Страница:
— Словом, таким же клинком закололи и моего отца.
— Очень похожим, — неохотно подтвердил Ребозо. — Они, можно сказать, близнецы.
— Значит, это сделал один и тот же человек или два наемника, что служат одному и тому же господину. Найди мне убийцу деда, Ребозо, и тогда — не сомневаюсь — ты найдешь и убийцу отца!
Канцлер, не мигая, смотрел на молодого короля.
— Значит, вы желаете, чтобы я по-прежнему служил вам, ваше величество?
— Конечно, ты спас мне жизнь, когда погиб мой отец, а моему деду ты служил скорее из страха, нежели желая того, и ты всегда был заботлив и добр ко мне. Я и представить не могу другого человека на твоем месте. А теперь приготовь все к отъезду. Мы едем в столицу.
— Слушаюсь, ваше величество.
Канцлер пошел к дверям, и глаза его радостно горели.
Ни у кого из них не нашли кинжала со странной и страшной рукояткой. Никто из них не ехал верхом на чудовище с горящей, как огонь, шкурой, ни у кого из них не было громадного топора. Да если уж на то пошло, разбойники вообще топоров не имели. Все они были лучниками или владели мечами. Однако Ребозо остался доволен и сообщил о своих достижениях королю.
Короля эти достижения не убедили.
И песок шевелился с каждым днем все заметнее, потому что молодой король каждый день проводил по часу в библиотеке, затворив за собой дверь крепко-накрепко, чтобы никто ему не мешал. В библиотеке имелось несколько древних греческих и римских манускриптов, но большей частью полки были завалены книгами по колдовству. Как правило, те заклинания, к которым прибегал король, к настоящему колдовству имели слабое отношение: ну, например, он накладывал заклятие на двери библиотеки, и они не поддавались никому — даже Ребозо, опытному колдуну, — когда короля в библиотеке не было. Где он обучился такому? А некоторые из заклинаний короля явно были добрыми, а не злыми, и, когда Ребозо сталкивался с ними, он испытывал страшный испуг — его потом часами колотило и тошнило. Канцлеру оставалось утешаться лишь тем, что в заклинаниях не фигурировали святые, охранявшие своего хозяина. Но утешение то было, конечно же, слабое. Откуда внук злого колдуна вызнал про такую магию? Уж конечно, он узнал про нее не в замке барона Гарчи. Верно, барон был вовсе не самым отъявленным злодеем в стране, для того чтобы искренне служить злым силам, он был слишком добродушным от природы. Однако кое-какие грешки за ним имелись, а все потому, что он обожал жить на широкую ногу. Он изо всех сил постарался вырастить мальчика повесой, как и собственных сыновей, — а что из этого вышло? Не затесался ли среди слуг барона какой-нибудь тайный священник? Или, может быть, принц где-нибудь нашел список священной книги? Ребозо решил, что надо будет устроить в замке Гарчи генеральную уборку — как только король Бонкорро даст ему для этого время. Вернее — если даст.
А потом посыпались требования. Во-первых, Бонкорро велел переделать в замке все по собственному вкусу, потом распорядился укрепить защиту замка и города и все подготовить к коронации. Именно тогда, когда Ребозо, сбиваясь с ног, выполнял эти распоряжения, король и опутал замок и его окрестности сетями заклинаний и так напугал ими канцлера. Тот надеялся, что уж после коронации сумеет немного передохнуть, но не тут-то было: Бонкорро вызвал его на следующее же утро, вскоре после рассвета, и канцлер с изумлением убедился, что молодой король уже не меньше часа бодрствовал!
Он сидел за столом у окна на солнечной стороне, обложившись книгами и бумагами. Взглянув на вошедшего канцлера, Бонкорро улыбнулся.
— А! Ребозо, дружище! — Король встал из-за стола и обнял канцлера за плечи. — Ну, как себя чувствуешь с утра пораньше?
— Хорошо, благодарю вас, ваше величество, — отозвался Ребозо, тоскливо думая о том, что чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы не сталкивался с энергией и энтузиазмом молодого короля.
— Отлично, отлично! Ну, тогда за работу, а? — Бонкорро быстро обошел стол и снова уселся. — Сегодня мы должны наметить новые планы, Ребозо!
— Новые планы? — встревожился Ребозо. — И какие же нововведения вы задумали, ваше величество?
Бонкорро пробежал глазами бумаги.
— Вот тут есть закон о том, чтобы всякого выявленного священника казнить на месте.
— Но ваше величество не отменит этого закона!
— Нет, но я хотел бы позаботиться, чтобы он больше не применялся, — ответил Бонкорро и посмотрел в глаза. — Проще простого прикончить своего соперника, а потом объявить, что он якобы тайный священник. Так что отдай распоряжения, чтобы священников больше не только не казнили, но и не арестовывали.
— Но, ваше величество! Это же означает, что весь народ тогда толпами ринется на свою м-м-м-м...
— На мессу, — закончил за канцлера король. — Видимо, я еще не настолько погряз в магии, Ребозо, как ты, — видишь, я еще в силах выговаривать это слово. Верно, народ потянется к священникам — но только те, кто захочет. Уж чего мой дед добился, так это освободил простой народ от страха перед религией и от тирании церковников. Так что к священникам пойдут только те, кто истинно верует.
— И тогда Сатана выбьет почву из-под ваших ног!
— Нет, — возразил Бонкорро. — Потому что я вовсе не святой, и я не отменяю закона, запрещающего священникам вести службы. Пусть себе Сатана считает, что меня по-прежнему можно заманить в услужение, пусть думает, что причин для этого больше, чем на самом деле.
— Причин много, — с трудом проговорил Ребозо. — Вы, ваше величество, молоды, у вас страсть к жизни, у вас — стремление к власти, как и должно быть у молодого владыки.
— Что я сейчас и демонстрирую, — согласился Бонкорро. — Однако я не собираюсь отдавать свою страну силам Добра — я собираюсь приспособить ее исключительно к своим интересам.
И тут Ребозо понял, что все так и есть. Ему стало ясно, что молодой король вовсе не старается вершить добрые дела, он просто пытается так укрепить свою власть, как его деду и не снилось. Канцлер отправился отдавать соответствующие распоряжения.
— Передай всем дворянам, что подати снижены до половины их доходов.
— До половины? — чуть не задохнулся от изумления Ребозо.
