внимания.
Между тем счастливчик, еще раз плотоядно облизнувшись, обвел торжествующим взглядом соседей и, зажмурившись, впился зубами в доставшуюся ему по воле рока плоть. Кровь сочилась по его подбородку, стекала на балахон. А он длинно высовывал язык, стараясь достать капли, чтобы не потерять ни одной. И чавкал, чавкал...
Тем временем подручные главного жреца начали чем-то манипулировать с тельцем принесенного в жертву ребенка. Валентин теперь не видел, что там происходит. Впрочем, это длилось совсем недолго. Потому что один из них вдруг наклонился и извлек из-под днища ящичка какой-то сосуд. Рядом с ним появилась еще одна высокая тележка, наподобие
сервировочного столика. На ней стояли небольшие чаши, выполненные в виде человеческих черепов. Жрец аккуратно поднес к нему извлеченный из-под жертвенного столика сосуд и начал разливать темную жидкость по чашам. И снова Валентин вдруг каким-то интуитивным чувством понял, что это разливают еще живую горячую кровь только что убитого ребенка - очевидно она стекала в поддон под днищем, чтобы не пропала ни одна капля вожделенного напитка.
А к столику уже тянулись жадные руки людей. Они хватали чаши и торопливо выпивали их содержимое. По ртам, подбородкам струились темные капли.
По всему чувствовалось, что подобные жертвоприношения совершаются тут не впервые. Сколько же младенцев, практически не начав жить, встретили тут свой конец? - подумалось Валентину. Где ж их берут-то? Воруют, небось, как у той женщины, что после пропажи ребенка покончила с собой - о ней много по телевизору говорили. Или в Доме малютки берут, из тех, кого родители бросили?..
Вновь зазвучала музыка. Она опять задавала какой-то ритм, правда, теперь рокотала как-то рвано, будоражаще... Вновь налился светом дымный шар... Огонь в светильнике чуть пригас, однако вместе с тем в воздухе вновь разнесся какой-то едва различимый аромат чего-то дурманящего...
В чаши, которые охотно подставляли участники пиршества, вновь что-то наливали. И они пили, пили, пили...
Валентин почувствовал, что рядом кто-то стоит. Он вздрогнул, едва не шарахнулся куда-то в сторону. Однако не поддался искушению, лишь обернулся в сторону шевельнувшейся рядом тени.
- Выпей!
Рядом был человек в красном и протягивал ему чашу.
- Я... Я не могу, - чуть слышно выдохнул Валентин.
В темноте не было видно лица говорившего. Однако, судя по голосу, человек усмехнулся.
- Не бойся. Это не то, что ты думаешь... Я принесу тебе человеческий сок только тогда, когда ты будешь к этому по-настоящему готов. Если, конечно, будешь готов...
Валентин взял в руки чашу. Поднес к лицу. Даже если бы в ней и в самом деле оказалась кровь, в этот момент, скорее всего, он смог бы ее выпить. Однако вместо ее удушливого сладковатого запаха дохнуло чем-то освежающим, травным, горьковатым - и тоже чуть удушливым.
- Пей, не бойся!
Такого вкуса Валентин никогда раньше еще не ощущал. Это было что-то непередаваемое. Напиток оказался не слишком приятным, однако и не был отвратительным. Вместе с ним в тело вливалась какая-то истома - и в то же время он словно бы придавал бодрости. Голова будто наливалась некой хрустальной прозрачностью и одновременно все становилось словно бы отстраненным, отделенным от его сознания. Как будто тело осталось здесь, с таинственной чашей в руке, готовое покориться тому, что здесь происходит, а разум вырвался из тесной коробочки черепа и взмыл куда-то, наблюдая за всем словно со стороны и воспринимая происходящее как будто на расстоянии. Фантастическое, непередаваемое ощущение.
И с этого момента все дальнейшее Валентин воспринимал словно фрагментами, отрывками, отдельным эпизодами, слабо связанными между собой.
Он вдруг отчетливо увидел, что среди приплясывающих вокруг светильника появились девушки - полностью обнаженные, но с закрытыми полумасками лицами. Они тоже плясали, словно в исступлении, эротически извиваясь, дергаясь и кривляясь, выкрикивая какие-то нечленораздельные звуки - и в то же время казались только машинами, механически исполняющими некую функцию.
Потом почти все вдруг оказались на полу. Это был какой-то всеобщий психоз совокупления. Все копошилось, всюду валялись беспорядочно сброшенные балахоны, три десятка нагих тел сексуально дергались, непонятно кому принадлежащие руки и ноги переплелись, словно на картине Босха... Девушки целовались с одними, в то время как их тело принадлежало кому-нибудь другому... Парни, не разобравшись, обнимались с парнями, принимавшие участие в жертвоприношении девушки без масок целовались с девушками в масках... И все шевелилось, дергалось, громко хохотало, вожделенно стонало...
Потом Валентин вдруг осознал, что он и сам полулежит со спущенными брюками все на том же мешке, и на него со сладострастным стоном раз за разом садится какая-то девица и сквозь прорези полумаски спокойно и отрешенно глядят на него пустые, ничего не понимающие и не выражающие глаза...
Потом он вдруг увидел перед собой мужчину, который, издавая все те же сладострастные вздохи, лобзал низ его живота...
А потом перед ним вдруг возникло лицо пожилого бритоголового человека с нарисованным на лбу черным перевернутым крестом.
- Ну что, нравится тебе у нас? - ласково спросил он. - Может быть, ты еще что-нибудь хочешь? Тут можно абсолютно все! Тут выполняются любые плотские желания!
И Валентин не знал, что ответить. Потому что у него, удовлетворившего свою первичную страсть, это дикое разнузданное празднество похоти вызывало омерзение - и в то же время странным образом привлекало.
- Ты меня понимаешь? - снова спросил бритоголовый. - А, неофит?
- Слышу, - тихо ответил Валентин.
Он вдруг пришел в себя. Он по-прежнему полулежал у стены. Рубашка, в которой он пришел сюда, была расстегнута на груди. Брюки спущены.
А вокруг бушевала, правда, уже понемногу утихая, все та же оргия. И хотя многие из ее участников спали или лежали, не подавая признаков жизни; хотя некоторые отключились, даже не оторвавшись друг от друга - однако оставались и те, кто подходили или изнеможенно подползали к столику, прикладывались к чаше - и словно оживали. И все начиналось сначала...
Валентин приподнялся, с трудом натянул брюки и застегнул молнию.
