Страница:
— Ты мудрый человек, Ноэл Кордери, — сказал Лангуасс. — Монаха убедили твои доводы?
— Он согласен со многим, — уклончиво ответил Ноэл, — но мы не можем быть уверены, что я прав, пока не проверим на деле. Я не ставил вопрос о получении семени вампира, не думал об этом… как следует.
— Как следует! Мы говорим о вечной жизни и мучительной смерти, а ты не думаешь… О Кордери, ты странное создание! Почему ты сразу не пришел ко мне, если тебе не хватает только смелости?
— Что это значит? — спросил Ноэл резко.
— Старик, мы же в мире вампиров. Если у них есть семя внутри, его надо вытащить наружу. Они старики, многие живут спокойной жизнью, одиноко в этом древнем городе.
— Ты думаешь, мы должны пойти на убийство?
Эта мысль приходила к Ноэлу раньше, хотя он шарахался от нее.
Лангуасс засмеялся:
— Убийство? Нет, Кордери… Не убийство, даже не вред. Тихий сон, каким уснул друг Гендва. Взятое нами появится опять! Если это сработает — мы пустим слух по Галлии. И у любого горячего мужика не будет выше цели, чем кастрировать рыцаря-вампира, украв вечную жизнь из его мошонки.
Ноэл огляделся, как будто их могли подслушать.
— А что сделают вампиры Адамавары, если обвинят нас в таком преступлении? — пробормотал он. — Они терпели наше присутствие и, видимо, вынесут наш отъезд, но как мы избежим их гнева, если так отплатим за гостеприимство?
— Отплатим? — презрительно ответил Лангуасс. — Ты думаешь, мы у них в долгу. Они привели нас сюда для своих целей. Хотели узнать о происходящем во внешнем мире. В ответ дают нам наглые уроки, чтобы показать, как глупо мы ведем себя и какое у нас тщеславие. Ты думаешь, если я плохо знаю латынь, то не могу понять происходящее? Твой друг назвал это раем дураков, дураки — мы, а рай — их. Я разыщу одиноких, которых не хватятся, когда они уснут, и которые не увидят, кто вонзает нож в их тело.
— Я думал об этом, — признал Ноэл, — но боюсь, не сработает. Если даже они кажутся одинокими, отсутствие любого заметят, здесь каждого посещают и ежедневно приносят порцию крови. Уверен, жертвы сразу же поднимут крик. Попытка сделать это может погубить нас всех.
Услышав это возражение, пират замолчал, нахмурился, казалось, он понял то, о чем говорил Ноэл.
— Возможно, тогда нам придется уйти, — наконец сказал он, — и найти вампира, которого можно безопасно использовать, в другом месте. Если бы мы знали раньше, я бы попросил беднягу Селима сойти с ума скорее и дал бы строгие инструкции, как размахивать ножом. Мы должны молиться, чтобы небо предоставило нам другую возможность.
— Лангуасс, — попросил Ноэл, — прошу тебя быть поосторожнее. Вампиры Африки очень не похожи на тех, что правят в Галлии и Византии, но думаю, что с любым, сознательно ранившим кого-нибудь из них, обойдутся не менее жестоко туземцы, если не сами вампиры. Ты не видел, как повели себя встречавшие нас в лесу Эгунгуны, когда нашли раненого Гендва. Всех нас могли уничтожить, если бы за нас не вступился Нтикима. Я беспокоюсь за мальчика, потому что никто его не видел со времени нашего прибытия. Если бы мы кастрировали вампира, законченного или незаконченного, это бы расценили как такое тяжкое оскорбление, что вся Африка охотилась бы за нами до нашей смерти. Если мы опять увидим Галлию, я помогу пустить твой слух, но я долго думал, осмелюсь ли поднять руку против вампиров Адамавары, и решил, что нет.
Лангуасс долго смотрел на него тяжелым взглядом, не скрывая огня в глазах, но затем укор погас.
— Ладно, Кордери, — сказал он. — Я не могу назвать тебя трусом из-за этого. Твои знания слишком ценны, чтобы рисковать ими в предложенной мной авантюре. Я подожду — даю слово. Но пока можешь рассчитывать на мою помощь в подготовке путешествия домой. Если решим, ни леса, ни поля, ни легион дикарей не смогут помешать нам.
— Слишком много врагов. — Ноэл устало покачал головой. — И наших ружей больше нет. Мы искали их, но не нашли. Я даже не знаю, где держат ослов, если они еще живы.
Лангаусс помрачнел. Ноэл видел — правда пробила тропу сквозь надежды и мечты пирата.
— Да, — прошептал он. — Я забыл, ружья. Слишком долго валялся на этой сломанной кровати, но сейчас должен встать и сыграть свою роль в этом деле.
— Не кори себя, — сказал Ноэл, удивляясь своей откровенности. — Ты очень болен, и я не хотел бы, чтобы тебе стало хуже из-за перенапряжения.
— Кордери, — холодно проговорил пират низким голосом, — думаю, ты меня не понял. Во мне больше силы, чем ты полагаешь.
11
12
— Он согласен со многим, — уклончиво ответил Ноэл, — но мы не можем быть уверены, что я прав, пока не проверим на деле. Я не ставил вопрос о получении семени вампира, не думал об этом… как следует.
— Как следует! Мы говорим о вечной жизни и мучительной смерти, а ты не думаешь… О Кордери, ты странное создание! Почему ты сразу не пришел ко мне, если тебе не хватает только смелости?
— Что это значит? — спросил Ноэл резко.
— Старик, мы же в мире вампиров. Если у них есть семя внутри, его надо вытащить наружу. Они старики, многие живут спокойной жизнью, одиноко в этом древнем городе.
— Ты думаешь, мы должны пойти на убийство?
Эта мысль приходила к Ноэлу раньше, хотя он шарахался от нее.
Лангуасс засмеялся:
— Убийство? Нет, Кордери… Не убийство, даже не вред. Тихий сон, каким уснул друг Гендва. Взятое нами появится опять! Если это сработает — мы пустим слух по Галлии. И у любого горячего мужика не будет выше цели, чем кастрировать рыцаря-вампира, украв вечную жизнь из его мошонки.
Ноэл огляделся, как будто их могли подслушать.
— А что сделают вампиры Адамавары, если обвинят нас в таком преступлении? — пробормотал он. — Они терпели наше присутствие и, видимо, вынесут наш отъезд, но как мы избежим их гнева, если так отплатим за гостеприимство?
