– Это так мерзко, Элизабет. Комиссия палаты представителей занимается тем, что обвиняет невинных людей за то только, что они коммунисты. Это бесчестно!
   – А почему ты уверен, что они невиновны? – улыбнулась она. Она была полностью на стороне отца.
   – Ради Бога, вся страна не может быть «красной». Кроме того, личные убеждения человека никого не касаются.
   – Как ты можешь так говорить после смуты на Дальнем Востоке? Коммунисты – это самая большая угроза нашему миру. Или ты опять хочешь войны?
   – Нет. Но мы говорим не о войне. Мы говорим об отношениях в нашей собственной стране. Что случилось со свободой выбора? А как же конституция? – Впрочем, он не любил говорить с ней о политике. Ему больше нравилось заниматься с ней любовью, или держать ее за руку, или просто сидеть с ней под луной. – Как бы то ни было, я не согласен с твоим отцом. – Они могли бы спорить часами, но его утомили долгий перелет и поездка на озеро. – Пойдем спать.
   – Я все же не соглашусь с тобой, – засмеялась она.
   – Можешь не соглашаться. В конце концов, тебе есть о чем подумать, кроме политики.
   Она улыбнулась и пошла вслед за ним в дом. Но он слишком устал, чтобы заниматься с ней любовью, и не очень хотел возвращаться в Сан-Франциско. Там все напоминало ему о Кристел. Однако на другой день его мысли были далеко от Кристел, когда они катались по озеру на водных лыжах, обедали с друзьями семьи Барклай. А через день все были шокированы известием из Кореи. События эти назывались «полицейская акция правительства», но для Спенсера это звучало как «война». Сразу были набраны новобранцы и призваны те, кто находился в запасе. Когда Спенсер узнал об этом, он сразу понял, что это означает для него, а Элизабет ужаснулась, когда он сказал ей.
   – Что ты наделал! – Огромные карие глаза блестели от слез.
   – Я думал, что это не будет иметь значения, и хотел сохранить воинское звание. – Он оставался в запасе, а сейчас шел призыв резервников. В любой момент его могли отправить в Корею.
   – А сейчас ты можешь отказаться от него?
   – Нет, сейчас уже поздно. – Но он даже не предполагал, насколько поздно. Телеграмма о его мобилизации уже ждала его в конторе. Джордж Монтгомери позвонил днем, и Спенсер сообщил об этом Элизабет с мрачным видом. Он не боялся войны. В некоторой степени ему даже хотелось этого, но было безумно жаль расставаться с женой. Они женаты только две недели, а ему надо ехать в Корею. Он получил приказ явиться в Форт-Орд в Монтерей. У него было два дня, чтобы добраться туда. Элизабет была в шоке, а судья Барклай серьезно выслушивал новости.
   – Если хочешь, я постараюсь вытащить тебя, сынок.
   – Нет, сэр, спасибо. Я раньше уже служил на Тихом. Было бы несправедливо уклоняться от обязанностей.
   У Спенсера были твердые убеждения на этот счет, а Элизабет изо всех сил старалась переубедить его. Они ведь только поженились, она не хотела его потерять. Но Спенсер оставался непоколебим:
   – Я уверен, это ненадолго, любимая. Это не война, а полицейская акция.
   – Это одно и то же, – продолжала настаивать она. – Почему ты не хочешь, чтобы папа сделал для тебя освобождение?
   Она негодовала, умоляла отца, но тот ждал, чтобы Спенсер попросил сам. Честно говоря, он уважал его за этот выбор. Ему только жаль было дочь – не успела снять свой свадебный наряд, как мужа призывают на войну. Отцу это казалось чертовски несправедливым. Единственную пользу, которую, по его мнению, можно извлечь из-за отсутствия зятя, – отправить Элизабет обратно в Вассар. Ей осталось проучиться только год, и это займет ее, пока Спенсер будет в Корее. Он позвонил в Вассар и договорился обо всем на следующий же день, чем ужасно расстроил Элизабет. Она рыдала в своей комнате над жестокостью судьбы. За каких-то несколько дней у нее сквозь пальцы утекло все, чего она хотела. Она вышла замуж, а теперь муж уходит на войну, и она возвращается в школу, как будто ничего не случилось, как будто и не было свадьбы. Отец даже не позволял ей остаться в Нью-Йорке и жить на квартире Спенсера.
   – Спенсер, я не хочу, чтобы ты уезжал.
   – Я должен, дорогая.
   Он был очень нежен с ней и втайне мечтал, чтобы она не предохранялась так тщательно. Он хотел бы оставить ее с ребенком. Ей было бы о чем думать и мечтать, заглядывая вперед, а ему прибавило бы смысла для возвращения. Но она, как всегда, пользовалась противозачаточными, а в критические дни месяца и его заставляла предохраняться. Она никогда не рисковала, а он с ней не спорил. Каждый из них думал о своем. Он должен отправляться в Форт-Орд, а она собиралась через несколько дней с родителями в Вашингтон.
   – Могу я по крайней мере побывать с тобой в Монтерее?
   – Это бессмысленно. Нам не позволят даже видеться.
   Поезжай с родителями, отдохни немного перед возвращением в школу, и не успеешь оглянуться, как я буду дома. А в выходные ты можешь приехать в Нью-Йорк и остановиться в нашей квартире.
   Она растерялась от всего случившегося, а он, с одной стороны, отчаянно желал ее, а с другой – ему не терпелось уехать. В какой-то степени ему нравилось товарищеское отношение на войне. В последнее время он втайне скучал за письменным столом на Уолл-стрит. Он ни с кем не делился этими чувствами, даже с Элизабет, но отправка в Корею приятно возбуждала его.
   Элизабет поехала с ним в Монтерей и после долгого слезного прощания вернулась к родителям на озеро. Через несколько дней она улетела в Вашингтон. Он был по горло занят на курсах переподготовки, где их готовили к боевым походным условиям. Ему не удалось позвонить ей до ее приезда и по пути на Восток. Элизабет сидела со своими родителями и лила горькие слезы о муже. Мать смотрела на нее и сочувствующе гладила ее руку, подавая запасные свежие платочки, а отец спал почти всю дорогу. Он очень устал, а его ожидало много работы по возвращении. Для них всех это было бесконечное лето. Элизабет надеялась, что война в Корее не продлится долго. Она хотела начать жизнь со своим мужем.

23

   В Форт-Орд Спенсер пробыл семь недель, преодолевая со всеми учебную полосу препятствий и проходя тактические учения. Его удивляло, что за пять лет он забыл так много. Но за эти недели он опять почувствовал себя в отличной форме. Казалось, его тело вспоминало быстрее все то, что забыл мозг. Каждый вечер он, совершенно измотанный, валился на свою койку, не в силах ни двинуться, ни поесть, ни даже позвонить жене. Он все-таки звонил ей раз в несколько дней, просто чтобы она не волновалась. Но она каждый раз жаловалась на одиночество. На самом деле она просто злилась на него за то, что он так далеко и она не могла ходить с ним на званые обеды и вечеринки. Да уж, конечно, не так она представляла себе начало их супружеской жизни. Но кто мог предположить, что в Корее начнется война, которая изменит все их планы? Для Спенсера это была своеобразная отсрочка, но он не был уверен, что она ему нужна. Когда он женился на Элизабет, он был вполне уверен, что поступает правильно, но теперь, когда он звонил ей, ему казалось, что он разговаривает с совершенно незнакомой женщиной. Она рассказывала ему про вечеринки, на которые ходила со своими родителями, и о том, что обедала в Белом доме вместе с супругами Трумэн. Для Элизабет это было тоже странное время: она замужем, но ей иногда казалось, что это не так. Она ездила к друзьям в Виргинию, а на будущей неделе ее мать собиралась отправить ее обратно в Вассар.
   – Я так скучаю по тебе, любимый. – Ее голос звучал молодо, как никогда, и Спенсер улыбнулся:
   – Я тоже по тебе скучаю. Скоро буду дома.
   Но никто не знал, когда именно это произойдет. Прежде чем это случится, могут пройти месяцы, а может, и годы, и одна только мысль об этом угнетала ее. Она не хотела возвращаться в Вассар, не хотела, чтобы он уезжал, несколько раз она просила его, чтобы он остался в запасных войсках. Но теперь слишком поздно, выбор сделан, и Спенсер снова оказался в действующей армии.
   Перед отплытием ему дали двухнедельный отпуск, но предупредили, что он не должен уезжать дальше, чем на двести километров, на случай, если придет приказ отправляться раньше. Он ужасно не хотел говорить об этом Элизабет. Он знал, что она захочет приехать, а ему казалось, что этого делать не стоит. К тому же через несколько дней ей надо возвращаться в колледж, и еще одно прощание наверняка расстроит их обоих. Кроме того, его могут вызвать раньше, и она страшно расстроится. В конце концов он все-таки сказал ей об этом, и она неожиданно согласилась с его доводами и с тем, что ей незачем приезжать, зная, что его могут призвать в любой день. Вместо этого она посоветовала ему пожить в их доме в Сан-Франциско, и, подумав немного, он согласился.
   – Но твои родители не будут против? – Он не хотел навязываться им, даже если сейчас в доме никто не жил. Они могли подумать, что он ищет какую-то выгоду.
   – Не глупи, ты же теперь член семьи. Если ты так хочешь, я спрошу маму, но уверена, что она согласится.
   Элизабет позвала мать, и та, подойдя к телефону, заверила Спенсера, что он может пожить в их доме.
   В его распоряжении сторож и старая китаянка, которая уже много лет работает у них и следит за домом в их отсутствие.
   – И чувствуй себя как дома. – Прициллия Барклай была ужасно расстроена, что его посылают так далеко. И все же она считала, что для ее дочери это к лучшему. Элизабет была сама не своя после того, как узнала, что Спенсер в Калифорнии. А теперь она с облегчением сможет отправить ее обратно в колледж. В конце концов, она будет там при деле, дожидаясь, пока ее муж вернется домой из Кореи.
   Спенсер нанял машину, чтобы доехать до города, и, попав в дом, поселился в одной из уютных комнат для гостей. В его полном распоряжении были целые две недели. Он понимал, что делать ему абсолютно нечего. Ему было очень приятно хотя бы на короткое время избавиться от мужского окружения, в котором он жил эти семь недель, скинуть с себя офицерские сапоги и немного отдохнуть от грубой солдатской пищи. Его беспокоило то, что, как он слышал, происходит в Корее. Похоже, что там разыгралась небольшая, но отвратительная война, и он вовсе не горел желанием побывать на Тихом океане. Он стал старше на девять лет, и в тридцать один год ему уже вовсе не так хотелось воевать и выказывать образцы храбрости и отваги. Теперь он видел гораздо больше смысла в том, чтобы вернуться живым, а героическая смерть в чужой стране вовсе не прельщала его. Поэтому этот неожиданный краткосрочный отпуск очень обрадовал его. Он позвонил в свою контору и сообщил новости. Его боссы по-отечески поговорили с ним, желая всего наилучшего и обещая, что будут ждать его, так же как и его работа. Но теперь он решил, что настанет день, когда ему придется еще раз хорошенько подумать над этим. Сейчас, когда он мог спокойно все взвесить, он уже не был уверен, что ему захочется возвращаться на Уолл-стрит. Его все еще привлекало уголовное право, и он знал, что никогда не столкнется с ним, работая на Уолл-стрит. Но прежде чем что-то предпринять, он должен посоветоваться с Элизабет, а она наверняка захочет, чтобы он вернулся к работе в своей прежней фирме.
   В первый день пребывания в Сан-Франциско Спенсер долго гулял по городу. Это был прекрасный августовский день, и Кристел в этот день исполнилось девятнадцать лет. Она принесла в ресторан небольшой торт, чтобы отметить эту дату вместе со своими друзьями. Гарри дал ей выходной в этот вечер, и она купила бутылку шампанского, чтобы распить ее дома с миссис Кастанья. Вскоре Кристел должна была переселиться в одну из лучших комнат в доме, после того как живущий там мужчина, получивший повестку, уедет на войну в Корею. Комната была чуть побольше, чем у Кристел, и окно выходило на угол чужого сада. Но в остальном она ничем не отличалась от других комнат. Ее дела в ресторане у Гарри шли совсем неплохо, про нее появилось даже несколько приятных заметок в газетах. Несколько раз ее приглашали петь на богатых вечеринках.
   Бойд с Хироко дважды приезжали к ней, когда Хироко необходимо было показаться доктору Йошикаве. Оба раза с ними была и Джейн. Кристел знала, что их второй ребенок должен был родиться месяц назад, но на этот раз с ними не было никого, кто мог бы помочь Хироко. Роды опять были тяжелыми, и ребенок погиб, прежде чем Бойд нашел кого-нибудь, кто мог бы спасти его. Ему пришлось доехать до Калистога и оставить Хироко одну с Джейн. Ему еще повезло, что в Калистоге он нашел акушерку, которая согласилась пойти с ним. Он не сказал, что его жена – японка. Акушерка сумела спасти Хироко. Но она уже месяц не вставала с постели, и Кристел обещала, что приедет навестить ее. Однако она все еще боялась появляться в долине. Для нее это было слишком тяжело. Она знала, что Том так и продолжает путаться с сестрой Бойда, хотя в последнем письме Хироко написала ей, что ее зятя призвали в армию и отправили в Корею. Бойду тоже пришла повестка, но он последние несколько лет страдал от астмы, и в конце концов его признали непригодным. Это, несомненно, к лучшему, так как Хироко было бы ужасно тяжело остаться совершенно одной среди так жестоко относящихся к ней соседей. После войны прошло уже пять лет, но в их отношениях так ничего и не изменилось. Ненависть соседей не проходила. Они продолжали помнить о том, кто она такая, и лед в их сердцах так и не растаял, особенно сейчас, когда начались беспорядки в Корее. Для них безразлично – что японцы, что корейцы, многие даже не знали, какая между ними разница.
   Выпив шампанского с миссис Кастанья, Кристел ушла в свою комнату и завалилась на кровать. После двух бокалов у нее слегка кружилась голова, и она с радостью думала о своей жизни. «Интересно, где сейчас Спенсер? Призвали его в армию или нет?» Но она тут же отбросила мысли о нем. Он навсегда ушел из ее жизни. Его больше не существовало. Правда, в ее сердце оставался уголок, в котором навсегда поселился этот человек. «Счастливо ли он женился?» – опять подумала она. Она изо всех сил старалась не вспоминать о нем, но это было нелегко. «Ну хорошо, – наконец решилась она под действием шампанского, – все-таки у меня сегодня день рождения. И в качестве подарка я разрешу себе сегодня немного приятных воспоминаний».
   Этим вечером в ее комнатке было душно, и она решила отправиться гулять в Норт-Бич. В ресторанах сидели люди, другие прогуливались по улице, переговариваясь по-итальянски. Мимо пробегали дети, дразня друг друга или просто стараясь спрятаться от родителей в темноте летнего вечера. На мгновение она вспомнила свое детство и то, как Джед постоянно дразнил ее. На Кристел были джинсы, старая рубашка и ее любимые ковбойские ботинки; длинные светлые волосы свободно развевались за спиной. Она решила зайти в угловой универсам и купить себе мороженое.
   – С днем рождения, – пробормотала она самой себе, а потом медленно пошла назад, к дому миссис Кастанья. Мороженое таяло, и она старалась побыстрее съесть то, что еще осталось. Как никогда, она в тот момент походила на ребенка, бредущего по улице с мороженым, которое капало на ее ковбойские ботинки. Она усмехнулась, заметив, что какая-то девочка смотрит на нее с удивлением. Но она не видела, что высокий темноволосый мужчина в военной форме издалека тоже наблюдает за ней. Спенсеру стало очень одиноко в пустом доме, и он уже несколько часов бродил по городу. Он думал о ней и о своей жене и даже сделал попытку вернуться и повидать Кристел. Но потом решил, что ему достаточно просто пройти мимо того дома, в котором она жила и который показала ему тогда, сразу после Дня благодарения. Он был уверен, что она на работе, она и должна была быть там. И его сердце замерло в тот момент, когда он вдруг увидел ее. Это было похоже на сон: девушка в голубых джинсах и ковбойских ботинках, стоявшая возле калитки и доедавшая мороженое. На мгновение он замер, не зная, сможет ли подойти к ней. Она, словно почувствовав его взгляд, медленно повернулась и застыла, выронив мороженое. Она испуганно смотрела на него, а потом кинулась по дорожке к крыльцу. Но он опередил ее и оказался на ступеньках раньше, чем она.
   – Кристел, подожди... – Он совершенно не знал, что будет ей говорить, но теперь слишком поздно думать об этом. Он понял, что должен был повидаться с ней.
   – Спенсер, нет... – Она повернулась и посмотрела ему в глаза. Он увидел в них невероятное одиночество, с которым она жила все это время. И тут же ясно понял, как глупо поступил, уйдя от нее. Не говоря ни слова, он взял ее за руку. Она хотела остановить его, но не смогла.
   – Кристел... пожалуйста... – Он умоляюще смотрел на нее. Он понял, что должен поговорить с ней хотя бы минуту, хотя бы просто посмотреть на нее, подержать ее за руку, побыть с ней рядом. Она смотрела на него, и они оба уже поняли, что ничего не изменилось, что их чувства остались прежними, может, стали только сильнее. Не говоря ни слова, он притянул ее к себе и крепко обнял. На этот раз она не сопротивлялась.
   Он только теперь понял, каким был дураком, что послушался Элизабет, Джорджа и самого себя. Зачем он женился на другой женщине, когда его единственной возлюбленной осталась Кристел? Ему надоело все время делать правильный выбор, и, черт возьми, он больше не будет этого делать. Он всю жизнь мечтал об этой девушке с платиновыми волосами и глазами цвета горной лаванды. В эту девушку он влюблен уже четыре года.
   – Что же мы будем делать дальше, Спенсер? – прошептала она у него в объятиях.
   – Не знаю. Думаю, мы должны быть вместе и дарить друг другу нашу любовь. – Это казалось продолжением того диалога, который они прервали полгода назад. Конечно, была еще Элизабет, но, глядя на Кристел, он совершенно забыл о ней.
   – Зачем ты вернулся сюда? – Она имела в виду это место, дом, в котором жила, она не спрашивала его, почему он в Сан-Франциско.
   – Потому что я должен был сделать это. Мне нужно было увидеть тебя или хотя бы то место, где я видел тебя в последний раз.
   – А что потом? – Она посмотрела на него с грустью, вся ее сила и уверенность растаяли, теперь она испытывала только любовь, чувство необыкновенной любви, которое родилось в ней, когда она увидела его в первый раз. – Теперь ты женат. А где она... твоя жена? – Ей стоило больших усилий произнести это слово. Слишком поздно думать о том, насколько все было бы проще для них, если бы тогда он разорвал помолвку. Они оба подумали об этом, в то время как он смотрел на нее, держал ее за руку и до боли хотел, но боялся поцеловать.
   – Она в Нью-Йорке. – Он даже не хотел произносить имени жены, во всяком случае, не здесь, в присутствии Кристел. – Я отплываю в Корею через несколько дней. А сейчас я свободен... я... Боже мой, Кристел, я не знаю точно. Чертовски глупо говорить об этом теперь, когда я женат. Но тогда я думал, что поступаю правильно. Я внушил себе это. Мне хотелось верить, что так оно и есть, но когда я увидел тебя... голова у меня пошла кругом... мне показалось, что вся моя жизнь летит кувырком. Тогда, в ноябре, мне надо было остаться с тобой, послать все к черту, весь этот правильный выбор и все это благородство. Мы же тогда были только помолвлены... Я думал... о Господи... разве я мог знать... – Он не мог говорить от боли.
   На мгновение ее глаза вспыхнули, а потом эти удивительные глаза, глаза цвета горной лаванды, потемнели и стали сердитыми. Но он не мог осудить ее за это и еще за то, что ее голос стал глухим, как далекий раскат грома:
   – И зачем же ты вспомнил обо мне, Спенсер? Чтобы было с кем развлечься, когда ты свободен?.. Когда выпадет свободный уик-энд?.. Когда ты вдруг сможешь вырваться? А обо мне ты подумал? Что стало с моей жизнью, когда ты бросил меня? – Она пообещала себе никогда больше не встречаться с ним, даже если у нее будет такая возможность. Теперь в этом не было смысла. Он сделал свой выбор, и она должна смириться с этим, даже если он сам не мог этого сделать. Именно поэтому она возвращала ему все его письма, не распечатывая их. – И сейчас что у тебя на уме? – Она вся пылала от гнева, но Спенсер только еще больше восхищался ею. – Получить немного удовольствия, прежде чем уехать? Ну нет, забудь об этом. Иди к черту... или... обратно к ней, все равно ты так и сделаешь, как сделал это в прошлый раз.
   Он стоял с совершенно несчастным видом. Он не мог отрицать то, что она говорила, хотя ему очень хотелось сделать это. Он хотел бы пообещать ей, что никогда больше не вернется к Элизабет, но теперь он женат на ней и не представлял себе, как можно устранить эту преграду. Он не мог объяснить, что их супружеская жизнь закончилась, не успев даже начаться. Но именно об этом он думал и именно этого хотел. Он хотел бы навсегда остаться с Кристел.
   – Я не могу давать тебе никаких обещаний. Не могу сказать тебе ничего, кроме того, что я здесь, сейчас, в эти минуты я с тобой... Может быть, это не так уж и много... но это все, что я могу тебе дать... Это и еще свою любовь.
   – Ну и что теперь? – Ее глаза наполнились слезами, а голос стал хриплым. – Я тоже люблю тебя. Ну и что? Что изменится? К чему мы придем, когда пройдет еще шесть месяцев?
   – На этот раз... – Он грустно улыбнулся, ему ужасно не хотелось расстраивать ее. Он вдруг подумал, что ему не надо было приходить сюда, но он знал, что все равно не выдержал бы и пришел. – Через шесть месяцев у тебя будет пачка писем из Кореи... Если, конечно, на этот раз ты будешь их читать.
   Она отвернулась, чтобы он не видел, как она плачет. Он был все так же красив, и она любила его уже так долго... Она снова повернулась и посмотрела на него. В этот миг она вдруг поняла, что в глубине души для нее совсем не важно то, что он женат. Он принадлежит ей с тех самых пор, когда они встретились в первый раз. И может быть, да, может быть, ей стоит взять от него то, чего она так хочет и что он может ей предложить, и сделать это прямо сейчас, пока он не уехал в Корею.
   Кристел опустила голову, обдумывая его слова, а потом опять повернулась и посмотрела на него:
   – Я бы хотела набраться храбрости и сказать тебе, чтобы ты уходил... – Она не закончила фразы.
   – Я уйду, если ты действительно этого хочешь. Я сделаю так, как ты пожелаешь. – «А потом буду мечтать о тебе всю жизнь...» – Если ты действительно этого хочешь, Кристел. – Он посмотрел на нее и коснулся ее щеки тонкими нежными пальцами. Его слова прозвучали очень тихо. Он ее любит. И должен сделать для нее что-нибудь. Это именно такая любовь, про которую он пытался говорить с Элизабет. Любовь, которой у них с женой никогда не было и никогда не будет. И теперь он знал это абсолютно точно.
   Кристел покачала головой и посмотрела на него полными нежности глазами.
   – Нет, я этого не хочу, – честно сказала она. Она никогда не лгала ему, и он еле расслышал ее слова, но в ответ на них его сердце затрепетало от счастья. – Может быть, сейчас это как раз то, что нам нужно... эти несколько дней... несколько незабываемых минут... – Казалось, что это так бесконечно мало, но это было все, что они имели. И им обоим казалось, что эти минуты стоят целой жизни.
   – Может быть, когда-нибудь у нас будет гораздо больше... но я не могу сейчас тебе этого обещать. Сейчас я ничего не могу тебе пообещать. Я не знаю, что со мной может случиться. – Он выглядел растерянным, но сказал правду.
   Она, странно улыбнувшись, взяла его за руку и начала медленно подниматься по ступенькам, ведущим в дом миссис Кастанья.
   – Я знаю.
   Он почувствовал себя совсем мальчишкой, когда зашел в дом следом за ней, все еще держа ее за руку и любуясь водопадом сияющих волос и изяществом ее стройного тела, в то время как она осторожно поднималась по лестнице, ведя его за собой. Она обернулась всего один раз и приложила палец к губам, давая ему тем самым понять, чтобы он не шумел. Достав ключ из кармана джинсов, она открыла дверь и пропустила его в комнату. Ей не хотелось, чтобы миссис Кастанья заметила их. Она наверняка поднимет шум. Ей совсем не по душе, когда живущие у нее девушки приводили к себе мужчин, а мужчины – девушек. Иногда, конечно, такое случалось, и если она это обнаруживала (а обычно она замечала нарушение правил), она поджидала постояльцев перед дверью своей комнаты и на весь дом делала им серьезные предупреждения.
   – Разувайся, – прошептала Кристел, в то время как сама, беззвучно скинув ковбойские ботинки, натянула пару красных носков, которые когда-то принадлежали ее брату. Потом улыбнулась Спенсеру и присела на краешек кровати. Она выглядела совсем ребенком. Иногда Спенсер видел в ней ту же маленькую девочку, которую увидел в первый раз, но потом вдруг она в одно мгновение превращалась в молодую женщину.
   Он сел около нее на кровать и, шепча нежные слова, начал гладить ее по волосам, а потом поцеловал. Это был долгий и нежный поцелуй. Он вложил в него весь свой пыл, отчаяние и сожаление о том, что он может дать ей так мало.
   – Я очень люблю тебя... – шептал он, зарываясь лицом в ее волосы. – Ты такая... ты самая лучшая...
   Он до боли хотел овладеть ею и едва сдерживался, чтобы не сорвать с нее одежду. Но когда он осторожно коснулся пуговиц на ее рубашке, он вдруг почувствовал, как она вздрогнула и слегка отстранилась. Спенсер отпустил ее и отодвинулся, испугавшись того, что он сделал, но в следующий момент она сама страстно поцеловала его, давая ему понять, что путь свободен. Он осторожно посмотрел на нее, боясь, что она еще девственница.