Бритоголовый резко поднялся, отпрянул от него. И исчез.
Через мгновение рядом с Валентином оказался один из тех, кто все время ходил в капюшоне.
- Выпей, - протянул он ему обыкновенный стакан.
Неофит попытался отказаться, отстранив руку. Однако подошедший был настойчив.
- Выпей, не бойся. Это простая вода. Тебе от нее станет легче..
Вода!
Валентин схватил стакан и торопливо, махом проглотил жидкость. Приятная прохлада крупными толчками провалилась в желудок.
И больше он ничего не помнил.
ТОХА - КАПЕЛЬКА - САМУСЬ
Тоху вызвали к телефону прямо из зала заседаний. Он был этим не слишком доволен - обсуждался вопрос финансирования "оборонки", а эта тема его в определенной степени интересовала. Не сама по себе тема, естественно, - только дураки-избиратели считают, будто во время этой трибунной трепотни может быть выработано что-то стоящее. "В спорах рождается истина"... Какая глупость! В спорах рождается только пустопорожнее сотрясение воздуха, да взаимные обиды! Истина рождается исключительно во взаимном стремлении людей, придерживающихся различных взглядов, к поиску компромисса!.. Поэтому сейчас Тоху, собирающегося предпринять попытку прибрать к рукам вдребезги обанкротившийся, уникальный, задыхающийся от безденежья военный НИИ, занимающийся разработкой не имеющих аналогов в мире крупнотоннажных тягачей, куда больше интересовали позиции сторон во время обсуждения. Ибо именно этот расклад интересов фракций и групп служил определенным индикатором того, что происходит на подлинной, закулисной политико-экономической кухне. Которая, кстати, отнюдь не так конфронтационна, как кажется, когда наблюдаешь словесные баталии, бушующие на трибунах при взаимных обвинениях. В кулуарах стаканы друг другу в морду не бросают и воду не выплескивают...
Впрочем, все это так, к слову.
Итак, Тоха сидел в зале заседаний и внимательно слушал очередного оратора. Тут главное состоит в том, чтобы суметь просеивать словесный мусор и вычленить главное. Так что слушать надо внимательно - если, конечно, тебя интересует вопрос. Если не интересует - можно заниматься своими делами. Или вообще на заседание не приходить.
И тут вдруг его плеча кто-то коснулся.
- Антон Валерьевич!
То, что его отвлекают от слушания этого бреда, за которым стоит большая игра и не меньшее желание извлечь материальный навар, ему не понравилось. Однако Тоха уже давно усвоил, что ни в политике, ни в бизнесе, ни, тем более, в криминальном мире никогда не достигнешь каких-то более или менее значимых высот, если не будешь уметь сдерживать и скрывать свои эмоции. Так что он, когда обернулся, ни одним мускулом лица не выдал своего недовольства.
Сзади, неловко перегнувшись через рабочий столик с микрофоном на длинной тонкой ножке, к нему пытался наклониться Капелька. Капелька - это большое, сильное, не слишком умное, но бесконечно преданное жвачное, которое официально числится помощником депутата, а на самом деле является личным телохранителем и личным секретарем, хотя последнее, разумеется, исключительно в меру своего интеллекта, Антона Валерьевича... Хорошая, кстати, эта структура - система помощников депутата. Плодить помощников каждый депутат может сколько угодно - в то время, как их права и льготы обеспечивает государство. Даже гаишники, на что уж тертые калачи, как черт от ладана шарахаются от автомобиля, водитель которого предъявляет "корочку" "помдепа".
Лицо Капельки выражало виноватость. Обделенный умом, настроение своего шефа он чувствовал всей своей верной и преданной душой.
- Антон Валерьевич, вас к телефону, - густо пробасил Капелька. - Срочно.
- Кто?
Капелька постарался ответить как можно тише, а вместо этого просипел еще громче:
- Самусь.
Самусь...
Что ж, если уж Самусь говорит "срочно"... Ради этого можно похерить не только обсуждение самого важного вопроса, но и само заседание. Потому что Самусь... Самусь - это глаза и уши, а по совместительству и аналитический центр всей команды, даже не команды, а империи, Тохи. Это один из очень немногих людей, которые осведомлены об истинной, а точнее сказать, об основной сфере деятельности депутата, и это единственный человек, с кем Тоха бывает относительно откровенным. И это единственный человек, которого Тоха по-настоящему боится. Потому что даже такие могучие криминальные "авторитеты", как Сильвестр, оба Аверы, Князь Ризо, Самойлов, Мастер Стас, Алтаец или Сараби - все они, конечно, могли и могут его, Тоху, убить. И лишь один Самусь в состоянии его ПОГУБИТЬ!
Антон Валерьевич поднялся с места и начал пробираться к проходу.
- Ты куда? - попытался остановить его кто-то из коллег. - Сейчас наши будут выступать!
- Я скоро, - успокоил Тоха, хотя сам в этом отнюдь не был уверен - Самусь по пустякам беспокоить не станет.
Капелька уже стоял у двери и дальше следовал за боссом тенью. За пределами зала заседаний он шефа одного не оставлял почти никогда. Складывалось ощущение, что у него даже нет обычных физиологических потребностей, которые как будто просто рассасывались в бездне его преданности.
К счастью, в кабинете никого не было, так что можно было говорить более или менее откровенно. Не абсолютно, конечно же, - Тоха был уверен, даже не уверен, он просто знал, что все телефоны здесь обязательно прослушиваются.
- Я слушаю тебя очень внимательно, - сказал он в трубку вместо приветствия.
Эта фраза означала, что он в кабинете один, однако ограничен по времени. Факт прослушивания просто обязательно принимался за основу общения.
- Я коротко, - Самусь тоже тратить время и слова на приветствия не стал. - У Рядчика проблемы.
Если бы у этого Васьки Ряднова были просто проблемы, Самусь не стал бы выдергивать его из зала заседаний. Даже если бы эти проблемы были серьезными. Значит, случилось худшее: либо его убили, либо захватили, либо еще что-то подобного же уровня.
- Вот как? - с деланным равнодушием спросил Тоха. - Серьезные?
- Как сказать...- Самусь играл в ту же игру, ориентированную на чужые уши. - Он был вынужден нас покинуть.
Покинуть... Вынужден покинуть... Значит, убили-таки. Значит, вся эта история с таинственным Валентином была затеяна, чтобы грохнуть Ваську. Глупость какая-то. Из-за Васьки - вдруг такая сложная афера. Или это конкуренты что-то прознали и подсуетились подобным образом... Вряд ли... Шут его знает. Короче говоря, нужно над этим помозговать. Да и у самого Самуся есть на этот счет дополнительные сведения, а также свои мысли и суждения, раз он счел нужным срочно оповестить шефа.
