в своем черном фраке с длинными, развевающимися при ходьбе фалдами. Непрерывно экая, он разъяснял зрителям условия конкурса красоты.
Карлос, а за ним остальные члены его команды с трудом пробились к сцене сквозь толпу инфернальных существ с редкими вкраплениями человеческих лиц. В основном это были черные маги. Некоторые из них провожали Карлоса удивленными и встревоженными взглядами.
Рядом с подиумом, метром ниже его, за длинным полукруглым столом, уставленным бутылками с газированной инферналкой, сидело жюри, состоявшее сплошь из очаровательно-отвратительных уродов. На сцене толпились участницы конкурса – все как на подбор молодые и очень красивые, в чрезвычайно экономно скроенных купальниках. Чуть пониже локтя у каждой из них была привязана круглая белая тарелка с порядковым номером.
Когда Алиса пробилась к подиуму и нашла друзей, конкурс красоты шел уже полным ходом. Экзотические представительницы всех рас и народов, широко улыбаясь, нескончаемой чередой шествовали по красной дорожке мимо жюри, выражавшего свои эмоции довольным сопением, криками и хрюканьем. Якутович непрерывно сыпал шутками, комментировал происходящее и подсчитывал вслух очки, заработанные красотками.
До последнего тура добралось всего шесть красавиц. Под стук высоченных шпилек они вышли на сцену в старинных бальных платьях. Волосы у них были уложены в высокие замысловатые прически. На шеях и запястьях претенденток сверкали и переливались радугой драгоценные камни. Чистоте и нежности их кожи мог бы позавидовать трехлетний ребенок. Глаза у них сияли, а губы алели, как лепестки роз, и все девушки были по-разному, но невыразимо хороши собой. Если бы Алиса не знала, каким образом достигнуто это совершенство, она бы, наверное, немного им позавидовала.
– Фу, старые метелки! Все туда же, выступать лезут… – скривился Грызлов, стоявший рядом с Алисой на задних лапах. – Это их шоу – просто срам!
– Да ладно тебе, Разлаич! – сказал Швыров. – Такие красотки – Голливуд отдыхает.
– Ох, молодежь, молодежь! – укоризненно покачал головой Грызлов. – Все-то вы не так видите! Ты, Миша, на вершки не смотри, ты в корешки зри.
Телеведущий объявил победительницу – зал взорвался аплодисментами и одобрительными выкриками. По подиуму прошествовала Мерилин Монро в умопомрачительном платье цвета шампанского и золотых туфлях на высоченном каблуке. Получив свою порцию оваций, она спустилась в зал, где на нее набросилась толпа поклонников.
– Объявляется начало бала! – торжественно сказал ведущий в микрофон.
Музыканты расселись по своим местам и принялись подстраивать инструменты. Вскоре эту какофонию звуков оборвало появление за пультом тощего, длинноволосого, как Паганини, дирижера. За белым роялем устроился на одноногом табурете представительный седой пианист. Рядом с ним на маленьком стульчике пристроилась полуобнаженная красотка-ведьма и приготовилась переворачивать ему ноты.
Дирижер раскланялся перед публикой. Он взмахнул палочкой, и под куполом зала поплыли первые звуки чарующей музыки. Оркестр заиграл слаженно, как единый организм, где все подчинено строгой закономерности и гармонии. Голоса плачущих скрипок переплелись с аккордами рояля, тут же тему скрипок подхватила более низким голосом виолончель, звуки заметались меж стен, воспарили к своду зала и вернулись назад, многократно усиливая и без того волшебное впечатление от дивной незнакомой мелодии. Нечисть в зале разбилась на пары и закружилась в волшебном танце. Только Карлос, Алиса, Швыров и Грызлов остались на месте, что сразу выделило их из толпы страшилищ.
Алиса подхватила Грызлова на руки, прижала к себе, шепнула ему на ухо:
– Как-то мне стало не по себе. Смотри, сколько их тут! Что мы можем сделать с такой толпой нечистой силы?
– Я надеюсь, у этого парня есть план, – ответил тот, поведя носом в сторону Карлоса.
– Я тоже надеюсь, – без всякой уверенности сказала Алиса, поворачиваясь к сцене.
Ведущий широким шагом вышел на середину подиума и властным жестом велел оркестру замолчать. Музыка стихла, пары распались, и зал замер в ожидании.
– А сейчас я прошу вашего внимания, уважаемые делегаты нашего Собора! Мне выпала высочайшая честь представить вам великого мастера, надежду инфернальных сил, нашего замечательного Якова Вилимовича Брюса! Встречайте! – Якутович сунул микрофон под мышку и первым громко захлопал в ладоши.
Толпа сначала задохнулась в экстазе обожания, а потом зал взорвался криками и аплодисментами. Нечисть заколыхалась волнами, как море перед бурей.
– Карлос, дай мне трость Брюса! – крикнул испанцу встревоженный масштабами этого цунами Швыров.
Получив маленькую, размером с карандаш трость, он тут же раздвинул ее до обычных размеров и несколько раз взмахнул, как саблей, проверяя ее на вес и прочность.
На красной дорожке, ведущей к центру зала, появился милостиво улыбающийся Брюс в черной профессорской мантии и треуголке на голове. На плече у него сидел Оссуарий, он всем своим видом выражал полный восторг от происходящего. Под руку с Брюсом шла молодая красивая женщина в шитом серебром платье с корсетом и широкой длинной юбкой.
