Страница:
В толпе пронесся ропот. Люди широко раскрыли глаза — на этот раз им не понравилось, что Мэт выступил против колдунов, да еще и не сгорел при этом на месте. Народ попятился.
— Новость за новость! — воскликнул Мэт, задумываясь, найдет ли он такую тему, чтобы она не была в Латрурии запретной, что-нибудь, помимо колдовства и Рая. Наверное, это у него вряд ли получится здесь, в этом мире. — Только давайте сначала я расскажу вам про Пера Гюнта и Сольвейг.
Толпа довольно зашумела и опять окружила Мэта, явно не возражая послушать еще о женщинах — похоже, эта тема была тут не под запретом Однако на этот раз Мэт их разочаровал.
— Сольвейг была девушка набожная. Куда бы она ни шла, она не расставалась с молитвенником...
Толпа снова попятилась, недовольно ропща.
— Но она была красивая! — закричал Мэт. — Невинная, прекрасная, скромная и красивая!
— Но у нее же не было такой фигуры, как у той, в зеленом платье? — ехидно поинтересовался разочарованный мальчишка.
— Как знать? Она носила такие просторные платья, что никто не видел, какая у нее фигура. Но платья Сольвейг были украшены чудесной вышивкой, и, когда она шла по тропинке, юбки ее развевались, будто бы их качала песня мая Казалось, ее преследует аромат роз, и сердце Пера Гюнта тоже устремилось за ней.
Мальчишкам рассказ начал прискучивать, а женщины подошли к Мэту поближе, чувствуя, что впереди замечательная повесть о любви. Мэт поведал им о бахвальстве Пера, о том, как он приударил за Сольвейг и как понравился ей, хотя она сразу же поняла, что он за птица. Но ведь увидела она в нем что-то хорошее, за что-то ведь полюбила его. Пер же отшатнулся от нее, задетый сказанной Сольвейг правдой.
А потом Мэт рассказал, как Пера объял мрак, напущенный Великим Бойгом, как угодил он в ловушку и никак не мог освободиться, как чудовище созвало гарпий и как те принялись клевать его плоть, и о том, как пришла Сольвейг, распевая гимны, и как она разогнала всех чудищ только потому, что была добра и непорочна.
История заставила мужскую половину слушателей крепко призадуматься, а женщин радостно вздыхать. Повздыхав, они снова посуровели. Наверное, и вправду в такой истории было для них что-то новое: тут торжествовала добродетель, я это им очень понравилось. Вот только они не знали, безопасно ли это, — вот беда.
— Серебряный пенни! — воскликнул он, вынимая монетку из кучки медяков. — Что ж, кому-то, видать, сильно приглянулась твоя история про Пера Гюнта, дружище.
— Ага, и они хотят, чтобы я пришел еще и поведал им акт второй, — согласился Мэт.
Паскаль, нахмурившись, глянул на него:
— Акт второй — это как понимать?
— Ну, это как бы вторая половина истории, — быстро нашелся Мэт.
— Ну, если вторая половина такая же интересная, как первая, то ты целое состояние заработаешь! Тут у нас в шляпе деньжищ — месяц прожить можно!
— Значит, в Латрурии и вправду живется славно, — заключил Мэт.
— Да, у них достатку поприбавилось, если ты это хочешь сказать. Но про это мы знали и сидя в Меровенсе. Боюсь, тут ты ничего нового не узнаешь, сэр Мэтью.
— А я бы так не сказал, — покачал головой Мэт, поглядывая на котелок, в котором закипало рагу из мяса и овощей. — Мы уже выяснили, что король Бонкорро старается улучшить жизнь простого народа, но, видимо, делает это не только потому, что хочет творить добро.
Паскаль нахмурился:
— Это кто тебе сказал?
— Да все. Я сужу по тому, как они пугались всякий раз, стоило мне лишь упомянуть Бога, благодать, церковь, молитвенник, гимны. Они до сих пор боятся злых колдунов, которые наказывают народ за одно то, что люди только говорят о Боге, а это значит, что король Бонкорро не сбросил завесу с сил Зла, а может быть, он с этими силами и не ссорится.
— Ну а с чего бы ему тогда так заботиться о простом люде? — воскликнул Паскаль с неподдельным интересом — в конце концов он и сам не принадлежал к особам голубой крови.
— Да из чистого эгоизма — ну, если и не из чистого, то хотя бы частично из эгоизма. — Мэт протянул руку с ложкой к котелку и помешал рагу. — У него какие-то личные мотивы, чего-то он добивается. Может быть, он достаточно умен или хитер, чтобы понять: покуда процветает народ, процветает и владыка.
— Ну, уж вот это вряд ли!
— Здесь, пожалуй, — согласился Мэт. — Потому я и сомневаюсь, что дело в уме и расчете Бонкорро. Но в чем дело, вот это мне очень интересно.
— Может, ты это выяснишь в следующей деревне?
— Может, — не стал спорить Мэт. — Так или иначе, деньжат мы еще подзаработаем. Рагу пахнет так, словно оно готово, Паскаль. Ты вроде говорил, что у тебя миска имеется? Доставай.
— Пахнет аппетитно, — ответил Мэту куда более низкий голос, чем у Паскаля. — Только я предпочитаю, чтобы моя еда была сырая, а еще лучше — чтобы она ножками бегала.
— А я уже уплатил четвертак крестьянину, что живет за милю позади от этого места, вон в той стороне. — Говоря это, Мэт даже не оглянулся. — Пойди поймай себе коровку, Манни.
— Новость за новость! — воскликнул Мэт, задумываясь, найдет ли он такую тему, чтобы она не была в Латрурии запретной, что-нибудь, помимо колдовства и Рая. Наверное, это у него вряд ли получится здесь, в этом мире. — Только давайте сначала я расскажу вам про Пера Гюнта и Сольвейг.
Толпа довольно зашумела и опять окружила Мэта, явно не возражая послушать еще о женщинах — похоже, эта тема была тут не под запретом Однако на этот раз Мэт их разочаровал.
— Сольвейг была девушка набожная. Куда бы она ни шла, она не расставалась с молитвенником...
Толпа снова попятилась, недовольно ропща.
— Но она была красивая! — закричал Мэт. — Невинная, прекрасная, скромная и красивая!
— Но у нее же не было такой фигуры, как у той, в зеленом платье? — ехидно поинтересовался разочарованный мальчишка.
— Как знать? Она носила такие просторные платья, что никто не видел, какая у нее фигура. Но платья Сольвейг были украшены чудесной вышивкой, и, когда она шла по тропинке, юбки ее развевались, будто бы их качала песня мая Казалось, ее преследует аромат роз, и сердце Пера Гюнта тоже устремилось за ней.