- Ну что ж, ушел так ушел, хрен с ним. Меня эти проблемы не касаются, - брюзгливо и неискренне пробурчал Тоха. - Стоило из-за этого меня дергать... Что-нибудь еще?
- Да, конечно, это я так, для сведения... Теперь главное, - все, что будет сказано после этих слов, будет говориться исключительно для отвода глаз, а если говорить точнее, для вешания лапши на уши "слухачам". - Во-первых, вы просили обязательно сообщить результат сделки со строительством...
Тоха сделал вид, что искренне встревожен тем, чтобы эта информация не стала достоянием гласности.
- Ну не по телефону же! - воскликнул он.
Самусь подыграл прекрасно.
- Я только скажу, что условия нас устраивают, - торопливо проговорил он.
- Это хорошо, - пора было закруглять разговор. - У тебя что-нибудь еще?
- Ну а теперь самое для вас неприятное, - голос Самуся звучал искренне извиняющимся. - Из-за этого я, собственно, и звоню...
Ох уж эта конспирация!..
- Что там еще?
- У вашего "мерса" на стоянке какой-то пацан лобовое стекло гайкой из рогатки пробил. Так что я его уже отправил в "автосервис". Я "мерс" имею в виду, конечно... Ремонт выльется в копеечку.
Антон Валерьевич громко, не стесняясь в выражениях, выругался и бросил трубку. После этого довольно улыбнулся. Теперь "слухачи" будут весь день радостно обсуждать между собой и передавать друг другу новость, что у преуспевающего бизнесмена и депутата разбили машину, а на то, что у кого-то из его мелких подручных наметились какие-то неприятности, которые шефа, похоже, не волнуют, соответственно, не обратят внимания.
Он уже, было, поднялся, чтобы выйти из комнаты, однако Капелька его остановил.
- Антон Валерьевич, тут еще такое дело...
Выглядел секретарь-телохранитель непривычно смущенным.
- Что еще? - Тоха почувствовал, что у него сердце сжалось в нехорошем предчувствии.
- Вам пришло непонятное письмо...
Капелька протянул боссу вскрытый конверт. Депутат взял его, вытряхнул на стол содержимое. Это оказалась... обыкновенная игральная карта. Правда, на белой глянцевой поверхности, там, где должен быть крап, виднелись нарисованные фломастером от руки какие-то значки и посередине - крупная цифра "1".
- Что это? - с недоумением покрутил в пальцах карту Антон Валерьевич.
- Понятия не имею. Просто пришел конверт на ваше имя, я его вскрыл, а там карточка...
Тоха с раздражением пожал плечами. Непонятная гибель Рядчика, а тут еще эти загадки-шуточки-шарады...
- Ну да и хрен бы с ней!
Он решительно разорвал карту пополам и швырнул плотные обрывки в корзину.
В зал заседаний депутат вернулся встревоженным. Делая внимательное лицо и даже односложно отвечая на вопросы соседей, он продолжал думать о своем.
...Итак, Ваську-таки "грохнули". Причин, по которым могли бы это сделать, особенно много даже невозможно придумать. Потому логичнее всего было бы предположить, что эта смерть напрямую связана с таинственным Валентином. Вероятность такого развития событий Тоха не исключал изначально, - где-то в уголке сознания шевельнулась самодовольная мыслишка, что он сразу же предположил и такой поворот событий, что не стал вмешиваться в это сомнительное дело, да и Коляна от этого уберег; правда, мелькнув, она тут же затерялась в сонме других, более важных и актуальных мыслей, хотя чувство довольства собой не улетучилось, оставалось... Вот только кто повинен в этом убийстве? Сам Валентин таким сложным путем отомстил Ваське за какую-то старую обиду или выполняя чей-то заказ? Или же суть происшедшего в том, что Васька попытался приложиться к чьей-то чужой кормушке и его шлепнули именно за это - на чужой каравай, как говорится... Но тогда и самого Валентина должны были бы шлепнуть... А может и шлепнули уже, например, во время той же встречи или после нее, просто Самусь об этом не осведомлен или не счел нужным говорить, не зная, заинтересует ли она Тоху...
Нет, для того, чтобы сделать какой-то определенный вывод, необходимо иметь максимум информации. Вернее, не так, на максимум рассчитывать не приходится - хотя бы максимальный минимум, насколько, конечно, подобный словесный выкрутас имеет право на существование. А как раз ее, информации, катастрофически не хватало.
...Скорее бы вся эта бодяга, на которую Тоха, нутром почуяв, что данное происшествие отнюдь не случайно, теперь уже не обращал внимания, заканчивалась, чтобы можно отсюда сорваться и поехать узнать подробности происшедшего. Не зря же само по себе слово "парламент" в переводе с французского означает "говорильня". А если еще точнее, то "трепотня"...
По большому счету, на этого дурака Рядчика можно было бы просто наплевать и забыть - не он первый, не он, скорее всего, последний. Дело в другом. Дело теперь состоит в том, что уж очень Тоху заинтересовала история с приемом делегации. Прибрать бы все это дело к рукам раз и навсегда... Однако гибель Васьки показывает, что дело тут совсем не так безопасно, как представлялось.
Следовательно, учитывая новую информацию, теперь надо решать главное: либо и в самом деле плюнуть на все это дело и забыть, либо вступать в борьбу за перераспределение капитала, как писали в эпоху развитого социализма. А для этого нужна информация, информация и еще раз информация! Что в происшедшем было задачей-максимум: узнать, Ваську замочили, потому что он попытался влезть в это дело, или же вся эта авантюра была затеяна лишь для того, чтобы замочить лично Ваську?
А может, тут все гораздо проще? Просто-напросто Васька трахнул какую-нибудь бэшку и ему за это отомстил ее муженек-рогоносец?.. Тоха даже поморщился, в досаде на себя, что такая чушь могла прийти в голову. Убийство на почве ревности маскировать не надо - суд за такие дела, как правило, или оправдывает человека, или ограничивается условным сроком. Да и не станет рогоносец изобретать такие сложные комбинации, просто шлепнет в открытую...
Нужен Валентин! Нужно обязательно и срочно отыскать этого таинственного Валентина!
Н-да, похоже, придется обращаться за помощью к старому приятелю. Обращаться к которому, говоря откровенно, очень не хочется. Вот только выхода другого не видать.
