Сташеф Кристофер. Здесь водятся чудовища

   Ален подумал над этим предложением несколько минут, прежде чем покачать головой:
   — Дудки! Принц, который ведет армию в бой, должен постоянно иметь свежую голову, в особенности перед атакой. Невзирая на усталость, я должен быть всегда наготове.
   — Славно сказано, — кивнул Джеффри. — За таким полководцем и я — в огонь и воду.
   И снова крик из леса прорезал ночь.
   — Теперь он не дает нам спать с другой стороны! — заметил Ален, поворачиваясь вокруг оси, чтобы вычислить источник шума. — Как это он успевает так быстро обегать нас?
   — Он где-то поблизости и ходит кругами, — зевнул Джеффри, — а сам кричит в сторону леса, вот эхо и долетает с разных сторон.
   Ален выждал, прислушиваясь. Похоже, крик переместился с запада на восток.
   — Так где же он находится? — Он толкнул сонного Джеффри.
   — Кто?
   — Этот… визгун. Где он сейчас?
   — Да это всего лишь иллюзия, — пожал плечами Джеффри Гэллоугласс. — Подумаешь, наваждение. И не таких видали.
   — Если он так искусно манипулирует с эхом, откуда мы можем знать, с какой стороны он нападет?
   Вопль оборвался.
   — Наконец-то! — с облегчением вздохнул Ален.
   — А вот это уже мне не нравится, — Джеффри перевернулся на локте и наполовину выдвинул меч из ножен. — Когда крик смолкает — жди атаки!
   Что-то подвывало в тенях, простершихся через поляну. Каждый низкорослый кустик вдруг превратился во врага.
   — Идет? — Теперь и меч Алена наполовину выдвинулся из ножен, готовый предаться воле хозяина.
   — Бежит! Это собака! — восторженно отозвался Джеффри. — Я же говорил — он непременно примет этот облик — это его коронный номер!
   Быстро обнажив меч, он встал на колено, выставив вперед руку со словами:
   — Иди же сюда, несчастный! Не бойся!
   Собака, если только это в самом деле была собака — поскуливала в тени, но на глаза показываться не спешила.
   — Боится людей! — воскликнул Джеффри. — Бедняжка! Кто тебя так напугал? — Он выудил из мешка кусок вяленого мяса, которое в здешних краях называлось бастурмой, оторвал немного и вытянул перед собой:
   — На-на-на! Иди сюда, дружище, не бойся! Никто тебя не тронет — если ты не укусишь руку дающего. — И он рассмеялся, затем повторив призыв:
   — Иди-иди сюда. На!
   Алчно крадучись в неровных бликах костра, к ним приблизился шелудивый старый пес — вызывало удивление, как его еще ноги носили по свету. А уж тем более в такую пору.
   — Вот тебе! — задабривал Джеффри. — Попробуй, отведай! Тогда больше не будешь изводить нас ночь напролет, договорились?
   — Джеффри! — воскликнул Ален. — Ты забыл, что говорил Грегори? Этот оторвыш Окаянный часто принимает вид бродячей собаки!
   Джеффри удивленно замер — ив этот миг, в мановение ока собака распухла до размеров целой лошади, а морда у нее стала грозной, как у мастифа, с широкой и отнюдь не добродушной пастью, и пасть эта очутилась у самой головы Джеффри, готовая заглотить ее целиком и как следует попробовать «на зубок», словно для того, чтобы убедиться, что она не фальшивая.
   — Берегись! — закричал Ален и метнулся вперед, сверкнув в воздухе мечом между головой Джеффри и ненасытной зловонной пастью.
   Под лезвием что-то чавкнуло, затем хрустнуло: можно было догадаться, что удар достиг цели. Выпад был успешен. Громадная голова мастифа взметнулась — и Ален отлетел в сторону. Монстр с диким криком, который дал бы вперед сто очков любому пароходному гудку, попятился.