— Отплатим? — презрительно ответил Лангуасс. — Ты думаешь, мы у них в долгу. Они привели нас сюда для своих целей. Хотели узнать о происходящем во внешнем мире. В ответ дают нам наглые уроки, чтобы показать, как глупо мы ведем себя и какое у нас тщеславие. Ты думаешь, если я плохо знаю латынь, то не могу понять происходящее? Твой друг назвал это раем дураков, дураки — мы, а рай — их. Я разыщу одиноких, которых не хватятся, когда они уснут, и которые не увидят, кто вонзает нож в их тело.
— Я думал об этом, — признал Ноэл, — но боюсь, не сработает. Если даже они кажутся одинокими, отсутствие любого заметят, здесь каждого посещают и ежедневно приносят порцию крови. Уверен, жертвы сразу же поднимут крик. Попытка сделать это может погубить нас всех.
Услышав это возражение, пират замолчал, нахмурился, казалось, он понял то, о чем говорил Ноэл.
— Возможно, тогда нам придется уйти, — наконец сказал он, — и найти вампира, которого можно безопасно использовать, в другом месте. Если бы мы знали раньше, я бы попросил беднягу Селима сойти с ума скорее и дал бы строгие инструкции, как размахивать ножом. Мы должны молиться, чтобы небо предоставило нам другую возможность.
— Лангуасс, — попросил Ноэл, — прошу тебя быть поосторожнее. Вампиры Африки очень не похожи на тех, что правят в Галлии и Византии, но думаю, что с любым, сознательно ранившим кого-нибудь из них, обойдутся не менее жестоко туземцы, если не сами вампиры. Ты не видел, как повели себя встречавшие нас в лесу Эгунгуны, когда нашли раненого Гендва. Всех нас могли уничтожить, если бы за нас не вступился Нтикима. Я беспокоюсь за мальчика, потому что никто его не видел со времени нашего прибытия. Если бы мы кастрировали вампира, законченного или незаконченного, это бы расценили как такое тяжкое оскорбление, что вся Африка охотилась бы за нами до нашей смерти. Если мы опять увидим Галлию, я помогу пустить твой слух, но я долго думал, осмелюсь ли поднять руку против вампиров Адамавары, и решил, что нет.
Лангуасс долго смотрел на него тяжелым взглядом, не скрывая огня в глазах, но затем укор погас.
— Ладно, Кордери, — сказал он. — Я не могу назвать тебя трусом из-за этого. Твои знания слишком ценны, чтобы рисковать ими в предложенной мной авантюре. Я подожду — даю слово. Но пока можешь рассчитывать на мою помощь в подготовке путешествия домой. Если решим, ни леса, ни поля, ни легион дикарей не смогут помешать нам.
— Слишком много врагов. — Ноэл устало покачал головой. — И наших ружей больше нет. Мы искали их, но не нашли. Я даже не знаю, где держат ослов, если они еще живы.
Лангаусс помрачнел. Ноэл видел — правда пробила тропу сквозь надежды и мечты пирата.
— Да, — прошептал он. — Я забыл, ружья. Слишком долго валялся на этой сломанной кровати, но сейчас должен встать и сыграть свою роль в этом деле.
— Не кори себя, — сказал Ноэл, удивляясь своей откровенности. — Ты очень болен, и я не хотел бы, чтобы тебе стало хуже из-за перенапряжения.
— Кордери, — холодно проговорил пират низким голосом, — думаю, ты меня не понял. Во мне больше силы, чем ты полагаешь.
11
В следующий раз Ноэл пришел в лес близ Адамавары не для исследований, а желая дать толчок разрешению проблем, обсужденных с Лангуассом.
Все хотели уйти из Адамавары в сухом сезоне, но не все могли. Он не рисковал идти один или только с Нгадзе, это давало слабые шансы на успех, и в любом случае не мог смириться с мыслью оставить Квинтуса или Лейлу, если признать правду. Но когда Ноэл спросил себя о шансе создать эликсир и превратить всех в айтигу, то должен был ответить, что этого шанса нет, если он только не будет действовать так дико и опасно, как подсказала фантазия пирата.
Сидя в глубоком раздумье, Ноэл вдруг услышал голос сзади. Обернулся с дрожью тревоги, боясь увидеть Эгунгуна, хотя был яркий день.
Но это оказался Нтикима, которого он не видел почти год. Юноша стоял за кривым стволом старого дерева, выше по склону. Он, казалось, подрос. Ноэл тепло поздоровался с Нтикимой, сказал о своей тревоге за него. Спросил, очень ли страдал он от серебряной болезни, как его здоровье, но сразу ответа не услышал. Было очевидно, что Нтикима оказался здесь не случайно.
— Я был в Илитигу, — произнес наконец Нтикима. — Меня взяли туда, потому что я из Огбоне. И однажды встретил в лесу Арони, который дал обещание и обязан его выполнить. Я видел и касался Экеи Ориша, видел спускающихся на землю богов.
— Ты сам будешь элеми? — спросил Ноэл, глядя на пришедшего, но не подходя к нему.
— Однажды я надеялся на это. Я должен был стать колдуном и целителем. — Он замолчал и добавил: — Я тебе должен, Ноэл Кордери, и пришел отплатить долг.
Ноэл был неестественно спокоен, будто сквозняк дохнул в сердце. Он слишком хорошо знал, что этот долг был долгом жизни, и то, что Нтикима пришел сейчас отплатить, означало: его, Ноэла Кордери, жизнь в большой опасности.
— Значит, Огбоне решило, что Эгунгун должен опять прийти за мной?
— Я от Огбоне, — сказал юноша. — И знаю то, что знает Огбоне. Ифа разговаривал с бабалаво и сказал, что вы хотите поступить неправильно в Адамаваре, что вы уже оскорбили самые священные табу.
Ноэл чуть было не рассмеялся. Уж не прочел ли ифа его мысли, или, может быть, подслушал их разговор с Лангуассом?
— Можно что-нибудь изменить? — спросил он.
Нтикима покачал головой:
— Священники ифа колдовали на пальмовых орехах, они пролили священную кровь. Вчера был айо-авво, день тайны, бабалаво сдвинули свои бритые головы на срочном совещании. Экеи Ориша обеспокоен тем, сказанным элеми, и думает, что в твоих словах есть яд. Предки в Ипо-Оку взволнованы. Придет Эгунгун, и я должен встать перед тобой, как однажды ты встал передо мной.
Было что-то новое, неожиданное в том, как Нтикима говорил о священниках и богах. Эту нотку Ноэл раньше не слышал в его голосе. Это не был голос преданного верующего, но голос человека, сомневающегося в своих идолах.
“В Буруту, — думал Ноэл, — он полностью принадлежал Огбоне, сердцем и умом. Но здесь, в Адамаваре, то, что осталось от Буруту в душе, открыло ему глаза. Он обязан мне не только жизнью, но и ясностью видения.
Без этого его не было бы здесь”.
— Что я должен сделать? — спросил Ноэл.