Тоха решительно поднялся с места и опять направился к выходу. Теперь он уже не отвечал на недоумевающие вопросы коллег по фракции и не обещал скоро вернуться. Потому что НИИ большегрузных тяжеловозов - это журавль, пусть даже очень аппетитный, но парящий где-то высоко в небе. Синица в руке, конечно, сама по себе ничего не значит... А вот если у нее на лапке окажется меченное кольцо - тогда она может много чего рассказать.
Воистину, ничто в нашем мире не ценится так дорого, как информация! Информация... А какую же информацию содержала выброшенная игральная карта?.. Может, это не была чья-то нелепая шутка?.. Н-да, погорячился, не надо было с ней таким образом поступать.
ВАДИМ - ИНДИКАТОР - РОЗЕНБЛЮМ - КОЛЯН
Вадим проснулся поздно ночью. Проснулся от неприятного чувства. И дело было даже не в том, что его мучило похмелье, хотя и в самом деле очень хотелось пить и во рту наличествовал вязкий металлический привкус. Но не сам по себе этот факт заставил молодого следователя пробудиться не в слишком добром настроении, да к тому же в столь неурочный час. Куда хуже было то, что в душе кипело, а точнее сказать, бродило смятение.
Он вообще нередко терзался по утрам от осознания, что что-то накануне сделал не так, как, по его мнению, следовало бы. Вадим, будучи по натуре человеком довольно робким, и в то же время до щепетильности честным, комплексовал нередко и по многим вопросам: если, скажем, что случалось очень редко, выпьет и это кто-то заметит; если в чем-то провинится перед начальником отдела, пусть даже тот, весьма деликатный человек, ничего ему и не скажет; если невольно обидит матушку... Или как вот вчера, когда его неожиданно потянуло распустить сопли перед Ашотом...
Слов нет, Ашот Айвазян хороший и порядочный мужик, свой в доску, как говорится, неподлый... Да только ведь все равно ему, человеку, который работает в частном детективном агентстве, не так просто влезть в шкуру обычного государственно-бюджетного следователя, который к тому же считает, что пришелся в своем ведомстве не ко двору. Вот и получается, что Ашот из вежливости покивал, поподдакивал, посочувствовал - а сам при этом в душе, скорее всего, подумал, что лопух ты, Вадик, раз уж не сумел зарекомендовал себя в конторе; так тебе и надо, папенькиному сынку, который, в смысле папаша, и сумел через своих старых сослуживцев сразу после бурсы пристроить отпрыска в столь солидное и престижное учреждение.
Нет, подобная слабость для мужчины непростительна. Впрочем, почему только подобная? Слабость для мужчины вообще непростительна, - солидно подумал Вострецов.
...Поворочавшись, Вадим понял, что ему не уснуть и с сожалением выбрался из-под теплого одеяла. Сунул босые ноги в любимые старые расхлябанные тапки-шлепанцы и, не включая свет, обхватив самого себя за тощие ключицы, потащился на кухню. Снял с плиты остывший чайник, напился, проливая воду на голую костлявую грудь с несколькими порознь
разместившимимся бледными волосками, прямо из носика - благо, матушка не видит, а то выдала бы на орехи. Подошел к окну. В доме напротив светилось всего несколько окон. Ночь на дворе, какой нормальный человек будет в это время бодрствовать?
Водился у него, у Вадима Вострецова, такой грешок, водился... Это некрасиво, он отдавал себе в этом отчет, но не мог отказать себе в удовольствии иной раз понаблюдать за этими окнами напротив. Даже иной раз в бинокль... Это было так захватывающе и интересно - подглядывать в ярко освещенные прозрачные квадратики и видеть фрагментики чужой жизни,
пытаясь домыслить то, чего не увидел... Впрочем, домысливать иной раз даже нет необходимости - просто посмотреть тоже само по себе интересно... У Вадима уже были некоторые заочные знакомые в освещенных окошках. Семейный ужин, мужская попойка, гостевое застолье, размеренная карточная игра - подобное виделось не так уж редко. А бывало, что станешь зрителем что-нибудь и полюбопытнее. Как-то он подглядел, как в одном из них медленно, неритмично пританцовывая перед зеркалом, неумело раздевалась юная дева - наверное, мечтает о лаврах стриптизерши, домыслил ситуацию Вадим; потом дева еще долго вертелась перед зеркалом, словно чувствуя на себе мужской взгляд, изучая отражение своей еще толком не сформировавшейся груди, живота и всего остального... А в другой раз разглядел, как пара на балконе занималась тем, что именуется сексом или любовью... Правда, как-то доводилось ему видеть и кое-что другое: например, как дрались муж с женой, а ребенок пытался их разнять...
Сейчас за одним окошком виднелась кухня и по ней неторопливо и обстоятельно передвигался крупный немолодой мужчина в майке, который, похоже, в столь ранний час готовил себе завтрак. Наверное, собирается на работу, например, в троллейбусный парк или в депо метрополитена, привычно додумал ситуацию Вадим. За другим, в ярко освещенной комнате, время от времени мимо окна проходила девушка в ярком синем халате. В третьем людей не наблюдалось, просто виднелась широкая расстеленная кровать... За этими двумя хотелось понаблюдать подольше: вдруг девушка тоже начнет раздеваться или в постели начнет происходить что-то любопытное... Но все три окна вдруг неожиданно, почти одновременно погасли.
И Вострецову вдруг сразу стало все это неинтересно. В конце концов, сейчас не до них, не до того, что происходит в чужих освещенных окнах.
Мысли все время возвращались ко вчерашнему дню. Причем, не только к собственно разговору с Ашотом - этот эпизод вспоминать было попросту неловко, а потому Вадим попросту старался вычеркнуть его из памяти. Нет, мысль устремлялась к самому утру, когда в кабинет вдруг стремительно вошел его непосредственный начальник.
...Начальник отдела Сергей Реисович Ингибаров, которого за глаза обычно звали "Индикатором", всегда в кабинет входил стремительно. И по коридору двигался бесшумно, будто в мягких тапочках. Объяснял он это тем, что, мол, с детства ходил на охоту, потом работал оперативником, с тех пор, мол, и привычка такая выработалась. И к себе вызывать подчиненных, громогласно утверждал Индикатор, без крайней нужды не следует. Человек, мол, делом занят, а ему вдруг нужно куда-то бежать...
Однако злые языки по этому поводу зубоскалили, что таким образом он время от времени контролирует, чем и как занимается его штат.
