Страница:
Отчего он так поступает, чем мотивирован на подобное благородство, не знаю и знать не хочу. Мне, честно говоря, все равно, как устроен «черный ящик» его сознания. Я догадываюсь, что на входе, я вижу, что на выходе, и мне этого достаточно. В одном уверен: Афанасий Воронцов – реальное доказательство истинности правила «Кем бы ты ни пришел в этот мир, у тебя всегда есть возможность вести себя порядочно». Некоторые ставят это правило под сомнение, я и сам иногда, давая слабину, оправдываюсь: невиновен я, среда заела, но тут же вспоминаю великодушного упыря Воронцова и говорю себе: тпру, зверюга, выбор есть всегда, и этот выбор за тобой.
– Водки выпьешь? – постучав вилкой по графину, спросил я на правах хозяина столика. Потом, вспомнив, что вампиры – эстеты, мать их! – предпочитают портвейн, предложил: – Или «три семерки» заказать?
Но Воронцов категорически отказался и от того и от другого:
– Нет, Егор, я на секунду. Времени нет ни фига.
– Что такого стряслось ужасного? – полюбопытствовал я, отлично понимая, что он не просто так спешит. – Или секрет?
Вампир пожал плечами и, страшно фальшивя, пропел:
– Кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет. Вот и весь секрет.
– А серьезно?
– Интересуешься?
– А то.
– В Подпругино попа вчера зверски убили, храм ограбили, пытались поджечь.
– Чего творят! – поразился я. Покачал возмущенно головой и прикинул: – Какого это уже по счету батюшку?
– В этом году – четвертого, – после короткой паузы ответил Воронцов.
– Покатила волна.
– Покатила. Сам понимаешь, дела громкие, каждое на особом контроле, начальство нервничает, вот и носимся словно угорелые.
– А как убили?
– Три выстрела: сюда, сюда и сюда. – Воронцов коснулся живота, груди и лба. – Результатов экспертизы еще нет, но я пули видел – из «Макарова» шмаляли.
– Много унесли?
– То-то и бесит, что немного – с десяток копеечных икон, половина из которых так и вообще бумажные. Крест, правда, обрядный еще взяли, вот он старый. И золотой.
– Переплавят, придурки.
– Возможно… Ладно, давай о делах наших скорбных покалякаем. – Он постучал по часам. – Со временем у меня действительно вилы.
Я кивнул – давай, коль так. И тихо спросил:
– Кого-нибудь вычислил?
Вампир решительно вжикнул молнией нагрудного кармана кожанки, извлек цветную фотографию и протянул со словами:
– Имеется одна кандидатура.
Я рассмотрел снимок не без интереса.
Дама лет тридцати – тридцати пяти, брюнетка, отнюдь не худая, не то чтобы красива (черты лица грубоваты), но ухожена: дорогой макияж, замысловатая прическа, сережки с дорогими камушками. На обороте снимка корявым почерком Воронцова были написаны ФИО и адрес. Женщину звали Купреяновой А.В., а проживала она в микрорайоне Солнечный.
Положив снимок на скатерть, я вопрошающе глянул на Воронцова – мол, давай, выкладывай подробности.
И тот начал:
– Тема, Егор, такая. На днях случилось разбойное нападение на ювелирный. Слышал, наверное? Тут, на Киевской.
– Слышал, – кивнул я, – Кажется, один охранник погиб?
– Да, парнишке двадцать три было, только что из армии… Но я не об этом. Стали разбираться, оказалось, налетчики брали не все подряд, а только самое ценное. Естественно, возникло подозрение, что навел их кто-то из работников магазина, стали крутить всех подряд. Мне вот эта вот бухгалтерша досталась. – Воронцов кивнул на фото и брезгливо поморщился. – Алла Викторовна Купреянова. Отдали мне как наиболее перспективный вариант. Дело в том, что у нее сожитель срок мотает по сто шестьдесят второй часть два, вот мы и подумали: возможно, через него все срослось. Мне дали, я взял. Стал колоть. Сначала по УПК чин чина-рем, под протокол, а потом… Ну, ты в курсе, как я это делаю.
Да, это мне известно: глубокий гипноз, укус, установление полного контакта, и через секунду все, что знает «донор», знает и вампир.
Воронцов этой своей способностью не злоупотребляет, но когда «мокрое» дело грозит перейти в разряд «висяков», использует. Зачастую это его тайное умение здорово помогает расследованию, во всяком случае, в прокуратуре за ним закрепилось прозвище Щелкунчик. Что говорит само за себя.
– К нападению она оказалась непричастна, – продолжал вампир, – но когда я ее… Короче, выяснилось другое. Жуткое. Эта… эта тварь, по-другому и не скажешь, в феврале ребеночка тайком от всех родила. Родила, удушила и в мусорный бак выбросила.
Я ахнул:
– Чего это она такой грех-то на душу?!
– Сожитель ее в ноябре «откинуться» должен, а она, пока он на шконке парился… В общем, испугалась тварь.
– Официально прижать никак нельзя?
– Я отработал – не получается. Сводки поднял, выяснил, что труп никто не находил. Свидетелей нет. Никаких заявлений. Глухо, как в танке.
– Как это она беременность от всех скрыла?
– Это ей несложно было при ее фигуре. Полная она. Балахоны там, все такое. Ерунда.
– А чего аборт не сделала? Католичка?
– Сволочь она порядочная, а не католичка. Вычитала где-то, что беременность благоприятно на женский организм… – Воронцов рубанул рукой воздух. – Короче, Егор, чего там разговоры разговаривать, тварь она, и ее надо «сделать». Поверь мне – надо. Не должны такие нелюди спокойно жить и дышать одним с нами воздухом.
Если нежить говорит про кого-то «нелюди», это говорит о многом.
Я с интересом посмотрел на Воронцова, бледное лицо которого от негодования стало еще бледней, кивнул и пообещал:
– Хорошо, Афанасий, я постараюсь. – После чего уточнил вопрос оплаты: – Возьмешь как обычно?
Вампир стал отнекиваться:
– Не надо, Егор. Сегодня не надо, сегодня за просто так. Особый случай и все такое.
Но я уже вытащил упаковку с Зернами Света.
– Твой порыв мне, Афанасий, понятен, но у меня есть свои правила, и торг здесь неуместен.
Вампир, горько усмехнувшись, процитировал Агнию Барто:
Ну а я спрятал в карман фотографию детоубийцы, тем самым занеся ее в актуальный Список Золотого Дракона. Последний пункт был закрыт. Все шло по плану.
