Стерхов Андрей. Быть драконом

   Знал, конечно. Но когда вошел на кухню, где, как и прежде, густо пахло молотым вручную кофе, настигла мысль: какие еще, к бесу, спички? Мало того что в кармане лежала зажигалка, Сила еще не окончательно оставила меня. Уж на что, на что, а на такой пустяк ее хватило бы с избытком.
   Никакие спички я искать, разумеется, не стал, вернулся и с порога метнул сгусток энергии, достаточный, чтобы воспламенить все три фитиля. Комната наполнилась подрагивающим светом, и я увидел, что Альбина улыбается.
   – Купился? – подмигнула она, от души радуясь шутке.
   – Как пацан, – кивнул я, пытаясь понять, какую именно гадость подсыпала она мне в бокал.
   Было ясно, что не яд. На кой черт ей дома дохлая драконья туша? Да и потом, чтобы яд для дракона соорудить, нужна сотня ингредиентов и долгий многочасовой ритуал. Целая песня. Ведь черная кровь совсем не то, что кровь красная. Совсем-совсем не то.
   Нет, не мог это быть яд.
   Приворотное зелье тоже отпадало – не дура, знает, что драконам не дано любить. Оставалось грешить на нечто такое, отчего могут случиться колики или какие-нибудь другие мелкие, но обидные неприятности.
   Судьбу испытывать не стал и заставил мальчика, проходящего мимо квартиры, позвонить в дверь.
   – Кого там черт принес? – удивилась ведьма и направилась в прихожую.
   За то время, пока хозяйка разбиралась с мальцом, я сунул в свой бокал мизинец с перстнем-оберегом и попросил шепотом изображенное на аметисте солнце:

 
Выжги настоящее
Во имя грядущего,
Но помилуй минувшее.
 

   Солнце послушалось: вино мгновенно вскипело и тут же, превратившись в банальный морс, остыло.
   – Почтальон? – с невинным видом поинтересовался я, когда ведьма вернулась в комнату.
   – Оголец соседский дверью ошибся, – пояснила она и, присаживаясь на диван, спросила: – За что пьем?
   Я поднял бокал:
   – Ты же сама сказала – за встречу.
   – Ну да. Конечно. За встречу!
   Мы чокнулись и выпили. Я до дна, она – чуть пригубив. Я закусил виноградиной, она – кусочком шоколада. Я уставился немигающим взглядом на пламя свечи, она стала ждать, когда начнет действовать отрава.
   Минуты две в комнате висело напряженное молчание.
   Надо отдать Альбине должное – когда поняла, что старая обида останется неотомщенной, ничем не показала разочарования. Выждав контрольное время, уронила ладонь мне на колено и, включая все свое дьявольское очарование, спросила ангельским голоском:
   – Куда запропастился, дракон?
   – Дела, – коротко ответил я, вспоминая, когда – три или четыре месяца назад – заглядывал к ней в последний раз.
   – А сейчас чего забрел?
   – Тянет.
   – А по правде?
   – Дела.
   – Я так и знала! – театрально всплеснула ведьма руками. – Просто так и не подумал бы. – Она отстранилась и сложила руки на груди. – Ну? Так что нужно коварному дракону от брошенной им любовницы?
   – Помощь мне твоя нужна, Альбина, – сказал я правду.
   Ведьма удивленно выгнула выщипанную бровь:
   – Занятно. Очень занятно. И чем же это я могу тебе помочь?
   – Место Силы на одиннадцатом километре знаешь?
   – Как не знать, – сказал Альбина. – Место известное, обитает там дух стихий Зармаиг. – И, видимо, что-то такое про этого духа припомнив, с усмешкой добавила: – Тот еще кадр.
   – Это точно, – согласился я с такой четкой характеристикой и, не делая паузы, спросил: – Скажи, а как этого сквалыгу вызвать?
   Халява не прошла.
   – Не скажу, – отрезала Альбина. – Знаю, но не скажу. Кому другому, может, и сказала бы, тебе – нет.
   – Скажешь.
   – Вот тебе!
   Ведьма скрутила и сунула мне под нос фигу.
   – Скажешь, – схватил я ее руку и прижал к столу.
   – Умоешься! – оскалилась она и скрутила свободной рукой вторую фигу.
   Эту руку я тоже прижал к столику и вновь заверил:
   – Скажешь. – А затем, переводя разговор на новый уровень, начал потихоньку обналичивать козыри: – Не мне скажешь, так молотобойцам. Если не про то, как духа вызвать, так про то, как привороты любовные направо-налево раздаешь.
   – Ну и что с того, что раздаю! – крикнула она с вызовом и тут же попыталась укусить меня за шею.
   – Да ничего. – Я развел руки так, что ведьма повалилась грудью на столик, и прошептал ей прямо на ухо: – Ничего-то ничего, да только тут вот человечек один недавно помер, отведав твоего приворота. Как бы тебе после этого случая базового патента не лишиться.
   После этих моих слов Альбина так дернулась, что я не смог ее удержать. Отбежав к двери, она прошипела:
   – А ты можешь доказать, что я в этом виновата?
   – Пусть молотобойцы доказывают.
   – Ага, делать им больше нечего. Я же ничего противозаконного не сделала. Девчонка сама пришла, я ее не приглашала. А что приворот дала, так имею право. На то и патент у…
   – А на то, чтобы левые ставки в букмекерских конторах делать, у тебя тоже разрешение имеется? – оборвал я ее на полуслове. И тут же выдал очередью: – Национальная баскетбольная ассоциация, «Торонто» против «Сан-Антонио», тотал матча четный, Боуэн – семь очков, Бош – двадцать, Женобили – пятнадцать, Данкан – десять очков и одиннадцать подборов.
   Она на несколько секунд потеряла дар речи. Но только на несколько. Быстро пришла в себя и с убедительностью комедиантки второго состава труппы заштатного театра с надрывом заверещала:
   – Какие такие ставки?! Какие такие конторы?! Не знаю никаких контор! Не ведаю ни про какие ставки! Ерунду ты, дракон, порешь! Я честная ведьма!
   Самое время было крикнуть ей в лицо «не верю», но я не стал сотрясать воздух пустыми словесами, молча кинул ей флэш-карту. Ведьма, машинально поймав устройство, поначалу хотела запустить его обратно, но сдержала порыв, мотнула головой и – ух, терпеть ненавижу! – решительно направилась к компьютеру.
   Через две минуты она уже топтала ни в чем не повинный дивайс, истошно при этом вопя:
   – Сволочи! Изничтожу всех! Изничтожу! Сволочи!
   Потом сняла туфлю и, по-женски коряво замахнувшись, швырнула в меня. Но промазала. А второй туфлей попала в бутылку. Я среагировал поздно, поэтому испачкал руки в сладковатом анжуйском. Сказав ведьме пару ласковых, пошел отмываться.
   Когда вернулся, Альбина уже взяла себя в руки, мало того – приступила к реализации собственного плана.
   Начальная диспозиция была такова: ведьма лежала на диване в призывной позе и пальцами правой ноги поглаживала подъем левой. Сквозь черный фильдеперс ее колготок просвечивался бордовый лак ногтей. Увидев красное сквозь черное, я невольно затаил дыхание и сделал «стойку», как соскучившийся по охоте спаниель. Почувствовав это, она победно улыбнулась и тут же изменила позу. Слегка. Но так, что юбка задралась, приоткрыв бедра и искушая тем, что скрывается выше. Мне пришлось собрать всю свою волю, чтобы оторвать взгляд от того загадочного места, где обрывается Пространство, кончается Время и наступает то, чему нет названия.
   Ведьма, не мигая, смотрела на меня нереально бездонными глазами. Зеленым правым и карим левым. Я забарахтался в омуте ее взгляда, честно пытаясь сдержаться, но вскоре перестал себя контролировать и сделал шаг к дивану. Затем еще один. Альбина, словно затаившийся зверь, следила за каждым моим движением. А когда я навис над нею, протянула руку и опустила пальцы с кроваво-черными ногтями на ремень брюк. И снова улыбнулась. С надменной самоуверенностью.
   Проклиная все на свете, я наклонился и рывком задрал юбку.
   То, что произошло дальше, было обоюдной атакой вражеских армий, а не согласованными маневрами союзников. Боевой клич, призывный рык, проклятия, стоны сладострастия и боли – все слилось в одно. Плоть пошла на плоть, и в этой безжалостной битве никто никого не щадил, пленных не брал и сам готовился к геройской смерти.
   Но каким-то чудом мы все-таки выжили.
   Изнуренные схваткой, некоторое время не могли разомкнуть объятия. Потом лежали рядом, смоля одной сигаретой на двоих. Затем лежали просто так. Она царапала мне грудь длинным холеным ногтем, а я глядел в потолок. По потолку бегали тени. Они были бесформенными. Как и мои мысли.
   В конце концов Альбина спросила о том, ради чего всю эту акробатику затеяла.
   – Так ты отдашь мне фотографии? – проворковала она.
   – Какие? – включил я дурака. И почувствовал, как моментально напряглось ее тело.
   – Те самые, – сказала она.
   В ее голосе зазвучала тревога.
   Вместо того чтобы ответить, я потянулся к ней и, прекрасно понимая, что вряд ли когда-нибудь еще мне доведется это сделать, поцеловал ее на прощание в правую грудь, а потом и в левую.
   – Ты же отдашь их мне, правда? – все еще надеялась она.
   – За так – никогда, – отстраняясь, сказал я.
   – Но я думала, что…
   – Зря.
   От любви до ненависти всего два шага.
   А между ними пропасть.
   Альбина взвизгнула, резво соскочила с дивана и схватила первое, что попалось под руку. Этим «первым» оказался стоящий на столике тяжеленный бронзовый подсвечник. С ним и пошла на штурм.
   Я не успел прочитать огненные иероглифы (они состояли из неизвестных мне ключей), зато успел подняться и перехватить руку разъяренной фурии, лишив ее возможности раскроить мне голову. А ей так этого хотелось. Просто ужас как хотелось.
   – Животное! – кричала она, силясь вырваться.
   – Ведьма, – хрипел я, сдерживая натиск.
   И оба мы были абсолютно правы.
   Понимая, что обычной физической силы во мне гораздо больше, она обратилась к силе магической. Почувствовав, как она начата концентрироваться, и не имея Силы для противостояния, я решил спастись бегством. Оттолкнул ведьму в сторону, подхватил пиджак с кобурой и, придерживая на ходу брюки, рванулся к выходу. От полетевшего вслед канделябра увернуться успел, а вырваться из комнаты не смог: массивная дверь захлопнулась прямо перед моим носом, торчащий в скважине ключ провернулся на три оборота и, не давшись в руки, стек огненными каплями вниз.
   Что за мода – устраивать замки в межкомнатных дверях? – раздраженно подумал я и, оценив дымящиеся дырки в натертом паркете, оглянулся.
   Ведьма была уже почти готова дать имя действию. Отрешенная от всего суетного, она стояла с поднятыми руками и зловеще улыбалась. Между ее ладоней бился огненный сгусток, и этот сгусток с каждым мигом увеличивался и становился насыщеннее. Сила пребывала к ведьме. Впрочем, по-другому и не могло быть – она находилась в своем логове. Дома даже стены помогают, отдают хозяину накопленную за долгие годы мощь.
   Я занервничал, путаясь в ремнях портупеи, выхватил кольт, но выстрелить рука не поднялась. Не потому, что пожалел подругу (собирался лишь ранить, а потом излечить), но потому, что она уже что-то сделала с моей рукой. Или с кольтом. Мне казалось; что он стал весить килограмм триста. Я приложил массу усилий, чтобы не выронить его и затолкнуть в кобуру.
   Маневр с пистолетом – это последнее, что я попытался предпринять. Можно было бы, конечно, попробовать фокус с фирменным Взором Дракона, но я точно знал, что Альбина про наши драконьи фишки знает абсолютно все. И про Взор Дракона, конечно. Ну снял бы я очки – а что толку? Она бы отвела глаза или просто зажмурилась. Какой смысл дергаться? Никакого. Я и не стат.
   Какие-либо иные, хитроумные и неожиданные, выходы из ситуации сами в голову не приходили, времени на их изобретение не было. Я расслабился и – будь что будет – стал с присущим мне фатализмом ожидать удара. А чтобы показать ведьме, что мне все нипочем, подхватил стул и принялся кружить с ним по комнате в ритме вальса.
   Смерти я не боялся. Прекрасно понимал, что не сможет ведьма меня убить. Не дано ей. Допустим, сожжет – ну и что? И трех часов не пройдет, как две другие ипостаси дракона, ипостасью которого являюсь и я, возродят меня из пепла. Ведь мы, драконы, как те неопалимые купины: восстаем – из пепла ли, праха ли – как ни в чем не бывало. Если не знаешь, где находится сердце-смерть дракона, то уничтожить его можно лишь тогда, когда все его ипостаси собираются в кучу. Например, в Ночь Полета. Чем, между прочим, и пользуются нанятые людьми Охотники. Но до Ночи Полета еще несколько дней. Альбина не Охотник. Сердце – в тайнике. Волноваться не имело никакого смысла.
   Подумаешь, огребу, думалось мне. Ну огребу и огребу. Приятного, конечно, мало, но не смертельно же. Боль? Ничего страшного. Переживу.
   И только времени мне было жалко.
   Не знаю, собиралась ли она меня действительно сжечь или хотела лишь основательно потрепать, но у нее не вышло ни то и ни другое. Хотя и сделала все по науке: выбрала момент наивысшего резонанса, выкрикнула свои «Сирас! Этар! Бесанар!» и запулила от щедрот приличной силы флюидом.
   Но – облом.
   Нет, она не промазала (Сила – не туфелька, мимо не пролетит), просто-напросто огненный заряд попал в пентакль, который лежал в нагрудном кармане моей рубашки. Как отобрал я его у Зои, так и не трогал, даже помнить про него забыл. А он меня, получается, спас.
   Дальше произошло то, что и должно было произойти.
   Динамический заряд, столкнувшись с зарядом статичным, но той же природы и даже того же создателя, срикошетил, продолжил движение по замысловатой траектории, а затем, не зная, куда себя приложить, образовал мощнейший энергетический вихрь. Этот огненный круговорот, словно бур горную породу, разорвал пространственно-временной континуум Пределов. Раздался хлопок, похожий на звук, сопровождающий самолет при прохождении звукового барьера, и мы с Альбиной в ту же секунду провалились в тартарары.
   Даже ахнуть не успели.

ГЛАВА 9

   Трудно сказать, сколько мы находились в Запредельном. Внутренние мои биологические часы убеждали, что секунд пятнадцать, не больше, но испытал я столько всего и всякого, сколько за год жизни в Пределах порой не испытываю. Правда, источник львиной доли переживаний находился внутри меня, а не вовне, но проще мне от этого не было. Все, что накопилось за прожитые годы и скрывалось по темным сусекам, воспользовалось оказией и поперло наружу.
   Говорят, что умирающий за несколько секунд успевает прокрутить в обратном порядке все события своей жизни в масштабе один к одному. Не врут. Могу подтвердить – так и есть. Столкнувшись с Вечностью, время повело себя противоестественно. Поначалу. Потом уже оно никак себя не вело. Потом оно растворилось в Вечном без следа.
   Я и раньше попадал в Запредельное, бывал не раз, но чтобы вот так, без специального ритуала, без определенной цели и без защиты – такое со мной приключилось впервые. Ощущение, признаться, не из самых приятных: одно дело, когда сам в воду ныряешь, дождавшись тихой волны, другое – когда тебя кто-то швыряет, да еще и на стремнину.
   Все вокруг (если так можно сказать о том, что не имеет никакого отношения к пространству) выглядело не так, как обычно. Запредельное на этот раз не стало воплощать буйные фантазии воспаленного разума, не пыталось обставить наше в нем пребывание вычурными декорациями, а предстало таким, каким, видимо, оно и является на самом деле. Никаким. Или, как утверждают мудрецы, многообразным. Что в практическом плане одно и то же, поскольку мы, существа Пределов, не способны ничего выделить ограниченным своим умом из этой абсолютной полноты. Не знаю, как Альбина, а я наблюдал лишь бескрайнее море света, в котором хаотично плавало бесчисленное количество смутных теней всех трехсот семидесяти пяти оттенков серого. Я даже Альбину не видел. Только чувствовал. И то – не понять как.
   Наверняка то же самое испытал бы тот, кого выкинули бы в открытый космос без скафандра из летящего со скоростью света межзвездного корабля. Если бы, конечно, существовал такой корабль и существовал тот, кто до такой самоубийственной степени достал бы всех членов экипажа своими тупыми анекдотами.
   Все складывалось ужасно. Но, как справедливо заметила моя помощница Лера, нет худа без добра.
   Не успели мы с Альбиной как следует перетрухнуть, а Запредельное уже начало нас выдавливать. В таком неподготовленном виде мы были для него чем-то инородным, чем-то ненужным, чем-то таким, от чего необходимо срочно избавиться.
   И это понятно.
   Мы не были чьими-то невысказанными мыслями, не были отражениями событий низшего плана бытия на верхних, и духами, которые гуляют сами по себе, мы тоже не были. Дракон и ведьма не являются фантомами. Дракон и ведьма – существа из плоти и крови. Таким не место в Запредельном.
   Когда отторжение началось, окружающий нас нестерпимо (глазам было больно даже в защитных очках) яркий свет начал терять свою однородность, трещать по швам и рваться. Но эти светящиеся лохмотья еще не были конечным продуктом распада. Секундой позже (если можно говорить о секундах применительно к тому, что существует вне времени) лоскуты света стали превращаться в комки. Это походило на то, как сворачивается при кипячении подкисшее молоко. А потом каждый из этих световых катышков завертелся вокруг своей оси, стремясь принять форму миниатюрного веретена. Общее же их круговое движение образовало смерч, в центре которого находились мы с Альбиной.
   Дальше – больше.
   Дуалистические веретена фотонных сгустков с каждым мигом ускоряли свое вращение. Тонкие световые нити-лучи, которые от них отматывались, стали сплетаться между собой в единую, делавшуюся все более и более плотной ткань. Наконец наступил тот момент, когда сияющее полотно обрело объем и фактуру, а затем, сильно потускнев, стало пространством. А еще через один взмах ресниц пространство вздрогнуло, запульсировало и породило время. На том, собственно, все и закончилось.
   Мы вернулись в Пределы.
   Ощущение, которое я при этом испытал, передать невозможно, поймет только тот, кто пережил клиническую смерть. Выразить это словами невозможно – мысль не участвует в таких ощущениях.
   – Доигралась? – спросил я, когда вновь смог дышать и видеть.
   – Сам виноват, – огрызнулась ведьма. – Как огулять бабу, так это мы пожалуйста. Как расплатиться, так извините. Так выходит?
   – Скажи еще, что я тебя изнасиловал.
   – Скажу. Изнасиловал. Изнасиловал-изнасиловал-изнасиловал! Поимел с особым цинизмом.
   – Это еще вопрос – кто кого поимел.
   Она задохнулась от возмущения:
   – Да ты… Да я…
   И зашарила слезящимися, нахватавшимися «зайчиков» глазами в поисках чего-нибудь такого, что можно метнуть. Но ничего такого не нашла. Пошла на меня с голыми руками.
   – Угомонись, женщина, – осадил я ее, но на всякий случай отошел на два-три шага назад. – Подумай лучше о том, как отсюда выбираться будем.
   Недаром я об этом спросил. Место, в котором мы оказались, было еще тем. Глушь. Глухомань. Медвежий угол. Небольшая, поросшая папоротником-орляком поляна посреди тайги. Посреди самой настоящей тайги.
   – А где это мы? – прониклась моей озабоченностью ведьма, остановилась и задрала голову.
   Я тоже посмотрел наверх и, глядя на желтый круг луны, сделал «мудрый» вывод:
   – Судя по тому, что ночь на дворе, где-то далеко на востоке. На Дальнем Востоке. На очень дальнем.
   Присмиревшая ведьма поежилась от холода и сказала:
   – Надо выбираться.
   – Надо. Вот только как?
   – Каком кверху. Цепь соорудим и тем же макаром – через Запредельное.
   – «Возьмемся за руки, друзья» не пройдет, – опустил я ее с небес на землю. – Я пустой. Да и у тебя, я думаю, Силы…
   – Всю на тебя, гада, истратила, – подтвердила она со вздохом и вновь поежилась. Из одежды на ней была только юбка.
   Я швырнул ей пиджак и, пока она его натягивала, сообщил:
   – У меня твой пентакль.
   – Блин жареный! – больше для порядка, чем по злобе, выругалась ведьма. – А я-то думаю, как это оно так все перекосило. А оно вон оно как.
   – Он нам не поможет?
   – Гони сюда, распечатаю.
   Я вернул артефакт. Она подержала его на ладони не больше секунды, а потом зашвырнула в кусты. И при этом ничего не сказала. А что тут говорить? Все было понятно и без слов – пентакль разрядился при ударе.
   – Пойдем пешком, – предложил я.
   – Пешком? – переспросила ведьма.
   – Пешком.
   – С ума сошел?
   – А что, ты прихватила метлу или ступу?
   – Пешком не пойду.
   – Коней беспредела запрячь?
   – Не пойду.
   – Грибы, орехи собирать умеешь? От крокодила убежать в лесу сумеешь? – вспомнил я песню бойкой девчонки по имени Красная Шапочка.
   Альбина закусила удила:
   – Не пойду, и все.
   – Каждый в своем праве. Оставайся. Может, восстановишь Силу через энное количество дней. Если, конечно, комары тебя к тому времени не сожрут.
   О комарах я не зря обмолвился. Кровососы, вернее их самки, уже барражировали над Альбиной темным беспокойным облаком. Над ней да. Надо мной – нет. Надо мной никогда не летают. Что естественно: комары, как и все прочие кровососы, жутко боятся черной крови, делают фу и облетают стороной. А те, кто спьяну или сдуру все же вгрызаются, сразу дохнут: кровь дракона действует на них как ДДТ. Как здравствуй и прощай. Как недопитый чай.
   Пока Альбина сооружала спасительное опахало из стеблей кровохлебки (есть такая трава, корни хороши при резях), я осмотрелся.
   Оказалось, что нам здорово повезло. Просто несказанно. Будто четыре шара из шести в спортлото угадали.
   То, что ночь стояла лунная при чистом небе, это уже само по себе было здорово. Но это еще не самое главное. Главное заключалось в том, что поляна, на которую мы так неловко вывалились, являлась своеобразным перекрестом: с запада на восток проходила через нее тропа (хоть и сильно заросшая, но все же приметная), а с юга на север тянулась широкая просека линии электропередачи. Так что выбор предлагался неслабый. Имелась возможность топать на все четыре стороны. Выбирай – не хочу. Туда можно, сюда можно, а потом развернуться на девяносто градусов и еще раз: сюда вдоль столбов или вдоль них же – туда. Я выбрал тропу. По той причине, что жутко не люблю гудение проводов. Оно меня раздражает.
   Определившись со стезей, я стянул носки, запихнул их поглубже в задний карман своих тертых «ливайсов» и двинул на восток. Не знаю, почему именно на восток. Потому что. На восток и все. Двадцать седьмое правило дракона гласит: «Не знаешь, что делать, делай хоть что-то». Переиначив, можно сказать: «Не знаешь, куда идти, иди хоть куда-нибудь».
   И я пошел.
   Ведьма чертыхнулась, плюнула, но увязалась следом. И сразу стала охать – то на камень босой пяткой ступит, то о корень, переползающий змеей через тропу, споткнется, то от хлесткой ветки не успеет увернуться. Рейнджер из Альбины был никакой. Разнеженная городская фифа. Принцесса на бобах.
   – Холодно? – спросил я через какое-то время. Спросил, не оборачиваясь, но с нотами лживой заботы в голосе.
   – А ты как думаешь! – фыркнула она.
   – Думаю, да.
   – Конечно, холодно.
   – Это радует. Двустороннюю пневмонию схватишь, глядишь, в следующий раз думать будешь, прежде чем на дракона кидаться.
   Она не поленилась, нашла под ногами корягу и запустила мне в голову. И ведь попала зараза. Хорошо еще, что не камнем каким.
   Пьера де Ланкре на нее нет, подумал я, потирая ушибленное место. Его или какого-нибудь другого демонолога тире молотобойца, способного в охотку насобирать дровишек для очистительного костра.
   – Получил? – позлорадствовала ведьма.
   – Получил, – признался я, а потом без всякого перехода спросил о том, о чем давно хотел спросить: – Скажи, душа моя, ты на самом деле собиралась меня испепелить?
   – А то!
   – Зачем?
   – Потому что гад!
   Не нужно прожить мои четыреста пятьдесят восемь, чтобы заметить, что на вопрос «зачем» женщины чаще всего отвечают «потому что», а на вопрос «почему» – «для того чтобы». Они не отличают причину от цели. Мне иногда кажется, что ни цели, ни причины в их алогичном мире не существует вовсе, а существует только немотивированный порыв. И как раз вот этот вот порыв заставляет их совершать необдуманные поступки. Совершать во что бы то ни стало. И совершать без оглядки. Неважно, по какой причине. Безразлично, с какой целью. Вывод: порыв – вот настоящее имя всякой женщины, и поэтому лучше их не злить. Хотя бы по пустякам.
   Какое-то время мы шли молча. Тропа поначалу тянулась вдоль оврага, по дну которого журчал невидимый, скрытый за густыми зарослями и ночным туманом, ручей. Оттуда, снизу, душевно тянуло сырыми гнилушками, мокрой травой и спелыми мухоморами. Но потом тропа стала все дальше и дальше уходить от оврага, запетляла и потянулась на сопку. Идти стало трудней. Альбина заныла:
   – Куда ведешь ты меня, проклятый старик?
   – На кудыкину гору, – съехидничал я. – А ты хотела бы на Лысую? Так не время еще. До шабаша – о-го-го еще сколько.
   – Сусанин чертов, – проворчала ведьма, а потом ни с того ни с сего гаркнула: – Споткнись!
   В тот же миг я зацепился за корягу и полетел на землю.
   Ничего я Альбине на это не сказал. Молча поднялся, отряхнул от хвойных иголок джинсы и не выдержал – расхохотался в голос. Мой громкий смех вспугнул дремавшую в кустах ночную птицу, спросонья она недовольно ухнула и взметнулась к вершинам мохнатых сосен. А потом долго-долго пересекала, заваливаясь на левое крыло, огромный диск луны.
   – Хорошо смеется тот, кто смеется последним, – ни к селу ни к городу сказала ведьма, проводив птицу взглядом.
   – Последнего некому будет рассмешить, – сказал я ей в пику и – вперед, босота! – вновь потопал за ниткой лунного света, что блестела на мокрой траве. Я сам себе напоминал в те минуты Ивана-дурака, лихо шагающего за известным клубком. Все то же самое. Те же версты, звезды и репей, только у меня при себе еще и Яга имелась. Баба вздорная.