Мальчишкам рассказ начал прискучивать, а женщины подошли к Мэту поближе, чувствуя, что впереди замечательная повесть о любви. Мэт поведал им о бахвальстве Пера, о том, как он приударил за Сольвейг и как понравился ей, хотя она сразу же поняла, что он за птица. Но ведь увидела она в нем что-то хорошее, за что-то ведь полюбила его. Пер же отшатнулся от нее, задетый сказанной Сольвейг правдой.
А потом Мэт рассказал, как Пера объял мрак, напущенный Великим Бойгом, как угодил он в ловушку и никак не мог освободиться, как чудовище созвало гарпий и как те принялись клевать его плоть, и о том, как пришла Сольвейг, распевая гимны, и как она разогнала всех чудищ только потому, что была добра и непорочна.
История заставила мужскую половину слушателей крепко призадуматься, а женщин радостно вздыхать. Повздыхав, они снова посуровели. Наверное, и вправду в такой истории было для них что-то новое: тут торжествовала добродетель, я это им очень понравилось. Вот только они не знали, безопасно ли это, — вот беда.
* * *
Мэт и Паскаль остановились на ночь неподалеку от проезжей дороги. Паскаль при свете костра подсчитал дневную выручку.— Серебряный пенни! — воскликнул он, вынимая монетку из кучки медяков. — Что ж, кому-то, видать, сильно приглянулась твоя история про Пера Гюнта, дружище.
— Ага, и они хотят, чтобы я пришел еще и поведал им акт второй, — согласился Мэт.
Паскаль, нахмурившись, глянул на него:
— Акт второй — это как понимать?
— Ну, это как бы вторая половина истории, — быстро нашелся Мэт.
— Ну, если вторая половина такая же интересная, как первая, то ты целое состояние заработаешь! Тут у нас в шляпе деньжищ — месяц прожить можно!
— Значит, в Латрурии и вправду живется славно, — заключил Мэт.
— Да, у них достатку поприбавилось, если ты это хочешь сказать. Но про это мы знали и сидя в Меровенсе. Боюсь, тут ты ничего нового не узнаешь, сэр Мэтью.
— А я бы так не сказал, — покачал головой Мэт, поглядывая на котелок, в котором закипало рагу из мяса и овощей. — Мы уже выяснили, что король Бонкорро старается улучшить жизнь простого народа, но, видимо, делает это не только потому, что хочет творить добро.
Паскаль нахмурился:
— Это кто тебе сказал?
— Да все. Я сужу по тому, как они пугались всякий раз, стоило мне лишь упомянуть Бога, благодать, церковь, молитвенник, гимны. Они до сих пор боятся злых колдунов, которые наказывают народ за одно то, что люди только говорят о Боге, а это значит, что король Бонкорро не сбросил завесу с сил Зла, а может быть, он с этими силами и не ссорится.
— Ну а с чего бы ему тогда так заботиться о простом люде? — воскликнул Паскаль с неподдельным интересом — в конце концов он и сам не принадлежал к особам голубой крови.
— Да из чистого эгоизма — ну, если и не из чистого, то хотя бы частично из эгоизма. — Мэт протянул руку с ложкой к котелку и помешал рагу. — У него какие-то личные мотивы, чего-то он добивается. Может быть, он достаточно умен или хитер, чтобы понять: покуда процветает народ, процветает и владыка.
— Ну, уж вот это вряд ли!
— Здесь, пожалуй, — согласился Мэт. — Потому я и сомневаюсь, что дело в уме и расчете Бонкорро. Но в чем дело, вот это мне очень интересно.
— Может, ты это выяснишь в следующей деревне?
— Может, — не стал спорить Мэт. — Так или иначе, деньжат мы еще подзаработаем. Рагу пахнет так, словно оно готово, Паскаль. Ты вроде говорил, что у тебя миска имеется? Доставай.
— Пахнет аппетитно, — ответил Мэту куда более низкий голос, чем у Паскаля. — Только я предпочитаю, чтобы моя еда была сырая, а еще лучше — чтобы она ножками бегала.
— А я уже уплатил четвертак крестьянину, что живет за милю позади от этого места, вон в той стороне. — Говоря это, Мэт даже не оглянулся. — Пойди поймай себе коровку, Манни.
Глава 8
А интересно оказалось узнать, каково это — быть звездой! Куда бы ни приходил Мэт, где Паскаль ни бросал шляпу у его ног, народ сразу же собирался возле него толпой, и люди расталкивали друг дружку локтями, пытаясь пробиться поближе, чтобы лучше видеть и слышать менестреля. Паскалю, правда, и в голову не приходило, что они привлекают к себе больше внимания, чем хотелось бы, но Мэт об этом, конечно, думал. Сам за себя Мэт не очень-то и переживал: в конце концов он сам решил стать приманкой на собственном крючке, так сказать, но Паскаль — совсем другое дело.
— Я почти наверняка привлек к себе нежелательное внимание двух-трех злых колдунов, — известил Мэт Паскаля, когда парень подлил ему пива из заказанного в придорожном трактире кувшина. — И мне бы очень не хотелось, чтобы ты из-за меня угодил за решетку. Паскаль пожал плечами:
— Почему не рискнуть? На мне отражается твоя слава, а даже малая толика успеха мне не повредит, чтобы добиться расположения Панегиры.
Мэт надеялся только, что расположение не будет выражено в виде остро заточенных клинков.
Мэт снова убеждался: ведьмы и колдуны, продавшие души Дьяволу, делают это очень и очень по-разному. Да, они целиком и полностью преданы Злу, порокам, эгоизму, преданы тому, чтобы вредить по возможности другим. Разница же между могущественным колдуном и колдуном скромного пошиба заключалась в их способности ненавидеть и в количестве грехов. Как сказал Киплинг о маленьких демонах: «Они плачут о том, что слишком ничтожны и не смогли согрешить так, как им хотелось бы». Колдуны отдавались своему делу с одержимостью фанатиков, из чего бы этот фанатизм ни проистекал: из отчаяния ли, из желания ли отомстить чем-то оскорбившим их ближним, или из мысли о том, что, однажды отвернувшись от Бога, они уже ни за что не смогут к нему вернуться. И если фраза «я продал душу рок-н-роллу» означала, что человек, который так сказал, настолько предан любимой музыке, что для него нет в жизни места для чего бы то ни было, то продажа души Дьяволу означала: продающий целиком и полностью посвящает себя Злу и тому, чтобы вредить своим ближним. Чего же удивляться, что почти все в Латрурии при упоминании о колдунах непроизвольно оглядывались через плечо — даже теперь, через шесть лет после коронации короля Бонкорро, здесь царило чувство праздника, нежданного освобождения. Так, наверное, чувствуют себя детишки, выпущенные погулять в первый теплый весенний день.
