Страница:
— Я раздумывал над тем, что ты мне можешь сказать, — холодно произнес Дракула. — Но не думай, что я лишен воображения. Меня ранили, как ты заметил, арбалетной стрелой — уже окровавленной. Я не совсем понимал расположение защитников в сражении, казалось, твои пушки целили по обычным людям и в вампиров, вопреки логике. Сначала подумал, что Дюран допустил необъяснимую ошибку. Затем, увидев ваши стрелы в крови, разбросанные по земле горшки, в которые ваши лучники окунали их, я стал подозревать, что во всем этом есть какой-то смысл. Я вспомнил, что Ричард, рассказывал мне о смерти твоего отца, и спросил себя, не может ли сделавший эликсир жизнк сделать и эликсир смерти. Теперь понимаю: мы, делавшие вампиров магией, не варили в твою алхимию. Сначала думали: твой эликсир — только каска и вы — такие же мужеложцы, только непонятно плодовитые. Вероятно, мы страдали от нашего самодовольства. Скажи мне, господин алхимик, что принесут твои стрелы?
— Если честно, то я не знаю. У нас не было случая проверить сделанное мною, кроме как на крысах, которых я сначала обессмертил, а потом убил. Я не претендую на понимание всего раскрытого мной в Адамаваре, и большинство тайн моей алхимии — все еще тайны. Человеческое семя не единственное, что можно сочетать с другим, чтобы сделать из человека вампира. Я попытался соединить семя вампира с семенем болезни, взятым в теле больных, в надежде, что болезнь сможет уничтожить вампиров, как протекают некоторые африканские болезни. Я сам легко заражаюсь и был вынужден соблюдать осторожность, но не мог позволить Квинтусу и моим мальтийским подмастерьям все делать самим. Но я все спланировал и руководил исследованиями. Я пытался убить тебя, Влад Пепеш, но колом noтоньше, чем тот, который ты приготовил для меня.
— Твой отец промахнулся, — холодно сказал Дракула.
— Он убил Кармиллу Бурдийон.
— И развязанная им эпидемия унесла тысячи жизней в Лондоне. Если галльские рыцари разнесут ее по империи Шарлеманя, мои валашцы — по империи Аттилы, может умереть миллион обычных людей и не больше горсти вампиров. Кто же из нас чудовище, господин Кордери: князь, сажающий на кол тысячу виновных, чтобы сохранить мир, или алхимик, могущий скосить миллион косой лихорадки, не разбирая между своим и чужим? Как ты ответишь на обвинение? Если Влада Дракулу считать демоном в маске, кем мир может считать тебя, устроившего большую эпидемию, чем Европа знала до сих пор? Ты представляешь себя мучеником? Ты и сейчас несправедливо осужденный к костру святой?
— Я не святой, — спокойно сказал ему Ноэл, — и пусть другие судят дело, в котором я стал мучеником. Плох мученик, знаю сам, проливающий чужую кровь вдобавок к своей, но мы, обычные люди, отдавшие слишком много нашей крови за тысячу лет, были народоммучеником, чтобы кормить тиранов и мучителей. Повторяю, я не знаю, что сделал, но первой и главной целью отравленных мной стрел являются рыцари-вампиры Европы. Если ты хочешь спасти вампиров и обычных людей Галлии и Валахии от болезни, останься на Мальте и сам неси эту ношу. Прошу тебя сделать это; без людей твоей удивительной армии, собравшихся унизить этот крошечный остров мощной демонстрацией силы, ни Галлия, ни Валахия не разобьют внутренних врагов.
Аттила, говорят, сошел с ума, и Шарлемань больше не тот, что был прежде. Их время ушло, и тень вечности нависает над неизвестным будущим. Я попытался быть одним из его создателей и сделал все, чтобы придумать настоящую лотерею, где может достойно участвовать живой человек. Если я освободил разрушительные силы, которые уничтожат весь мир, тогда я готов отправить свою душу на терзания в Чистилище за каждого невинно погибшего из-за меня. Я молюсь за погибель Влада Цепеша и сотен его рыцарей-вампиров и за то, что освобождение от железных оков империи вампиров может спасти сто жизней за одну потерянную.
Дракула сделал шаг назад, и Ноэл почувствовал, будто груз упал с его плеч. Обвинения валашского воеводы ранили его больше, чем он ожидал, подвергнув испытанию веру в справедливость своего дела. Он почувствовал себя бесконечно уставшим и не верил, что, закованный в депи, перенесет дорогу в Рим или выживет в лапах инквизиции. Он был слишком слабым, чтобы выдержать давление или боль, и почти смеялся над угрозами.
— Если бы ты жил в Лондоне, — прошептал Влад Цепеш, сверкая глазами, будто в жару, — Ричард не позволил бы убить тебя. Он был князем, которому нравилось быть любимым, и симпатичный юноша мог его увлечь. Может быть, его способ превратить тебя в вампира мог удаться, в отличие от твоего эликсира. Но в любом случае ты был бы сегодня аристократом английского двора, в пудре и шелках, любителем маскарадов и придворных танцев. Мир мог бы быть у твоих ног вместе с тонкими и милыми вампиршами, компенсирующими твою смертность.
— Моя жизнь была лучше этой, — сказал Ноэл просто.
— Ты так перестанешь думать, когда зажгут твой костер.
Ноэл засмеялся, без нотки вызова или презрения, но только потому, что увидел в этом шутку: абсурдный пример каприза, то ли Божьего, то ли дьявольского. И это было в мире, частью мира.
Он был рад, что Дракула смотрел влево, на Майкла Бихейма, и не понял его смеха.
— О да, — сказал Ноэл, внезапно озлившись. — Посмотри на своего спутника, которому ты рассказал эту историю, свидетельствующую о твоей испорченности, несмотря на все легенды и ложь вокруг нее. Но я говорю тебе, Влад Цепеш, что Шигиди идет, и он настигнет тебя сразу же после меня!
— Он бредит, — сказал Майкл Бихейм, притворяясь равнодушным.
Ноэл повернулся к Блонделю, в котором заметил некоторую мягкость, и сказал: “И ГВИР ИН ЭРБИН И БИД”.
