Страница:
— Думаю, мы вправе беспокоиться, — добавил Квинтус с досадой. — Предложив разыскать эту сказочную страну, я не думал, что они сразу же пошлют кого-нибудь навстречу. Все это очень напоминает паука и мух.
— Это Огбоне слишком много знает о наших делах, — проговорил Лангуасс, кисло глядя в свою пустую чашку.
— Мы не можем судить, как много они знают, — сказал ему Квинтус. — Это естественно, что они интересуются нами, шлют лазутчиков, чтобы изучить факторию, но не думаю, что старый вампир отправился в путь, чтобы выманить нас отсюда. Я подозреваю, что он узнал о нашем намерении посетить его страну уже после прихода сюда и сразу же изменил свои планы. Если бы Огбоне хотело навредить нам, оно могло бы легко уничтожить нас здесь. Если бы элеми приказали, весь Бенин поднялся бы против нас. Раз Они-Осангин говорит, что приведет нас в Адамавару, думаю, что он так и сделает.
— Но они не сказали, что нас затем отпустят, — заметил пират. — Я бы лучше доверился моим ружьям и пороху.
— Ружья могут только частично защитить нас, — возразил Ноэл. — Я не знаю ценность лекарств этих людей, но нам потребуется любая помощь, чтобы выжить после ожидающей нас лихорадки. Кто знает, какая опасность может подстерегать нас в безжизненном лесу с серебряной смертью, о котором упоминал Нтикима. Поэтому знания Гендвы сейчас нам нужнее, чем ваши ружья.
— Это безумие — верить вампиру, — бросил Лангуасс хмуро.
— В этой стране вампирам верят больше, чем обычным людям, — напомнил Квинтус, — здесь их жестокость неизвестна. Глупо бороться с элеми, как мы боремся с правителями Галлии. Это другой мир, где черные терпят нас, а могли бы и восстать.
Установилось молчание, прерванное наконец Ноэлом:
— Как все изменилось бы в Европе, если бы вампиры там занимали такое же место, как здесь. Ведь, как утверждают, эта Адамавара — страна, откуда пришли наши вампиры. Почему же африканские элеми так отличаются от своих родственников-подонков?
— Вероятно, потому что люди их принимали по-разному, — сказал Квинтус. — Черные приветствовали и почитали, а арабы выживали, уничтожали, где могли. Возможно, у вампиров не было выбора — если они должны были пересечь великую пустыню, они могли это сделать, применив новые методы и навязав власть силы.
— Вероятнее всего, это разные вампиры, — высказал свою точку зрения Лангуасс. — Я никогда не слышал о черном вампире в Европе или на Востоке, кроме того, в древности не было больших судов, чтобы перевезти таких людей, как мы, на этот постылый берег.
— Я в этом не уверен, — возразил ему Квинтус. — Известно, что христиане и другие белые в древности достигали стран черных вампиров разными путями. Я читал о греческом капитане, обогнувшем Африку, финикийцах-моряках. Миссионеры-христиане ходили в эфиопские земли в третьем и четвертом веках — Эзана, король Аксума, был крещен Фрументием, и Святой Атанасий сделал его этнархом Эфиопии. Другие миссионеры ходили еще дальше на запад, юг. Можно представить, что из-за святости и учености африканские вампиры встречали их как равных.
Некоторые историки считают, что, возможно, определенные кандидаты в святые были превращены в вампиров и вернулись как миссионеры в Малую Азию, чтобы внушить черным гуннам мысль о завоеваниях. Другие утверждают, что выходцы из Сирии еще живы, скрываясь в основанных Аттилой империях; существует и гипотеза, что Аттила, став вампиром, из алчности уничтожил одаривших его бессмертием и скрыл их участие в своих делах.
— Это что же, доктрина Истинной веры? — спросил пират.
— Нет, — безразлично ответил монах. — Это мнение историка.
Ноэл часто слышал сцоры Лангуасса и Квинтуса об истории и теологии. Лангуасс, большой грешник, был всегда готов найти ересь в идеях блаженного Квинтуса.
— Если это правда, — сказал Ноэл Квинтусу, — как могут относиться вампиры Адамавары к своим заблудшим собратьям? Возможно, они хотят привести нас на свою родину, чтобы услышать о них. Думаю, мы должны быть осторожными и скрыть наше отношение к вампирам Галлии и Валахии.
— Боюсь, что слишком поздно, — задумчиво сказал Квинтус. — Я заметил, что элеми проводят много времени с Нтикимой, всегда стремившимся выяснить наши мысли и обычаи. Но не думаю, что элеми Адамавары будут более довольны своими родственниками-гуннами, чем покоренные народы.
— Как мало мы все-таки знаем, — философски заметил Лангуасс, — несмотря на долгие годы учения.
Эти слова раздосадовали Ноэла, но Квинтус только пожал плечами:
— Раз мы знаем так мало, то нам и следует ехать в чужие края. Мы стремимся не к золоту, а к пониманию, что, по-моему, стоит большого риска. У вас есть “Стингрей”, вы можете выйти в море, если передумаете; но если останетесь, то придется согласиться на Гендва в качестве проводника и следовать его советам.
— Я настроен на приключения, — настаивал Лангуасс. — Присутствие вампира и его слуги сделает меня более внимательным к каверзам разного рода. Если ты прав, и гуннов в Адамаваре нет, я тебя защищу в случае необходимости.
— Наше путешествие продлится много месяцев, — сказал монах, — мы можем подвергнуться разным испытаниям. Не сомневаюсь, ваши ружья потребуются нам, но полагаться только на их мощь мы не можем.
— Я внимательно наблюдал за этим черным вампиром, — опять вступил в разговор Ноэл, — и понял, что он далеко не дурак, интересуется всем, на фактории расспрашивал о нас ибо и эдау. Подошел ко мне, когда я работал с микроскопом, и смотрел так внимательно, что мне пришлось пригласить его заглянуть в прибор. Он ничего не сказал, и я не знаю, что подумал, но он все время изучает нас, мы должны это учесть. Если на вопросы этого вампира будем отвечать своими, как это делают туземцы, то сможем многое узнать в этом обмене, специалистами в котором стали за прошедшие десять лет. Так же, как меняем иглы и ножи на золото и слоновую кость, мы можем выменивать галльскую мудрость на африканскую. Независимо от веры в наши ружья будем вооружаться и знаниями.