Между тем счастливчик, еще раз плотоядно облизнувшись, обвел торжествующим взглядом соседей и, зажмурившись, впился зубами в доставшуюся ему по воле рока плоть. Кровь сочилась по его подбородку, стекала на балахон. А он длинно высовывал язык, стараясь достать капли, чтобы не потерять ни одной. И чавкал, чавкал...
Тем временем подручные главного жреца начали чем-то манипулировать с тельцем принесенного в жертву ребенка. Валентин теперь не видел, что там происходит. Впрочем, это длилось совсем недолго. Потому что один из них вдруг наклонился и извлек из-под днища ящичка какой-то сосуд. Рядом с ним появилась еще одна высокая тележка, наподобие
сервировочного столика. На ней стояли небольшие чаши, выполненные в виде человеческих черепов. Жрец аккуратно поднес к нему извлеченный из-под жертвенного столика сосуд и начал разливать темную жидкость по чашам. И снова Валентин вдруг каким-то интуитивным чувством понял, что это разливают еще живую горячую кровь только что убитого ребенка - очевидно она стекала в поддон под днищем, чтобы не пропала ни одна капля вожделенного напитка.
А к столику уже тянулись жадные руки людей. Они хватали чаши и торопливо выпивали их содержимое. По ртам, подбородкам струились темные капли.
По всему чувствовалось, что подобные жертвоприношения совершаются тут не впервые. Сколько же младенцев, практически не начав жить, встретили тут свой конец? - подумалось Валентину. Где ж их берут-то? Воруют, небось, как у той женщины, что после пропажи ребенка покончила с собой - о ней много по телевизору говорили. Или в Доме малютки берут, из тех, кого родители бросили?..
Вновь зазвучала музыка. Она опять задавала какой-то ритм, правда, теперь рокотала как-то рвано, будоражаще... Вновь налился светом дымный шар... Огонь в светильнике чуть пригас, однако вместе с тем в воздухе вновь разнесся какой-то едва различимый аромат чего-то дурманящего...
В чаши, которые охотно подставляли участники пиршества, вновь что-то наливали. И они пили, пили, пили...
Валентин почувствовал, что рядом кто-то стоит. Он вздрогнул, едва не шарахнулся куда-то в сторону. Однако не поддался искушению, лишь обернулся в сторону шевельнувшейся рядом тени.
- Выпей!
Рядом был человек в красном и протягивал ему чашу.
- Я... Я не могу, - чуть слышно выдохнул Валентин.
В темноте не было видно лица говорившего. Однако, судя по голосу, человек усмехнулся.
- Не бойся. Это не то, что ты думаешь... Я принесу тебе человеческий сок только тогда, когда ты будешь к этому по-настоящему готов. Если, конечно, будешь готов...
Валентин взял в руки чашу. Поднес к лицу. Даже если бы в ней и в самом деле оказалась кровь, в этот момент, скорее всего, он смог бы ее выпить. Однако вместо ее удушливого сладковатого запаха дохнуло чем-то освежающим, травным, горьковатым - и тоже чуть удушливым.
- Пей, не бойся!
Такого вкуса Валентин никогда раньше еще не ощущал. Это было что-то непередаваемое. Напиток оказался не слишком приятным, однако и не был отвратительным. Вместе с ним в тело вливалась какая-то истома - и в то же время он словно бы придавал бодрости. Голова будто наливалась некой хрустальной прозрачностью и одновременно все становилось словно бы отстраненным, отделенным от его сознания. Как будто тело осталось здесь, с таинственной чашей в руке, готовое покориться тому, что здесь происходит, а разум вырвался из тесной коробочки черепа и взмыл куда-то, наблюдая за всем словно со стороны и воспринимая происходящее как будто на расстоянии. Фантастическое, непередаваемое ощущение.
И с этого момента все дальнейшее Валентин воспринимал словно фрагментами, отрывками, отдельным эпизодами, слабо связанными между собой.
Он вдруг отчетливо увидел, что среди приплясывающих вокруг светильника появились девушки - полностью обнаженные, но с закрытыми полумасками лицами. Они тоже плясали, словно в исступлении, эротически извиваясь, дергаясь и кривляясь, выкрикивая какие-то нечленораздельные звуки - и в то же время казались только машинами, механически исполняющими некую функцию.
Потом почти все вдруг оказались на полу. Это был какой-то всеобщий психоз совокупления. Все копошилось, всюду валялись беспорядочно сброшенные балахоны, три десятка нагих тел сексуально дергались, непонятно кому принадлежащие руки и ноги переплелись, словно на картине Босха... Девушки целовались с одними, в то время как их тело принадлежало кому-нибудь другому... Парни, не разобравшись, обнимались с парнями, принимавшие участие в жертвоприношении девушки без масок целовались с девушками в масках... И все шевелилось, дергалось, громко хохотало, вожделенно стонало...
Потом Валентин вдруг осознал, что он и сам полулежит со спущенными брюками все на том же мешке, и на него со сладострастным стоном раз за разом садится какая-то девица и сквозь прорези полумаски спокойно и отрешенно глядят на него пустые, ничего не понимающие и не выражающие глаза...
Потом он вдруг увидел перед собой мужчину, который, издавая все те же сладострастные вздохи, лобзал низ его живота...
А потом перед ним вдруг возникло лицо пожилого бритоголового человека с нарисованным на лбу черным перевернутым крестом.
- Ну что, нравится тебе у нас? - ласково спросил он. - Может быть, ты еще что-нибудь хочешь? Тут можно абсолютно все! Тут выполняются любые плотские желания!
И Валентин не знал, что ответить. Потому что у него, удовлетворившего свою первичную страсть, это дикое разнузданное празднество похоти вызывало омерзение - и в то же время странным образом привлекало.
- Ты меня понимаешь? - снова спросил бритоголовый. - А, неофит?
- Слышу, - тихо ответил Валентин.
Он вдруг пришел в себя. Он по-прежнему полулежал у стены. Рубашка, в которой он пришел сюда, была расстегнута на груди. Брюки спущены.
А вокруг бушевала, правда, уже понемногу утихая, все та же оргия. И хотя многие из ее участников спали или лежали, не подавая признаков жизни; хотя некоторые отключились, даже не оторвавшись друг от друга - однако оставались и те, кто подходили или изнеможенно подползали к столику, прикладывались к чаше - и словно оживали. И все начиналось сначала...
Валентин приподнялся, с трудом натянул брюки и застегнул молнию.
