Страница:
Род припал на колено за большим валуном и навел лазер на вход в пещеру. Гвен кивнула и укрылась за каменным столпом. На полу пещеры зашевелились мелкие камешки.
— Нет! — пронзительно закричала Агата. — Вы должны немедля убраться отсюда, и побыстрей! — Повернувшись, она схватила помело и сунула его в руки Гвен; ноги у старой колдуньи оторвались от дола. Род почувствовал, как его что-то подхватило и бросило к Гвен. Он в гневе закричал и попытался свернуть в сторону, но все равно приземлился на помело. Оно дернулось под ним, а затем рвануло ко входу в пещеру — и врезалось в невидимую стену, что прогнулась перед ними, затормозила их, остановила их, а потом швырнула обратно к старой Агате. Они столкнулись друг с другом и опрокинулись на пол.
— Ты давай, решай! — Род с трудом поднялся на ноги, потирая ушибы. — Либо ты хочешь нас выставить, либо... — Голос у него осекся, когда он увидел выражение лица старой ведьмы. Та во все глаза смотрела мимо его плеча на вход в пещеру. Нахмурившись, он повернулся и проследил за ее взглядом.
Воздух во входе в пещеру мерцал.
Лицо старой ведьмы потемнело от гнева.
— Гарольд! Убирайся! Отодвинься от входа в пещеру и побыстрей; им надо улететь!
Мерцание интенсифицировалось подобно жаркому мареву.
Огромный валун как раз за входом в пещеру дрогнул.
— Нет, Гарольд! — пронзительно закричала Агата. — Не надо! И так уж пролито слишком много крови.
Валун медленно поднялся, покинув карниз.
— Гарольд! — завизжала Агата и умолкла, потому что вместо того, чтоб упасть на тащившихся ниже крестьян, валун поднялся и отлетел, быстро устремляясь в небо.
Он находился примерно в двадцати футах от пещеры, когда со скалы наверху сыпанул град стрел, ударил по валуну и отскочил, падая в долину внизу.
Долгий миг старая ведьма стояла, замерев, уставясь на жаркое марево и уходивший по дуге в лес валун.
— Гарольд, — прошептала она, — стрелы...
Она покачала головой, снова приходя в себя.
— Теперь вы должны улетать.
— Он спас нам жизнь, — проговорила, глядя круглыми глазами, Гвен.
— Да, спас; над нами лучники, поджидающие в засаде вылета ведьмы. Возможно, они думали, что я улечу? Но я никогда не улетала, я всегда оставалась здесь и дралась с ними. А теперь подались бы вы на ярд от сего карниза и точь-в-точь походили бы на пару ежей.
Агата повернулась в потащила Гвен за собой в глубину пещеры.
— Ты, по крайней мере, не должна умирать здесь! Мы с тобой сварим колдовское зелье и вызовем такую волшебную бурю, какой никогда не видывали в нашей стране! Гарольд! — окликнула она через плечо жаркое марево. — Стереги дверь!
Род двинулся было следом за ними, затем стиснул кулаки, ощущая свою бесполезность.
Агата стащила с полки железный котелок и охнула, когда его тяжесть оттянула ей руки. Она поднатужилась, напрягшись всем телом, и закинула его на стоящую на грубом столе небольшую треногу.
— Старею, — проворчала он, зацепив котелок на треноге. — Старею и слабею. Немало лет уж прошло с тех пор, как я в последний раз варила в нем людские судьбы.
— Людские судьбы?.. — Гвен стояла рядом с ней. — Что ты делаешь, Агата?
— Да всего лишь немного стряпаю, детка, — усмехнулась старая ведьма. — Разве я не сказала, что мы сварим здесь великое волшебство?
Она отвернулась и принялась стаскивать с полка каменные кувшины.
— Разожги мне огонь, детка. Мы будем жить, девушка, так как должны жить; эта страна еще не дала нам отставку.
Искра отлетела от кремня и кресала Гвен на трут. Гвен дула на образовавшийся уголек, пока на лучине для растопки не заплясало небольшое пламя. Подбрасывая в него все большие и большие щепки, она рискнула заметить:
— Ты выглядишь странно радостной, Агата, для ведьмы, лишенной того, что она хотела.
Старая ведьма тихо засмеялась и потерла тонкие костлявые руки.
— Это радость ремесленника, детка, что хорошо выполняет свою работу и видит перед собой великую задачу; так как возникла великая нужда в старой Агате. И делаются великие деяния. Пресечение этой войны, о которой ты мне рассказала, будет величайшей работой старой Агаты.
Она взяла с полки мерку и принялась черпать порошки из различных кувшинов и бросать их в котелок, а потом взяла маленькую лопатку и принялась мешать варево.
Гвен отшатнулась от поднявшейся из нагреваемого котелка вони.
— Что это за отвратительная каша, Агата? Я никогда не слышала ни об одной ведьме, прибегающей к такому способу творить волшебство, кроме как в детских сказках.
Агата перестала мешать и смерила Гвен печальным взглядом.
— Ты еще молода, детка, и знаешь о колдовстве только разные байки.
И снова вернулась к перемешиванию варева.
— Верно, сила наша в голове, и только в голове. И все же верно также и то, что ты всегда используешь лишь малую часть своей силы, детка. Ты не знаешь ни глубины, ни ширины ее, ни цвета, ни основы ее. В душе твоей есть не обнаруженные тобой глубокие, невидимые тайники, и скрытую в них глубинную силу нельзя вызвать по своей воле. Слишком глубоко она погребена, там, где не дозваться. Нужно хитростью заставить ее выйти наружу, управлять ею обманом и силками, а не волей. — Она пригляделась к дымящемуся, булькающему котелку. — И делать это надо с помощью бурлящего отвара, составленного из вещей, означающих те силы, которые ты желаешь вызвать из глубин своей души и потаенных уголков своего мозга. Перья колибри, означающие силу, быстроту и полет: пчелы, означающие их жала; семена мака, означающие притупление ума; сажа, означающая подкрадывание и безмолвие ночи; жимолость, чтобы привязать все к камню скал; пепел из очага, означающий желание вернуться домой.
Она подняла лопатку; густое варево медленно стекло с нее в котелок.
— Еще недостаточно густо, — пробормотала старая ведьма и снова принялась мешать. — Поставь, детка, кувшин обратно на полки; когда на кухне прибрано, и стряпня хороша.
Гвен взяла несколько кувшинов, но, сделав это, бросила взгляд на вход в пещеру. Крики стали намного громче.
— Старая Агата, они приближаются!
Первый из селян ворвался в пещеру, размахивая косой.
