Степанов Александр Николаевич. Семья Звонаревых

   — Лёгкие батареи пробивают по два прохода в проволоке в местах, указанных полковником Хоменко. Гаубичная и тяжёлая батареи громят первую и вторую линии окопов и лёгкие батареи противника. Я из своих двенадцатидюймовок разбиваю наиболее прочные опорные пункты, уничтожаю тяжёлые батареи немцев, — резюмировал Борейко. — Эх, нам бы сюда ещё хотя бы парочку дальнобойных пушек Виккерса или шнейдеровских шестидюймовок для обстрела по дальним тылам противника! Тогда ни один немец не ушёл бы отсюда.
   — Поговорю со штабом дивизии, попрошу генерала Микулина помочь нам в этом, — пообещал Хоменко.
   — Да вот он, никак, сам! Лёгок на помине, — проговорил Кремнёв, показывая на трёх всадников, широкой рысью направлявшихся к позиции кремнёвской батареи, и поспешил навстречу начальству.
   Высокого роста, не по годам стройный, генерал наскоро выслушал рапорт Кремнёва и вместе с ним обошёл батарею, громко здороваясь с солдатами. Затем он направился к палатке, около которой стояли офицеры. Хоменко доложил Микулину о совещании и ознакомил его с принятыми решениями. Генерал быстро разобрался во всём.
   — Господа, Вам следует помнить, что на нашу восьмую армию возлагается задача — прорыв полосы укреплений противника и переход в наступление в общем направлении на Луцк — Ковель, — пояснил Микулин. Командующий фронтом генерал Брусилов придаёт особо важное значение именно участку сто второй дивизии, которую он считает ударной. Мы должны приложить все усилия, чтобы оправдать это доверие. Поэтому я думаю, что Ваша просьба о дальнобойных орудиях будет уважена и Вам придадут хотя бы две дальнобойные пушки. Общее руководство артиллерийским огнём поручаю командиру двенадцатидюймовой батареи, на которую возлагаются наиболее сложные задачи. Теперь прошу Вас, капитан, показать мне Ваши чудовищные пушки, — обернулся Микулин к Борейко и вышел из палатки.
   Когда генерал с офицерами подошёл к месту стоянки тяжёлых орудий, последние ещё только устанавливались под руководством Звонарёва. Солдаты поднимали тела орудий и укладывали их на лафеты, после чего начиналась сборка всей системы.
   — Для того, чтобы собрать и отрегулировать такую пушку, необходимо располагать весьма солидными познаниями в области техники, — заметил Микулин.
   — Поручик Звонарёв по образованию инженер-механик, а подпоручик Зуев — студент четвёртого курса технологического института, — доложил Борейко.
   — А капитан Борейко прошёл курс офицерской артиллерийской школы, добавил Звонарёв.
   Борейко и Звонарёв подробно ознакомили генерала и остальных офицеров с устройством своих гаубиц и их баллистическими свойствами.
   — Все расположенные перед нами немецкие железобетонные опорные пункты легко и быстро будут разрушены моими пушечками, — любовно похлопал капитан гаубицу.
   Это сообщение привело Хоменко в полный восторг.
   — О, це дило дуже гано буде! Побьёмо мы нимцив начисто, не правда ли, сынку? — обернулся он к Кремнёву.
   — Правда, правда, батько.
   Заглянув затем на кухню, Микулин остался очень доволен царившей здесь чистотой и вкусно приготовленной пищей. Тепло поблагодарив Борейко, он уехал.
   — Теперь я должен договориться с Вами, господа, об условных сигналах для обозначения времени начала артиллерийского огня. Три часа будут обозначаться треножником, четыре — столом, пять — пятистенком, шесть шестигранником, семь — семисвечником. Получив такую телефонограмму, Вы должны подготовить батареи к указанному сроку, — предупредил офицеров Хоменко.
   — Мне приказано открывать огонь позднее всех, — заметил Кремнёв. Чуть ли не в двенадцать часов дня.