Бритоголовый резко поднялся, отпрянул от него. И исчез.
Через мгновение рядом с Валентином оказался один из тех, кто все время ходил в капюшоне.
- Выпей, - протянул он ему обыкновенный стакан.
Неофит попытался отказаться, отстранив руку. Однако подошедший был настойчив.
- Выпей, не бойся. Это простая вода. Тебе от нее станет легче..
Вода!
Валентин схватил стакан и торопливо, махом проглотил жидкость. Приятная прохлада крупными толчками провалилась в желудок.
И больше он ничего не помнил.
ТОХА - КАПЕЛЬКА - САМУСЬ
Тоху вызвали к телефону прямо из зала заседаний. Он был этим не слишком доволен - обсуждался вопрос финансирования "оборонки", а эта тема его в определенной степени интересовала. Не сама по себе тема, естественно, - только дураки-избиратели считают, будто во время этой трибунной трепотни может быть выработано что-то стоящее. "В спорах рождается истина"... Какая глупость! В спорах рождается только пустопорожнее сотрясение воздуха, да взаимные обиды! Истина рождается исключительно во взаимном стремлении людей, придерживающихся различных взглядов, к поиску компромисса!.. Поэтому сейчас Тоху, собирающегося предпринять попытку прибрать к рукам вдребезги обанкротившийся, уникальный, задыхающийся от безденежья военный НИИ, занимающийся разработкой не имеющих аналогов в мире крупнотоннажных тягачей, куда больше интересовали позиции сторон во время обсуждения. Ибо именно этот расклад интересов фракций и групп служил определенным индикатором того, что происходит на подлинной, закулисной политико-экономической кухне. Которая, кстати, отнюдь не так конфронтационна, как кажется, когда наблюдаешь словесные баталии, бушующие на трибунах при взаимных обвинениях. В кулуарах стаканы друг другу в морду не бросают и воду не выплескивают...
Впрочем, все это так, к слову.
Итак, Тоха сидел в зале заседаний и внимательно слушал очередного оратора. Тут главное состоит в том, чтобы суметь просеивать словесный мусор и вычленить главное. Так что слушать надо внимательно - если, конечно, тебя интересует вопрос. Если не интересует - можно заниматься своими делами. Или вообще на заседание не приходить.
И тут вдруг его плеча кто-то коснулся.
- Антон Валерьевич!
То, что его отвлекают от слушания этого бреда, за которым стоит большая игра и не меньшее желание извлечь материальный навар, ему не понравилось. Однако Тоха уже давно усвоил, что ни в политике, ни в бизнесе, ни, тем более, в криминальном мире никогда не достигнешь каких-то более или менее значимых высот, если не будешь уметь сдерживать и скрывать свои эмоции. Так что он, когда обернулся, ни одним мускулом лица не выдал своего недовольства.
Сзади, неловко перегнувшись через рабочий столик с микрофоном на длинной тонкой ножке, к нему пытался наклониться Капелька. Капелька - это большое, сильное, не слишком умное, но бесконечно преданное жвачное, которое официально числится помощником депутата, а на самом деле является личным телохранителем и личным секретарем, хотя последнее, разумеется, исключительно в меру своего интеллекта, Антона Валерьевича... Хорошая, кстати, эта структура - система помощников депутата. Плодить помощников каждый депутат может сколько угодно - в то время, как их права и льготы обеспечивает государство. Даже гаишники, на что уж тертые калачи, как черт от ладана шарахаются от автомобиля, водитель которого предъявляет "корочку" "помдепа".
Лицо Капельки выражало виноватость. Обделенный умом, настроение своего шефа он чувствовал всей своей верной и преданной душой.
- Антон Валерьевич, вас к телефону, - густо пробасил Капелька. - Срочно.
- Кто?
Капелька постарался ответить как можно тише, а вместо этого просипел еще громче:
- Самусь.
Самусь...
Что ж, если уж Самусь говорит "срочно"... Ради этого можно похерить не только обсуждение самого важного вопроса, но и само заседание. Потому что Самусь... Самусь - это глаза и уши, а по совместительству и аналитический центр всей команды, даже не команды, а империи, Тохи. Это один из очень немногих людей, которые осведомлены об истинной, а точнее сказать, об основной сфере деятельности депутата, и это единственный человек, с кем Тоха бывает относительно откровенным. И это единственный человек, которого Тоха по-настоящему боится. Потому что даже такие могучие криминальные "авторитеты", как Сильвестр, оба Аверы, Князь Ризо, Самойлов, Мастер Стас, Алтаец или Сараби - все они, конечно, могли и могут его, Тоху, убить. И лишь один Самусь в состоянии его ПОГУБИТЬ!
Антон Валерьевич поднялся с места и начал пробираться к проходу.
- Ты куда? - попытался остановить его кто-то из коллег. - Сейчас наши будут выступать!
- Я скоро, - успокоил Тоха, хотя сам в этом отнюдь не был уверен - Самусь по пустякам беспокоить не станет.
Капелька уже стоял у двери и дальше следовал за боссом тенью. За пределами зала заседаний он шефа одного не оставлял почти никогда. Складывалось ощущение, что у него даже нет обычных физиологических потребностей, которые как будто просто рассасывались в бездне его преданности.
К счастью, в кабинете никого не было, так что можно было говорить более или менее откровенно. Не абсолютно, конечно же, - Тоха был уверен, даже не уверен, он просто знал, что все телефоны здесь обязательно прослушиваются.
- Я слушаю тебя очень внимательно, - сказал он в трубку вместо приветствия.
Эта фраза означала, что он в кабинете один, однако ограничен по времени. Факт прослушивания просто обязательно принимался за основу общения.
- Я коротко, - Самусь тоже тратить время и слова на приветствия не стал. - У Рядчика проблемы.
Если бы у этого Васьки Ряднова были просто проблемы, Самусь не стал бы выдергивать его из зала заседаний. Даже если бы эти проблемы были серьезными. Значит, случилось худшее: либо его убили, либо захватили, либо еще что-то подобного же уровня.
- Вот как? - с деланным равнодушием спросил Тоха. - Серьезные?
- Как сказать...- Самусь играл в ту же игру, ориентированную на чужые уши. - Он был вынужден нас покинуть.
Покинуть... Вынужден покинуть... Значит, убили-таки. Значит, вся эта история с таинственным Валентином была затеяна, чтобы грохнуть Ваську. Глупость какая-то. Из-за Васьки - вдруг такая сложная афера. Или это конкуренты что-то прознали и подсуетились подобным образом... Вряд ли... Шут его знает. Короче говоря, нужно над этим помозговать. Да и у самого Самуся есть на этот счет дополнительные сведения, а также свои мысли и суждения, раз он счел нужным срочно оповестить шефа.