— Их крики только улучшают вкус варева, — обронила старая ведьма с восторженной кривой усмешкой. Она склонилась над котелком, тихо напевая себе под нос. Крестьянин врезался в невидимый барьер марева и отлетел, сшибив двоих следовавших за ним. Четвертый и пятый споткнулись об упавших товарищей, увеличили кучу-малу. Куча заколыхалась, когда лежавшие в самом низу попытались подняться на ноги. Верхние завопили, вскочили и побежали, ударяясь, в объятия запоздало подоспевших подкреплений. Возникшая в результате неистовая борьба была довольно энергичной, а ширины карниза хватало для подхода только одного человека; крестьяне качались взад-вперед, шатаясь опасно близко к краю обрыва, размахивая руками в попытке удержать равновесие и в ужасе вопя.
— Хорошо, что карниз такой узкий, они могут нападать на меня не больше, чем по одному за раз. — Агата обернула ручку котелка тряпкой и сняла его с крючка, Напрягая дряблые мышцы рук. — Быстрее, детка, — Процедила она сквозь стиснутые зубы. — Треногу! Мой сын Гарольд нечто большее, чем человек, но он не может надолго задержать их — где там, когда их столько! Быстро! Быстро! Мы должны приготовиться помочь ему!
Она проковыляла ко входу. Гвен схватила треногу и побежала за ней.
Когда она установила треногу и старая Агата снова повесила на нее котелок, о карниз глухо стукнулись две деревянные палки, торчащие над камнем на два фута.
— Штурмовые лестницы! — ахнула Агата. — Воистину, это дело, видно, неплохо подготовили! Быстро, детка! Принеси мехи!
Гвен побежала за мехами, желая знать, что планирует сделать старая Агата.
Когда она вернулась, вручив мехи Агате там, где та согнулась над котелком посреди входа, на вершине лестницы появилась высокая бородатая фигура и влезла на карниз. Бородач навел на вход в пещеру свой темный отполированный посох. Когда он поставил его конец на камень, посох глухо лязгнул.
— С железным стержнем! — Агата нацелила мехи над котелком на проповедника и принялась бешено качать их. — Сей посох не должен коснуться моего сына!
Но передний конец посоха уже коснулся жаркого марева. На верхушке посоха вспыхнула искра. Сколакс издал победный вой и взмахнул посохом, подзывая свои силы. Крестьяне закричали и хлынули в пещеру.
— Ублюдок! — завизжала Агата. — Подлое бесовское отродье! Чума на тебя! Ты убил моего сына!
Она прожгла его бешеным взглядом, маниакально качая мехи. Пар от котелка устремился вперед, на толпу.
Та встала, как вкопанная. На лицах крестьян появилась мертвенная бледность. А на коже выступили красные точки. Они завопили, вертясь и молотя по своим же товарищам, прихлопывая что-то невидимое, налетавшее и жалившее их.
Какой-то миг толпа крутилась и бурлила двумя противоборствующими потоками во входе в пещеру; затем задние ряды завопили и подались, когда призрачные жала поразили и их, и толпа хлынула обратно на карниз, вон из пещеры.
Остался только проповедник, боровшийся с роем призрачных пчел, лицо его покраснело и опухло от невидимых жал.
Старая ведьма откинула голову назад и визгливо рассмеялась, по-прежнему качая мехи.
— Мы их взгрели, детка! Сейчас мы их взгрели! — Затем она мрачно склонилась над котелком, закачала еще сильней и сплюнула. — Сейчас они поплатятся за его смерть! Сейчас мои Эвмениды поторопят их домой!
Титаническим усилием Сколакс бросился вперед, взмахнув посохом над головой ведьмы. Гвен прыгнула вперед защитить ее; но посох отскочил назад, сбив проповедника с ног и с силой бросив его на каменный пол. Сквозь его мучительный рев прорвался торжествующий крик Агаты.
— Он жив! Мой сын Гарольд жив!
Но проповедник поднял свой посох так, словно тот был огромным и тяжелым грузом, со вздувшимся от призрачных жал и ярости лицом.
— Внемлите мне! Внемлите Сколаксу! Разорвите их! Растерзайте их! Они не могут устоять против нас! Сломите их — немедля! — и с рычанием наклонился к своим жертвам.
Род прыгнул вперед, схватил посох, сильными руками выдергивая его из рук проповедника. Но затем хлынула, вопя и крича, вся толпа. Пальцы вцепились в ведьм; взлетели ввысь косы...
А потом свет, ослепительный свет, вспыхнувшее солнце, снова — безмолвный свет, повсюду.
И тишина, глубокая и внезапная, и падение, падение, сквозь тьму, полную и кромешную, повсюду вокруг них, и холод, пронизавший их до костей...
— Нет! — пронзительно закричала Агата. — Вы должны немедля убраться отсюда, и побыстрей! — Повернувшись, она схватила помело и сунула его в руки Гвен; ноги у старой колдуньи оторвались от дола. Род почувствовал, как его что-то подхватило и бросило к Гвен. Он в гневе закричал и попытался свернуть в сторону, но все равно приземлился на помело. Оно дернулось под ним, а затем рвануло ко входу в пещеру — и врезалось в невидимую стену, что прогнулась перед ними, затормозила их, остановила их, а потом швырнула обратно к старой Агате. Они столкнулись друг с другом и опрокинулись на пол.
— Ты давай, решай! — Род с трудом поднялся на ноги, потирая ушибы. — Либо ты хочешь нас выставить, либо... — Голос у него осекся, когда он увидел выражение лица старой ведьмы. Та во все глаза смотрела мимо его плеча на вход в пещеру. Нахмурившись, он повернулся и проследил за ее взглядом.
Воздух во входе в пещеру мерцал.
Лицо старой ведьмы потемнело от гнева.
— Гарольд! Убирайся! Отодвинься от входа в пещеру и побыстрей; им надо улететь!
Мерцание интенсифицировалось подобно жаркому мареву.
Огромный валун как раз за входом в пещеру дрогнул.
— Нет, Гарольд! — пронзительно закричала Агата. — Не надо! И так уж пролито слишком много крови.
Валун медленно поднялся, покинув карниз.
— Гарольд! — завизжала Агата и умолкла, потому что вместо того, чтоб упасть на тащившихся ниже крестьян, валун поднялся и отлетел, быстро устремляясь в небо.
Он находился примерно в двадцати футах от пещеры, когда со скалы наверху сыпанул град стрел, ударил по валуну и отскочил, падая в долину внизу.
Долгий миг старая ведьма стояла, замерев, уставясь на жаркое марево и уходивший по дуге в лес валун.
— Гарольд, — прошептала она, — стрелы...
Она покачала головой, снова приходя в себя.
— Теперь вы должны улетать.