Но когда погулять выпускают не детишек, а взрослых дядь и теть, они предаются этому с еще большей страстью, и кое-какие из их игр носят отнюдь не невинный характер, особенно если эти дяди и тети воспитаны безо всяких намеков на мораль и нравственность.
Мэт склонился к столу, стоявшему в общем зале трактира, и прошептал:
— Всякая девушка, на какую ни посмотри, похоже, кокетничает со всеми без зазрения совести.
Паскаль удивленно посмотрел на Мэта:
— Ну и что?
Мэт забыл, что родина Паскаля — Южный Меровенс. Стало быть, волна распущенности докатилась и туда. Мэт гадал, куда же подевались юные скромницы, которые сидели себе тихонечко да ждали, когда молодые люди обратят на них внимание. Пожалуй, они тут вымерли, и мало кто помнит о них, как о мамонтах и саблезубых тиграх. Неужели нынешние девушки настолько сомневаются в своей красоте и привлекательности, что сами обхаживают мужчин?
А судя по всему, девушки в этом кабачке в себе таки здорово сомневались.
Мэт смотрел по сторонам и размышлял. Зал был просторный, но с низким потолком. Тут стояли длинные столы, скамьи, а от печки струился дым — причем ровно столько, сколько нужно для того, чтобы посетители не чихали и не кашляли, но чтобы при этом дымок поднимался к потолочным балкам и вносил свою лепту в дело их векового закопчения. Кругом шумели и смеялись, чокались кружками с пивом и подливали себе и друг дружке из кувшинов. Пахло пивом и поджаристой свининой. Служанки хихикали, получая щипки, или с притворным возмущением обрушивались на нахалов. Ну а если мужчина оказывался ничего себе, то служанка могла потупить взор и обменяться с ним парой загадочных фраз, после чего спешила выполнять новый заказ.
— У вас, господин, руки больно грубые. Небось копаете целыми днями землю?
— Нет, милашка, это у меня мозоли оттого, что я монетки весь день пересчитываю!
— Монетки? Да они небось не ваши, а хозяйские — тут-то у тебя одни медяшки!
— Тут-то да, да в кошельке-то у меня еще есть. — И мужчина с ухмылкой ласково погладил свой кошелек. — Да ты сама подержи его, ежели охота!
Девушка склонилась, подвела ладонь под кошелек купца и взвесила его на руке.
— Богатенький, а?
Купец пожал плечами:
— Хочешь — сама проверь, когда работу закончишь.
— Ага, если не найду кого-нибудь получше тебя, а это нетрудно будет.
— Да ну? — ухмыльнулся купец. — И когда же мне поинтересоваться, нашла ты такого иль нет?
— А как луна взойдет! А пока закусывай почаще!
И служанка удалилась, кокетливо взметнув юбки, а мужчина с ухмылкой уставился на принесенные ею пирожные.
— Да ничего такого, — улыбнулся Паскаль. — А чего ты так нахмурился?
— Чего-чего... У него же обручальное кольцо на руке. Неужели он о жене и не вспоминает?
— Да что такого-то? Он недалеко от дома, и жена ни за что про него не узнает. И потом, ты что, думаешь, она так и станет верно дожидаться его, когда его так давно нет дома?
— Ну, знаешь... — надулся Мэт и вдруг почувствовал себя наивным идиотом. — Ты знаешь, я представлял что-то в этом духе.
Паскаль посмотрел на него в упор:
— Это что, в столице у королевы сейчас мода такая?
— Была бы мода, если бы королева распорядилась, — угрюмо буркнул Мэт. — А еще неплохо было бы, если бы она ввела кое-какие правила рыцарства. — Взглянув на другую парочку, Мэт добавил: — Они тут могли бы пригодиться.
За тем столиком, куда он смотрел, сидела дама в дорожном платье. Она потягивала вино и смеялась чему-то, что ей нашептывал рыцарь, склонившийся к ней и заглядывавший ей то в глаза, то за вырез платья. Другой рыцарь привалился к даме с другой стороны и тоже что-то такое шептал ей на ухо, от чего она краснела. Но вот она буквально побагровела — видно, первый рыцарь чем-то задел ее — и опустила глаза, однако не попыталась прикрыть вырез платья и не отстранилась, когда второй рыцарь, продолжая нашептывать, подсел к ней так близко, что их бедра соприкоснулись... Сел и первый рыцарь и тоже что-то проговорил. Дама сердито взглянула на второго рыцаря, затем повернулась к первому и кивнула ему так, словно приняла его. Затем она взяла его за руку, и они вместе направились к лестнице, ведущей наверх.
— Да это же просто развлечение, — сдвинул брови Паскаль. — Чего ты так побледнел-то?
— Да того, что у этих, что пошли сейчас наверх, у них у обоих обручальные кольца! И подозреваю, что они не муж и жена! — Мэт взглянул на Паскаля. — Там, откуда я родом, такой поступок считается недостойным не только рыцаря. А что касается развлечения... знаешь, мне кажется, такое развлечение требует слишком много сил.
Паскаль пожал плечами:
— Размяться полезно для тела. Да и потом не наше это дело.
— Это верно, — неохотно кивнул Мэт. Ему пришлось напомнить себе, что хоть они и близко от Меровенса, но все же не в Меровенсе.
Хотя... по средневековым понятиям, не то чтобы так уж и близко. Они планомерно продвигались внутрь Латрурии уже целую неделю и одолели не меньше ста миль. Так что не стоило лезть в чужой монастырь со своим уставом.
Тут уходившая дама обернулась и бросила в адрес оставшегося за столом рыцаря какие-то слова, из-за которых он, видимо, здорово оскорбился, поскольку вскочил и вырвал из ножен меч. Дама визгливо вскрикнула и отшатнулась, а первый рыцарь резко развернулся ко второму и тоже выхватил меч.
— Господа рыцари, не надо! — завопил трактирщик, но его крик потонул в грохоте переворачиваемых скамей и топоте ног. Посетители оттаскивали столы к стенам, высвобождая вокруг повздоривших рыцарей место.
— Они, видно, к такому готовы, — пробормотал Мэт. — Все как бы знают, что делать.
— Ага, и чего ждать. Я ставлю серебряный пенни на того, что с усами!
Мэт изумленно взглянул на Паскаля.