- Ну что ж, ушел так ушел, хрен с ним. Меня эти проблемы не касаются, - брюзгливо и неискренне пробурчал Тоха. - Стоило из-за этого меня дергать... Что-нибудь еще?
- Да, конечно, это я так, для сведения... Теперь главное, - все, что будет сказано после этих слов, будет говориться исключительно для отвода глаз, а если говорить точнее, для вешания лапши на уши "слухачам". - Во-первых, вы просили обязательно сообщить результат сделки со строительством...
Тоха сделал вид, что искренне встревожен тем, чтобы эта информация не стала достоянием гласности.
- Ну не по телефону же! - воскликнул он.
Самусь подыграл прекрасно.
- Я только скажу, что условия нас устраивают, - торопливо проговорил он.
- Это хорошо, - пора было закруглять разговор. - У тебя что-нибудь еще?
- Ну а теперь самое для вас неприятное, - голос Самуся звучал искренне извиняющимся. - Из-за этого я, собственно, и звоню...
Ох уж эта конспирация!..
- Что там еще?
- У вашего "мерса" на стоянке какой-то пацан лобовое стекло гайкой из рогатки пробил. Так что я его уже отправил в "автосервис". Я "мерс" имею в виду, конечно... Ремонт выльется в копеечку.
Антон Валерьевич громко, не стесняясь в выражениях, выругался и бросил трубку. После этого довольно улыбнулся. Теперь "слухачи" будут весь день радостно обсуждать между собой и передавать друг другу новость, что у преуспевающего бизнесмена и депутата разбили машину, а на то, что у кого-то из его мелких подручных наметились какие-то неприятности, которые шефа, похоже, не волнуют, соответственно, не обратят внимания.
Он уже, было, поднялся, чтобы выйти из комнаты, однако Капелька его остановил.
- Антон Валерьевич, тут еще такое дело...
Выглядел секретарь-телохранитель непривычно смущенным.
- Что еще? - Тоха почувствовал, что у него сердце сжалось в нехорошем предчувствии.
- Вам пришло непонятное письмо...
Капелька протянул боссу вскрытый конверт. Депутат взял его, вытряхнул на стол содержимое. Это оказалась... обыкновенная игральная карта. Правда, на белой глянцевой поверхности, там, где должен быть крап, виднелись нарисованные фломастером от руки какие-то значки и посередине - крупная цифра "1".
- Что это? - с недоумением покрутил в пальцах карту Антон Валерьевич.
- Понятия не имею. Просто пришел конверт на ваше имя, я его вскрыл, а там карточка...
Тоха с раздражением пожал плечами. Непонятная гибель Рядчика, а тут еще эти загадки-шуточки-шарады...
- Ну да и хрен бы с ней!
Он решительно разорвал карту пополам и швырнул плотные обрывки в корзину.
В зал заседаний депутат вернулся встревоженным. Делая внимательное лицо и даже односложно отвечая на вопросы соседей, он продолжал думать о своем.
...Итак, Ваську-таки "грохнули". Причин, по которым могли бы это сделать, особенно много даже невозможно придумать. Потому логичнее всего было бы предположить, что эта смерть напрямую связана с таинственным Валентином. Вероятность такого развития событий Тоха не исключал изначально, - где-то в уголке сознания шевельнулась самодовольная мыслишка, что он сразу же предположил и такой поворот событий, что не стал вмешиваться в это сомнительное дело, да и Коляна от этого уберег; правда, мелькнув, она тут же затерялась в сонме других, более важных и актуальных мыслей, хотя чувство довольства собой не улетучилось, оставалось... Вот только кто повинен в этом убийстве? Сам Валентин таким сложным путем отомстил Ваське за какую-то старую обиду или выполняя чей-то заказ? Или же суть происшедшего в том, что Васька попытался приложиться к чьей-то чужой кормушке и его шлепнули именно за это - на чужой каравай, как говорится... Но тогда и самого Валентина должны были бы шлепнуть... А может и шлепнули уже, например, во время той же встречи или после нее, просто Самусь об этом не осведомлен или не счел нужным говорить, не зная, заинтересует ли она Тоху...
Нет, для того, чтобы сделать какой-то определенный вывод, необходимо иметь максимум информации. Вернее, не так, на максимум рассчитывать не приходится - хотя бы максимальный минимум, насколько, конечно, подобный словесный выкрутас имеет право на существование. А как раз ее, информации, катастрофически не хватало.
...Скорее бы вся эта бодяга, на которую Тоха, нутром почуяв, что данное происшествие отнюдь не случайно, теперь уже не обращал внимания, заканчивалась, чтобы можно отсюда сорваться и поехать узнать подробности происшедшего. Не зря же само по себе слово "парламент" в переводе с французского означает "говорильня". А если еще точнее, то "трепотня"...
По большому счету, на этого дурака Рядчика можно было бы просто наплевать и забыть - не он первый, не он, скорее всего, последний. Дело в другом. Дело теперь состоит в том, что уж очень Тоху заинтересовала история с приемом делегации. Прибрать бы все это дело к рукам раз и навсегда... Однако гибель Васьки показывает, что дело тут совсем не так безопасно, как представлялось.
Следовательно, учитывая новую информацию, теперь надо решать главное: либо и в самом деле плюнуть на все это дело и забыть, либо вступать в борьбу за перераспределение капитала, как писали в эпоху развитого социализма. А для этого нужна информация, информация и еще раз информация! Что в происшедшем было задачей-максимум: узнать, Ваську замочили, потому что он попытался влезть в это дело, или же вся эта авантюра была затеяна лишь для того, чтобы замочить лично Ваську?
А может, тут все гораздо проще? Просто-напросто Васька трахнул какую-нибудь бэшку и ему за это отомстил ее муженек-рогоносец?.. Тоха даже поморщился, в досаде на себя, что такая чушь могла прийти в голову. Убийство на почве ревности маскировать не надо - суд за такие дела, как правило, или оправдывает человека, или ограничивается условным сроком. Да и не станет рогоносец изобретать такие сложные комбинации, просто шлепнет в открытую...
Нужен Валентин! Нужно обязательно и срочно отыскать этого таинственного Валентина!
Н-да, похоже, придется обращаться за помощью к старому приятелю. Обращаться к которому, говоря откровенно, очень не хочется. Вот только выхода другого не видать.