— Он спас нам жизнь, — проговорила, глядя круглыми глазами, Гвен.
— Да, спас; над нами лучники, поджидающие в засаде вылета ведьмы. Возможно, они думали, что я улечу? Но я никогда не улетала, я всегда оставалась здесь и дралась с ними. А теперь подались бы вы на ярд от сего карниза и точь-в-точь походили бы на пару ежей.
Агата повернулась в потащила Гвен за собой в глубину пещеры.
— Ты, по крайней мере, не должна умирать здесь! Мы с тобой сварим колдовское зелье и вызовем такую волшебную бурю, какой никогда не видывали в нашей стране! Гарольд! — окликнула она через плечо жаркое марево. — Стереги дверь!
Род двинулся было следом за ними, затем стиснул кулаки, ощущая свою бесполезность.
Агата стащила с полки железный котелок и охнула, когда его тяжесть оттянула ей руки. Она поднатужилась, напрягшись всем телом, и закинула его на стоящую на грубом столе небольшую треногу.
— Старею, — проворчала он, зацепив котелок на треноге. — Старею и слабею. Немало лет уж прошло с тех пор, как я в последний раз варила в нем людские судьбы.
— Людские судьбы?.. — Гвен стояла рядом с ней. — Что ты делаешь, Агата?
— Да всего лишь немного стряпаю, детка, — усмехнулась старая ведьма. — Разве я не сказала, что мы сварим здесь великое волшебство?
Она отвернулась и принялась стаскивать с полка каменные кувшины.
— Разожги мне огонь, детка. Мы будем жить, девушка, так как должны жить; эта страна еще не дала нам отставку.
Искра отлетела от кремня и кресала Гвен на трут. Гвен дула на образовавшийся уголек, пока на лучине для растопки не заплясало небольшое пламя. Подбрасывая в него все большие и большие щепки, она рискнула заметить:
— Ты выглядишь странно радостной, Агата, для ведьмы, лишенной того, что она хотела.
Старая ведьма тихо засмеялась и потерла тонкие костлявые руки.
— Это радость ремесленника, детка, что хорошо выполняет свою работу и видит перед собой великую задачу; так как возникла великая нужда в старой Агате. И делаются великие деяния. Пресечение этой войны, о которой ты мне рассказала, будет величайшей работой старой Агаты.
Она взяла с полки мерку и принялась черпать порошки из различных кувшинов и бросать их в котелок, а потом взяла маленькую лопатку и принялась мешать варево.
Гвен отшатнулась от поднявшейся из нагреваемого котелка вони.
— Что это за отвратительная каша, Агата? Я никогда не слышала ни об одной ведьме, прибегающей к такому способу творить волшебство, кроме как в детских сказках.
Агата перестала мешать и смерила Гвен печальным взглядом.
— Ты еще молода, детка, и знаешь о колдовстве только разные байки.
И снова вернулась к перемешиванию варева.
— Верно, сила наша в голове, и только в голове. И все же верно также и то, что ты всегда используешь лишь малую часть своей силы, детка. Ты не знаешь ни глубины, ни ширины ее, ни цвета, ни основы ее. В душе твоей есть не обнаруженные тобой глубокие, невидимые тайники, и скрытую в них глубинную силу нельзя вызвать по своей воле. Слишком глубоко она погребена, там, где не дозваться. Нужно хитростью заставить ее выйти наружу, управлять ею обманом и силками, а не волей. — Она пригляделась к дымящемуся, булькающему котелку. — И делать это надо с помощью бурлящего отвара, составленного из вещей, означающих те силы, которые ты желаешь вызвать из глубин своей души и потаенных уголков своего мозга. Перья колибри, означающие силу, быстроту и полет: пчелы, означающие их жала; семена мака, означающие притупление ума; сажа, означающая подкрадывание и безмолвие ночи; жимолость, чтобы привязать все к камню скал; пепел из очага, означающий желание вернуться домой.
Она подняла лопатку; густое варево медленно стекло с нее в котелок.
— Еще недостаточно густо, — пробормотала старая ведьма и снова принялась мешать. — Поставь, детка, кувшин обратно на полки; когда на кухне прибрано, и стряпня хороша.
Гвен взяла несколько кувшинов, но, сделав это, бросила взгляд на вход в пещеру. Крики стали намного громче.
— Старая Агата, они приближаются!
Первый из селян ворвался в пещеру, размахивая косой.
— Их крики только улучшают вкус варева, — обронила старая ведьма с восторженной кривой усмешкой. Она склонилась над котелком, тихо напевая себе под нос. Крестьянин врезался в невидимый барьер марева и отлетел, сшибив двоих следовавших за ним. Четвертый и пятый споткнулись об упавших товарищей, увеличили кучу-малу. Куча заколыхалась, когда лежавшие в самом низу попытались подняться на ноги. Верхние завопили, вскочили и побежали, ударяясь, в объятия запоздало подоспевших подкреплений. Возникшая в результате неистовая борьба была довольно энергичной, а ширины карниза хватало для подхода только одного человека; крестьяне качались взад-вперед, шатаясь опасно близко к краю обрыва, размахивая руками в попытке удержать равновесие и в ужасе вопя.
— Хорошо, что карниз такой узкий, они могут нападать на меня не больше, чем по одному за раз. — Агата обернула ручку котелка тряпкой и сняла его с крючка, Напрягая дряблые мышцы рук. — Быстрее, детка, — Процедила она сквозь стиснутые зубы. — Треногу! Мой сын Гарольд нечто большее, чем человек, но он не может надолго задержать их — где там, когда их столько! Быстро! Быстро! Мы должны приготовиться помочь ему!
Она проковыляла ко входу. Гвен схватила треногу и побежала за ней.
Когда она установила треногу и старая Агата снова повесила на нее котелок, о карниз глухо стукнулись две деревянные палки, торчащие над камнем на два фута.
— Штурмовые лестницы! — ахнула Агата. — Воистину, это дело, видно, неплохо подготовили! Быстро, детка! Принеси мехи!
Гвен побежала за мехами, желая знать, что планирует сделать старая Агата.
Когда она вернулась, вручив мехи Агате там, где та согнулась над котелком посреди входа, на вершине лестницы появилась высокая бородатая фигура и влезла на карниз. Бородач навел на вход в пещеру свой темный отполированный посох. Когда он поставил его конец на камень, посох глухо лязгнул.
— С железным стержнем! — Агата нацелила мехи над котелком на проповедника и принялась бешено качать их. — Сей посох не должен коснуться моего сына!
Но передний конец посоха уже коснулся жаркого марева. На верхушке посоха вспыхнула искра. Сколакс издал победный вой и взмахнул посохом, подзывая свои силы. Крестьяне закричали и хлынули в пещеру.