За ними следовало существо, выглядевшее как мумия в четырехуголке с кисточкой и больших черных перчатках. Граф и дама торжественным шагом вышли на подиум и склонились одновременно в легком поклоне.
Сделали они это изящно и по-королевски, с достоинством, как должное принимая знаки внимания. Спутница Брюса улыбалась, глядя в зал так же снисходительно, как и граф, как будто слава мастера распространялась и лично на нее. Алисе вдруг показалось, что она не раз уже видела эту даму, что-то в ней казалось неуловимо знакомым… И тут ее осенило!
– Это же баба Ванда! – громко крикнула она, поднимая Грызлова над головой. – Смотри, вон там, рядом с Брюсом, это она!
Взгляд Брюса тут же выхватил из толпы Серебрякова, Швыра и Алису с Грызловым на руках. Граф грозно усмехнулся, вытянул в их сторону неестественно длинную руку.
Толпа слегка расступилась, и все в зале уставились на них. В зале повисла грозная тишина. Алисе стало очень неуютно.
Брюс увидел горящие гневом глаза Карлоса и в ту же секунду понял, вернее почувствовал, что перед ним стоит чрезвычайно опасный враг. Карлос легко взлетел на подиум, громким, звенящим от напряжения голосом крикнул:
– Ситуайен [10]Брюс, именем Магического совета вы арестованы. Объявляю роспуск вашего незаконного собрания! – Карлос гордо выпрямился, тряхнул головой. Глаза его сияли, и в это мгновение он был прекрасен.
По залу прокатился ропот негодования, но Брюс в ответ на тираду только весело и язвительно рассмеялся.
– Этот самонадеянный молодой человек глубочайшим образом заблуждается! – сказал он, обернувшись к Папирусу. – Арестован не я, а, напротив, он со товарищи. Изволь, друг мой, поставить его о сем в известность.
Мумия послушно выступила вперед и направилась к испанцу шуршащим мягким шагом. Встревоженный профессор попросил Михаила помочь ему взгромоздиться на сцену. Лязг доспехов отразился от купола и вернулся вниз железным грохотом. Следом за Серебряковым на подиум взобрались Алиса с Грызловым и сам Швыров. Они подошли к Карлосу одновременно с мумией, встали у него за спиной полукругом.
– Соблаговолите, судари мои, сдать оружие, ежели оно у вас имеется, а равно признать себя побежденными, – прошелестел Папирус, вытягивая руку в сторону четверки друзей. Помолчав, он добавил: – Во избежание разрушения ваших бренных оболочек.
В тот же момент профессор выглянул из-за Карлоса и показал мумии обеими руками, что ей надо срочно поправить четырехуголку. Папирус вопросительно взглянул на рыцаря, который снова повторил тот же жест, изо всех сил моргая глазами в знак подтверждения своей мысли, и даже громко похлопал себя по своему стальному шлему с двух сторон.
Но как только бумажный человек поднес черные перчатки к голове, Серебряков изо всех сил крикнул:
– Мутабор!
Между позолоченными керамическими бляшками на внутренней стороне перчаток с громким хлопком полыхнул синий разряд, и в ту же секунду Папирус исчез, словно растворился в воздухе. На пол с легким стуком упали две черные перчатки, сверху на них приземлилась четырехуголка с кисточкой. И по залу поплыл запах свежего огурца.
– Взять их! – страшным низким голосом вскричал Брюс, обращаясь к нечисти, только и ждавшей этого приказа.
Черная волна взметнулась к своду зала и с головой накрыла Карлоса и его команду…
Корделия проснулась оттого, что кто-то громко постучал в окно спальни. Так ей показалось. За окном жутко завывала буря, деревья гудели и гнулись под неистовым, нарастающим напором ветра. Молнии вспыхивали одна за другой в разных концах неба с сухим треском, а Малышкин как ни в чем не бывало мирно посапывал на двуспальной кровати и ничего, ровным счетом ничего не слышал.
У Корделии вдруг сжалось сердце от уверенности, что Алиса находится в страшной опасности. Она уже хотела было разбудить мужа, но в последний момент передумала. Конечно, он из солидарности будет таращить глаза и хмурить брови, всячески изображать сочувствие, но толком объяснить ему причину своей тревоги она все равно не сможет.
Когда Алиса была совсем крошечной, вышло так, что некому было помочь с ребенком, и Корделии подолгу приходилось оставаться наедине со своей маленькой беспомощной дочуркой. Так между ними возникла глубокая, необъяснимая связь, настолько глубокая, что мать и дочь узнавали желания и мысли друг друга задолго до того, как высказывали их вслух.
Алиса росла очень спокойной, рассудительной и славной девочкой. Она редко плакала и капризничала, с удовольствием ходила в садик и почти никогда не болела. Корделия при всем желании не смогла бы припомнить трудностей, связанных с ее воспитанием.
Сложности начались только в последнее время. Хотя по большому счету Алису трудно назвать неуправляемой, но все равно, так тяжело быть матерью пятнадцатилетней отроковицы. Особенно – вечно занятой матерью.
Корделия представила себе страшные кары, которым подвергнет Алису, когда та вернется. Потом разыгравшееся воображение стало подбрасывать картины автомобильных и железнодорожных катастроф, уличных потасовок и драк с поножовщиной, в которых могла погибнуть ее Алиса. Как всегда, она воображала самое худшее, что может случиться, и запугала себя настолько, что сердце у нее забилось так, будто готово было выпрыгнуть из груди…
И тут в окно спальни снова кто-то ударился снаружи – большой и страшный. Звук этот тотчас же повторился. Потом еще и еще. Корделия села на кровати и прислушалась. В стекло билась грудью, крыльями, когтями и клювом какая-то птица. Стук перемежался с противным скрежетом, словно кто-то невидимый скреб железом по стеклу, и оно с трудом выдерживало этот бурный натиск.