Он был доволен, увидя, что Блондель — и только он — знает эти слова, их значение. Валашцы смотрели на галльского менестреля, ждали перевода. Тот подождал, чтобы поддразнить их, и соизволил заговорить.
— Вера, — сказал Блондель с иронией, — против мира.
ЭПИЛОГ
Часть 6
1
2
— Если честно, то я не знаю. У нас не было случая проверить сделанное мною, кроме как на крысах, которых я сначала обессмертил, а потом убил. Я не претендую на понимание всего раскрытого мной в Адамаваре, и большинство тайн моей алхимии — все еще тайны. Человеческое семя не единственное, что можно сочетать с другим, чтобы сделать из человека вампира. Я попытался соединить семя вампира с семенем болезни, взятым в теле больных, в надежде, что болезнь сможет уничтожить вампиров, как протекают некоторые африканские болезни. Я сам легко заражаюсь и был вынужден соблюдать осторожность, но не мог позволить Квинтусу и моим мальтийским подмастерьям все делать самим. Но я все спланировал и руководил исследованиями. Я пытался убить тебя, Влад Пепеш, но колом noтоньше, чем тот, который ты приготовил для меня.
— Твой отец промахнулся, — холодно сказал Дракула.
— Он убил Кармиллу Бурдийон.
— И развязанная им эпидемия унесла тысячи жизней в Лондоне. Если галльские рыцари разнесут ее по империи Шарлеманя, мои валашцы — по империи Аттилы, может умереть миллион обычных людей и не больше горсти вампиров. Кто же из нас чудовище, господин Кордери: князь, сажающий на кол тысячу виновных, чтобы сохранить мир, или алхимик, могущий скосить миллион косой лихорадки, не разбирая между своим и чужим? Как ты ответишь на обвинение? Если Влада Дракулу считать демоном в маске, кем мир может считать тебя, устроившего большую эпидемию, чем Европа знала до сих пор? Ты представляешь себя мучеником? Ты и сейчас несправедливо осужденный к костру святой?
— Я не святой, — спокойно сказал ему Ноэл, — и пусть другие судят дело, в котором я стал мучеником. Плох мученик, знаю сам, проливающий чужую кровь вдобавок к своей, но мы, обычные люди, отдавшие слишком много нашей крови за тысячу лет, были народоммучеником, чтобы кормить тиранов и мучителей. Повторяю, я не знаю, что сделал, но первой и главной целью отравленных мной стрел являются рыцари-вампиры Европы. Если ты хочешь спасти вампиров и обычных людей Галлии и Валахии от болезни, останься на Мальте и сам неси эту ношу. Прошу тебя сделать это; без людей твоей удивительной армии, собравшихся унизить этот крошечный остров мощной демонстрацией силы, ни Галлия, ни Валахия не разобьют внутренних врагов.
Аттила, говорят, сошел с ума, и Шарлемань больше не тот, что был прежде. Их время ушло, и тень вечности нависает над неизвестным будущим. Я попытался быть одним из его создателей и сделал все, чтобы придумать настоящую лотерею, где может достойно участвовать живой человек. Если я освободил разрушительные силы, которые уничтожат весь мир, тогда я готов отправить свою душу на терзания в Чистилище за каждого невинно погибшего из-за меня. Я молюсь за погибель Влада Цепеша и сотен его рыцарей-вампиров и за то, что освобождение от железных оков империи вампиров может спасти сто жизней за одну потерянную.
Дракула сделал шаг назад, и Ноэл почувствовал, будто груз упал с его плеч. Обвинения валашского воеводы ранили его больше, чем он ожидал, подвергнув испытанию веру в справедливость своего дела. Он почувствовал себя бесконечно уставшим и не верил, что, закованный в депи, перенесет дорогу в Рим или выживет в лапах инквизиции. Он был слишком слабым, чтобы выдержать давление или боль, и почти смеялся над угрозами.
— Если бы ты жил в Лондоне, — прошептал Влад Цепеш, сверкая глазами, будто в жару, — Ричард не позволил бы убить тебя. Он был князем, которому нравилось быть любимым, и симпатичный юноша мог его увлечь. Может быть, его способ превратить тебя в вампира мог удаться, в отличие от твоего эликсира. Но в любом случае ты был бы сегодня аристократом английского двора, в пудре и шелках, любителем маскарадов и придворных танцев. Мир мог бы быть у твоих ног вместе с тонкими и милыми вампиршами, компенсирующими твою смертность.
— Моя жизнь была лучше этой, — сказал Ноэл просто.
— Ты так перестанешь думать, когда зажгут твой костер.
Ноэл засмеялся, без нотки вызова или презрения, но только потому, что увидел в этом шутку: абсурдный пример каприза, то ли Божьего, то ли дьявольского. И это было в мире, частью мира.
Он был рад, что Дракула смотрел влево, на Майкла Бихейма, и не понял его смеха.
— О да, — сказал Ноэл, внезапно озлившись. — Посмотри на своего спутника, которому ты рассказал эту историю, свидетельствующую о твоей испорченности, несмотря на все легенды и ложь вокруг нее. Но я говорю тебе, Влад Цепеш, что Шигиди идет, и он настигнет тебя сразу же после меня!
— Он бредит, — сказал Майкл Бихейм, притворяясь равнодушным.
Ноэл повернулся к Блонделю, в котором заметил некоторую мягкость, и сказал: “И ГВИР ИН ЭРБИН И БИД”.
Он был доволен, увидя, что Блондель — и только он — знает эти слова, их значение. Валашцы смотрели на галльского менестреля, ждали перевода. Тот подождал, чтобы поддразнить их, и соизволил заговорить.
— Вера, — сказал Блондель с иронией, — против мира.
ЭПИЛОГ
Расшифрованный текст письма, полученного лордомпротектором Британского Содружества, сэром Кенелмом Дигби летом 1663 года:
Мой лорд, Ты спрашивал о кончине Ноэла Кордери. Я ухитрился быть ее свидетелем, о чем и расскажу, хотя подробности могут причинить тебе боль.