Монах кивнул, соглашаясь с Ноэлом. Лангуасс пожал плечами. Они закончили есть, Квинтус отодвинул свой стул от стола. Когда все ушли, Ноэл стал ждать, пока Нтикима уберет со стола. Наблюдая за работающим мальчиком, он поглядывал в окно на наступающие сумерки.
— Ты не боишься, Нтикима, идти с нами в Адамавару? — спросил он в конце концов.
— О нет, — ответил мальчик. — Когда много лет назад я встретил в лесу Арони, он сказал, что однажды я буду обязан проделать это путешествие. Я не боюсь даже серебряной смерти.
— Ты вернешься с нами? Или останешься с мкумкве в надежде самому получить дыхание жизни? — Ноэл наблюдал, как мальчик смотрел на него — не смущаясь и без очевидного желания обмануть.
— Не знаю, — сказал Нтикима. — Сделаю, как мне скажут.
Уже после ухода юного уруба Ноэл сообразил, что Нтикима не сказал, от кого получит наставления.
Ноэл лег рано, чтобы встать до рассвета. Он понимал, что в путешествии начинать дневной переход нужно как можно раньше и делать остановку после полудня, чтобы сохранить силы. В самую жару лучше спрятаться, переждать. Он спал чутко, как всегда перед чем-то новым, и в своих снах видел чертей — не бесов собственной веры, но странных африканских духов, чьи имена и приметы узнал недавно. Эти ночные тени грозили ему обещанием, что нанесут еще больший вред, если он пойдет дальше.
Несмотря на это, ранним утром следующего дня Ноэл уже трудился, готовя ослов и поклажу для переправы на северный берег реки, откуда начиналось их путешествие. Он решил, что, как самый сильный, возьмет на себя роль вожака.
В караване было двадцать два осла с грузом, кроме трех, которые предназначались для того, чтобы везти уставших. В состав экспедиции вошли шестнадцать человек, из них шестеро белых. Лангуасс решил, что с ним пойдут Лейла, Селим и два матроса — лучшие стрелки, англичане Эйре и Кори: первый — щуплый, невысокого роста, второй — здоровяк, когда-то служивший в морской пехоте. Ноэл сомневался в правильности решения пирата взять женщину, но Лангуасс настаивал, присягая, что она справится с любой работой не хуже мужчины. Несомненно, цыганка сама предпочла идти с ними, чем остаться с матросами “Стингрея”, и Ноэл не стал противиться.
Семью черными из поселения руководил Нгадзе, живший здесь дольше других и выучивший, вдобавок к полудюжине местных наречий, английский язык; Мбурраи и Нтикима были в этой группе. Власть Нгадзе была чисто формальной, потому что Гендва сразу же стал верховодить горцами, превосходя даже белых. Черные подчинялись и Мсури, хотя Ноэл знал, что в любом споре Нгадзе будет колебаться и предпочтет выполнить приказы элеми.
Караван, возглавляемый Квинтусом и элеми, двинулся в путь через три часа после рассвета. За ними шел Ноэл, ведя осла с его и монаха пожитками, включая ящик с микроскопом. Лангуасс и его люди вели ослов с ружьями, порохом, замыкали шествие черные, ведя по два-три осла с припасами, товарами, чтобы в случае необходимости обменивать их на пищу в местных деревнях.
Так началось его путешествие в глубь континента.
Ноэл чувствовал, глядя на поселение, которое было много лет его домом, что уходит без сожаления, хотя он не знал, что ожидает его впереди. Сейчас он дрейфовал в море судьбы, был спокоен, терпелив, готов встретить все, что таит этот странный континент. Он ощущал, что это будет великое приключение в его жизни, которое позволит ему лучше разобраться в себе и раскрыться для окружающих.
5
6
— Это Огбоне слишком много знает о наших делах, — проговорил Лангуасс, кисло глядя в свою пустую чашку.
— Мы не можем судить, как много они знают, — сказал ему Квинтус. — Это естественно, что они интересуются нами, шлют лазутчиков, чтобы изучить факторию, но не думаю, что старый вампир отправился в путь, чтобы выманить нас отсюда. Я подозреваю, что он узнал о нашем намерении посетить его страну уже после прихода сюда и сразу же изменил свои планы. Если бы Огбоне хотело навредить нам, оно могло бы легко уничтожить нас здесь. Если бы элеми приказали, весь Бенин поднялся бы против нас. Раз Они-Осангин говорит, что приведет нас в Адамавару, думаю, что он так и сделает.
— Но они не сказали, что нас затем отпустят, — заметил пират. — Я бы лучше доверился моим ружьям и пороху.
— Ружья могут только частично защитить нас, — возразил Ноэл. — Я не знаю ценность лекарств этих людей, но нам потребуется любая помощь, чтобы выжить после ожидающей нас лихорадки. Кто знает, какая опасность может подстерегать нас в безжизненном лесу с серебряной смертью, о котором упоминал Нтикима. Поэтому знания Гендвы сейчас нам нужнее, чем ваши ружья.
— Это безумие — верить вампиру, — бросил Лангуасс хмуро.
— В этой стране вампирам верят больше, чем обычным людям, — напомнил Квинтус, — здесь их жестокость неизвестна. Глупо бороться с элеми, как мы боремся с правителями Галлии. Это другой мир, где черные терпят нас, а могли бы и восстать.
Установилось молчание, прерванное наконец Ноэлом:
— Как все изменилось бы в Европе, если бы вампиры там занимали такое же место, как здесь. Ведь, как утверждают, эта Адамавара — страна, откуда пришли наши вампиры. Почему же африканские элеми так отличаются от своих родственников-подонков?
— Вероятно, потому что люди их принимали по-разному, — сказал Квинтус. — Черные приветствовали и почитали, а арабы выживали, уничтожали, где могли. Возможно, у вампиров не было выбора — если они должны были пересечь великую пустыню, они могли это сделать, применив новые методы и навязав власть силы.
— Вероятнее всего, это разные вампиры, — высказал свою точку зрения Лангуасс. — Я никогда не слышал о черном вампире в Европе или на Востоке, кроме того, в древности не было больших судов, чтобы перевезти таких людей, как мы, на этот постылый берег.
— Я в этом не уверен, — возразил ему Квинтус. — Известно, что христиане и другие белые в древности достигали стран черных вампиров разными путями. Я читал о греческом капитане, обогнувшем Африку, финикийцах-моряках. Миссионеры-христиане ходили в эфиопские земли в третьем и четвертом веках — Эзана, король Аксума, был крещен Фрументием, и Святой Атанасий сделал его этнархом Эфиопии. Другие миссионеры ходили еще дальше на запад, юг. Можно представить, что из-за святости и учености африканские вампиры встречали их как равных.
