Страница:
– Особенно оживленно здесь после восьми, но немного утихает ближе к десяти, а потом все возвращаются на последнее представление в полночь.
Это был ресторан и ночной клуб. Кристел с интересом оглядывалась вокруг. Она надеялась выдержать испытательный срок. Перл пригласила ее пообедать с ними и попросила помочь. А Кристел, слушая уютную болтовню, поняла, что ей здесь очень нравится. На кухне собрались официанты и официантки, повара, посудомойки. Кухня оказалась больше, чем представляла Кристел. Она подумала, что это хорошо. Как здорово, что она отважилась зайти сюда и попросить работу. Она улыбнулась, подумав, что даже не знает, сколько ей собираются платить. Перл говорила, можно оставлять чаевые, а если кто-нибудь попытается пристать или будет грубить, нужно позвать Чарли, метрдотеля, или одного из буфетчиков.
– Здесь приятно работать, – воскликнула Перл, – они не особенно загружают нас работой. Гарри – хороший парень.
Теплые воспоминания затуманили ее взгляд, и Кристел это заметила. Потом она спросила, к ужасу Кристел:
– Ты что, девочка-новичок?
Кристел молча уставилась на нее, и Перл вдруг рассмеялась.
– О черт, да нет, ты не поняла. Я имела в виду, работала ли ты когда-нибудь в подобных местах?
Кристел тоже рассмеялась, услышав такое объяснение вопроса. Она понизила голос и сообщила доверительно:
– По правде сказать, я работала только в деревенском кафе.
Перл усмехнулась и погладила тонкие руки Кристел:
– Да, тебе придется многому научиться. Держись меня, я тебе помогу.
Кристел поблагодарила свою счастливую звезду в лице Перл позже, когда они были заняты работой. Она волновалась, накрывая столы, под пристальным взглядом Чарли. Посетители рассчитывали, что она запоминает все, что они заказывают, и она старалась исполнять заказы точно. Обслужив последнего клиента, она поняла, что справилась. И Перл это подтвердила. У Кристел скопилось чаевых на двадцать один доллар. Это почти половина месячной платы за квартиру. Ей захотелось скорее попасть домой и поделиться радостью с миссис Кастанья.
– Тебя подвезти? – спросила Перл, у которой была старенькая машина.
Кристел с радостью согласилась. Ноги гудели, и она подумала в первую очередь о покупке новых туфель к завтрашнему дню. Они подъехали к дому миссис Кастанья на Грин-стрит, и Кристел мягко поблагодарила свою новую подругу.
– Не за что. Здесь ты и живешь? – Перл с любопытством разглядывала дом. – Ты живешь со своими стариками?
Кристел покачала головой:
– Я снимаю здесь комнату.
Перл понимающе кивнула, думая о том, что эта девочка, возможно, добьется большего. Она из тех, кому мужчины с удовольствием дают чаевые за одно только удовольствие поболтать с ней.
– Спокойной ночи, – сказала Перл и, развернув машину, поехала домой, а Кристел открыла дверь своим ключом и прошла в комнату. Впервые за много недель она спала спокойно. Да, она очень устала. Но она работает, и это удача. Прежде чем окончательно заснуть, Кристел подумала, что ей нравится Сан-Франциско. Это далеко от дома, но ей этого и хотелось.
16
17
18
Это был ресторан и ночной клуб. Кристел с интересом оглядывалась вокруг. Она надеялась выдержать испытательный срок. Перл пригласила ее пообедать с ними и попросила помочь. А Кристел, слушая уютную болтовню, поняла, что ей здесь очень нравится. На кухне собрались официанты и официантки, повара, посудомойки. Кухня оказалась больше, чем представляла Кристел. Она подумала, что это хорошо. Как здорово, что она отважилась зайти сюда и попросить работу. Она улыбнулась, подумав, что даже не знает, сколько ей собираются платить. Перл говорила, можно оставлять чаевые, а если кто-нибудь попытается пристать или будет грубить, нужно позвать Чарли, метрдотеля, или одного из буфетчиков.
– Здесь приятно работать, – воскликнула Перл, – они не особенно загружают нас работой. Гарри – хороший парень.
Теплые воспоминания затуманили ее взгляд, и Кристел это заметила. Потом она спросила, к ужасу Кристел:
– Ты что, девочка-новичок?
Кристел молча уставилась на нее, и Перл вдруг рассмеялась.
– О черт, да нет, ты не поняла. Я имела в виду, работала ли ты когда-нибудь в подобных местах?
Кристел тоже рассмеялась, услышав такое объяснение вопроса. Она понизила голос и сообщила доверительно:
– По правде сказать, я работала только в деревенском кафе.
Перл усмехнулась и погладила тонкие руки Кристел:
– Да, тебе придется многому научиться. Держись меня, я тебе помогу.
Кристел поблагодарила свою счастливую звезду в лице Перл позже, когда они были заняты работой. Она волновалась, накрывая столы, под пристальным взглядом Чарли. Посетители рассчитывали, что она запоминает все, что они заказывают, и она старалась исполнять заказы точно. Обслужив последнего клиента, она поняла, что справилась. И Перл это подтвердила. У Кристел скопилось чаевых на двадцать один доллар. Это почти половина месячной платы за квартиру. Ей захотелось скорее попасть домой и поделиться радостью с миссис Кастанья.
– Тебя подвезти? – спросила Перл, у которой была старенькая машина.
Кристел с радостью согласилась. Ноги гудели, и она подумала в первую очередь о покупке новых туфель к завтрашнему дню. Они подъехали к дому миссис Кастанья на Грин-стрит, и Кристел мягко поблагодарила свою новую подругу.
– Не за что. Здесь ты и живешь? – Перл с любопытством разглядывала дом. – Ты живешь со своими стариками?
Кристел покачала головой:
– Я снимаю здесь комнату.
Перл понимающе кивнула, думая о том, что эта девочка, возможно, добьется большего. Она из тех, кому мужчины с удовольствием дают чаевые за одно только удовольствие поболтать с ней.
– Спокойной ночи, – сказала Перл и, развернув машину, поехала домой, а Кристел открыла дверь своим ключом и прошла в комнату. Впервые за много недель она спала спокойно. Да, она очень устала. Но она работает, и это удача. Прежде чем окончательно заснуть, Кристел подумала, что ей нравится Сан-Франциско. Это далеко от дома, но ей этого и хотелось.
16
Кристел проработала уже две недели, когда наконец встретилась с Гарри. Работа была тяжелая, но платили хорошо, и еще каждый вечер у нее оставались чаевые. Посетители относились к ней как к дочери. Впервые со времени смерти ее отца люди были так добры с ней, она чувствовала себя уютно. Никто не кричал на нее, никто не сердился за то, что она такая, какая есть. Она все время мурлыкала что-то себе под нос и, приходя на работу, выглядела счастливой. Гарри много слышал о ней и заинтересовался.
Он считал, что все преувеличивают, но, увидев Кристел, понял, что она действительно сногсшибательна. Он смотрел на нее через зал. Кристел видела, как он разговаривает с Перл, но не слышала о чем. Вдруг Перл сделала ей знак подойти. Кристел почувствовала волнение, подходя к ним. Она боялась, что он узнал, сколько ей лет, и решил уволить ее.
– Кристел, это Гарри, хозяин ресторана.
Она поздоровалась с ним за руку, испытывая страх, но изо всех сил стараясь скрыть его за улыбкой.
Она была даже красивее, чем он представлял, она просто ошеломляла.
– Здравствуйте, Гарри. – Голос был глубокий и нежный. У него появилось чувство, что он нашел алмаз в тюбике зубной пасты.
– Я слышал, ты хорошо работаешь.
Он слышал намного больше, но ничего не сказал ей об этом.
– Тебе здесь нравится?
– Да, очень. – Она лучисто улыбнулась Перл, которая с гордостью смотрела на нее. Она интересовалась ее делами, и временами казалось, что Кристел – ее дочь.
– Перл говорит, ты немного поешь?
Он и сам прекрасно знал положение вещей, но хотел осторожно подготовить ее к своему предложению.
– Ты когда-нибудь думала о том, чтобы петь на сцене? Кристел отрицательно покачала головой.
– Может, попробуешь?
Кристел колебалась. Она посмотрела на Перл.
– Она тебя научит кое-чему. С таким лицом, как у тебя, мы можем попробовать.
Он старался говорить небрежно, чтобы не испугать ее, а для себя уже все решил и именно об этом разговаривал с Перл последние полчаса. Та считала, что глупо заставлять Кристел бегать на кухню и обратно с подносом.
– Попробуем? – Тон у Гарри был ободряющий, и Кристел почувствовала возбуждение. Она любит петь, и мысль о возможности петь в ресторане, перед аудиторией, приводила ее в трепет. Ей хотелось обнять и расцеловать Гарри, но она старалась быть сдержанной. Она лишь засмеялась своим мягким смехом:
– А если забросают тухлыми яйцами?
– Мы тебя выручим, – усмехнулся Гарри.
Он действительно был приятным человеком и понравился Кристел.
– Ты не против, если Перл тебя подучит кое-чему? Она довольно сносно поет и чертовски хорошо танцует, танцевала когда-то, пока не сломала лодыжку.
Они познакомились много лет назад, когда Перл работала в театре «Фокс», были любовниками, но это было так давно. Когда она не смогла танцевать, он принял ее к себе на работу. К ней у него осталось теплое чувство. Это видно по его взгляду, когда он говорил о ней.
– Так что пусть Перл покажет тебе пару вещичек, хорошо, малышка?
– Хорошо, – вымолвила она, улыбаясь Перл.
Гарри ушел, а она испуганно подумала, что не справится. Она дождалась, пока он отошел достаточно далеко, и посмотрела на Перл:
– Ты думаешь, я смогу?
Перл задумчиво покачала головой. Она вдруг испугалась, что Гарри клюнет на Кристел, она ведь такая красивая. Но Кристел даже и не пыталась привлечь его внимание.
– Не беспокойся, все будет отлично. У тебя получится. Все сойдут с ума, когда услышат твой голос.
Я научу тебя кое-чему. Они сразу влюбятся в тебя. Приходи завтра в два, и мы порепетируем под пианино.
Она посмотрела на девушку, лишь немного завидуя ее юности. Она слишком любила ее, чтобы злиться.
– А ты не передумаешь? – Кристел смотрела на нее с восхищением.
Перл рассмеялась:
– Нет, черт возьми, не передумаю. Для меня это пустяки. – Она улыбнулась задумчивой, полной воспоминаний улыбкой. – Я не передумаю ради Гарри.
Кристел встретилась с ней на следующий день, и Перл показала ей несколько простых танцевальных движений. Кристел поразили ее фация и гибкость.
– Как ты красиво танцуешь!
Глаза ее блестели от восхищения, и Перл была тронута.
– Совсем не то, что раньше. Была – да. Но это было чертовски давно. Я сломала лодыжку, она не срослась нормально, и это стало концом моей карьеры. Однако я была простой танцовщицей.
Они репетировали на сцене около часа. Перл показывала, как двигаться под музыку, как держать микрофон.
– Теперь послушаем, как ты поешь. Здесь тебя не надо учить. Спой что-нибудь по своему выбору.
Кристел выбрала песню, которую любил отец, и Перл подобрала ее на слух. Кристел начала неуверенно, но потом на нее нахлынули воспоминания об отце, о детстве. Голос Кристел окреп вместе с болью и нежностью. Она закрыла глаза, а когда закончила, по щекам катились слезы. Перл сидела пораженная, не в силах произнести ни звука. Это гораздо лучше, чем она ожидала. Голос Кристел обладал чистотой и силой, заставлял зрителей затаить дыхание.
– Бог мой, я не представляла, что ты можешь так петь. Хоть сейчас на студию делать запись.
Кристел очнулась и вытерла слезы. В ресторан стали собираться служащие к началу работы.
– Может быть, когда-нибудь.
Но она все еще сомневалась, что это когда-нибудь произойдет. Перл обещала продолжить репетицию на следующий день. У них появился секрет. Вечером Перл сказала Гарри:
– Ты поставил на победителя. Она еще не знает об этом, я не хочу ее спугнуть, но она фантастична. Ее голос заставляет умирать. Немного подучить, и однажды она станет звездой. Вот подожди, ты ее услышишь.
Гарри весь светился. На следующий день он вышел из конторы послушать. У него на глазах тоже показались слезы. Возвращаясь в контору, он улыбался.
Перл и Кристел репетировали весь май и часть июня. В один из вечеров, в четверг, они поняли, что Кристел готова выступить перед публикой. Она отрепетировала тридцать песен, все шло гладко. Гарри знал, что ей предстоит выступить этим вечером, и, волнуясь, стоял в стороне. Такая находка, как она, бывает раз в жизни.
– Удачи, – прошептал он, когда Кристел поднималась на сцену в бледно-голубом вечернем атласном платье, которое ей одолжила Перл.
Она осторожно вышла на сцену, почти с ужасом глядя в ту сторону, где стояла Перл, думая, что зря они все это затеяли. Перл подбодрила ее знаком. Включили прожектор, полилась музыка, и Кристел забыла обо всем и заставила петь свое сердце. Она исполнила песню Билла Холидея «Бог благословил дитя». Она оправдала все надежды. Это было потрясающе. Ее голос взял в плен сердца всех в зале своей неожиданной силой и чистотой. Она заставила их плакать. Ей аплодировали, не отпуская со сцены. Кристел поняла, что она победила. Она мечтала о таком мгновении, и вот оно настало. Сейчас ей уже не нужен Голливуд, ей нужны эти люди, этот ресторан, это мгновение. Потом Гарри принес шампанское и, глядя на Кристел светящимися глазами, пригласил их с Перл посидеть вместе.
– Ты мечтала когда-нибудь стать певицей, малышка?
– Нет, сэр. – Она мечтала стать кинозвездой, но не певицей.
Он похлопал ее легонько по руке и налил бокал шампанского, улыбнулся Перл и затем сказал, обращаясь к Кристел:
– Зови меня просто Гарри.
Восторг переполнял ее душу. Мечта превратилась в реальность, забыты все кошмары прошлой жизни. Когда она вернулась домой, то чувствовала себя Золушкой. Она больше не официантка, она певица. Поднимаясь по лестнице, она улыбалась. Входная дверь открылась со скрипом. В холле она увидела хмурое лицо миссис Кастанья. Та любила держать всех постояльцев в узде, но совершенно менялась, когда речь шла о Кристел.
– По какому поводу ты такая счастливая? Завела себе приятеля? – Голос хозяйки гремел по лестнице, и Кристел отвернулась к перилам и улыбнулась.
– Кое-что получше! – Она не знала, как лучше объяснить. – Я получила другую работу.
Она с удовольствием вспомнила сегодняшнее выступление и нескончаемые аплодисменты. Но миссис Кастанья еще больше нахмурилась:
– Ты, надеюсь, не делаешь ничего недостойного?
За то время, что Кристел прожила с ней, она стала ее добровольной наперсницей. Кристел тряхнула головой и улыбнулась пожилой женщине:
– Ну конечно, нет!
– И что же это за работа?
– Мне позволили петь сегодня!
Она сияла при этом, а женщина в черном выглядела удивленной. Она не подозревала у Кристел каких-либо талантов. Ну, молода, красива, накрывает столы в каком-то ресторане, вовремя платит за квартиру, а однажды, получив жалованье, принесла хозяйке цветы.
– Что же ты пела? – Женщина все еще смотрела подозрительно.
– То, что поют в ночных клубах.
– Вот уж не знаю, я не посещаю такие места. – Она явно не одобряла этих перемен. – Мы сейчас спустимся, и ты все расскажешь.
Кристел очень устала, но вынуждена была согласиться. Она медленно спускалась по лестнице, волосы каскадом струились по плечам. Она уже переоделась, голубое платье было аккуратно сложено и заперто у Гарри.
Миссис Кастанья ждала ее внизу, и Кристел смотрела на нее как девочка, вернувшаяся с первого свидания. Глаза были мечтательны, и в них сияло счастье.
– Ты выглядишь как нельзя лучше, мисс Кристел Уайтт. Так что они заставляют тебя делать?
– Они не заставляют. Они позволили мне петь на сцене и одолжили красивое голубое платье.
– Ты хорошо поешь? – Она сощурилась, стараясь разглядеть что-то, но увидела только Кристел. – О'кей, догадываюсь. Кажется, ты понравилась публике. – Она с сомнением покачала головой. – Идем, покажешь мне. – Она повернулась круто на пятках и зашагала в свои маленькие апартаменты.
Кристел, посмеиваясь, шла следом. Женщина села на свой любимый стул и выжидательно посмотрела на Кристел.
– Пой мне, а я скажу, понравилось мне или нет. Кристел рассмеялась и опустилась на стул с прямой спинкой.
– Так я сейчас не спою. Здесь совсем другое дело.
– Почему? – Миссис Кастанья была непробиваемой. – У меня тоже есть уши. Пой!
Кристел опять улыбнулась, вспомнив бабушку и себя – ребенком. Минерва тоже любила, когда она пела, но пела церковные гимны. «Изумительная молитва» была ее любимой.
– Что вам спеть? Моя бабушка любила «Изумительную молитву». Могу спеть ее.
Это было бы прекрасное обращение к Господу, молитва в маленькой комнате, с воззрившейся на нее хозяйкой. Правда, взгляды последней гораздо шире, чем у ее бабушки.
– Ты это сегодня пела?
– Конечно, нет, я пела совсем другое.
– Ну вот и мне спой то же. Я жду.
Кристел в сомнении закрыла глаза. Она постаралась вспомнить состояние на сцене, волнение, звучание музыки и запела одну из своих любимых баллад. Это была ее лучшая песня, она тронула всех. Она исполняла ее сейчас не на освещенной сцене, без музыки, без голубого платья, но это не имело значения. Главное – песня, слова, которые она любила с детства. Миссис Кастанья исчезла, магия голоса соединила Кристел с отцом, как будто он находился в комнате, пока она пела песню.
Когда она закончила и пришла в себя, то увидела, как по щекам пожилой женщины стекают слезы. Это ее тронуло. Некоторое время обе молчали, потом миссис Кастанья произнесла:
– Ты пела хорошо... о да... очень хорошо. Ты никогда мне не говорила, что можешь петь.
– Вы никогда не спрашивали. – Кристел нежно ей улыбнулась, вновь почувствовав сильную усталость.
Все впечатления вечера слились в сладкие ностальгические воспоминания об отце, о ранчо, том времени, когда она ему пела. Миссис Кастанья смотрела на нее и как будто все это знала. Она поднялась, медленно, ни слова не говоря, подошла к старинному буфету. Постояла немного, наклонившись над ним, и вернулась, неся бутылку вина и два стакана.
– Давай выпьем немного, чтобы отпраздновать сегодняшний день. Однажды ты станешь знаменитой.
Кристел засмеялась, наблюдая, как миссис Кастанья открывает бутылку, которая была наполовину пустая и хранилась для особых случаев. Кристел отметила, что это шерри.
– У тебя красивый голос, это Божий дар. Ты должна сохранить его. Это большая драгоценность.
– Спасибо. – Кристел хотелось плакать. Она взяла стакан, а хозяйка со значительным видом подняла свой.
– Ты очень везучая, девочка. Браво, Кристел, браво...
– Спасибо, – поблагодарила Кристел.
Миссис Кастанья с удовольствием сделала первый глоток, поставила стакан и опять обратилась к Кристел:
– Сколько тебе будут платить?
– Нисколько. Я имею в виду – не больше, чем платили до этого. Это же просто... просто смешно. И потом... мне... мне... так нравится петь.
Она с возмущением подумала, что не хочет получать плату за то, что будет заниматься любимым делом.
– Ты можешь стать богатой. Люди будут отовсюду собираться, чтобы послушать тебя.
– Они и так приходят к Гарри.
Кристел смутил энтузиазм ее хозяйки. А та посмотрела проницательно и сделала еще глоток шерри.
– Скажи, чтобы увеличили оплату. У тебя ангельский голос.
Кристел все это казалось преувеличением, но ведь публике она определенно понравилась.
– Ты слышишь меня? Скажи им, что теперь они должны платить больше. Большие деньги, а не подачки. Ты станешь однажды знаменитой. А когда это случится, вспомнишь меня.
Она потягивала шерри, смотрела на Кристел и разговаривала с ней так, будто она была одной из ее внучек. Однако ни у одной из них не было такого таланта. Неожиданно ее взгляд наполнился нежностью, и она спросила:
– Ты будешь мне иногда петь?
– Когда бы вы ни пожелали, миссис Кастанья. Пожилую женщину растрогал ее ответ. Она встала и произнесла:
– Ну все, иди-иди, я устала.
– Спасибо за шерри, – сказала Кристел мягко и чмокнула ее в щеку. Как давно она никого не целовала, как давно ее никто не обнимал, никто, с тех пор как умер отец или как она уехала от Вебстеров, но миссис Кастанья, казалось, осталась равнодушна. – Спокойной ночи и еще раз спасибо за все.
– Иди спать, – грозно сказала хозяйка, делая вид, что замахивается на Кристел своей палкой. – Позаботься о своем голосе, тебе нужно отдыхать.
Кристел усмехнулась, пожелала ей спокойной ночи, вышла и тихонько закрыла за собой дверь. Медленно поднимаясь по лестнице, она думала об этой женщине, под внешней грубостью которой скрывалась добрая душа. Кристел любила ее. Она думала и о Перл, о том, как та добра к ней. Она разделась и легла, и тут мысли ее рванулись в долину. Они уплывали все дальше от этой комнаты, от волнений этого вечера. Кристел внезапно почувствовала тоску по дому. Закрыв глаза, она думала о прошлых днях, когда она сидела на качелях и разговаривала со Спенсером. Прошло уже два года... Она не знала, где он сейчас, помнит ли о ней. Вряд ли, но, засыпая, она думала, что никогда его не забудет.
Он считал, что все преувеличивают, но, увидев Кристел, понял, что она действительно сногсшибательна. Он смотрел на нее через зал. Кристел видела, как он разговаривает с Перл, но не слышала о чем. Вдруг Перл сделала ей знак подойти. Кристел почувствовала волнение, подходя к ним. Она боялась, что он узнал, сколько ей лет, и решил уволить ее.
– Кристел, это Гарри, хозяин ресторана.
Она поздоровалась с ним за руку, испытывая страх, но изо всех сил стараясь скрыть его за улыбкой.
Она была даже красивее, чем он представлял, она просто ошеломляла.
– Здравствуйте, Гарри. – Голос был глубокий и нежный. У него появилось чувство, что он нашел алмаз в тюбике зубной пасты.
– Я слышал, ты хорошо работаешь.
Он слышал намного больше, но ничего не сказал ей об этом.
– Тебе здесь нравится?
– Да, очень. – Она лучисто улыбнулась Перл, которая с гордостью смотрела на нее. Она интересовалась ее делами, и временами казалось, что Кристел – ее дочь.
– Перл говорит, ты немного поешь?
Он и сам прекрасно знал положение вещей, но хотел осторожно подготовить ее к своему предложению.
– Ты когда-нибудь думала о том, чтобы петь на сцене? Кристел отрицательно покачала головой.
– Может, попробуешь?
Кристел колебалась. Она посмотрела на Перл.
– Она тебя научит кое-чему. С таким лицом, как у тебя, мы можем попробовать.
Он старался говорить небрежно, чтобы не испугать ее, а для себя уже все решил и именно об этом разговаривал с Перл последние полчаса. Та считала, что глупо заставлять Кристел бегать на кухню и обратно с подносом.
– Попробуем? – Тон у Гарри был ободряющий, и Кристел почувствовала возбуждение. Она любит петь, и мысль о возможности петь в ресторане, перед аудиторией, приводила ее в трепет. Ей хотелось обнять и расцеловать Гарри, но она старалась быть сдержанной. Она лишь засмеялась своим мягким смехом:
– А если забросают тухлыми яйцами?
– Мы тебя выручим, – усмехнулся Гарри.
Он действительно был приятным человеком и понравился Кристел.
– Ты не против, если Перл тебя подучит кое-чему? Она довольно сносно поет и чертовски хорошо танцует, танцевала когда-то, пока не сломала лодыжку.
Они познакомились много лет назад, когда Перл работала в театре «Фокс», были любовниками, но это было так давно. Когда она не смогла танцевать, он принял ее к себе на работу. К ней у него осталось теплое чувство. Это видно по его взгляду, когда он говорил о ней.
– Так что пусть Перл покажет тебе пару вещичек, хорошо, малышка?
– Хорошо, – вымолвила она, улыбаясь Перл.
Гарри ушел, а она испуганно подумала, что не справится. Она дождалась, пока он отошел достаточно далеко, и посмотрела на Перл:
– Ты думаешь, я смогу?
Перл задумчиво покачала головой. Она вдруг испугалась, что Гарри клюнет на Кристел, она ведь такая красивая. Но Кристел даже и не пыталась привлечь его внимание.
– Не беспокойся, все будет отлично. У тебя получится. Все сойдут с ума, когда услышат твой голос.
Я научу тебя кое-чему. Они сразу влюбятся в тебя. Приходи завтра в два, и мы порепетируем под пианино.
Она посмотрела на девушку, лишь немного завидуя ее юности. Она слишком любила ее, чтобы злиться.
– А ты не передумаешь? – Кристел смотрела на нее с восхищением.
Перл рассмеялась:
– Нет, черт возьми, не передумаю. Для меня это пустяки. – Она улыбнулась задумчивой, полной воспоминаний улыбкой. – Я не передумаю ради Гарри.
Кристел встретилась с ней на следующий день, и Перл показала ей несколько простых танцевальных движений. Кристел поразили ее фация и гибкость.
– Как ты красиво танцуешь!
Глаза ее блестели от восхищения, и Перл была тронута.
– Совсем не то, что раньше. Была – да. Но это было чертовски давно. Я сломала лодыжку, она не срослась нормально, и это стало концом моей карьеры. Однако я была простой танцовщицей.
Они репетировали на сцене около часа. Перл показывала, как двигаться под музыку, как держать микрофон.
– Теперь послушаем, как ты поешь. Здесь тебя не надо учить. Спой что-нибудь по своему выбору.
Кристел выбрала песню, которую любил отец, и Перл подобрала ее на слух. Кристел начала неуверенно, но потом на нее нахлынули воспоминания об отце, о детстве. Голос Кристел окреп вместе с болью и нежностью. Она закрыла глаза, а когда закончила, по щекам катились слезы. Перл сидела пораженная, не в силах произнести ни звука. Это гораздо лучше, чем она ожидала. Голос Кристел обладал чистотой и силой, заставлял зрителей затаить дыхание.
– Бог мой, я не представляла, что ты можешь так петь. Хоть сейчас на студию делать запись.
Кристел очнулась и вытерла слезы. В ресторан стали собираться служащие к началу работы.
– Может быть, когда-нибудь.
Но она все еще сомневалась, что это когда-нибудь произойдет. Перл обещала продолжить репетицию на следующий день. У них появился секрет. Вечером Перл сказала Гарри:
– Ты поставил на победителя. Она еще не знает об этом, я не хочу ее спугнуть, но она фантастична. Ее голос заставляет умирать. Немного подучить, и однажды она станет звездой. Вот подожди, ты ее услышишь.
Гарри весь светился. На следующий день он вышел из конторы послушать. У него на глазах тоже показались слезы. Возвращаясь в контору, он улыбался.
Перл и Кристел репетировали весь май и часть июня. В один из вечеров, в четверг, они поняли, что Кристел готова выступить перед публикой. Она отрепетировала тридцать песен, все шло гладко. Гарри знал, что ей предстоит выступить этим вечером, и, волнуясь, стоял в стороне. Такая находка, как она, бывает раз в жизни.
– Удачи, – прошептал он, когда Кристел поднималась на сцену в бледно-голубом вечернем атласном платье, которое ей одолжила Перл.
Она осторожно вышла на сцену, почти с ужасом глядя в ту сторону, где стояла Перл, думая, что зря они все это затеяли. Перл подбодрила ее знаком. Включили прожектор, полилась музыка, и Кристел забыла обо всем и заставила петь свое сердце. Она исполнила песню Билла Холидея «Бог благословил дитя». Она оправдала все надежды. Это было потрясающе. Ее голос взял в плен сердца всех в зале своей неожиданной силой и чистотой. Она заставила их плакать. Ей аплодировали, не отпуская со сцены. Кристел поняла, что она победила. Она мечтала о таком мгновении, и вот оно настало. Сейчас ей уже не нужен Голливуд, ей нужны эти люди, этот ресторан, это мгновение. Потом Гарри принес шампанское и, глядя на Кристел светящимися глазами, пригласил их с Перл посидеть вместе.
– Ты мечтала когда-нибудь стать певицей, малышка?
– Нет, сэр. – Она мечтала стать кинозвездой, но не певицей.
Он похлопал ее легонько по руке и налил бокал шампанского, улыбнулся Перл и затем сказал, обращаясь к Кристел:
– Зови меня просто Гарри.
Восторг переполнял ее душу. Мечта превратилась в реальность, забыты все кошмары прошлой жизни. Когда она вернулась домой, то чувствовала себя Золушкой. Она больше не официантка, она певица. Поднимаясь по лестнице, она улыбалась. Входная дверь открылась со скрипом. В холле она увидела хмурое лицо миссис Кастанья. Та любила держать всех постояльцев в узде, но совершенно менялась, когда речь шла о Кристел.
– По какому поводу ты такая счастливая? Завела себе приятеля? – Голос хозяйки гремел по лестнице, и Кристел отвернулась к перилам и улыбнулась.
– Кое-что получше! – Она не знала, как лучше объяснить. – Я получила другую работу.
Она с удовольствием вспомнила сегодняшнее выступление и нескончаемые аплодисменты. Но миссис Кастанья еще больше нахмурилась:
– Ты, надеюсь, не делаешь ничего недостойного?
За то время, что Кристел прожила с ней, она стала ее добровольной наперсницей. Кристел тряхнула головой и улыбнулась пожилой женщине:
– Ну конечно, нет!
– И что же это за работа?
– Мне позволили петь сегодня!
Она сияла при этом, а женщина в черном выглядела удивленной. Она не подозревала у Кристел каких-либо талантов. Ну, молода, красива, накрывает столы в каком-то ресторане, вовремя платит за квартиру, а однажды, получив жалованье, принесла хозяйке цветы.
– Что же ты пела? – Женщина все еще смотрела подозрительно.
– То, что поют в ночных клубах.
– Вот уж не знаю, я не посещаю такие места. – Она явно не одобряла этих перемен. – Мы сейчас спустимся, и ты все расскажешь.
Кристел очень устала, но вынуждена была согласиться. Она медленно спускалась по лестнице, волосы каскадом струились по плечам. Она уже переоделась, голубое платье было аккуратно сложено и заперто у Гарри.
Миссис Кастанья ждала ее внизу, и Кристел смотрела на нее как девочка, вернувшаяся с первого свидания. Глаза были мечтательны, и в них сияло счастье.
– Ты выглядишь как нельзя лучше, мисс Кристел Уайтт. Так что они заставляют тебя делать?
– Они не заставляют. Они позволили мне петь на сцене и одолжили красивое голубое платье.
– Ты хорошо поешь? – Она сощурилась, стараясь разглядеть что-то, но увидела только Кристел. – О'кей, догадываюсь. Кажется, ты понравилась публике. – Она с сомнением покачала головой. – Идем, покажешь мне. – Она повернулась круто на пятках и зашагала в свои маленькие апартаменты.
Кристел, посмеиваясь, шла следом. Женщина села на свой любимый стул и выжидательно посмотрела на Кристел.
– Пой мне, а я скажу, понравилось мне или нет. Кристел рассмеялась и опустилась на стул с прямой спинкой.
– Так я сейчас не спою. Здесь совсем другое дело.
– Почему? – Миссис Кастанья была непробиваемой. – У меня тоже есть уши. Пой!
Кристел опять улыбнулась, вспомнив бабушку и себя – ребенком. Минерва тоже любила, когда она пела, но пела церковные гимны. «Изумительная молитва» была ее любимой.
– Что вам спеть? Моя бабушка любила «Изумительную молитву». Могу спеть ее.
Это было бы прекрасное обращение к Господу, молитва в маленькой комнате, с воззрившейся на нее хозяйкой. Правда, взгляды последней гораздо шире, чем у ее бабушки.
– Ты это сегодня пела?
– Конечно, нет, я пела совсем другое.
– Ну вот и мне спой то же. Я жду.
Кристел в сомнении закрыла глаза. Она постаралась вспомнить состояние на сцене, волнение, звучание музыки и запела одну из своих любимых баллад. Это была ее лучшая песня, она тронула всех. Она исполняла ее сейчас не на освещенной сцене, без музыки, без голубого платья, но это не имело значения. Главное – песня, слова, которые она любила с детства. Миссис Кастанья исчезла, магия голоса соединила Кристел с отцом, как будто он находился в комнате, пока она пела песню.
Когда она закончила и пришла в себя, то увидела, как по щекам пожилой женщины стекают слезы. Это ее тронуло. Некоторое время обе молчали, потом миссис Кастанья произнесла:
– Ты пела хорошо... о да... очень хорошо. Ты никогда мне не говорила, что можешь петь.
– Вы никогда не спрашивали. – Кристел нежно ей улыбнулась, вновь почувствовав сильную усталость.
Все впечатления вечера слились в сладкие ностальгические воспоминания об отце, о ранчо, том времени, когда она ему пела. Миссис Кастанья смотрела на нее и как будто все это знала. Она поднялась, медленно, ни слова не говоря, подошла к старинному буфету. Постояла немного, наклонившись над ним, и вернулась, неся бутылку вина и два стакана.
– Давай выпьем немного, чтобы отпраздновать сегодняшний день. Однажды ты станешь знаменитой.
Кристел засмеялась, наблюдая, как миссис Кастанья открывает бутылку, которая была наполовину пустая и хранилась для особых случаев. Кристел отметила, что это шерри.
– У тебя красивый голос, это Божий дар. Ты должна сохранить его. Это большая драгоценность.
– Спасибо. – Кристел хотелось плакать. Она взяла стакан, а хозяйка со значительным видом подняла свой.
– Ты очень везучая, девочка. Браво, Кристел, браво...
– Спасибо, – поблагодарила Кристел.
Миссис Кастанья с удовольствием сделала первый глоток, поставила стакан и опять обратилась к Кристел:
– Сколько тебе будут платить?
– Нисколько. Я имею в виду – не больше, чем платили до этого. Это же просто... просто смешно. И потом... мне... мне... так нравится петь.
Она с возмущением подумала, что не хочет получать плату за то, что будет заниматься любимым делом.
– Ты можешь стать богатой. Люди будут отовсюду собираться, чтобы послушать тебя.
– Они и так приходят к Гарри.
Кристел смутил энтузиазм ее хозяйки. А та посмотрела проницательно и сделала еще глоток шерри.
– Скажи, чтобы увеличили оплату. У тебя ангельский голос.
Кристел все это казалось преувеличением, но ведь публике она определенно понравилась.
– Ты слышишь меня? Скажи им, что теперь они должны платить больше. Большие деньги, а не подачки. Ты станешь однажды знаменитой. А когда это случится, вспомнишь меня.
Она потягивала шерри, смотрела на Кристел и разговаривала с ней так, будто она была одной из ее внучек. Однако ни у одной из них не было такого таланта. Неожиданно ее взгляд наполнился нежностью, и она спросила:
– Ты будешь мне иногда петь?
– Когда бы вы ни пожелали, миссис Кастанья. Пожилую женщину растрогал ее ответ. Она встала и произнесла:
– Ну все, иди-иди, я устала.
– Спасибо за шерри, – сказала Кристел мягко и чмокнула ее в щеку. Как давно она никого не целовала, как давно ее никто не обнимал, никто, с тех пор как умер отец или как она уехала от Вебстеров, но миссис Кастанья, казалось, осталась равнодушна. – Спокойной ночи и еще раз спасибо за все.
– Иди спать, – грозно сказала хозяйка, делая вид, что замахивается на Кристел своей палкой. – Позаботься о своем голосе, тебе нужно отдыхать.
Кристел усмехнулась, пожелала ей спокойной ночи, вышла и тихонько закрыла за собой дверь. Медленно поднимаясь по лестнице, она думала об этой женщине, под внешней грубостью которой скрывалась добрая душа. Кристел любила ее. Она думала и о Перл, о том, как та добра к ней. Она разделась и легла, и тут мысли ее рванулись в долину. Они уплывали все дальше от этой комнаты, от волнений этого вечера. Кристел внезапно почувствовала тоску по дому. Закрыв глаза, она думала о прошлых днях, когда она сидела на качелях и разговаривала со Спенсером. Прошло уже два года... Она не знала, где он сейчас, помнит ли о ней. Вряд ли, но, засыпая, она думала, что никогда его не забудет.
17
Партнерский ужин у Андерсона, Винсента и Соброка был глупой затеей, устраиваемой каждый год в клубе, но молодые члены фирмы должны были присутствовать там обязательно. После некоторых колебаний Спенсер решил пригласить Элизабет Барклай. После Палм-Бич они виделись несколько раз. Она была занята в колледже и приезжала в Нью-Йорк только раз в месяц, якобы к брату. Но она обязательно звонила Спенсеру, бывая в городе, и они ходили вместе обедать. Нельзя сказать, чтобы Спенсеру не нравилось ее общество. Наоборот, больше, чем ему хотелось бы, но они всегда оказывались в постели, где она ухитрялась чувствовать себя неловко. Он понимал, что она ждет от него большего, чем это. А он не хотел ни закручивать с ней серьезно, ни терять ее. У него был свой тип девушек, к числу которых она не относилась. Однако когда она была рядом, особенно в постели, он не был в этом уверен.
Его возбуждала неистовая чувственность, скрывавшаяся под ее холодной внешностью, но ему хотелось большего. Ему хотелось того, о чем он говорил ей, – женщина должна нуждаться в нем, любить его таким, каков он есть, быть доброй, нежной, сочувствующей. Ему нужна женщина, которую бы он любил безоглядно. Ему жаль, если другая размоет этот образ, а в Элизабет он видел точный портрет ее отца.
Он все-таки пригласил ее на этот ужин, танцевал с ней весь вечер, потом они, как обычно, занимались любовью, и он в очередной раз убедился, что даже постель для него превратилась в простую повинность.
В конце июня она заканчивала второй курс в Вассаре и собиралась вернуться в Сан-Франциско на следующей неделе, а оттуда на лето – на озеро Тахо.
– Почему бы тебе не приехать туда? – спросила она наивно.
– Я не могу.
– Ну конечно, ты можешь, ну, не будь таким упрямым! – Она из тех женщин, кто не принимал в ответ «нет». Ей двадцать один год, и она более искушенная в жизни, чем раньше. Она несколько раз настойчиво спрашивала его, почему он не знакомит ее со своими родителями. Но он знал, что, если он сделает это, пути назад не будет.
О такой девушке его родители и мечтали. А он в свои тридцать не был готов к этому.
– Не каждый может уехать на лето, дорогая. – Они переговаривались, лежа в постели. Он знал, что им нужно вставать, он должен отвезти ее к брату, иначе тот начнет подозревать об их отношениях, хотя Спенсер и не был уверен, что Элизабет сама не сказала ему. – Я упорно тружусь.
– Отец тоже, но он уезжает на два месяца. – Она лежала счастливая и смотрела на него. Ей нравился секс, и она сама заботилась о том, чтобы не забеременеть. Она совсем не хотела беременеть. Это его тоже порой раздражало. Она постоянно думала о себе, никогда не рисковала. Для него много значило ее нежелание забеременеть. Но Элизабет Барклай была неуязвима.
– Но мне далеко до твоего отца! – усмехнулся Спенсер. – Ты не находишь?
Элизабет настаивала, чтобы он занялся политикой, а он лишь отшучивался. Он достаточно загружен в фирме. На нее произвело приятное впечатление, каким уважением он пользуется у старших партнеров.
– Подождите немного, мистер Хилл. Ваша звезда только восходит!
– Возможно, но сейчас я чувствую приближение других возможностей. – Он овладел ею вновь, и, как всегда, это было только физическое удовлетворение. Иногда он чувствовал угрызения совести, занимаясь с ней любовью, но не любя ее. Он только хотел ее, но говорил себе, что, может, так и лучше.
– Так что насчет Тахо? – напомнила ему Элизабет, закуривая сигарету. – Приезжай на недельку-другую, если сможешь выбраться, отец будет очень рад тебя видеть.
– Да, я уверен, он был бы очень рад увидеть нас сейчас.
– О нет. – Она улыбнулась и выпустила в его сторону струйку дыма. – Ты прав. Он очень старомоден.
– Как не похоже на него, – улыбнулся Спенсер. Она все больше поражала его.
– Да и ты тоже.
– Я?! Я старомоден? – Он был очень удивлен. – Почему ты так думаешь?
– Знаешь, ты ведь ждешь вспышек молний в небе, прежде чем поверишь во что-нибудь. Что касается меня, мистер Хилл, это очевидно. Все, чего ты добился в жизни, – товарищеские отношения, хорошее жалованье, работа, которая тебе нравится. Тебе не следует ждать скрипок и арф, песни ангелов. Это не то, что нужно в жизни.
В том-то и дело, что он ждал, а она нет.
– Может, ты и права.
Он нежно провел рукой по ее бедру. Но она его не убедила. Он верил в арфы, и в скрипки, и в громы, и в молнии. Она его хорошо знала, и это было удобно. Но временами его еще преследовал образ ребенка, которого он видел в последний раз два года назад сидящим на качелях, в голубом платье, смотрящим на него, словно стараясь запечатлеть его образ навсегда. Он еще помнил цвет ее глаз, прикосновение ее рук, но понимал, что это безумие. Элизабет смотрела на него внимательно, и он испугался, что она может прочитать его мысли.
– Спенсер, ты великолепен в постели, но ты мечтатель.
– Мне следует поблагодарить за первое и извиниться за второе?
Ему иногда претила ее прямота. Элизабет не признавала поэзии, магии, только – голые факты. Ей, наверное, следовало стать юристом.
– Не надо извиняться, просто приезжай на Тахо.
– Если приеду, это даст твоим родителям повод думать, что мы помолвлены. – Его это волновало, ведь Элизабет Барклай не из тех, с кем можно играть.
– Я с этим управлюсь.
– Что ты им скажешь?
– Скажу, что у тебя дела в Сан-Франциско и я пригласила тебя на озеро. Подходит этот вариант?
– Приемлемый, если твой отец не очень сообразителен.
– Но ведь и я не промах! Никто ничего не заподозрит, ручаюсь.
Он не хотел компрометировать ее, но еще больше себя. Пока он обдумывал все это, они оделись. Он вдруг подумал, что если он поедет туда, то сможет заехать к Вебстерам, в Александровскую долину. И может быть, вновь увидит Кристел. Это решило все, но он сдержанно сказал Элизабет:
– Я подумаю.
– Чудесно, я скажу маме, что ты приедешь. Как насчет августа?
– Элизабет! Я сказал, что подумаю.
Но она лишь улыбнулась, а он рассмеялся. Она неподражаема! У нее несколько своеобразная утонченность, но он не мог не признать, что у нее великолепные ноги. Глядя, как она надевает чулки, он вновь потерял контроль над собой. Только в четыре утра он привез ее домой к брату. Он чувствовал себя совершенно измученным, целуя ее и обещая позвонить.
Его возбуждала неистовая чувственность, скрывавшаяся под ее холодной внешностью, но ему хотелось большего. Ему хотелось того, о чем он говорил ей, – женщина должна нуждаться в нем, любить его таким, каков он есть, быть доброй, нежной, сочувствующей. Ему нужна женщина, которую бы он любил безоглядно. Ему жаль, если другая размоет этот образ, а в Элизабет он видел точный портрет ее отца.
Он все-таки пригласил ее на этот ужин, танцевал с ней весь вечер, потом они, как обычно, занимались любовью, и он в очередной раз убедился, что даже постель для него превратилась в простую повинность.
В конце июня она заканчивала второй курс в Вассаре и собиралась вернуться в Сан-Франциско на следующей неделе, а оттуда на лето – на озеро Тахо.
– Почему бы тебе не приехать туда? – спросила она наивно.
– Я не могу.
– Ну конечно, ты можешь, ну, не будь таким упрямым! – Она из тех женщин, кто не принимал в ответ «нет». Ей двадцать один год, и она более искушенная в жизни, чем раньше. Она несколько раз настойчиво спрашивала его, почему он не знакомит ее со своими родителями. Но он знал, что, если он сделает это, пути назад не будет.
О такой девушке его родители и мечтали. А он в свои тридцать не был готов к этому.
– Не каждый может уехать на лето, дорогая. – Они переговаривались, лежа в постели. Он знал, что им нужно вставать, он должен отвезти ее к брату, иначе тот начнет подозревать об их отношениях, хотя Спенсер и не был уверен, что Элизабет сама не сказала ему. – Я упорно тружусь.
– Отец тоже, но он уезжает на два месяца. – Она лежала счастливая и смотрела на него. Ей нравился секс, и она сама заботилась о том, чтобы не забеременеть. Она совсем не хотела беременеть. Это его тоже порой раздражало. Она постоянно думала о себе, никогда не рисковала. Для него много значило ее нежелание забеременеть. Но Элизабет Барклай была неуязвима.
– Но мне далеко до твоего отца! – усмехнулся Спенсер. – Ты не находишь?
Элизабет настаивала, чтобы он занялся политикой, а он лишь отшучивался. Он достаточно загружен в фирме. На нее произвело приятное впечатление, каким уважением он пользуется у старших партнеров.
– Подождите немного, мистер Хилл. Ваша звезда только восходит!
– Возможно, но сейчас я чувствую приближение других возможностей. – Он овладел ею вновь, и, как всегда, это было только физическое удовлетворение. Иногда он чувствовал угрызения совести, занимаясь с ней любовью, но не любя ее. Он только хотел ее, но говорил себе, что, может, так и лучше.
– Так что насчет Тахо? – напомнила ему Элизабет, закуривая сигарету. – Приезжай на недельку-другую, если сможешь выбраться, отец будет очень рад тебя видеть.
– Да, я уверен, он был бы очень рад увидеть нас сейчас.
– О нет. – Она улыбнулась и выпустила в его сторону струйку дыма. – Ты прав. Он очень старомоден.
– Как не похоже на него, – улыбнулся Спенсер. Она все больше поражала его.
– Да и ты тоже.
– Я?! Я старомоден? – Он был очень удивлен. – Почему ты так думаешь?
– Знаешь, ты ведь ждешь вспышек молний в небе, прежде чем поверишь во что-нибудь. Что касается меня, мистер Хилл, это очевидно. Все, чего ты добился в жизни, – товарищеские отношения, хорошее жалованье, работа, которая тебе нравится. Тебе не следует ждать скрипок и арф, песни ангелов. Это не то, что нужно в жизни.
В том-то и дело, что он ждал, а она нет.
– Может, ты и права.
Он нежно провел рукой по ее бедру. Но она его не убедила. Он верил в арфы, и в скрипки, и в громы, и в молнии. Она его хорошо знала, и это было удобно. Но временами его еще преследовал образ ребенка, которого он видел в последний раз два года назад сидящим на качелях, в голубом платье, смотрящим на него, словно стараясь запечатлеть его образ навсегда. Он еще помнил цвет ее глаз, прикосновение ее рук, но понимал, что это безумие. Элизабет смотрела на него внимательно, и он испугался, что она может прочитать его мысли.
– Спенсер, ты великолепен в постели, но ты мечтатель.
– Мне следует поблагодарить за первое и извиниться за второе?
Ему иногда претила ее прямота. Элизабет не признавала поэзии, магии, только – голые факты. Ей, наверное, следовало стать юристом.
– Не надо извиняться, просто приезжай на Тахо.
– Если приеду, это даст твоим родителям повод думать, что мы помолвлены. – Его это волновало, ведь Элизабет Барклай не из тех, с кем можно играть.
– Я с этим управлюсь.
– Что ты им скажешь?
– Скажу, что у тебя дела в Сан-Франциско и я пригласила тебя на озеро. Подходит этот вариант?
– Приемлемый, если твой отец не очень сообразителен.
– Но ведь и я не промах! Никто ничего не заподозрит, ручаюсь.
Он не хотел компрометировать ее, но еще больше себя. Пока он обдумывал все это, они оделись. Он вдруг подумал, что если он поедет туда, то сможет заехать к Вебстерам, в Александровскую долину. И может быть, вновь увидит Кристел. Это решило все, но он сдержанно сказал Элизабет:
– Я подумаю.
– Чудесно, я скажу маме, что ты приедешь. Как насчет августа?
– Элизабет! Я сказал, что подумаю.
Но она лишь улыбнулась, а он рассмеялся. Она неподражаема! У нее несколько своеобразная утонченность, но он не мог не признать, что у нее великолепные ноги. Глядя, как она надевает чулки, он вновь потерял контроль над собой. Только в четыре утра он привез ее домой к брату. Он чувствовал себя совершенно измученным, целуя ее и обещая позвонить.
18
В самолете во время полета в Калифорнию Спенсер смотрел в иллюминатор. Он наконец согласился, после нескольких телефонных звонков от Элизабет из Сан-Франциско. Она настаивала, говорила, что будет весело, приедут оба ее брата, много друзей. Не то чтобы Спенсер не хотел ехать, но он не знал, что будет там делать. В течение нескольких месяцев он чувствовал ее тонкое влияние, нежно убеждающее его в том, что она говорила верно, там, на Палм-Бич, после Рождества, – что они отличная команда, и это лучшее, что может предложить жизнь. Он еще не был полностью убежден в этом, но признавал, что они отлично проводили время в постели, что редкая женщина сравнится с ней. Он пытался было увлекаться всеми подряд, чтобы доказать себе, что она лучше, но не слышал музыки и поэзии. Громы и молнии, как она это называла. Он встречал смертельно наскучивших ему женщин, с которыми он не знал о чем говорить более получаса и считавших, что Наполеон – это только десерт. Он устал от них, ни в ком не было ее огня. И лишь самолюбие его тешилось, если одна из них хотела его так же сильно, как Элизабет. Он знал ее больше года, и, надо сознаться, ему не было с ней скучно. Он дал себе зарок не допускать никаких безумств в Калифорнии. Через неделю ему возвращаться, а он еще мечтал побывать в Буневилле у Бойда и Хироко и... может быть... совсем случайно встретить Кристел.