Шестого июня я пошел один инкогнито на большую площадь Ватикана. Там собралась значительная толпа людей в странном настроении — одни дурачились от восторга, другие были нарочито спокойными. В суматохе я не услышал многого, но сказанное было в духе сплетен, о которых ранее сообщал. Немногие из обычных людей считали Кордери виновным в недавних эпидемиях в Италии и Испании, хотя говорили, что он имеет отношение к смерти Влада Дракулы и нормандского наследника. Авторитет Кордери как волшебника сильно возрос, хотя римские церковники по каждому случаю заверяют свою паству, будто сила его проклятия ликвидирована.
Когда повозка с обоими появилась на площади, послышались крики и насмешки, несколько минут шум был таким сильным, что нельзя было ничего разобрать. Монах, Квинтус все время смотрел вокруг, голова Кордери была склонена. Пробравшись ближе, я увидел, что его губы опухли и были обметаны, как при гангрене, руки переломаны, ногти вырваны, а суставы вывернуты, клещами.
На монахе не было видно следов пыток, может быть, из-за того, что он вампир, но ему отрезали язык, чтобы он не обратился к толпе.
Я видел, как Кордери поднял голову, когда повозка остановилась, чтобы посмотреть на высокий кол, платформу и столб, к которому его привяжут. Клянусь, сэр, он посмеивался, но думаю, что скорее был возбужден, чем храбрился. В нем не было ничего от той отчаянной живости, которую можно увидеть у присужденных к повешению в Тайберне.
Кордери, неспособного идти, подняли на платформу, хотя монаха заставили самого подняться по лестнице.
Их приковали к столбам так, что они могли двигать руками и ногами, борясь с пламенем. Римляне любят танцы жертв.
Толпа притихла, когда кардинал Святого престола прочел признание с подписью Кордери о том, что он был подданным дьявола, насадившего порок в мире, о чем Кордери искренне сожалеет. Он закончил словами благодарности тем, кто помог ему раскаяться, и желанием больше не медлить со смертью, чтобы не навредить ему еще больше. Это заявление не очень впечатляло, так как инквизиция считала свою работу хорошо сделанной только в том случае, если осужденный еретик сам осудил себя. А Кордери не смогли заставить сделать это.
Потом разожгли костры. Я не думал, что Кордери еще мог двигаться, но языки пламени заставили его корчиться, и он издал в агонии жуткий стон. Вампир оставался спокойным, недосягаемым для боли, и стоял, подняв глаза к небу.
Костры из-за сухих дров сгорели быстро. Догорающее пламя позволило увидеть на столбах обуглившиеся и искореженные тела: скелеты, склеенные обгоревшим мясом. Шум стал невыносимым и не стих даже тогда, когда кардинал попытался опять обратиться к толпе. Некоторые завопили, что колдун поразил их криком, но солдаты в толпе заставили толпу замолчать.
Слышал, будто где-то в толчее был еще один англичанин, но мне его не назвали, и я не могу поэтому его найти. Этот человек якобы рассказал другому, что, когда кардинал показал на почерневшие трупы и крикнул:
“Это — справедливо казненные враги человечества”, какой-то из черепов со скрипом повернулся на сморщившейся шее и отчетливо произнес: “Ты лжешь!”. Думаю, это неправдоподобно, но историю часто повторяют, и я не могу с уверенностью утверждать, что это неправда.
Твой нижайший слуга П.
Мой лорд, Ты спрашивал о кончине Ноэла Кордери. Я ухитрился быть ее свидетелем, о чем и расскажу, хотя подробности могут причинить тебе боль.
Шестого июня я пошел один инкогнито на большую площадь Ватикана. Там собралась значительная толпа людей в странном настроении — одни дурачились от восторга, другие были нарочито спокойными. В суматохе я не услышал многого, но сказанное было в духе сплетен, о которых ранее сообщал. Немногие из обычных людей считали Кордери виновным в недавних эпидемиях в Италии и Испании, хотя говорили, что он имеет отношение к смерти Влада Дракулы и нормандского наследника. Авторитет Кордери как волшебника сильно возрос, хотя римские церковники по каждому случаю заверяют свою паству, будто сила его проклятия ликвидирована.
Когда повозка с обоими появилась на площади, послышались крики и насмешки, несколько минут шум был таким сильным, что нельзя было ничего разобрать. Монах, Квинтус все время смотрел вокруг, голова Кордери была склонена. Пробравшись ближе, я увидел, что его губы опухли и были обметаны, как при гангрене, руки переломаны, ногти вырваны, а суставы вывернуты, клещами.
На монахе не было видно следов пыток, может быть, из-за того, что он вампир, но ему отрезали язык, чтобы он не обратился к толпе.
Я видел, как Кордери поднял голову, когда повозка остановилась, чтобы посмотреть на высокий кол, платформу и столб, к которому его привяжут. Клянусь, сэр, он посмеивался, но думаю, что скорее был возбужден, чем храбрился. В нем не было ничего от той отчаянной живости, которую можно увидеть у присужденных к повешению в Тайберне.
Кордери, неспособного идти, подняли на платформу, хотя монаха заставили самого подняться по лестнице.
Их приковали к столбам так, что они могли двигать руками и ногами, борясь с пламенем. Римляне любят танцы жертв.
Толпа притихла, когда кардинал Святого престола прочел признание с подписью Кордери о том, что он был подданным дьявола, насадившего порок в мире, о чем Кордери искренне сожалеет. Он закончил словами благодарности тем, кто помог ему раскаяться, и желанием больше не медлить со смертью, чтобы не навредить ему еще больше. Это заявление не очень впечатляло, так как инквизиция считала свою работу хорошо сделанной только в том случае, если осужденный еретик сам осудил себя. А Кордери не смогли заставить сделать это.
Потом разожгли костры. Я не думал, что Кордери еще мог двигаться, но языки пламени заставили его корчиться, и он издал в агонии жуткий стон. Вампир оставался спокойным, недосягаемым для боли, и стоял, подняв глаза к небу.
Костры из-за сухих дров сгорели быстро. Догорающее пламя позволило увидеть на столбах обуглившиеся и искореженные тела: скелеты, склеенные обгоревшим мясом. Шум стал невыносимым и не стих даже тогда, когда кардинал попытался опять обратиться к толпе. Некоторые завопили, что колдун поразил их криком, но солдаты в толпе заставили толпу замолчать.