— До половины, — подтвердил король и развернул к Ребозо лист пергамента исписанной стороной. — Я подсчитал и решил, что мы вполне можем и на половину податей иметь казну, которой хватит на поддержание в должном порядке этого замка, всей нашей армии и прислуги. На самом деле еще останется солидная сумма, которую можно будет откладывать. — Король сел и печально покачал головой. — А сейчас казна пуста. Я был просто потрясен, узнав, как дед швырял деньги на ветер.
Ребозо же был потрясен тем, что молодого короля не привлекли те радости, которым предавался его покойный дед.
— Но... ваше величество! Ведь именно роскошь и богатые приемы обеспечивали послушание баронов!
— Чушь и чепуха, — заявил молодой король. — Только боязнь королевского войска и колдовства короля держали их в повиновении, и больше ничто. Кстати, королевское войско прекрасно обойдется без пива, на которое положено по флорину на душу в день. Будут трезвее — будут лучше драться.
— Но ведь это же купеческие штучки! — вскричал Ребозо. — Где вы успели научиться таким низостям?
— А у торговцев на ярмарках, покуда мои названные братцы учились тому, как обманываться теми, кто знает такие штучки, — ответил Бонкорро. — И я не откажусь ни от каких знаний, если они разумны и помогут мне навести порядок в королевстве.
— А как же магия, ваше величество? Как же колдовство? Девственницы влетают в копеечку, а еще животные для заклания, а трупы? Мне на колдовство, знаете, сколько денег нужно?
— Моя магия намного дешевле, — заверил канцлера король Бонкорро. — Между тем пользы от нее не меньше. На самом деле я жду не дождусь — пусть только взбунтуется первый барон. — Глаза короля заблестели. — Как только я разделаюсь с первым бунтовщиком, больше ни один не посмеет противиться моей воле.
Барон смотрел в безжалостные голубые глаза короля и чувствовал, как кровь холодеет у него в жилах.
— Скажи баронам, что подати снижены, — негромко проговорил Бонкорро. — Это их по крайней мере порадует.
Ребозо пришел в себя.
— Ваше величество, скажите, а может быть, эту новость сообщить только герцогам? А уж они все передадут баронам? Так всегда делалось.
— Не передадут. Они будут, как и прежде, высасывать все соки из своих вассалов, пусть даже им пришлось бы пользоваться для этого пыточными тисками. Нет, я хочу быть уверенным, что эту новость узнает каждый помещик, каждый рыцарь, каждый оруженосец, но я хочу также, чтобы ты проследил, и они урезали поборы со своих сервов не меньше, чем на треть!
Ребозо в ужасе лупал глазами.
— Ну, тогда они точно взбунтуются... — прошептал он.
Бонкорро по-волчьи осклабился.
— Жду этого с нетерпением.
— Но... ваше величество, зачем вам это?!
— Затем, что я им покажу, что я ничуть не покладистее моего деда. Затем, что тогда они узнают: моя магия не слабее, хотя она и не черная.
Почему-то в последнем Ребозо сильно сомневался. Ему очень не хотелось, чтобы молодой король погиб, чтобы его захлестнула волна дворянского бунта.
— Ваше величество, — канцлер попробовал урезонить Бонкорро, — в нашем мире нельзя достичь равновесия между Богом и Дьяволом. Вы должны выбрать или одно, или другое, поскольку любое самое малое деяние служит либо Добру, либо Злу.
— В таком случае я не стану выбирать ни то, ни другое, но буду пользоваться иным источником силы.
— Ваше величество! — в отчаянии возопил Ребозо. — Но вы не сумеете! В другом мире — может быть, но только не в нашем! А вам не суждено жить ни в каком другом мире! В нашем же мире каждый шаг подвигает вас либо к Аду, либо к Раю. И не только действия, но и помыслы, и каждое ваше дыхание!
— В таком случае я натравлю одни силы на другие, — сказал король Бонкорро. — Так всегда поступали мудрые государственные мужи, если кого-то не могли одолеть. Пойди и передай мое слово герцогам, канцлер, а также графам и баронам.
Когда Ребозо слышал королевский указ, он понимал, о чем идет речь, — тем более что король обратился к нему не по имени, а назвал его титул. Он поклонился и решил смириться и ждать худшего.
— Как ваше величество пожелает. Я могу идти, или вы желаете сообщить мне еще что-нибудь?
— О, я думаю, что на утро тебе работы хватит, — улыбнулся Бонкорро. — Иди и занимайся своими делами, канцлер, покуда я займусь поисками новых неприятностей для тебя.
Ребозо очень хотелось поверить в то, что король шутит.
— Очень похожим, — неохотно подтвердил Ребозо. — Они, можно сказать, близнецы.
— Значит, это сделал один и тот же человек или два наемника, что служат одному и тому же господину. Найди мне убийцу деда, Ребозо, и тогда — не сомневаюсь — ты найдешь и убийцу отца!
Канцлер, не мигая, смотрел на молодого короля.
— Значит, вы желаете, чтобы я по-прежнему служил вам, ваше величество?
— Конечно, ты спас мне жизнь, когда погиб мой отец, а моему деду ты служил скорее из страха, нежели желая того, и ты всегда был заботлив и добр ко мне. Я и представить не могу другого человека на твоем месте. А теперь приготовь все к отъезду. Мы едем в столицу.
— Слушаюсь, ваше величество.
Канцлер пошел к дверям, и глаза его радостно горели.
* * *
Разбойника пытали до тех пор, покуда он не признался в убийстве короля и рыцарей. Барон Гарчи и его сыновья исполнили распоряжение канцлера со всем тщанием и даже переусердствовали: они отправили на тот свет не только самого разбойника, но и всю его шайку.Ни у кого из них не нашли кинжала со странной и страшной рукояткой. Никто из них не ехал верхом на чудовище с горящей, как огонь, шкурой, ни у кого из них не было громадного топора. Да если уж на то пошло, разбойники вообще топоров не имели. Все они были лучниками или владели мечами. Однако Ребозо остался доволен и сообщил о своих достижениях королю.
Короля эти достижения не убедили.
