Стефановский Петр. Триста неизвестных

   Командный пункт 38 ораэ систематически представлял фронту дешифрованные фотопленки, фотосхемы и Другие весьма ценные сведения о противнике. Эти данные позволяли командованию ВВС Западного фронта своевременно наносить удары по важнейшим объектам врага.
   Летчики подполковника Малышева явились, по существу, пионерами в использовании для разведки серийных самолетов другого назначения. Их боевая работа была, разумеется, опасной, требовала находчивости, изобретательности, героизма и мастерства.
   В дальнейшем подполковник Н. И. Малышев был переведен на Карельский фронт. Там он стал заместителем командира 258 сад, преобразованной в 1943 году в 17-ю гвардейскую смешанную авиадивизию. Летала она на "бостонах", "кобрах" и "илах".
   После Великой Отечественной войны Малышев работал в Управлении боевой подготовки ВВС. Потом преподавал в Военной академии Генерального штаба. В 1956 году по состоянию здоровья он в звании полковника уволился в запас. Сейчас Николай Иосифович живет в Москве. Он награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны первой степени и шестью медалями.
   Глава четырнадцатая. Испытание огнем
   Викторину Ивановичу Лебедеву, формировавшему 332-й тяжелобомбардировочный авиационный полк особого назначения, пришлось надолго задержаться в тылу. Не было самолетов.
   Сразу по получении командировочного предписания В. И. Лебедев вместе с летчиком-испытателем Михаилом Кавериным вылетел в Борисполь. Там им обещали дать эскадрилью тяжелых кораблей ТБ-7. Но, прибыв туда, они увидели, что аэродром пуст. Никто не знал, куда и зачем она улетела. Местные жители неопределенно указывали руками на восток.
   Лебедев и Каверин начали облетывать известные им аэродромы. Только подлетая к Полтаве, они заметили восемь поблескивающих на солнце воздушных гигантов. Это были серийные самолеты ТБ-7, снабженные четырьмя моторами М-35А, без пятого двигателя М-100, выполнявшего роль центрального наддува. Снятие этого важнейшего агрегата резко понизило потолок корабля, ухудшило его скорость и скороподъемность, а также маневренность на больших высотах.
   С пятым мотором, который технический состав любовно называл "соловьем" за его свист во время работы, корабль на высоте 10-11 тысяч метров превосходил по своим летным качествам даже новейшие истребители того времени. Загруженный полностью горючим и бомбами, он быстро набирал высоту 11 тысяч метров, легко выполнял виражи с креном до 50 градусов в условиях, когда обычные самолеты могли только удерживаться без маневра на минимальной скорости. Снятие агрегата центрального наддува превратило ТБ-7 в обычный заурядный бомбардировщик средних высот...
   Лебедев и Каверин перебазировали найденные под Полтавой самолеты на подмосковный аэродром. Они получили еще десять таких же машин - четыре из НИИ ВВС и шесть с завода. Теперь полк располагал восемнадцатью тяжелыми бомбардировщиками.
   Но вскоре поступил приказ перегонять все корабли на один из авиационных заводов для замены установленных моторов дизелями М-40 с турбокомпрессорами. В принципе это было разумное решение: дизельное топливо менее восприимчиво к огню, чем бензин. К тому же каждый новый двигатель имел по два турбокомпрессора, что повышало его высотность, а следовательно, улучшало и летные данные всего корабля. Но вот беда: начавшаяся война помешала испытать авиадизели в полете; они ведь совсем недавно были запущены в производство, и все необходимые доводки на них еще не успели закончить.
   Лебедеву пришлось наскоро без положенных испытаний устанавливать на самолеты новые силовые установки. А летать предстояло в глубокие тылы противника.
   Перестановка моторов отняла месяц. Одновременно шло переучивание экипажей на новую материальную часть.
   ТБ-7 имел весьма мощное по тому времени вооружение. Впереди на турели стояла спарка пулеметов ШКАС. Кормовая установка за рулем поворота имела 20-миллиметровую пушку ШВАК. Такая же пушечная установка находилась за спинами летчиков. В обтекателях средних моторных гондол стояло по одному крупнокалиберному пулемету БС. Имелась еще и кинжальная спарка пулеметов ШКАС для стрельбы под фюзеляж. Наличие такого вооружения делало корабль весьма грозным для неприятельских истребителей.