— Покинуть Адамавару, — сказал Нтикима.
— Я не могу уехать один.
— Не один. Ты должен забрать с собой других — всех, кого хочешь спасти. Даже белый бабалаво сейчас в опасности.
— Это невозможно. У Лангуасса нет сил, у Квинтуса тоже. Они не пройдут безжизненный лес, тем более равнину за ним, холмы и лес.
— Остаться — значит скоро умереть, — заверил Нтикима. — Ты должен рискнуть. Я не могу обещать безопасность, но сделаю все, что смогу. — Он замолк, будто бы решая, сколько еще может сказать, потом продолжал: — Я делаю, что обязан, но если поступлю глупо, они меня убьют, как убили бы вас, если бы вы были на моем месте. Тогда вас спас Шанго, и я должен молиться, чтобы он распространил свое милосердие на меня, но вы должны поступить так, как я говорю.
На мгновение Ноэл засомневался, но мальчик вел себя так уверенно.
Раньше Ноэл не задумывался, кто привел их в Адамавару, сейчас видел — это был Нтикима, а не Гендва. Именно невинные рассказы Нтикимы стали для них своеобразной приманкой. Нтикима рассказал Огбоне о человеке, названном туземцами белым бабалаво. Все время ими двигал Нтикима, и сейчас он подгонял, возможно, к смерти. Вера в провидение стала паролем Квинтуса; был ли этот черный юноша олицетворением провидения, заботившегося о них?
— Говоря это мне, ты подвергаешь себя опасности, — сказал Ноэл.
— Я уже в опасности, — решительно заявил Нтикима. — Мой долг тебе такой же большой, как мой долг Арони. Я должен отказаться от Арони и довериться Шанго.
Ноэл не знал точно, что это значило, хотя понимал, что произошла смена идолов, за которую он мог быть благодарен. Разве Нтикима не знал, что Эгунгуна свалила пуля Лангуасса, а не молния Шанго? Или юноша все еще верил, что произошло и первое и второе?
— Ты знаешь, где они спрятали ослов? — спросил Ноэл и быстро добавил: — Нам понадобятся ружья и порох тоже.
— Я сделаю, что смогу, — повторил Нтикима.
Ноэл не отвел взгляд и замолчал, думая, следует ли ему сказать больше. Почувствовал, что должен сделать это.
— Мои друзья умрут, если не станут айтигу. Нам рассказали о существовании снадобья, секрет которого забыт. Он действительно забыт?
Вопрос не испугал и не обидел юношу, но Ноэл знал, что надеяться на ответ, который спасет всех, нельзя.
— Он забыт. И не в моей власти сделать вас сильнее. Ты выслушаешь меня?
Ноэл утомленно кивнул.
— Вы найдете дорогу в ночной темноте?
— Да.
— Вы должны прийти до рассвета через две ночи. Столько времени мне понадобится на подготовку. Я попытаюсь привести ослов, еду, но вы тоже должны собрать, что удастся. Храните секрет от слуг, особенно от Аеды и человека в тюрбане. Меня не будет, но не ждите. Идите быстро и доверьтесь Шанго.
Ноэл спросил бы еще, но едва раскрыл рот, как юноша поднял руку:
— Запомни главное: верьте Шанго!
Нтикима повернулся и побежал, скрывшись в лесу.
Ноэл потряс головой, отбросил комок земли, который мял в руке. К своему удивлению, он почувствовал облегчение. Теперь он знал, что надо делать. Все неудобные вопросы можно отодвинуть в сторону и довериться мудрости и сообразительности Нтикимы.
— Верь Шанго? — повторил Ноэл иронически. Он не мог доверять собственному Богу и едва ли мог надеяться, что один идол из языческого набора может послужить там, где не может Всевышний. Но Шанго раньше говорил стволом мушкета, возможно, Нтикима имел в виду только это.
— Ладно, — пробормотал он, направляясь к спрятанной в стенке двери в Эдем Адамавары, — возможно, мы испробуем метод Лангуасса, и к черту всевозможные последствия!
Не теряя времени, Ноэл в общих чертах сообщил обо всем своим друзьям, хотя и не смог собрать всех вместе, чтобы обсудить план дальнейших действий.
Легче всего было найти Лангуасса в его комнате, он уже не лежал в кровати. Ноэл видел по реакции пирата, что сообщение о возможной опасности было искрой, внезапно пробудившей решимость, но у него не было времени призывать к осмотрительности, да он и не особенно стремился к этому. Ноэл знал: Лангуасс готов на любой риск, когда на карту поставлена жизнь, поэтому он не пытался остановить старого пирата.
Ноэл ничего не сказал Квинтусу о том, что собирается сделать Лангуаес. Велев всем, кроме Нгадзе, которому не совсем доверял, приготовиться, он принялся собирать вещи в дорогу. Но на закате дня, намеченного Нтикимой для побега, Ноэл почувствовал угрызения совести, разрывавшие его на части. Он говорил себе, что не побуждал Лангуасса к преступлению и что за действия пирата не отвечает. Но понимал, Лангуасс выполнит задачу лучше, если будет действовать самостоятельно, не стесненный нерешительным сообщником; Ноэлу не хотелось думать, что он мог послать человека на грязное дело.
— О Боже! — воскликнул он в непривычной для себя молитве. — Дай мне сил, прошу Тебя, чтобы в будущем я поступал по собственному разумению. Дай мне самому взяться за трудное дело и решить, что делать…
Так и не завершив это обращение, Ноэл принялся ругать себя за театральность и за упоминание всуе Бога, в которого не верил.
— В любом случае, это неважно, — прошептал он. — Если я не получу эликсир жизни, если Нтикима не оплатит свой долг, если все должны умереть, в Илетигу или безжизненном лесу… Ну что тогда значит маленькая жизнь Ноэла Кордери в великой картине, разворачивающейся в тени вечности? Еще одна бесполезная вещь среди миллионов…
Подобные мысли не приносили утешения, и Ноэл обрадовался приходу Квинтуса. Все было готово к дороге, и они говорили о посторонних вещах, боясь быть подслушанными. Ноэл не сомневался, что монах не знает о замыслах Лангуасеа. Никто не пошел спать после захода солнца, а сидели у свечи в тревоге и волнении.
Ноэл пошел к Лейле узнать, все ли в порядке, и был удивлен, рассержен, увидев, что ее нет в комнате. Не мог же пират взять ее с собой, а другой причины ее отсутствия Ноэл предположить не мог. Он проклинал возникшую между ними холодность, сделавшую ее такой одинокой. К тому же ему было сложно представить ее роль в предстоящем путешествии. Ноэлу ничего не оставалось, как возвратиться к Квинтусу и считать проходящие часы.