* * *
Между тем Бонкорро не стал вводить какие бы то ни было реформы сразу же, как только прибыл в королевский замок. Он дождался коронации. Минуло три недели. За это время он набрал себе новых телохранителей и наложил на них защитные заклятия. Кроме того, молодой король наложил защитные заклятия на всех обитателей замка и тех, кто проживал поблизости от него. Из-за этого Ребозо постоянно нервничал. Ему было очень неприятно осознавать, что на самом деле король ему не до конца доверяет, — хотя он признавал, что уж кому-кому, а ему Бонкорро доверяет больше, чем кому бы то ни было. Но еще сильнее Ребозо переживал, что король слишком быстро освоил магию — и притом так, что не нуждался в колдовской защите своего канцлера. Это доставляло канцлеру намного больше волнений, чем все остальное. Ему казалось, будто бы он стоит на зыбучем песке и песок под его ногами то и дело шевелится.И песок шевелился с каждым днем все заметнее, потому что молодой король каждый день проводил по часу в библиотеке, затворив за собой дверь крепко-накрепко, чтобы никто ему не мешал. В библиотеке имелось несколько древних греческих и римских манускриптов, но большей частью полки были завалены книгами по колдовству. Как правило, те заклинания, к которым прибегал король, к настоящему колдовству имели слабое отношение: ну, например, он накладывал заклятие на двери библиотеки, и они не поддавались никому — даже Ребозо, опытному колдуну, — когда короля в библиотеке не было. Где он обучился такому? А некоторые из заклинаний короля явно были добрыми, а не злыми, и, когда Ребозо сталкивался с ними, он испытывал страшный испуг — его потом часами колотило и тошнило. Канцлеру оставалось утешаться лишь тем, что в заклинаниях не фигурировали святые, охранявшие своего хозяина. Но утешение то было, конечно же, слабое. Откуда внук злого колдуна вызнал про такую магию? Уж конечно, он узнал про нее не в замке барона Гарчи. Верно, барон был вовсе не самым отъявленным злодеем в стране, для того чтобы искренне служить злым силам, он был слишком добродушным от природы. Однако кое-какие грешки за ним имелись, а все потому, что он обожал жить на широкую ногу. Он изо всех сил постарался вырастить мальчика повесой, как и собственных сыновей, — а что из этого вышло? Не затесался ли среди слуг барона какой-нибудь тайный священник? Или, может быть, принц где-нибудь нашел список священной книги? Ребозо решил, что надо будет устроить в замке Гарчи генеральную уборку — как только король Бонкорро даст ему для этого время. Вернее — если даст.
А потом посыпались требования. Во-первых, Бонкорро велел переделать в замке все по собственному вкусу, потом распорядился укрепить защиту замка и города и все подготовить к коронации. Именно тогда, когда Ребозо, сбиваясь с ног, выполнял эти распоряжения, король и опутал замок и его окрестности сетями заклинаний и так напугал ими канцлера. Тот надеялся, что уж после коронации сумеет немного передохнуть, но не тут-то было: Бонкорро вызвал его на следующее же утро, вскоре после рассвета, и канцлер с изумлением убедился, что молодой король уже не меньше часа бодрствовал!
Он сидел за столом у окна на солнечной стороне, обложившись книгами и бумагами. Взглянув на вошедшего канцлера, Бонкорро улыбнулся.
— А! Ребозо, дружище! — Король встал из-за стола и обнял канцлера за плечи. — Ну, как себя чувствуешь с утра пораньше?
— Хорошо, благодарю вас, ваше величество, — отозвался Ребозо, тоскливо думая о том, что чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы не сталкивался с энергией и энтузиазмом молодого короля.
— Отлично, отлично! Ну, тогда за работу, а? — Бонкорро быстро обошел стол и снова уселся. — Сегодня мы должны наметить новые планы, Ребозо!
— Новые планы? — встревожился Ребозо. — И какие же нововведения вы задумали, ваше величество?
Бонкорро пробежал глазами бумаги.
— Вот тут есть закон о том, чтобы всякого выявленного священника казнить на месте.
— Но ваше величество не отменит этого закона!
— Нет, но я хотел бы позаботиться, чтобы он больше не применялся, — ответил Бонкорро и посмотрел в глаза. — Проще простого прикончить своего соперника, а потом объявить, что он якобы тайный священник. Так что отдай распоряжения, чтобы священников больше не только не казнили, но и не арестовывали.
— Но, ваше величество! Это же означает, что весь народ тогда толпами ринется на свою м-м-м-м...
— На мессу, — закончил за канцлера король. — Видимо, я еще не настолько погряз в магии, Ребозо, как ты, — видишь, я еще в силах выговаривать это слово. Верно, народ потянется к священникам — но только те, кто захочет. Уж чего мой дед добился, так это освободил простой народ от страха перед религией и от тирании церковников. Так что к священникам пойдут только те, кто истинно верует.
— И тогда Сатана выбьет почву из-под ваших ног!
— Нет, — возразил Бонкорро. — Потому что я вовсе не святой, и я не отменяю закона, запрещающего священникам вести службы. Пусть себе Сатана считает, что меня по-прежнему можно заманить в услужение, пусть думает, что причин для этого больше, чем на самом деле.
— Причин много, — с трудом проговорил Ребозо. — Вы, ваше величество, молоды, у вас страсть к жизни, у вас — стремление к власти, как и должно быть у молодого владыки.
— Что я сейчас и демонстрирую, — согласился Бонкорро. — Однако я не собираюсь отдавать свою страну силам Добра — я собираюсь приспособить ее исключительно к своим интересам.
И тут Ребозо понял, что все так и есть. Ему стало ясно, что молодой король вовсе не старается вершить добрые дела, он просто пытается так укрепить свою власть, как его деду и не снилось. Канцлер отправился отдавать соответствующие распоряжения.
* * *
Король сказал:— Передай всем дворянам, что подати снижены до половины их доходов.
— До половины? — чуть не задохнулся от изумления Ребозо.
— До половины, — подтвердил король и развернул к Ребозо лист пергамента исписанной стороной. — Я подсчитал и решил, что мы вполне можем и на половину податей иметь казну, которой хватит на поддержание в должном порядке этого замка, всей нашей армии и прислуги. На самом деле еще останется солидная сумма, которую можно будет откладывать. — Король сел и печально покачал головой. — А сейчас казна пуста. Я был просто потрясен, узнав, как дед швырял деньги на ветер.
Ребозо же был потрясен тем, что молодого короля не привлекли те радости, которым предавался его покойный дед.