Жизнь никакого смысла не имеет, смысл ей придаем мы, подумал я, когда сутулый вампир с ускользающей внешностью исчез в темноте дверного проема.
Действительно, придаем.
Вопрос – какой?
ГЛАВА 8
– Водки выпьешь? – постучав вилкой по графину, спросил я на правах хозяина столика. Потом, вспомнив, что вампиры – эстеты, мать их! – предпочитают портвейн, предложил: – Или «три семерки» заказать?
Но Воронцов категорически отказался и от того и от другого:
– Нет, Егор, я на секунду. Времени нет ни фига.
– Что такого стряслось ужасного? – полюбопытствовал я, отлично понимая, что он не просто так спешит. – Или секрет?
Вампир пожал плечами и, страшно фальшивя, пропел:
– Кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет. Вот и весь секрет.
– А серьезно?
– Интересуешься?
– А то.
– В Подпругино попа вчера зверски убили, храм ограбили, пытались поджечь.
– Чего творят! – поразился я. Покачал возмущенно головой и прикинул: – Какого это уже по счету батюшку?
– В этом году – четвертого, – после короткой паузы ответил Воронцов.
– Покатила волна.
– Покатила. Сам понимаешь, дела громкие, каждое на особом контроле, начальство нервничает, вот и носимся словно угорелые.
– А как убили?
– Три выстрела: сюда, сюда и сюда. – Воронцов коснулся живота, груди и лба. – Результатов экспертизы еще нет, но я пули видел – из «Макарова» шмаляли.
– Много унесли?
– То-то и бесит, что немного – с десяток копеечных икон, половина из которых так и вообще бумажные. Крест, правда, обрядный еще взяли, вот он старый. И золотой.
– Переплавят, придурки.
– Возможно… Ладно, давай о делах наших скорбных покалякаем. – Он постучал по часам. – Со временем у меня действительно вилы.
Я кивнул – давай, коль так. И тихо спросил:
– Кого-нибудь вычислил?
Вампир решительно вжикнул молнией нагрудного кармана кожанки, извлек цветную фотографию и протянул со словами:
– Имеется одна кандидатура.
Я рассмотрел снимок не без интереса.
Дама лет тридцати – тридцати пяти, брюнетка, отнюдь не худая, не то чтобы красива (черты лица грубоваты), но ухожена: дорогой макияж, замысловатая прическа, сережки с дорогими камушками. На обороте снимка корявым почерком Воронцова были написаны ФИО и адрес. Женщину звали Купреяновой А.В., а проживала она в микрорайоне Солнечный.
Положив снимок на скатерть, я вопрошающе глянул на Воронцова – мол, давай, выкладывай подробности.
И тот начал:
– Тема, Егор, такая. На днях случилось разбойное нападение на ювелирный. Слышал, наверное? Тут, на Киевской.
– Слышал, – кивнул я, – Кажется, один охранник погиб?
– Да, парнишке двадцать три было, только что из армии… Но я не об этом. Стали разбираться, оказалось, налетчики брали не все подряд, а только самое ценное. Естественно, возникло подозрение, что навел их кто-то из работников магазина, стали крутить всех подряд. Мне вот эта вот бухгалтерша досталась. – Воронцов кивнул на фото и брезгливо поморщился. – Алла Викторовна Купреянова. Отдали мне как наиболее перспективный вариант. Дело в том, что у нее сожитель срок мотает по сто шестьдесят второй часть два, вот мы и подумали: возможно, через него все срослось. Мне дали, я взял. Стал колоть. Сначала по УПК чин чина-рем, под протокол, а потом… Ну, ты в курсе, как я это делаю.
Да, это мне известно: глубокий гипноз, укус, установление полного контакта, и через секунду все, что знает «донор», знает и вампир.
Воронцов этой своей способностью не злоупотребляет, но когда «мокрое» дело грозит перейти в разряд «висяков», использует. Зачастую это его тайное умение здорово помогает расследованию, во всяком случае, в прокуратуре за ним закрепилось прозвище Щелкунчик. Что говорит само за себя.
– К нападению она оказалась непричастна, – продолжал вампир, – но когда я ее… Короче, выяснилось другое. Жуткое. Эта… эта тварь, по-другому и не скажешь, в феврале ребеночка тайком от всех родила. Родила, удушила и в мусорный бак выбросила.
Я ахнул:
– Чего это она такой грех-то на душу?!
– Сожитель ее в ноябре «откинуться» должен, а она, пока он на шконке парился… В общем, испугалась тварь.
– Официально прижать никак нельзя?
– Я отработал – не получается. Сводки поднял, выяснил, что труп никто не находил. Свидетелей нет. Никаких заявлений. Глухо, как в танке.
– Как это она беременность от всех скрыла?
– Это ей несложно было при ее фигуре. Полная она. Балахоны там, все такое. Ерунда.
– А чего аборт не сделала? Католичка?
– Сволочь она порядочная, а не католичка. Вычитала где-то, что беременность благоприятно на женский организм… – Воронцов рубанул рукой воздух. – Короче, Егор, чего там разговоры разговаривать, тварь она, и ее надо «сделать». Поверь мне – надо. Не должны такие нелюди спокойно жить и дышать одним с нами воздухом.
Если нежить говорит про кого-то «нелюди», это говорит о многом.
Я с интересом посмотрел на Воронцова, бледное лицо которого от негодования стало еще бледней, кивнул и пообещал:
– Хорошо, Афанасий, я постараюсь. – После чего уточнил вопрос оплаты: – Возьмешь как обычно?
Вампир стал отнекиваться:
– Не надо, Егор. Сегодня не надо, сегодня за просто так. Особый случай и все такое.
Но я уже вытащил упаковку с Зернами Света.
– Твой порыв мне, Афанасий, понятен, но у меня есть свои правила, и торг здесь неуместен.
Вампир, горько усмехнувшись, процитировал Агнию Барто:
После чего, кинув настороженный взгляд в угол, где сидел оборотень, быстро спрятал протянутую упаковку во внутренний карман.
Мать меняется в лице,
Витамины А, Б, Ц
Предлагает Пете.
Витамины А, Б, Ц
Очень любят дети.
Ну а я спрятал в карман фотографию детоубийцы, тем самым занеся ее в актуальный Список Золотого Дракона. Последний пункт был закрыт. Все шло по плану.
Жизнь никакого смысла не имеет, смысл ей придаем мы, подумал я, когда сутулый вампир с ускользающей внешностью исчез в темноте дверного проема.