Слышал, будто где-то в толчее был еще один англичанин, но мне его не назвали, и я не могу поэтому его найти. Этот человек якобы рассказал другому, что, когда кардинал показал на почерневшие трупы и крикнул:
“Это — справедливо казненные враги человечества”, какой-то из черепов со скрипом повернулся на сморщившейся шее и отчетливо произнес: “Ты лжешь!”. Думаю, это неправдоподобно, но историю часто повторяют, и я не могу с уверенностью утверждать, что это неправда.
Твой нижайший слуга П.
Часть 6
МИР, ПЛОТЬ И ДЬЯВОЛ
В расцвете сил и радости я был, как вдруг
Ужасный одолел меня недуг,
Дух мой измучен хворью, испиты соки мои.
Timor Mortis conturbat me.
Земное наше бытие
Есть суета, тщеславие и тлен.
Фальшив сей мир,
Что забирает нас в недолгий плен,
плоть хрупкую ломая.
Рок пожирает наши бренные дни.
Timor Mortis conturbat me.
Сам человек весьма изменчив и непостоянен.
Вот он здоров, мгновение спустя — хандрит,
Вот он от счастья поет и вот уже от горести вопит.
Он все еще от радости танцует, а уж готов погибнуть с тоски.
Timor Mortis conturbat me.
Уиллиям Данбар“Плач по Обыкновенному человеку”.
1
Было 13 июня 1983 года от Рождества Христова. Теплая погода пришла в Новую Шотландию, и окно холла доктора Чедвика было открыто вещему бризу с моря с запахами рыбы и корабельных остовов.
Майкл Саузерн сидел в холле на низкой, покрытой пластиком кушетке, неловко вытянув увечную ногу. Он сжал палку правой рукой, суставы побелели от напряжения. Его светлые глаза беспокойно осматривали фотографии, сделанные под электронным микроскопом, которые украшали стену слева.
Вот вымороженная часть клетки печени, напоминающая ландшафт Луны в кратерах. А здесь множество сперматозоидов с красными кольцами — преобразованная сперма с игрек-хромосомами, передающими бессмертие. Огромное ядро делилось, и спутанные клубки хромосом расходились в танце жизни. Эти снимки волшебной камеры, смотрящей в сердце созидания, были чудесным свидетельством изобретательности природы и способности человека к открытиям.
Майкл чувствовал, что секретарша украдкой наблюдает за ним, хотя каждый раз, когда он бросал на нее взгляд, та склонялась над работой. Пишущая машинка была выключена, и она изучала бумаги, но ее внимание отвлекалось — из-за него девушка чувствовала себя неловко.
Она не была превращенной женщиной, просто обычным человеком, как и он. Ей было не больше двадцати, но это делало ее внимательнее к признакам его болезни.
Она все еще была созданием из хрупкой плоти и ненавидела думать об этом. Знала: он пришел из-за ранения, и сознавала, что то же самое может случиться с ней при переходе улицы или посадке в трамвай. Но не это было НАСТОЯЩИМ ужасом его судьбы. НАСТОЯЩИМ ужасом для Майкла Саузерна было то, что он не мог отказаться от хрупкой плоти и стать законченным человеком.
Он запросил раннее превращение, не так из-за поврежденной ноги (позволявшей ему кое-как ходить) или постоянной боли (утоляемой морфием), но из-за раковой опухоли в раненой мышце вылеченной стопы. Хотя хирурги быстро удалили ее, существовала опасность возникновения других опухолей и распространения метастазов. Поэтому раннее превращение было желательным, и он прошел курс лечения.
Оно не удалось.
Неудивительно, думал Майкл, что его присутствие смущало девушку. В мире физического совершенства он был больным калекой; в мире бессмертных он был обречен.
Для него еще могла существовать надежда. Чедвик был ведущим ученым в области генетики в Новой Шотландии, возможно, лучшим на всем Атлантическом континенте. Если помощь еще можно было найти, то только здесь. Но Майкл знал несколько больше остальных о недавних триумфах и неудачах науки о жизни. Его отец находился под покровительством Дарвина: первопроходец в расшифровке генетического кода, один из черпателей чудесной пыли, пришедшей на землю в виде великого метеора Адамавары.
В несколько кратких мгновений, когда Майкл говорил с отцом по трансатлантическому телефону и был далеким свидетелем его тревоги, до него дошло, что ему предсказывают. Умереть в девятнадцать или двадцать лет в мире, старейшие обитатели которого родились во времена Христа, вдруг показалось жесточайшей из возможных судеб. Если бы он только знал, что должен остаться незаконченным, то заботился бы намного лучше о своем бренном теле.
И не было утешения в осознании того, что, если бы не случай, он мог дожить бы до дня, когда генетика нашла бы метод лечения синдрома Кордери и устранила извращенно упрямый пережиток обычной смертности из мира людей. То, что он, один из всех, был тяжело ранен в дорожном происшествии, теперь казалось особенно коварной иронией.
Звонок под столом секретарши отвлек Майкла от невеселых мыслей. Она приветливо улыбнулась, приглашая его войти. Она даже смогла смотреть, как неловко он поднимался, опираясь на палку, прежде чем проковылять в святая святых.
Чедвик встал при виде посетителя и хотел поддержать его, но Майкл отстранился, прошел к креслу у стола, сел.
Доктор сел за стол, взял лежащее на столе досье и открыл его чисто символически, дальше оно могло не понадобиться.
— Когда здесь будет твой отец? — спросил он.
— Завтра. Он вылетает сегодня вечером из Хитроу.
— Может быть, ему лучше все объяснить тебе? Он смог бы это сделать, как и я… и более спокойно.
— Наоборот, — сказал Майкл. — Уверен, это подействует ему на нервы, и мне будет труднее. Я знаю, что ты немногим можешь мне помочь, но хотелось бы знать, тогда я был бы с отцом на равных. Мы бы оба знали, о чем речь.
— Понимаю, — сказал Чедвик непонимающим голосом. — Хорошо, может быть, мне будет легче, если ты скажешь о своих знаниях в области биологии бессмертия.