   29 июля 1941 года полк закончил формирование и подготовку пятнадцати экипажей. Кстати, сам Викторин Иванович Лебедев был летчиком-самоучкой. Осваивал технику пилотирования во время командировок в строевые части. Там разрешали ему попутно с выполнением задания управлять самолетом. Вот он и научился. Однажды Лебедева вызвал на доклад командир бригады, находившийся на другом аэродроме. Свободных пилотов не оказалось. Викторин Иванович приказал запустить У-2 и полетел самостоятельно. Командир бригады поинтересовался, с кем он прилетел. Пришлось раскрыть тайну. Комбриг доложил о случившемся Алкснису. Тот приказал проверить самоучку в воздухе. Техника пилотирования у него оказалась приемлемой. Начальник ВВС отдал приказ о присвоении Лебедеву звания военного летчика...
   * * *
   Готово пятнадцать кораблей. Пора вылетать на фронт. Но тут был получен приказ о подготовке всех машин, оборудованных дизелями, к налету на Берлин...
   Полк начал тщательно готовиться к этому весьма сложному и опасному заданию. Сперва перелетели на аэродром подскока в Пушкино, чтобы максимально сократить расстояние до цели. В ночь на 11 августа тяжело груженные машины с опытными дизелями взяли небывалый старт. Экипажи возглавляли: командир эскадрильи майор Иван Лисачев, командир корабля капитан Сергей Асямов, командир корабля лейтенант Василий Бидный, командир корабля капитан Макаренко, командир корабля старший лейтенант Арсен Чурилин, впоследствии получивший звание Героя Советского Союза, командир авиадивизии Михаил Водопьянов, командир эскадрильи майор Александр Курбан, командир эскадрильи майор Михаил Угрюмов, командир корабля лейтенант Александр Панфилов, командир эскадрильи Константин Егоров, командир эскадрильи капитан Александр Тягунин, командир корабля капитан Макаренко.
   Одиннадцать тяжелых кораблей уходили в воздух. Что ждало их впереди?
   На самолете Константина Егорова после отрыва от земли отказали сразу два дизеля, и он упал недалеко от аэродрома. В воздух поднялось десять...
   Вот что мне рассказал мой сослуживец по НИИ инженер-подполковник Иван Васильевич Лисицын, летавший борт-инженером в экипаже лейтенанта Василия Бидного: - Наш командир, в прошлом летчик-миллионер ГВФ, получил аналогичное задание, что и остальные экипажи: бомбить Берлин. Немцы в то время находились на ближайших подступах к Москве. То и дело в нашей столице раздавались сигналы воздушной тревоги, предупреждающие о попытках немецкой авиации разгромить с воздуха сердце нашей Родины - древнюю Москву. Но это им не удалось. Зарубежные политиканы с величайшим наслаждением намечали сроки ближайшего падения нашей столицы. Ни у кого из них не появлялось даже мысли о возможности бомбежки нашими самолетами центра гитлеровского рейха.
   Нам предстояло совершить дальний полет над территорией, занятой фашистскими оккупантами. Мы прекрасно понимали всю сложность стоящих перед нами задач. Командир экипажа Василий Бидный перед полетом отозвал меня в сторону и спросил, готов ли я лично пожертвовать жизнью. Я ответил, что мое сердце не дрогнет... Командир сказал, что и он принял решение или выполнить задание, или погибнуть смертью храбрых. Мы крепко пожали друг другу руку и дали клятву...
   Чтобы упредить всякое колебание, командир приказал мне отнести наши парашюты в хвост самолета. Остальным членам экипажа, надевшим парашюты, было приказано покидать самолет только после его личного распоряжения. Корабль взлетел в 21 час 30 минут, взяв курс на Берлин. Запас горючего был рассчитан на восемь часов полета. Предстояло преодолеть расстояние около 2700 километров над вражеской территорией, кишащей истребителями ПВО и до предела насыщенной зенитной артиллерией.
   Через сорок минут полета у нас загорелся левый средний дизель. Пришлось, погасив пламя, выключить его из работы. Но не дрогнуло железное сердце командира, бомбардировщик продолжал идти заданным курсом.
   На высоте 6000 метров, при пролете Данцига, загорелся левый крайний мотор. Пришлось остановить и его. Теперь только два мотора на правой плоскости натужно ревели на полной мощности, как бы жалуясь на свою тяжелую долю. Самолет уже не мог сохранять горизонтальный полет. Управлять машиной стало непомерно трудно. Нужно было немедленно освободиться от непосильного бомбового груза...