   — Тогда Вам сообщат… не подберу нужного слова с цифрой «двенадцать», — задумался Хоменко.
   — Двенадцатипёрстная кишка, — подсказала подошедшая Варя.
   Все засмеялись.
   — Вы уж тут как тут! — с комическим ужасом проговорил Борейко.
   — Да, дорогой! К Вам влечёт меня неведомая сила, — шутливо сказала она.
   Офицеры с весёлыми улыбками следили за этой дружеской перебранкой. Все направились к домику лесника.
   У меня есть предложение о моральной подготовке войск к предстоящим боям, — проговорил Борейко. — Ещё Наполеон говорил, что моральный фактор к техническому относится, как три к одному. Едва ли это соотношение сильно изменилось и в настоящее время.
   — Я поручил офицерам разъяснить всем солдатам важность предстоящего наступления и сказать, что в случае успеха может быть закончена в этом году, — сообщил Борейко.
   — Говорить с солдатами, конечно, нужно, но это, по-моему, не всё. Надо, чтобы солдат повеселился перед боем. Веселье придаёт русскому человеку храбрость. Скучный солдат всегда труслив. Вы, Михаил Игнатьевич, прикажите сегодня вечером поиграть полковому оркестру что-либо весёленькое, плясовое, а я у себя устрою песни, игры и пляски, — продолжал развивать свою мысль Борейко.
   — В своей батарее я это обязательно проведу, — горячо присоединился Кремнёв.
   — Устроим, значит, общими силами полка и артиллеристов вокально-музыкально-танцевальный вечер, — согласился Хоменко.
   — Я Вас, Михаил Игнатьевич, приглашаю станцевать со мной гопака, обернулась Варя к Хоменко.
   — Дуже старый я для цьего дила, моя кохана! Вы б узяли себе в пару моего сынка, — указал полковник на Кремнёва.
   — Его ждёт не дождётся Таня Ветрова, да и стара я для него. Тряхнем, что ли, с Вами стариной, Боря? — обратилась Звонарёва к Борейко, приветливо взглянув на него.
   — Разве Вы давно знакомы? — удивился Хоменко.
   — С времён обороны Порт-Артура. Я его ещё девчонкой перевязывала, этого лихого вояку. Да и не раз мы вместе отплясывали гопака на Залитерной батарее и Электрическом Утёсе в минуты затишья.
   — Сколько же Вам лет, доню моя?
   — Много, Михаил Игнатьевич, скоро тридцать стукнет, — вздохнула Звонарёва.
   — Больше двадцати пяти не дал бы я Вам.
   У домика лесника офицеры распрощались.
   Из палатки, расположенной рядом со сторожкой, вышел Сологубенко. Прищурив глаза, он смотрел на залитый солнцем лес, на белоствольные, с трепещущими нежными листьями берёзы.
   — Варвара Васильевна, разрешите по старой дружбе нарисовать Вас здесь, прямо в лесу. Вы — живое воплощение женской красоты. В моём воображении Вы сливаетесь с извечной красотой природы, — сказал художник, широким жестом руки показывая вокруг.
   — Терпеть не могу позировать. Уж очень это скучно. Рисуйте лучше моего муженька, он может сидеть на одном месте хоть целый день.
   — Садитесь, Сергей Владимирович, сделаю набросок с Вас, — предложил Сологубенко и вынес с палатки складное кресло.
   Звонарёв молча повиновался, поудобнее уселся в кресло.
   — Сиди смирно и сделай весёлое лицо, а то ты совсем сонный. Ну, улыбнись, Сережёнька! — как ребёнка, уговаривала мужа Звонарёва.
   Сеанс продолжался около получаса, и всё это время Варя теребила мужа, который меланхолически отбивался от своей неугомонной супруге. Борейко вместе с Кремневым наблюдали за ними из палатки.
   — Оригинальная пара, — вполголоса заметил Кремнёв. — Он — воплощение невозмутимости и спокойствия, а она — живая, как ртуть.