Испуганная до потери пульса Малышкина не выдержала, растолкала мужа. Вдвоем, одновременно, они вскочили с кровати и бросились к окну. По нему громко и часто стегали, словно прутьями, крупные капли дождя. Снова грянули трескучие удары грома. Птица пропала, но за стеклом страшно взвыла буря. Казалось, что стекло сейчас вылетит от удара могучего, как несущийся поезд, ветра.
– Володя! – вскрикнула Корделия и схватилась обеими руками за сердце. – С Алисой случилась беда. Я это чувствую. Птицы всегда бьются в окно к несчастью!
– Да что ты, Корочка, не бери дурного в голову. Птицу ветром швырнуло в стекло. Посмотри сама – на улице самый настоящий ураган! Алиса ведь со Швыровым в Калуге. Там нет никаких катаклизмов. Значит, нет и поводов для беспокойства. Зачем представлять себе самое худшее?
Естественно, в тот же момент Корделия это самое худшее себе и представила. Ноги у нее подкосились, и она упала бы, если бы Малышкин не успел ее подхватить. Он отнес жену на кровать, аккуратно накрыл одеялом и сел рядом, поглаживая по растрепанной голове. А она громко зарыдала в прижатые к лицу ладони…
За окном ураган набирал силу, корежа рекламные щиты и ломая деревья, которые падали на припаркованные машины. Мощные порывы ветра подняли в воздух газеты, пластиковые бутылки и прочий мусор. За окном при блеске молнии мелькнуло что-то похожее на бэтээр с белыми цифрами 665 на борту, и вслед за ним закружились, завертелись по спирали вырванные с корнем деревья, мусорные баки, автомобили и люди.
На короткий миг город окутала тяжелая тьма, и снова полыхнули молнии, освещая все вокруг призрачно-жутким синим светом, а удары грома достигли такой силы, что, казалось, небо вот-вот рухнет на землю…
Черная волна нечисти накрыла подиум Сталинского зала… Но тут же отхлынула назад, как только в зале раздался мерный, похожий на звук там-тама, бой барабана. Швыров, стоя на коленях, бил по нему набалдашником трости. Все бесы со страшным шипением отступили. Они взяли в кольцо помост, на котором застыли Брюс с Вандой и вставшие спиной друг к другу Карлос, Алиса, профессор, Швыров и Грызлов.
Брюс повернул голову к сидевшему у него на плече Оссуарию, что-то тихо ему сказал. Расправив крылья, тот взлетел к куполу, совершил кувырок в воздухе, вышел из него в пике. Падая по касательной, он выбил барабан из-под руки Швырова, схватил его и взмыл с ним к мозаичному небу. Это произошло настолько быстро, что никто не успел пошевелиться.
Брюс небрежно вытянул в сторону Михаила мощную руку. Трость в ладони Швырова завибрировала, ожила и начала вырываться, словно ее притягивал к Брюсу огромный невидимый магнит. Михаил схватился за палку обеими руками, потянул ее на себя, но сила притяжения была так велика, что его поволокло по черному полу к ногам чародея.
В тот же момент бесы снова бросились в атаку. Они успели перегруппироваться. В первой волне нападавших шли даркеры в стальных немецких касках концерна Фарбен Индастри, с бейсбольными битами в костлявых ручищах.
Алиса опешила, ей стало неимоверно страшно: неужели они остались вчетвером против этого неисчислимого войска? Она хотела наклониться, чтобы снова взять на руки Грызлова, как вдруг тот обернулся черноволосым юношей в набедреной повязке из собачьей шкуры.
– Профессор, отомрите! – завопил он, раскидывая даркеров, как шахматные фигуры. – Что вы застыли, как изваяние. Рубите их мечом! Мечом рубите!
Профессор словно очнулся от наваждения и принялся размахивать своим оружием. Под ударами закаленного небесным огнем клинка даркеры взрывались и прыскали в разные стороны разноцветными огнями, как звезды салюта. Серебряков только сейчас оценил удобство древних доспехов: все удары они выдерживали стойко и отлично защищали его от когтей разбушевавшихся тварей.
Кольцо нечисти сузилось, и на Алису внезапно прыгнул даркер. Его когти разорвали рукав ее футболки и поцарапали кожу, к счастью неглубоко, потому что Алиса успела отпрянуть. Урод недовольно зашипел и прыгнул еще раз, но промахнулся, и Грызлов ловким ударом кулака припечатал отвратительную гримасу даркера к его же длинными острым зубам.
Трость волокла Швырова за собой по черному полу сцены, несмотря на все его сопротивление. Когда он оказался всего в трех шагах от Брюса, тот шагнул вперед и вырвал свой жезл из рук Михаила. Улыбка радости и злобного торжества исказила лицо графа. Он схватил трость двумя руками и нанес удар по плечу Швыра – удар, который должен был превратить его в кучку пепла. Но прежде, чем это произошло, узор на плече Михаила вспыхнул ярким оранжевым пламенем, и трость остановилась в дюйме от него. Брюс взвыл в бессильной злобе, принялся молотить тростью по плечу Швырова, но с тем же результатом.