— Ублюдок! — завизжала Агата. — Подлое бесовское отродье! Чума на тебя! Ты убил моего сына!
Она прожгла его бешеным взглядом, маниакально качая мехи. Пар от котелка устремился вперед, на толпу.
Та встала, как вкопанная. На лицах крестьян появилась мертвенная бледность. А на коже выступили красные точки. Они завопили, вертясь и молотя по своим же товарищам, прихлопывая что-то невидимое, налетавшее и жалившее их.
Какой-то миг толпа крутилась и бурлила двумя противоборствующими потоками во входе в пещеру; затем задние ряды завопили и подались, когда призрачные жала поразили и их, и толпа хлынула обратно на карниз, вон из пещеры.
Остался только проповедник, боровшийся с роем призрачных пчел, лицо его покраснело и опухло от невидимых жал.
Старая ведьма откинула голову назад и визгливо рассмеялась, по-прежнему качая мехи.
— Мы их взгрели, детка! Сейчас мы их взгрели! — Затем она мрачно склонилась над котелком, закачала еще сильней и сплюнула. — Сейчас они поплатятся за его смерть! Сейчас мои Эвмениды поторопят их домой!
Титаническим усилием Сколакс бросился вперед, взмахнув посохом над головой ведьмы. Гвен прыгнула вперед защитить ее; но посох отскочил назад, сбив проповедника с ног и с силой бросив его на каменный пол. Сквозь его мучительный рев прорвался торжествующий крик Агаты.
— Он жив! Мой сын Гарольд жив!
Но проповедник поднял свой посох так, словно тот был огромным и тяжелым грузом, со вздувшимся от призрачных жал и ярости лицом.
— Внемлите мне! Внемлите Сколаксу! Разорвите их! Растерзайте их! Они не могут устоять против нас! Сломите их — немедля! — и с рычанием наклонился к своим жертвам.
Род прыгнул вперед, схватил посох, сильными руками выдергивая его из рук проповедника. Но затем хлынула, вопя и крича, вся толпа. Пальцы вцепились в ведьм; взлетели ввысь косы...
А потом свет, ослепительный свет, вспыхнувшее солнце, снова — безмолвный свет, повсюду.
И тишина, глубокая и внезапная, и падение, падение, сквозь тьму, полную и кромешную, повсюду вокруг них, и холод, пронизавший их до костей...
ЧАСТЬ 2
И что-то стукнуло его по пяткам, швыряя его на спину. Что-то твердое соприкоснулось с его пятками, бедрами и плечами, и он рефлекторно уткнулся подбородком в грудь.
И в темноте горел огонь.
Бивачный костер, только горел он в маленькой железной клетке со сходящимися кверху черными прутьями.
Глаза Рода вцепились в эту клетку ради простого успокоения в четкой геометрии от внезапно обезумевшего мира. Она представляла собой тетраэдр, в котором горел огонь.
Но что, черт возьми, здесь делал этот четырехгранник?
И если уж на то пошло, где это «здесь»?
Перефразируй вопрос; потому что огонь и клетка явно находились, где им полагалось. Поэтому...
Что делал здесь Род?
Вернемся к вопросу номер два: где это «здесь»?
Род начал замечать детали. Пол был каменный, из квадратных черных базальтовых плит, а огонь горел в небольшой круглой впадине, окруженной базальтом. Стены находились далеко, их с трудом удавалось разглядеть в тусклом свете огня, они казались увешанными бархатом какого-то очень темного цвета, но не черного. Род прищурился — похоже, густо-каштанового.
Черт с ними, с занавесками. Гвен.
Рода охватил внезапный парализующий ужас. Он едва мог повернуть голову, боялся посмотреть из страха, что ее может там не быть. Он постепенно заставил свой взгляд пройтись по затемненному помещению, постепенно...
Футах в десяти от него лежала большая черная фигура: Векс.
Род встал на колени и пощупал, не сломаны ли какие кости, подходя к этому делу без спешки. Убедившись, что его не придется собирать по крупицам, он осторожно поднялся на ноги и подошел к коню.
Векс лежал совершенно неподвижно, что было на него непохоже, но находился в полном отключении, со всеми сочленениями на тормозе, что было на него похоже, когда его охватывал припадок. Род решил его не винить; столкнувшись с таким путешествием, он и сам мог бы хватануть нечто крепкое — или по крайней мере слегка крепленое; например, «бурбон»...
Он пошарил под лукой седла и нашел кнопку обратного включения.
Черный конь расслабился, затем медленно пошевелился и поднял большую голову. Открылись, глаза — большие, карие и затуманенные. Род не в первый разгадал, а были ли они на самом деле, как подсказывали очки, пластиковыми.
Векс медленно повернул голову, выглядя настолько озадаченным, насколько позволяла металлическая морда, скрытая под конской шкурой, а затем медленно повернулся обратно к Роду.
— Ву-меня... бил... брибадок, РРРРРодд?
— Припадок? Конечно, нет! Ты просто решил, что нуждаешься в смазке, и поэтому заскочил на ближайшую автостанцию.
Род тактично воздержался от упоминания о том, как именно Векс «заскочил».
— Я... б-б-бодвел дебя в... друдную... минуду.
Род поморщился от обложившего синтезированные слова налета самопрезрения и перебил:
— Ты сделал все, что мог; и поскольку ты уже пять или шесть раз спасал мне жизнь, я не собираюсь жаловаться из-за тех немногих случаев, когда у тебя случались осечки. — Он потрепал Векса между ушей.
Робот на миг повесил голову, а затем на ноги, скользя копытами по камню. Он раздул ноздри, и Род убедился, что радар у него тоже работает...
— Ми нагодимся в больжом зале, — пробормотал робот; по крайней мере, когда с ним бывали припадки, он говорил быстро. — Он камедный, увешан каштановыми бархатными занавесками; во впадине в центре зала горит огонь. Он окружен металлом, решетчатой конструкцией в виде тетраэдра. Металл — сплав железа, содержащий примеси никеля и вольфрама в следующих процентах...
— Неважно, — поспешно вмешался Род. — Общую мысль я уловил. — Он вдруг нахмурился и отвернулся, отягощенный думой. — У меня также возникла мысль, что моя жена, возможно, не погибла; будь иначе, тут было бы ее тело. Значит, ее похитили?
— К сожалению...
— «...имеющихся данных недостаточно для...» — процитировал одновременно с ним Род. — Да, да. Ладно. Так как же мы найдем ее?
— К сожалению...
— Пропусти это. Найти ее придется мне. — Он стукнул себя кулаком по лбу. — Где она?