   Тут и Джеффри вскочил с мечом, лицо его потемнело от ненависти:
   — Предатель! Так-то ты платишь за добро? И еще смеешь принимать форму лучшего друга человека? Ну, погоди у меня! — И он прыгнул вперед, намереваясь вонзить меч в грудь собаки размером с теленка.
   Монстр с воем отпрыгнул назад, но меч успел оставить зарубку на его слюнявой пасти. Он заорал снова, пуще прежнего — но уже не покушался на Джеффри.
   Это, собственно, и спасло брата Грегори. Челюсти клацнули всего в нескольких дюймах от его головы. Джеффри успел вскочить на ноги и размахивал мечом перед собачьим носом.
   Гигантская собака испустила жалобный вопль, сравнимый по силе разве что с грохотом сталкивающихся в небе туч, и припустила обратно в лес, даже не оглядываясь. Это называлось «задать стрекача» — и задавал он его славно. Оставив за собой компанию троих мужчин с зажатыми ушами. Наконец его вой растворился в лесной глуши. Ему вторили далекие волчьи голоса.
   Грегори наконец смог отнять ладони от головы и пробормотал:
   — Вот это да!
   — А он один такой — или этих Окаянных бродит здесь целая стая? — задался вопросом Ален.
   — Если бы он был не один, то уже давно привел бы с собой всю стаю, — «утешил» Джеффри. Он воткнул меч в землю, точно играл в «ножички», выдернул, а затем снова воткнул. — Очисти клинок, Ален. Неизвестно, что у него за кровь, и как она может подействовать на закаленный металл.
   — Ну, свое он получил, это точно. Не зря напрашивался, — Ален проделал те же манипуляции, затем посмотрел на Грегори. — Как думаешь, теперь-то он не вернется?
   — Снова попытается нас обхитрить, — убежденно сказал ученый, со взглядом, отсутствующим из-за медитативного состояния. — Но не стоит из-за этого терять драгоценное время сна — кто знает, когда он теперь соберется в очередной раз испытывать наше терпение.
   — Спать?! Сомневаюсь, что смогу закрыть глаза хоть на мгновение! — Голос Алена дрожал. — Давай-ка пропустим стаканчик — другой винца, Джеффри! Надо поговорить и согреться, прежде чем думать о сне. Сон придет сам.
   — Примем немного «озверина». Чтобы озвереть как следует.
   Джеффри раздул угасавшие угли и присел к костру, протягивая руки к теплу — но меч предусмотрительно оставил на коленях, не вкладывая в ножны.
   — Подумай только, какую прекрасную историю ты сможешь рассказать внукам, Ален.
   — Дай сначала внуков увидеть, — сухо ответил принц, присаживаясь напротив. — С каждой минутой в этих краях мне все меньше верится, что я их когда-либо увижу. Точнее сказать, увидеть бы хоть их бабушку напоследок.
   Джеффри нахмурился:
   — Хочешь сказать, ты не доверяешь моей сестре?
   — Доверять-то я ей доверяю, — ответил Ален, разминая пальцы, озябшие от прикосновения к холодному металлу. — Но не настолько, чтобы считать, что она предана мне целиком, и мне не придется доказывать ей расположение каждый день, наверное всю жизнь.
   — Ну, это дело понятное, — крякнул Джеффри, не отрывая глаз от костра, словно давая взгляду согреться и оттаять от ужасов окружающей ночи. — Никогда нельзя быть убежденным в женщине до конца, какой " бы она ни была верной и надежной. Женщина — это не конь, и не боевой товарищ, и даже не охотничья собака, чтобы быть в ней уверенным до конца. Она в любой момент может того…
   — Что — «того»? — вскинул голову Ален. — Ты что имеешь в виду?
   — Пойти на попятную — вот что я «имею в виду», — передразнил Джеффри.
   Так ненавязчиво беседа перетекла к вопросам предстоящей женитьбы, потом к воспоминаниям о детских проказах, и примерно через полчаса Джеффри потянулся со словами:
   — Ладно, кажется, пора подумать и о сне.