С лица бабы Ванды упала пелена безразличия и отрешенности, как только она увидела, что ее племяннику угрожает нешуточная опасность. Что-то шепча под нос, она начала рисовать круг за кругом указательным пальцем правой руки на левой ладони. Через секунду оттуда сорвался черный вихрь, обернулся вокруг Брюса, подхватил его, завертел и со страшной силой бросил на стену зала. Треуголка свалилась с головы графа и упала на пол. Сам он, пролетая возле растяжки, с великим трудом успел схватиться за нее рукой и остановить движение. Он застыл там, словно огромная бабочка с черными крыльями.
– Век тебе тут лежать, век почивать, беду отражать. Аминь. Аминь. Аминь.
Пока они управились со всеми этими делами, незаметно рассвело. Водорябов сразу понял, что все изменилось. Поляна опять стала радостной, несмотря на обугленный молодой дуб.
– Дерево спили, поруби на дрова и сожги в костре, – велела колдунья, – только смотри, не забудь, на этом огне пищу готовить нельзя!
Водорябов поставил самовар, потом взял ломик и свернул замок, запирающий вагончик. Женя не спал, он вышел на воздух и потянулся.
– Слышал что-нибудь? – спросил его Водорябов.
– Нет, – ответил Женя, – такая тишина стояла, что я даже удивился. Ой, а это что? – посмотрел он на погибшее дерево.
– Шаровая молния, – серьезно сказала Екатерина Терентьевна, – такой сгусток энергии, знаешь небось? – Она подождала, пока Женя ответит. – Ну вот и хорошо, что знаешь. А теперь завари-ка ты нам, юноша, чайку!
Женя засуетился, и вскоре стол был накрыт.
– Положи медку побольше, пасечник, не жалей! – улыбнулась ведьма, показывая крепкие молодые зубы.
– Так он же негодный! – с досадой воскликнул Водорябов.
– Все с твоим медом нормально, – заверила Екатерина Терентьевна.
Водорябов бросился к ближайшей фляге, откинул крышку и прямо пальцем зачерпнул мед. Зажмурившись, попробовал, и на его лице расплылась довольная улыбка.
– Эх, Екатерина Терентьевна! Ягодка ты моя лесная! – закричал счастливый Водорябов. – Сейчас я тебя таким медком угощу! И флягу эту дарю, с собой забирай!
– Что мне делать с этой флягой, я и за два года ее не осилю!
– Соседей угостишь!
– Не очень-то ходят ко мне соседи. Боятся меня…
– Я к тебе в гости ходить буду! – с жаром пообещал Водорябов. – А что, оба мы уже не молоденькие, оба одинокие, почему бы нам не подружиться?
Терентьевна посмотрела на него исподлобья внимательно и сказала, что подумает…
Саша проснулся отдохнувшим и полным сил. Несмотря на протесты Ниночки, он покинул постель, принял ванну и выпил чашку крепкого кофе. Потом устроился в кресле и с наслаждением закурил.
– Не беспокойся, – сказал он Ниночке, – это не отразится на моем здоровье, да и вообще то, что произошло, не имеет никакого отношения к болезни!
– Так объясни мне!
– Я был на том свете, честное слово! Видел там смешного старичка, и он мне помог. Меня отбросило туда проклятие, которое баба Ванда снимала с тебя и Корделии. Она говорила, что помогать вам должен чужой человек, а я ведь не чужой, поняла? Все закончилось, и надеюсь, что больше не повторится.
– Ты уверен, что ты полностью здоров? – спросила озабоченно Ниночка.
– Доказать? – рассмеялся Саша, сгреб в охапку Ниночку и стал ее целовать.
– Верю, верю! Щекотно! – отмахивалась она.
К ним подошел Разбой, которого они разбудили своим смехом и возней, и требовательно замяукал.
– Не знаю, как в него помещается то, что он умудряется съесть! – сказала Ниночка и пошла на кухню наполнить мисочку кормом.
– Сказывается голодное детство, – ответил Саша. – Зато посмотри, он растет не по дням, а по часам.
Разбой лопал корм, урча как мотоцикл, а Ниночка заварила чай и выставила на стол вазочку с отцовским медом.
– Почему-то папа не звонит, – сказала она. – Я беспокоюсь, как там у него дела с этой колдуньей, помогла ли она ему?
– Я думаю, все будет замечательно! – заверил Саша.
– Ох, лишь бы так и было! – вздохнула Ниночка.
– Знаешь, давай съездим к нему на недельку, – оживился Саша, – там такая красота!
Саша действительно часто вспоминал очаровательный уголок, где стояла пасека старика Водорябова. Рядом бил из подножия горы родник с ледяной, чуть кисловатой на вкус водой, и Саше, привыкшему, что воду надо обязательно пропустить через фильтр, прокипятить и только после этого употреблять, было странно и непривычно, что можно просто подставить под струйку ладони и напиться. Воздух там был осязаемым и вкусным, а изобилие фруктов делало это место подобием райского сада.
– О чем ты задумался? – спросила его Ниночка. – У тебя такой мечтательный вид!
– Я думал о тебе, девушка моей мечты, – улыбнулся Саша. – Я так люблю тебя, Ниночка! Ты самое необыкновенное и чудесное, что произошло в моей жизни, ты как принцесса из старинной сказки – златокудрая и зеленоглазая. Ты такая чудесная, что боюсь, я тебя не стою…
Ниночка бросилась в его объятия, шепча ему на ухо, что все наоборот, именно он, Саша, самый замечательный принц в мире…
Величественный купол Сталинского зала размерами больше всего напоминал небесный свод, но вместо звезд его украшала циклопических размеров мозаика – парный портрет товарищей Сталина и Кагановича. Они были изображены в профиль и поэтому очень походили друг на друга из-за выразительных носов и одинаково черных и густых усищ под ними.