Некоторые историки считают, что, возможно, определенные кандидаты в святые были превращены в вампиров и вернулись как миссионеры в Малую Азию, чтобы внушить черным гуннам мысль о завоеваниях. Другие утверждают, что выходцы из Сирии еще живы, скрываясь в основанных Аттилой империях; существует и гипотеза, что Аттила, став вампиром, из алчности уничтожил одаривших его бессмертием и скрыл их участие в своих делах.
— Это что же, доктрина Истинной веры? — спросил пират.
— Нет, — безразлично ответил монах. — Это мнение историка.
Ноэл часто слышал сцоры Лангуасса и Квинтуса об истории и теологии. Лангуасс, большой грешник, был всегда готов найти ересь в идеях блаженного Квинтуса.
— Если это правда, — сказал Ноэл Квинтусу, — как могут относиться вампиры Адамавары к своим заблудшим собратьям? Возможно, они хотят привести нас на свою родину, чтобы услышать о них. Думаю, мы должны быть осторожными и скрыть наше отношение к вампирам Галлии и Валахии.
— Боюсь, что слишком поздно, — задумчиво сказал Квинтус. — Я заметил, что элеми проводят много времени с Нтикимой, всегда стремившимся выяснить наши мысли и обычаи. Но не думаю, что элеми Адамавары будут более довольны своими родственниками-гуннами, чем покоренные народы.
— Как мало мы все-таки знаем, — философски заметил Лангуасс, — несмотря на долгие годы учения.
Эти слова раздосадовали Ноэла, но Квинтус только пожал плечами:
— Раз мы знаем так мало, то нам и следует ехать в чужие края. Мы стремимся не к золоту, а к пониманию, что, по-моему, стоит большого риска. У вас есть “Стингрей”, вы можете выйти в море, если передумаете; но если останетесь, то придется согласиться на Гендва в качестве проводника и следовать его советам.
— Я настроен на приключения, — настаивал Лангуасс. — Присутствие вампира и его слуги сделает меня более внимательным к каверзам разного рода. Если ты прав, и гуннов в Адамаваре нет, я тебя защищу в случае необходимости.
— Наше путешествие продлится много месяцев, — сказал монах, — мы можем подвергнуться разным испытаниям. Не сомневаюсь, ваши ружья потребуются нам, но полагаться только на их мощь мы не можем.
— Я внимательно наблюдал за этим черным вампиром, — опять вступил в разговор Ноэл, — и понял, что он далеко не дурак, интересуется всем, на фактории расспрашивал о нас ибо и эдау. Подошел ко мне, когда я работал с микроскопом, и смотрел так внимательно, что мне пришлось пригласить его заглянуть в прибор. Он ничего не сказал, и я не знаю, что подумал, но он все время изучает нас, мы должны это учесть. Если на вопросы этого вампира будем отвечать своими, как это делают туземцы, то сможем многое узнать в этом обмене, специалистами в котором стали за прошедшие десять лет. Так же, как меняем иглы и ножи на золото и слоновую кость, мы можем выменивать галльскую мудрость на африканскую. Независимо от веры в наши ружья будем вооружаться и знаниями.
Монах кивнул, соглашаясь с Ноэлом. Лангуасс пожал плечами. Они закончили есть, Квинтус отодвинул свой стул от стола. Когда все ушли, Ноэл стал ждать, пока Нтикима уберет со стола. Наблюдая за работающим мальчиком, он поглядывал в окно на наступающие сумерки.
— Ты не боишься, Нтикима, идти с нами в Адамавару? — спросил он в конце концов.
— О нет, — ответил мальчик. — Когда много лет назад я встретил в лесу Арони, он сказал, что однажды я буду обязан проделать это путешествие. Я не боюсь даже серебряной смерти.
— Ты вернешься с нами? Или останешься с мкумкве в надежде самому получить дыхание жизни? — Ноэл наблюдал, как мальчик смотрел на него — не смущаясь и без очевидного желания обмануть.
— Не знаю, — сказал Нтикима. — Сделаю, как мне скажут.
Уже после ухода юного уруба Ноэл сообразил, что Нтикима не сказал, от кого получит наставления.
Ноэл лег рано, чтобы встать до рассвета. Он понимал, что в путешествии начинать дневной переход нужно как можно раньше и делать остановку после полудня, чтобы сохранить силы. В самую жару лучше спрятаться, переждать. Он спал чутко, как всегда перед чем-то новым, и в своих снах видел чертей — не бесов собственной веры, но странных африканских духов, чьи имена и приметы узнал недавно. Эти ночные тени грозили ему обещанием, что нанесут еще больший вред, если он пойдет дальше.
Несмотря на это, ранним утром следующего дня Ноэл уже трудился, готовя ослов и поклажу для переправы на северный берег реки, откуда начиналось их путешествие. Он решил, что, как самый сильный, возьмет на себя роль вожака.
В караване было двадцать два осла с грузом, кроме трех, которые предназначались для того, чтобы везти уставших. В состав экспедиции вошли шестнадцать человек, из них шестеро белых. Лангуасс решил, что с ним пойдут Лейла, Селим и два матроса — лучшие стрелки, англичане Эйре и Кори: первый — щуплый, невысокого роста, второй — здоровяк, когда-то служивший в морской пехоте. Ноэл сомневался в правильности решения пирата взять женщину, но Лангуасс настаивал, присягая, что она справится с любой работой не хуже мужчины. Несомненно, цыганка сама предпочла идти с ними, чем остаться с матросами “Стингрея”, и Ноэл не стал противиться.
Семью черными из поселения руководил Нгадзе, живший здесь дольше других и выучивший, вдобавок к полудюжине местных наречий, английский язык; Мбурраи и Нтикима были в этой группе. Власть Нгадзе была чисто формальной, потому что Гендва сразу же стал верховодить горцами, превосходя даже белых. Черные подчинялись и Мсури, хотя Ноэл знал, что в любом споре Нгадзе будет колебаться и предпочтет выполнить приказы элеми.
Караван, возглавляемый Квинтусом и элеми, двинулся в путь через три часа после рассвета. За ними шел Ноэл, ведя осла с его и монаха пожитками, включая ящик с микроскопом. Лангуасс и его люди вели ослов с ружьями, порохом, замыкали шествие черные, ведя по два-три осла с припасами, товарами, чтобы в случае необходимости обменивать их на пищу в местных деревнях.