— В соседнем помещении, — прогромыхал глухой резонирующий голос. — Заверяю тебя, она невредима и вполне здорова. Агата тоже там.
У огня стоял высокий старик с ниспадающими на плечи длинными седыми волосами и опускающейся на грудь длинной седой бородой, облаченный в длинную синюю монашескую рясу с откинутым капюшоном. Ряса его искрилась серебряными знаками зодиака. Он стоял, сложив руки на груди и засунув кисти в широкие, просторные рукава. Его глаза окружала сетка тонких морщин под седыми кустами бровей; но взгляд был ясным, теплым и мягким. Он стоял около огня, вытянувшись во весь рост и расправив плечи, глядя в глубину глаз Рода так, словно что-то там искал.
— Кто бы вы ни были, — медленно проговорил Род, — я благодарю вас за извлечение меня из передряги и, между прочим, за спасение жизни. И я также явно в долгу перед вами за спасение моей жены, и за это я благодарю вас еще больше.
Старик тонко улыбнулся.
— Вы ничего мне не должны, мастер Гэллоуглас. Никто мне ничем не обязан.
— И, — медленно произнес Род, — вы никому ничего не должны и не обязаны. Хм?
Кудесник чуть заметно кивнул, Род пожевал щеку изнутри и изрек:
— Вы — Гален. А это — Темная Башня.
Старик снова кивнул.
Род ответил тем же, снова жуя щеку.
— Как же вышло, что вы спасли меня? Я думал, вы не обращаете внимания на внешний мир.
Гален пожал плечами.
— У меня выдалась свободная минута.
— И потому, — здраво рассудил Род, — вы спасли двух ведьм, моего коня и мою скромную особу просто, чтоб убить время.
— Ты быстро усваиваешь, — одобрил Гален, пряча улыбку в глубине бороды. — В данную минуту у меня нет никаких срочных исследований.
— Род, — прошептал голос Векса, — анализ голосовых матриц указывает, что он говорит не всю правду.
— Нужен ли мне для этого компьютер? — сухо пробормотал Род.
Гален, слегка нахмурившись, чуть склонил голову.
— Ты что-то сказал?
— О, э... просто праздное замечание о физических аспектах мысли.
— В самом деле, — поднял голову старый кудесник. — Ты, значит, увлекаешься подобными вопросами?
Род начал было отвечать, а затем вспомнил, что говорит с кудесником, который прожил сорок лет взаперти и все это время становился все сильнее и крепче — и отнюдь не потому, что подвергался брожению. — Ну, боюсь, что ничего такого жутко глубокого я не думал только о практической стороне вопроса.
— Всякое знание ценно, — поощрил его, сверкая глазами, кудесник. — Какую же малость знаний приобрел ты?
— Ну... я недавно приобрел кое-какой опыт из первых рук о важности лобных долей мозга. — Род постучал себя по лбу. — Передней части мозга. Мне недавно продемонстрировали, что она действует, как своего рода тоннель.
— Тоннель? — свел брови Гален. — Как так?
Род вспомнил, что оригинальный Гален написал на заре Земного Ренессанса первый точный учебник анатомии. Должно быть, случайное совпадение — не так ли?
— Кажется, между понятием и словом существует своего рода стена. Присутствие понятия может вызвать группу звуков — но это подобно чьему-то постукиванию по одной стороне стены, когда кто-то, находящийся с другой стороны, принимает постукивание за сигнал, ну, скажем... сыграть на трубе.
Гален кивнул.
— Мысль так не выразить.
— Да, это всего лишь дает знать, что она там есть. Так что эта передняя часть мозга, — Род снова постучал себя по лбу, — своего рода проделывает отверстие в этой стене и позволяет мысли возникнуть в виде слов.
Гален медленно кивнул.
— Увлекательное предположение. И все же, как можно удостовериться в его точности?
Род пожал плечами.
— Полагаю, побывав в мозгу у кого-то, лишенного лобных долей.
Гален потерял свою улыбку, а его взгляд затуманился.
— И впрямь, возможно, если бы мы смогли найти такую личность.
Род не смог удержаться от резкого лающего смеха.
— Они у нас есть, мастер кудесник, — больше, чем достаточно. Намного больше! Крестьяне называют их эверолюдьми, и они совершают набеги на наши берега. — Он вспомнил про тревогу, и его начало грызть чувство вины. — Если подумать, они и сейчас совершают набег.
— Правда? — Старый кудесник, казалось, действительно разволновался. — Ах вот как! Когда я закончу свои текущие опыты, мне надо будет проникнуть в их мысли!
— Не гони лошадей, — посоветовал Род. — Но, пожалуйста, гони меня! Я должен помочь в борьбе с вашей подопытной группой — и я в некотором роде хотел бы забрать с собой и жену.
— Как тебе, воистину, и следует, — улыбнулся Гален. — На самом деле, здесь есть еще одна особа, которую ты должен проводить из этой Темной Башни.
— Агата? Да, я хочу забрать и ее — но не по тем же причинам. Ты случайно не знаешь, где они?
— Идем, — повернулся Гален, — твоя жена по соседству.
Род на миг уставился ему вслед, удивленный резкостью старика; а затем пожал плечами и последовал за ним, а Векс последовал за Родом.
Кудесник, казалось, почти проплыл к концу просторного помещения. Они прошли через каштановые занавеси в намного меньшее помещение — с потолком всего в пятнадцать футов высотой. Стены украшали бархатные занавеси, на этот раз кобальтово-синие, и один огромный гобелен. Под мог похвастаться восточным ковром. По углам располагались большие резные кресла. Между креслами стояли римские ложа, застеленные бургундским ворсом. В центре помещения перед приличных размеров очагом стоял круглый черный стол. На столе лежали шесть огромных раскрытых томов в переплетах из телячьей кожи.
Род, однако, не заметил всего этого великолепия; по крайней мере, великолепия меблировки. Другое дело, великолепие его жены.
Однако ее пламенно-рыжие волосы неплохо сочетались с кобальтово-синими занавесями. Она стояла у стола, склонившись над одной из книг.
Когда они вошли, она подняла голову. Ее лицо вспыхнуло, как заря.
— Милорд! — воскликнула она и очутилась у него в объятиях, чуть не сбив его с ног, извивающаяся и очень даже живая, приникшая своими губами к его.
Вечность спустя — может быть, полминуты? в любом случае, чересчур уж рано — резкий голос проскрежетал:
— Пощади меня, дитя! Пожалей бедную старую ведьму, никогда не бывавшую и на десятую долю столь счастливой, как ты!
Гвен высвободилась и стремительно повернулась.
— Прости, Агата, — взмолилась она, прижимаясь спиной к мужу и сцепляя его руки у себя вокруг талии. — Я не подумала...