   — Противоположности, говорят, сходятся! Они понравились друг другу с первого взгляда, и вот уже двенадцать лет не могут жить один без другого, — отозвался капитан.
   Борейко не стал дожидаться Звонарёва и поднялся.
   — Пойдём-ка, Вася, до дому, — обратился он к Зуеву, который в стороне оживлённо беседовал с сестрой милосердия Ириной.
   Подпоручик вытянулся и, распростившись с сестрой, последовал за Борейко.
   — Прикажите принести мне пробную порцию, — распорядился капитан, когда они подошли к тяжёлой батарее и направились в свою палатку.
   Там Борейко достал из походного чемодана фляжку, отвинтил крышку, наполнил её до краёв, наполнил её до краёв и с видимым удовольствием выпил, закусив корочкой хлеба.
   — Дозвольте зайти, Ваше благородие, — спросили снаружи.
   — Заходи, заходи, — узнал голос Блохина Борейко.
   Солдат вошёл и тотчас потянул воздух носом.
   — Что, царской слезой попахивает? — спросил капитан.
   — Больно приятный запах у царских слёз? Почаще бы плакал царь-батюшка, всё народу жилось бы веселей.
   — Ты ведь знаешь, что с начала войны царь запретил водку и даже сам её пить перестал.
   — Мы-то с Вами, вашскобродие, чай, не цари, нам и выпить можно, бойко ответил солдат. Тоски да печали меньше было бы…
   — Борейко громко захохотал.
   — Язык у тебя, Филя, без костей. Ничего не поделаешь, придётся и тебе поднести, — налил капитан ещё чарку вина.
   — Покорнейше благодарю. Дай бог здоровья Вам, супруге Вашей Ольге Семёновне и Славке, — торжественно проговорил солдат и, осушив чарку, вытер губы.
   — Знаешь, — протянул капитан кусок хлеба. — И никому ни полслова. Ясно?
   — Не извольте беспокоиться. Махорки пожую, она весь царский дух мигом отобьёт.
   Попробовав затем принесённый артельщиком солдатский обед, капитан прилёг подремать.

18

   Уже сгустился сиреневый вечерний сумрак, когда в лесу раздались звуки военного оркестра, который расположился невдалеке от кремлёвской батареи, вблизи резервных батальонов полка Хоменко. Сам полковник с группой офицеров обходил собравшихся солдат и добродушно шутил с ними. Кремнёв, в свою очередь, поручил Сологубенко организовать хоровое пение, и в тихом вечернем воздухе попеременно раздавались то мягкие лирические украинские песни, то медь духового оркестра. Вскоре Сологубенко перешёл на плясовые мотивы.
   Эй, кумо, не журысь, туды, сюды повэрнысь!…
   с присвистом и притоптыванием пустились солдаты вприсядку.
   К батарее подошла Варя вместе с обеими сёстрами. Они с увлечением следили за танцами.
   — Ира, Таня, входите в круг! — подзадоривала Варя девушек. Но они, смущаясь, отнекивались.
   — Вы бы сами попробовали, Варвара Васильевна.
   — Вспомнить, что ли, в самом деле, старину! — тряхнула головой Звонарёва и, растолкав солдат, вошла в круг.
   — Русскую, да поживее! — скомандовала она гармонисту и поплыла по траве, помахивая над головой платочком.
   Солдаты почтительно расступились перед ней и один за другим начали выходить из круга.
   — Что Вы удираете от меня? — обиженно остановилась Варя.
   Солдаты засмеялись. Ещё утром эта самая докторша без стеснения осматривала их и показалась таким строгим начальником! Теперь же перед ними стояла молодая озорная женщина с весёлыми задорными глазами. Солдаты смущённо улыбались и прятались друг за друга.
   — Выходи-ка ты! — хлопнула Звонарёва по плечу взводного фейерверкера Линника, показавшегося ей побойче других.