— Знаю немного, несмотря на родню. Прочитал об этих делах. Я не думал идти в медицину или генетику. У меня вообще не было мыслей о карьере, а сейчас, видимо, они вообще мне не понадобятся.
Чедвика смутили эти слова. Черные волосы доктора были коротко подстрижены, в них проглядывала седая прядь — странная для законченных людей. Он выглядел очень почтенным, хотя его преобразовали едва ли более десяти лет назад, — на сорок-сорок пять лет, если судить по календарю.
— Да. Извини.
— Не надо, — сказал Майкл отрешенно. — Моя ошибка. Я же не отвечаю на твой вопрос. ДНК, ответственная за превращение, — одна из хромосомных кислот, занесенных на землю метеором Адамавары, что мы знаем благодаря недавним работам моего отца и другим, написанным более тысячи трехсот лет назад. Некоторые из молекул могут присоединиться — биохимическим звеном, не совсем ясным для нас, — к игрек-хромосомам человека и других млекопитающих. Они это делают, если игрек-хромосома изолирована от икс-хромосомы, сопровождающей ее в сперматозоиде.
Другие хромосомные кислоты поступают странно с примитивными организмами; некоторые превратили простейшие одноклеточные и грибки в заразных для людей паразитов, как в случае так называемой серебряной болезни. Соединяющиеся непосредственно с игрек-хромосомой — самые интересные, особенно та, которая отвечает за бессмертие.
Бессмертие — результат доброкачественной “болезни”, ведущей к самовосстановлению и устраняющей старение. Преобразованная сперма не может оплодотворить яйцеклетку, но через кровь она влияет на ткань мужчины или женщины. Неважно, как она попадает в кровь, — действием на открытую рану или внутривенным впрыскиванием, хотя, я думаю, верившие в магию европейские вампиры передавали ее через своеобразное половое сношение.
Попав в другое тело, преобразованная сперма основательно изменяется и начинает производить ДНК, включая собственные производные, в протеиновой оболочке. Эти метавирусы похожи на обычные вирусы и могут заражать клетки в теле, их ДНК не проникают в ядро зараженных клеток, но они устанавливают собственное производство там, где образуются белки. Здесь они делают клетку самовосстанавливающейся, устойчивой к распаду, инфекции и химическим изменениям в процессе старения. Это значит, что тело, будучи законченным, может эффективно восстанавливать свои клетки. Побочный эффект различен: видимые изменения цвета кожи, волос, глаз и, конечно, резкое замедление производства спермы мужчин и прекращение овуляции женщин. Примерно так?
Чедвик натянуто улыбнулся:
— Если убрать жаргон, примерно так. Я не хочу усложнять картину разговорами о странствующих цитогенах и добавленных рибогенах, хотя ты, возможно, понял бы меня. Для твоего случая важны два факта.
Превращение, в этом смысле слова, двусторонний вектор. ДНК, позволяющая людям превращаться в бесплодных и бессмертных, должна проделать сложный путь, чтобы действовать. Первый вектор — игрек-хромосома, с которой она соединяется и путешествует с преобразованной спермой. С ней она попадает в тело и превращается во второй вектор, становясь частью метавируса, несущего ее в ткани, где она будет действовать.
Даже тогда система не полна. Преобразующие ДНК, войдя в цитогенную систему, приводят ряд энзимов, включая энзим вампира, как его обычно называют. Мы еще не уверены, играет ли он полезную роль в бессмертии, но думаем, что да. Один из побочных эффектов предотвращение производства молекулы белка, присутствующей в малых количествах в крови и регулирующей через обратную связь производство таких гормонов, как тироксин и адреналин.
Законченный человек может жить, если он — или она — постоянно получает извне эту молекулу. Единственным надежным способом для наших предков было пить или как-нибудь иначе ежедневно впрыскивать кровь обычных людей, поэтому бессмертных называли вампирами. Подобная молекула в крови большинства млекопитающих — овец, рогатого скота и других — достаточно отличается, чтобы быть полезной; только шимпанзе и гориллы достаточно родственны нам, чтобы сделать их кровь действительным заменителем. Сейчас, конечно, мы извлекаем нужную молекулу в коммерческом масштабе из собранной у людей и шимпанзе крови, хотя в близком будущем перейдем к производству, основанному на генной инженерии.
Я не знаю, почему у этой системы такие странные свойства. Никто не знает, хотя твой отец может предложить некоторые мысли на основе изучения других ДНК, найденных вокруг кратера Адамавары. В твоем случае важно, что преобразование можно прервать тремя способами: два связаны с действием векторов и один — с действием цитогена. Все три могут быть причинами синдрома Кордери — иммунитета к бессмертию.
Иногда ткань противодействует преобразованным игрек-хромосомам спермы, и они с трудом внедряются в ткани. Мы обнаружили, что можем преодолеть это, испытывая разные ткани и находя подходящую с наименьшим противодействием. Если внедрение удалось, остальное идет без трудностей.
Во втором ряде случаев иммунная система производит антитела, действующие против частичек антивируса, который потом станет цитогеном, и препятствующие их проникновению в клетки или резко замедляющие их распространение в теле. Метавирусы очень чувствительны и специфичны для каждого тела. Это тоже можно преодолеть, хотя и не без трудностей, удаляя ткань с внедрившейся спермой, выращивая ее in vitro и подвергая слабому облучению. Большинство полученных частичек метавируса изменено, но некоторые жизнеспособны и обладают измененной протеиновой оболочкой, иммунной к антивирусам. Это тяжкий труд, многие пациенты умерли, пока мы пытались довести его до успешного конца. Но настойчивость себя оправдает.
К сожалению, наши тесты показывают, что у тебя действовал третий способ. Блуждающие цитогены работают в таких тканях и должны продолжить свой труд.
К сожалению, они этого не делают. Как-то — мы точно не знаем как — твое тело отключает один или больше цитогенов, включая производящий энзим вампира. Мы думаем, что это может быть единственный ген-мутант в одной из твоих хромосом, влияющий на действие или бездействие различных тканей. Мутации, кажется, не воздействуют на обычную жизнь твоего тела, но они, видимо, предотвращают изменение естества, которое производит Адамавара. Мы сейчас не можем с этим бороться, но надеемся, что скоро научимся обнаруживать эти вырождающиеся гены и исключать их воздействие. Пока же мы, увы, бессильны.