Он уже почти желал, чтобы ничего не произошло и Лангуасс пришел с пустыми руками. Но не допускал, что верх возьмет слабость.
Была уже поздняя ночь, и на небе ярко блестели звезды, когда в комнату вошел Лангуасс, держа в руке нечто ценное.
— Время делать твой эликсир, — сказал он Ноэлу, — и поторопись надуть черта с нашей смертью. Быстрее, я не знаю, как долго не портится семя вампира.
Ноэл не смел взглянуть на Квинтуса, на реакцию этого святого человека на слова Лангуасса. Взяв принесенное, он был удивлен, увидев в небольшом каменном кувшине не массу кровоточащей ткани, а бело-желтую жидкость, напоминавшую слюну.
— Что это? — спросил он.
— А как ты думаешь? — нетерпеливо произнес Лангуасс. — Этим делают вампиров, если ты правильно сказал. Но ведь нам нужна кровь, чтобы питать это, прежде чем начнем? Торопись, господин Алхимик, прошу тебя!
Удивленный, Ноэл смотрел на жидкость, начавшую высыхать. Она была молочной, как семя обычного мужчины. И совсем не “черной, как ночь”, как писал Гуаццо. Но Лангуасс не мог ошибиться. Пират был прав: на вопросы и колебания не было времени.
Квинтус спросил металлическим голосом:
— Что ты сделал, Лангуасс?
— Я принес вам шанс выжить, а не умереть, — ответил тот.
Игнорируя обмен колкостями, Ноэл добавил воды к жидкости в кувшине, открыл ящик с микроскопом, взял самый острый скальпель, без страха и раздумий сделал разрез на левой руке над запястьем и выдавил кровь в кувшин.
— Я знаю, сколько надо, — быстро сказал Лангуасс. — Возьми моей тоже. — Он снял с пояса острый кинжал, но Ноэл покачал головой, нашел второй скальпель, подержал над пламенем свечи и, когда Лангуасс протянул руку, провел лезвием вдоль синей вены. Пират не вскрикнул, но сильно сжал зубы, когда кровь хлынула из большого разреза. Ноэл собрал ее в чашку, а потом сцедил в кувшин, размешал и прибавил соленой воды из бутылки.
— Что это? — спросил Квинтус сердито, но замолк, когда разум превозмог удивление. Ноэл посмотрел на него, как бы извиняясь за молчание.
— Я могу только надеяться, что другие компоненты не очень важны, — сказал Ноэл Лангуассу. — Молись, если хочешь, чтобы здесь было все необходимое. — Он обернулся и посмотрел на Квинтуса: — Нет времени. Решай сейчас, прошу тебя, участвуешь ли ты в этом или попросишь милосердной руки твоего любящего Господа. Я ничего не могу обещать, но испробуешь ли с нами силу ритуала?
Квинтус смотрел так хмуро, что Ноэл был уверен в его отказе. Но монах оголил свою руку.
— Пусть решит Господь, — сказал он со странной легкостью. — Если Он не хочет, чтобы я был вампиром, Он сделает по-своему.
“Верь провидению!” — подумал Ноэл. Не задерживаясь, второй раз подставил под пламя окровавленный нож и разрезал руку Квинтуса. Он поставил чашку на стол, и кровь Квинтуса закапала в смесь.
Пират смотрел то на монаха, то на сына механика, но молчал, пока текла кровь. Потом сказал:
— Мы теперь будем братьями? Прошлые обиды ушли, забытые или нет. Что бы с нами ни случилось — мы родственники.
Ноэл поднял чашку, взвесил ее в руке и предложил Лангуассу, вспоминая, как Кристель однажды предлагала свою кровь этому человеку, который вначале отверг предложение, а затем принял. Вспомнил, как она хотела пить его кровь и он отказал, несмотря на ее досаду.
Лангуасс не колебался. Он был готов, мысль о содержимом не остановила его. Он погрузил пальцы в кровавый раствор, стряхнул их над раной и втер жидкость в порез, тяжело дыша, но не колеблясь. Затем своим кинжалом сделал надрез на груди и втер жидкость туда.
Прикосновения были болезненны, но ему хотелось втереть побольше жидкости в тело.
— Ну, Кордери, — сказал он. — Примешь дозу вместе со мной?
Ноэл еще не был готов, мысли разбегались, сердце учащенно билось. Собравшись с силами, протянул чашку Квинтусу. Монах окунул в смесь кончики пальцев и — мягче, чем Лангуасс, — провел ими по руке вдоль пореза вверх и вниз.
К своему стыду, Ноэл почувствовал тошноту, хотя вспомнил, что во время ритуала в Илетигу не он, а Квинтус, прятал глаза.
Он положил пальцы на край чашки, собираясь собрать остаток, но внезапная мысль остановила его.
— Лейла, — прошептал он.
— Ну и что? — быстро спросил Лангуасс, хмуро и жестко.
— Она должна быть здесь!
Лангуасс промолчал, но окровавленной рукой прижал пальцы Ноэла к чашке, заставляя взять тягучую жидкость. Затем схватил чашку и провел по ней своими пальцами, стремясь собрать последние капли.
Посмотрев на Ноэла, он зло сказал:
— Я принес тебе жизнь, Кордери. Используй ее или будь проклят!
Ноэл колебался еще мгновение, пораженный жестокостью пирата, бросающего любовницу. Потом, уступив, обхватил пальцами порезанную руку, царапая рану, кусая губы от боли.
Когда боль прекратилась и он открыл затуманившиеся от слез глаза, то увидел Лангуасса, облизывающего по одному окровавленные пальцы.
— Я хотел бы запить это сладкой мадерой, — сказал пират. — Мы подняли бы тост за поддержку наших душ и за надежду, что тела останутся невредимыми до конца. Мы теперь братья, и ничто этого не изменит.
Только тогда Ноэл спросил о том, о чем не решался спросить раньше.
— Как, Лангуасс?.. — прошептал он. — Как ты получил семя?
— Какая теперь разница? — спросил пират. — Тебе же было все равно, когда ты сказал, что я могу украсть его? Ты раньше не думал о том, как я собираюсь выполнить задачу? О нет, мой кровный брат… ты тогда не беспокоился и сейчас не должен спрашивать.
Ноэла задел намек. Боль от раны была сильнее, чем он ожидал, к тому же он почувствовал боль в животе.
— У нас мало времени, — сказал Квинтус, вновь принимая руководство, которое давно уступил своему протеже. — Я забинтую ваши руки, а вы мою. Если станем вампирами, раны заживут, если нет — их надо будет прикрыть. Мы должны поскорее уйти отсюда. Ты пойдешь за Лейлой, Лангуасс, после того как я забинтую тебе рану?