— Но... ваше величество! Ведь именно роскошь и богатые приемы обеспечивали послушание баронов!
— Чушь и чепуха, — заявил молодой король. — Только боязнь королевского войска и колдовства короля держали их в повиновении, и больше ничто. Кстати, королевское войско прекрасно обойдется без пива, на которое положено по флорину на душу в день. Будут трезвее — будут лучше драться.
— Но ведь это же купеческие штучки! — вскричал Ребозо. — Где вы успели научиться таким низостям?
— А у торговцев на ярмарках, покуда мои названные братцы учились тому, как обманываться теми, кто знает такие штучки, — ответил Бонкорро. — И я не откажусь ни от каких знаний, если они разумны и помогут мне навести порядок в королевстве.
— А как же магия, ваше величество? Как же колдовство? Девственницы влетают в копеечку, а еще животные для заклания, а трупы? Мне на колдовство, знаете, сколько денег нужно?
— Моя магия намного дешевле, — заверил канцлера король Бонкорро. — Между тем пользы от нее не меньше. На самом деле я жду не дождусь — пусть только взбунтуется первый барон. — Глаза короля заблестели. — Как только я разделаюсь с первым бунтовщиком, больше ни один не посмеет противиться моей воле.
Барон смотрел в безжалостные голубые глаза короля и чувствовал, как кровь холодеет у него в жилах.
— Скажи баронам, что подати снижены, — негромко проговорил Бонкорро. — Это их по крайней мере порадует.
Ребозо пришел в себя.
— Ваше величество, скажите, а может быть, эту новость сообщить только герцогам? А уж они все передадут баронам? Так всегда делалось.
— Не передадут. Они будут, как и прежде, высасывать все соки из своих вассалов, пусть даже им пришлось бы пользоваться для этого пыточными тисками. Нет, я хочу быть уверенным, что эту новость узнает каждый помещик, каждый рыцарь, каждый оруженосец, но я хочу также, чтобы ты проследил, и они урезали поборы со своих сервов не меньше, чем на треть!
Ребозо в ужасе лупал глазами.
— Ну, тогда они точно взбунтуются... — прошептал он.
Бонкорро по-волчьи осклабился.
— Жду этого с нетерпением.
— Но... ваше величество, зачем вам это?!
— Затем, что я им покажу, что я ничуть не покладистее моего деда. Затем, что тогда они узнают: моя магия не слабее, хотя она и не черная.
Почему-то в последнем Ребозо сильно сомневался. Ему очень не хотелось, чтобы молодой король погиб, чтобы его захлестнула волна дворянского бунта.
— Ваше величество, — канцлер попробовал урезонить Бонкорро, — в нашем мире нельзя достичь равновесия между Богом и Дьяволом. Вы должны выбрать или одно, или другое, поскольку любое самое малое деяние служит либо Добру, либо Злу.
— В таком случае я не стану выбирать ни то, ни другое, но буду пользоваться иным источником силы.
— Ваше величество! — в отчаянии возопил Ребозо. — Но вы не сумеете! В другом мире — может быть, но только не в нашем! А вам не суждено жить ни в каком другом мире! В нашем же мире каждый шаг подвигает вас либо к Аду, либо к Раю. И не только действия, но и помыслы, и каждое ваше дыхание!
— В таком случае я натравлю одни силы на другие, — сказал король Бонкорро. — Так всегда поступали мудрые государственные мужи, если кого-то не могли одолеть. Пойди и передай мое слово герцогам, канцлер, а также графам и баронам.
Когда Ребозо слышал королевский указ, он понимал, о чем идет речь, — тем более что король обратился к нему не по имени, а назвал его титул. Он поклонился и решил смириться и ждать худшего.
— Как ваше величество пожелает. Я могу идти, или вы желаете сообщить мне еще что-нибудь?
— О, я думаю, что на утро тебе работы хватит, — улыбнулся Бонкорро. — Иди и занимайся своими делами, канцлер, покуда я займусь поисками новых неприятностей для тебя.
Ребозо очень хотелось поверить в то, что король шутит.
Глава 1
Мэт рассеянно вертел в руке репку, продолжая слушать, что называется, во все уши. А это было ох как нелегко: рынок гудел как пчелиный улей, пестрел всевозможными красками, но шума тут, конечно, было больше всего. Лотки торговцев — будочки, покрытые яркими тканями — занимали все мыслимое и немыслимое свободное место. Тем, кто отвечал за порядок на ярмарке, приходилось заставлять купцов отодвигать лотки назад, чтобы проход между ними составлял не менее положенных по закону трех ярдов — в особенности в тех местах, где проходы выходили на маленькие площадки, на которых выступали менестрели и акробаты. Попадались тут и скрипачи, и волынщики, так что в общий гул ярмарки вливались еще и развеселые наигрыши.
Для города, расположенного в такой глубинке, ярмарка оказалась на редкость богатой. Но с другой стороны, городок Фэрмид и вырос-то вокруг купцов. Он стоял сразу за Альпами, у самого начала тропы, ведущей к перевалу, и к тому же на берегу речки. Речка, правда, была маленькая, но текла к северо-западу, где впадала в другую реку побольше, и чем дальше текла река, тем крупнее становились города по ее берегам. Купцы плыли вниз по реке на баржах, встречались с другими купцами, приходившими из-за Альп, а крестьяне толпами сновали туда-сюда по обе стороны от гор и приносили на продажу купцам плоды своих трудов: овощи, фрукты, свинину и птицу, полотно и меха, ленты и пряжу, горшки, сковородки и котелки. На ярмарке встречались даже специи и шелка с Востока. Их продавали немногочисленные профессиональные купцы. Остальные же торговцы скорее всего были крестьянами, жаждавшими заработать жалкие гроши на продаже тех излишков, что милостиво оставляли им господа. Мэт знал, что в Меровенсе королева Алисанда настояла на том, чтобы господа оставляли сервам хотя бы часть урожая для продажи. Новый король Латрурии — государства, расположенного к югу от Меровенса, — похоже, решил проводить такую же политику. По крайней мере это явствовало из тех разговоров, которые столь старательно подслушивал Мэт.
У соседнего лотка серв, торговавший фруктами, даже немного бахвалился:
— У нас летом теперь сенокос по два раза, и пшеницы, и овса эти годы собираем кучу, просто кучу.