Действительно, придаем.
Вопрос – какой?
ГЛАВА 8
Оставшись в одиночестве, я какое-то время думал об убиенном младенце. У меня в голове такие вещи плохо укладываются. Много гадостей видел в своей жизни, у самого руки по локоть в крови, но всякий раз, когда слышу о подобном, мозг кипит, а душа холодеет. Почему она ребенка кому-нибудь не подбросила? Что ей стоило? Зачем же вот так-то вот? Или тупо: и сама не ам (в смысле воспитывать не буду), и другому не дам?
Искал оправдания ее преступлению и не находил.
Зато слышал треск.
Это трещали по швам мои представления о базовых категориях человеческого космоса.
А потом перемкнуло что-то в голове и вспомнилось, как два года назад в подъезд подбросили выводок щенков. Помню, выхожу в то утро, слышу – пищит кто-то. Ё-ка-лэ-мэ-нэ, думаю, неужто крысы-следопыты. Ствол выхватываю, поднимаюсь на пролет выше, смотрю – копошатся. Восемь пищащих комков в корзине. Ствол в кобуру, сам мерекаю: и какая же зараза такое сотворила? Выругался, покачал возмущенно головой, одного, который из корзины выпал, сунул назад, еще раз выругался и пошел по своим делам. Дела же, они не ждут. Они торопят.
Уже даже в машину сел, движок завел, а потом представил, как эти кутята там орут, потому как жрать-пить хотят, а мамки нету, вернулся в подъезд и устроил все как надо: отнес корзину дяде Мише Колуну, дал денег и наказал всю банду на рынок свезти да бабкам, что животинами торгуют, всучить на попечение. Дядя Миша взял под козырек и в тот же день до обеда всех пристроил. Одного, правда, себе оставил – того, самого бойкого, с пятном на морде. Назвали Кипешем, носится теперь по двору, ко всем ластится, за колбасу родину продаст, за доброе слово насмерть обслюнявит.
Хотел я поначалу найти того, кто это сделал, но потом подумал – зачем? Не поднялась у человека рука щенков утопить – и на том спасибо. Знать, не совсем еще потерян, знать, еще что-то там у него внутри теплится. Не светится, но теплится.
Такие вот пироги мне вспомнились с котятами, вернее со щенятами.
А Кика все не появлялся.
Не зная, чем себя занять, я решил сделать два звонка, один приятный и один неприятный. Начал, как водится, с неприятного – набрал номер центрального офиса фирмы «Фарт». Как это ни странно, но на этот раз секретарша Большого Босса трубку не взяла, с автоответчиком мне говорить было не о чем, я сбросил вызов. И сразу позвонил Ольге. Тут тоже случился облом, робот приятным женским голоском сообщил гадость: «Телефон абонента отключен или находится вне зоны доступа сети». Предположив, что моя рыжеволосая подружка именно в эту самую минуту выступает с докладом на своей дурацкой научно-практической конференции, решил перезвонить чуть позже.
Обычно, когда никуда дозвониться не можешь, дозваниваются до тебя. Правда, совсем другие люди. И на этот раз так случилось. Минуты не прошло, как на связь вышел Михей Процентщик. Пропыхтев приветствие, поинтересовался, как там продвигается расследование. В ответ я бодро доложил, что волноваться ему не следует, что расследование продвигается хотя и медленно, но в нужном направлении. В подробности вдаваться не стал – какая ему от них польза? Да и не было у меня, честно говоря, особых подробностей, я пока еще чувствовал себя стоящим на краю непаханого поля. В активе было всего ничего: труп похитителя Чаши, смутные приметы заказчика-убийцы плюс непонятная аббревиатура ДЧХ.
Михей, разочарованный моей немногословностью, стребовал обещание позвонить сразу, как только что-то прояснится, пробасил «пока» и отключился.
Разговор с клиентом меня несколько взбодрил. Подумал: действительно, чего тут сижу, как король на именинах. Хочешь не хочешь, аванс нужно отрабатывать.
А как только так подумал, тут же вытащил из кармана новехонькую ручку, начиркал на салфетке три загадочные буквы и стал морщить лоб в попытке расшифровать их.
Логика настойчиво подсказывала, что плясать нужно от буквы Ч. Если буквы – инициалы, то Ч – либо имя хозяина инициалов, либо имя его отца. Причем очень редкое имя. Сергеев-Андреев-Алексеев у нас в городе полным-полно, и Федоров немало, и Володь, пожалуй, а вот Чеславов, наверное, раз-два и обчелся. Собственно, из славянских имен на букву Ч я знал только одно имя – Чеслав. Других не знал, но полагал, что, если таковые есть, их не очень много.
За день через справочную найду, загорелся было я. Но в следующую секунду погасил себя справедливым вопросом: а кто тебе сказал, что это инициалы славянина?
И действительно – буква Ч могла означать имя человека, допустим, бурятской национальности. У бурят же на Ч имен немало: Чимбе, Чимит, Чимитдоржи, Чимитцырен, Чингис и иже с ними. А ведь в городе кроме русских и бурят проживают еще и татары, и башкиры, и таджики, и казахи, и китайцы, наконец. Да кто у нас тут только не проживает. Никого местные не гонят, всех привечают. До того дошло, что на одном канале о капризах сибирской погоды негр рассказывает.
Пожалуй, надо Лере задание выдать, пусть пороется в Сети и составит список имен на эту букву, подумал я, озадаченно почесывая затылок. Не царское это дело – по Сети елозить.
Но сразу позвонить своей бесстрашной помощнице не успел – в зале появился Кика.
Как и всегда, эгрегор излучал оптимизм. Проходя мимо ведьм, сказал им что-то такое, отчего те покатились со смеху, крикнул Кеше Крепышу: «Как обычно», поприветствовал взмахом руки оборотня, плюхнулся на стул и сказал:
– Делай что хочешь.
– Что? – не понял я.
Он постучал тщательно отполированным и залакированным ногтем по салфетке:
– ДЧХ. Делай что хочешь. Правило Краули.
– Во блин! – ахнул я. – Неужели?
– Оно-оно, – подтвердил Кика. – Динамическое правило, символизирующее бесконечное ментальное движение, в конце которого сознание становится не таким, каким оно было в начале. Знаком, старичок, с такой доктриной?
Ну конечно, я знал эту программную формулу известнейшего английского мага Элстера Краули. Как не знать? Знал. А помимо того, знал, что эта формула неприемлема для нормального дракона, поскольку вступает в противоречие с требованием Высшего Неизвестного «Будь тем, кто ты есть». Слава Силе, не стыкуется одно с другим в сознании дракона.
– Как догадался? – спросил я у эгрегора, преодолев первое оцепенение.
– Как-как, – пожал плечами Кика. – Да никак. Увидел – и вспомнил одну давнюю историю.
Я тут же вцепился:
– Что за история?
Кика задумался, прищурив при этом один глаз, потом подергал себя за серьгу и начал вспоминать:
– Было это в начале девяностых. Тогда я еще в «Молодежке» работал штатным корреспондентом, рыскал без сна и отдыха по городу в поисках сенсационных материалов, пытался имя себе сделать. И вот довелось мне как-то раз разбираться в деталях одного дурно пахнущего уголовного дела.
Тут Кеша Крепыш доставил заказанный борщ, Кика забыл обо всем на свете и сразу закинул в себя несколько ложек горячего варева. Потом вознес блаженно глаза горе и сказал:
– Оно.
– Жду, – спустил я его с небес на землю.
– А-а, ну да. Так вот. Россия. Сибирь. Начало диких девяностых. Некто Женя Антонов по кличке Демон, начитавшись книжек Элстера Краули, учреждает тайную оккультную секту.
Начав так интригующе, Кика не удержался и вновь припал к борщу.
– Чтение людей до добра никогда не доводило, – вставил я, глядя на то, как мелькает туда-сюда тяжелая мельхиоровая ложка. – Читают не то, понимают не так.
Эгрегор, не прекращая наяривать, ответил:
– В целом спорно, но в данном конкретном случае верно.
Продолжения истории я дождался только тогда, когда с борщом было покончено. Отставив пустую тарелку, Кика вытер губы салфеткой, откинулся с довольным видом на спинку стула и вернулся к прерванному рассказу:
– Ну так вот. Организовал Женя Антонов секту из любителей тяжело-готическо-металлической музыки и назвал ее «Черная роза». Цель у него была известная – собирался использовать соединенную энергию единомышленников для вызова темной силы природы, которая именуется Сатаной.
Тут эгрегор вновь прервался – с вожделением уставился на принесенное Крепышом блюдо с поджаренной малороссийской колбаской.
Мне уже порядком надоело слушать историю в режиме «в час по чайной ложке», и я Кику подстегнул:
– Ну-ну? Что там дальше с этой самой «Черной розой»?
– А дальше, старичок, как обычно, – сказал эгрегор, щедро заливая колбасу горчицей. – Стали мальчонки с девчонками похабничать: Сатане челом бить, кошек резать, магические знаки в храмах рисовать, алтари осквернять. И, что примечательно, всюду, где пакостили, оставляли эту вот надпись – ДЧХ. Кровью или красной краской – ДЧХ.
Я сделал вывод:
– Сатанисты, получается.
Но Кика с ходу отверг это предположение:
– В современном смысле этого слова – нет. Сатанисты нынче – это просто эпатажные атеисты. Каждый сам себе бог, религия – для слабых, магия – фуфло, ни в кого не верь, рассчитывай на свои силы, всего добивайся сам, бла-бла-бла – вот что такое сейчас сатанисты. Ницшеанствующие раскольниковы, скрещенные с подсевшими на Заратустру базаровыми.
У меня невольно вырвалось:
– Признаться, не люблю Ницше.
– Чего так? – удивился Кика.
– Да так как-то… Знаешь, у него есть работа «Сумерки идолов, или Как философствуют молотом»?
– Листал.
– Там есть такое раздумье: «У злых людей нет песен. Отчего же у русских есть песни?» Вот за это я его и не люблю.
– Обиделся?
– Обиделся.
– А ты что, Егор, считаешь себя русским?
– Считаю.
– Но ты ведь не человек, ты дракон?
– Точно, дракон. Но я русский дракон.
– Так бывает?
Я развел руками:
– Как видишь. – И после небольшой паузы сказал: – Ладно, Кика, давай вернемся к нашим баранам.
– Давай, – согласился Кика.
– Если члены «Черной розы» не были сатанистами, значит, тогда они были дьяволопоклонниками. Да? Нет?
– Это теплее. Но с поправкой на то, что были адептами учения Краули. Хотя… хотя идеи Краули все же ближе к идеям воинствующих индивидуалистов, которые никому – ни Богу, ни дьяволу – не поклоняются. Н-да… – Озадаченный Кика подергал себя за сережку. – Не знаю, как это вся эта мешанина укладывалась у ребятишек в головах, однако так.
– Дикий замес.
– Дикий. Оттого и случилось, что случилось.
– А что случилось? – ухватился я.
– А случился, старичок, конкретный снос крыши, – ответил Кика и, не дожидаясь моего уточняющего вопроса, пояснил, что имеет в виду: – Пареньку одному тошно стало от всего этого безобразия, решил из секты выйти. Фамилия у него еще какая-то смешная… Как же… А-а, Лакрицын. Да, точно – Петя Лакрицын. Так вот не смог простить Демон такой измены, приговорил слабонервного Петю Лакрицына к смерти и лично приговор привел в исполнение. Расправился жестоко и показательно.
– Зарезал?
– Не-а, застрелил. Но потом ножом на груди это самое фирменное ДЧХ вырезал.
– И сколько ему тогда было?
– Убитому?
– Нет, тому зверьку, которого Демоном погоняли.
– Шестнадцать, кажется. Или даже семнадцать. Ну, что-то около того.
– Получается, уже подсудным был. Сел?
– Присел.
– Как это?
– Так это. Был наш Женя Демон мальчиком из правильной семьи, дядя у него оказался прокурором района. Мать Пети Лакрицына, убитую горем, каким-то образом уговорили и повернули дело так, что ее сын случайно в себя пальнул. А Демону три года условно дали за незаконное хранение оружия. И все шито-крыто.
– А может, на самом деле все случайно вышло? – спросил я.
– Смеешься? – хмыкнул Кика. – Три дырки случайно не буравят.
– Сколько?
– Три. – Кика, в точности повторяя недавний жест Воронцова, ткнул в живот, в грудь и в лоб, после чего чертыхнулся и стал бить себя по рукам. – Ай нехорошо сделал. Нельзя на себе показывать.
– Интересные вещи ты, Кика, рассказываешь, – сказал я, уткнувшись взглядом в черную надпись «Matrix has You» на его оранжевой футболке. – Очень интересные.
Сказал и задумался.
Было над чем.
В голове моментально сложилась связь между двумя столь сходными по исполнению убийствами. А несложная цепочка последующих рассуждений привела через пункт ДЧХ к третьему убийству – к убийству на улице Бабушкина.
«А не один ли это и тот же уродец убил и попа в Подпругино, и охранника Белобородова?» – подумал я.
Вполне могло быть, тем более что и там и там пропал старинный артефакт. Из храма в Подпругино – некий старинный крест. Из квартиры на Бабушкина – Чаша Долголетия, которая тоже, между прочим, не является заводской штамповкой.
Размышляя, я не прекращал слушать и Кику. Тот хотя уже и приступил к истреблению колбасы, но продолжал, вспоминать ту давнюю историю.
– Я когда всю правду узнал, – умудрялся говорить он с набитым ртом, – большую статью накатал, только вот главный редактор ее завернул. Разругались мы тогда с этим перестраховщиком вдрызг, чуть ли не до мордобоя у нас с ним дело дошло. Народ набежал, расцепили. Я вскоре после этого случая из бывшего рупора комсомола ушел к чертовой матери. – Кика на секунду замер, что-то припоминая, затем уточнил: – Это сначала – к чертовой матери, а потом – к Мише Дронову. Он тогда первую в городе частную буржуазную газету начал издавать, «Восток – Запад» называлась. Только жаль, что статья про «Черную розу» к тому времени уже неактуальной стала. А ведь, без лишней скромности говоря, та статья у меня получилась. Писал вдохновенно. Была бы душа, сказал бы – от души. Сильно вышло. Что и говорить – сильно. Без соплей, но с психологическими вывертами. Я ведь, старичок, даже дома у этого Антонова-Демона побывал. Его самого на время к дальним родственникам от греха подальше отправили, но с родителями удалось побеседовать.
– И что родители? – поинтересовался я.
– Нормальные советские люди. Отец – главный инженер на заводе, мать – кем-то там в облоно. В сыне души не чаяли, все имел, что хотел, – шмотки, мотоцикл, аппаратуру. Впрочем, парень отрабатывал. С первого класса отличником был. На английском – как на родном. В музыкальной школе три года учился, потом – в художественной студии. Я у него в комнате, кстати говоря, несколько альбомов для рисования нашел. Полистал. Шикарные, надо сказать, работы. Шикарные. Что касается исполнения, конечно. Что же касается содержания, то… хм… как бы это тебе, старичок, помягче-то сказать? – Кика, не донеся очередной кусок до рта, на две секунды замер, потом ухмыльнулся и сказал: – Его разум, похоже, спал крепким сном.
– И во сне рождал чудовищ? – высказал я догадку.
Кика подтвердил:
– Да, и во сне рождал чудовищ.
После чего стал подробно описывать кошмарные сюжеты живописных работ кисти Жени Демона – дьяволопоклонника и хладнокровного убийцы. До тех пор описывал, пока самому тошно не стало. А когда стало, прекратил трепаться и закурил. Попыхивая, вспомнил, что все работы Демон подписывал не своими инициалами, а все теми же тремя буквами – ДЧХ.
Больше, чем рассказанная история, меня удивляло то обстоятельство, что эгрегор рассказал ее мне так вовремя. Видимо, это удивление читалось у меня на лице, поскольку Кика, дымя своей пижонской сигаркой королевского размера, спросил:
– Чего с тобой, старичок?
– А что такое? – не понял я.
– У тебя сейчас вид, как у пассажира трамвая, которому на колени села голая Ума Турман.
Я признался:
– Как-то странно все это, Кика.
– Что именно? – уточнил он.
– Сижу, пытаюсь разгадать, что значат эти три буквы ДЧХ, и в глубине души понимаю, что ни фига разгадать не получится, потому что один нужный смысл тонет в бездне смыслов. Тут появляешься ты, и оказывается, что никакой бездны и нет. Как это понять? Совпадение? Но в совпадения не верю. Тогда что?
Кика заговорщицки подмигнул и, начертав сигаретой в воздухе замысловатую фигуру, объяснил:
– Место заколдованное.
– Что? – не понял я.
– Место, говорю, заколдованное. Не замечал?
– Знаю то, что все знают: драться не моги – умоешься.
– Это само собой. Я про другое. Давно заметил: в этом кабаке сами собой решаются неразрешимые ситуации. А помимо: легко складывается то, что в другом месте годами не может сложиться, находятся нужные слова, вспоминается забытое. А уж совпадения тут сплошь и рядом случаются. Хочешь эксперимент?
Я пожал плечами – почему бы, дескать, и нет. Кика тут же вытащил из стаканчика салфетку и протянул мне со словами:
– Напиши какое-нибудь число.
– Большое?
– Какое хочешь, такое и напиши, без разницы, только мне не показывай. – Эгрегор вытащил еще одну салфетку и нашарил в кармане ручку. – Я сейчас тоже напишу. Потом сравним.
Я быстро вывел на своей салфетке: «1548».
Как через секунду выяснилось, он на своей написал точно такое же число.
– Видишь! – радуясь, словно дитя, тыкал Кика то в одну салфетку, то в другую.
– Однако, – озадаченно почесывая затылок, поражался я. – И в чем фокус? Сознание мое копнул?
– Обижаешь, старичок, – фыркнул Кика и постучал по циферблату наручных часов. – Без двенадцати четыре. Пятнадцать сорок восемь. Поэтому. А вот, интересно, почему ты написал именно это число. От балды?
– Отнюдь. Просто вылупился из яйца на свет божий в тысяча пятьсот сорок восьмом году.
Кика восхитился:
– Ни фига себе, какой ты старый, старичок. А выглядишь как огурчик.
– У китайцев есть мудрая пословица: «Нужно умереть молодым и постараться сделать это как можно позже», – сказал я. – Этому и следую. Впрочем, не так уж мне и много. В один год со мной, между прочим, родился актуальный и по сей день Великий Ноланец.
– Тот, что раскрутил Землю? Астроном?
– Он. Только я, когда сказал об актуальности, имел в виду не его открытия в области небесной механики. Лично для меня Джордано Бруно актуален вовсе не этим. Вертится, не вертится – большая ли разница? Как по мне, так никакой. Счастья оттого, что стала вертеться, поверь, никому не прибавилось. Но вот однажды он сказал, что если бы изначально было известно различие между Светом и Мраком, то прекратилась бы древняя борьба воззрений, в которой целый ряд поколений стремился истребить друг друга. Это вот действительно жизненная проблема. Где Свет? Где Мрак? Как одно отличить от другого? Эта тема покруче будет, чем вульгарное «вертится или не вертится». – Тут я покосился на гравюру с обезьяной, усмехнулся и сказал: – Кстати, а ты знаешь, что студенты, слушавшие лекции Бруно в Оксфорде, называли его Жонглером?
Искал оправдания ее преступлению и не находил.
Зато слышал треск.
Это трещали по швам мои представления о базовых категориях человеческого космоса.
А потом перемкнуло что-то в голове и вспомнилось, как два года назад в подъезд подбросили выводок щенков. Помню, выхожу в то утро, слышу – пищит кто-то. Ё-ка-лэ-мэ-нэ, думаю, неужто крысы-следопыты. Ствол выхватываю, поднимаюсь на пролет выше, смотрю – копошатся. Восемь пищащих комков в корзине. Ствол в кобуру, сам мерекаю: и какая же зараза такое сотворила? Выругался, покачал возмущенно головой, одного, который из корзины выпал, сунул назад, еще раз выругался и пошел по своим делам. Дела же, они не ждут. Они торопят.
Уже даже в машину сел, движок завел, а потом представил, как эти кутята там орут, потому как жрать-пить хотят, а мамки нету, вернулся в подъезд и устроил все как надо: отнес корзину дяде Мише Колуну, дал денег и наказал всю банду на рынок свезти да бабкам, что животинами торгуют, всучить на попечение. Дядя Миша взял под козырек и в тот же день до обеда всех пристроил. Одного, правда, себе оставил – того, самого бойкого, с пятном на морде. Назвали Кипешем, носится теперь по двору, ко всем ластится, за колбасу родину продаст, за доброе слово насмерть обслюнявит.
Хотел я поначалу найти того, кто это сделал, но потом подумал – зачем? Не поднялась у человека рука щенков утопить – и на том спасибо. Знать, не совсем еще потерян, знать, еще что-то там у него внутри теплится. Не светится, но теплится.
Такие вот пироги мне вспомнились с котятами, вернее со щенятами.
А Кика все не появлялся.
Не зная, чем себя занять, я решил сделать два звонка, один приятный и один неприятный. Начал, как водится, с неприятного – набрал номер центрального офиса фирмы «Фарт». Как это ни странно, но на этот раз секретарша Большого Босса трубку не взяла, с автоответчиком мне говорить было не о чем, я сбросил вызов. И сразу позвонил Ольге. Тут тоже случился облом, робот приятным женским голоском сообщил гадость: «Телефон абонента отключен или находится вне зоны доступа сети». Предположив, что моя рыжеволосая подружка именно в эту самую минуту выступает с докладом на своей дурацкой научно-практической конференции, решил перезвонить чуть позже.
Обычно, когда никуда дозвониться не можешь, дозваниваются до тебя. Правда, совсем другие люди. И на этот раз так случилось. Минуты не прошло, как на связь вышел Михей Процентщик. Пропыхтев приветствие, поинтересовался, как там продвигается расследование. В ответ я бодро доложил, что волноваться ему не следует, что расследование продвигается хотя и медленно, но в нужном направлении. В подробности вдаваться не стал – какая ему от них польза? Да и не было у меня, честно говоря, особых подробностей, я пока еще чувствовал себя стоящим на краю непаханого поля. В активе было всего ничего: труп похитителя Чаши, смутные приметы заказчика-убийцы плюс непонятная аббревиатура ДЧХ.
Михей, разочарованный моей немногословностью, стребовал обещание позвонить сразу, как только что-то прояснится, пробасил «пока» и отключился.
Разговор с клиентом меня несколько взбодрил. Подумал: действительно, чего тут сижу, как король на именинах. Хочешь не хочешь, аванс нужно отрабатывать.
А как только так подумал, тут же вытащил из кармана новехонькую ручку, начиркал на салфетке три загадочные буквы и стал морщить лоб в попытке расшифровать их.
Логика настойчиво подсказывала, что плясать нужно от буквы Ч. Если буквы – инициалы, то Ч – либо имя хозяина инициалов, либо имя его отца. Причем очень редкое имя. Сергеев-Андреев-Алексеев у нас в городе полным-полно, и Федоров немало, и Володь, пожалуй, а вот Чеславов, наверное, раз-два и обчелся. Собственно, из славянских имен на букву Ч я знал только одно имя – Чеслав. Других не знал, но полагал, что, если таковые есть, их не очень много.
За день через справочную найду, загорелся было я. Но в следующую секунду погасил себя справедливым вопросом: а кто тебе сказал, что это инициалы славянина?
И действительно – буква Ч могла означать имя человека, допустим, бурятской национальности. У бурят же на Ч имен немало: Чимбе, Чимит, Чимитдоржи, Чимитцырен, Чингис и иже с ними. А ведь в городе кроме русских и бурят проживают еще и татары, и башкиры, и таджики, и казахи, и китайцы, наконец. Да кто у нас тут только не проживает. Никого местные не гонят, всех привечают. До того дошло, что на одном канале о капризах сибирской погоды негр рассказывает.
Пожалуй, надо Лере задание выдать, пусть пороется в Сети и составит список имен на эту букву, подумал я, озадаченно почесывая затылок. Не царское это дело – по Сети елозить.
Но сразу позвонить своей бесстрашной помощнице не успел – в зале появился Кика.
Как и всегда, эгрегор излучал оптимизм. Проходя мимо ведьм, сказал им что-то такое, отчего те покатились со смеху, крикнул Кеше Крепышу: «Как обычно», поприветствовал взмахом руки оборотня, плюхнулся на стул и сказал:
– Делай что хочешь.
– Что? – не понял я.
Он постучал тщательно отполированным и залакированным ногтем по салфетке:
– ДЧХ. Делай что хочешь. Правило Краули.
– Во блин! – ахнул я. – Неужели?
– Оно-оно, – подтвердил Кика. – Динамическое правило, символизирующее бесконечное ментальное движение, в конце которого сознание становится не таким, каким оно было в начале. Знаком, старичок, с такой доктриной?
Ну конечно, я знал эту программную формулу известнейшего английского мага Элстера Краули. Как не знать? Знал. А помимо того, знал, что эта формула неприемлема для нормального дракона, поскольку вступает в противоречие с требованием Высшего Неизвестного «Будь тем, кто ты есть». Слава Силе, не стыкуется одно с другим в сознании дракона.
– Как догадался? – спросил я у эгрегора, преодолев первое оцепенение.
– Как-как, – пожал плечами Кика. – Да никак. Увидел – и вспомнил одну давнюю историю.
Я тут же вцепился:
– Что за история?
Кика задумался, прищурив при этом один глаз, потом подергал себя за серьгу и начал вспоминать:
– Было это в начале девяностых. Тогда я еще в «Молодежке» работал штатным корреспондентом, рыскал без сна и отдыха по городу в поисках сенсационных материалов, пытался имя себе сделать. И вот довелось мне как-то раз разбираться в деталях одного дурно пахнущего уголовного дела.
Тут Кеша Крепыш доставил заказанный борщ, Кика забыл обо всем на свете и сразу закинул в себя несколько ложек горячего варева. Потом вознес блаженно глаза горе и сказал:
– Оно.
– Жду, – спустил я его с небес на землю.
– А-а, ну да. Так вот. Россия. Сибирь. Начало диких девяностых. Некто Женя Антонов по кличке Демон, начитавшись книжек Элстера Краули, учреждает тайную оккультную секту.
Начав так интригующе, Кика не удержался и вновь припал к борщу.
– Чтение людей до добра никогда не доводило, – вставил я, глядя на то, как мелькает туда-сюда тяжелая мельхиоровая ложка. – Читают не то, понимают не так.
Эгрегор, не прекращая наяривать, ответил:
– В целом спорно, но в данном конкретном случае верно.
Продолжения истории я дождался только тогда, когда с борщом было покончено. Отставив пустую тарелку, Кика вытер губы салфеткой, откинулся с довольным видом на спинку стула и вернулся к прерванному рассказу:
– Ну так вот. Организовал Женя Антонов секту из любителей тяжело-готическо-металлической музыки и назвал ее «Черная роза». Цель у него была известная – собирался использовать соединенную энергию единомышленников для вызова темной силы природы, которая именуется Сатаной.
Тут эгрегор вновь прервался – с вожделением уставился на принесенное Крепышом блюдо с поджаренной малороссийской колбаской.
Мне уже порядком надоело слушать историю в режиме «в час по чайной ложке», и я Кику подстегнул:
– Ну-ну? Что там дальше с этой самой «Черной розой»?
– А дальше, старичок, как обычно, – сказал эгрегор, щедро заливая колбасу горчицей. – Стали мальчонки с девчонками похабничать: Сатане челом бить, кошек резать, магические знаки в храмах рисовать, алтари осквернять. И, что примечательно, всюду, где пакостили, оставляли эту вот надпись – ДЧХ. Кровью или красной краской – ДЧХ.
Я сделал вывод:
– Сатанисты, получается.
Но Кика с ходу отверг это предположение:
– В современном смысле этого слова – нет. Сатанисты нынче – это просто эпатажные атеисты. Каждый сам себе бог, религия – для слабых, магия – фуфло, ни в кого не верь, рассчитывай на свои силы, всего добивайся сам, бла-бла-бла – вот что такое сейчас сатанисты. Ницшеанствующие раскольниковы, скрещенные с подсевшими на Заратустру базаровыми.
У меня невольно вырвалось:
– Признаться, не люблю Ницше.
– Чего так? – удивился Кика.
– Да так как-то… Знаешь, у него есть работа «Сумерки идолов, или Как философствуют молотом»?
– Листал.
– Там есть такое раздумье: «У злых людей нет песен. Отчего же у русских есть песни?» Вот за это я его и не люблю.
– Обиделся?
– Обиделся.
– А ты что, Егор, считаешь себя русским?
– Считаю.
– Но ты ведь не человек, ты дракон?
– Точно, дракон. Но я русский дракон.
– Так бывает?
Я развел руками:
– Как видишь. – И после небольшой паузы сказал: – Ладно, Кика, давай вернемся к нашим баранам.
– Давай, – согласился Кика.
– Если члены «Черной розы» не были сатанистами, значит, тогда они были дьяволопоклонниками. Да? Нет?
– Это теплее. Но с поправкой на то, что были адептами учения Краули. Хотя… хотя идеи Краули все же ближе к идеям воинствующих индивидуалистов, которые никому – ни Богу, ни дьяволу – не поклоняются. Н-да… – Озадаченный Кика подергал себя за сережку. – Не знаю, как это вся эта мешанина укладывалась у ребятишек в головах, однако так.
– Дикий замес.
– Дикий. Оттого и случилось, что случилось.
– А что случилось? – ухватился я.
– А случился, старичок, конкретный снос крыши, – ответил Кика и, не дожидаясь моего уточняющего вопроса, пояснил, что имеет в виду: – Пареньку одному тошно стало от всего этого безобразия, решил из секты выйти. Фамилия у него еще какая-то смешная… Как же… А-а, Лакрицын. Да, точно – Петя Лакрицын. Так вот не смог простить Демон такой измены, приговорил слабонервного Петю Лакрицына к смерти и лично приговор привел в исполнение. Расправился жестоко и показательно.
– Зарезал?
– Не-а, застрелил. Но потом ножом на груди это самое фирменное ДЧХ вырезал.
– И сколько ему тогда было?
– Убитому?
– Нет, тому зверьку, которого Демоном погоняли.
– Шестнадцать, кажется. Или даже семнадцать. Ну, что-то около того.
– Получается, уже подсудным был. Сел?
– Присел.
– Как это?
– Так это. Был наш Женя Демон мальчиком из правильной семьи, дядя у него оказался прокурором района. Мать Пети Лакрицына, убитую горем, каким-то образом уговорили и повернули дело так, что ее сын случайно в себя пальнул. А Демону три года условно дали за незаконное хранение оружия. И все шито-крыто.
– А может, на самом деле все случайно вышло? – спросил я.
– Смеешься? – хмыкнул Кика. – Три дырки случайно не буравят.
– Сколько?
– Три. – Кика, в точности повторяя недавний жест Воронцова, ткнул в живот, в грудь и в лоб, после чего чертыхнулся и стал бить себя по рукам. – Ай нехорошо сделал. Нельзя на себе показывать.
– Интересные вещи ты, Кика, рассказываешь, – сказал я, уткнувшись взглядом в черную надпись «Matrix has You» на его оранжевой футболке. – Очень интересные.
Сказал и задумался.
Было над чем.
В голове моментально сложилась связь между двумя столь сходными по исполнению убийствами. А несложная цепочка последующих рассуждений привела через пункт ДЧХ к третьему убийству – к убийству на улице Бабушкина.
«А не один ли это и тот же уродец убил и попа в Подпругино, и охранника Белобородова?» – подумал я.