Так началось его путешествие в глубь континента.
Ноэл чувствовал, глядя на поселение, которое было много лет его домом, что уходит без сожаления, хотя он не знал, что ожидает его впереди. Сейчас он дрейфовал в море судьбы, был спокоен, терпелив, готов встретить все, что таит этот странный континент. Он ощущал, что это будет великое приключение в его жизни, которое позволит ему лучше разобраться в себе и раскрыться для окружающих.
5
Продвижение экспедиции поначалу казалось Нтикиме мучительно медленным. Тяжело груженным ослам было трудно идти по лесу, частые остановки выматывали. Ноэл Кордери и белый бабалаво знали, что их ждет, и были терпеливы, зато Лангуасс с матросами дали волю проклятиям, жалобам, и мальчик старался быть подальше от них, когда мог.
Они ушли от реки, на которой стоял Буруту, направляясь на северо-восток, к основному руслу Кварры, пересекая тихие неглубокие речушки, ручьи, опасные из-за крокодилов, которых приходилось отгонять пиками и ружьями. Почва была болотистой, кишела насекомыми. Особенно много было черных пиявок, и, хотя одежда служила определенной защитой, матросы избегали их. Нтикима знал, как легко и быстро удалять этих тварей с ног, но их жгучие укусы раздражали.
Дальше от дельты на некоторое время идти стало легче, но скоро тропа исчезла в жесткой траве, образующей густой ковер среди пальм. Приходилось постоянно петлять. Все чаще попадались унылые, безмолвные болота, участки медленно сохнущей грязи. Нередко приходилось идти под безжалостно палящим солнцем.
Кроме крокодилов, другие животные джунглей не представляли опасности, хотя белые обходили питонов, лениво лежащих на ветвях, научились не замечать обезьян, тараторивших о своем на вершинах деревьев. Насекомые были надоедливее. Привычный Нтикима игнорировал их, но Квинтус уверял, что по-своему они опаснее крокодилов. Бабалаво раздал белым тонкие, защищающие лица от насекомых сетки, и настаивал, чтобы все спали, прикрываясь ими. Гендва сказал, что бояться нечего и его снадобья защитят всех, но белые предпочитали собственные меры предосторожности. Нтикима уважал врачебные способности белого бабалаво, поэтому слушал и того и другого. Квинтус рекомендовал пить только кипяченую воду, так как кипячение изгоняет из нее болезнетворных духов. Мальчик с любопытством ждал случая проверить умение Квинтуса и Мсури.
Лангуасс сначала протестовал против сетки, но со временем смирился. Даже Селим боялся укусов насекомых больше всего другого, ведь от них он ни мог защититься своим мечом. Он постоянно ходил в сетке, которая обладала, по мнению путешественников, тем преимуществом, что скрывала его уродливое лицо.
Нтикима не мог сказать почему, но белые люди пока не страдали серьезной лихорадкой. У них были проблемы с болью в животе, недержанием, несмотря на изгнание злых духов кипячением воды и тщательным приготовлением пищи. Несколько ослов заболели, но свои грузы все же тащили, сдох только один. Другой потерей было исчезновение двух ибо, для которых соблазн возвращения в родные деревни пересилил перспективу путешествия в незнакомые края.
С началом сухого сезона уровень воды большой реки постоянно падал, и полосы грязи и песка на обеих сторонах Кварры стали более проходимыми. На берегах было много деревень, жители которых возделывали поля, покрытые илом, пищи было в изобилии, особенно рыбы, вылавливаемой многочисленными рыбаками. В большинстве деревень с удовольствием приветствовали Они-Осангина, и, хотя ему приходилось часто присутствовать на тайных церемониях, для экспедиции было великим благом, что местные священники и колдуны единогласно объявляли его своим другом. Многие были щедры к Мсури, который однажды мог возвратиться сюда в качестве элеми.
По мере удаления от дельты растительность на берегах стала реже, а берега — выше и круче. Прохладный бриз струился вдоль реки, облегчая маршрут, сдувая мириады насекомых с болот. Постоянными спутниками экспедиции были речные птицы — журавли, белые цапли, грифы, питавшиеся остатками добычи крокодилов. Караван покрывал большое расстояние с рассвета до полудня; после обеда наступал отдых, в приятном ничегонеделании, с дружественными соседями и обильной пищей.
Вечерами холодало, и белые ставили палатки на открытых местах, предпочитая их даже близким деревням с хижинами, плетенными из прутьев. Ночами Нтикима ходил с Гендва и Мсури на собрания Огбоне, где всегда знали об их приходе. Иногда в деревни отправлялись и другие черные — кроме Нгадзе, который всегда оставался с белыми, но тайные собрания посещал только Нтикима и часто возвращался разочарованным, потому что магии на них почти не было.
Белые с осторожностью принимали гостеприимство туземцев, получая съестные припасы, и всегда выставляли посты. Нтикима считал это мудрым — груз каждого осла мог считаться богатством для любого вождя. Он сомневался, что ружья помогли бы, если белые не находились бы под защитой Огбоне; никто бы не задумался, убить или нет, чтобы завладеть добром, и многие рискнули бы пойти против ружей. Деревни сами устанавливали свои законы, больше уважая самого Гендва, чем далекую власть, такую как власть оба в Бенине.
Дни проходили спокойно, и белые стали больше верить в свою безопасность. Ноэл перестал носить мушкет, проявлял больше интереса к посещаемым местам, к действиям элеми. Квинтус незаметно присматривался к Гендва. Когда элеми пил кровь, обычно Мсури, но иногда Нтикимы и других, Квинтус тайком наблюдал за ним. Когда Гендва, Мсури, Нтикима приносили растения из леса, чтобы делать снадобья, Квинтус спрашивал Нтикиму, что и как делается. Когда Гендва пил кровь, колдовал или просто сидел у себя, Квинтус обычно наблюдал, слушал. Гендва не возражал против этого и не запрещал Нтикиме отвечать на вопросы, хотя его ответы были всегда уклончивы.
Когда элеми пил кровь Нтикимы, то открывал вену бронзовым ножом и терпеливо сосал надрез перед тем, как смазать пастой, взятой из мешочка. Нтикима давал свою кровь только по просьбе Гендва, и это скоро стало для него обычным делом. Порезы, сделанные элеми, никогда не гноились, он часто подобным образом лечил раны туземцев.