Тоха решительно поднялся с места и опять направился к выходу. Теперь он уже не отвечал на недоумевающие вопросы коллег по фракции и не обещал скоро вернуться. Потому что НИИ большегрузных тяжеловозов - это журавль, пусть даже очень аппетитный, но парящий где-то высоко в небе. Синица в руке, конечно, сама по себе ничего не значит... А вот если у нее на лапке окажется меченное кольцо - тогда она может много чего рассказать.
Воистину, ничто в нашем мире не ценится так дорого, как информация! Информация... А какую же информацию содержала выброшенная игральная карта?.. Может, это не была чья-то нелепая шутка?.. Н-да, погорячился, не надо было с ней таким образом поступать.
ВАДИМ - ИНДИКАТОР - РОЗЕНБЛЮМ - КОЛЯН
Вадим проснулся поздно ночью. Проснулся от неприятного чувства. И дело было даже не в том, что его мучило похмелье, хотя и в самом деле очень хотелось пить и во рту наличествовал вязкий металлический привкус. Но не сам по себе этот факт заставил молодого следователя пробудиться не в слишком добром настроении, да к тому же в столь неурочный час. Куда хуже было то, что в душе кипело, а точнее сказать, бродило смятение.
Он вообще нередко терзался по утрам от осознания, что что-то накануне сделал не так, как, по его мнению, следовало бы. Вадим, будучи по натуре человеком довольно робким, и в то же время до щепетильности честным, комплексовал нередко и по многим вопросам: если, скажем, что случалось очень редко, выпьет и это кто-то заметит; если в чем-то провинится перед начальником отдела, пусть даже тот, весьма деликатный человек, ничего ему и не скажет; если невольно обидит матушку... Или как вот вчера, когда его неожиданно потянуло распустить сопли перед Ашотом...
Слов нет, Ашот Айвазян хороший и порядочный мужик, свой в доску, как говорится, неподлый... Да только ведь все равно ему, человеку, который работает в частном детективном агентстве, не так просто влезть в шкуру обычного государственно-бюджетного следователя, который к тому же считает, что пришелся в своем ведомстве не ко двору. Вот и получается, что Ашот из вежливости покивал, поподдакивал, посочувствовал - а сам при этом в душе, скорее всего, подумал, что лопух ты, Вадик, раз уж не сумел зарекомендовал себя в конторе; так тебе и надо, папенькиному сынку, который, в смысле папаша, и сумел через своих старых сослуживцев сразу после бурсы пристроить отпрыска в столь солидное и престижное учреждение.
Нет, подобная слабость для мужчины непростительна. Впрочем, почему только подобная? Слабость для мужчины вообще непростительна, - солидно подумал Вострецов.
...Поворочавшись, Вадим понял, что ему не уснуть и с сожалением выбрался из-под теплого одеяла. Сунул босые ноги в любимые старые расхлябанные тапки-шлепанцы и, не включая свет, обхватив самого себя за тощие ключицы, потащился на кухню. Снял с плиты остывший чайник, напился, проливая воду на голую костлявую грудь с несколькими порознь
разместившимимся бледными волосками, прямо из носика - благо, матушка не видит, а то выдала бы на орехи. Подошел к окну. В доме напротив светилось всего несколько окон. Ночь на дворе, какой нормальный человек будет в это время бодрствовать?
Водился у него, у Вадима Вострецова, такой грешок, водился... Это некрасиво, он отдавал себе в этом отчет, но не мог отказать себе в удовольствии иной раз понаблюдать за этими окнами напротив. Даже иной раз в бинокль... Это было так захватывающе и интересно - подглядывать в ярко освещенные прозрачные квадратики и видеть фрагментики чужой жизни,
пытаясь домыслить то, чего не увидел... Впрочем, домысливать иной раз даже нет необходимости - просто посмотреть тоже само по себе интересно... У Вадима уже были некоторые заочные знакомые в освещенных окошках. Семейный ужин, мужская попойка, гостевое застолье, размеренная карточная игра - подобное виделось не так уж редко. А бывало, что станешь зрителем что-нибудь и полюбопытнее. Как-то он подглядел, как в одном из них медленно, неритмично пританцовывая перед зеркалом, неумело раздевалась юная дева - наверное, мечтает о лаврах стриптизерши, домыслил ситуацию Вадим; потом дева еще долго вертелась перед зеркалом, словно чувствуя на себе мужской взгляд, изучая отражение своей еще толком не сформировавшейся груди, живота и всего остального... А в другой раз разглядел, как пара на балконе занималась тем, что именуется сексом или любовью... Правда, как-то доводилось ему видеть и кое-что другое: например, как дрались муж с женой, а ребенок пытался их разнять...
Сейчас за одним окошком виднелась кухня и по ней неторопливо и обстоятельно передвигался крупный немолодой мужчина в майке, который, похоже, в столь ранний час готовил себе завтрак. Наверное, собирается на работу, например, в троллейбусный парк или в депо метрополитена, привычно додумал ситуацию Вадим. За другим, в ярко освещенной комнате, время от времени мимо окна проходила девушка в ярком синем халате. В третьем людей не наблюдалось, просто виднелась широкая расстеленная кровать... За этими двумя хотелось понаблюдать подольше: вдруг девушка тоже начнет раздеваться или в постели начнет происходить что-то любопытное... Но все три окна вдруг неожиданно, почти одновременно погасли.
И Вострецову вдруг сразу стало все это неинтересно. В конце концов, сейчас не до них, не до того, что происходит в чужих освещенных окнах.
Мысли все время возвращались ко вчерашнему дню. Причем, не только к собственно разговору с Ашотом - этот эпизод вспоминать было попросту неловко, а потому Вадим попросту старался вычеркнуть его из памяти. Нет, мысль устремлялась к самому утру, когда в кабинет вдруг стремительно вошел его непосредственный начальник.
...Начальник отдела Сергей Реисович Ингибаров, которого за глаза обычно звали "Индикатором", всегда в кабинет входил стремительно. И по коридору двигался бесшумно, будто в мягких тапочках. Объяснял он это тем, что, мол, с детства ходил на охоту, потом работал оперативником, с тех пор, мол, и привычка такая выработалась. И к себе вызывать подчиненных, громогласно утверждал Индикатор, без крайней нужды не следует. Человек, мол, делом занят, а ему вдруг нужно куда-то бежать...
Однако злые языки по этому поводу зубоскалили, что таким образом он время от времени контролирует, чем и как занимается его штат.