   — Лучше подумать о жратве, — раздался жалобный тонкий голос из темноты.
   Ален вздрогнул. Джеффри вскочил на ноги.
   Какой-то сморщенный старичок приковылял на свет костра, с одной рукой, засунутой под тунику, как делают спасаясь от ночного холода, а другой опираясь на посох, в позе нищего, просящего подаяние.
   — Вспомните о бедствующих и голодных, благородные люди. Сжальтесь над странником!
   Джеффри сморщил рот, пожевал губами:
   — Откуда ты взялся, не к ночи будь помянут. Кто собирает милостыню в такое время, я уже не говорю — в таком месте?
   — О, милосердные дворяне! Голод преследует меня везде, и в этом месте, и в это время он не оставляет меня ни на минуту. — Старик протянул дрожащую руку:
   — Умоляю вас. Хоть крошку хлеба!
   — О чем разговор! — Ален вскочил, готовый обнять его, чтобы усадить к костру, как желанного гостя — так велел обычай его предков, славившихся гостеприимством. Но тут прозвучал предупреждающий голос Грегори:
   — Берегись, Ален! Он вовсе не тот, за кого себя выдает. Это Зловред Окаянный — в самом страшном из своих обличий!
   Старик зарычал и закрутился волчком, выхватывая руку из-под туники. Громадные шестидюймовые когти устремились Алену под ребра.
   Только мгновенная реакция спасла принца, заставив отшатнуться в сторону, и левой рукой блокировать удар. Когти порвали одежду и разодрали кожу. Хлынула кровь, окрасив рукав. Джеффри сделал выпад, отсекая мечом руку, ранившую принца. Старик взвыл, меняясь прямо на глазах — он стал расти, иссохшее тело покрылось мышцами и шерстью, седые волосы на голове вместе с бородой мгновенно почернели, а упавшая наземь конечность зашевелилась, устремляясь к упущенной добыче.
   Джеффри второй раз взмахнул мечом, невзирая на крик, от которого хотелось не просто закрыть уши, но и поскорее оглохнуть, чтобы забыть о мучениях. Однако было поздно — юркий монстр развернулся и опрометью скрылся в лесу, с хрустом сокрушая на своем пути деревья. Оттуда раздался крик такой силы, что принц и рыцарь попадали на колени, закрывая уши и голову руками. Когда вопль стих, они, осторожно отняв от ушей ладони, со вздохом опустили руки. Джеффри спросил:
   — Ты что, заглушил этот голос?
   — А то как же, — отвечал Грегори голосом, шумевшим как ветер в листве. — Иначе быть бы вам уже глухими — ведь он кричал на этот раз в полную силу.
   — Должно быть я слишком много времени провожу с волшебниками. Теперь я, кажется, понял это.
   — Что ж тут сложного? Просто волновая теория, — стал объяснять Грегори, — одна волна гасит другую. Важно только учесть резонанс.
   — Резо… что?
   — Ну, амплитуду колебаний. — Он перевел глаза на брата. — Джеффри, объясни ты ему попроще.
   — Какая разница, — пробурчал тот, — обучение все равно не спасет от магии. А вот выхваченный вовремя меч еще ой как поможет делу.
   — Я бы посвятил тебя в рыцари за этот поступок, — сказал ему благодарный Ален, — если бы ты уже не был рыцарем, сэр рыцарь.
   — Ничего, — пробормотал смущенный знаками внимания Джеффри, — я и так… всегда готов.
   — Ладно, — потирая ладони, сказал Ален, — поучусь в другой раз вашей волновой теории, а сейчас… — тут его взгляд упал на окровавленный камзол. Голос его изменился при последних словах. Он повернулся к Джеффри, протягивая залитый кровью рукав.
   — А теперь, сэр Грегори, покажите ваше медицинское искусство. Я как-то уже, помнится, был тому свидетелем, что вы и доктор преизрядный.
   Грегори выкатил глаза. Руки его затрепетали вместе с возрастающим пульсом, кровь забилась в жилах в несколько раз чаще. Наконец он приблизился к Алену и уставился на рану.