— Два человека готовы разрубить друг друга на куски, а ты собираешься делать ставку?
— А почему бы и нет? — пожал плечами Паскаль. — Все ставят. И потом они же все равно будут драться, поставим мы на них или нет, — так почему не сыграть?
— Мы могли бы вместо этого попытаться помешать им!
— Чтобы крестьяне лезли в дела рыцарей? Тогда уж они нас искрошат своими мечами!
Мэт обернулся к поссорившимся, замер и попытался придумать, как бы их остановить — без помощи магии, естественно. Походя он заметил, что на обоих рыцарях обручальные кольца, но теперь это его не очень-то и удивило.
— Да не надо так переживать, сэр... то есть менестрель Мэтью! Может, они удовлетворятся первой кровью, и никто никого не убьет.
— Ты опять? Это же не игра! — в отчаянии простонал Мэт.
Схватка получилась короткой, и ярость в ней превозмогла над мастерством. Тому рыцарю, ухаживания которого дама отвергла, некуда было девать неизрасходованный тестостерон, а его сопернику помогало то, что он уже как бы победил в любовном поединке. Лезвия мечей со звоном и лязгом скрещивались, соперники метались по залу, и первая кровь их не удовлетворила. Как только острие меча одного из рыцарей ткнулось второму под ребра, зрители радостно взревели, но раненый рыцарь только еще пуще разъярился и с новой страстью продолжил бой. Толпа издала оскорбленный вой — тем, кто ставил на первую кровь, такой оборот дела не очень-то понравился, и на некоторое время звон мечей был заглушен звяканьем монет — это проигравшие расплачивались с выигравшими, после чего торопились заключить новое пари. Мэт заметил двоих плохонько одетых крестьян, которые протискивались между зрителями со шляпами в руках, а зрители бросали в эти шляпы монетки. Ни дать ни взять примитивная форма букмекерства.
А тем временем раненый рыцарь ухитрился острием своего клинка распороть дублет на груди противника. Рубаха рыцаря обагрилась кровью, он взревел от боли и ярости и удвоил свои атаки. Наконец его меч пронзил руку соперника, и тот выронил свой клинок, застонав от боли. Победитель схватил оружие соперника, победно сверкая глазами, а проигравший — тот самый рыцарь, что собирался увести даму «в номера», пошатываясь, добрел до ближайшей скамьи, зажимая рукой рану. Победитель же отер кровь с меча, убрал его в ножны и подал руку даме. И та приняла его руку без малейшей растерянности, прижалась к нему, одарила его взглядом, от которого растаял бы воск, и они вместе ушли вверх по ступеням, совершенно равнодушные к проигравшему.
А у того из руки хлестала кровь, и трактирщик кричал, что надо бы лекаря, только толпу больше интересовало, сколько кто выиграл или проиграл. Выигравшие радостно кричали, проигравшие недовольно ворчали. И никому, определенно никому не было дела до бедного рыцаря, который сидел на скамье и тупо смотрел на свою кровь, капавшую на пол. Сначала Мэту стало ужасно жалко его, но потом он вспомнил: рыцарь дрался за то, чтобы изменить своей жене, и тогда Мэту стало стыдно — нашел кого жалеть. Тем не менее он все равно подошел к бедняге и осмотрел его рану.
— Кровь течет ровно, — сообщил он рыцарю. — Не думаю, что ваш соперник повредил крупный сосуд, хотя это похоже на божественное чудо.
— Тише! — выдохнул рыцарь. — Мало мне бед, так ты еще болтаешь про запрещенные вещи!
Мэт удивленно посмотрел на раненого.
— Про запрещенные вещи? Ах, ну да, я сказал: божественное чудо.. Ну ладно, скажем иначе, вам крупно повезло!
— Нет! Я утратил расположение дамы!
— Зато сберегли свою жизнь. — Мэт глянул на трактирщика. — Принеси-ка две рюмки бренди.
Трактирщик не тронулся с места. Видно, у него все еще тряслись поджилки от вида крови, но одна из девушек-служанок оказалась нервами покрепче: она быстро сбегала и принесла два небольших стаканчика янтарной жидкости. Мэт подал один из них рыцарю.
— Выпейте. Это вам поможет.
Рыцарь взял у него стакан и жадно осушил залпом. Содержимое второго стакана Мэт вылил на рану. Рыцарь взвыл и швырнул в Мэта стакан, однако Мэт успел заслониться от удара и сказал:
— Спокойно, сэр рыцарь. Брэнди гораздо лучше поможет вам, если будет вылито туда, куда его вылил я, а не туда, куда его вылили вы.
— Жжется же! — пожаловался рыцарь. — Уй! Больно как!
— А я думал, рыцари никогда и виду не подают, что им больно, — подтрунил над раненым Мэт. Рыцарь перестал ойкать и одарил его холодным взглядом. Мэт на этот взгляд не обратил никакого внимания, он был занят делом: перевязывал рану салфеткой.
— Бренди, — сообщил он рыцарю, — приостановит сильное кровотечение, и рана у вас будет почище. Я бы вам посоветовал поискать лекаря, но почему-то мне кажется, что сейчас вам больше помогла бы припарка, которую приготовила бы жена трактирщика. — И взглянув в глаза рыцарю, Мэт добавил: — А может, ваша жена?
Рыцарь покраснел.
— Следи за своими манерами, деревенщина!
«Вот ведь интересно, — подумал Мэт, — за манерами, значит, надо следить, а как насчет морали?»
— Как скажете, сэр рыцарь. — Он встал. — Боюсь, что больше я для вас ничего сделать, не сумею, ну разве что только историю рассказать, чтобы вы поменьше думали о боли.
Рыцарь подозрительно уставился на Мэта.
— А может, и правда? А про что история?
Мэт быстро обернулся и убедился, что словом «история» сразу привлек к себе внимание множества посетителей трактира.
— Про лорда Орландо, — ответил он рыцарю. — Племянника императора Карла Великого.
— Я про такого и не слыхивал.
— Ничего удивительного, — вздохнул Мэт. — Это просто сказка — по крайней мере в этом мире. Однако история, сэр рыцарь, замечательная, а что до исторической точности — да ну ее! Хотите послушать?
— Да! — хором крикнули все посетители, и Мэт вдохнул поглубже.
— Слушай, да мы заработали, чтобы уплатить за постой нынче ночью, да еще и на завтра хватит! — Паскаль, похоже, забыл, что частично заработок принадлежит Мэту. — Сможем поспать, как люди!