— О да, — ответил Лангуасс, ощупывая порез на груди. — Забинтуй хорошо, отец, ночью нам придется идти дольше, чем мы себе представляем. Я захвачу свою крошку и черного тоже, у нас должен быть достаточный источник крови. Я думаю, что Нгадзе придет, хотя его и не предупредили.
— Надеюсь, — сказал Квинтус. — Полагаю, что он тоскует по дому. В любом случае, уверен, он не поднимет тревогу.
К своему стыду, Ноэл опять почувствовал тошноту.
Он только сейчас понял последствия содеянного и то, что об этом следовало думать раньше. Тот факт, что Лангуасс утаил эликсир от своей любовницы, так как мог нуждаться в ней как вампир, поражала Ноэла своей бессердечностью. Он не мог выразить словами свою боль. Кто бы мог подумать, что пират может преследовать свои цели! И смеяться над ним, со своим братством, замешанном на преступлении!
Мысль, что он может сейчас стать хищником и использовать Нтикиму и Нгадзе, как когда-то Гендва, была более болезненной, чем Ноэл мог себе представить. Он изо всех сил старался взять себя в руки, Квинтус бинтовал ему рану, когда пират вышел из комнаты с таким видом, какой, пожалуй не напускал на себя много лет.
— Что я наделал? — спрашивал Ноэл своего лучшего друга. — Что я наделал?
Квинтус ответил не сразу, но сурово взглянул на него, зная: ему не сказали, не доверили, его мнения не спросили. Старик был обижен, его ранило, что Ноэл постыдился или побоялся доверить ему свои мысли.
— Только время все рассудит, — сказал Божий человек. — Возможно, ты избавил нас от опасности. А может быть, наоборот, только приблизил нас к смерти.
Все хотели уйти из Адамавары в сухом сезоне, но не все могли. Он не рисковал идти один или только с Нгадзе, это давало слабые шансы на успех, и в любом случае не мог смириться с мыслью оставить Квинтуса или Лейлу, если признать правду. Но когда Ноэл спросил себя о шансе создать эликсир и превратить всех в айтигу, то должен был ответить, что этого шанса нет, если он только не будет действовать так дико и опасно, как подсказала фантазия пирата.
Сидя в глубоком раздумье, Ноэл вдруг услышал голос сзади. Обернулся с дрожью тревоги, боясь увидеть Эгунгуна, хотя был яркий день.
Но это оказался Нтикима, которого он не видел почти год. Юноша стоял за кривым стволом старого дерева, выше по склону. Он, казалось, подрос. Ноэл тепло поздоровался с Нтикимой, сказал о своей тревоге за него. Спросил, очень ли страдал он от серебряной болезни, как его здоровье, но сразу ответа не услышал. Было очевидно, что Нтикима оказался здесь не случайно.
— Я был в Илитигу, — произнес наконец Нтикима. — Меня взяли туда, потому что я из Огбоне. И однажды встретил в лесу Арони, который дал обещание и обязан его выполнить. Я видел и касался Экеи Ориша, видел спускающихся на землю богов.
— Ты сам будешь элеми? — спросил Ноэл, глядя на пришедшего, но не подходя к нему.
— Однажды я надеялся на это. Я должен был стать колдуном и целителем. — Он замолчал и добавил: — Я тебе должен, Ноэл Кордери, и пришел отплатить долг.
Ноэл был неестественно спокоен, будто сквозняк дохнул в сердце. Он слишком хорошо знал, что этот долг был долгом жизни, и то, что Нтикима пришел сейчас отплатить, означало: его, Ноэла Кордери, жизнь в большой опасности.
— Значит, Огбоне решило, что Эгунгун должен опять прийти за мной?
— Я от Огбоне, — сказал юноша. — И знаю то, что знает Огбоне. Ифа разговаривал с бабалаво и сказал, что вы хотите поступить неправильно в Адамаваре, что вы уже оскорбили самые священные табу.
Ноэл чуть было не рассмеялся. Уж не прочел ли ифа его мысли, или, может быть, подслушал их разговор с Лангуассом?
— Можно что-нибудь изменить? — спросил он.
Нтикима покачал головой:
— Священники ифа колдовали на пальмовых орехах, они пролили священную кровь. Вчера был айо-авво, день тайны, бабалаво сдвинули свои бритые головы на срочном совещании. Экеи Ориша обеспокоен тем, сказанным элеми, и думает, что в твоих словах есть яд. Предки в Ипо-Оку взволнованы. Придет Эгунгун, и я должен встать перед тобой, как однажды ты встал передо мной.
Было что-то новое, неожиданное в том, как Нтикима говорил о священниках и богах. Эту нотку Ноэл раньше не слышал в его голосе. Это не был голос преданного верующего, но голос человека, сомневающегося в своих идолах.
“В Буруту, — думал Ноэл, — он полностью принадлежал Огбоне, сердцем и умом. Но здесь, в Адамаваре, то, что осталось от Буруту в душе, открыло ему глаза. Он обязан мне не только жизнью, но и ясностью видения.
Без этого его не было бы здесь”.
— Что я должен сделать? — спросил Ноэл.
— Покинуть Адамавару, — сказал Нтикима.
— Я не могу уехать один.
— Не один. Ты должен забрать с собой других — всех, кого хочешь спасти. Даже белый бабалаво сейчас в опасности.
— Это невозможно. У Лангуасса нет сил, у Квинтуса тоже. Они не пройдут безжизненный лес, тем более равнину за ним, холмы и лес.
— Остаться — значит скоро умереть, — заверил Нтикима. — Ты должен рискнуть. Я не могу обещать безопасность, но сделаю все, что смогу. — Он замолк, будто бы решая, сколько еще может сказать, потом продолжал: — Я делаю, что обязан, но если поступлю глупо, они меня убьют, как убили бы вас, если бы вы были на моем месте. Тогда вас спас Шанго, и я должен молиться, чтобы он распространил свое милосердие на меня, но вы должны поступить так, как я говорю.
На мгновение Ноэл засомневался, но мальчик вел себя так уверенно.
Раньше Ноэл не задумывался, кто привел их в Адамавару, сейчас видел — это был Нтикима, а не Гендва. Именно невинные рассказы Нтикимы стали для них своеобразной приманкой. Нтикима рассказал Огбоне о человеке, названном туземцами белым бабалаво. Все время ими двигал Нтикима, и сейчас он подгонял, возможно, к смерти. Вера в провидение стала паролем Квинтуса; был ли этот черный юноша олицетворением провидения, заботившегося о них?
— Говоря это мне, ты подвергаешь себя опасности, — сказал Ноэл.
— Я уже в опасности, — решительно заявил Нтикима. — Мой долг тебе такой же большой, как мой долг Арони. Я должен отказаться от Арони и довериться Шанго.