   Один из самых молодых солдат в батарее, разбитной Линник был из ярославцев. Он широко улыбнулся, блеснув белыми зубами на загорелом лице, пронзительно свистнул и пустился вприсядку. Быстро перебирая ногами и задорно поглядывая на своего партнёра, Варя кокетливо повела плечами и закружилась стремительном танце.
   При мерцающем свете костра её гибкая фигура и разгоревшееся от движений молодое лицо казались необыкновенно красивыми. Юбка Вари развевалась по ветру, волосы растрепались, но, увлеченная пляской, она ничего не замечала.
   Толпа с восторгом следила за ними, отбивая такт руками.
   — Ну и танцует Ваша докторша! — восхищённо шепнул Кремнёв на ухо Ветровой.
   — И кто бы мог только подумать, что она способна так плясать! удивилась сестра. — Мы с Ирой считали её немного чудачкой и синим чулком.
   — Козырь-баба! И не подумаешь, что учёная дохтурша, а не деревенская деваха, — солидно проговорил наводчик Солопов, поглаживая свою бороду. Глянешь на неё — и ноги сами в пляс просятся. — И, неожиданно растолкав солдат, он присоединился к танцующим.
   — Ай да Солопов, ай да наводчик! Бородач наш и тот заплясал, — ахнули в толпе.
   Теперь Варя кружилась уже между двумя солдатами, с азартом молотившими по земле каблуками. Солопов плясал с серьёзным, сосредоточенным видом, как будто он делал трудную работу, а не веселился. Зато на смуглом цыганском лице Линника светилась ухарская улыбка. Он то и дело вскрикивал, хлопая ладошами по голенищам сапог, затем неожиданно, высоко подпрыгнув, кувыркался через голову и мгновенно опять оказывался на ногах.
   Прошло добрых четверть часа, когда наконец запыхавшаяся Звонарёва вышла из круга, усиленно обмахиваясь платком.
   Кремнёв, Сологубенко, сёстры, офицеры и солдаты — все зааплодировали ей.
   Борейко и Зуев тоже пришли посмотреть на развлечения солдат и теперь шумно выражали свой восторг. Даже Звонарёв довольно улыбался, глядя на жену.
   — Как я жалею, что не могу уже, как в Артуре, пройтись с Вами в пляске! Сегодня Вы поразили в самое сердце. И я наконец-то понял, что Вы работаете не по призванию. Ни Анна Павлова, ни Кшесинская не смогли бы соперничать с Вами, — задушевно проговорил Борейко, когда Звонарёва подошла к ним.
   — Побольше бы Вы милый, берегли своё здоровье, — может быть, мы сегодня ещё и поплясали бы с Вами. Не правда ли, Серёжа?
   — Тебе, как врачу, виднее! Ты сегодня превзошла самое себя, Варенька, — погладил жену по руке Звонарёв.
   — Тётя Варя, я теперь буду танцевать с Вами вместо Бориса Дмитриевича, — предложил Вася.
   — Куда тебе, птенцу, до него! — отмахнулась Звонарёва.
   — Ой, яка Вы гарна жиночка, Варвара Васильевна! — восторженно проговорил подошедший Хоменко. — Милости прошу зайти до моих солдатив и потанцевать с ними. После такой пляски воны, як черти, будут драться.
   Варя охотно согласилась. Полковник почтительно взял её под руку и повёл в расположение своего полка. Кремнёв тепло поблагодарил Звонарёву за доставленное ему и солдатам удовольствие. Один только Емельянов, который тоже находился в толпе, недовольно брюзжал:
   — Балерина какая-то, а не хирург! Представляю себе, как эта коза будет оперировать и перевязывать раненых! Завтра обо всём напишу уполномоченному.
   В пехотном полку Варя выступала с ещё более шумным успехом. Сам Хоменко не удержался и прошёлся вприсядку вокруг молодой женщины. В круг вошли и Осипенко с Ветровой, но Вариного огня, её ловкости задора у них не было. Из приличия похлопали и им.
   — Откуда Вы родом, позвольте узнать? — спросил Хоменко.