   Командир продолжал неуклонно держать курс на вражескую столицу. Мы постепенно теряли высоту. Машина снизилась до 2000 метров. Бомбить Берлин, защищенный исключительно сильной противовоздушной обороной, с такой высоты казалось форменным фанатизмом. Но тем не менее мы летели и летели. Напряженность некоторых товарищей достигла критического предела. В районе Штеттина штурман, открыв люк, пытался покинуть самолет на парашюте. Командир приказал застрелить труса. Но я лишь оттолкнул штурмана и закрыл выходной люк, доложив Бидному, что без этого члена экипажа некому будет сбросить бомбы точно в цель.
   Василий в знак согласия кивнул головой. Через некоторое время освободившийся от вспышки страха штурман сообщил командиру, что цель находится над нами, и уточнил боевой курс. Мне он поручил следить, чтобы после бомбометания не зависла ни одна бомба.
   Вот открылись громадные люки отсеков. Вздрогнул корпус самолета, и смертоносный груз - сорок стокилограммовых бомб устремились на город. Это была расплата за неисчислимые страдания, причиненные врагом нашей Родине.
   Назад разгруженный корабль шел свободнее. Появилась даже возможность постепенно набирать высоту. На высоте 2110 метров простиралась нижняя кромка довольно толстого слоя облаков. При входе в них началось интенсивное обледенение самолета. Пришлось выйти опять под облака. Вокруг машины немедленно появились огненные шапки разрывов зенитных снарядов. Темноту ночи периодически рассекали ослепительно белые клинки прожекторов. Временами казалось, что наша гибель неизбежна. Однако зенитные снаряды рвались впереди корабля и постепенно удалялись. Зная крейсерскую скорость ТБ-7, равную 300 километрам, фашисты вели огонь с поправкой на эту величину. А наш самолет летел только на двух моторах, и его скорость составляла лишь 165 километров в час. Словом, не было бы счастья, да несчастье помогло!
   На рассвете мы еле дотянули до Ленинграда. В баках оставались буквально капли горючего. Вместо восьми часов расчетного времени пробыли в воздухе десять часов. Успешно отбомбившись по Берлину, возвратились на свой аэродром еще четыре самолета: майора Лисачева, капитана Сергея Асямова, старшего лейтенанта Чурилина и капитана Макаренко. Напрасно командир полка и его заместители, с воспаленными от бессонницы глазами, бросались каждый раз к зазвонившему телефону. Сведений об остальных экипажах пока не было. Что с ними случилось? Какие беды их постигли в этом небывалом полете? Ответить на эти вопросы никто не мог.
   Громадный корабль с одиннадцатью летчиками на борту - не иголка. Первой поступила весть от командира экипажа А. А. Курбана. Он успешно выполнил задание, но на обратный путь ему не хватило горючего, и он посадил машину в Красном Селе. В полете на его корабле несколько раз останавливались отдельные дизели. Чаще всего это случалось на большой высоте. Чтобы снова запустить их, приходилось снижаться до 3000 метров. Таких "остановок" было несколько. Каждая из них требовала дополнительного расхода горючего.
   Через несколько дней возвратился невредимым и корабль майора Угрюмова. Его постигла участь самолета А. А. Курбана - в полете останавливались дизели. Но горючее на нем кончилось уже в районе Великих Лук. Недалеко от места вынужденной посадки экипаж обнаружил базу МТС, где имелся тракторный керосин, пригодный для авиационных дизелей. А на самолете никаких заправочных емкостей, кроме обыкновенного ведра, не оказалось. На базе - тоже. Подрулив машину к МТС, члены экипажа двое суток носили ведром керосин из склада. Запасшись горючим, майор запустил дизели. Через некоторое время он и его товарищи предстали перед изумленными взорами однополчан. Здесь их считали уже погибшими.
   Восьмой экипаж, бомбивший Берлин, - Михаила Васильевича Водопьянова вынужден был посадить свой корабль по ту сторону фронта, не долетев до Пушкино около 200 километров. По лесам и болотам всем его членам удалось выбраться к своим.
   Девятый самолет - Панфилова - на обратном пути уклонился в сторону моря и был сбит над Финляндией зенитной артиллерией. Приземлив покалеченную машину в лесу недалеко от Хельсинок, мужественный экипаж вырыл окоп, вооружился снятыми с корабля пушками и пулеметами и занял оборону. В атаку на советских авиаторов бросился целый батальон вражеской внутренней охраны. Панфилов и его товарищи встретили фашистов огненным шквалом. Оставив убитых и раненых, те откатились на опушку леса.