Между могучими квадратными колоннами зала висели широкие красные растяжки с белыми надписями: «Да здравствует Собор темных сил – светлое будущее человечества», «Мастер Брюс – наш рулевой!» и «Все на конкурс красоты Мисс Инферно».
Вдоль стен зала с одной стороны располагались места для оркестра с небольшой эстрадой, где стоял белый рояль с поднятой крышкой. У противоположной стены выстроились временные импровизированные гримерные, похожие на большие желтые туристические палатки. Некоторые из них были открыты. Алиса на ходу из любопытства отдернула занавеску закрытой гримерной и… с удивлением узнала в женщине, склонившейся над очередной клиенткой с косметической кисточкой в руках, визажистку из Останкина Светочку! Они был шапочно знакомы. Та обернулась, заметила Алису и сначала хотела было прогнать ее, но тут сработал механизм узнавания. Теперь пришел ее черед удивляться. Светочка жестом пригласила Малышкину-младшую войти.
Алиса крикнула в спину уходившему Карлосу:
– Командир, я отойду на минуточку, знакомую встретила!
– Не задерживайся, Алиса! Встретимся у подиума.
– Хорошо!
Алиса прошла в гримерку и остановилась рядом с креслом, в котором сидела потрясающей красоты брюнетка.
– Привет, Малышкина, – очень благожелательно улыбнулась Алисе визажистка. – Ты тоже из наших? Вот не ожидала!
Алиса не сочла нужным пускаться в объяснения и неопределенно мотнула головой, что можно было понимать как угодно.
Света повернулась к сидевшей в кресле конкурсантке:
– Готово…
Красотка встала, критически оглядела себя в зеркале и довольно улыбнулась.
– Следующая! – крикнула Светочка, глядя вслед своему произведению.
Увидев следующую участницу конкурса, Алиса от неожиданности чуть не вскрикнула. В кресло опустилась древняя бабулька, настоящая баба-яга. Крючковатый огромный нос почти соприкасался с острым выдвинутым подбородком, маленькие злые глазки утонули в морщинах, все лицо ведьмы было коричневым, как печеное яблоко. Бабулька посмотрела на себя в зеркало и довольно осклабилась провалившимся ртом, показав два оставшихся зуба, крупных и желтых. Это была та самая дежурная из стеклянной будки на станции «Университет», которой Алиса нацепила на голову милицейскую фуражку. К счастью, бабулька была так занята собой, что на Алису не обратила ни малейшего внимания.
– Сделай из меня Мерлин Монро! – томно улыбнулась она визажистке.
Света обмакнула кисть в жидкую пудру и приступила к работе. Алиса во все глаза смотрела на метаморфозы, которые начали на ее глазах происходить со старухой. Сначала, прямо под Светочкиной кистью, стала светлеть и разглаживаться кожа на лице ведьмы, широко раскрылись и засияли молодым блеском густо-синие, как васильки, глаза, налились розовым цветом пухлые губы. Светочка поднесла женщине стакан с черно-фиолетовой жидкостью, и та выпила ее залпом. В ту же секунду высохшие мощи старухи превратились в тело молодой женщины. Мягкая волна золотистых волос хлынула ей на плечи. Поднимаясь с кресла, ведьма продемонстрировала в широкой улыбке все тридцать два жемчужных зуба.
– Да, именно такой я была пятьдесят лет назад! Спасибо, дорогая! Ты просто кудесница! – Она обняла Светочку и звучно чмокнула ее в щеку.
– Всегда пожалуйста, – ответила довольная результатами своей работы Светочка.
«Мерлин Монро», кокетливо покачивая бедрами, присоединилась к группе участниц конкурса.
– Ну вы даете! – сказала Свете ошеломленная Алиса. – Ни за что бы не поверила, если бы не видела собственными глазами!
– Не самый трудный случай, – небрежно ответила гримерша, – в Останкине задачи посложней будут… Передавай привет маме.
Алиса кивнула Свете, вышла из гримерной и поискала в толпе глазами султан из страусовых перьев на шлеме Серебрякова. Он колыхался среди моря голов далеко впереди нее. Гигантский зал был забит нечистью под завязку, если не считать расположенного по центру черного круглого подиума, похожего на маятник напольных часов, положенный на пол горизонтально. Его длинная, похожая на ручку половника, покрытая красным ковром дорожка уходила в дальний конец зала, где смыкалась со стеной, в которой виднелась небольшая открытая дверь.
В центре круглой площадки стоял с микрофоном в руке известный телеведущий Леонгард Якутович, удивительно представительный и вальяжный в своем черном фраке с длинными, развевающимися при ходьбе фалдами. Непрерывно экая, он разъяснял зрителям условия конкурса красоты.
Карлос, а за ним остальные члены его команды с трудом пробились к сцене сквозь толпу инфернальных существ с редкими вкраплениями человеческих лиц. В основном это были черные маги. Некоторые из них провожали Карлоса удивленными и встревоженными взглядами.