   — Казачка я, с Кубани. С детства любила смотреть, как танцуют на майдане наши парубки и дивчата.
   — Чуло моё сердце, что в Вас есть добра запорожска кровь… Так на Сечи плясали в своё время наши деды и прадеды.
   Распростившись с Хоменко, Звонарёва вместе с Зуевым и Кремневым прошла к батарее Борейко.
   Тут тоже веселились вовсю. Сам капитан дирижировал хором, а Блохин, растянув до отказа талбянку, наигрывал изо всех сил «Барыню».
   Звонарёва разыскала своего мужа.
   — Устала я, отбила все подошвы, — пожаловалась она. — Найди мне стул, Сережёнька.
   Поручик разыскал скамейку для жены, и Варя стала издали наблюдать за происходящим, опёршись спиной на стоящего сзади мужа.
   — Мне в жизни ещё неприходилось встречаться с таким сочетанием чисто мужской энергии и женской красоты, как у Вас, — пылко говорил Кремнёв, любуясь Варей.
   — У нас на Кубани в любой станице найдёте сколько угодно таких, как я, женщин и девушек. Они издавна привыкли делить с отцами, мужьями и братьями все тяготы войны и плясать до упаду на майдане в минуты радости.
   Отдохнув, Варя прошлась по кругу с Зуевым.
   — Куда тебе до твоего командира! Тот в своё время умел плясать не то что ты.
   распростившись затем с ними, Варя вернулась в сопровождении целой свиты офицеров в дом лесника, где уже всё было готово к приёму раненых.
   — Вы, доктор, вместо того, чтобы развлекаться в обществе офицеров, лучше бы проверили всё ли у нас на месте по медицинской части, — встретил Звонарёву упреками уполномоченный Емельянов.
   — Для чего же тогда существуете Вы, милостивый государь? ощетинилась Варя.
   — Хотя бы для того, чтобы призывать к порядку таких врачей, как Вы, милостивая государыня, — вспыхнул Емельянов.
   — Вам вредно волноваться при плохом сердце. Не хочу нести моральной ответственности за Вашу преждевременную смерть и умолкаю, — съязвила Звонарёва и вышла из домика.
   Она направилась к батарее Борейко. Лесная тропинка чуть проступала в ночной темноте, и Варя шла медленно и осторожно. Сквозь деревья виднелся свет от дальних костров. Они служили маяками для Вари. На полпути к батарее Варю встретил Блохин, давно поджидавший её.
   — Варвара Васильевна? — окликнул он докторшу.
   — Я самая, Филипп Иванович, — отозвалась она и передала захваченную с собой пачку листовок.
   Обменявшись потом несколькими словами о необходимости строго соблюдать конспирацию и быть сейчас особенно осторожными, они разошлись. Звонарёва отправилась дальше к батарее, около которой в палатке помещались её муж с Борейко, а Блохин свернул в лес и скрылся в густом кустарнике. Вскоре солдат вышел на небольшую лужайку. Здесь его окликнули наводчик Солопов и солдат-разведчик Кузнецкого полка Гриценко. Не зажигая огня, они на ощупь поделили между собой листовки и разошлись по своим частям. Блохину очень хотелось поскорее прочитать но он неторопливо обошёл расположение батареи, уселся у самого отдалённого костра, огляделся и только тогда принялся за чтение.
   «Товарищи солдаты и матросы! Скоро уже два года, как идёт эта братоубийственная для рабочих и крестьян война. Миллионы людей убиты и искалечены на полях сражений, сотни городов, селений и деревень обращены в развалины, цветущие страны превращены в пустыни. Скоро два года, как лучшие сыны народов Европы посылают друг на друга ураганы свинца, стали, жгут огнём и истребляют друг друга газами. Кому нужно всё это? Миллионы людей истекают кровью на полях сражений, тысячи калек вынуждены нищенствовать и побираться; лишившись кормильцев, стонут вдовы и сироты, стонет весь народ, изнемогая под тяжестью дороговизны и голода, а в сундуки банкиров текут миллиарды за миллиардами.