— Да, ты не подумала, — подтвердила старая ведьма с гримасой, носившей некоторое слабое сходство с улыбкой. — Но таков уж обычай юных, и это надо прощать.
— Старая карга! — нахмурился на нее Гален с достоинством своего полного роста. — Неужели ты откажешь этой паре в ее законном праве на радость только потому, что ты той радости никогда не знала? Ужель молоко любви настолько свернулось в твоей груди, что ты более не можешь вынести...
— Законном праве! — сплюнула, вспыхнув яростью, ведьма. — И ты смеешь говорить о «законном праве», ты, отказавший мне в нем...
— Я уже слышал твои кошачьи вопли. — Лицо Галена превратилось в камень. — Не скреби мне опять по ушам своей песней; ибо я скажу тебе теперь так же, как говорил давным-давно, что я попросту ничего тебе не должен. Человек не собственность, его нельзя дать или взять, словно истертую неполноценную монету. Я принадлежу только самому себе; я никогда не был предназначен для какой-либо женщины, и меньше всего тебе!
— И все же, на самом деле, был! — взвыла Агата. — Ты был предопределен мне еще до твоего или моего рождения и, да, еще до того, как образовался мир в замысле самого Господа Бога. Ты был предназначен мне столь же верно, как ночи был дан день; ибо ты, так же как и я, колдовской крови и одного со мной возраста! Твои несчастья и радости — мои...
— За исключением одной! — проскрежетал кудесник.
— Без всяких исключений! Все твои страсти, желания и грехи до одного одинаковы с моими, хоть и сокрыты в глубине твоего сердца!
Гален резко вскинул голову и отступил.
Глаза Агаты вспыхнули радостью. Она двинулась вперед, наращивая новоприобретенное преимущество.
— Да, твое истинное «я», Гален, то, что ты надежно запрятал в самой глубине своего сердца, подобно моему! Все те страсти и слабости тела, которые я когда-либо проявляла на людях, ты переживал наедине с собой, не слабее, чем я! Так ты на шестьдесят лет спрятал свой тайный позор! У тебя не хватает честности признать свои потаенные, сокрытые грехи-желания! Ты слишком большой трус...
— Трус? — Гален, казалось, почти успокоился, расслабился. — Нет, эту песню я уже слышал. Ты стареешь, Агата. В более молодые годы ты не скатилась бы к старому спору.
— Не скачусь и теперь, — пообещала ведьма, — ибо теперь я называю тебя трусом, как испытывающего новый и самый недостойный мужчин страх! Ты, кричащий о невнимании ко всему миру за стенами твоей Темной Башни, ты, презирающий всех людей, страшишься их мнения! Ты хотел бы, чтобы они считали тебя святым!
Лицо Галена сжалось, а глаза расширились, запылав гневом.
— Святой! — рассмеялась Агата, ткнув в него пальцем. — Святой с горячей и волнующейся кровью! Святой, у которого столько же человеческих недостатков, сколь и у меня, и на ком лежит великая вина. Большая! Да, большая, так как в своем ложном самомнении ты лишил меня моего собственного истинного места подле тебя! Ибо ты мой по праву, старый Гален; тебе было предопределено Богом стать моим мужем задолго до того, как твоя мать поймала взгляд твоего отца! По всем правилам ты должен был стать моим; но ты сторонился меня из трусости и самомнения!
Гален с миг наблюдал за ней затененными глазами; затем расправил плечи и набрал в грудь воздуха.
— Я получаю лишь то проклятье, какое заслужил.
Агата на миг уставилась на него, раздвинув губы.
— Ты признаешься в этом!
А затем, миг спустя, припечатала его кислой улыбкой.
— Нет. Он всего лишь хочет сказать, что шесть раз спасал мне жизнь и потому он сам виноват, что я живу и кляну его.
Она гордо подняла голову, пылая взором.
— И в том видна его слабость; он не может не спасать нас, ведьм. Такова его природа, того, кто утверждает, будто его нисколько не волнует судьба любой живой ведьмы или пахаря. И все же он наш опекун и спаситель, для всех нас, ведьм; ведь если погибнет одна из нас, когда он мог предотвратить это, то его протестующая совесть продолбит слабую волю, что стремится заставить ее замолчать, и будет преследовать его ночью страшными снами. О, он способен стоять в стороне и смотреть, как умирает крестьянин или знатный, так как те с удовольствием сожгли бы его; но вот ведьма, которая его не сжигала, а делала бы ему только добро — если б у него хватило смелости или мужества попросить того — таких он не может не рассматривать как часть себе подобных и, следовательно, должен спасать нас, как спасал более сотни раз.
И в темноте горел огонь.
Бивачный костер, только горел он в маленькой железной клетке со сходящимися кверху черными прутьями.
Глаза Рода вцепились в эту клетку ради простого успокоения в четкой геометрии от внезапно обезумевшего мира. Она представляла собой тетраэдр, в котором горел огонь.
Но что, черт возьми, здесь делал этот четырехгранник?
И если уж на то пошло, где это «здесь»?
Перефразируй вопрос; потому что огонь и клетка явно находились, где им полагалось. Поэтому...
Что делал здесь Род?
Вернемся к вопросу номер два: где это «здесь»?
Род начал замечать детали. Пол был каменный, из квадратных черных базальтовых плит, а огонь горел в небольшой круглой впадине, окруженной базальтом. Стены находились далеко, их с трудом удавалось разглядеть в тусклом свете огня, они казались увешанными бархатом какого-то очень темного цвета, но не черного. Род прищурился — похоже, густо-каштанового.
Черт с ними, с занавесками. Гвен.
Рода охватил внезапный парализующий ужас. Он едва мог повернуть голову, боялся посмотреть из страха, что ее может там не быть. Он постепенно заставил свой взгляд пройтись по затемненному помещению, постепенно...
Футах в десяти от него лежала большая черная фигура: Векс.
Род встал на колени и пощупал, не сломаны ли какие кости, подходя к этому делу без спешки. Убедившись, что его не придется собирать по крупицам, он осторожно поднялся на ноги и подошел к коню.
Векс лежал совершенно неподвижно, что было на него непохоже, но находился в полном отключении, со всеми сочленениями на тормозе, что было на него похоже, когда его охватывал припадок. Род решил его не винить; столкнувшись с таким путешествием, он и сам мог бы хватануть нечто крепкое — или по крайней мере слегка крепленое; например, «бурбон»...
Он пошарил под лукой седла и нашел кнопку обратного включения.
Черный конь расслабился, затем медленно пошевелился и поднял большую голову. Открылись, глаза — большие, карие и затуманенные. Род не в первый разгадал, а были ли они на самом деле, как подсказывали очки, пластиковыми.