Гендва никогда не просил кровь у белых и все их царапины, укусы лечил Квинтус. Нтикима заметил, что белые интересовались результатами лечения вампира, а Гендва следил за врачеванием Квинтуса. Нтикима хотел знать больше о методах белых, чтобы быть полезным элеми, поэтому обо всем спрашивал Квинтуса, стремясь запомнить ответы.
Лангуасс и его мушкетеры не могли охотиться в лесу — берегли порох. Ибо, хотя и жили в джунглях, не были искусны в обращении с луком и стрелами. Мясо путешественники брали из своих тающих запасов или покупали у туземцев, державших птицу. Рыбы было больше, но основной пищей было пшено, каша и оладьи из него, суп из земляного гороха. Ибо находили съедобные плоды — бананы, яме и земляные орехи. Их было немного, но достаточно для питания, если рядом не было деревни. Нгадзе невесело предсказал, что с пищей будет похуже в горах.
Лес стал реже, и вскоре северо-восточный ветер начал приносить тонкую голубую пыль: это было первым знакомством путешественников с харматтаном, дующим в сухой сезон. Особенно тяжело приходилось днем, потому что путешественники часто вынуждены были идти против пыльного ветра, забивающего глаза и мешающего дышать. Нтикиме, как и белым, это не нравилось, но Гендва предупредил, что чем севернее и выше они поднимутся, тем суше и грязней станет харматтан.
Вдоль берегов тянулись округлые холмы с коричневой травой на вершинах, в зеленых долинах густо росли пальмы. Утром можно было различить пики гор на северо-западе, но к полудню пелена харматтана закрывала их. Ночью с вершин холмов путешественники видели десятки разбросанных по округе костров, а однажды они заметили на западе зарево большого лесного пожара — первого из многих, что испепелят громадные площади в следующие месяцы. Они часто пересекали районы с почерневшими от прежних пожаров деревьями.
Наконец они вышли из леса в долину — территорию нупаев, занимающихся, как и мкумкве, скотоводством. Мужчины-нупаи одевались не столь экстравагантно, как воины мкумкве, сопровождавшие Они-Олоруна, и украшали себя узорами, а не цветными шрамами. Ноэл Кордери рассматривал землю нупаев как менее враждебное место, чем лес, но Нтикима родился и вырос в лесу, открытые степи пастухов были чужды ему. Однако он старался не показывать этого, потому что принадлежал Огбоне, для которого никакая земля на континенте не является чужой.
Двое из фактории страдали болезнью, которую Квинтус называл “йоз”, — обычной здесь, особенно среди людей; Гендва дал им лекарство. Нтикима знал, что большинство больных обычно выздоравливает без лечения, даже маленькие дети редко умирали от неё, но знал также, что иногда случается воспаление, которое может обезобразить человека. Поэтому не удивился, что для двоих страданий показалось достаточно и они сбежали. Из туземцев Буруту остались только Нгадзе, Мбурраи и Нтикима. Ноэл Кордери был огорчен потерей, но не испуган. На открытой местности было проще управляться с ослами.
Мбурраи тоже прихворнул, его правая рука болела из-за червя, который, по словам самого Мбурраи, уже несколько лет рос в ней. Вначале Квинтус этому не поверил, но в деревнях у реки Нтикима показал ему других людей страдающих этим заболеванием. Один из них воспользовался тем, что червь показался в ранке у запястья, и стал его дюйм за дюймом вытаскивать, наматывая на палку. Нтикима уверял Квинтуса, что таким образом мужчина удалит паразита, хотя это и очень мучительно. Мбурраи спросил, можно ли вытащить червя из его руки, но ни Квинтус, ни Гендва не знали, что предложить.
Особенно много проблем в путешествии создавали киго — впивающиеся насекомые, которых Гендва и Квинтус ловко выцарапывали острием иголки. Иной возможности испытать силу белого и черного колдунов пока не представлялось.
Сапоги белых защищали от киго, но они вытряхивали их каждое утро, чтобы уберечься от заползших скорпионов. Однажды низкорослый Эйре впал в жуткую панику, когда ему на спину свалился громадный фруктовый паук, но Нтикима заверил его, что такие создания безобидны. Нтикима не боялся пауков, позволял им передвигаться по себе, радуясь тому, что даже безносый турок рассматривал это как доказательство необыкновенной смелости и стойкости.
На равнине, где жили пастухи, Нтикима увидел много животных, удивительных и для него, и для белых. Их поразили жирафы, объедающие листву высоких деревьев.
Странно, но некоторых из этих созданий Ноэл уже знал, он сказал, что видел львов, леопардов, даже пойманного слона. Ноэл надеялся увидеть животных на их родине, но, к его разочарованию, большие кошки были очень осторожны и не показывались, хотя путешественники часто слышали их голоса. Ноэл обрисовывал львов, но гиены и шакалы, бродившие вокруг деревень, были так же неизвестны ему, как и Нтикиме.
Некоторые вещи пугали Ноэла. Он расспрашивал Нтикиму о кочевниках-животноводах, их обычае доить животных, пускать им кровь. Пастухи надрезали шеи животных и смешивали кровь с молоком, предлагая путешественникам. Нтикима нашел эту смесь вполне терпимой, но видел, что белые отказываются пить ее, этот обычай смущает их. Мальчик решил, что белые ограничивают себя странным и строгим табу в использовании крови и что это как-то связано с их отношением к элеми. Но, когда Нтикима рассказал Гендва о своем открытии, Они-Осангин промолчал.
Путешествие по долине было таким легким, что на второй день они увидели место переправы через Кварру и Бенуаи, сходящиеся неподалеку в большую реку, которую нельзя было перейти вброд. Им пришлось убеждать рыбаков прибрежного поселения переправить их. Даже без помощи Гендва это было несложно, потому что местные жители привыкли к жизни на воде. Многие говорили на уруба, а некоторые утверждали, что бывали в Буруту. Вид белых их совсем не удивил, не напугал, в отличие от лесных жителей, предпочитавших держаться от них подальше. Вождь этой деревни был более радушен, чем любой царек лесных жителей.
Позади места слияния рек между Бенуаи и холмами тянулась узкая полоска земли, по которой они шли на восток, используя тропы, проложенные местными торговцами. Скота здесь было мало; по словам Гендва, из-за распространенной здесь падучей болезни. Несколькими милями выше скоту ничего не грозило. Местные жители боялись и ненавидели горцев, проходивших со скотом, потому что те часто грабили деревни, и даже Гендва опасался их. На пути участников экспедиции не раз встречались деревни, дотла разоренные мародерами.