Вспомнив удалившуюся наверх пару, Мэт понял, что ему не очень-то хочется там ночевать, как ни соблазнительно было выспаться на кровати. И еще он вспомнил про клопов, с которыми познакомился накоротке в предыдущей гостинице.
— Слушай, лучше мы прибережем деньги и поспим у огня. — Мэт вынул из мешка одеяло. — Видишь, хозяин уже велел слугам убирать столы. Того и гляди начнут выгонять тех, кто не остается тут на ночь.
— Ну ладно. Только за денежками, раз такое дело, придется приглядывать хорошенько. Хотя, с другой стороны, когда нам не приходилось за ними приглядывать? Завтра к вечеру доберемся до дома моих родичей. Там и выспимся по-людски.
Честно говоря, Мэт был почти уверен, что там их отправят ночевать на сеновал, но, может, Паскаль и прав — может, то, что он собирался увести дочь приютивших его родственников, никакого отношения к ночевке не имело. По меньшей мере покуда сквайру никто не протреплется про то, что на уме у Паскаля, глядишь, и Мэта не выставят из дому пинками. Может быть, Паскалю даже удастся благополучно смыться с его Панегирой...
Или очень сильно разочароваться. И честно говоря, второй вариант казался Мэту более вероятным.
Как только все, кому не нужен был ночлег в трактире, покинули его стены, те, что собрались тут ночевать, завернулись в одеяла и улеглись у огня. Мэт заметил: Паскалю не спится. Парень лежал с задумчивой физиономией и смотрел в одну точку прямо перед собой. Вскоре, однако, черты лица его изменились так, словно он увидел что-то страшное. Мэт пытался уговорить себя не лезть к Паскалю, мысленно твердил себе, что это не его дело, однако самоувещевания не помогли.
— Что тебе не спится? — проговорил он негромко.
Паскаль покраснел.
— Наверное, я слишком много выпил.
— Но вино не прогоняет сон. Оно, наоборот, усыпляет. Может, тебя огорчил поединок?
— Только из-за того, что я проиграл серебряный пенни, — ответил Паскаль, однако небрежность ответа показалась Мэту нарочитой, наигранной.
— Значит, поединок тебя таки огорчил, — нахмурился Мэт. — Но в чем же дело? Я-то думал, что только меня волнуют вопросы нравственности...
— Так и есть! Мне до этого никакого дела! Просто... ну, в общем, я как увидел, что рыцарь уводит даму, а дама-то — она же его, считай, лет на десять моложе, ну, я и подумал, вот ведь какие вонючие козлы они оба! Еще дрались за нее!
— О-о-о, — понимающе протянул Мэт. — Значит, покоя тебе не дает не пролитая кровь, а то, что ветреный мужчина искал взаимности у женщины моложе себя?
Паскаль, сверкая глазами, смотрел на огонь.
— Надеюсь, твою кузину не привлекают мужские потасовки?
— Не знаю. Не думаю, чтобы она была хуже других. Только я слыхал, что все женщины просто млеют, когда видят, что мужики дерутся за них.
— Ну да, сказочка известная. Ну а как ты думаешь, ей нравятся мужчины постарше?
— Да ты что! — возмутился Паскаль, пылая искренним гневом. — Он же ее, считай, вдвое старше, да к тому же, как пить дать, с толстым брюхом и вонючей глоткой!
Мэт сдвинул брови, изучающе посмотрел на Паскаля и сказал:
— Послушай, а тебе никогда не приходило в голову, что она не сможет вот так взять и забыть о том, что он очень богат?
Паскаль рывком сел, приблизил свое лицо почти вплотную к лицу Мэта и прорычал:
— Да как ты смеешь так оскорблять чистую, невинную девушку?
— Я никого не оскорблял, — поспешил заверить юного сквайра Мэт. — Я просто предположил. Значит, наверняка ты не знаешь, что он старый и уродливый?
— А каким ему еще быть? — буркнул Паскаль.
Мэт вымученно улыбнулся:
— Знаешь, некоторым удается сохранить неплохую форму, даже когда они занимаются сидячей работой. Вот только молоденьким редко нравятся сорокапятилетние. В этом смысле ты можешь, пожалуй, быть спокоен.
— Но у меня-то что есть? — вздохнул Паскаль. — Только одна молодость! Ни красивого лица, ни фигуры, ни денег, ни титула! Как подумаю про это, так прямо Дрожь пробирает, только все равно не могу... Как увидел этого рыцаря, уводящего даму наверх, где они предадутся плотским утехам... А тот-то, который собирается в скором времени обольстить мою драгоценную кузину, что он за человек?
— Интересный вопрос...
Мэт задумался: каким образом этот перспективный жених сколотил состояние? А еще, что скажет рыцарю его жена, если когда-нибудь узнает об этом ночном происшествии. Почему-то Мэту казалось, что даже собственная неверность мужу не способна усыпить в ней оскорбленные чувства — в этом Мэт Паскалю не верил. На своем опыте Мэт знал, что многие люди считают свои маленькие грешки совершенно в порядке вещей — вот все остальные, по мнению таких людей, ведут себя просто безобразно.
— Вставай, соня! — бормотал он, тряся спутника за плечо. — Хочу выйти пораньше!
Паскаль приоткрыл один глаз, оценил освещенность или ее отсутствие и, закрыв глаз, простонал:
— Я почти наверняка привлек к себе нежелательное внимание двух-трех злых колдунов, — известил Мэт Паскаля, когда парень подлил ему пива из заказанного в придорожном трактире кувшина. — И мне бы очень не хотелось, чтобы ты из-за меня угодил за решетку. Паскаль пожал плечами:
— Почему не рискнуть? На мне отражается твоя слава, а даже малая толика успеха мне не повредит, чтобы добиться расположения Панегиры.
Мэт надеялся только, что расположение не будет выражено в виде остро заточенных клинков.