Закончив, Чедвик безнадежно развел руками. Ему не нужно было говорить, что, несмотря на быстрый прогресс биотехнологии, невозможно предугадать открытие за десять, двадцать или пятьдесят лет.
Тем временем можно было ожидать только ухудшения здоровья Майкла. Сейчас, когда его поврежденная ткань производила раковые клетки, которые должны бы разрушить блуждающие цитогены, он соревновался со временем. В этой гонке, как и во всех других, он отставал, хромал, был увечным.
— Ты понимаешь все это? — волнуясь, спросил доктор. — Боюсь, что невозможно совсем уйти от специальных терминов.
— Да, — сказал Майкл. — Я могу следить за ходом рассуждений и действительно понимаю.
— Мне очень жаль.
— Я знаю. Спасибо.
— Важно, что ты не прекращаешь надеяться. В нашем распоряжении все резервы обычной медицины. Мы можем контролировать боль и постоянно проверять, нет ли рака. Если обнаружим, можем эффективно лечить.
— Да, конечно, — кивнул Майкл. Но его близорукие голубые глаза выразили понимание того, что доктор осознавал недостаточность своего предложения. Доктор вел себя по-деловому, скрываясь за бесшабашной седой прядью и зная, что может увидеть трехтысячный год, если только человечество сдержится от ядерного самоуничтожения. Вооружившись этой уверенностью, с абсурдной серьезностью он пытался убедить пациента, что тот, если удастся, доживет до шестидесяти или семидесяти лет, слабый и больной, изгой человеческого общества.
Что мог сказать Майкл в ответ на этот мизер, кроме как: “Спасибо. Я знаю, большего ты не можешь сделать”.
— Но есть надежда, — настаивал Чедвик. — Улучшив опознавание генов, скоро можно открыть дверь полному анализу человеческого генотипа. Это, верно, геркулесов труд: большое количество ДНК, сотни тысяч генов. Но над этим работают тысячи людей, и они постепенно выясняют механизмы контроля — включение и выключение отдельных генов в разных клетках. Подумай о нашем прогрессе со времени твоего рождения. Твой отец…
Доктор словно бы ожидал жеста прощения — чего-нибудь, освобождающего от отчаянных поисков, дающих надежду фраз и ободряющих заклинаний.
— Действуют ли таблетки? — спросил он, переключаясь на другой курс в поисках более безопасной темы.
— О да, — сказал Майкл. — Мне не надо принимать их все время теперь — только при сильных болях. Побочных явлений нет, если не считать кошмаров.
— Это хорошо.
Майкл не ответил доктору, только смотрел светлыми глазами, дополнявшими список его признаков. Только у обычных людей бывают голубые глаза, глаза цвета моря, в котором отражается небо.
Чедвик ждал, все еще водя руками в воздухе, будто надеясь найти комплекс лечебных пассов, обладающих оккультной силой. Ему нечего было больше сказать.
— Спасибо, доктор Чедвик, — повторил Майкл. Он сказал это спокойно, равнодушно.
“СПАСИБО”, — подумал он, с трудом поднимаясь и опираясь о палку.
“СПАСИБО”, — подумал он, проходя в дверь, открытую доктором.
“СПАСИБО”, — подумал он, взглянув на секретаршу, улыбавшуюся ему.
Он не знал, кому или чему обязан этой горькой, саркастической, неохотной благодарностью, но в ней недостатка не было, и он благодарил. К тому же все искренне жалели его, искренне пытались помочь, и он должен был ругать только себя, если их чувства и действия опоздали, чтобы сделать ему добро.
Майкл Саузерн сидел в холле на низкой, покрытой пластиком кушетке, неловко вытянув увечную ногу. Он сжал палку правой рукой, суставы побелели от напряжения. Его светлые глаза беспокойно осматривали фотографии, сделанные под электронным микроскопом, которые украшали стену слева.
Вот вымороженная часть клетки печени, напоминающая ландшафт Луны в кратерах. А здесь множество сперматозоидов с красными кольцами — преобразованная сперма с игрек-хромосомами, передающими бессмертие. Огромное ядро делилось, и спутанные клубки хромосом расходились в танце жизни. Эти снимки волшебной камеры, смотрящей в сердце созидания, были чудесным свидетельством изобретательности природы и способности человека к открытиям.
Майкл чувствовал, что секретарша украдкой наблюдает за ним, хотя каждый раз, когда он бросал на нее взгляд, та склонялась над работой. Пишущая машинка была выключена, и она изучала бумаги, но ее внимание отвлекалось — из-за него девушка чувствовала себя неловко.
Она не была превращенной женщиной, просто обычным человеком, как и он. Ей было не больше двадцати, но это делало ее внимательнее к признакам его болезни.
Она все еще была созданием из хрупкой плоти и ненавидела думать об этом. Знала: он пришел из-за ранения, и сознавала, что то же самое может случиться с ней при переходе улицы или посадке в трамвай. Но не это было НАСТОЯЩИМ ужасом его судьбы. НАСТОЯЩИМ ужасом для Майкла Саузерна было то, что он не мог отказаться от хрупкой плоти и стать законченным человеком.
Он запросил раннее превращение, не так из-за поврежденной ноги (позволявшей ему кое-как ходить) или постоянной боли (утоляемой морфием), но из-за раковой опухоли в раненой мышце вылеченной стопы. Хотя хирурги быстро удалили ее, существовала опасность возникновения других опухолей и распространения метастазов. Поэтому раннее превращение было желательным, и он прошел курс лечения.
Оно не удалось.
Неудивительно, думал Майкл, что его присутствие смущало девушку. В мире физического совершенства он был больным калекой; в мире бессмертных он был обречен.
Для него еще могла существовать надежда. Чедвик был ведущим ученым в области генетики в Новой Шотландии, возможно, лучшим на всем Атлантическом континенте. Если помощь еще можно было найти, то только здесь. Но Майкл знал несколько больше остальных о недавних триумфах и неудачах науки о жизни. Его отец находился под покровительством Дарвина: первопроходец в расшифровке генетического кода, один из черпателей чудесной пыли, пришедшей на землю в виде великого метеора Адамавары.