Рядом с подиумом, метром ниже его, за длинным полукруглым столом, уставленным бутылками с газированной инферналкой, сидело жюри, состоявшее сплошь из очаровательно-отвратительных уродов. На сцене толпились участницы конкурса – все как на подбор молодые и очень красивые, в чрезвычайно экономно скроенных купальниках. Чуть пониже локтя у каждой из них была привязана круглая белая тарелка с порядковым номером.
Когда Алиса пробилась к подиуму и нашла друзей, конкурс красоты шел уже полным ходом. Экзотические представительницы всех рас и народов, широко улыбаясь, нескончаемой чередой шествовали по красной дорожке мимо жюри, выражавшего свои эмоции довольным сопением, криками и хрюканьем. Якутович непрерывно сыпал шутками, комментировал происходящее и подсчитывал вслух очки, заработанные красотками.
До последнего тура добралось всего шесть красавиц. Под стук высоченных шпилек они вышли на сцену в старинных бальных платьях. Волосы у них были уложены в высокие замысловатые прически. На шеях и запястьях претенденток сверкали и переливались радугой драгоценные камни. Чистоте и нежности их кожи мог бы позавидовать трехлетний ребенок. Глаза у них сияли, а губы алели, как лепестки роз, и все девушки были по-разному, но невыразимо хороши собой. Если бы Алиса не знала, каким образом достигнуто это совершенство, она бы, наверное, немного им позавидовала.
– Фу, старые метелки! Все туда же, выступать лезут… – скривился Грызлов, стоявший рядом с Алисой на задних лапах. – Это их шоу – просто срам!
– Да ладно тебе, Разлаич! – сказал Швыров. – Такие красотки – Голливуд отдыхает.
– Ох, молодежь, молодежь! – укоризненно покачал головой Грызлов. – Все-то вы не так видите! Ты, Миша, на вершки не смотри, ты в корешки зри.
Телеведущий объявил победительницу – зал взорвался аплодисментами и одобрительными выкриками. По подиуму прошествовала Мерилин Монро в умопомрачительном платье цвета шампанского и золотых туфлях на высоченном каблуке. Получив свою порцию оваций, она спустилась в зал, где на нее набросилась толпа поклонников.
– Объявляется начало бала! – торжественно сказал ведущий в микрофон.
Музыканты расселись по своим местам и принялись подстраивать инструменты. Вскоре эту какофонию звуков оборвало появление за пультом тощего, длинноволосого, как Паганини, дирижера. За белым роялем устроился на одноногом табурете представительный седой пианист. Рядом с ним на маленьком стульчике пристроилась полуобнаженная красотка-ведьма и приготовилась переворачивать ему ноты.
Дирижер раскланялся перед публикой. Он взмахнул палочкой, и под куполом зала поплыли первые звуки чарующей музыки. Оркестр заиграл слаженно, как единый организм, где все подчинено строгой закономерности и гармонии. Голоса плачущих скрипок переплелись с аккордами рояля, тут же тему скрипок подхватила более низким голосом виолончель, звуки заметались меж стен, воспарили к своду зала и вернулись назад, многократно усиливая и без того волшебное впечатление от дивной незнакомой мелодии. Нечисть в зале разбилась на пары и закружилась в волшебном танце. Только Карлос, Алиса, Швыров и Грызлов остались на месте, что сразу выделило их из толпы страшилищ.
Алиса подхватила Грызлова на руки, прижала к себе, шепнула ему на ухо:
– Как-то мне стало не по себе. Смотри, сколько их тут! Что мы можем сделать с такой толпой нечистой силы?
– Я надеюсь, у этого парня есть план, – ответил тот, поведя носом в сторону Карлоса.
– Я тоже надеюсь, – без всякой уверенности сказала Алиса, поворачиваясь к сцене.
Ведущий широким шагом вышел на середину подиума и властным жестом велел оркестру замолчать. Музыка стихла, пары распались, и зал замер в ожидании.
– А сейчас я прошу вашего внимания, уважаемые делегаты нашего Собора! Мне выпала высочайшая честь представить вам великого мастера, надежду инфернальных сил, нашего замечательного Якова Вилимовича Брюса! Встречайте! – Якутович сунул микрофон под мышку и первым громко захлопал в ладоши.
Толпа сначала задохнулась в экстазе обожания, а потом зал взорвался криками и аплодисментами. Нечисть заколыхалась волнами, как море перед бурей.
– Карлос, дай мне трость Брюса! – крикнул испанцу встревоженный масштабами этого цунами Швыров.
Получив маленькую, размером с карандаш трость, он тут же раздвинул ее до обычных размеров и несколько раз взмахнул, как саблей, проверяя ее на вес и прочность.
На красной дорожке, ведущей к центру зала, появился милостиво улыбающийся Брюс в черной профессорской мантии и треуголке на голове. На плече у него сидел Оссуарий, он всем своим видом выражал полный восторг от происходящего. Под руку с Брюсом шла молодая красивая женщина в шитом серебром платье с корсетом и широкой длинной юбкой.
За ними следовало существо, выглядевшее как мумия в четырехуголке с кисточкой и больших черных перчатках. Граф и дама торжественным шагом вышли на подиум и склонились одновременно в легком поклоне.
Сделали они это изящно и по-королевски, с достоинством, как должное принимая знаки внимания. Спутница Брюса улыбалась, глядя в зал так же снисходительно, как и граф, как будто слава мастера распространялась и лично на нее. Алисе вдруг показалось, что она не раз уже видела эту даму, что-то в ней казалось неуловимо знакомым… И тут ее осенило!
– Это же баба Ванда! – громко крикнула она, поднимая Грызлова над головой. – Смотри, вон там, рядом с Брюсом, это она!