— Это дело понятное, — кивнула покупательница. — Но какую часть урожая вы уносите домой, вот вопрос?
— Половину! Теперь целую половину, во как! С тех самых пор, как короновался молодой король Бонкорро, мы отдаем нашему господину только половину всего урожая!
— Неужто? — изумился худощавый крестьянин. — Ваш молодой король заставил ваших господ так расщедриться?
— Представьте себе, заставил! И мы с женой из нашей доли на три части живем, а четвертую часть продаем. У жены теперь в хозяйстве медные кастрюли! У меня — железная лопата, а наши детишки ходят в обуви из кожи, больше не бегают босиком!
— Из кожи? — выпучив глаза, переспросила другая крестьянка — молодая женщина с младенцем на руках.
Рядом с ней стоял худющий подросток, который, услышав про кожаную обувь, изумился не меньше матери.
— Что, настоящие кожаные туфли носят?
— Да! Им больше не надо заворачивать их бедные маленькие ножки в тряпки, чтобы не иззябли зимой! Они ходят в туфлях из настоящей мягкой кожи с твердой подметкой!
Крестьянка обернулась к мужу.
— Надо нам пойти с ним, — сказала она решительно.
— Да, в общем, не так уж и далеко будет, — сказал молодой мужчина. — А потом домой доберемся быстро и в праздники будем с родителями.
— Вам и тут неплохо! — запротестовала старая крестьянка.
— Неплохо-то оно, может, и неплохо, но мы две части из трех отдаем сэру Гардлину, — возразила молодая женщина. — А как бы хорошо малышу справить кожаные туфельки, когда он ножками пойдет!
— Это верно, — подтвердил мужчина.
— Мы себе и дома новые выстроили, — продолжал хвастаться торговец фруктами. — И у нас теперь нету лачуг, как те, в которых мы столько лет ютились! Теперь у нас все честь по чести: и дома, и плетни, и крышу каждую осень свежей соломой перекрываем!
— Домик! — проворковала молодая крестьянка и зажмурилась. — Настоящий домик!
— Слушай, ты репку берешь или ты в нее влюбился ненароком? — буркнул торговец овощами.
Мэт очнулся и понял, что он вертит репку в руке уже несколько минут.
— Нет, пожалуй, не буду я ее покупать, — извинился он и положил репку на лоток. — Она сбоку мятая — наверное, подгнила.
— Подгнила? Ты хочешь сказать, у меня плохой товар, лежалый?
Мэт придирчивым взглядом окинул остальной товар: сморщенную морковь, вялый пастернак, покрытую темными пятнышками редиску.
— На корм скоту и то бывает получше овощи идут, чем твой товар, — заявил он.
— Ворю-у-у-га! — завопил торговец. — Эй! Стража! Здесь тайный колдун и воришка к тому же!
— Ч-ш-ш-ш! Потише, ты! — Мэт испуганно оглянулся: а ведь не годится так себя вести, когда ты на разведке. — Заткнись, а? Ну, хочешь, я у тебя куплю эту репку? Я тебе настоящую медную монетку дам, целый пенни! Целый пенни отвалю за гнилую репку!
— Во-рю-у-у-у-га! — снова завелся торговец. — Стража!
— Ну, ладно, не хочешь, так и не надо, — пожал плечами Мэт, отвернулся и собрался побыстрее смыться, но не тут-то было: ему на плечо легла ручища размером с каравай, после чего эта самая рука его развернула, и он оказался лицом к лицу с ярмарочным стражником.
— Куда это ты собрался, крестьянин?
Что, спрашивается, мог ответить Мэт? Он мог ответить: «Да нет, никакой я не крестьянин, я просто так оделся для удобства». Или, скажем, так: «Спокойно, ребята. Я — придворный маг Меровенса. Здорово же вы обознались?» А ведь ему следовало ходить неузнанным и собирать информацию, а не затевать беспорядки. И как теперь выпутаться из этой истории, не раскрывая своего истинного лица?
— Ничего я не крал, уважаемые стражники, я всего лишь отказался купить.
— Ага, отказался и заявил, что репка гнилая! — крикнул торговец. — А она если гнилая, так только потому, что это он ее испортил, а когда я ее сюда привез, она была... — глаза торговца заблестели, — она была хорошая. Все мои овощи были свежие! А теперь полюбуйтесь на них! И с чего это он так меня возненавидел, что перепортил весь мой товар, ума не приложу. Да я его первый раз в глаза вижу!
— И я тоже, — сказал Мэт. — На что мне сдались твои заплесневелые овощи?
— Заплесневелые?! Слыхали, уважаемые стражники? Это он так сделал, что мои овощи покрылись плесенью!
— Обвинение-то нешуточное, парень, — сказал стражник-верзила. — Если он правду говорит, выходит, ты занимался магией без разрешения графа.
— А вдруг у меня от самой королевы разрешение имеется?
Стражник кисло ухмыльнулся:
— Ну да! Ты еще скажи, что готов заплатить мне по золотому соверену за каждое свое слово. Да что такой оборванный бродяга, как ты, может знать про королеву?
Ох, как Мэту хотелось вытащить десяток золотых монет и доказать стражнику, как тот жестоко ошибается. Как ему хотелось раскрыть тайну и сказать, что на самом-то деле он придворный маг Меровенса. Но Мэт напомнил себе, что поступи он так — и можно забыть о деле: о том, что ему нужно вызнать как можно больше о причинах брожений в народе здесь, на юге, у границы с Латрурией. И он быстро нашелся:
— Да какой я колдун, что вы! Я разносчик. Вот хожу, смотрю, может, кому чего подсобить требуется.
Стражник нахмурился:
— Этот человек обвиняет тебя в том, что ты испортил его овощи.
— Испортил, точно! — вскричал крестьянин. — Разве я бы повез из Латрурии целую телегу гнилых овощей? Что бы я мог выручить за такой товар?
«То же самое, что надеется выручить любой хитрый торговец», — подумал Мэт, а вслух сказал:
— Вот! Слышите! Овощи у него свежие, он сам сказал!
— Были свежие, да сплыли! — заупрямился торговец. — Были свежие, пока ты все не перетрогал и не заколдовал.
— Вот чепуха! — возмутился Мэт, схватил репку и забормотал себе под нос:
И получилось. Пятнышко с гнилью на боку у репки уменьшилось, а через мгновение и вовсе исчезло. Мэт тут же сунул репку прямо под нос стражнику.