В несколько кратких мгновений, когда Майкл говорил с отцом по трансатлантическому телефону и был далеким свидетелем его тревоги, до него дошло, что ему предсказывают. Умереть в девятнадцать или двадцать лет в мире, старейшие обитатели которого родились во времена Христа, вдруг показалось жесточайшей из возможных судеб. Если бы он только знал, что должен остаться незаконченным, то заботился бы намного лучше о своем бренном теле.
И не было утешения в осознании того, что, если бы не случай, он мог дожить бы до дня, когда генетика нашла бы метод лечения синдрома Кордери и устранила извращенно упрямый пережиток обычной смертности из мира людей. То, что он, один из всех, был тяжело ранен в дорожном происшествии, теперь казалось особенно коварной иронией.
Звонок под столом секретарши отвлек Майкла от невеселых мыслей. Она приветливо улыбнулась, приглашая его войти. Она даже смогла смотреть, как неловко он поднимался, опираясь на палку, прежде чем проковылять в святая святых.
Чедвик встал при виде посетителя и хотел поддержать его, но Майкл отстранился, прошел к креслу у стола, сел.
Доктор сел за стол, взял лежащее на столе досье и открыл его чисто символически, дальше оно могло не понадобиться.
— Когда здесь будет твой отец? — спросил он.
— Завтра. Он вылетает сегодня вечером из Хитроу.
— Может быть, ему лучше все объяснить тебе? Он смог бы это сделать, как и я… и более спокойно.
— Наоборот, — сказал Майкл. — Уверен, это подействует ему на нервы, и мне будет труднее. Я знаю, что ты немногим можешь мне помочь, но хотелось бы знать, тогда я был бы с отцом на равных. Мы бы оба знали, о чем речь.
— Понимаю, — сказал Чедвик непонимающим голосом. — Хорошо, может быть, мне будет легче, если ты скажешь о своих знаниях в области биологии бессмертия.
— Знаю немного, несмотря на родню. Прочитал об этих делах. Я не думал идти в медицину или генетику. У меня вообще не было мыслей о карьере, а сейчас, видимо, они вообще мне не понадобятся.
Чедвика смутили эти слова. Черные волосы доктора были коротко подстрижены, в них проглядывала седая прядь — странная для законченных людей. Он выглядел очень почтенным, хотя его преобразовали едва ли более десяти лет назад, — на сорок-сорок пять лет, если судить по календарю.
— Да. Извини.
— Не надо, — сказал Майкл отрешенно. — Моя ошибка. Я же не отвечаю на твой вопрос. ДНК, ответственная за превращение, — одна из хромосомных кислот, занесенных на землю метеором Адамавары, что мы знаем благодаря недавним работам моего отца и другим, написанным более тысячи трехсот лет назад. Некоторые из молекул могут присоединиться — биохимическим звеном, не совсем ясным для нас, — к игрек-хромосомам человека и других млекопитающих. Они это делают, если игрек-хромосома изолирована от икс-хромосомы, сопровождающей ее в сперматозоиде.
Другие хромосомные кислоты поступают странно с примитивными организмами; некоторые превратили простейшие одноклеточные и грибки в заразных для людей паразитов, как в случае так называемой серебряной болезни. Соединяющиеся непосредственно с игрек-хромосомой — самые интересные, особенно та, которая отвечает за бессмертие.
Бессмертие — результат доброкачественной “болезни”, ведущей к самовосстановлению и устраняющей старение. Преобразованная сперма не может оплодотворить яйцеклетку, но через кровь она влияет на ткань мужчины или женщины. Неважно, как она попадает в кровь, — действием на открытую рану или внутривенным впрыскиванием, хотя, я думаю, верившие в магию европейские вампиры передавали ее через своеобразное половое сношение.
Попав в другое тело, преобразованная сперма основательно изменяется и начинает производить ДНК, включая собственные производные, в протеиновой оболочке. Эти метавирусы похожи на обычные вирусы и могут заражать клетки в теле, их ДНК не проникают в ядро зараженных клеток, но они устанавливают собственное производство там, где образуются белки. Здесь они делают клетку самовосстанавливающейся, устойчивой к распаду, инфекции и химическим изменениям в процессе старения. Это значит, что тело, будучи законченным, может эффективно восстанавливать свои клетки. Побочный эффект различен: видимые изменения цвета кожи, волос, глаз и, конечно, резкое замедление производства спермы мужчин и прекращение овуляции женщин. Примерно так?
Чедвик натянуто улыбнулся:
— Если убрать жаргон, примерно так. Я не хочу усложнять картину разговорами о странствующих цитогенах и добавленных рибогенах, хотя ты, возможно, понял бы меня. Для твоего случая важны два факта.
Превращение, в этом смысле слова, двусторонний вектор. ДНК, позволяющая людям превращаться в бесплодных и бессмертных, должна проделать сложный путь, чтобы действовать. Первый вектор — игрек-хромосома, с которой она соединяется и путешествует с преобразованной спермой. С ней она попадает в тело и превращается во второй вектор, становясь частью метавируса, несущего ее в ткани, где она будет действовать.
Даже тогда система не полна. Преобразующие ДНК, войдя в цитогенную систему, приводят ряд энзимов, включая энзим вампира, как его обычно называют. Мы еще не уверены, играет ли он полезную роль в бессмертии, но думаем, что да. Один из побочных эффектов предотвращение производства молекулы белка, присутствующей в малых количествах в крови и регулирующей через обратную связь производство таких гормонов, как тироксин и адреналин.
Законченный человек может жить, если он — или она — постоянно получает извне эту молекулу. Единственным надежным способом для наших предков было пить или как-нибудь иначе ежедневно впрыскивать кровь обычных людей, поэтому бессмертных называли вампирами. Подобная молекула в крови большинства млекопитающих — овец, рогатого скота и других — достаточно отличается, чтобы быть полезной; только шимпанзе и гориллы достаточно родственны нам, чтобы сделать их кровь действительным заменителем. Сейчас, конечно, мы извлекаем нужную молекулу в коммерческом масштабе из собранной у людей и шимпанзе крови, хотя в близком будущем перейдем к производству, основанному на генной инженерии.