Векс медленно повернул голову, выглядя настолько озадаченным, насколько позволяла металлическая морда, скрытая под конской шкурой, а затем медленно повернулся обратно к Роду.
— Ву-меня... бил... брибадок, РРРРРодд?
— Припадок? Конечно, нет! Ты просто решил, что нуждаешься в смазке, и поэтому заскочил на ближайшую автостанцию.
Род тактично воздержался от упоминания о том, как именно Векс «заскочил».
— Я... б-б-бодвел дебя в... друдную... минуду.
Род поморщился от обложившего синтезированные слова налета самопрезрения и перебил:
— Ты сделал все, что мог; и поскольку ты уже пять или шесть раз спасал мне жизнь, я не собираюсь жаловаться из-за тех немногих случаев, когда у тебя случались осечки. — Он потрепал Векса между ушей.
Робот на миг повесил голову, а затем на ноги, скользя копытами по камню. Он раздул ноздри, и Род убедился, что радар у него тоже работает...
— Ми нагодимся в больжом зале, — пробормотал робот; по крайней мере, когда с ним бывали припадки, он говорил быстро. — Он камедный, увешан каштановыми бархатными занавесками; во впадине в центре зала горит огонь. Он окружен металлом, решетчатой конструкцией в виде тетраэдра. Металл — сплав железа, содержащий примеси никеля и вольфрама в следующих процентах...
— Неважно, — поспешно вмешался Род. — Общую мысль я уловил. — Он вдруг нахмурился и отвернулся, отягощенный думой. — У меня также возникла мысль, что моя жена, возможно, не погибла; будь иначе, тут было бы ее тело. Значит, ее похитили?
— К сожалению...
— «...имеющихся данных недостаточно для...» — процитировал одновременно с ним Род. — Да, да. Ладно. Так как же мы найдем ее?
— К сожалению...
— Пропусти это. Найти ее придется мне. — Он стукнул себя кулаком по лбу. — Где она?
— В соседнем помещении, — прогромыхал глухой резонирующий голос. — Заверяю тебя, она невредима и вполне здорова. Агата тоже там.
У огня стоял высокий старик с ниспадающими на плечи длинными седыми волосами и опускающейся на грудь длинной седой бородой, облаченный в длинную синюю монашескую рясу с откинутым капюшоном. Ряса его искрилась серебряными знаками зодиака. Он стоял, сложив руки на груди и засунув кисти в широкие, просторные рукава. Его глаза окружала сетка тонких морщин под седыми кустами бровей; но взгляд был ясным, теплым и мягким. Он стоял около огня, вытянувшись во весь рост и расправив плечи, глядя в глубину глаз Рода так, словно что-то там искал.
— Кто бы вы ни были, — медленно проговорил Род, — я благодарю вас за извлечение меня из передряги и, между прочим, за спасение жизни. И я также явно в долгу перед вами за спасение моей жены, и за это я благодарю вас еще больше.
Старик тонко улыбнулся.
— Вы ничего мне не должны, мастер Гэллоуглас. Никто мне ничем не обязан.
— И, — медленно произнес Род, — вы никому ничего не должны и не обязаны. Хм?
Кудесник чуть заметно кивнул, Род пожевал щеку изнутри и изрек:
— Вы — Гален. А это — Темная Башня.
Старик снова кивнул.
Род ответил тем же, снова жуя щеку.
— Как же вышло, что вы спасли меня? Я думал, вы не обращаете внимания на внешний мир.
Гален пожал плечами.
— У меня выдалась свободная минута.
— И потому, — здраво рассудил Род, — вы спасли двух ведьм, моего коня и мою скромную особу просто, чтоб убить время.
— Ты быстро усваиваешь, — одобрил Гален, пряча улыбку в глубине бороды. — В данную минуту у меня нет никаких срочных исследований.
— Род, — прошептал голос Векса, — анализ голосовых матриц указывает, что он говорит не всю правду.
— Нужен ли мне для этого компьютер? — сухо пробормотал Род.
Гален, слегка нахмурившись, чуть склонил голову.
— Ты что-то сказал?
— О, э... просто праздное замечание о физических аспектах мысли.
— В самом деле, — поднял голову старый кудесник. — Ты, значит, увлекаешься подобными вопросами?
Род начал было отвечать, а затем вспомнил, что говорит с кудесником, который прожил сорок лет взаперти и все это время становился все сильнее и крепче — и отнюдь не потому, что подвергался брожению. — Ну, боюсь, что ничего такого жутко глубокого я не думал только о практической стороне вопроса.
— Всякое знание ценно, — поощрил его, сверкая глазами, кудесник. — Какую же малость знаний приобрел ты?
— Ну... я недавно приобрел кое-какой опыт из первых рук о важности лобных долей мозга. — Род постучал себя по лбу. — Передней части мозга. Мне недавно продемонстрировали, что она действует, как своего рода тоннель.
— Тоннель? — свел брови Гален. — Как так?
Род вспомнил, что оригинальный Гален написал на заре Земного Ренессанса первый точный учебник анатомии. Должно быть, случайное совпадение — не так ли?
— Кажется, между понятием и словом существует своего рода стена. Присутствие понятия может вызвать группу звуков — но это подобно чьему-то постукиванию по одной стороне стены, когда кто-то, находящийся с другой стороны, принимает постукивание за сигнал, ну, скажем... сыграть на трубе.
Гален кивнул.
— Мысль так не выразить.
— Да, это всего лишь дает знать, что она там есть. Так что эта передняя часть мозга, — Род снова постучал себя по лбу, — своего рода проделывает отверстие в этой стене и позволяет мысли возникнуть в виде слов.
Гален медленно кивнул.
— Увлекательное предположение. И все же, как можно удостовериться в его точности?
Род пожал плечами.
— Полагаю, побывав в мозгу у кого-то, лишенного лобных долей.
Гален потерял свою улыбку, а его взгляд затуманился.
— И впрямь, возможно, если бы мы смогли найти такую личность.
Род не смог удержаться от резкого лающего смеха.
— Они у нас есть, мастер кудесник, — больше, чем достаточно. Намного больше! Крестьяне называют их эверолюдьми, и они совершают набеги на наши берега. — Он вспомнил про тревогу, и его начало грызть чувство вины. — Если подумать, они и сейчас совершают набег.
— Правда? — Старый кудесник, казалось, действительно разволновался. — Ах вот как! Когда я закончу свои текущие опыты, мне надо будет проникнуть в их мысли!
— Не гони лошадей, — посоветовал Род. — Но, пожалуйста, гони меня! Я должен помочь в борьбе с вашей подопытной группой — и я в некотором роде хотел бы забрать с собой и жену.