   — Что он там со мной делает, Джеффри? — спросил Ален сквозь зубы, стараясь не смотреть на рану.
   — Да ничего, — ответил тот. — Ищет следы яда.
   Ален поежился.
   — Сейчас плоть начнет срастаться, — Джеффри улыбнулся. — А перед этим надо убедиться, что кровь не отравлена.
   — Это как змеиный яд, — пояснил Грегори, — я расщепляю углеродные цепи, и яд становится безвредным веществом. — Он отпустил руку Алена. — Останется шрам на память. Рукав тоже залатать или как?
   Ален опустил глаза — и увидел только алый рубец на коже. — Нет, благодарю, Грегори. — Достаточно того, что вы залатали мне шкуру, а шерсть вырастет новая.
   — Говоря это, принц имеет в виду, что в его замке достаточно одежды. Особа королевских кровей не должна ходить в латаном-перелатаном! — со смехом пояснил Джеффри. — Разве не так?
   — Да, друзья мои, и сегодня вы спасли эту королевскую кровь. Вот уже не раз путешествуя с вами, я убеждаюсь в том, что верных слуг престола искать надо не во дворцах, а в пути, в поле, во время ночлега на биваке под открытым небом и…
   «Ну вот, завел шарманку!» — было написано на лицах братьев.
   Ален вовремя остановился.
   — Ладно, «и так далее». Не скисайте. Сейчас не время для речей — им наступит место в тронном зале.
   — Давайте-ка присядем к костру и поговорим о более приятных вещах, — предложил Джеффри и первым подал пример. — Я вот чего хотел спросить: не может ли он кричать потише?
   — Он проиграл эту схватку, мой друг, — сказал Ален. присаживаясь с улыбкой. — Пусть же изливает свой бессильный гнев и досаду в воздух. Этого мы не можем ему запретить.
   — Если бы — в воздух. Он изливает его в мои уши, — Джеффри зажмурился, так как в этот момент шум из леса стал особенно невыносим. — Вода закипает. Не желаете ли чашечку чая, Ваше Высочество?
   — Премного благодарен. Не откажусь. Что за трава? Это заварка, я так понимаю.
   — Настой ромашки, если вы еще питаете надежду на сон, — Джеффри рассыпал порошок в две чашки и плеснул туда кипяток.
   — Ты еще думаешь о сне? — удивился Ален. — А что, этот… Зловред Окаянный не обещал проведать нас еще разок?
   — Больше не сунется. — Грегори занял свое место у костра, скрестив ноги. — Он ищет легкой поживы, а не трех человек, готовых сражаться спина к спине. Вот если бы он поживился одним из нас, тогда бы, наверное, вернулся за следующей порцией.
   — Что-то мне уже не хочется покидать лагерь, пока тут бродит такое…
   — Тогда спи, — посоветовал Джеффри, — или, по крайней мере, приляг и подумай о более приятных вещах.
   Ален посидел немного, затем стал клевать носом.
   Встрепенувшись, он допил чай и кивнул:
   — Пойду попробую.
   Трудно сказать, спали в самом деле они в эту ночь или нет: такое состояние трудно назвать сном. Но все же двое прилегли, то и дело ворочаясь с боку на бок, пока Грегори сторожил лагерь в медитативной позе, олицетворяя собой статую загадочного Сфинкса.
 
   Только когда небеса стали бледнеть в предчувствии зари, вопли Зловреда Окаянного наконец стихли. Они оборвались с первым лучом солнца. Ален присел, бледный, как рассвет и взъерошенный, как лесная чаща неподалеку. Он стоически молчал. Джеффри, зевая, как лев, перевернулся и простонал:
   — Чувствую себя так, будто ни разу не сомкнул глаз!
   Это было конечно сильным преувеличением, так как сам Ален не единожды за ночь вздрагивал от его громоподобного храпа.