Я не знаю, почему у этой системы такие странные свойства. Никто не знает, хотя твой отец может предложить некоторые мысли на основе изучения других ДНК, найденных вокруг кратера Адамавары. В твоем случае важно, что преобразование можно прервать тремя способами: два связаны с действием векторов и один — с действием цитогена. Все три могут быть причинами синдрома Кордери — иммунитета к бессмертию.
Иногда ткань противодействует преобразованным игрек-хромосомам спермы, и они с трудом внедряются в ткани. Мы обнаружили, что можем преодолеть это, испытывая разные ткани и находя подходящую с наименьшим противодействием. Если внедрение удалось, остальное идет без трудностей.
Во втором ряде случаев иммунная система производит антитела, действующие против частичек антивируса, который потом станет цитогеном, и препятствующие их проникновению в клетки или резко замедляющие их распространение в теле. Метавирусы очень чувствительны и специфичны для каждого тела. Это тоже можно преодолеть, хотя и не без трудностей, удаляя ткань с внедрившейся спермой, выращивая ее in vitro и подвергая слабому облучению. Большинство полученных частичек метавируса изменено, но некоторые жизнеспособны и обладают измененной протеиновой оболочкой, иммунной к антивирусам. Это тяжкий труд, многие пациенты умерли, пока мы пытались довести его до успешного конца. Но настойчивость себя оправдает.
К сожалению, наши тесты показывают, что у тебя действовал третий способ. Блуждающие цитогены работают в таких тканях и должны продолжить свой труд.
К сожалению, они этого не делают. Как-то — мы точно не знаем как — твое тело отключает один или больше цитогенов, включая производящий энзим вампира. Мы думаем, что это может быть единственный ген-мутант в одной из твоих хромосом, влияющий на действие или бездействие различных тканей. Мутации, кажется, не воздействуют на обычную жизнь твоего тела, но они, видимо, предотвращают изменение естества, которое производит Адамавара. Мы сейчас не можем с этим бороться, но надеемся, что скоро научимся обнаруживать эти вырождающиеся гены и исключать их воздействие. Пока же мы, увы, бессильны.
Закончив, Чедвик безнадежно развел руками. Ему не нужно было говорить, что, несмотря на быстрый прогресс биотехнологии, невозможно предугадать открытие за десять, двадцать или пятьдесят лет.
Тем временем можно было ожидать только ухудшения здоровья Майкла. Сейчас, когда его поврежденная ткань производила раковые клетки, которые должны бы разрушить блуждающие цитогены, он соревновался со временем. В этой гонке, как и во всех других, он отставал, хромал, был увечным.
— Ты понимаешь все это? — волнуясь, спросил доктор. — Боюсь, что невозможно совсем уйти от специальных терминов.
— Да, — сказал Майкл. — Я могу следить за ходом рассуждений и действительно понимаю.
— Мне очень жаль.
— Я знаю. Спасибо.
— Важно, что ты не прекращаешь надеяться. В нашем распоряжении все резервы обычной медицины. Мы можем контролировать боль и постоянно проверять, нет ли рака. Если обнаружим, можем эффективно лечить.
— Да, конечно, — кивнул Майкл. Но его близорукие голубые глаза выразили понимание того, что доктор осознавал недостаточность своего предложения. Доктор вел себя по-деловому, скрываясь за бесшабашной седой прядью и зная, что может увидеть трехтысячный год, если только человечество сдержится от ядерного самоуничтожения. Вооружившись этой уверенностью, с абсурдной серьезностью он пытался убедить пациента, что тот, если удастся, доживет до шестидесяти или семидесяти лет, слабый и больной, изгой человеческого общества.
Что мог сказать Майкл в ответ на этот мизер, кроме как: “Спасибо. Я знаю, большего ты не можешь сделать”.
— Но есть надежда, — настаивал Чедвик. — Улучшив опознавание генов, скоро можно открыть дверь полному анализу человеческого генотипа. Это, верно, геркулесов труд: большое количество ДНК, сотни тысяч генов. Но над этим работают тысячи людей, и они постепенно выясняют механизмы контроля — включение и выключение отдельных генов в разных клетках. Подумай о нашем прогрессе со времени твоего рождения. Твой отец…
Доктор словно бы ожидал жеста прощения — чего-нибудь, освобождающего от отчаянных поисков, дающих надежду фраз и ободряющих заклинаний.
— Действуют ли таблетки? — спросил он, переключаясь на другой курс в поисках более безопасной темы.
— О да, — сказал Майкл. — Мне не надо принимать их все время теперь — только при сильных болях. Побочных явлений нет, если не считать кошмаров.
— Это хорошо.
Майкл не ответил доктору, только смотрел светлыми глазами, дополнявшими список его признаков. Только у обычных людей бывают голубые глаза, глаза цвета моря, в котором отражается небо.
Чедвик ждал, все еще водя руками в воздухе, будто надеясь найти комплекс лечебных пассов, обладающих оккультной силой. Ему нечего было больше сказать.
— Спасибо, доктор Чедвик, — повторил Майкл. Он сказал это спокойно, равнодушно.
“СПАСИБО”, — подумал он, с трудом поднимаясь и опираясь о палку.
“СПАСИБО”, — подумал он, проходя в дверь, открытую доктором.
“СПАСИБО”, — подумал он, взглянув на секретаршу, улыбавшуюся ему.
Он не знал, кому или чему обязан этой горькой, саркастической, неохотной благодарностью, но в ней недостатка не было, и он благодарил. К тому же все искренне жалели его, искренне пытались помочь, и он должен был ругать только себя, если их чувства и действия опоздали, чтобы сделать ему добро.
2
Когда сумерки растаяли, Майкл включил свет рядом с кроватью. Взял книгу по истории второй мировой войны, которую начал читать неделю назад, но быстро отложил ее. Интерес к книге пробудили торжества по поводу очередной годовщины окончания войны, однако энтузиазм быстро исчез. В книге было много политических комментариев и мало описания наиболее драматических моментов конфликта. Не хотелось читать о тонкостях дипломатии; хотелось описания крупнейших городов Европы и Африки, опустошенных бомбардировщиками, обрушившими на них огонь и отравляющий газ.