— Вот! Смотрите! Никакой гнили! А это что? — Он быстро положил репку на лоток и схватил вялый корешок пастернака. И стоило Мэту прикоснуться к пастернаку, как корешок как бы налился соком, ботва зазеленела — удивительный источник витаминов! — Ни пятнышка, прелесть, что за пастернак! А морковка-то! — Мэт обернулся к лотку и увидел, что «Проект Оживления Овощей» осуществляется точно по плану, как он и задумал. Он схватил с лотка дохлую морковину и показал ее стражнику. И конечно, морковка на глазах стала свежей и сочной. — Свеженькая, хрустящая, будто ее только что из грядки вытянули.
— Вот-вот, — кивнул стражник и добавил угрюмо: — А вот кое-кого сюда вытянули зря. — Стражник оттеснил Мэта в сторону и, набычившись, глянул на торговца. — У нас дел полно, а ты нам голову морочишь по пустякам, деревенщина!
— Нижайше прощения просим, — залепетал торговец, стал кланяться и натужно улыбаться. — Я, верно, ошибся. Он, видно, только одну репу мне и попортил.
— Еще раз побеспокоишь нас понапрасну — мы тебя знаешь как попортим? — пообещал стражник и развернулся к своим товарищам, продолжая сердито ворчать.
Мэт послушался голоса разума и поспешил вслед за стражниками, пока торговец опять не обвинил его в колдовстве — весь товар с минуты на минуту мог снова покрыться плесенью и гнилью. И не то, чтобы Мэту было так уж страшно, нет: просто не хотелось бы сбрасывать маску. Так что он потащился за стражниками, с трудом справляясь с яростью: теперь противный торговец, из-за которого Мэт чуть было не погорел, выручит намного больше денег! Придворный маг терпеть не мог, когда торжествовало зло. Ну а если уж совсем честно — он терпеть не мог проигрывать. На миг у него возникло искушение побыстрее произнести заклинание, из-за которого все овощи у гадкого торговца разом превратились бы в гору плесени и гнили, но Мэт устоял. Не стоило опускаться до такой мелкой мстительности. Кроме того, использование магии во зло означало бы первый шаг на пути к черной магии, а Мэт ни за что не пошел бы этим путем. У него с Дьяволом были свои счеты.
Вообще-то Мэту просто повезло, что чудеса в Меровенсе творились с помощью стихов. Как еще мог бы тут выжить филолог-старшекурсник? Мэта когда-то ожидало далеко не блестящее будущее, прямо-таки нищенское существование студента последнего курса, а потом не менее нищенское существование преподавателя того же колледжа, но тут святой Монкер из Меровенса перенес его из кампуса родного колледжа в другой мир — туда, где нужна была его помощь, дабы свергнуть узурпатора и вернуть на престол законную владычицу. А потом вышло так, что он в эту самую законную владычицу влюбился, а чуть позже убедил ее, что самый лучший для нее политический шаг — это выйти за него замуж, и повел-таки королеву к алтарю. Однако минуло уже два года со дня свадьбы, а у счастливой четы все еще не было детей. Мэт уже и сам измучился, ему казалось, что он что-то делает не так. А в Меровенсе делать что-то не так — всегда влекло за собой весьма неприятные последствия.
Например, сходить на ярмарку, где тебя обвинили бы в воровстве, а потом в колдовстве, и притом попусту. Наконец Мэт немного успокоился и даже улыбнулся: а ведь смешно получилось — пришлось прибегнуть к белой магии, чтобы снять с себя обвинение в черной. В этом мире всякая магия повиновалась либо власти Добра, либо власти Зла. Почему-то Мэту показалось, что торговец, из-за которого он чуть было не угодил в беду, тоже мог бы над этим посмеяться. И как только его угораздило так вляпаться? Ну, на самом-то деле все обошлось и на этот раз, и не только на этот раз. Королева Алисанда прежде очень помогала ему. А началось все с того, что королева стала получать известия о растущем недовольстве среди своих подданных, живущих вдоль границы с южным соседом — Латрурией. Недовольство, похоже, проистекало из-за слухов, которые просачивались из соседней страны, слухов о том, как славно там живется, между тем еще пять лет назад народ Латрурии прозябал в нищете. Мэт помнил, как он пытался выяснить хоть какие-нибудь подробности.
— Неужели не сообщают ничего поточнее? — спрашивал он у Алисанды. — Может, у них там резко возрос совокупный национальный продукт? Или выросли капиталовложения? Или поступили субсидии и потому произошло снижение цен?
Алисанда нетерпеливо отмахнулась от мужа:
— Мэтью, выражайся яснее. Такие мудреные слова — это только чародеям под силу уразуметь.
Мэту очень хотелось с ней согласиться, однако он все же постарался перевести:
— Не стали ли латрурийские крестьяне вдруг получать урожаи больше, чем прежде? А может быть, тамошние умельцы стали делать больше повозок и фургонов? Стали ли там строить больше жилищ?
— Не знаю, — отвечала Алисанда — и те, кто снабжает меня новостями, тоже не знают. Говорят только: есть слухи, что там стало лучше жить. Да, даже лучше, чем в Меровенсе.
Мэт нахмурился:
Для города, расположенного в такой глубинке, ярмарка оказалась на редкость богатой. Но с другой стороны, городок Фэрмид и вырос-то вокруг купцов. Он стоял сразу за Альпами, у самого начала тропы, ведущей к перевалу, и к тому же на берегу речки. Речка, правда, была маленькая, но текла к северо-западу, где впадала в другую реку побольше, и чем дальше текла река, тем крупнее становились города по ее берегам. Купцы плыли вниз по реке на баржах, встречались с другими купцами, приходившими из-за Альп, а крестьяне толпами сновали туда-сюда по обе стороны от гор и приносили на продажу купцам плоды своих трудов: овощи, фрукты, свинину и птицу, полотно и меха, ленты и пряжу, горшки, сковородки и котелки. На ярмарке встречались даже специи и шелка с Востока. Их продавали немногочисленные профессиональные купцы. Остальные же торговцы скорее всего были крестьянами, жаждавшими заработать жалкие гроши на продаже тех излишков, что милостиво оставляли им господа. Мэт знал, что в Меровенсе королева Алисанда настояла на том, чтобы господа оставляли сервам хотя бы часть урожая для продажи. Новый король Латрурии — государства, расположенного к югу от Меровенса, — похоже, решил проводить такую же политику. По крайней мере это явствовало из тех разговоров, которые столь старательно подслушивал Мэт.