   — Бедняга, — посочувствовал Ален. И, повернувшись, посмотрел на «часового». — Вернись в наш мир, Грегори. Он уже проснулся.
   Прошло несколько минут: лишь те, кому был знаком транс Грегори, могли бы заметить едва заметное глазу трепетание век и пальцев, говорившее о том, что перед ними живой человек. Поскольку Ален и Джеффри числились среди этих сведущих людей — и даже, можно сказать, в некотором смысле посвященных, они не удивились, когда статуя Сфинкса вдруг подняла голову и сказала:
   — Зав давайте тракать.
   — Что-что?
   — Давайте тракать зав. Завтракать давайте, — поправился Грегори, наконец выходя из транса и припоминая знакомые слова.
   Все это время он общался с внешним миром языком птиц, кузнечиков и прочих ночных насекомых.
   — Сейчас сделаем свежей заварочки, — Джеффри присел перед костром, разворошил угли и раздул пламя под котелком, добросив туда валежника. Ален вытащил походный хлеб вроде лаваша, который можно было хранить долгими днями, и солонину из вещевого мешка.
   Во время завтрака молодые люди обсуждали события прошлой ночи. Все сошлись на том, что Зловред Окаянный отчаялся взять их врасплох и снял осаду лагеря на рассвете, удалившись в местные дебри искать более доступной добычи. После этого они залили костер остатками воды, оседлали коней и двинулись по тропе, уводившей в лес.
   — Такие духи, кажется, настойчивы, — заметил Ален, возвращаясь к теме.
   — С них станется, — откликнулся ученый. — Правду сказать, за ними водится обычай — не оставлять места, пока не удастся сцапать кого-нибудь. Только тогда они пускаются за новой добычей.
   — Удивительная настойчивость, — заметил Ален, — безусловно, достойная лучшего применения. Постройте, стало быть, если крики все же стихли, значит, он попытается…
   — О, нет, — успокоил его Грегори. — Их днем не слыхать и не видать. Они прячутся по норам с наступлением рассвета.
   Вдруг замолчав, он продолжил через несколько минут:
   — Но это вовсе не значит, что зверь остался голодным.
   — Что это ты хочешь сказать — я не слышал никаких других криков — ни человечьих, ни животных, — возразил Джеффри, которому с детства не нравилось, когда брат корчит из себя умницу, оставляя его, в некотором роде, в дураках. — Хотя, если каждый ночной крик принимать за вопль жертвы, то он сожрал по меньшей мере половину лесных обитателей.
   — И что, в местных лесах много водится таких кровожадных духов? — поинтересовался Ален.
   — Они не ладят друг с другом, поэтому слово «живут» неуместно, принц, скорее, враждуют, грызут друг другу глотки и так далее.
   Принца такой вариант устраивал. Пусть, в конце концов, лесные монстры истребляют друг друга. Хуже от этого никому не будет, во всяком случае.
   — Хотя, — продолжил Грегори, — должен сказать, здесь они водятся в небывалой концентрации.
   — Тут не обошлось без происков наших врагов.
   — Каких врагов?
   — Клеветников и злопыхателей. Только вот ума не приложу, кто эти враги, и с какой стороны ожидать нападения.
   — Наш враг — это туман, — прояснил Грегори.
   — Ты думаешь?
   Ален повернулся в седле, чтобы посмотреть на него.
   — Ничего себе замечание! Здорово сказано! И к месту.
   Джеффри в ответ только сверкнул глазами. Затем нахмурился и что-то забубнил себе под нос. В этот самый момент Грегори пронзительно закричал. Они быстро развернулись в седлах и увидели, что Грегори показывает на обочину вдоль тропы.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

   Обернувшись, они увидели человека, лежащего в высокой траве, на которой были заметны следы крови: человек прижимал одну руку к боку, а другой схватился за ногу. Руки его были в крови, пустой взгляд устремлен прямо перед собой, на лице застыла маска ужаса.