   Натравив народы друг на друга, капиталисты повели поход на народные права, организовали удушение народной свободы. Восстановлена в армии порка. В деревне крестьяне снова превращены в рабов-крепостных и принуждены насильно обрабатывать помещичьи земли под присмотром урядников и стражников. На фабриках и заводах открытое рабство введено уже давно. И если голодные рабочие начинают бороться за улучшение своей жизни, нас заставляют быть их палачами.
   Товарищи, так продолжаться не может! Пора положить конец этой преступной войне, пора начать решительную борьбу за жизнь и свободу народов. Рабочие всех стран призывают к борьбе не против друг друга, а против своих правительств и их правящих классов. Сметем всех насильников и угнетателей, проложим дорогу к вечному миру и свободе! Долой преступную войну, долой монархию и палачей-офицеров! Да здравствует вторая российская революция!
   Кронштадская военная организация С. —Д.
   Российской Рабочей Партии».
   Закончив чтение, Блохин с особым смаком произнёс:
   — «Долой монархию и палачей-офицеров»! Очень даже правильно! Пока мы не избавимся от этих скорпионов, кровососов и царя-палача, не видать нам свободной жизни как своих ушей. Избавить нас от них может только новая революция, — прошептал про себя Блохин и стал укладываться спать.
   На батарее Кремнёва в эту ночь дежурил Сологубенко. Он улёгся у костра и вглядывался в золотую россыпь звёзд на тёмном небосклоне. Узенький серебристый серпик ущербной луны бросал слабый свет на уснувшую землю. Художник думал о Вере. В его голове складывался сюжет новой картины танцующая казачка в кругу чубатых длинноусых казаков-запорожцев. Два парубка в лихо заломленных на затылок кубанках отбивают бешеную чечетку вокруг лукавой и быстроногой дивчины.
   Сологубенко усиленно тёр рукою лоб, стараясь более полно представить себе композицию будущего полотна. Наконец он вытащил записную книжку и при дрожащем свете костра сделал несколько набросков.
   — Понравилось Вам, как вечером плясала докторша? — справился он у дневальных.
   — Глядели мы на неё и диву давались. Учёная — и вдруг так пляшет. Даже сразу в уме такого не укладывалось, — живо ответил телефонист Горновой.
   Ночь тихо плыла над землёй. Прапорщика и солдат всё больше клонило ко сну. Откуда-то издалека доносился заливистый собачий лай, с коновязей слышалось сонное пофыркивание лошадей и ленивые оклики дневальных. Сологубенко задремал.

19

   В начале четвёртого часа тревожно и настойчиво запищал телефон. Горновой поднял трубку.
   — Постой, ничего я не пойму, — тяжёлые — стол, мортирщики пятистенок, лёгкие — семисвечник. Так, что ли? Чудно больно что-то! Повтори-ка ещё раз.
   Помусолив карандаш, телефонист каракулями начал выводить полученную телефонограмму.
   «Подписал командующий армией генерал Каледин, — с замысловатым росчерком вывел он генеральскую фамилию. — передал Середа, принял Горновой. Три часа пятнадцать минут двадцать второго мая тысяча девятьсот шестнадцатого года».
   Затем солдат осторожно разбудил Сологубенко. Прапорщик тоже ничего не понял и велел отнести телефонограмму Кремнёву. Капитан прочёл её внимательно, посмотрел на часы и приказал будить солдат в пять часов утра, затем он повернулся на другой бок и заснул. Ещё было совсем тихо, когда Зуев начал выводить из ангара привязной аэростат. Опробовав работу лебёдки, проверил стропы выпускного клапана, добавил через аппендикс газа из газгольдеров.
   Около гаубиц хлопотал Звонарёв, при свете фонарей в последний раз перед боем проверял исправность материальной части. Подошёл Борейко, сипловатым со сна голосом поздоровался с солдатами, справился у Звонарёва, всё ли в порядке на батарее.