У соседнего лотка серв, торговавший фруктами, даже немного бахвалился:
— У нас летом теперь сенокос по два раза, и пшеницы, и овса эти годы собираем кучу, просто кучу.
— Это дело понятное, — кивнула покупательница. — Но какую часть урожая вы уносите домой, вот вопрос?
— Половину! Теперь целую половину, во как! С тех самых пор, как короновался молодой король Бонкорро, мы отдаем нашему господину только половину всего урожая!
— Неужто? — изумился худощавый крестьянин. — Ваш молодой король заставил ваших господ так расщедриться?
— Представьте себе, заставил! И мы с женой из нашей доли на три части живем, а четвертую часть продаем. У жены теперь в хозяйстве медные кастрюли! У меня — железная лопата, а наши детишки ходят в обуви из кожи, больше не бегают босиком!
— Из кожи? — выпучив глаза, переспросила другая крестьянка — молодая женщина с младенцем на руках.
Рядом с ней стоял худющий подросток, который, услышав про кожаную обувь, изумился не меньше матери.
— Что, настоящие кожаные туфли носят?
— Да! Им больше не надо заворачивать их бедные маленькие ножки в тряпки, чтобы не иззябли зимой! Они ходят в туфлях из настоящей мягкой кожи с твердой подметкой!
Крестьянка обернулась к мужу.
— Надо нам пойти с ним, — сказала она решительно.
— Да, в общем, не так уж и далеко будет, — сказал молодой мужчина. — А потом домой доберемся быстро и в праздники будем с родителями.
— Вам и тут неплохо! — запротестовала старая крестьянка.
— Неплохо-то оно, может, и неплохо, но мы две части из трех отдаем сэру Гардлину, — возразила молодая женщина. — А как бы хорошо малышу справить кожаные туфельки, когда он ножками пойдет!
— Это верно, — подтвердил мужчина.
— Мы себе и дома новые выстроили, — продолжал хвастаться торговец фруктами. — И у нас теперь нету лачуг, как те, в которых мы столько лет ютились! Теперь у нас все честь по чести: и дома, и плетни, и крышу каждую осень свежей соломой перекрываем!
— Домик! — проворковала молодая крестьянка и зажмурилась. — Настоящий домик!
— Слушай, ты репку берешь или ты в нее влюбился ненароком? — буркнул торговец овощами.
Мэт очнулся и понял, что он вертит репку в руке уже несколько минут.
— Нет, пожалуй, не буду я ее покупать, — извинился он и положил репку на лоток. — Она сбоку мятая — наверное, подгнила.
— Подгнила? Ты хочешь сказать, у меня плохой товар, лежалый?
Мэт придирчивым взглядом окинул остальной товар: сморщенную морковь, вялый пастернак, покрытую темными пятнышками редиску.
— На корм скоту и то бывает получше овощи идут, чем твой товар, — заявил он.
— Ворю-у-у-га! — завопил торговец. — Эй! Стража! Здесь тайный колдун и воришка к тому же!
— Ч-ш-ш-ш! Потише, ты! — Мэт испуганно оглянулся: а ведь не годится так себя вести, когда ты на разведке. — Заткнись, а? Ну, хочешь, я у тебя куплю эту репку? Я тебе настоящую медную монетку дам, целый пенни! Целый пенни отвалю за гнилую репку!
— Во-рю-у-у-у-га! — снова завелся торговец. — Стража!
— Ну, ладно, не хочешь, так и не надо, — пожал плечами Мэт, отвернулся и собрался побыстрее смыться, но не тут-то было: ему на плечо легла ручища размером с каравай, после чего эта самая рука его развернула, и он оказался лицом к лицу с ярмарочным стражником.
— Куда это ты собрался, крестьянин?
Что, спрашивается, мог ответить Мэт? Он мог ответить: «Да нет, никакой я не крестьянин, я просто так оделся для удобства». Или, скажем, так: «Спокойно, ребята. Я — придворный маг Меровенса. Здорово же вы обознались?» А ведь ему следовало ходить неузнанным и собирать информацию, а не затевать беспорядки. И как теперь выпутаться из этой истории, не раскрывая своего истинного лица?
— Ничего я не крал, уважаемые стражники, я всего лишь отказался купить.
— Ага, отказался и заявил, что репка гнилая! — крикнул торговец. — А она если гнилая, так только потому, что это он ее испортил, а когда я ее сюда привез, она была... — глаза торговца заблестели, — она была хорошая. Все мои овощи были свежие! А теперь полюбуйтесь на них! И с чего это он так меня возненавидел, что перепортил весь мой товар, ума не приложу. Да я его первый раз в глаза вижу!
— И я тоже, — сказал Мэт. — На что мне сдались твои заплесневелые овощи?
— Заплесневелые?! Слыхали, уважаемые стражники? Это он так сделал, что мои овощи покрылись плесенью!
— Обвинение-то нешуточное, парень, — сказал стражник-верзила. — Если он правду говорит, выходит, ты занимался магией без разрешения графа.
— А вдруг у меня от самой королевы разрешение имеется?
Стражник кисло ухмыльнулся:
— Ну да! Ты еще скажи, что готов заплатить мне по золотому соверену за каждое свое слово. Да что такой оборванный бродяга, как ты, может знать про королеву?
Ох, как Мэту хотелось вытащить десяток золотых монет и доказать стражнику, как тот жестоко ошибается. Как ему хотелось раскрыть тайну и сказать, что на самом-то деле он придворный маг Меровенса. Но Мэт напомнил себе, что поступи он так — и можно забыть о деле: о том, что ему нужно вызнать как можно больше о причинах брожений в народе здесь, на юге, у границы с Латрурией. И он быстро нашелся:
— Да какой я колдун, что вы! Я разносчик. Вот хожу, смотрю, может, кому чего подсобить требуется.
Стражник нахмурился:
— Этот человек обвиняет тебя в том, что ты испортил его овощи.
— Испортил, точно! — вскричал крестьянин. — Разве я бы повез из Латрурии целую телегу гнилых овощей? Что бы я мог выручить за такой товар?