Две группы торговцев хауса три дня шли за караваном, уверовав в силу ружей Лангуасса в качестве защиты против возможного нападения. Как и местные жители, эти хауса уже видели белых. Обычно хауса продолжали путь и после полудня, но сейчас они останавливались, когда белые укрывались от солнца. Вешали свои товары на сучья и усаживались рядом с Нгадзе и Мбурраи, обмениваясь рассказами, шутками. Нтикима держался на расстоянии, стараясь быть рядом с элеми. Гендва игнорировал попутчиков. Хауса пошли своей дорогой, когда Гендва увел ослов с реки на север, к холмам, по течению ручья.
Когда путешествие показалось всем утомительно бесконечным, Нтикима набрался духу спросить, сколько еще идти — о чем Кордери уже спрашивал. Но Гендва сказал мальчику, как и белому, что они только начали свой путь, плодородную землю Адамавары не так легко достичь с такими путешественниками.
Они ушли от реки, на которой стоял Буруту, направляясь на северо-восток, к основному руслу Кварры, пересекая тихие неглубокие речушки, ручьи, опасные из-за крокодилов, которых приходилось отгонять пиками и ружьями. Почва была болотистой, кишела насекомыми. Особенно много было черных пиявок, и, хотя одежда служила определенной защитой, матросы избегали их. Нтикима знал, как легко и быстро удалять этих тварей с ног, но их жгучие укусы раздражали.
Дальше от дельты на некоторое время идти стало легче, но скоро тропа исчезла в жесткой траве, образующей густой ковер среди пальм. Приходилось постоянно петлять. Все чаще попадались унылые, безмолвные болота, участки медленно сохнущей грязи. Нередко приходилось идти под безжалостно палящим солнцем.
Кроме крокодилов, другие животные джунглей не представляли опасности, хотя белые обходили питонов, лениво лежащих на ветвях, научились не замечать обезьян, тараторивших о своем на вершинах деревьев. Насекомые были надоедливее. Привычный Нтикима игнорировал их, но Квинтус уверял, что по-своему они опаснее крокодилов. Бабалаво раздал белым тонкие, защищающие лица от насекомых сетки, и настаивал, чтобы все спали, прикрываясь ими. Гендва сказал, что бояться нечего и его снадобья защитят всех, но белые предпочитали собственные меры предосторожности. Нтикима уважал врачебные способности белого бабалаво, поэтому слушал и того и другого. Квинтус рекомендовал пить только кипяченую воду, так как кипячение изгоняет из нее болезнетворных духов. Мальчик с любопытством ждал случая проверить умение Квинтуса и Мсури.
Лангуасс сначала протестовал против сетки, но со временем смирился. Даже Селим боялся укусов насекомых больше всего другого, ведь от них он ни мог защититься своим мечом. Он постоянно ходил в сетке, которая обладала, по мнению путешественников, тем преимуществом, что скрывала его уродливое лицо.
Нтикима не мог сказать почему, но белые люди пока не страдали серьезной лихорадкой. У них были проблемы с болью в животе, недержанием, несмотря на изгнание злых духов кипячением воды и тщательным приготовлением пищи. Несколько ослов заболели, но свои грузы все же тащили, сдох только один. Другой потерей было исчезновение двух ибо, для которых соблазн возвращения в родные деревни пересилил перспективу путешествия в незнакомые края.
С началом сухого сезона уровень воды большой реки постоянно падал, и полосы грязи и песка на обеих сторонах Кварры стали более проходимыми. На берегах было много деревень, жители которых возделывали поля, покрытые илом, пищи было в изобилии, особенно рыбы, вылавливаемой многочисленными рыбаками. В большинстве деревень с удовольствием приветствовали Они-Осангина, и, хотя ему приходилось часто присутствовать на тайных церемониях, для экспедиции было великим благом, что местные священники и колдуны единогласно объявляли его своим другом. Многие были щедры к Мсури, который однажды мог возвратиться сюда в качестве элеми.
По мере удаления от дельты растительность на берегах стала реже, а берега — выше и круче. Прохладный бриз струился вдоль реки, облегчая маршрут, сдувая мириады насекомых с болот. Постоянными спутниками экспедиции были речные птицы — журавли, белые цапли, грифы, питавшиеся остатками добычи крокодилов. Караван покрывал большое расстояние с рассвета до полудня; после обеда наступал отдых, в приятном ничегонеделании, с дружественными соседями и обильной пищей.
Вечерами холодало, и белые ставили палатки на открытых местах, предпочитая их даже близким деревням с хижинами, плетенными из прутьев. Ночами Нтикима ходил с Гендва и Мсури на собрания Огбоне, где всегда знали об их приходе. Иногда в деревни отправлялись и другие черные — кроме Нгадзе, который всегда оставался с белыми, но тайные собрания посещал только Нтикима и часто возвращался разочарованным, потому что магии на них почти не было.
Белые с осторожностью принимали гостеприимство туземцев, получая съестные припасы, и всегда выставляли посты. Нтикима считал это мудрым — груз каждого осла мог считаться богатством для любого вождя. Он сомневался, что ружья помогли бы, если белые не находились бы под защитой Огбоне; никто бы не задумался, убить или нет, чтобы завладеть добром, и многие рискнули бы пойти против ружей. Деревни сами устанавливали свои законы, больше уважая самого Гендва, чем далекую власть, такую как власть оба в Бенине.
Дни проходили спокойно, и белые стали больше верить в свою безопасность. Ноэл перестал носить мушкет, проявлял больше интереса к посещаемым местам, к действиям элеми. Квинтус незаметно присматривался к Гендва. Когда элеми пил кровь, обычно Мсури, но иногда Нтикимы и других, Квинтус тайком наблюдал за ним. Когда Гендва, Мсури, Нтикима приносили растения из леса, чтобы делать снадобья, Квинтус спрашивал Нтикиму, что и как делается. Когда Гендва пил кровь, колдовал или просто сидел у себя, Квинтус обычно наблюдал, слушал. Гендва не возражал против этого и не запрещал Нтикиме отвечать на вопросы, хотя его ответы были всегда уклончивы.
Когда элеми пил кровь Нтикимы, то открывал вену бронзовым ножом и терпеливо сосал надрез перед тем, как смазать пастой, взятой из мешочка. Нтикима давал свою кровь только по просьбе Гендва, и это скоро стало для него обычным делом. Порезы, сделанные элеми, никогда не гноились, он часто подобным образом лечил раны туземцев.