   Трое путников спешились. Запах крови не испугал коней, поскольку все трое были настоящими боевыми скакунами. Но путники хотели разглядеть представившуюся им картину в деталях, а кони заслоняли обзор.
   Всадники забросили поводья, и тренированные лошади восприняли это как сигнал стоять на месте и ни о чем не беспокоиться. Затем все трое, уперев руки в бока, подошли поближе. Грегори опустился перед человеком на колено и медленно и осторожно отвел руки, зажимавшие рану.
   Ален услышал стон, от которого лицо Джеффри окаменело.
   — Его растерзали, — сказал Грегори. — Это следы когтей. Ничего не напоминает?
   — Вот откуда был тот последний страшный крик, — вспомнил Ален. — От которого мы все повскакивали.
   — Похоже на то, — пробурчал Джеффри.
   — Я отомщу ему! — взъярился Ален. — Я воздам этому монстру, который нападает на моих людей!
   — Не надо принимать так близко к сердцу, — посоветовал Грегори. — Ничего личного.
   — Но почему? Как? Но ведь он мог и меня…
   — Когда ранили человека из народа, истекает кровью князь, — напомнил Джеффри старинное изречение. — По крайней мере, добрый князь. Ален, давай сначала найдем того, кто насылает этих монстров.
   — А разве есть какие-то сомнения — что это работа Зловреда Окаянного? — Ален показал на раненого.
   Грегори покачал головой.
   — Никаких. Та самая клешня, что метила вам в сердце, вместо этого ранила несчастного путника.
   — Ну и денек! — Ален схватился за голову. — Ведь он умрет у меня на глазах! Эта тварь мне ответит!
   — Не заносись, — посоветовал Джеффри. — Если он не убьет тебя здесь, то может зарезать завтра крестьянина в другой округе.
   — Этот демон ищет крови, — согласился Грегори, — человеческой крови, и тут нет ничего особенного, он бы убил любого из нас, если бы только мог.
   — Да. Не думайте, что он ищет жизни принца, — кивнул Джеффри. Ему все равно: крестьянин, рыцарь или принц — лучше, чтобы безоружный и одинокий.
   — В этом есть правда. Ваши слова звучат справедливо, — медленно проговорил Ален, не отводя руки от эфеса и вглядываясь в лес по сторонам дороги. — Ну, что ж, если я не могу отомстить убийце, подождем встречи с тем, кто стоит за его спиной. Давайте довезем беднягу до ближайшей церкви, пусть его отпоют, как следует. А потом — вперед — на поиски врага!
 
   Корделия зачерпывала овсянку в деревянные миски, говоря почти с негодованием;
   — Не могу поверить, что за всю ночь так ничего и не случилось!
   — Так всегда бывает, — Ртуть выглядела сердитой, несмотря на то, что в руках ее была чашка с горячим ароматным чаем, пары которого она вдыхала с наслаждением. Отставив чашку, она приняла миску с овсянкой со словами:
   — Когда девушка ко всему готова — никогда ничего не случается.
   — В самом деле, — согласилась Алуэтта. — Враги как будто прячутся от нас, предпочитая оставаться невидимыми.
   Тут она прикусила губу, заметив, что Корделия и Ртуть обменялись быстрыми, почти незаметными взглядами, и тут же обиженно уставилась в свою овсянку.
   Последовала неловкая пауза, как только все трое вспомнили что именно Алуэтта принесла им проблемы, которых они меньше всего ожидали.
   Пауза тянулась недолго. Ртуть, отбросив назад пышную гриву волос, заговорила первой:
   — Эта охота за приключениями напоминает поговорку : «Не трожь лихо, пока лежит тихо». Мы гоняемся за опасностями, которые от нас прячутся. Надо подкрепиться, леди, нам еще весь день трястись в седле.
   Покончив с завтраком и оседлав лошадей, они пустились по следу своих женихов.
   — Будем надеяться, что мы догоним их раньше, чем это удастся врагам, — нервно сказала Алуэтта.
   — Или хотя бы с опозданием в несколько минут, — добавила Ртуть. — Как думаете, дамы? Когда мы обнаружим их — подождем пока в стороне, образовав нечто вроде засады на предполагаемого противника?
   Алуэтта кивнула:
   — Неплохо придумано.
   — Давайте сначала найдем их, — оборвала этот бесполезный диалог Корделия.
   — Ну это не составит труда, они столь беспечны, что оставили массу следов. — Ртуть привычно бросила взгляд на землю, что не переставала делать каждую минуту пути, и вдруг замерла, осадив коня.
   — Здесь их что-то насторожило!
   — Что ты там увидела? — Подъехав к ней, Корделия нахмурилась, разглядывая дорогу. — Не вижу ничего особенного.
   — Вот именно! Никаких следов! Ни отпечатков копыт, ни подошв — вообще ничего!
   — Как ничего? — Корделия пустила коня рядом, внимательно разглядывая дорожную пыль. — В самом деле…
   — Не видно, что эти следы заметали. — Ртуть прикусила губу. — Или Джеффри вдруг овладела чрезмерная подозрительность и осторожность. Это на него непохоже.
   — Это, скорее, в духе Алена, — заметила Корделия. — Но стал бы Джеффри прислушиваться к его советам?
   — Мог бы — если бы вмешался Грегори, — вскинула голову Алуэтта.
   — В этом есть резон, — Корделия надула губы, представляя, какая могла состояться беседа между братьями. — И все же Джеффри может не прислушаться к совету брата, пусть даже он и ученый.
   — Заметание следов — не работа ученого, — сказала Ртуть.
   — А магии, — напомнила ей Алуэтта.
   Девушки на мгновение замолкли, в ужасе и оцепенении уставившись друг на друга. Наконец Ртуть сказала:
   — Если следы стерты с помощью магии, то они об этом даже не узнали.
   — Разумеется, не узнали, — заявила Алуэтта, — у них же не было причин оглядываться.
   — Но мы идем по их следу!
   — Так они этого не знают, — напомнила Корделия.
   Ртуть прикусила губу:
   — Вот головоломка! Как же мы их выследим, если они не оставляют следов, и, к тому же, их мысли экранированы?
   Все снова погрузились в молчание, правда, ненадолго.
   Девушки недоуменно переглядывались и соображали.
   — Ну явно они поехали дальше той же дорогой, — сказала Алуэтта, — Ничто не говорит о том, что у них появились причины свернуть.
   — И то правда, — кивнула Ртуть. — Пока мы еще не вышли на развилку. Поглядим, что будет дальше, дамы!
   — К тому же, — заметила Корделия, — если дорога закончится раньше, чем мы их найдем, мы всегда успеем вернуться по нашим следам.
   — Не хотелось бы, конечно, терять время, — поморщилась Ртуть, — но у нас не остается выбора.
   Алуэтта согласно мотнула головой и пришпорила лошадь. Бок о бок три женщины пустились по дороге между каменными стенами: прохода вполне хватало, чтобы ехать втроем в ряд — и сбиться с такой дороги было невозможно.
   Вскоре дорога пошла на уклон, а затем — снова стала взбираться в гору, на высокий горный хребет. На самой вершине они остановились, оглядывая небольшую долину в форме бутыли, украшенную деревьями в цвету. Вдоль нее петлял ручей.
   — Какое симпатичное место, — заметила Алуэтта.
   — Да уж, — Ртуть нахмурилась подозрительно. — Откуда только, хотела бы я знать, завеса мрака, нависшая над всей этой прелестью?
   — Верно замечено. Вопрос к месту, — согласилась Корделия.
   Вместе они осмотрели долину, пытаясь найти причину стелющемуся над ней облаку мрака. Первой заметила Алуэтта, выразив подозрения так:
   — Но там совсем никто не живет — ни одной крыши, ни одной избы, ни одного огородного поля!
   — Даже ни единой овечки, ни олешка на лугу — размышляла над картиной Ртуть, — Ни единого признака жизни, не считая деревьев, травы и цветов.