«То же самое, что надеется выручить любой хитрый торговец», — подумал Мэт, а вслух сказал:
— Вот! Слышите! Овощи у него свежие, он сам сказал!
— Были свежие, да сплыли! — заупрямился торговец. — Были свежие, пока ты все не перетрогал и не заколдовал.
— Вот чепуха! — возмутился Мэт, схватил репку и забормотал себе под нос:
Стишок, конечно, получился, посредственный, но Мэт никогда и не был особенно силен в импровизации. Однако за основу он взял народную песенку, потому надеялся, что что-нибудь да получится.
Вся ты выросла на грядке,
Овощ огородная
Час назад была в порядке,
А теперь — негодная!
Эй, румяный помидорчик,
Что ты весь скукожился?
Я спасу тебя от порчи,
Станет красной кожица!
Не горюйте, корнеплоды,
Будете, как новые!
Прям как будто с огорода —
Свежие, здоровые.
И получилось. Пятнышко с гнилью на боку у репки уменьшилось, а через мгновение и вовсе исчезло. Мэт тут же сунул репку прямо под нос стражнику.
— Вот! Смотрите! Никакой гнили! А это что? — Он быстро положил репку на лоток и схватил вялый корешок пастернака. И стоило Мэту прикоснуться к пастернаку, как корешок как бы налился соком, ботва зазеленела — удивительный источник витаминов! — Ни пятнышка, прелесть, что за пастернак! А морковка-то! — Мэт обернулся к лотку и увидел, что «Проект Оживления Овощей» осуществляется точно по плану, как он и задумал. Он схватил с лотка дохлую морковину и показал ее стражнику. И конечно, морковка на глазах стала свежей и сочной. — Свеженькая, хрустящая, будто ее только что из грядки вытянули.
— Вот-вот, — кивнул стражник и добавил угрюмо: — А вот кое-кого сюда вытянули зря. — Стражник оттеснил Мэта в сторону и, набычившись, глянул на торговца. — У нас дел полно, а ты нам голову морочишь по пустякам, деревенщина!
— Нижайше прощения просим, — залепетал торговец, стал кланяться и натужно улыбаться. — Я, верно, ошибся. Он, видно, только одну репу мне и попортил.
— Еще раз побеспокоишь нас понапрасну — мы тебя знаешь как попортим? — пообещал стражник и развернулся к своим товарищам, продолжая сердито ворчать.
Мэт послушался голоса разума и поспешил вслед за стражниками, пока торговец опять не обвинил его в колдовстве — весь товар с минуты на минуту мог снова покрыться плесенью и гнилью. И не то, чтобы Мэту было так уж страшно, нет: просто не хотелось бы сбрасывать маску. Так что он потащился за стражниками, с трудом справляясь с яростью: теперь противный торговец, из-за которого Мэт чуть было не погорел, выручит намного больше денег! Придворный маг терпеть не мог, когда торжествовало зло. Ну а если уж совсем честно — он терпеть не мог проигрывать. На миг у него возникло искушение побыстрее произнести заклинание, из-за которого все овощи у гадкого торговца разом превратились бы в гору плесени и гнили, но Мэт устоял. Не стоило опускаться до такой мелкой мстительности. Кроме того, использование магии во зло означало бы первый шаг на пути к черной магии, а Мэт ни за что не пошел бы этим путем. У него с Дьяволом были свои счеты.
Вообще-то Мэту просто повезло, что чудеса в Меровенсе творились с помощью стихов. Как еще мог бы тут выжить филолог-старшекурсник? Мэта когда-то ожидало далеко не блестящее будущее, прямо-таки нищенское существование студента последнего курса, а потом не менее нищенское существование преподавателя того же колледжа, но тут святой Монкер из Меровенса перенес его из кампуса родного колледжа в другой мир — туда, где нужна была его помощь, дабы свергнуть узурпатора и вернуть на престол законную владычицу. А потом вышло так, что он в эту самую законную владычицу влюбился, а чуть позже убедил ее, что самый лучший для нее политический шаг — это выйти за него замуж, и повел-таки королеву к алтарю. Однако минуло уже два года со дня свадьбы, а у счастливой четы все еще не было детей. Мэт уже и сам измучился, ему казалось, что он что-то делает не так. А в Меровенсе делать что-то не так — всегда влекло за собой весьма неприятные последствия.
Например, сходить на ярмарку, где тебя обвинили бы в воровстве, а потом в колдовстве, и притом попусту. Наконец Мэт немного успокоился и даже улыбнулся: а ведь смешно получилось — пришлось прибегнуть к белой магии, чтобы снять с себя обвинение в черной. В этом мире всякая магия повиновалась либо власти Добра, либо власти Зла. Почему-то Мэту показалось, что торговец, из-за которого он чуть было не угодил в беду, тоже мог бы над этим посмеяться. И как только его угораздило так вляпаться? Ну, на самом-то деле все обошлось и на этот раз, и не только на этот раз. Королева Алисанда прежде очень помогала ему. А началось все с того, что королева стала получать известия о растущем недовольстве среди своих подданных, живущих вдоль границы с южным соседом — Латрурией. Недовольство, похоже, проистекало из-за слухов, которые просачивались из соседней страны, слухов о том, как славно там живется, между тем еще пять лет назад народ Латрурии прозябал в нищете. Мэт помнил, как он пытался выяснить хоть какие-нибудь подробности.
— Неужели не сообщают ничего поточнее? — спрашивал он у Алисанды. — Может, у них там резко возрос совокупный национальный продукт? Или выросли капиталовложения? Или поступили субсидии и потому произошло снижение цен?
Алисанда нетерпеливо отмахнулась от мужа:
— Мэтью, выражайся яснее. Такие мудреные слова — это только чародеям под силу уразуметь.
Мэту очень хотелось с ней согласиться, однако он все же постарался перевести:
— Не стали ли латрурийские крестьяне вдруг получать урожаи больше, чем прежде? А может быть, тамошние умельцы стали делать больше повозок и фургонов? Стали ли там строить больше жилищ?
— Не знаю, — отвечала Алисанда — и те, кто снабжает меня новостями, тоже не знают. Говорят только: есть слухи, что там стало лучше жить. Да, даже лучше, чем в Меровенсе.
Мэт нахмурился: