Степанычев Виктор. Мастер боя

   Однажды на тренировку явился гость. При его появлении в «зале» бодигарды несколько посерьезнели и более усердно, чем когда-либо, заработали на тренажерах. Похоже, ребята хорошо знали этого человека.
   Коротко стриженный, с седым ежиком волос, худощавый, но явно крепкий, лет пятидесяти мужчина зашел палату с Павлом Ивановичем. Ни слова не говоря, даже не поздоровавшись, он присел на стул в сторонке у самой двери и стал просто наблюдать за тренировкой.
   Петр догадался, что этот человек пожаловал по его душу, а вовсе не для любования работой бодигардов. Внимание гостя, казалось, было рассеянно, однако Петр чувствовал неприкрытое наблюдение именно за ним. Они несколько раз встречались взглядами, и глаза седой отводил не сразу. И в его спокойном взгляде не было ни тени смущения, а лишь таился скрытый интерес. Петру внимание гостя не мешало нисколько, и он занимался, как и раньше – спокойно и размеренно.
   Как обычно, после работы на снарядах Бурнаш дал команду Моне и Коляну на спарринг-бой. Однако гость неожиданно поднялся со стула и вежливо попросил Павла Ивановича дать ему самому поработать с ребятами. Как он с улыбкой сказал, старые косточки размять. Охранники помрачнели еще больше.
   Седой скинул ветровку и туфли, оставшись в легких свободных брюках и майке с короткими рукавами. Он несколько минут активно разогревался под обреченными взглядами бурнашовских бодигардов, а потом вышел на середину палаты и поманил к себе пальцем Моню. Лицо того выразило крайнюю степень ужаса школьника, не выучившего домашнее задание и вызванного к доске.
   Моня обреченно шагнул вперед и принял боевую стойку. Седой лишь согнул руки в локтях и ладонями поманил его к себе. Охранник заплясал вокруг пожилого соперника, прощупывая его оборону. Он наносил редкие удары, пытаясь пробить защиту. Кстати, седой особо и не старался защищаться. Он лишь поворачивался лицом к ходившему вокруг него кругами Моне и, словно нехотя, отбивал атакующие выпады.
   Видимо, скоро ему надоело скакание молодого партнера. Моня слишком явно пошел на закрутку, выбрасывая ногу в голову седого, который уже ждал его. Изящно скользнув в сторону, он резко упал на одно колено и нанес открывшемуся Моне удар кулаком в пах. Удар был не сильным, но эффектным. Охранник совершил, казалось, невероятное. Вытянутая в выпаде правая нога застыла на лету. Опорная же левая сначала по-балетному встала на пуанты, а затем присоединилась в воздухе к правой. В итоге Моня с широко открытым в беззвучном крике ртом вопреки закону всемирного тяготения завис парящим орлом в метре над полом. Правда, слишком долго изображать из себя летающего Копперфилда охранник не смог и вскоре рухнул на линолеум. Скорчившись, зажимая руками промежность, Моня жалобно и тонко заскулил.
   – Сопля... – презрительно поморщился седой и дернул подбородком. – Уберите его.
   Колян с Винтом оттащили стонавшего Моню в угол к груше и оглянулись на гостя, хмуро ожидая продолжения.
   – Следующий, – изобразив подобие улыбки на рубленом лице, скомандовал мужчина.
   – Леон! – просительно пробасил Винт. – Ну зачем так? Мы, может, и виноваты в чем, но из пацанов вроде выросли, чтобы нас так учить.
   Петр попытался вспомнить, где он совсем недавно слышал это имя. Ах да, о Леоне и еще о каком-то десятиугольнике говорили Колян с Винтом в памятную ночь его знакомства с ними в этой палате.
   – За разговоры в строю полагается дополнительное наказание, – вмешался Павел Иванович. – Шагай на ковер...
   – А может, закончим представление? – подал голос сидевший на корточках у стены Петр. – Я так понял, что этот балаган затеян ради меня?
   – Ну... – неопределенно протянул Бурнаш. – Не то чтобы ради, но что-то вроде того. Ты не прочь с Леоном поработать? Я ему о тебе рассказал, вот он и загорелся узнать, что за беспамятный герой появился в нашей психушке. Ну так что?
   Петр безразлично пожал плечами:
   – Ну, если только очень загорелось...
   Выбор у него был невелик: отказаться или работать с этим седым мастером единоборства. А что Леон большой профессионал, Петр понял сразу. Точнее – этот постулат ему услужливо выдало дремлющее сознание. А еще оно подсказало, что противник сильный, его уровня, однако бояться Леона не стоит, а надо просто быть повнимательнее и брать скоростью исполнения и реакцией. И при всем этом, по завету Лидии Анфимовны, беречь голову.
   Оттолкнувшись спиной от стены, он рывком встал на ноги и направился к Леону, спокойно стоявшему посередине «зала». Остановившись в двух шагах от него, Петр вежливо совершил традиционный поклон, на что седой ответил таким же коротким движением. Протокольные формальности соблюдены, бой можно было начинать.
   Леон по-прежнему, как и в «работе» с Моней, не двинулся с места, а лишь согнул руки в локтях. Петр также решил не менять рисунок схватки, только, в отличие от молодого предшественника, не стал прыгать, а спокойно двинулся по кругу. Его руки были свободно опущены, плечи расслаблены, шаг мягкий и размеренный. Откуда ему явилась именно такая линия проведения схватки, он не ведал – подсознание само выдало данный алгоритм. Он даже не смотрел на соперника, хотя и непрерывно и внимательно держал его периферийным зрением. А еще Петр отрешенно про себя считал свои шаги: «Раз-два, три-четыре... восемь-девять... шестнадцать-семнадцать...»
   Леон также не проявлял активности, а лишь поворачивался за двигающимся по кругу Петром, чтобы постоянно находиться к нему лицом. Четыре шага Петра – короткий поворот Леона. Пять шагов – еще поворот. Вот опять готовится повернуться...
   Именно это короткое движение корпуса и ног Леона явилось вспышкой активности Петра. На тридцать втором шаге, а точнее – его имитации, когда противник уже привычно пошел на поворот, он не шагнул вперед. И неожиданно для Леона оказался если не сзади, то немного сбоку. А предыдущий тридцать первый шаг совсем незаметно сократил дистанцию между ними. Результатом невнимательности Леона и мастерства его противника явился мощнейший удар голенью вместо тридцать третьего шага, нанесенный ему Петром сзади под колено.
   Леон все же сумел среагировать. Болезненный удар был скомпенсирован уходом седого на закрутку. Прокрутившись, он принял защитную стойку, однако и Петр не стоял на месте.
   Он рывком ушел по кругу следом и оказался совсем не там, где должен был оказаться по расчетам Леона. Малая неточность в определении положения противника градусов примерно в тридцать стоила тому очередной неприятности.
   Петр нанес ощутимый удар рукой сбоку в открывшуюся на доли секунды область печени. В последний миг Леон среагировал и на эту атаку, молниеносно сработав корпусом. Однако уйти ему удалось, пожертвовав потерей равновесия, чем тут же воспользовался соперник. Очередной удар ногой сзади под колено левой ноги едва не поверг Леона на пол. Он с трудом смог удержаться и принять боевую стойку фронтом к Петру.
   Лицо Леона выражало одновременно растерянность и злость. Похоже, он не ожидал от противника подобной быстрой реакции и качества проведенных приемов. Причем поймали его на совершенной простоте и провели простейшие же удары. И только профессионализм спас Леона от поражения. Ну что же, первый раунд остался за этим непонятным психом.
   На эмоции, как и на передышку, Леоном были выделены лишь несколько секунд. Теперь уже он перешел к активным действиям. Шагнув навстречу Петру, Леон обрушил на него вал ударов руками. Полусогнутые в фалангах пальцы, ладони, локти слились в живой пропеллер, готовый поразить своими лопастями противника. Однако эта страшная круговерть не принесла успеха Леону.
   Петр словно предвидел каждый удар и каждое движение. Любой отработанный и хитрый прием Леона встречал на своем пути профессионально поставленную защиту. Более того, Петр тут же находил брешь в умелой и мощной атаке и молниеносно жалил соперника короткими, но болезненными выпадами. И это при том, что Леон так и не сумел нанести ему значительного вреда, достать до какой-либо серьезной болевой точки.
   Он ускорил движения, пытаясь сбить противника с ритма. Петр принял ускорение, все так же эффективно защищаясь. Так они работали около минуты. Бурнаш с охранниками завороженно следили за тем, что происходило на их глазах. Два отлаженных боевых механизма слились в бешеном вращении, не поддающемся взгляду и анализу. Бой шел на неподвластном сознанию рефлекторном уровне.
   Неожиданно Леон почувствовал, что инициатива уходит от него. Этого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда. Он не встречал соперника, который мог опередить его в скоростном ближнем бою. Это было невероятно. Но это случилось.
   Леон под натиском противника отступил на полшага, потом еще на шаг, еще... Далее была стена – неровная, выкрашенная в салатный цвет.
   – Стоп! Все, все... – подал хриплый голос Леон. Петр резко остановился и отступил на пару шагов.
   В отличие от тяжело дышащего соперника его дыхание было если не спокойным, то почти ровным. Бурнаш с охранниками стояли молча. Колян, заметив брошенный на них взгляд Петра, тайком от шефа и Леона показал ему большой палец и подмигнул. Мол, знай наших!
   Леон отступил от стены и коротко поклонился сопернику по схватке. Петр ответил ему тем же.
   – Благодарю за доставленное удовольствие! – негромко произнес Леон и улыбнулся. На его прорезанном морщинами лице эта улыбка выглядела чужой, однако и она, и сказанные слова, похоже, были искренними.
   – Не за что, – улыбнулся и Петр. – Поспособствуем, чем сможем. Заходите еще.
   Бурлаков после ответа Петра Леону на секунду застыл, переваривая услышанное, а потом громко захохотал. Охранники также засмеялись, вторя шефу, однако потише, при этом с опаской поглядывая на Леона.
   – Как он тебя, Леон, приколол, – сквозь смех проговорил Бурнаш. – Веселый парнишка.
   – Да уж, куда веселее, – исподлобья кинув острый взгляд на Петра, согласился Леон.

Глава 10
От перемены мест...

   Петр сидел на невысокой деревянной скамейке и сматывал с запястий бинты. Леон, наклонившись над соседней скамейкой, укладывал сумку. В раздевалке стоял обычный застарелый запах пота, масляной краски и дубленой кожи.
   Скинув с плеч выходную униформу – темно-синий шелковый халат, расшитый желтыми извивающимися драконами со страшно разинутыми пастями, Петр подхватил полотенце и направился в душ. Очередной бой в десятиугольнике закончился, как и все, проведенные до него, победой. От остальных он отличался лишь тем, что был полуфинальным в премьер-лиге.
   С того достопамятного знакомства с Леоном в лечебнице прошло полгода. За это время Петр к имени, данному ему дедушкой Джамалом, добавил такие же чужие фамилию и отчество, а к ним и соответствующие документы. Немудреной фантазией Павла Ивановича Бурлакова-Бурнаша-Бурого он теперь звался Петром Алексеевичем Романовым, родившимся в Москве тридцать пять лет назад и зарегистрированным по месту проживания в городе Санкт-Петербурге на улице Есенина.
   Ладно, хоть так – не совсем скромно, но и не сказать, что броско. Смешнее было бы, если бы Павел Иванович соорудил ему документы на имя славного полярника Петра Петровича Шмидта или реформатора-вешателя Петра Аркадьевича Столыпина. Но, похоже, эти люди и их место в истории Бурнашу знакомы не были. А что касается великого государя-строителя, так народ наш к его полному величанию как-то не привык. Не на слуху оно: Петр I – он и есть Петр I. Поэтому мало у кого возникала ассоциация совпадения ФИО знатного самодержца российского с инициалами бойца из десятиугольника. Тоже известного, правда, в кругах совсем узких и уж точно – более специфических.
   Бурнаш даже хотел организовать ему герб, взяв за основу вязь вензеля государя, двуглавого орла и его приставку к имени Великий. Однако решил, что использование госптицы, герба и имени царя не совсем деликатно, и, ничтоже сумняшеся, присвоил Петру рабочий псевдоним Великий Дракон. Получилось не то чтобы скромно, но со вкусом – естественно, для самого Паши Бурнаша и соответствующего ему общества.
   Петру эти хлопоты с именами официальными и сценическими были совершенно безразличны. Главное, он имел паспорт. Теперь, при бумажке, он уже и не совсем букашка для Унтера – хоть минводовского, хоть серовского. И это приятно.
   Почти месяц Петр жил в карантине на довольствии Бурнаша. Обещанные при его поступлении в диспансер главврачом две недели изоляции растянулись. И, можно не сомневаться, усилиями Павла Ивановича, а точнее – его деньгами. Да и сам Петр не спешил нарушить больничное уединение «за жестянкой» суетой общей палаты. Ему было вполне достаточно наблюдений за пациентами клиники доктора Петряева из окна во время их прогулок по «психодрому».
   Общение с Коляном, Винтом и Моней едва ли приносило Петру большее чувство эстетического удовлетворения, однако не было слишком навязчивым. Да и Павел Иванович Бурлаков ему не слишком докучал. Беседовали они во время вечерних «чаепитий», как называл Бурнаш послетренировочные ужины. Сам чай на них особенно не жаловали, налегая на высококалорийные мясные и рыбные продукты, соки, а иногда – и более крепкие напитки.
   Развязка «психушного» сидения пришла скоро и буднично. Карантин, как всегда во вторник утром, традиционным обходом посетил главный врач. Илья Сергеевич сначала зашел в палату к Петру. Лидия Анфимовна скороговоркой доложила о состоянии больного, лечении и результатах. Главврач одобрительно качнул головой и, пробормотав что-то типа «так держать», двинулся дальше. Недолго задержался он и в апартаментах Бурнаша. Правда, сразу после его ухода и Павел Иванович, и его секьюрити сильно засуетились, заговорили и затопали по коридору. Примерно через час в палату заглянул Колян и позвал Петра к шефу.
   Бурнаш-Бурлаков встретил его широкой улыбкой и при параде. Костюм, удивительно ловко сидевший на крупногабаритной фигуре, выдавал не столько привычку Павла Ивановича к строгой английской паре, сколько мастерство портного. Но роскошный галстук на шее Бурнаша поверх чисто хлопковой и, несомненно, очень дорогой сорочки – Петр совсем бессознательно отметил этот факт – смотрелся лишним. Как-то не шел он к шее Павла Ивановича, а может, наоборот – неохватная шея отторгала посторонний предмет, мешающий ее свободе. И, опять же, цепь золотую полукилограммовую, принадлежность к определенному слою общества, некстати не давал рассмотреть этот галстук.
   А возможно, и правильно, что не давал, ведь цепь принадлежала авторитету Паше Бурнашу, а галстук – бизнесмену Павлу Ивановичу Бурлакову.
   Он деловито сообщил Петру, что покидает сие богоугодное заведение. Мимоходом и беспечно, с хохотком, Павел Иванович выдал, что из-за многочисленных травм головы и сотрясений того, что находится внутри, и соответствующих им необратимых последствий врачебная комиссия признала его имбецилом, совершенно недееспособным в правовом плане. А из этого следовало, что уголовному преследованию он не подлежит ни в каком виде. Видимо, такому итогу и было посвящено его пребывание в психдиспансере.
   Что касалось Петра, Бурнаш твердо заявил, что скоро и он выйдет отсюда. И еще Павел Иванович сказал, что позаботится о его дальнейшей судьбе. А пока Петр будет продолжать жить отдельно ото всех местных обитателей в карантине, и, было подчеркнуто, этот пансион оплачен. На том и расстались, пожав друг другу руки.
   Петр к словам Бурлакова отнесся не то чтобы безразлично, но спокойно. Он с достаточной долей фатализма относился к происходящим с ним переменам. Течение жизни несло по одному известному лишь его судьбе руслу. Долгий и ломаный путь, берущий начало от плавающего света фитилька в каморке, где прятал Петра старый чеченец, вряд ли мог закончиться в палате психушки. По крайней мере, он в это верил. Правда, Петр пока еще не знал, куда ему стремиться, куда плыть, где нужное русло и нужное ли оно. Потому и беспрекословно подчинялся и верил людям и обстоятельствам.
   Где-то через неделю после проводов Бурнаша с утра, как обычно, в палату пришла Лидия Анфимовна. Она была сильно расстроена. На планерке главврач сообщил, что в диспансер пришло указание областного Министерства здравоохранения подготовить Петра к отправке в Москву. Вроде бы больным заинтересовались в Сеченовском институте, занимающемся исследованиями мозга. Информация по Петру якобы дошла до высоких московских профессоров, и они решили заняться им лично. Лидия Анфимовна сказала, что, вероятно, кому-то понадобился материал для диссертации.
   А еще через три дня в лечебницу явился улыбчивый молодой человек, представившийся сотрудником Минздрава. Представив Илье Сергеевичу соответствующие документы, он доложил, что будет сопровождать Петра в Москву. Доктор Петряев лишь развел руками в ответ на сетования Лидии Анфимовны и дал команду подготовить больного на выписку.
   Это много времени не заняло. Пока оформлялись документы, Петр переоделся в спортивный костюм, предусмотрительно привезенный молодым человеком, и тепло попрощался с Флюрой Сабитовной и Лидией Анфимовной. Молодой врач была искренне огорчена тем, что Петра забирают. Она не видела смысла в переводе его в Москву, так как знала, что действенной методики лечения ретроградной амнезии ни в России, ни на Западе не существует. Петр в ответ лишь пожал плечами и сам чуточку огорчился, что так и не изучил с ней все «отрезы парчи».
   С санитаром Егорычем прощание произошло в вестибюле нового корпуса, куда за ним явился сопровождающий. Увидев его, молодой человек аккуратно, но внимательно глянул по сторонам и как бы случайно провел рукой по груди, на секунду задержав ее на уровне внутреннего кармана пиджака. Егорыч-Лука так же незаметно для окружающих медленно опустил веки. Кроме Петра, этот немой диалог не заметили ни Лидия Анфимовна, ни Флюра Сабитовна.
   Егорыч проводил Петра и сопровождающего до машины, стоящей у проходной. Там, вдалеке от чужих глаз, молодой человек передал санитару плотный конверт, который тот небрежно сунул в брючной карман.
   – Ты, парень, когда во всем разберешься, не обижайся, – отведя в сторону глаза, сказал Егорыч. – Так уж получилось... Пришлось по понятиям с тобой решать. Перетерли мы с Бурым, решили, что лучше пусть так, чем без толку валяться на шконке в психушке. В общем, береги себя, парниша!
   Почему «лучше пусть так», Петр узнал тем же вечером. Его из психдиспансера повезли не на вокзал для транспортировки в столицу, а доставили в недалекий пригород, где на берегу озера располагался двухэтажный уютный пансионат с открытыми лоджиями по всему фасаду. Петра поселили в комнатке гостиничного типа. В ней, кроме кровати, встроенного шкафа и крохотного холодильника «Саратов», был еще письменный стол, на котором стоял телевизор «Грюндик». Туалет и душ в номере отсутствовали и находились, согласно нормам страны победившего социализма, в конце коридора. А в начале его, как и внизу, на входе, расположились хмурого вида парни, по габаритам и типу схожие с Коляном и Винтом.
   Улыбчивый сопровождающий сдал Петра с рук на руки тому, что сидел внизу, нижний – передал верхнему, который и привел его в номер. Все процедуры проходили в относительном молчании, если не считать коротких реплик и междометий «держи бумаги», «шагай» и «угу». Похоже, неприветливый персонал пансионата был в курсе его прибытия и не высказывал ни удивления, ни интереса к новому постояльцу.
   Верхний хмурый молча завел Петра в номер и лишь буркнул:
   – Располагайся.
   Еще он вытащил и положил на стол сигареты «Кент» и спички, а из холодильника достал минералку. Видимо, его проинструктировали, чем надо обеспечить Петра. Еще парень лаконично выдал, что ужин в восемнадцать часов и он его отведет в столовую. После этого секьюрити покинул номер. Петр автоматически отметил, что дверь на ключ не была заперта, что должно было означать его относительную свободу перемещений.
   Более того, дверь на лоджию открывалась, чем он не замедлил воспользоваться. Петр вскрыл пачку, достал и прикурил сигарету и вышел наружу. Подходила уже середина октября, однако погода все еще стояла солнечная и достаточно теплая. Деревья на склонах, сбегавших к озеру, уже зажелтели и забагровели. Воздух был чистым, густым и почти недвижным. Пахло сухой травой, листьями и близкой водой. Мимо лоджии проплыла длинная спутанная паутинка. Она аккуратно обогнула стену, зацепившись краем за бетон, однако сразу оторвалась и поплыла дальше. «Бабье лето? – совсем неожиданно задал он себе вопрос и подтвердил пришедшее к нему определение: – Бабье лето...»
   Чтобы скоротать время до вечера, Петр старательно, до пота, размялся на лоджии, сходил в душ, полежал на кровати и бездумно пощелкал по каналам телевизора. А потом наблюдал сверху за тренировкой двух крепких парней. Сначала они нарезали круги, бегая по берегу вокруг озера. Петр прикинул на глаз, что кросс получился солидным – порядка пятнадцати километров. Они пробежали кругов десять, а длина одного была никак не менее «полторашки». Затем парни, сделав энергичный заплыв через озеро и обратно, минут сорок разогревалась «сухими» упражнениями там же, на песчаном берегу. Закончив разминку, они направились в ангар, округлая крыша которого виднелась между деревьями сбоку от пансионата.
   Больше ничего интересного Петр в окрестностях не разглядел. Поэтому он решил пойти подремать, что и успешно воплотил на практике. На ужин, как и было обещано, его отвел тот охранник, что устраивал в номере.
   Столовая находилась на первом этаже в пристройке. Впереди Петра с первого этажа в нее завернули двое парней лет двадцати трех – двадцати пяти, как и он, в спортивных костюмах. Это были ребята, за тренировкой которых он наблюдал с лоджии. Еще одного знакомого Петр разглядел, когда вошел в обеденный зал. У окна в одиночестве ужинал тот человек, которого он знал под именем Леон.
   Петр этому не удивился, как не удивлялся ничему с того момента, как помнил себя. Он просто принимал все с ним происходящее как должное. Вот и теперь Петр встретился глазами с Леоном и коротко кивнул, здороваясь. Тот ответил ему таким же кивком и отвернулся к тарелке.
   Ужин был обильным, сытным и почти домашним. За повара и официантку, наверное, из-за малого числа столующихся, была пожилая круглолицая женщина. Она без разговоров принесла тарелки с салатом, огромной отбивной с жареным картофелем, пару плюшек, масло и повидло на блюдечке и бокал с дымящимся чаем. Поставив ужин на стол, подсказала Петру, видимо, как новенькому, что если ему этого не хватит, пускай подходит за добавкой. Позже он узнал, что зовут ее тетей Валей.
   Ему всего хватило. Не спеша поев, Петр вышел из столовой одним из последних. Дойдя до холла, он повернул к входным дверям. «Нижний хмурый» никак не среагировал на его маневр, лишь мельком взглянув в его сторону. Похоже, в передвижениях, по крайней мере – в окрестностях пансионата, его ограничивать не собирались.
   Выйдя на крыльцо, Петр выкурил сигарету. Потом прошелся до озера и попробовал воду. Она холодила руку и мыслей о купании не навевала. При всем тепле бабьего лета на дворе стоял октябрь, и ночи выстудили и землю, и озеро. Постояв на берегу, Петр отправился к себе в номер. Улегшись на кровать, он включил телевизор. Перескакивая с канала на канал, Петр ухватил часть какого-то любовного сериала, посмотрел новости, застал окончание шпионского фильма и разгар боевика с Джеки Чаном.
   Около девяти через приоткрытую дверь лоджии он услышал звуки подъехавшего к пансионату автомобиля.
   А еще минут через десять в номер заявился Павел Иванович Бурлаков. Петр ждал его. Немудрено было просчитать после встречи в столовой с Леоном, что именно по воле Бурнаша он попал в это место.

Глава 11
Почем за штуку?

   Павел Иванович заполнил собой большую часть номера. Радостно улыбаясь, он широко расставил руки, как бы для объятий, однако ограничился пожатием руки. С сомнением оглядев хлипкий стул, Бурнаш двинул его Петру, а сам устроился на жалобно заскрипевшей под ним кровати.
   – Как тебя устроили, Петруша? – заботливо осведомился он. – Накормили, напоили, спать уложили?
   – Все нормально, – лаконично доложил Петр.
   – Ну и отлично! – бодро воскликнул Бурнаш и перешел к делу: – Ты, наверное, удивился, когда вместо лабораторий московских мозгодолбателей попал в это курортное местечко и встретил старых знакомых.
   – Не очень. Я уже привык ничему и никому не удивляться, – пожал плечами Петр. – Просто хочется узнать, зачем я здесь и какой у тебя ко мне интерес.
   – Вот это правильно, – удовлетворенно сказал Павел Иванович. – Я тоже люблю, когда конкретно и без лишнего базара. Чего зря сопли жевать?
   – Это точно, – подтвердил жизнеутверждающий тезис Бурнаша Петр. – И что же без соплей?
   – В общем, купил... точнее – выкупил я тебя из психушки, – доложил Павел Иванович.
   – По доброте душевной? – уточнил Петр. – И я, кажется, не просил...
   – По доброте и любви только кошки женятся, – осклабился Бурнаш. – Тут дело взаимовыгодное для всех договаривающихся сторон.
   – Я что, тоже вхожу в этот перечень договаривающихся и взаимовыгодных? – поднял брови Петр. – Или как? Со мной вроде никто не вел никаких переговоров.