Гендва никогда не просил кровь у белых и все их царапины, укусы лечил Квинтус. Нтикима заметил, что белые интересовались результатами лечения вампира, а Гендва следил за врачеванием Квинтуса. Нтикима хотел знать больше о методах белых, чтобы быть полезным элеми, поэтому обо всем спрашивал Квинтуса, стремясь запомнить ответы.
Лангуасс и его мушкетеры не могли охотиться в лесу — берегли порох. Ибо, хотя и жили в джунглях, не были искусны в обращении с луком и стрелами. Мясо путешественники брали из своих тающих запасов или покупали у туземцев, державших птицу. Рыбы было больше, но основной пищей было пшено, каша и оладьи из него, суп из земляного гороха. Ибо находили съедобные плоды — бананы, яме и земляные орехи. Их было немного, но достаточно для питания, если рядом не было деревни. Нгадзе невесело предсказал, что с пищей будет похуже в горах.
Лес стал реже, и вскоре северо-восточный ветер начал приносить тонкую голубую пыль: это было первым знакомством путешественников с харматтаном, дующим в сухой сезон. Особенно тяжело приходилось днем, потому что путешественники часто вынуждены были идти против пыльного ветра, забивающего глаза и мешающего дышать. Нтикиме, как и белым, это не нравилось, но Гендва предупредил, что чем севернее и выше они поднимутся, тем суше и грязней станет харматтан.
Вдоль берегов тянулись округлые холмы с коричневой травой на вершинах, в зеленых долинах густо росли пальмы. Утром можно было различить пики гор на северо-западе, но к полудню пелена харматтана закрывала их. Ночью с вершин холмов путешественники видели десятки разбросанных по округе костров, а однажды они заметили на западе зарево большого лесного пожара — первого из многих, что испепелят громадные площади в следующие месяцы. Они часто пересекали районы с почерневшими от прежних пожаров деревьями.
Наконец они вышли из леса в долину — территорию нупаев, занимающихся, как и мкумкве, скотоводством. Мужчины-нупаи одевались не столь экстравагантно, как воины мкумкве, сопровождавшие Они-Олоруна, и украшали себя узорами, а не цветными шрамами. Ноэл Кордери рассматривал землю нупаев как менее враждебное место, чем лес, но Нтикима родился и вырос в лесу, открытые степи пастухов были чужды ему. Однако он старался не показывать этого, потому что принадлежал Огбоне, для которого никакая земля на континенте не является чужой.
Двое из фактории страдали болезнью, которую Квинтус называл “йоз”, — обычной здесь, особенно среди людей; Гендва дал им лекарство. Нтикима знал, что большинство больных обычно выздоравливает без лечения, даже маленькие дети редко умирали от неё, но знал также, что иногда случается воспаление, которое может обезобразить человека. Поэтому не удивился, что для двоих страданий показалось достаточно и они сбежали. Из туземцев Буруту остались только Нгадзе, Мбурраи и Нтикима. Ноэл Кордери был огорчен потерей, но не испуган. На открытой местности было проще управляться с ослами.
Мбурраи тоже прихворнул, его правая рука болела из-за червя, который, по словам самого Мбурраи, уже несколько лет рос в ней. Вначале Квинтус этому не поверил, но в деревнях у реки Нтикима показал ему других людей страдающих этим заболеванием. Один из них воспользовался тем, что червь показался в ранке у запястья, и стал его дюйм за дюймом вытаскивать, наматывая на палку. Нтикима уверял Квинтуса, что таким образом мужчина удалит паразита, хотя это и очень мучительно. Мбурраи спросил, можно ли вытащить червя из его руки, но ни Квинтус, ни Гендва не знали, что предложить.
Особенно много проблем в путешествии создавали киго — впивающиеся насекомые, которых Гендва и Квинтус ловко выцарапывали острием иголки. Иной возможности испытать силу белого и черного колдунов пока не представлялось.
Сапоги белых защищали от киго, но они вытряхивали их каждое утро, чтобы уберечься от заползших скорпионов. Однажды низкорослый Эйре впал в жуткую панику, когда ему на спину свалился громадный фруктовый паук, но Нтикима заверил его, что такие создания безобидны. Нтикима не боялся пауков, позволял им передвигаться по себе, радуясь тому, что даже безносый турок рассматривал это как доказательство необыкновенной смелости и стойкости.
На равнине, где жили пастухи, Нтикима увидел много животных, удивительных и для него, и для белых. Их поразили жирафы, объедающие листву высоких деревьев.
Странно, но некоторых из этих созданий Ноэл уже знал, он сказал, что видел львов, леопардов, даже пойманного слона. Ноэл надеялся увидеть животных на их родине, но, к его разочарованию, большие кошки были очень осторожны и не показывались, хотя путешественники часто слышали их голоса. Ноэл обрисовывал львов, но гиены и шакалы, бродившие вокруг деревень, были так же неизвестны ему, как и Нтикиме.
Некоторые вещи пугали Ноэла. Он расспрашивал Нтикиму о кочевниках-животноводах, их обычае доить животных, пускать им кровь. Пастухи надрезали шеи животных и смешивали кровь с молоком, предлагая путешественникам. Нтикима нашел эту смесь вполне терпимой, но видел, что белые отказываются пить ее, этот обычай смущает их. Мальчик решил, что белые ограничивают себя странным и строгим табу в использовании крови и что это как-то связано с их отношением к элеми. Но, когда Нтикима рассказал Гендва о своем открытии, Они-Осангин промолчал.
Путешествие по долине было таким легким, что на второй день они увидели место переправы через Кварру и Бенуаи, сходящиеся неподалеку в большую реку, которую нельзя было перейти вброд. Им пришлось убеждать рыбаков прибрежного поселения переправить их. Даже без помощи Гендва это было несложно, потому что местные жители привыкли к жизни на воде. Многие говорили на уруба, а некоторые утверждали, что бывали в Буруту. Вид белых их совсем не удивил, не напугал, в отличие от лесных жителей, предпочитавших держаться от них подальше. Вождь этой деревни был более радушен, чем любой царек лесных жителей.
Позади места слияния рек между Бенуаи и холмами тянулась узкая полоска земли, по которой они шли на восток, используя тропы, проложенные местными торговцами. Скота здесь было мало; по словам Гендва, из-за распространенной здесь падучей болезни. Несколькими милями выше скоту ничего не грозило. Местные жители боялись и ненавидели горцев, проходивших со скотом, потому что те часто грабили деревни, и даже Гендва опасался их. На пути участников экспедиции не раз встречались деревни, дотла разоренные мародерами.
Две группы торговцев хауса три дня шли за караваном, уверовав в силу ружей Лангуасса в качестве защиты против возможного нападения. Как и местные жители, эти хауса уже видели белых. Обычно хауса продолжали путь и после полудня, но сейчас они останавливались, когда белые укрывались от солнца. Вешали свои товары на сучья и усаживались рядом с Нгадзе и Мбурраи, обмениваясь рассказами, шутками. Нтикима держался на расстоянии, стараясь быть рядом с элеми. Гендва игнорировал попутчиков. Хауса пошли своей дорогой, когда Гендва увел ослов с реки на север, к холмам, по течению ручья.
Когда путешествие показалось всем утомительно бесконечным, Нтикима набрался духу спросить, сколько еще идти — о чем Кордери уже спрашивал. Но Гендва сказал мальчику, как и белому, что они только начали свой путь, плодородную землю Адамавары не так легко достичь с такими путешественниками.
6
Из сонного расслабления Ноэла вывел далекий звук, нарушивший тишину тропической ночи. Кордери быстро поднял голову с грубой подушки, сделанной из свернутой одежды, но распознал природу звука и успокоился. Потом перевернулся на спину, но не встал. Знал, что звук стихнет и он опять уснет.
Квинтус, лежавший рядом, тоже проснулся, сел, отодвинув противомоскитную сетку, и натянул ботинки.
Его лицо было освещено тусклым светом фонаря, стоявшего на земле между ними.
— Это Оро, — сказал Ноэл. — Нас это не касается.
— Но Лангуасс этого не знает, — ответил монах. — Надо предупредить его и его людей, чтобы оставались в палатках. Нам вовсе не нужен человек с мушкетом в ночных поисках зверя. Если утром объявятся мертвые, пусть это будут воры хауса или преступники уруба.
— Конечно, — ответил Ноэл. — Мне тоже идти?
— Не надо. Я сделаю все сам.
Монах поправил свое белое одеяние и выбрался из сетки, окружавшей постель. Выходя, он прикрыл вход, но не долго он оставался закрытым. Под сетку Ноэла проскользнула Лейла. Ее приход насторожил, но то, что она была одета, успокоило; ночи сейчас стали холодными, и одеваться приходилось теплее.
— Что это за шум? — нервно спросила цыганка, сев на его кровать и стараясь скрыть тревогу.
— Это Оро, — сказал он. — Слово означает “ярость” или “свирепость”. Туземцы говорят, что это что-то вроде демона, приходящего наказать виновных, но шум производит священник, вращая на плети кусок дерева с отверстиями. Оро чем-то похож на Эгунгуна, появляющегося по другим случаям. Огбоне вызывает его, чтобы наказать ведьм и других нарушителей неписаных законов. Когда раздается его голос, женщины закрываются в хижинах, потому что это касается только мужчин. Выданных преступников больше не видят, но иногда изуродованные тела находят на ветвях высоких деревьев, куда их забрасывает демон. Их кровь пьют элеми и обычные люди, ею мажут, в качестве жертвоприношения, большие барабаны — гбеду.
Иногда, когда приходит Оро, туземцы убивают пленных рабов или детей, но это зависит от вида праздника. На праздник Олори-мерина, бога, хранящего города, в жертву приносят новорожденного. Это случается четыре раза в год, но и тут опасности для нас нет.
— Но не наш приход поднял их? — спросила Лейла.
— Нет. Наш приход для этих людей ничего не значит. Они могут только радоваться присутствию вампира Гендва на их церемониях, устроить для него целый спектакль. В Огбоне он важная персона — священник Осангина, доброго бога-лекаря.
— Это ужасная страна, — пожаловалась она, — где вампиры, живут долго или нет. Боги, которых боятся черные, требуют кровопролития, даже в молоке для детей — кровь животных. Это чудовищно.
Квинтус, лежавший рядом, тоже проснулся, сел, отодвинув противомоскитную сетку, и натянул ботинки.
Его лицо было освещено тусклым светом фонаря, стоявшего на земле между ними.
— Это Оро, — сказал Ноэл. — Нас это не касается.
— Но Лангуасс этого не знает, — ответил монах. — Надо предупредить его и его людей, чтобы оставались в палатках. Нам вовсе не нужен человек с мушкетом в ночных поисках зверя. Если утром объявятся мертвые, пусть это будут воры хауса или преступники уруба.
— Конечно, — ответил Ноэл. — Мне тоже идти?
— Не надо. Я сделаю все сам.
Монах поправил свое белое одеяние и выбрался из сетки, окружавшей постель. Выходя, он прикрыл вход, но не долго он оставался закрытым. Под сетку Ноэла проскользнула Лейла. Ее приход насторожил, но то, что она была одета, успокоило; ночи сейчас стали холодными, и одеваться приходилось теплее.
— Что это за шум? — нервно спросила цыганка, сев на его кровать и стараясь скрыть тревогу.
— Это Оро, — сказал он. — Слово означает “ярость” или “свирепость”. Туземцы говорят, что это что-то вроде демона, приходящего наказать виновных, но шум производит священник, вращая на плети кусок дерева с отверстиями. Оро чем-то похож на Эгунгуна, появляющегося по другим случаям. Огбоне вызывает его, чтобы наказать ведьм и других нарушителей неписаных законов. Когда раздается его голос, женщины закрываются в хижинах, потому что это касается только мужчин. Выданных преступников больше не видят, но иногда изуродованные тела находят на ветвях высоких деревьев, куда их забрасывает демон. Их кровь пьют элеми и обычные люди, ею мажут, в качестве жертвоприношения, большие барабаны — гбеду.
Иногда, когда приходит Оро, туземцы убивают пленных рабов или детей, но это зависит от вида праздника. На праздник Олори-мерина, бога, хранящего города, в жертву приносят новорожденного. Это случается четыре раза в год, но и тут опасности для нас нет.
— Но не наш приход поднял их? — спросила Лейла.
— Нет. Наш приход для этих людей ничего не значит. Они могут только радоваться присутствию вампира Гендва на их церемониях, устроить для него целый спектакль. В Огбоне он важная персона — священник Осангина, доброго бога-лекаря.
— Это ужасная страна, — пожаловалась она, — где вампиры, живут долго или нет. Боги, которых боятся черные, требуют кровопролития, даже в молоке для детей — кровь животных. Это чудовищно.