Ноэл не знал точно, что это значило, хотя понимал, что произошла смена идолов, за которую он мог быть благодарен. Разве Нтикима не знал, что Эгунгуна свалила пуля Лангуасса, а не молния Шанго? Или юноша все еще верил, что произошло и первое и второе?
— Ты знаешь, где они спрятали ослов? — спросил Ноэл и быстро добавил: — Нам понадобятся ружья и порох тоже.
— Я сделаю, что смогу, — повторил Нтикима.
Ноэл не отвел взгляд и замолчал, думая, следует ли ему сказать больше. Почувствовал, что должен сделать это.
— Мои друзья умрут, если не станут айтигу. Нам рассказали о существовании снадобья, секрет которого забыт. Он действительно забыт?
Вопрос не испугал и не обидел юношу, но Ноэл знал, что надеяться на ответ, который спасет всех, нельзя.
— Он забыт. И не в моей власти сделать вас сильнее. Ты выслушаешь меня?
Ноэл утомленно кивнул.
— Вы найдете дорогу в ночной темноте?
— Да.
— Вы должны прийти до рассвета через две ночи. Столько времени мне понадобится на подготовку. Я попытаюсь привести ослов, еду, но вы тоже должны собрать, что удастся. Храните секрет от слуг, особенно от Аеды и человека в тюрбане. Меня не будет, но не ждите. Идите быстро и доверьтесь Шанго.
Ноэл спросил бы еще, но едва раскрыл рот, как юноша поднял руку:
— Запомни главное: верьте Шанго!
Нтикима повернулся и побежал, скрывшись в лесу.
Ноэл потряс головой, отбросил комок земли, который мял в руке. К своему удивлению, он почувствовал облегчение. Теперь он знал, что надо делать. Все неудобные вопросы можно отодвинуть в сторону и довериться мудрости и сообразительности Нтикимы.
— Верь Шанго? — повторил Ноэл иронически. Он не мог доверять собственному Богу и едва ли мог надеяться, что один идол из языческого набора может послужить там, где не может Всевышний. Но Шанго раньше говорил стволом мушкета, возможно, Нтикима имел в виду только это.
— Ладно, — пробормотал он, направляясь к спрятанной в стенке двери в Эдем Адамавары, — возможно, мы испробуем метод Лангуасса, и к черту всевозможные последствия!
Не теряя времени, Ноэл в общих чертах сообщил обо всем своим друзьям, хотя и не смог собрать всех вместе, чтобы обсудить план дальнейших действий.
Легче всего было найти Лангуасса в его комнате, он уже не лежал в кровати. Ноэл видел по реакции пирата, что сообщение о возможной опасности было искрой, внезапно пробудившей решимость, но у него не было времени призывать к осмотрительности, да он и не особенно стремился к этому. Ноэл знал: Лангуасс готов на любой риск, когда на карту поставлена жизнь, поэтому он не пытался остановить старого пирата.
Ноэл ничего не сказал Квинтусу о том, что собирается сделать Лангуаес. Велев всем, кроме Нгадзе, которому не совсем доверял, приготовиться, он принялся собирать вещи в дорогу. Но на закате дня, намеченного Нтикимой для побега, Ноэл почувствовал угрызения совести, разрывавшие его на части. Он говорил себе, что не побуждал Лангуасса к преступлению и что за действия пирата не отвечает. Но понимал, Лангуасс выполнит задачу лучше, если будет действовать самостоятельно, не стесненный нерешительным сообщником; Ноэлу не хотелось думать, что он мог послать человека на грязное дело.
— О Боже! — воскликнул он в непривычной для себя молитве. — Дай мне сил, прошу Тебя, чтобы в будущем я поступал по собственному разумению. Дай мне самому взяться за трудное дело и решить, что делать…
Так и не завершив это обращение, Ноэл принялся ругать себя за театральность и за упоминание всуе Бога, в которого не верил.
— В любом случае, это неважно, — прошептал он. — Если я не получу эликсир жизни, если Нтикима не оплатит свой долг, если все должны умереть, в Илетигу или безжизненном лесу… Ну что тогда значит маленькая жизнь Ноэла Кордери в великой картине, разворачивающейся в тени вечности? Еще одна бесполезная вещь среди миллионов…
Подобные мысли не приносили утешения, и Ноэл обрадовался приходу Квинтуса. Все было готово к дороге, и они говорили о посторонних вещах, боясь быть подслушанными. Ноэл не сомневался, что монах не знает о замыслах Лангуасеа. Никто не пошел спать после захода солнца, а сидели у свечи в тревоге и волнении.
Ноэл пошел к Лейле узнать, все ли в порядке, и был удивлен, рассержен, увидев, что ее нет в комнате. Не мог же пират взять ее с собой, а другой причины ее отсутствия Ноэл предположить не мог. Он проклинал возникшую между ними холодность, сделавшую ее такой одинокой. К тому же ему было сложно представить ее роль в предстоящем путешествии. Ноэлу ничего не оставалось, как возвратиться к Квинтусу и считать проходящие часы.
Он уже почти желал, чтобы ничего не произошло и Лангуасс пришел с пустыми руками. Но не допускал, что верх возьмет слабость.
Была уже поздняя ночь, и на небе ярко блестели звезды, когда в комнату вошел Лангуасс, держа в руке нечто ценное.
— Время делать твой эликсир, — сказал он Ноэлу, — и поторопись надуть черта с нашей смертью. Быстрее, я не знаю, как долго не портится семя вампира.
Ноэл не смел взглянуть на Квинтуса, на реакцию этого святого человека на слова Лангуасса. Взяв принесенное, он был удивлен, увидев в небольшом каменном кувшине не массу кровоточащей ткани, а бело-желтую жидкость, напоминавшую слюну.
— Что это? — спросил он.
— А как ты думаешь? — нетерпеливо произнес Лангуасс. — Этим делают вампиров, если ты правильно сказал. Но ведь нам нужна кровь, чтобы питать это, прежде чем начнем? Торопись, господин Алхимик, прошу тебя!
Удивленный, Ноэл смотрел на жидкость, начавшую высыхать. Она была молочной, как семя обычного мужчины. И совсем не “черной, как ночь”, как писал Гуаццо. Но Лангуасс не мог ошибиться. Пират был прав: на вопросы и колебания не было времени.
Квинтус спросил металлическим голосом:
— Что ты сделал, Лангуасс?
— Я принес вам шанс выжить, а не умереть, — ответил тот.
Игнорируя обмен колкостями, Ноэл добавил воды к жидкости в кувшине, открыл ящик с микроскопом, взял самый острый скальпель, без страха и раздумий сделал разрез на левой руке над запястьем и выдавил кровь в кувшин.