   Потом их атаки следовали одна за другой. Но все они разбивались о железную стойкость наших воздушных богатырей.
   Четверо суток длился жестокий бой горсточки советских храбрецов с батальоном озверелых фашистов. И вот в живых остался только стрелок-радист. Он перебегал от пушки к пулемету, стремясь показать, что еще не один в окопе.
   Израсходован последний пулеметный патрон. Все ближе и ближе подползают финские солдаты. У нашего бойца в руке пистолет. Выстрел, другой... Стоп! Последний патрон?.. Дуло прижато к виску. Но... раздался холостой щелчок. В горячке боя стрелок-радист выпустил и заветную пулю...
   Враги сохранили жизнь уцелевшему защитнику советского воздушного корабля, совершившего легендарный полет к берегам Шпрее. Четыре года пробатрачил пленный радист в лесу у финского помещика, работая под бдительной охраной. От него, после нашей великой победы, мы и узнали трагедию экипажа Александра Панфилова.
   Но пожалуй, самая несчастливая судьба в этом полете выпала на долю Александра Николаевича Тягунина и его подчиненных. Когда они проходили над нашим последним пунктом береговой обороны, по ним открыли огонь свои же зенитки. Потом по небу заметались лучи прожекторов и невдалеке появились истребители И-16.
   Тщетно Тягунин раскачивал тяжелый самолет с крыла на крыло, а штурман капитан Васильев выпускал в воздух сигнальные ракеты, обозначавшие "я свой!". Приблизившись, истребители открыли стрельбу. Командир экипажа приказал дать предупредительную очередь из всех огневых точек корабля. Перед изумленными летчиками-истребителями вспыхнула огненная метель светящихся пуль и снарядов. Они отошли на почтительное расстояние. Но артиллерийский обстрел еще более усилился, окружил плотной стеной нагруженный бомбами корабль.
   Какая нелепость! Лететь бомбить глубокий тыл врага и быть сбитым своими зенитчиками. И нелепость совершилась... Снаряд зенитной пушки разорвался в крыле бомбардировщика. Как отрубленное гигантским топором, оно отвалилось, самолет загорелся. Неуправляемый корабль, подобно подстреленной птице, беспорядочно закувыркался к земле.
   Выбросившиеся на парашютах члены экипажа приземлились в лесу. Но в живых их вместе с Тягуниным осталось только шесть человек.
   - Чем же объяснить такое ужасное событие, граничащее с форменным преступлением? - спросил я у командира корабля, выслушав его рассказ уже много лет спустя.
   - Говорят, - ответил Тягунин, - один из военнослужащих, ведавших оповещением морских частей, оказался предателем. Он умышленно не сообщил зенитным частям и истребителям ПВО береговой обороны об ожидаемом пролете наших дальних бомбардировщиков. Атаковавшие нас истребители впервые видели такой силуэт воздушного корабля и приняли его за немецкий четырехмоторный "фокке-вульф"...
   Так закончился потрясающий по своей дерзости боевой налет на Берлин. Велики были потери, но и результаты поистине грандиозны. Удары по столице третьего рейха привели в замешательство не только немецко-фашистское командование.
    
   Глава пятнадцатая. Крылатый щит Москвы
   Густо залепленный разноцветными заплатами старенький трудяга У-2 благополучно дотянул до Чкаловского аэродрома.
   Когда я рулил к стоянке, на нижнее крыло самолета вскочил небольшого роста человек в летной форме.
   - Ты, Петр Михайлович? - послышался из темноты неожиданно знакомый голос. - Жив, голуба!
   Да ведь это полковник Бабкин! Работает теперь заместителем начальника института по летной части.
   Крепкие рукопожатия, дружеские похлопывания по плечу. По поведению Бабкина догадываюсь, что он ждал меня, что-то знает, а не говорит. Спрашиваю прямо:
   - Зачем вызвали? Не тяни за душу, знаешь ведь.
   - Конечно знаю. Есть приказ: тебя немедленно домой, к жене. И чтоб от нее - ни шагу. Понял? - Полковник И. П. Бабкин явно наигранно оглядывается и полушепотом заканчивает: - Что натворил-то, головушка бедовая? В Кремль вызывают, завтра же.
   - Зачем?
   - Амба, брат, больше ничего не знаю. И то, кажись, лишнее сболтнул. Но ведь для друга...
   ...Коротка июльская ночь. Уже пора ехать. Жена смотрит тревожно, а что я ей скажу? Даже куда еду сказать не могу. Тайна. Зачем? И сам не знаю.