Взгляд Брюса тут же выхватил из толпы Серебрякова, Швыра и Алису с Грызловым на руках. Граф грозно усмехнулся, вытянул в их сторону неестественно длинную руку.
Толпа слегка расступилась, и все в зале уставились на них. В зале повисла грозная тишина. Алисе стало очень неуютно.
Брюс увидел горящие гневом глаза Карлоса и в ту же секунду понял, вернее почувствовал, что перед ним стоит чрезвычайно опасный враг. Карлос легко взлетел на подиум, громким, звенящим от напряжения голосом крикнул:
– Ситуайен [10]Брюс, именем Магического совета вы арестованы. Объявляю роспуск вашего незаконного собрания! – Карлос гордо выпрямился, тряхнул головой. Глаза его сияли, и в это мгновение он был прекрасен.
По залу прокатился ропот негодования, но Брюс в ответ на тираду только весело и язвительно рассмеялся.
– Этот самонадеянный молодой человек глубочайшим образом заблуждается! – сказал он, обернувшись к Папирусу. – Арестован не я, а, напротив, он со товарищи. Изволь, друг мой, поставить его о сем в известность.
Мумия послушно выступила вперед и направилась к испанцу шуршащим мягким шагом. Встревоженный профессор попросил Михаила помочь ему взгромоздиться на сцену. Лязг доспехов отразился от купола и вернулся вниз железным грохотом. Следом за Серебряковым на подиум взобрались Алиса с Грызловым и сам Швыров. Они подошли к Карлосу одновременно с мумией, встали у него за спиной полукругом.
– Соблаговолите, судари мои, сдать оружие, ежели оно у вас имеется, а равно признать себя побежденными, – прошелестел Папирус, вытягивая руку в сторону четверки друзей. Помолчав, он добавил: – Во избежание разрушения ваших бренных оболочек.
В тот же момент профессор выглянул из-за Карлоса и показал мумии обеими руками, что ей надо срочно поправить четырехуголку. Папирус вопросительно взглянул на рыцаря, который снова повторил тот же жест, изо всех сил моргая глазами в знак подтверждения своей мысли, и даже громко похлопал себя по своему стальному шлему с двух сторон.
Но как только бумажный человек поднес черные перчатки к голове, Серебряков изо всех сил крикнул:
– Мутабор!
Между позолоченными керамическими бляшками на внутренней стороне перчаток с громким хлопком полыхнул синий разряд, и в ту же секунду Папирус исчез, словно растворился в воздухе. На пол с легким стуком упали две черные перчатки, сверху на них приземлилась четырехуголка с кисточкой. И по залу поплыл запах свежего огурца.
– Взять их! – страшным низким голосом вскричал Брюс, обращаясь к нечисти, только и ждавшей этого приказа.
Черная волна взметнулась к своду зала и с головой накрыла Карлоса и его команду…
Корделия проснулась оттого, что кто-то громко постучал в окно спальни. Так ей показалось. За окном жутко завывала буря, деревья гудели и гнулись под неистовым, нарастающим напором ветра. Молнии вспыхивали одна за другой в разных концах неба с сухим треском, а Малышкин как ни в чем не бывало мирно посапывал на двуспальной кровати и ничего, ровным счетом ничего не слышал.
У Корделии вдруг сжалось сердце от уверенности, что Алиса находится в страшной опасности. Она уже хотела было разбудить мужа, но в последний момент передумала. Конечно, он из солидарности будет таращить глаза и хмурить брови, всячески изображать сочувствие, но толком объяснить ему причину своей тревоги она все равно не сможет.
Когда Алиса была совсем крошечной, вышло так, что некому было помочь с ребенком, и Корделии подолгу приходилось оставаться наедине со своей маленькой беспомощной дочуркой. Так между ними возникла глубокая, необъяснимая связь, настолько глубокая, что мать и дочь узнавали желания и мысли друг друга задолго до того, как высказывали их вслух.
Алиса росла очень спокойной, рассудительной и славной девочкой. Она редко плакала и капризничала, с удовольствием ходила в садик и почти никогда не болела. Корделия при всем желании не смогла бы припомнить трудностей, связанных с ее воспитанием.
Сложности начались только в последнее время. Хотя по большому счету Алису трудно назвать неуправляемой, но все равно, так тяжело быть матерью пятнадцатилетней отроковицы. Особенно – вечно занятой матерью.
Корделия представила себе страшные кары, которым подвергнет Алису, когда та вернется. Потом разыгравшееся воображение стало подбрасывать картины автомобильных и железнодорожных катастроф, уличных потасовок и драк с поножовщиной, в которых могла погибнуть ее Алиса. Как всегда, она воображала самое худшее, что может случиться, и запугала себя настолько, что сердце у нее забилось так, будто готово было выпрыгнуть из груди…
И тут в окно спальни снова кто-то ударился снаружи – большой и страшный. Звук этот тотчас же повторился. Потом еще и еще. Корделия села на кровати и прислушалась. В стекло билась грудью, крыльями, когтями и клювом какая-то птица. Стук перемежался с противным скрежетом, словно кто-то невидимый скреб железом по стеклу, и оно с трудом выдерживало этот бурный натиск.
Испуганная до потери пульса Малышкина не выдержала, растолкала мужа. Вдвоем, одновременно, они вскочили с кровати и бросились к окну. По нему громко и часто стегали, словно прутьями, крупные капли дождя. Снова грянули трескучие удары грома. Птица пропала, но за стеклом страшно взвыла буря. Казалось, что стекло сейчас вылетит от удара могучего, как несущийся поезд, ветра.