Вполне могло быть, тем более что и там и там пропал старинный артефакт. Из храма в Подпругино – некий старинный крест. Из квартиры на Бабушкина – Чаша Долголетия, которая тоже, между прочим, не является заводской штамповкой.
Размышляя, я не прекращал слушать и Кику. Тот хотя уже и приступил к истреблению колбасы, но продолжал, вспоминать ту давнюю историю.
– Я когда всю правду узнал, – умудрялся говорить он с набитым ртом, – большую статью накатал, только вот главный редактор ее завернул. Разругались мы тогда с этим перестраховщиком вдрызг, чуть ли не до мордобоя у нас с ним дело дошло. Народ набежал, расцепили. Я вскоре после этого случая из бывшего рупора комсомола ушел к чертовой матери. – Кика на секунду замер, что-то припоминая, затем уточнил: – Это сначала – к чертовой матери, а потом – к Мише Дронову. Он тогда первую в городе частную буржуазную газету начал издавать, «Восток – Запад» называлась. Только жаль, что статья про «Черную розу» к тому времени уже неактуальной стала. А ведь, без лишней скромности говоря, та статья у меня получилась. Писал вдохновенно. Была бы душа, сказал бы – от души. Сильно вышло. Что и говорить – сильно. Без соплей, но с психологическими вывертами. Я ведь, старичок, даже дома у этого Антонова-Демона побывал. Его самого на время к дальним родственникам от греха подальше отправили, но с родителями удалось побеседовать.
– И что родители? – поинтересовался я.
– Нормальные советские люди. Отец – главный инженер на заводе, мать – кем-то там в облоно. В сыне души не чаяли, все имел, что хотел, – шмотки, мотоцикл, аппаратуру. Впрочем, парень отрабатывал. С первого класса отличником был. На английском – как на родном. В музыкальной школе три года учился, потом – в художественной студии. Я у него в комнате, кстати говоря, несколько альбомов для рисования нашел. Полистал. Шикарные, надо сказать, работы. Шикарные. Что касается исполнения, конечно. Что же касается содержания, то… хм… как бы это тебе, старичок, помягче-то сказать? – Кика, не донеся очередной кусок до рта, на две секунды замер, потом ухмыльнулся и сказал: – Его разум, похоже, спал крепким сном.
– И во сне рождал чудовищ? – высказал я догадку.
Кика подтвердил:
– Да, и во сне рождал чудовищ.
После чего стал подробно описывать кошмарные сюжеты живописных работ кисти Жени Демона – дьяволопоклонника и хладнокровного убийцы. До тех пор описывал, пока самому тошно не стало. А когда стало, прекратил трепаться и закурил. Попыхивая, вспомнил, что все работы Демон подписывал не своими инициалами, а все теми же тремя буквами – ДЧХ.
Больше, чем рассказанная история, меня удивляло то обстоятельство, что эгрегор рассказал ее мне так вовремя. Видимо, это удивление читалось у меня на лице, поскольку Кика, дымя своей пижонской сигаркой королевского размера, спросил:
– Чего с тобой, старичок?
– А что такое? – не понял я.
– У тебя сейчас вид, как у пассажира трамвая, которому на колени села голая Ума Турман.
Я признался:
– Как-то странно все это, Кика.
– Что именно? – уточнил он.
– Сижу, пытаюсь разгадать, что значат эти три буквы ДЧХ, и в глубине души понимаю, что ни фига разгадать не получится, потому что один нужный смысл тонет в бездне смыслов. Тут появляешься ты, и оказывается, что никакой бездны и нет. Как это понять? Совпадение? Но в совпадения не верю. Тогда что?
Кика заговорщицки подмигнул и, начертав сигаретой в воздухе замысловатую фигуру, объяснил:
– Место заколдованное.
– Что? – не понял я.
– Место, говорю, заколдованное. Не замечал?
– Знаю то, что все знают: драться не моги – умоешься.
– Это само собой. Я про другое. Давно заметил: в этом кабаке сами собой решаются неразрешимые ситуации. А помимо: легко складывается то, что в другом месте годами не может сложиться, находятся нужные слова, вспоминается забытое. А уж совпадения тут сплошь и рядом случаются. Хочешь эксперимент?
Я пожал плечами – почему бы, дескать, и нет. Кика тут же вытащил из стаканчика салфетку и протянул мне со словами:
– Напиши какое-нибудь число.
– Большое?
– Какое хочешь, такое и напиши, без разницы, только мне не показывай. – Эгрегор вытащил еще одну салфетку и нашарил в кармане ручку. – Я сейчас тоже напишу. Потом сравним.
Я быстро вывел на своей салфетке: «1548».
Как через секунду выяснилось, он на своей написал точно такое же число.
– Видишь! – радуясь, словно дитя, тыкал Кика то в одну салфетку, то в другую.
– Однако, – озадаченно почесывая затылок, поражался я. – И в чем фокус? Сознание мое копнул?
– Обижаешь, старичок, – фыркнул Кика и постучал по циферблату наручных часов. – Без двенадцати четыре. Пятнадцать сорок восемь. Поэтому. А вот, интересно, почему ты написал именно это число. От балды?
– Отнюдь. Просто вылупился из яйца на свет божий в тысяча пятьсот сорок восьмом году.
Кика восхитился:
– Ни фига себе, какой ты старый, старичок. А выглядишь как огурчик.
– У китайцев есть мудрая пословица: «Нужно умереть молодым и постараться сделать это как можно позже», – сказал я. – Этому и следую. Впрочем, не так уж мне и много. В один год со мной, между прочим, родился актуальный и по сей день Великий Ноланец.
– Тот, что раскрутил Землю? Астроном?
– Он. Только я, когда сказал об актуальности, имел в виду не его открытия в области небесной механики. Лично для меня Джордано Бруно актуален вовсе не этим. Вертится, не вертится – большая ли разница? Как по мне, так никакой. Счастья оттого, что стала вертеться, поверь, никому не прибавилось. Но вот однажды он сказал, что если бы изначально было известно различие между Светом и Мраком, то прекратилась бы древняя борьба воззрений, в которой целый ряд поколений стремился истребить друг друга. Это вот действительно жизненная проблема. Где Свет? Где Мрак? Как одно отличить от другого? Эта тема покруче будет, чем вульгарное «вертится или не вертится». – Тут я покосился на гравюру с обезьяной, усмехнулся и сказал: – Кстати, а ты знаешь, что студенты, слушавшие лекции Бруно в Оксфорде, называли его Жонглером?