   ...Кремль. Туда доставил меня Н. А. Булганин на своем автомобиле. При въезде никаких пропусков. А в комнате перед приемной И. В. Сталина неожиданный вопрос, видимо, дежурного генерал-лейтенанта:
   - Почему не сдали пистолет в бюро пропусков?
   Я объяснил, что прибыл в Кремль вместе с Н. А. Булганиным, на его машине. Но пистолет все-таки пришлось оставить у генерала.
   И. В. Сталин принял меня незамедлительно.
   - Садитесь, - указал он на стул рядом с собой, И усталым голосом добавил:
   - Ну, рассказывайте, как воевалось.
   Я коротко доложил о боевых действиях полка. Сказал и о теневых сторонах нашей авиации, о тяжелой обстановке, сложившейся на фронте к середине июля 1941 года.
   И. В. Сталин слушал внимательно, молча. Когда я закончил доклад, задумчиво, словно взвешивая слова, произнес:
   - Да... К сожалению, все эти ненормальности имеют место. Но мы принимаем меры... Что вы думаете делать дальше?
   - Как что? - растерялся я от такого вопроса. - Полк есть. Пополнимся материальной частью и будем драться, товарищ Сталин, до последнего.
   - Не надо до последнего, - услышал я в ответ. - Война только началась. Вы приобрели боевой опыт. Немцы собираются бомбить Москву. Надо защитить ее.
   - Как прикажете, товарищ Сталин! - Я, кажется, даже встал по стойке "смирно".
   - Не надо так говорить, - Сталин бросил на меня возмущенный взгляд. Приказать каждый дурак может. Через три дня немцы будут бомбить Москву.
   От такого заявления я оцепенел. А Сталин продолжал:
   - Лучше скажите, что вы лично думаете.
   - Надо принять все меры для защиты. Думаю, что я смог бы принести некоторую пользу.
   - Вот это уже другой разговор. Скажите, вам известно, кто непосредственно руководит обороной Москвы с воздуха?
   - Известно, товарищ Сталин. Командир истребительного авиакорпуса полковник Климов.
   - Кто такой Климов?
   - Хороший летчик. Надежный командир. Прошел все должностные ступени в авиации,
   - А сколько у него полков?
   - Кажется, около тридцати.
   - Вот-вот. А сколько заместителей?
   - Командиру авиакорпуса по штату положен один,- отвечаю. А сам не пойму, куда клонит Иосиф Виссарионович. Но клонит, конечно, не зря.
   - Так как же может один, даже хороший командир, управлять тридцатью подчиненными командирами? Со времен Римской империи известно, что один человек может плодотворно управлять не более чем пятью подчиненными. Есть у вас карта?
   Я вынул из планшета десятикилометровку, масштабную линейку и цветной карандаш.
   В дверях появился генерал, встречавший меня в приемной.
   - Вызовите немедленно Жигарева, - приказал И. В. Сталин.
   Генерал сразу же вышел. Пока я раскладывал карту, ориентировал ее, разглаживал складки, вошел генерал-полковник авиации П. Ф. Жигарев. Поздоровавшись с ним, И. В. Сталин провел на моей карте через центр Москвы две пересекающиеся прямые. Одна шла от Калинина, другая от Спас-Деменска.
   - Так вот, - сказал он. - Создадим четыре сектора обороны Москвы с воздуха: западный, восточный, северный и южный. Начальники секторов станут одновременно заместителями командира авиакорпуса. Западный возглавит подполковник Стефановский, северный - нынешний заместитель командира авиакорпуса. Начальников южного и восточного секторов назначьте сами, взглянул он на Жигарева, - проект приказа представьте мне сегодня, в двадцать два часа... Отличившихся в боях летчиков вашего полка, товарищ Стефановский, представьте к награждению орденами. Всего хорошего!..
   Жигарев и я ушли от И. В. Сталина озабоченными.
   - Кого же поставить на восточный и южный сектора, как думаете? - тихо спросил генерал-полковник.
   Вопрос не простой. Да и вообще, какое я имею право рекомендовать кого-либо. Ведь речь идет не об испытании нового самолета, а об обороне Москвы... Называю известных мне полковника Н. К. Трифонова и майора М. Н. Якушина. Отличные летчики, опытные командиры. Якушин воевал в Испании.