* * *
Первая деревня, в которой они устроили представление, оказалась типичной для Латрурии. Там Мэт многое узнал, и с тех пор, сколько бы городков и деревень он ни посещал, где бы люди ни слушали его, с позволения сказать, песни, он уже не узнавал почти ничего нового. Народ был сыт, одет и обут. У страны был весьма процветающий вид, и хотя сервы и иомены с почтением кланялись проезжавшим лордам, они при этом не падали ниц, да и лорды не обращались с ними жестоко. Девушкам в деревнях не приходилось спешно отворачиваться к стене, когда по улице проходили благородные господа. Зрители, собиравшиеся послушать Мэта, правда, вздрагивали при каждом упоминании о Рае и благодати Божией, однако столь же неприятно на них действовало и упоминание о Дьяволе. Да, если и существовала на свете страна, где верили только в золотого тельца, то это Латрурия. Слишком часто народ здесь был наказуем лишь за одно упоминание Господа, а наказывали народ приспешники Зла.Мэт снова убеждался: ведьмы и колдуны, продавшие души Дьяволу, делают это очень и очень по-разному. Да, они целиком и полностью преданы Злу, порокам, эгоизму, преданы тому, чтобы вредить по возможности другим. Разница же между могущественным колдуном и колдуном скромного пошиба заключалась в их способности ненавидеть и в количестве грехов. Как сказал Киплинг о маленьких демонах: «Они плачут о том, что слишком ничтожны и не смогли согрешить так, как им хотелось бы». Колдуны отдавались своему делу с одержимостью фанатиков, из чего бы этот фанатизм ни проистекал: из отчаяния ли, из желания ли отомстить чем-то оскорбившим их ближним, или из мысли о том, что, однажды отвернувшись от Бога, они уже ни за что не смогут к нему вернуться. И если фраза «я продал душу рок-н-роллу» означала, что человек, который так сказал, настолько предан любимой музыке, что для него нет в жизни места для чего бы то ни было, то продажа души Дьяволу означала: продающий целиком и полностью посвящает себя Злу и тому, чтобы вредить своим ближним. Чего же удивляться, что почти все в Латрурии при упоминании о колдунах непроизвольно оглядывались через плечо — даже теперь, через шесть лет после коронации короля Бонкорро, здесь царило чувство праздника, нежданного освобождения. Так, наверное, чувствуют себя детишки, выпущенные погулять в первый теплый весенний день.
Но когда погулять выпускают не детишек, а взрослых дядь и теть, они предаются этому с еще большей страстью, и кое-какие из их игр носят отнюдь не невинный характер, особенно если эти дяди и тети воспитаны безо всяких намеков на мораль и нравственность.
Мэт склонился к столу, стоявшему в общем зале трактира, и прошептал:
— Всякая девушка, на какую ни посмотри, похоже, кокетничает со всеми без зазрения совести.
Паскаль удивленно посмотрел на Мэта:
— Ну и что?
Мэт забыл, что родина Паскаля — Южный Меровенс. Стало быть, волна распущенности докатилась и туда. Мэт гадал, куда же подевались юные скромницы, которые сидели себе тихонечко да ждали, когда молодые люди обратят на них внимание. Пожалуй, они тут вымерли, и мало кто помнит о них, как о мамонтах и саблезубых тиграх. Неужели нынешние девушки настолько сомневаются в своей красоте и привлекательности, что сами обхаживают мужчин?
А судя по всему, девушки в этом кабачке в себе таки здорово сомневались.
Мэт смотрел по сторонам и размышлял. Зал был просторный, но с низким потолком. Тут стояли длинные столы, скамьи, а от печки струился дым — причем ровно столько, сколько нужно для того, чтобы посетители не чихали и не кашляли, но чтобы при этом дымок поднимался к потолочным балкам и вносил свою лепту в дело их векового закопчения. Кругом шумели и смеялись, чокались кружками с пивом и подливали себе и друг дружке из кувшинов. Пахло пивом и поджаристой свининой. Служанки хихикали, получая щипки, или с притворным возмущением обрушивались на нахалов. Ну а если мужчина оказывался ничего себе, то служанка могла потупить взор и обменяться с ним парой загадочных фраз, после чего спешила выполнять новый заказ.
— У вас, господин, руки больно грубые. Небось копаете целыми днями землю?
— Нет, милашка, это у меня мозоли оттого, что я монетки весь день пересчитываю!
— Монетки? Да они небось не ваши, а хозяйские — тут-то у тебя одни медяшки!
— Тут-то да, да в кошельке-то у меня еще есть. — И мужчина с ухмылкой ласково погладил свой кошелек. — Да ты сама подержи его, ежели охота!
Девушка склонилась, подвела ладонь под кошелек купца и взвесила его на руке.
— Богатенький, а?
Купец пожал плечами:
— Хочешь — сама проверь, когда работу закончишь.
— Ага, если не найду кого-нибудь получше тебя, а это нетрудно будет.
— Да ну? — ухмыльнулся купец. — И когда же мне поинтересоваться, нашла ты такого иль нет?
— А как луна взойдет! А пока закусывай почаще!
И служанка удалилась, кокетливо взметнув юбки, а мужчина с ухмылкой уставился на принесенные ею пирожные.
— Да ничего такого, — улыбнулся Паскаль. — А чего ты так нахмурился?
— Чего-чего... У него же обручальное кольцо на руке. Неужели он о жене и не вспоминает?
— Да что такого-то? Он недалеко от дома, и жена ни за что про него не узнает. И потом, ты что, думаешь, она так и станет верно дожидаться его, когда его так давно нет дома?
— Ну, знаешь... — надулся Мэт и вдруг почувствовал себя наивным идиотом. — Ты знаешь, я представлял что-то в этом духе.
Паскаль посмотрел на него в упор:
— Это что, в столице у королевы сейчас мода такая?
— Была бы мода, если бы королева распорядилась, — угрюмо буркнул Мэт. — А еще неплохо было бы, если бы она ввела кое-какие правила рыцарства. — Взглянув на другую парочку, Мэт добавил: — Они тут могли бы пригодиться.
За тем столиком, куда он смотрел, сидела дама в дорожном платье. Она потягивала вино и смеялась чему-то, что ей нашептывал рыцарь, склонившийся к ней и заглядывавший ей то в глаза, то за вырез платья. Другой рыцарь привалился к даме с другой стороны и тоже что-то такое шептал ей на ухо, от чего она краснела. Но вот она буквально побагровела — видно, первый рыцарь чем-то задел ее — и опустила глаза, однако не попыталась прикрыть вырез платья и не отстранилась, когда второй рыцарь, продолжая нашептывать, подсел к ней так близко, что их бедра соприкоснулись... Сел и первый рыцарь и тоже что-то проговорил. Дама сердито взглянула на второго рыцаря, затем повернулась к первому и кивнула ему так, словно приняла его. Затем она взяла его за руку, и они вместе направились к лестнице, ведущей наверх.
— Да это же просто развлечение, — сдвинул брови Паскаль. — Чего ты так побледнел-то?
— Да того, что у этих, что пошли сейчас наверх, у них у обоих обручальные кольца! И подозреваю, что они не муж и жена! — Мэт взглянул на Паскаля. — Там, откуда я родом, такой поступок считается недостойным не только рыцаря. А что касается развлечения... знаешь, мне кажется, такое развлечение требует слишком много сил.
Паскаль пожал плечами:
— Размяться полезно для тела. Да и потом не наше это дело.