– Володя! – вскрикнула Корделия и схватилась обеими руками за сердце. – С Алисой случилась беда. Я это чувствую. Птицы всегда бьются в окно к несчастью!
– Да что ты, Корочка, не бери дурного в голову. Птицу ветром швырнуло в стекло. Посмотри сама – на улице самый настоящий ураган! Алиса ведь со Швыровым в Калуге. Там нет никаких катаклизмов. Значит, нет и поводов для беспокойства. Зачем представлять себе самое худшее?
Естественно, в тот же момент Корделия это самое худшее себе и представила. Ноги у нее подкосились, и она упала бы, если бы Малышкин не успел ее подхватить. Он отнес жену на кровать, аккуратно накрыл одеялом и сел рядом, поглаживая по растрепанной голове. А она громко зарыдала в прижатые к лицу ладони…
За окном ураган набирал силу, корежа рекламные щиты и ломая деревья, которые падали на припаркованные машины. Мощные порывы ветра подняли в воздух газеты, пластиковые бутылки и прочий мусор. За окном при блеске молнии мелькнуло что-то похожее на бэтээр с белыми цифрами 665 на борту, и вслед за ним закружились, завертелись по спирали вырванные с корнем деревья, мусорные баки, автомобили и люди.
На короткий миг город окутала тяжелая тьма, и снова полыхнули молнии, освещая все вокруг призрачно-жутким синим светом, а удары грома достигли такой силы, что, казалось, небо вот-вот рухнет на землю…
Черная волна нечисти накрыла подиум Сталинского зала… Но тут же отхлынула назад, как только в зале раздался мерный, похожий на звук там-тама, бой барабана. Швыров, стоя на коленях, бил по нему набалдашником трости. Все бесы со страшным шипением отступили. Они взяли в кольцо помост, на котором застыли Брюс с Вандой и вставшие спиной друг к другу Карлос, Алиса, профессор, Швыров и Грызлов.
Брюс повернул голову к сидевшему у него на плече Оссуарию, что-то тихо ему сказал. Расправив крылья, тот взлетел к куполу, совершил кувырок в воздухе, вышел из него в пике. Падая по касательной, он выбил барабан из-под руки Швырова, схватил его и взмыл с ним к мозаичному небу. Это произошло настолько быстро, что никто не успел пошевелиться.
Брюс небрежно вытянул в сторону Михаила мощную руку. Трость в ладони Швырова завибрировала, ожила и начала вырываться, словно ее притягивал к Брюсу огромный невидимый магнит. Михаил схватился за палку обеими руками, потянул ее на себя, но сила притяжения была так велика, что его поволокло по черному полу к ногам чародея.
В тот же момент бесы снова бросились в атаку. Они успели перегруппироваться. В первой волне нападавших шли даркеры в стальных немецких касках концерна Фарбен Индастри, с бейсбольными битами в костлявых ручищах.
Алиса опешила, ей стало неимоверно страшно: неужели они остались вчетвером против этого неисчислимого войска? Она хотела наклониться, чтобы снова взять на руки Грызлова, как вдруг тот обернулся черноволосым юношей в набедреной повязке из собачьей шкуры.
– Профессор, отомрите! – завопил он, раскидывая даркеров, как шахматные фигуры. – Что вы застыли, как изваяние. Рубите их мечом! Мечом рубите!
Профессор словно очнулся от наваждения и принялся размахивать своим оружием. Под ударами закаленного небесным огнем клинка даркеры взрывались и прыскали в разные стороны разноцветными огнями, как звезды салюта. Серебряков только сейчас оценил удобство древних доспехов: все удары они выдерживали стойко и отлично защищали его от когтей разбушевавшихся тварей.
Кольцо нечисти сузилось, и на Алису внезапно прыгнул даркер. Его когти разорвали рукав ее футболки и поцарапали кожу, к счастью неглубоко, потому что Алиса успела отпрянуть. Урод недовольно зашипел и прыгнул еще раз, но промахнулся, и Грызлов ловким ударом кулака припечатал отвратительную гримасу даркера к его же длинными острым зубам.
Трость волокла Швырова за собой по черному полу сцены, несмотря на все его сопротивление. Когда он оказался всего в трех шагах от Брюса, тот шагнул вперед и вырвал свой жезл из рук Михаила. Улыбка радости и злобного торжества исказила лицо графа. Он схватил трость двумя руками и нанес удар по плечу Швыра – удар, который должен был превратить его в кучку пепла. Но прежде, чем это произошло, узор на плече Михаила вспыхнул ярким оранжевым пламенем, и трость остановилась в дюйме от него. Брюс взвыл в бессильной злобе, принялся молотить тростью по плечу Швырова, но с тем же результатом.
С лица бабы Ванды упала пелена безразличия и отрешенности, как только она увидела, что ее племяннику угрожает нешуточная опасность. Что-то шепча под нос, она начала рисовать круг за кругом указательным пальцем правой руки на левой ладони. Через секунду оттуда сорвался черный вихрь, обернулся вокруг Брюса, подхватил его, завертел и со страшной силой бросил на стену зала. Треуголка свалилась с головы графа и упала на пол. Сам он, пролетая возле растяжки, с великим трудом успел схватиться за нее рукой и остановить движение. Он застыл там, словно огромная бабочка с черными крыльями.