   * * *
   6-й истребительный авиационный корпус ПВО, защищавший московское небо, фактически представлял собой воздушную армию, а только что образованные секторы приравнивались к авиакорпусам. В наш, западный, например, иногда входило от восьми до одиннадцати авиаполков. Управлять таким громоздким хозяйством было весьма не просто. Штаба мы не имели, подчиненные нам полки не объединялись в дивизии, которые, как известно, располагают управленческим аппаратом.
   Тем не менее авиация ПВО Москвы успешно справилась с задачей, поставленной перед нею партией и правительством. Военно-воздушные силы фашистской Германий не раз пытались нанести бомбовые удары по советской столице. На Москву налетали группы бомбардировщиков, насчитывающие от 50 до 300 боевых машин. И лишь отдельным из них иногда удавалось прорваться к цели, беспорядочно сбросить бомбовый груз. Даже в те дни, когда линия фронта приближалась к Москве на 25- 50 километров, враг не смог осуществить ни одного успешного группового воздушного налета. Однажды гитлеровцы, рассчитывая на близость цели, попытались провести бомбардировку нашей столицы днем, но и эта их затея с треском провалилась. Наша противовоздушная оборона не пропустила к Москве фашистских стервятников.
   А между тем наша дальняя бомбардировочная авиация в августе 1941 года, преодолев расстояние около 2700 километров, нанесла очень чувствительный удар по фашистскому логову - Берлину.
   Итак, в состав западного сектора авиации ПВО Москвы, по данным на 3 августа, входило одиннадцать полков. 11 иап, которым командовал подполковник Григорий Алексеевич Когрушев, был оснащен самолетами Як-1, он базировался возле железнодорожной станции Кубинка. На этом аэродроме стоял затем и 67 иап, имевший на вооружении английские истребители "харрикейн". Командовал им майор Леонид Шолохов.
   Полк майора Ивана Петровича Лысенко - 12 иап - летал на самолетах Як-1 с аэродрома Ватулино, близ Можайска. Здесь находился и 562 иап, имевший на вооружении такие же истребители. Его возглавлял майор Алексей Иванович Негода. Однотипным 35 иап, располагавшимся в Химках, командовал капитан Михаил Федорович Куреш.
   В Алферово дислоцировался 120 иап, оснащенный маневренными самолетами И-153 "чайка". Его командир майор Александр Степанович Писанко был одним из храбрейших летчиков. Капитан Сергей Алексеевич Барабанов возглавлял 121 иап, вооруженный устаревшими самолетами И-16. Полк располагался в Чертаново.
   В Тушино находился 233 иап майора Константина Мефодьевича Кузьменко, летавший на новеньких МиГ-3. Этими же самолетами был оснащен и 34 иап майора Леонида Григорьевича Рыбкина. Он дислоцировался на южной границе теперь широко известного Внуковского аэродрома. 564 иап возглавлял капитан Иван Васильевич Щербаков. Полк имел самолеты ЛаГГ-3, базировался в районе Малоярославца, затем в Филях. На аэродроме НИИ в расположении восточного сектора ПВО Москвы, находился 125 иап, которым командовал майор Василий Михайлович Найденко. Полк летал на американских самолетах "Кертис" Р-40, сначала типа "Томагаук", затем "Китти-Хаук".
   Знакомиться с полками пришлось в спешном порядке. Радовало, что все они оказались слетанными, укомплектованными хорошими кадрами. Летчики уже имели боевой опыт и, что самое главное, горели одним стремлением: ни при каких обстоятельствах не пропустить к родной Москве воздушного врага. Ради безопасности родной столицы люди были готовы на любые испытания, на самопожертвование.
   Центральным аэродромом западного сектора являлся Кубинский. Через трое суток, как и предупреждал И. В. Сталин, ночью по радио объявили:
   - Со стороны Вязьмы к Москве приближается гул авиационных моторов.
   Почти тут же поступил приказ командира корпуса атаковать самолеты врага. Дружно взревели моторы. Истребители взмыли в ночное московское небо. Не выдержал и я - полетел вместе с полком Коргушева.
   Нервно мечутся кинжалы прожекторов. Ночную темень полосуют огненные трассы зенитных пушек и пулеметов.
   Полк врезался в боевые порядки вражеских бомбардировщиков. Один из них уже запылал. За ним - второй.
   Куда ни гляну - вокруг меня только свои. Прикрывать решили, что ли? А трассы зенитчиков убегают все дальше на запад. Где-то далеко над пригородом взметнулись огненные фонтаны. Знать, фашисты спешно избавляются от бомбового груза, не прорвались, удирают...