   — Помни, в случае, если я выйду из строя, продолжай огонь по выбранным мною целям, не задерживай стрельбы, — приказал капитан.
   Затем он подошёл к привязному аэростату и, подозвав к себе Зуева, распорядился:
   — Если немецкий самолёт атакует нас, бейте по нему ружейными залпами, не думая обо мне. Лучше подстрелить своего командира, чем пропустить врага. Кто из разведчиков пойдёт со мной в полёт?
   — Дозвольте мне Ваше высокоблагородие! — немедленно отозвался Блохин.
   Борейко потрепал его по плечу.
   — Полезай в корзину, Филя.
   Без четверти четыре Борейко занял место в корзине, за ним влез и Блохин. Оба прикрепили к себе парашютные стропы, сами парашюты повисли на бортах корзины.
   — Лебёдка виру помалу! — скомандовал капитан, и серебристый аэростат медленно поплыл в спокойном прохладном воздухе.
   На востоке стало заметно сереть, свет прибавлялся с каждой минутой. Борейко, поёживась от холода, в бинокль рассматривал покрытые ещё ночной мглой линии немецких окопов. Найдя наконец нужную цель, он повернулся к Блохину, который с телефоном примостился на дне корзины.
   — Так начнём, говоришь, Филя? — улыбнулся капитан.
   Блохин взглянул на охваченный заревом наступающего дня восток.
   — Как раз время разжигать кон, Борис Дмитриевич.
   — Цель номер один, орудиями огонь! — скомандовал Борейко, и Блохин точас же повторил это в телефон.
   Ровно в четыре часа утра на аэростат упали первые лучи солнца, и в это мгновение внизу, в чаще леса, блеснул столб огня. Через несколько секунд до капитана долетел раскатистый гул тяжёлого выстрела, и в воздухе зашелестел быстро удаляющийся снаряд. Около цели, чуть вправо и немного не долетев до неё, взвился столб чёрного дыма.
   — Левее ноль-ноль два, прицел больше на одно деление, батареей огонь! — произнёс Борейко.
   Блохин, как эхо, повторил команду в телефон, и вскоре снизу донеслись удары трёх выстрелов. Немного повременив, капитан поднёс бинокль к глазам. Перед ним чётко вырисовывался сильно укреплённый узел сопротивления — три ряда проволочных заграждений и многоярусная огневая оборона из железобетонных укреплений, господствующих над всей окружающей местностью. Три огромных взрыва взметнулись как раз над укреплением. Высоко вверх взлетели глыбы бетона, брёвна, колья проволочных заграждений и туча камней и земли. Когда дым рассеялся, стало видно, как стремительно бежали во все стороны от места взрыва немецкие солдаты.
   — Как жаль, что нет дальнобойных пушек, тут бы их как следует припудрить шрапнелью! — вздыхал Борейко. — Тридцать секунд выстрел огонь!
   Двенадцатидюймовая батарея начала методичный обстрел укреплённого узла, как гигантским молотом, разбивая железобетон, брёвна, проволоку и уничтожая людей.
   Капитан осмотрелся по сторонам. Справа чёрная завеса дыма и земли показала места, обстреливаемые тяжёлой и мортирными батареями, слева доносилась резкая стрельба лёгких орудий, которые били по проволоке и ближним тылам противника. Воздух наполнился раскатами артиллерийской канонады. Казалось, среди безоблачного голубого неба разразилась страшная гроза. Испуганные птицы стаями взлетали над лесом и устремлялись на восток.
   Немецкие батареи молчали, зато в воздухе появилось около десятка вражеских самолётов. Они, как орды-стервятники, кружились над русскими, высматривая артиллерийские позиции.
   — Наблюдать за воздухом! — приказал Борейко аэростатной команде, и только внизу, около подъёмной лебёдки, зашевелился взвод солдат с винтовками и два автомобиля с установленными на них сдвоенными пулемётами. Блохин тут же вытащил из угла ручной пулемёт Кольта и приладил к борту корзины.