— Я знаю, сколько надо, — быстро сказал Лангуасс. — Возьми моей тоже. — Он снял с пояса острый кинжал, но Ноэл покачал головой, нашел второй скальпель, подержал над пламенем свечи и, когда Лангуасс протянул руку, провел лезвием вдоль синей вены. Пират не вскрикнул, но сильно сжал зубы, когда кровь хлынула из большого разреза. Ноэл собрал ее в чашку, а потом сцедил в кувшин, размешал и прибавил соленой воды из бутылки.
— Что это? — спросил Квинтус сердито, но замолк, когда разум превозмог удивление. Ноэл посмотрел на него, как бы извиняясь за молчание.
— Я могу только надеяться, что другие компоненты не очень важны, — сказал Ноэл Лангуассу. — Молись, если хочешь, чтобы здесь было все необходимое. — Он обернулся и посмотрел на Квинтуса: — Нет времени. Решай сейчас, прошу тебя, участвуешь ли ты в этом или попросишь милосердной руки твоего любящего Господа. Я ничего не могу обещать, но испробуешь ли с нами силу ритуала?
Квинтус смотрел так хмуро, что Ноэл был уверен в его отказе. Но монах оголил свою руку.
— Пусть решит Господь, — сказал он со странной легкостью. — Если Он не хочет, чтобы я был вампиром, Он сделает по-своему.
“Верь провидению!” — подумал Ноэл. Не задерживаясь, второй раз подставил под пламя окровавленный нож и разрезал руку Квинтуса. Он поставил чашку на стол, и кровь Квинтуса закапала в смесь.
Пират смотрел то на монаха, то на сына механика, но молчал, пока текла кровь. Потом сказал:
— Мы теперь будем братьями? Прошлые обиды ушли, забытые или нет. Что бы с нами ни случилось — мы родственники.
Ноэл поднял чашку, взвесил ее в руке и предложил Лангуассу, вспоминая, как Кристель однажды предлагала свою кровь этому человеку, который вначале отверг предложение, а затем принял. Вспомнил, как она хотела пить его кровь и он отказал, несмотря на ее досаду.
Лангуасс не колебался. Он был готов, мысль о содержимом не остановила его. Он погрузил пальцы в кровавый раствор, стряхнул их над раной и втер жидкость в порез, тяжело дыша, но не колеблясь. Затем своим кинжалом сделал надрез на груди и втер жидкость туда.
Прикосновения были болезненны, но ему хотелось втереть побольше жидкости в тело.
— Ну, Кордери, — сказал он. — Примешь дозу вместе со мной?
Ноэл еще не был готов, мысли разбегались, сердце учащенно билось. Собравшись с силами, протянул чашку Квинтусу. Монах окунул в смесь кончики пальцев и — мягче, чем Лангуасс, — провел ими по руке вдоль пореза вверх и вниз.
К своему стыду, Ноэл почувствовал тошноту, хотя вспомнил, что во время ритуала в Илетигу не он, а Квинтус, прятал глаза.
Он положил пальцы на край чашки, собираясь собрать остаток, но внезапная мысль остановила его.
— Лейла, — прошептал он.
— Ну и что? — быстро спросил Лангуасс, хмуро и жестко.
— Она должна быть здесь!
Лангуасс промолчал, но окровавленной рукой прижал пальцы Ноэла к чашке, заставляя взять тягучую жидкость. Затем схватил чашку и провел по ней своими пальцами, стремясь собрать последние капли.
Посмотрев на Ноэла, он зло сказал:
— Я принес тебе жизнь, Кордери. Используй ее или будь проклят!
Ноэл колебался еще мгновение, пораженный жестокостью пирата, бросающего любовницу. Потом, уступив, обхватил пальцами порезанную руку, царапая рану, кусая губы от боли.
Когда боль прекратилась и он открыл затуманившиеся от слез глаза, то увидел Лангуасса, облизывающего по одному окровавленные пальцы.
— Я хотел бы запить это сладкой мадерой, — сказал пират. — Мы подняли бы тост за поддержку наших душ и за надежду, что тела останутся невредимыми до конца. Мы теперь братья, и ничто этого не изменит.
Только тогда Ноэл спросил о том, о чем не решался спросить раньше.
— Как, Лангуасс?.. — прошептал он. — Как ты получил семя?
— Какая теперь разница? — спросил пират. — Тебе же было все равно, когда ты сказал, что я могу украсть его? Ты раньше не думал о том, как я собираюсь выполнить задачу? О нет, мой кровный брат… ты тогда не беспокоился и сейчас не должен спрашивать.
Ноэла задел намек. Боль от раны была сильнее, чем он ожидал, к тому же он почувствовал боль в животе.
— У нас мало времени, — сказал Квинтус, вновь принимая руководство, которое давно уступил своему протеже. — Я забинтую ваши руки, а вы мою. Если станем вампирами, раны заживут, если нет — их надо будет прикрыть. Мы должны поскорее уйти отсюда. Ты пойдешь за Лейлой, Лангуасс, после того как я забинтую тебе рану?
— О да, — ответил Лангуасс, ощупывая порез на груди. — Забинтуй хорошо, отец, ночью нам придется идти дольше, чем мы себе представляем. Я захвачу свою крошку и черного тоже, у нас должен быть достаточный источник крови. Я думаю, что Нгадзе придет, хотя его и не предупредили.
— Надеюсь, — сказал Квинтус. — Полагаю, что он тоскует по дому. В любом случае, уверен, он не поднимет тревогу.
К своему стыду, Ноэл опять почувствовал тошноту.
Он только сейчас понял последствия содеянного и то, что об этом следовало думать раньше. Тот факт, что Лангуасс утаил эликсир от своей любовницы, так как мог нуждаться в ней как вампир, поражала Ноэла своей бессердечностью. Он не мог выразить словами свою боль. Кто бы мог подумать, что пират может преследовать свои цели! И смеяться над ним, со своим братством, замешанном на преступлении!
Мысль, что он может сейчас стать хищником и использовать Нтикиму и Нгадзе, как когда-то Гендва, была более болезненной, чем Ноэл мог себе представить. Он изо всех сил старался взять себя в руки, Квинтус бинтовал ему рану, когда пират вышел из комнаты с таким видом, какой, пожалуй не напускал на себя много лет.
— Что я наделал? — спрашивал Ноэл своего лучшего друга. — Что я наделал?
Квинтус ответил не сразу, но сурово взглянул на него, зная: ему не сказали, не доверили, его мнения не спросили. Старик был обижен, его ранило, что Ноэл постыдился или побоялся доверить ему свои мысли.
— Только время все рассудит, — сказал Божий человек. — Возможно, ты избавил нас от опасности. А может быть, наоборот, только приблизил нас к смерти.