— Это верно, — неохотно кивнул Мэт. Ему пришлось напомнить себе, что хоть они и близко от Меровенса, но все же не в Меровенсе.
Хотя... по средневековым понятиям, не то чтобы так уж и близко. Они планомерно продвигались внутрь Латрурии уже целую неделю и одолели не меньше ста миль. Так что не стоило лезть в чужой монастырь со своим уставом.
Тут уходившая дама обернулась и бросила в адрес оставшегося за столом рыцаря какие-то слова, из-за которых он, видимо, здорово оскорбился, поскольку вскочил и вырвал из ножен меч. Дама визгливо вскрикнула и отшатнулась, а первый рыцарь резко развернулся ко второму и тоже выхватил меч.
— Господа рыцари, не надо! — завопил трактирщик, но его крик потонул в грохоте переворачиваемых скамей и топоте ног. Посетители оттаскивали столы к стенам, высвобождая вокруг повздоривших рыцарей место.
— Они, видно, к такому готовы, — пробормотал Мэт. — Все как бы знают, что делать.
— Ага, и чего ждать. Я ставлю серебряный пенни на того, что с усами!
Мэт изумленно взглянул на Паскаля.
— Два человека готовы разрубить друг друга на куски, а ты собираешься делать ставку?
— А почему бы и нет? — пожал плечами Паскаль. — Все ставят. И потом они же все равно будут драться, поставим мы на них или нет, — так почему не сыграть?
— Мы могли бы вместо этого попытаться помешать им!
— Чтобы крестьяне лезли в дела рыцарей? Тогда уж они нас искрошат своими мечами!
Мэт обернулся к поссорившимся, замер и попытался придумать, как бы их остановить — без помощи магии, естественно. Походя он заметил, что на обоих рыцарях обручальные кольца, но теперь это его не очень-то и удивило.
— Да не надо так переживать, сэр... то есть менестрель Мэтью! Может, они удовлетворятся первой кровью, и никто никого не убьет.
— Ты опять? Это же не игра! — в отчаянии простонал Мэт.
Схватка получилась короткой, и ярость в ней превозмогла над мастерством. Тому рыцарю, ухаживания которого дама отвергла, некуда было девать неизрасходованный тестостерон, а его сопернику помогало то, что он уже как бы победил в любовном поединке. Лезвия мечей со звоном и лязгом скрещивались, соперники метались по залу, и первая кровь их не удовлетворила. Как только острие меча одного из рыцарей ткнулось второму под ребра, зрители радостно взревели, но раненый рыцарь только еще пуще разъярился и с новой страстью продолжил бой. Толпа издала оскорбленный вой — тем, кто ставил на первую кровь, такой оборот дела не очень-то понравился, и на некоторое время звон мечей был заглушен звяканьем монет — это проигравшие расплачивались с выигравшими, после чего торопились заключить новое пари. Мэт заметил двоих плохонько одетых крестьян, которые протискивались между зрителями со шляпами в руках, а зрители бросали в эти шляпы монетки. Ни дать ни взять примитивная форма букмекерства.
А тем временем раненый рыцарь ухитрился острием своего клинка распороть дублет на груди противника. Рубаха рыцаря обагрилась кровью, он взревел от боли и ярости и удвоил свои атаки. Наконец его меч пронзил руку соперника, и тот выронил свой клинок, застонав от боли. Победитель схватил оружие соперника, победно сверкая глазами, а проигравший — тот самый рыцарь, что собирался увести даму «в номера», пошатываясь, добрел до ближайшей скамьи, зажимая рукой рану. Победитель же отер кровь с меча, убрал его в ножны и подал руку даме. И та приняла его руку без малейшей растерянности, прижалась к нему, одарила его взглядом, от которого растаял бы воск, и они вместе ушли вверх по ступеням, совершенно равнодушные к проигравшему.
А у того из руки хлестала кровь, и трактирщик кричал, что надо бы лекаря, только толпу больше интересовало, сколько кто выиграл или проиграл. Выигравшие радостно кричали, проигравшие недовольно ворчали. И никому, определенно никому не было дела до бедного рыцаря, который сидел на скамье и тупо смотрел на свою кровь, капавшую на пол. Сначала Мэту стало ужасно жалко его, но потом он вспомнил: рыцарь дрался за то, чтобы изменить своей жене, и тогда Мэту стало стыдно — нашел кого жалеть. Тем не менее он все равно подошел к бедняге и осмотрел его рану.
— Кровь течет ровно, — сообщил он рыцарю. — Не думаю, что ваш соперник повредил крупный сосуд, хотя это похоже на божественное чудо.
— Тише! — выдохнул рыцарь. — Мало мне бед, так ты еще болтаешь про запрещенные вещи!
Мэт удивленно посмотрел на раненого.
— Про запрещенные вещи? Ах, ну да, я сказал: божественное чудо.. Ну ладно, скажем иначе, вам крупно повезло!
— Нет! Я утратил расположение дамы!
— Зато сберегли свою жизнь. — Мэт глянул на трактирщика. — Принеси-ка две рюмки бренди.
Трактирщик не тронулся с места. Видно, у него все еще тряслись поджилки от вида крови, но одна из девушек-служанок оказалась нервами покрепче: она быстро сбегала и принесла два небольших стаканчика янтарной жидкости. Мэт подал один из них рыцарю.
— Выпейте. Это вам поможет.
Рыцарь взял у него стакан и жадно осушил залпом. Содержимое второго стакана Мэт вылил на рану. Рыцарь взвыл и швырнул в Мэта стакан, однако Мэт успел заслониться от удара и сказал:
— Спокойно, сэр рыцарь. Брэнди гораздо лучше поможет вам, если будет вылито туда, куда его вылил я, а не туда, куда его вылили вы.
— Жжется же! — пожаловался рыцарь. — Уй! Больно как!
— А я думал, рыцари никогда и виду не подают, что им больно, — подтрунил над раненым Мэт. Рыцарь перестал ойкать и одарил его холодным взглядом. Мэт на этот взгляд не обратил никакого внимания, он был занят делом: перевязывал рану салфеткой.
— Бренди, — сообщил он рыцарю, — приостановит сильное кровотечение, и рана у вас будет почище. Я бы вам посоветовал поискать лекаря, но почему-то мне кажется, что сейчас вам больше помогла бы припарка, которую приготовила бы жена трактирщика. — И взглянув в глаза рыцарю, Мэт добавил: — А может, ваша жена?
Рыцарь покраснел.
— Следи за своими манерами, деревенщина!
«Вот ведь интересно, — подумал Мэт, — за манерами, значит, надо следить, а как насчет морали?»