— Как тебе, воистину, и следует, — улыбнулся Гален. — На самом деле, здесь есть еще одна особа, которую ты должен проводить из этой Темной Башни.
— Агата? Да, я хочу забрать и ее — но не по тем же причинам. Ты случайно не знаешь, где они?
— Идем, — повернулся Гален, — твоя жена по соседству.
Род на миг уставился ему вслед, удивленный резкостью старика; а затем пожал плечами и последовал за ним, а Векс последовал за Родом.
Кудесник, казалось, почти проплыл к концу просторного помещения. Они прошли через каштановые занавеси в намного меньшее помещение — с потолком всего в пятнадцать футов высотой. Стены украшали бархатные занавеси, на этот раз кобальтово-синие, и один огромный гобелен. Под мог похвастаться восточным ковром. По углам располагались большие резные кресла. Между креслами стояли римские ложа, застеленные бургундским ворсом. В центре помещения перед приличных размеров очагом стоял круглый черный стол. На столе лежали шесть огромных раскрытых томов в переплетах из телячьей кожи.
Род, однако, не заметил всего этого великолепия; по крайней мере, великолепия меблировки. Другое дело, великолепие его жены.
Однако ее пламенно-рыжие волосы неплохо сочетались с кобальтово-синими занавесями. Она стояла у стола, склонившись над одной из книг.
Когда они вошли, она подняла голову. Ее лицо вспыхнуло, как заря.
— Милорд! — воскликнула она и очутилась у него в объятиях, чуть не сбив его с ног, извивающаяся и очень даже живая, приникшая своими губами к его.
Вечность спустя — может быть, полминуты? в любом случае, чересчур уж рано — резкий голос проскрежетал:
— Пощади меня, дитя! Пожалей бедную старую ведьму, никогда не бывавшую и на десятую долю столь счастливой, как ты!
Гвен высвободилась и стремительно повернулась.
— Прости, Агата, — взмолилась она, прижимаясь спиной к мужу и сцепляя его руки у себя вокруг талии. — Я не подумала...
— Да, ты не подумала, — подтвердила старая ведьма с гримасой, носившей некоторое слабое сходство с улыбкой. — Но таков уж обычай юных, и это надо прощать.
— Старая карга! — нахмурился на нее Гален с достоинством своего полного роста. — Неужели ты откажешь этой паре в ее законном праве на радость только потому, что ты той радости никогда не знала? Ужель молоко любви настолько свернулось в твоей груди, что ты более не можешь вынести...
— Законном праве! — сплюнула, вспыхнув яростью, ведьма. — И ты смеешь говорить о «законном праве», ты, отказавший мне в нем...
— Я уже слышал твои кошачьи вопли. — Лицо Галена превратилось в камень. — Не скреби мне опять по ушам своей песней; ибо я скажу тебе теперь так же, как говорил давным-давно, что я попросту ничего тебе не должен. Человек не собственность, его нельзя дать или взять, словно истертую неполноценную монету. Я принадлежу только самому себе; я никогда не был предназначен для какой-либо женщины, и меньше всего тебе!
— И все же, на самом деле, был! — взвыла Агата. — Ты был предопределен мне еще до твоего или моего рождения и, да, еще до того, как образовался мир в замысле самого Господа Бога. Ты был предназначен мне столь же верно, как ночи был дан день; ибо ты, так же как и я, колдовской крови и одного со мной возраста! Твои несчастья и радости — мои...
— За исключением одной! — проскрежетал кудесник.
— Без всяких исключений! Все твои страсти, желания и грехи до одного одинаковы с моими, хоть и сокрыты в глубине твоего сердца!
Гален резко вскинул голову и отступил.
Глаза Агаты вспыхнули радостью. Она двинулась вперед, наращивая новоприобретенное преимущество.
— Да, твое истинное «я», Гален, то, что ты надежно запрятал в самой глубине своего сердца, подобно моему! Все те страсти и слабости тела, которые я когда-либо проявляла на людях, ты переживал наедине с собой, не слабее, чем я! Так ты на шестьдесят лет спрятал свой тайный позор! У тебя не хватает честности признать свои потаенные, сокрытые грехи-желания! Ты слишком большой трус...
— Трус? — Гален, казалось, почти успокоился, расслабился. — Нет, эту песню я уже слышал. Ты стареешь, Агата. В более молодые годы ты не скатилась бы к старому спору.
— Не скачусь и теперь, — пообещала ведьма, — ибо теперь я называю тебя трусом, как испытывающего новый и самый недостойный мужчин страх! Ты, кричащий о невнимании ко всему миру за стенами твоей Темной Башни, ты, презирающий всех людей, страшишься их мнения! Ты хотел бы, чтобы они считали тебя святым!
Лицо Галена сжалось, а глаза расширились, запылав гневом.
— Святой! — рассмеялась Агата, ткнув в него пальцем. — Святой с горячей и волнующейся кровью! Святой, у которого столько же человеческих недостатков, сколь и у меня, и на ком лежит великая вина. Большая! Да, большая, так как в своем ложном самомнении ты лишил меня моего собственного истинного места подле тебя! Ибо ты мой по праву, старый Гален; тебе было предопределено Богом стать моим мужем задолго до того, как твоя мать поймала взгляд твоего отца! По всем правилам ты должен был стать моим; но ты сторонился меня из трусости и самомнения!
Гален с миг наблюдал за ней затененными глазами; затем расправил плечи и набрал в грудь воздуха.
— Я получаю лишь то проклятье, какое заслужил.
Агата на миг уставилась на него, раздвинув губы.
— Ты признаешься в этом!
А затем, миг спустя, припечатала его кислой улыбкой.
— Нет. Он всего лишь хочет сказать, что шесть раз спасал мне жизнь и потому он сам виноват, что я живу и кляну его.
Она гордо подняла голову, пылая взором.
— И в том видна его слабость; он не может не спасать нас, ведьм. Такова его природа, того, кто утверждает, будто его нисколько не волнует судьба любой живой ведьмы или пахаря. И все же он наш опекун и спаситель, для всех нас, ведьм; ведь если погибнет одна из нас, когда он мог предотвратить это, то его протестующая совесть продолбит слабую волю, что стремится заставить ее замолчать, и будет преследовать его ночью страшными снами. О, он способен стоять в стороне и смотреть, как умирает крестьянин или знатный, так как те с удовольствием сожгли бы его; но вот ведьма, которая его не сжигала, а делала бы ему только добро — если б у него хватило смелости или мужества попросить того — таких он не может не рассматривать как часть себе подобных и, следовательно, должен спасать нас, как спасал более сотни раз.