12
Когда они спешили по темным коридорам выбраться из города, никто не пытался им помешать. Они нашли дорогу вниз по извивающейся расселине к склонам за Адамаварой. Пришлось быть очень внимательными, ориентируясь по звездам и лунному полумесяцу, но к рассвету все пятеро благополучно спустились вниз.
Четыре осла, приведенных год назад в Адамавару, терпеливо ждали их, привязанные к дереву, Нтикимы не было. На спинах ослов они увидели мешки с пищей и одеялами, в одном были четыре мушкета с порохом и пулями, чему Ноэл обрадовался, но не так сильно, как Лангуасс. Ноэл осмотрел все, удивляясь отсутствию Нтикимы, но нужно было поскорее уходить. Если Кантибх или Аеда обнаружили исчезновение, погоня неминуема.
Каждый из четверых мужчин повел осла, Лейла шла позади. Они начали спуск по крутому склону, на северо-запад, прочь от страны элеми. Ноэл оглянулся на цыганку, посмотрел на суровые серые вершины.
“Прощайте, сады Эдема, — саркастически подумал он, — и вперед, к стране, где каиновы дети сеют смуту”.
Он жалел, что уходит из Адамавары, но не мог унять тревогу, думая о трудностях предстоящего пути. Идя под пологом листвы, конца которой не будет много дней, он рассуждал, чувствует ли человек, превращающийся в вампира, изменения внутри себя и что это за чувство. В себе он пока не ощущал никаких изменений, но не знал, значит ли это, что их самодельный эликсир не подействовал.
Группу вел Квинтус, ориентируясь по солнцу. Они смутно представляли себе дорогу, хотя и старались запомнить ее, идя в Адамавару. Они решили идти прямо, пока не выйдут из мрачного леса в земли племени сахра. Если сахра помогут им и окажут прежнее гостеприимство, они найдут пищу, снаряжение и пересекут степи прежде, чем жара превратит бескрайние просторы в огненную западню. Затем, правда, их ожидает встреча с фулбаи. У них было только несколько ружей и ослов, но и это могло привлечь воров.
Они избавились от серебряной смерти, но безжизненный лес с его странными деревьями, гнетущей тишиной обескураживал. Ослы шли медленно. После обеда тоже пришлось идти, ежечасно ненадолго останавливаясь, тень и большая высота делали жару не такой изнурительной.
Только когда солнце стало склоняться к западу, устроили привал. Ноэл устало стягивал сапоги с ног, отвыкших в городе от ходьбы, и обеспокоено оглядывался, не видно ли погони.
Но ничего подозрительного не заметил и вновь занялся ногами. Осматривая ссадины и волдыри, морщился от боли, мечтaя о способности вампиров успокаивать боль.
Лангуасс присел рядом, заметив, что эликсир подвел их.
— Мы должны посмотреть, что получится, — сказал Ноэл. — Хорошо, если все же станем вампирами. В противном случае в Галлии мне прибавится работы. Возможно, придется исследовать массу смесей, чтобы раскрыть тайну.
Лангуасс ушел.
Лейла подошла к Ноэлу, заняв место Лангуасса, который пошел помочь в разжигании костра.
Ноэл не знал, рискованно ли жечь костер, но следов пяти человек и четырех животных в любом случае нельзя не заметить. Если мкумкве вышли в погоню, они уже нашли след.
Он не сомневался в их появлении. Но когда? И где Нтикима?
— Вы забыли меня тогда? — спросила Лейла.
— Забыли? — удивленно спросил он. — Тебя предали!
Четыре осла, приведенных год назад в Адамавару, терпеливо ждали их, привязанные к дереву, Нтикимы не было. На спинах ослов они увидели мешки с пищей и одеялами, в одном были четыре мушкета с порохом и пулями, чему Ноэл обрадовался, но не так сильно, как Лангуасс. Ноэл осмотрел все, удивляясь отсутствию Нтикимы, но нужно было поскорее уходить. Если Кантибх или Аеда обнаружили исчезновение, погоня неминуема.
Каждый из четверых мужчин повел осла, Лейла шла позади. Они начали спуск по крутому склону, на северо-запад, прочь от страны элеми. Ноэл оглянулся на цыганку, посмотрел на суровые серые вершины.
“Прощайте, сады Эдема, — саркастически подумал он, — и вперед, к стране, где каиновы дети сеют смуту”.
Он жалел, что уходит из Адамавары, но не мог унять тревогу, думая о трудностях предстоящего пути. Идя под пологом листвы, конца которой не будет много дней, он рассуждал, чувствует ли человек, превращающийся в вампира, изменения внутри себя и что это за чувство. В себе он пока не ощущал никаких изменений, но не знал, значит ли это, что их самодельный эликсир не подействовал.
Группу вел Квинтус, ориентируясь по солнцу. Они смутно представляли себе дорогу, хотя и старались запомнить ее, идя в Адамавару. Они решили идти прямо, пока не выйдут из мрачного леса в земли племени сахра. Если сахра помогут им и окажут прежнее гостеприимство, они найдут пищу, снаряжение и пересекут степи прежде, чем жара превратит бескрайние просторы в огненную западню. Затем, правда, их ожидает встреча с фулбаи. У них было только несколько ружей и ослов, но и это могло привлечь воров.
Они избавились от серебряной смерти, но безжизненный лес с его странными деревьями, гнетущей тишиной обескураживал. Ослы шли медленно. После обеда тоже пришлось идти, ежечасно ненадолго останавливаясь, тень и большая высота делали жару не такой изнурительной.
Только когда солнце стало склоняться к западу, устроили привал. Ноэл устало стягивал сапоги с ног, отвыкших в городе от ходьбы, и обеспокоено оглядывался, не видно ли погони.
Но ничего подозрительного не заметил и вновь занялся ногами. Осматривая ссадины и волдыри, морщился от боли, мечтaя о способности вампиров успокаивать боль.
Лангуасс присел рядом, заметив, что эликсир подвел их.
— Мы должны посмотреть, что получится, — сказал Ноэл. — Хорошо, если все же станем вампирами. В противном случае в Галлии мне прибавится работы. Возможно, придется исследовать массу смесей, чтобы раскрыть тайну.
Лангуасс ушел.
Лейла подошла к Ноэлу, заняв место Лангуасса, который пошел помочь в разжигании костра.
Ноэл не знал, рискованно ли жечь костер, но следов пяти человек и четырех животных в любом случае нельзя не заметить. Если мкумкве вышли в погоню, они уже нашли след.
Он не сомневался в их появлении. Но когда? И где Нтикима?
— Вы забыли меня тогда? — спросила Лейла.
— Забыли? — удивленно спросил он. — Тебя предали!