— Как скажете, сэр рыцарь. — Он встал. — Боюсь, что больше я для вас ничего сделать, не сумею, ну разве что только историю рассказать, чтобы вы поменьше думали о боли.
Рыцарь подозрительно уставился на Мэта.
— А может, и правда? А про что история?
Мэт быстро обернулся и убедился, что словом «история» сразу привлек к себе внимание множества посетителей трактира.
— Про лорда Орландо, — ответил он рыцарю. — Племянника императора Карла Великого.
— Я про такого и не слыхивал.
— Ничего удивительного, — вздохнул Мэт. — Это просто сказка — по крайней мере в этом мире. Однако история, сэр рыцарь, замечательная, а что до исторической точности — да ну ее! Хотите послушать?
— Да! — хором крикнули все посетители, и Мэт вдохнул поглубже.
* * *
Минул час, опустели два кувшина пива, а Мэт с Паскалем разбогатели на целых два дуката.— Слушай, да мы заработали, чтобы уплатить за постой нынче ночью, да еще и на завтра хватит! — Паскаль, похоже, забыл, что частично заработок принадлежит Мэту. — Сможем поспать, как люди!
Вспомнив удалившуюся наверх пару, Мэт понял, что ему не очень-то хочется там ночевать, как ни соблазнительно было выспаться на кровати. И еще он вспомнил про клопов, с которыми познакомился накоротке в предыдущей гостинице.
— Слушай, лучше мы прибережем деньги и поспим у огня. — Мэт вынул из мешка одеяло. — Видишь, хозяин уже велел слугам убирать столы. Того и гляди начнут выгонять тех, кто не остается тут на ночь.
— Ну ладно. Только за денежками, раз такое дело, придется приглядывать хорошенько. Хотя, с другой стороны, когда нам не приходилось за ними приглядывать? Завтра к вечеру доберемся до дома моих родичей. Там и выспимся по-людски.
Честно говоря, Мэт был почти уверен, что там их отправят ночевать на сеновал, но, может, Паскаль и прав — может, то, что он собирался увести дочь приютивших его родственников, никакого отношения к ночевке не имело. По меньшей мере покуда сквайру никто не протреплется про то, что на уме у Паскаля, глядишь, и Мэта не выставят из дому пинками. Может быть, Паскалю даже удастся благополучно смыться с его Панегирой...
Или очень сильно разочароваться. И честно говоря, второй вариант казался Мэту более вероятным.
Как только все, кому не нужен был ночлег в трактире, покинули его стены, те, что собрались тут ночевать, завернулись в одеяла и улеглись у огня. Мэт заметил: Паскалю не спится. Парень лежал с задумчивой физиономией и смотрел в одну точку прямо перед собой. Вскоре, однако, черты лица его изменились так, словно он увидел что-то страшное. Мэт пытался уговорить себя не лезть к Паскалю, мысленно твердил себе, что это не его дело, однако самоувещевания не помогли.
— Что тебе не спится? — проговорил он негромко.
Паскаль покраснел.
— Наверное, я слишком много выпил.
— Но вино не прогоняет сон. Оно, наоборот, усыпляет. Может, тебя огорчил поединок?
— Только из-за того, что я проиграл серебряный пенни, — ответил Паскаль, однако небрежность ответа показалась Мэту нарочитой, наигранной.
— Значит, поединок тебя таки огорчил, — нахмурился Мэт. — Но в чем же дело? Я-то думал, что только меня волнуют вопросы нравственности...
— Так и есть! Мне до этого никакого дела! Просто... ну, в общем, я как увидел, что рыцарь уводит даму, а дама-то — она же его, считай, лет на десять моложе, ну, я и подумал, вот ведь какие вонючие козлы они оба! Еще дрались за нее!
— О-о-о, — понимающе протянул Мэт. — Значит, покоя тебе не дает не пролитая кровь, а то, что ветреный мужчина искал взаимности у женщины моложе себя?
Паскаль, сверкая глазами, смотрел на огонь.
— Надеюсь, твою кузину не привлекают мужские потасовки?
— Не знаю. Не думаю, чтобы она была хуже других. Только я слыхал, что все женщины просто млеют, когда видят, что мужики дерутся за них.
— Ну да, сказочка известная. Ну а как ты думаешь, ей нравятся мужчины постарше?
— Да ты что! — возмутился Паскаль, пылая искренним гневом. — Он же ее, считай, вдвое старше, да к тому же, как пить дать, с толстым брюхом и вонючей глоткой!
Мэт сдвинул брови, изучающе посмотрел на Паскаля и сказал:
— Послушай, а тебе никогда не приходило в голову, что она не сможет вот так взять и забыть о том, что он очень богат?
Паскаль рывком сел, приблизил свое лицо почти вплотную к лицу Мэта и прорычал:
— Да как ты смеешь так оскорблять чистую, невинную девушку?
— Я никого не оскорблял, — поспешил заверить юного сквайра Мэт. — Я просто предположил. Значит, наверняка ты не знаешь, что он старый и уродливый?
— А каким ему еще быть? — буркнул Паскаль.
Мэт вымученно улыбнулся:
— Знаешь, некоторым удается сохранить неплохую форму, даже когда они занимаются сидячей работой. Вот только молоденьким редко нравятся сорокапятилетние. В этом смысле ты можешь, пожалуй, быть спокоен.
— Но у меня-то что есть? — вздохнул Паскаль. — Только одна молодость! Ни красивого лица, ни фигуры, ни денег, ни титула! Как подумаю про это, так прямо Дрожь пробирает, только все равно не могу... Как увидел этого рыцаря, уводящего даму наверх, где они предадутся плотским утехам... А тот-то, который собирается в скором времени обольстить мою драгоценную кузину, что он за человек?
— Интересный вопрос...
Мэт задумался: каким образом этот перспективный жених сколотил состояние? А еще, что скажет рыцарю его жена, если когда-нибудь узнает об этом ночном происшествии. Почему-то Мэту казалось, что даже собственная неверность мужу не способна усыпить в ней оскорбленные чувства — в этом Мэт Паскалю не верил. На своем опыте Мэт знал, что многие люди считают свои маленькие грешки совершенно в порядке вещей — вот все остальные, по мнению таких людей, ведут себя просто безобразно.
* * *
Окна залил серый предутренний свет. Мэт стал будить Паскаля.— Вставай, соня! — бормотал он, тряся спутника за плечо. — Хочу выйти пораньше!
Паскаль приоткрыл один глаз, оценил освещенность или ее отсутствие и, закрыв глаз, простонал: