Страница:
«НОВОЕ ОБОРУДОВАНИЕ ДЛЯ “БАСКО”. Главный инженер Олвин Плеши наблюдает за установкой нового оборудования на заводе “Баско” в Эверетт. Оборудование будет использовано для производства промышленных и сельскохозяйственных химикатов».
«Которые будут распылены надо всем Вьетнамом», – мысленно добавил я. Заголовок заголовком, но меня больше привлекла фотография. Нужно быть последним идиотом, чтобы не понимать, что тут речь не просто об «оборудовании». Тут речь о колоссальных трансформаторах. Их опускали сквозь отверстия в крыше.
Сам факт, что в 1956 году «Баско» купила новое оборудование, меня не интересовал. Важнее было другое: чтобы освободить место для новых трансформаторов, надо избавиться от старых. А они, вероятно, были полны ПХБ, то есть там скопились сотни тысяч галлонов отравы. У «Баско» годами были проблемы с ПХБ, но не в таких масштабах.
Плеши спрятал где-то озеро токсичных отходов и сумел тридцать лет его замалчивать. Интересно, вспоминает ли он о нем по ночам? И что скажут акционеры, когда я о нем сообщу, пошлю им копии этой фотографии?
Предположим, люди «Баско» просто затопили трансформаторы где-то в гавани. Или закопали на каком-нибудь своем участке. Рано или поздно они обязательно протекут, и тогда начнется ад кромешный. На это может уйти много лет – скажем, тридцать. Но рано или поздно такое случится.
И в «Баско» про это знают. Руководство молчит, дергается. Возможно, настолько, чтобы послать наблюдать за тем местом головорезов на «сигарете».
Все это – чистой воды домыслы. Но они объясняли омара. К сожалению, они не объясняли исчезновения ПХБ.
Я снова посмотрел на фотографию. Плеши растянул губы в широкой, сияющей улыбке, после пятидесятых годов таких уже не увидишь. Готов поспорить, двадцать лет спустя, читая про рисовое масло в Кусо, он не улыбался.
Зато много улыбок было в «Биотроникс», во всяком случае, в первые десять минут. Логлин даже машину за мной прислал. Сказал, что чувствовал бы себя ужасно, если бы меня с моим велосипедом сбила по дороге машина. То ли он был чертовски бестактным, то ли давал мне понять, как много обо мне знает.
А значит, и мне пора узнать побольше о Логлине, и на то у меня было несколько способов. Но большинству придется подождать до конца встречи, поэтому я в сравнительном неведении катил в роскошном лимузине к хай-тек-офисному зданию у реки недалеко от Гарварда. Даже недалеко от того места, где я жил. Я поднялся на верхний этаж и «Биотроникс» нашел без труда – по запаху. Тут пользовались растворителями – в основном для очистки и стерилизации посуды. Этиловый и метиловый спирт. Какой-то дезинфектант с ароматической отдушкой, чтобы запах был повнушительнее. Душок хлорной кислоты, вероятно, для серьезной чистки. Сладость ацетона. Тут не было ничего необычного, стандартный лабораторный букет. Неудивительно, что они сидят на последнем этаже: они поставили вытяжки для сбора токсичных паров, которые выпускают прямо в атмосферу через шахты вентиляции на крыше.
Логлин встретил меня у дверей и лапищу выбросил вперед наподобие немецкого Юнкерса «Штука», сдавил мне руку пожатием учителя физкультуры, осияв улыбкой ведущего телешоу. И перебивая лабораторные запахи, в нос мне ударило вонью знакомого одеколона.
Но в настоящий момент наплечной кобуры на нем не было. И такой одеколон можно купить в любом претенциозном магазине. Или, если у тебя есть доступ к газовому хроматографу, самому синтезировать его за сотую долю магазинной стоимости. Поэтому лучше расслабиться и не хвататься за параноидальные догадки. Крутые мужики и крутые пушки – не обязательно пара. Я незаметно вытер руку о джинсы и последовал за ним мимо улыбчивых секретарш, веселого лаборанта, толкавшего перед собой тележку с пробирками и колбами, мрачного техника, чинившего ксерокс, здоровых и бодрых старших менеджеров и так далее и тому подобное. От пребывания в офисе у меня всегда мурашки по коже. Слишком много доброго веселья. Слишком много тонкой шерсти, кондиционированного воздуха, посредственного кофе, флуоресцентных ламп, губной помады, запаха нового ковролина и треклятых отксеренных комиксов по стенам. Мне хотелось крикнуть: «Картинка Гарри Ларсона на двери еще не делает вас интересными людьми!» Но где-то в задних помещениях прячется лаборатория, и это оправдывало все остальное.
Она оказалась не слишком большой. Там имелся газовый хроматограф, довольно дешевенький, и кое-какие аналитические приборы, а у стены – самый странный прибор из всех и назывался он Дольмечер.
Держа в руках компьютерную распечатку, Дольмечер сосредоточенно шевелил губами.
– С.Т.! – крикнул он, чуточку громче, чем следовало бы, и спазматически заморгал, когда его контактные линзы попытались перестроиться. – Жаль, что ты не приехал в воскресенье.
– Застрял в Буффало. А ты убил кого-нибудь?
– Да! Всадил пулю прямо за ухо одному резервисту. С тридцати ярдов. Господи, как же он сконфузился.
– Понятно. Так ты тут работаешь?
– Отчасти.
– Ну и где анализатор ДНК? Где емкости для разведения бактерий? Где растущий без света табак?
– Мы же в Кембридже, – сказал Логлин и сумел разразиться на удивление добродушным гортанным смехом.
– Ага. И люди вроде меня испортили жизнь людям вроде вас.
– Господи, С.Т., – почти заскулил Дольмечер, – вы, ребята, честное слово, ставите нам палки в колеса. Мы едва-едва офисы здесь получили.
– Я тут ни при чем, – парировал я. – Гены вне моей компетенции.
Много лет назад другая группа «паникеров» пробила пару законов, осложнивших жизнь генным инженерам в Кембридже.
– Сейчас, возможно, да, С.Т., – вмешался Логлин, – но скоро это изменится.
– Да, мне уже достаточно намекали.
На секунду маска любезности сползла, и Логлин дернул головой в сторону двери. Наверное, хотел показать, что мы уходим. Дольмечер автоматически двинулся следом.
– А где остальное? – спросил я, чтобы убить время, пока мы шли по коридору.
– К сожалению, в настоящий момент у нас нет единого помещения, – отозвался Логлин. – Из-за всяких постановлений по охране окружающей среды различные отделы «Биотроникс» разбросаны по всему предместью. Здесь только штаб-квартира. И, как вы видели, скромная аналитическая лаборатория.
– Только маленькие молекулы?
– Только маленькие молекулы, – согласился Логлин, а потом вдруг повернулся, пригвоздив меня свирепым взглядом через плечо. – Принцип Сэнгеймона.
Я ушам своим не поверил. Все это время он водил меня за нос, а я даже не догадывался. Он прямо-таки умолял съездить ему по физиономии, лишь бы пустить в ход все свои нескоординированные, заработанные на «Наутилусе» мышцы. А после вызвать адвокатов.
Он привел меня в конференц-зал, где я сел спиной к окну. Логлин закрыл дверь, и Дольмечер сиротливо затоптался у порога.
– Знаете, Логлин, вы самый приятный малый из всех, кто смертельно меня ненавидел, – сказал я.
Он рассмеялся – беззаботным смехом человека с чистой совестью.
– Сомневаюсь.
Дольмечер только вертел головой, как зритель на теннисном матче. Я же старался подавить реакцию «беги-или-дерись»: попил их воды (разумеется, природной, родниковой) и медленно дышал, стараясь, чтобы голосовые связки расслабились. Интересно, это Логлин убил Попрошайку или те два придурка, Клейнхоффер с Дитрихом? Или все трое?
– Ну, начинаем презентацию? – попытался отвлечь нас Дольмечер.
– Дети есть, Логлин? – спросил я.
– Думаю, вам это покажется интересным, – сказал Логлин.
– Может, расскажем ему про секретность? – вклинился Дольмечер.
– Эти исследования не публиковались, – пояснил Логлин. – Во избежание конкуренции.
– Конкурируете с полицией?
– Со всеми прочими фирмами в нашей области. Разумеется, когда покинете это здание, можете рассказывать, что пожелаете, мы все будем отрицать. Вы добьетесь лишь того, что дадите незначительное преимущество нашим конкурентам.
– Ладно, – сказал я. – Давайте покончим с этой ерундой. Мы все занятые люди. Вы, ребята, работаете над созданием какой-то трансгенной бактерии, которая решила бы проблему органического хлора.
– Совершенно верно, – закивал Дольмечер.
– Думаю, вы купили немного времени на суперкомпьютере «Крей» или чем-то подобном, просчитали уравнения квантовой механики, выработали приблизительное численное решение гамильтонова цикла, отыскали какое-то переходное состояние между ковалентным и ионным хлором и сообразили, как ввести электрон в атом хлора, чтобы он снова стал ионным. Нашли реакцию, которую может производить какой-нибудь геном… Как вы его обозвали?
– Плазмида, – сказал Логлин.
– Плазмиду, которую можно поместить в бактерию, и та будет воспроизводиться в неограниченных количествах. А сейчас вы хотите получить одобрение экспертов, чтобы использовать эту штуку для очистки токсичных отходов. Превратить весь ковалентный хлор назад в морскую соль.
– Ух ты! – вырвалось (и не впервые) у Дольмечера.
– Вам нужна работа, С.Т.? – спросил Логлин.
– Не помешала бы. Надо покупать новый компьютер.
– Какая жалость.
– Ага. Мафия послала какого-то умника его разбить.
Ради разнообразия Логлин не нашелся что сказать. Он несколько опешил или, может, разозлился. Вероятно, думает, что наделал пару-тройку глупостей.
– Тебе следует взять один из новых, – говорил тем временем Дольмечер. – С 386-м процессором. Самое крутое, что есть на свете.
– Сволочи. Вы уже это проделали, да?
Логлин глянул на наручный «ролекс».
– Дайте посмотрю. Две недели, три дня и приблизительно четыре часа назад. Неужели вам так долго понадобилось, чтобы догадаться?
– Взяли свою волшебную бактерию и сбросили ее в гавань. Она сожрала все ПХБ. Превратила их в соль.
Логлин пожал плечами. Брови у него заползли под самые волосы – в область полной невинности.
– Вы против?
– Еще как! Сколько прошло с тех пор, как Дольмечер сварганил вам эту бактерию? Месяц, два? Когда я разговаривал с ним в яхт-клубе, он еще не закончил. Он сказал, что только работает над Святым Граалем.
– Вроде того.
– Да ладно тебе, С.Т., остынь.
– Сколько вы ее тестировали, прежде чем выпустить в окружающую среду?
Логлин опять пожал плечами.
– Нужды не было.
– Думаю, «ФАООС» будет другого мнения.
– Не считайте меня идиотом, они же тряпки.
– Увы, тут я с вами согласен, – фыркнул я. – Но вы хотя бы на минуту задумались о возможной опасности?
Он усмехнулся. Тут он меня поймал.
– О какой опасности? Бактерия поедает хлорсодержащие вещества, С.Т. Это ее пища. Когда она съест все, когда гавань будет совершенно очищена от токсинов, она умрет с голоду. Конец бактерии.
– Ага, усек. Если я попытаюсь раздобыть доказательства, эти самые бактерии, чтобы разоблачить вашу компанию, то ничегошеньки не найду.
– Не так уж плохо, верно? Потому что трансгенные бактерии в окружающей среде нам не нужны.
– И ПХБ тоже, – напомнил мне Дольмечер. Логлин за спиной Дольмечера гаденько ухмыльнулся.
– Так вы, ребята, остановили загрязнение, да? – опередил его я.
– Да, остановили. В гавани больше не осталось ПХБ. И бактерий тоже. Никаких улик, которые могли бы повредить компании. Единственный, кто тут сел в лужу, это вы, С.Т.
Дольмечер вдруг перешел на гадости:
– Да, С.Т., тебя оттрахали.
– Везде, кроме постели, – добавил Логлин.
– Логлин, приятель, – сказал я, – я и не думал, что у нас такая драчка.
Став вдруг в боксерскую стойку, он поводил перед собой кулакам и нанес внушительный хук в пустоту.
– Бой окончен. Нокдаун в первом раунде. Вы когда-нибудь боксировали, С.Т.?
– Не-а. Предпочитаю убивать беззащитных зверушек.
Дольмечер прокашлялся с таким звуком, будто галька гремела в консервной банке.
– Мы надеялись привлечь тебя на нашу сторону.
– Мы не совсем то собирались сказать, Дольмечер, – одернул его Логлин. – Мы собирались сказать: «Смотрите, мы уже заодно».
– Ты и мы, – подхватил Дольмечер.
– Слушай, Растяпа, ты брал своего босса поиграть на выживание? – спросил я. – Могу подбросить тебе парочку пуль «дум-дум».
– Глупая игра, – отрезал Логлин.
Вид у Дольмечера сделался обиженный.
– Вся амуниция твоего босса на дне гавани, – сказал я. – В его хромированном пистолете.
– У меня есть новый, – отозвался Логлин. – Еще больше. Чтобы защищаться от террористов.
– Как сын поживает? – спросил я. – Фэн «Пойзен Бойзен». Много времени проводит на «Наутилусе»?
– Кристофер еще не созрел для скоординированной программы бодибилдинга, – несколько напрягся Логлин.
– Это уж точно. Мы с ним немного поболтали. Там, у большой горы мусора в гавани, где он торчит со своей компашкой из «Лиги “успехи юных”»[3]. Сколько ему? Четырнадцать? Пятнадцать?
– Семнадцать.
– Ах вот как? Ну, он производит впечатление. Хорошо бросается бутылками из-под пива.
– Спасибо.
– О какой карьере подумывает? Поджигателя?
Логлин надвинулся на меня – мелкими, шаркающими шажками боксера. Я не шевельнулся. Гораздо труднее съездить по физиономии, когда она находится на уровне твоей талии.
– Подумайте об адвокатах, Логлин, – предложил я.
Он подумал и остановился.
– Давайте заканчивать, – сказал я, – потому что мы оба готовы убить друг друга. Вам нужно, чтобы я, известный эко-скандалист Сэнгеймон Тейлор, заявил, дескать, эта ваша жрущая ПХБ бактерия полезная штука. Что ее следует сразу пустить в оборот.
– И все это истинная правда, – подал голос Дольмечер.
– Еще до того, как использовать ее, вы сообразили, что я могу вам подгадить. Вы узнали от Кристофера, что я был на Спектэкл-айленде, и испугались, что я могу обнаружить старые трансформаторы «Баско», из которых вытекают ПХБ.
– Продолжайте.
– Один закопан под северной оконечностью острова. Именно его случайно разломала во время урагана «Элисон» старая баржа, и целое озеро ПХБ вылилось в гавань. Вы испугались, что я обо всем догадаюсь. Ну, правду сказать, такого не случилось. Как вы сами заметили, иногда я туго соображаю. Но вы попытались нагнать на меня страху, застопорить мое расследование, чтобы при помощи бактерии уничтожить улики прежде, чем я до них доберусь.
– А ведь получилось.
– Отлично получилось. Вопрос только в том, действительно ли бактерия съела все ПХБ? А как насчет того, что находится глубоко под старой баржей? Что, если там остался целый трансформатор? Или колония бактерий там еще пожирает ПХБ, и я могу взять пробы и предъявить их журналистам? Вы все равно нервничаете. Вы хотите, чтобы я с вас слез, поэтому пытаетесь перетянуть на свою сторону.
– Но почему нам не быть заодно? – совершенно искренно удивился Дольмечер. – В гавани не осталось хлорсодержащих веществ, С.Т. Разве ты не этого хотел?
– Принцип Сэнгеймона, – ответил я. – Все дело в вашей плазмиде. Вы переиначили очень большую молекулу. Вы не знаете, чего от нее ждать. Мой ответ «нет».
Логлин не потрудился меня провожать. Дольмечер потащился за мной, расписывая свои игры на выживание, пока я силовым приемом не впечатал его в стену. Он наградил меня пустым, но одновременно проницательным взглядом, и, спускаясь в лифте, я думал о том, что сам Дольмечер всего лишь большая сложная молекула, и от него тоже не знаешь, чего ждать.
21
«Которые будут распылены надо всем Вьетнамом», – мысленно добавил я. Заголовок заголовком, но меня больше привлекла фотография. Нужно быть последним идиотом, чтобы не понимать, что тут речь не просто об «оборудовании». Тут речь о колоссальных трансформаторах. Их опускали сквозь отверстия в крыше.
Сам факт, что в 1956 году «Баско» купила новое оборудование, меня не интересовал. Важнее было другое: чтобы освободить место для новых трансформаторов, надо избавиться от старых. А они, вероятно, были полны ПХБ, то есть там скопились сотни тысяч галлонов отравы. У «Баско» годами были проблемы с ПХБ, но не в таких масштабах.
Плеши спрятал где-то озеро токсичных отходов и сумел тридцать лет его замалчивать. Интересно, вспоминает ли он о нем по ночам? И что скажут акционеры, когда я о нем сообщу, пошлю им копии этой фотографии?
Предположим, люди «Баско» просто затопили трансформаторы где-то в гавани. Или закопали на каком-нибудь своем участке. Рано или поздно они обязательно протекут, и тогда начнется ад кромешный. На это может уйти много лет – скажем, тридцать. Но рано или поздно такое случится.
И в «Баско» про это знают. Руководство молчит, дергается. Возможно, настолько, чтобы послать наблюдать за тем местом головорезов на «сигарете».
Все это – чистой воды домыслы. Но они объясняли омара. К сожалению, они не объясняли исчезновения ПХБ.
Я снова посмотрел на фотографию. Плеши растянул губы в широкой, сияющей улыбке, после пятидесятых годов таких уже не увидишь. Готов поспорить, двадцать лет спустя, читая про рисовое масло в Кусо, он не улыбался.
Зато много улыбок было в «Биотроникс», во всяком случае, в первые десять минут. Логлин даже машину за мной прислал. Сказал, что чувствовал бы себя ужасно, если бы меня с моим велосипедом сбила по дороге машина. То ли он был чертовски бестактным, то ли давал мне понять, как много обо мне знает.
А значит, и мне пора узнать побольше о Логлине, и на то у меня было несколько способов. Но большинству придется подождать до конца встречи, поэтому я в сравнительном неведении катил в роскошном лимузине к хай-тек-офисному зданию у реки недалеко от Гарварда. Даже недалеко от того места, где я жил. Я поднялся на верхний этаж и «Биотроникс» нашел без труда – по запаху. Тут пользовались растворителями – в основном для очистки и стерилизации посуды. Этиловый и метиловый спирт. Какой-то дезинфектант с ароматической отдушкой, чтобы запах был повнушительнее. Душок хлорной кислоты, вероятно, для серьезной чистки. Сладость ацетона. Тут не было ничего необычного, стандартный лабораторный букет. Неудивительно, что они сидят на последнем этаже: они поставили вытяжки для сбора токсичных паров, которые выпускают прямо в атмосферу через шахты вентиляции на крыше.
Логлин встретил меня у дверей и лапищу выбросил вперед наподобие немецкого Юнкерса «Штука», сдавил мне руку пожатием учителя физкультуры, осияв улыбкой ведущего телешоу. И перебивая лабораторные запахи, в нос мне ударило вонью знакомого одеколона.
Но в настоящий момент наплечной кобуры на нем не было. И такой одеколон можно купить в любом претенциозном магазине. Или, если у тебя есть доступ к газовому хроматографу, самому синтезировать его за сотую долю магазинной стоимости. Поэтому лучше расслабиться и не хвататься за параноидальные догадки. Крутые мужики и крутые пушки – не обязательно пара. Я незаметно вытер руку о джинсы и последовал за ним мимо улыбчивых секретарш, веселого лаборанта, толкавшего перед собой тележку с пробирками и колбами, мрачного техника, чинившего ксерокс, здоровых и бодрых старших менеджеров и так далее и тому подобное. От пребывания в офисе у меня всегда мурашки по коже. Слишком много доброго веселья. Слишком много тонкой шерсти, кондиционированного воздуха, посредственного кофе, флуоресцентных ламп, губной помады, запаха нового ковролина и треклятых отксеренных комиксов по стенам. Мне хотелось крикнуть: «Картинка Гарри Ларсона на двери еще не делает вас интересными людьми!» Но где-то в задних помещениях прячется лаборатория, и это оправдывало все остальное.
Она оказалась не слишком большой. Там имелся газовый хроматограф, довольно дешевенький, и кое-какие аналитические приборы, а у стены – самый странный прибор из всех и назывался он Дольмечер.
Держа в руках компьютерную распечатку, Дольмечер сосредоточенно шевелил губами.
– С.Т.! – крикнул он, чуточку громче, чем следовало бы, и спазматически заморгал, когда его контактные линзы попытались перестроиться. – Жаль, что ты не приехал в воскресенье.
– Застрял в Буффало. А ты убил кого-нибудь?
– Да! Всадил пулю прямо за ухо одному резервисту. С тридцати ярдов. Господи, как же он сконфузился.
– Понятно. Так ты тут работаешь?
– Отчасти.
– Ну и где анализатор ДНК? Где емкости для разведения бактерий? Где растущий без света табак?
– Мы же в Кембридже, – сказал Логлин и сумел разразиться на удивление добродушным гортанным смехом.
– Ага. И люди вроде меня испортили жизнь людям вроде вас.
– Господи, С.Т., – почти заскулил Дольмечер, – вы, ребята, честное слово, ставите нам палки в колеса. Мы едва-едва офисы здесь получили.
– Я тут ни при чем, – парировал я. – Гены вне моей компетенции.
Много лет назад другая группа «паникеров» пробила пару законов, осложнивших жизнь генным инженерам в Кембридже.
– Сейчас, возможно, да, С.Т., – вмешался Логлин, – но скоро это изменится.
– Да, мне уже достаточно намекали.
На секунду маска любезности сползла, и Логлин дернул головой в сторону двери. Наверное, хотел показать, что мы уходим. Дольмечер автоматически двинулся следом.
– А где остальное? – спросил я, чтобы убить время, пока мы шли по коридору.
– К сожалению, в настоящий момент у нас нет единого помещения, – отозвался Логлин. – Из-за всяких постановлений по охране окружающей среды различные отделы «Биотроникс» разбросаны по всему предместью. Здесь только штаб-квартира. И, как вы видели, скромная аналитическая лаборатория.
– Только маленькие молекулы?
– Только маленькие молекулы, – согласился Логлин, а потом вдруг повернулся, пригвоздив меня свирепым взглядом через плечо. – Принцип Сэнгеймона.
Я ушам своим не поверил. Все это время он водил меня за нос, а я даже не догадывался. Он прямо-таки умолял съездить ему по физиономии, лишь бы пустить в ход все свои нескоординированные, заработанные на «Наутилусе» мышцы. А после вызвать адвокатов.
Он привел меня в конференц-зал, где я сел спиной к окну. Логлин закрыл дверь, и Дольмечер сиротливо затоптался у порога.
– Знаете, Логлин, вы самый приятный малый из всех, кто смертельно меня ненавидел, – сказал я.
Он рассмеялся – беззаботным смехом человека с чистой совестью.
– Сомневаюсь.
Дольмечер только вертел головой, как зритель на теннисном матче. Я же старался подавить реакцию «беги-или-дерись»: попил их воды (разумеется, природной, родниковой) и медленно дышал, стараясь, чтобы голосовые связки расслабились. Интересно, это Логлин убил Попрошайку или те два придурка, Клейнхоффер с Дитрихом? Или все трое?
– Ну, начинаем презентацию? – попытался отвлечь нас Дольмечер.
– Дети есть, Логлин? – спросил я.
– Думаю, вам это покажется интересным, – сказал Логлин.
– Может, расскажем ему про секретность? – вклинился Дольмечер.
– Эти исследования не публиковались, – пояснил Логлин. – Во избежание конкуренции.
– Конкурируете с полицией?
– Со всеми прочими фирмами в нашей области. Разумеется, когда покинете это здание, можете рассказывать, что пожелаете, мы все будем отрицать. Вы добьетесь лишь того, что дадите незначительное преимущество нашим конкурентам.
– Ладно, – сказал я. – Давайте покончим с этой ерундой. Мы все занятые люди. Вы, ребята, работаете над созданием какой-то трансгенной бактерии, которая решила бы проблему органического хлора.
– Совершенно верно, – закивал Дольмечер.
– Думаю, вы купили немного времени на суперкомпьютере «Крей» или чем-то подобном, просчитали уравнения квантовой механики, выработали приблизительное численное решение гамильтонова цикла, отыскали какое-то переходное состояние между ковалентным и ионным хлором и сообразили, как ввести электрон в атом хлора, чтобы он снова стал ионным. Нашли реакцию, которую может производить какой-нибудь геном… Как вы его обозвали?
– Плазмида, – сказал Логлин.
– Плазмиду, которую можно поместить в бактерию, и та будет воспроизводиться в неограниченных количествах. А сейчас вы хотите получить одобрение экспертов, чтобы использовать эту штуку для очистки токсичных отходов. Превратить весь ковалентный хлор назад в морскую соль.
– Ух ты! – вырвалось (и не впервые) у Дольмечера.
– Вам нужна работа, С.Т.? – спросил Логлин.
– Не помешала бы. Надо покупать новый компьютер.
– Какая жалость.
– Ага. Мафия послала какого-то умника его разбить.
Ради разнообразия Логлин не нашелся что сказать. Он несколько опешил или, может, разозлился. Вероятно, думает, что наделал пару-тройку глупостей.
– Тебе следует взять один из новых, – говорил тем временем Дольмечер. – С 386-м процессором. Самое крутое, что есть на свете.
– Сволочи. Вы уже это проделали, да?
Логлин глянул на наручный «ролекс».
– Дайте посмотрю. Две недели, три дня и приблизительно четыре часа назад. Неужели вам так долго понадобилось, чтобы догадаться?
– Взяли свою волшебную бактерию и сбросили ее в гавань. Она сожрала все ПХБ. Превратила их в соль.
Логлин пожал плечами. Брови у него заползли под самые волосы – в область полной невинности.
– Вы против?
– Еще как! Сколько прошло с тех пор, как Дольмечер сварганил вам эту бактерию? Месяц, два? Когда я разговаривал с ним в яхт-клубе, он еще не закончил. Он сказал, что только работает над Святым Граалем.
– Вроде того.
– Да ладно тебе, С.Т., остынь.
– Сколько вы ее тестировали, прежде чем выпустить в окружающую среду?
Логлин опять пожал плечами.
– Нужды не было.
– Думаю, «ФАООС» будет другого мнения.
– Не считайте меня идиотом, они же тряпки.
– Увы, тут я с вами согласен, – фыркнул я. – Но вы хотя бы на минуту задумались о возможной опасности?
Он усмехнулся. Тут он меня поймал.
– О какой опасности? Бактерия поедает хлорсодержащие вещества, С.Т. Это ее пища. Когда она съест все, когда гавань будет совершенно очищена от токсинов, она умрет с голоду. Конец бактерии.
– Ага, усек. Если я попытаюсь раздобыть доказательства, эти самые бактерии, чтобы разоблачить вашу компанию, то ничегошеньки не найду.
– Не так уж плохо, верно? Потому что трансгенные бактерии в окружающей среде нам не нужны.
– И ПХБ тоже, – напомнил мне Дольмечер. Логлин за спиной Дольмечера гаденько ухмыльнулся.
– Так вы, ребята, остановили загрязнение, да? – опередил его я.
– Да, остановили. В гавани больше не осталось ПХБ. И бактерий тоже. Никаких улик, которые могли бы повредить компании. Единственный, кто тут сел в лужу, это вы, С.Т.
Дольмечер вдруг перешел на гадости:
– Да, С.Т., тебя оттрахали.
– Везде, кроме постели, – добавил Логлин.
– Логлин, приятель, – сказал я, – я и не думал, что у нас такая драчка.
Став вдруг в боксерскую стойку, он поводил перед собой кулакам и нанес внушительный хук в пустоту.
– Бой окончен. Нокдаун в первом раунде. Вы когда-нибудь боксировали, С.Т.?
– Не-а. Предпочитаю убивать беззащитных зверушек.
Дольмечер прокашлялся с таким звуком, будто галька гремела в консервной банке.
– Мы надеялись привлечь тебя на нашу сторону.
– Мы не совсем то собирались сказать, Дольмечер, – одернул его Логлин. – Мы собирались сказать: «Смотрите, мы уже заодно».
– Ты и мы, – подхватил Дольмечер.
– Слушай, Растяпа, ты брал своего босса поиграть на выживание? – спросил я. – Могу подбросить тебе парочку пуль «дум-дум».
– Глупая игра, – отрезал Логлин.
Вид у Дольмечера сделался обиженный.
– Вся амуниция твоего босса на дне гавани, – сказал я. – В его хромированном пистолете.
– У меня есть новый, – отозвался Логлин. – Еще больше. Чтобы защищаться от террористов.
– Как сын поживает? – спросил я. – Фэн «Пойзен Бойзен». Много времени проводит на «Наутилусе»?
– Кристофер еще не созрел для скоординированной программы бодибилдинга, – несколько напрягся Логлин.
– Это уж точно. Мы с ним немного поболтали. Там, у большой горы мусора в гавани, где он торчит со своей компашкой из «Лиги “успехи юных”»[3]. Сколько ему? Четырнадцать? Пятнадцать?
– Семнадцать.
– Ах вот как? Ну, он производит впечатление. Хорошо бросается бутылками из-под пива.
– Спасибо.
– О какой карьере подумывает? Поджигателя?
Логлин надвинулся на меня – мелкими, шаркающими шажками боксера. Я не шевельнулся. Гораздо труднее съездить по физиономии, когда она находится на уровне твоей талии.
– Подумайте об адвокатах, Логлин, – предложил я.
Он подумал и остановился.
– Давайте заканчивать, – сказал я, – потому что мы оба готовы убить друг друга. Вам нужно, чтобы я, известный эко-скандалист Сэнгеймон Тейлор, заявил, дескать, эта ваша жрущая ПХБ бактерия полезная штука. Что ее следует сразу пустить в оборот.
– И все это истинная правда, – подал голос Дольмечер.
– Еще до того, как использовать ее, вы сообразили, что я могу вам подгадить. Вы узнали от Кристофера, что я был на Спектэкл-айленде, и испугались, что я могу обнаружить старые трансформаторы «Баско», из которых вытекают ПХБ.
– Продолжайте.
– Один закопан под северной оконечностью острова. Именно его случайно разломала во время урагана «Элисон» старая баржа, и целое озеро ПХБ вылилось в гавань. Вы испугались, что я обо всем догадаюсь. Ну, правду сказать, такого не случилось. Как вы сами заметили, иногда я туго соображаю. Но вы попытались нагнать на меня страху, застопорить мое расследование, чтобы при помощи бактерии уничтожить улики прежде, чем я до них доберусь.
– А ведь получилось.
– Отлично получилось. Вопрос только в том, действительно ли бактерия съела все ПХБ? А как насчет того, что находится глубоко под старой баржей? Что, если там остался целый трансформатор? Или колония бактерий там еще пожирает ПХБ, и я могу взять пробы и предъявить их журналистам? Вы все равно нервничаете. Вы хотите, чтобы я с вас слез, поэтому пытаетесь перетянуть на свою сторону.
– Но почему нам не быть заодно? – совершенно искренно удивился Дольмечер. – В гавани не осталось хлорсодержащих веществ, С.Т. Разве ты не этого хотел?
– Принцип Сэнгеймона, – ответил я. – Все дело в вашей плазмиде. Вы переиначили очень большую молекулу. Вы не знаете, чего от нее ждать. Мой ответ «нет».
Логлин не потрудился меня провожать. Дольмечер потащился за мной, расписывая свои игры на выживание, пока я силовым приемом не впечатал его в стену. Он наградил меня пустым, но одновременно проницательным взглядом, и, спускаясь в лифте, я думал о том, что сам Дольмечер всего лишь большая сложная молекула, и от него тоже не знаешь, чего ждать.
21
Приблизительно через полчаса после того, как я вернулся в офис, появилась Ребекка. Я совсем забыл, что мы договорились о встрече. Черт бы все побрал, я еще кипел от возмущения и пытался смыть с руки одеколон Логлина. У меня не было времени ни о чем подумать. Мне хотелось разоблачить его затею, но сперва надо было разработать план. Услышав голос Ребекки, я затолкал вырезки под кипы писанины, а она с порога сказала, что у нее есть для меня кое-что интересное.
И действительно было, но не лучше того, что я уже видел. Вторая копия все той же фотографии. Еще практикантка раскопала туманную заметку конца шестидесятых о том, как под обычным ничтожным предлогом «Баско» затопила в гавани кое-какое «вышедшее из строя оборудование».
– Они утверждали, что их хлам станет естественным местом обитания для моллюсков и рыб. Ты в это не веришь?
Уж она-то знала, как меня завести, благослови ее, Господи.
– Черт побери, Ребекка, испокон веков каждая корпорация, которая сбрасывала свой хлам в океан, утверждала, что он станет кому-то естественным местом обитания. Это океан, мать твою. Там рыбы и моллюски живут. Разумеется, они заберутся и в то, что затопили.
– Как по-твоему, сейчас это оборудование угроза для окружающей среды?
– По сравнению с теми трансформаторами оно сущий пустяк. «Баско» у меня на прицеле, Ребекка.
– Боюсь, я не смогу это напечатать, С.Т.
– У меня просто нет патронов в магазине.
– Послушай. Ты ту статью писать будешь? Про Плеши?
– Не могу. Пока не могу. Сначала нужно выяснить, что происходит. – Подавшись вперед, я сделал серьезное лицо. – Если кажется, что я немного не в себе, ну… у меня на хвосте ФБР.
– Шутишь, С.Т.!
– Делаем перерыв. Поговорим, когда «Баско» будет крышка.
Когда я вернулся после очаровательного разговора с Логлином и Дольмечером, меня ждало сообщение на автоответчике – встревоженный голос жены Гэллахера. Время было достаточно раннее, чтобы поймать его на «Мерзавце», а мне нужен был предлог выбраться на воду. Я уговорил Ребекку подбросить меня до центра, сел в «Зодиак» и потарахтел к причалу Гэллахера в Южном Бостоне. Он еще не вернулся. Поэтому я убедил ребят на соседнем причале связаться с ним по рации и уже через двадцать минут на всех парах несся по гладкой как зеркало гавани наперехват «Мерзавцу», который как раз входил в нее из залива.
Омарщики узнали меня издалека, потому что никто больше «Зодиаком» тут обычно не пользуется, и заглушили моторы, чтобы я мог к ним подойти.
– Господи Иисусе! Вы что, в нефтяное пятно попали? – спросил я, когда оказался достаточно близко, чтобы отпала необходимость кричать.
Может, всему виной сгущающиеся сумерки, но вид у команды был неважнецкий. В ответ они мрачно забормотали какие-то колкие глупости. Голоса у них звучали устало. Я бросил им носовой линь, и мне помогли вскарабкаться на борт.
А после стояли вокруг меня и смотрели – такими притихшими и подавленными я их никогда не видел. А причиной потемнения кожи была хлоракне.
– Ну и влипли же вы, ребята, – слабо выдавил я, но Гэллахер, капитан чумного корабля «Мерзавец», обрывая меня, поднял руку.
– Послушай, С.Т., мы перестали расставлять здесь ловушки. Богом клянусь, треклятых омаров мы не ели.
Когда же в этой чертовой истории хотя бы что-то начнет складываться? И почему я чувствую себя сволочью?
– Вы совершенно уверены, что маслянистых не ели?
– Только Билли. Тот парень, которого ты видел на стадионе.
– Как у него дела?
– Нормально. Он сильно болел, но взял на несколько дней выходной и перестал есть омаров.
Из трюма поднялся Билли. Он был девственно чист. Только кожа чуть шелушилась после старой сыпи.
– А вы, ребята, ели омаров и заболели?
– Ага. Причем тяжело и в последние несколько дней. Поэтому перешли на биг-маки.
– Молодцы.
– Но нам становится хуже. Когда мы вышли сегодня утром, со мной все было в порядке, честное слово, все было в порядке. А теперь мне совсем дерьмово.
– Омары, которых вы ели с тех пор, как мы в прошлый раз виделись…
– Черт побери, С.Т., я чистую правду говорю. Мы их очень тщательно осмотрели, и маслом они не пахли и на вкус были нормальными.
– Где вы их ловили?
– По всей гавани. В основном в Дорчестер-бей.
Это мне ничего не давало. Дорчестер-бей – заливчик под Южным Бостоном, обрамленный канализационными заборниками. Промышленных предприятий там почти нет. И находился он в трех или четырех милях к востоку-юго-востоку от того места, на котором я сосредоточился.
– Какая-нибудь из ваших ловушек была маслянистой?
– Ага. Мы поставили одну возле Спектэкл-айленда, просто чтобы проверить, сам понимаешь. Ты только подумай, С.Т., мы тоже становимся иколагами! Вытащили ее сегодня утром. Сам посмотри, С.Т.
Уже то, что они спрятали ее в мешок для мусора и оставили на навесной кормовой палубе, подсказало мне, что дело плохо. Растянув края мешка, я заглянул внутрь. Омаров там не было, но ловушка еще маслянисто поблескивала. Вещество слилось с нее и собралось в углу, где я мог его потрогать, пощупать сквозь пластик. Маслянистое, но прозрачное. Ловушку словно окунули в ПХБ.
Это было на порядок хуже омара, которого обнаружила Таня, – в омаре отравы было лишь несколько капель, и то постепенно накопившихся за какое-то время.
Здесь было нечто большее, но я понятия не имел что. Каждый следующий факт противоречил всем предыдущим.
Билли ел маслянистых омаров и отравился. Когда он перестал их есть, ему стало лучше. Хорошо. Но остальной-то команде нет. Они все равно отравились. Они перестали есть омаров, но не помогло. Откуда они получают ПХБ?
– Скорее всего отрава попадет в омаров из грязных ловушек вроде вот этой, больше мне пока на ум ничего не приходит. Вы ничего жечь не пытались? Никаких старых ловушек или канатов?
– С чего бы?
– Откуда мне знать. Но предупреждаю, ПХБ не горят. Они просто превращаются в ядовитый дым и уходят в атмосферу.
Может, кто-то тайно построил в Южном Бостоне мусоросжигатель для токсичных отходов?
– Активированный уголь, – сказал я. – Отправляйтесь по домам и купите по дороге уголь для чистки аквариумов. Истолките его, подогрейте и съешьте. А еще поставьте себе клизму.
Потребовалось какое-то время, прежде чем они мне поверили.
– Или можете использовать обычный брикетированный, но толочь его нужно очень мелко. Самовозгорающийся не покупайте.
– Мы не какие-то там тупые ирландцы, С.Т.
– Извини. Слышали когда-нибудь про угольные фильтры? Уголь оседает на органических молекулах, на всем, что способно к реакции, и удерживает их достаточно долго, чтобы ваше тело от них освободилось.
Гэллахер рассмеялся.
– Ладно, скажу жене, мол, покупаем аквариум. Только этого мне не хватало, чертовых рыб еще и дома!
К тому времени, когда я вернулся в центр, заправил баки, смотался в офис, где собрал снаряжение для ныряния, дотащился назад в яхт-клуб и снова вышел на воду, стемнело, поднялся туман. Что меня устраивало. У меня самого было состояние сумрачное, я даже не знал, что или где искать.
Маслянистая ловушка – вот это уже улика. Тут никакого газового хроматографа не нужно, достаточно моего надежного шнобеля. Нюх опровергал показания газового хроматографа в университете, но теперь противоречия казались обычным делом. Я готов был поверить, что мне в руки плывут самые свежие факты.
Я заставил Гэллахера показать мне на карте, где именно он вытащил ловушку. Приблизительно в четверти мили к северу от Спектэкл-айленда, в небольшой впадине на дне. Я мог бы туда спуститься и поискать маслянистые лужицы. Или пятидесятипятигаллоновые бочки, или старые трансформаторы «Баско». Но ведь мы уже взяли пробы в том квадрате и ничего не нашли.
Да и что вообще это доказывает? Настоящих загадок – почему мой анализ ничего не дал? почему заболел Гэллахер? – оно не разрешало.
Может, дело вовсе не в ПХБ? Может, тут виной какая-то другая форма хлора, у которой нет маслянистого запаха и которая не проявилась в ходе анализа. Это единственное убедительное объяснение тому, как могли отравиться омарщики. Вероятно, передо мной две проблемы: разломанный трансформатор, который тридцать лет назад затопила «Баско» и из-за которого на ловушке собралось маслянистое вещество, и какое-то другое, не столь очевидное, но ядовитое вещество, нечто действительно новое и опасное. В нашей местной «Силиконовой долине» что ни день изобретают новые технологии, а заодно и новые виды токсичных отходов. Что, если кто-то воспользовался ККЗ для сброса своего корпоративного дерьма – спустил его в унитаз во время сильных ливней, зная, что оно отправится прямиком в гавань и проскочит мимо очистительных установок. Оно вышло из ККЗ в Дорчестер-бей и отравило омаров в этом районе.
Значит, вот что надо искать. Взять пробу в Дорчестер-бей и ее проанализировать. Проанализировать всеми возможными способами, искать все что угодно: бром, фтор и прочие близкие к хлору соединения. В каждый ККЗ попадают стоки из определенного числа унитазов в определенной части города. Вычислив нужные канализационные колодцы и подняв с них люки, тщательно проследив путь по планам канализации, я смогу выйти на хозяина отравы.
И действительно было, но не лучше того, что я уже видел. Вторая копия все той же фотографии. Еще практикантка раскопала туманную заметку конца шестидесятых о том, как под обычным ничтожным предлогом «Баско» затопила в гавани кое-какое «вышедшее из строя оборудование».
– Они утверждали, что их хлам станет естественным местом обитания для моллюсков и рыб. Ты в это не веришь?
Уж она-то знала, как меня завести, благослови ее, Господи.
– Черт побери, Ребекка, испокон веков каждая корпорация, которая сбрасывала свой хлам в океан, утверждала, что он станет кому-то естественным местом обитания. Это океан, мать твою. Там рыбы и моллюски живут. Разумеется, они заберутся и в то, что затопили.
– Как по-твоему, сейчас это оборудование угроза для окружающей среды?
– По сравнению с теми трансформаторами оно сущий пустяк. «Баско» у меня на прицеле, Ребекка.
– Боюсь, я не смогу это напечатать, С.Т.
– У меня просто нет патронов в магазине.
– Послушай. Ты ту статью писать будешь? Про Плеши?
– Не могу. Пока не могу. Сначала нужно выяснить, что происходит. – Подавшись вперед, я сделал серьезное лицо. – Если кажется, что я немного не в себе, ну… у меня на хвосте ФБР.
– Шутишь, С.Т.!
– Делаем перерыв. Поговорим, когда «Баско» будет крышка.
Когда я вернулся после очаровательного разговора с Логлином и Дольмечером, меня ждало сообщение на автоответчике – встревоженный голос жены Гэллахера. Время было достаточно раннее, чтобы поймать его на «Мерзавце», а мне нужен был предлог выбраться на воду. Я уговорил Ребекку подбросить меня до центра, сел в «Зодиак» и потарахтел к причалу Гэллахера в Южном Бостоне. Он еще не вернулся. Поэтому я убедил ребят на соседнем причале связаться с ним по рации и уже через двадцать минут на всех парах несся по гладкой как зеркало гавани наперехват «Мерзавцу», который как раз входил в нее из залива.
Омарщики узнали меня издалека, потому что никто больше «Зодиаком» тут обычно не пользуется, и заглушили моторы, чтобы я мог к ним подойти.
– Господи Иисусе! Вы что, в нефтяное пятно попали? – спросил я, когда оказался достаточно близко, чтобы отпала необходимость кричать.
Может, всему виной сгущающиеся сумерки, но вид у команды был неважнецкий. В ответ они мрачно забормотали какие-то колкие глупости. Голоса у них звучали устало. Я бросил им носовой линь, и мне помогли вскарабкаться на борт.
А после стояли вокруг меня и смотрели – такими притихшими и подавленными я их никогда не видел. А причиной потемнения кожи была хлоракне.
– Ну и влипли же вы, ребята, – слабо выдавил я, но Гэллахер, капитан чумного корабля «Мерзавец», обрывая меня, поднял руку.
– Послушай, С.Т., мы перестали расставлять здесь ловушки. Богом клянусь, треклятых омаров мы не ели.
Когда же в этой чертовой истории хотя бы что-то начнет складываться? И почему я чувствую себя сволочью?
– Вы совершенно уверены, что маслянистых не ели?
– Только Билли. Тот парень, которого ты видел на стадионе.
– Как у него дела?
– Нормально. Он сильно болел, но взял на несколько дней выходной и перестал есть омаров.
Из трюма поднялся Билли. Он был девственно чист. Только кожа чуть шелушилась после старой сыпи.
– А вы, ребята, ели омаров и заболели?
– Ага. Причем тяжело и в последние несколько дней. Поэтому перешли на биг-маки.
– Молодцы.
– Но нам становится хуже. Когда мы вышли сегодня утром, со мной все было в порядке, честное слово, все было в порядке. А теперь мне совсем дерьмово.
– Омары, которых вы ели с тех пор, как мы в прошлый раз виделись…
– Черт побери, С.Т., я чистую правду говорю. Мы их очень тщательно осмотрели, и маслом они не пахли и на вкус были нормальными.
– Где вы их ловили?
– По всей гавани. В основном в Дорчестер-бей.
Это мне ничего не давало. Дорчестер-бей – заливчик под Южным Бостоном, обрамленный канализационными заборниками. Промышленных предприятий там почти нет. И находился он в трех или четырех милях к востоку-юго-востоку от того места, на котором я сосредоточился.
– Какая-нибудь из ваших ловушек была маслянистой?
– Ага. Мы поставили одну возле Спектэкл-айленда, просто чтобы проверить, сам понимаешь. Ты только подумай, С.Т., мы тоже становимся иколагами! Вытащили ее сегодня утром. Сам посмотри, С.Т.
Уже то, что они спрятали ее в мешок для мусора и оставили на навесной кормовой палубе, подсказало мне, что дело плохо. Растянув края мешка, я заглянул внутрь. Омаров там не было, но ловушка еще маслянисто поблескивала. Вещество слилось с нее и собралось в углу, где я мог его потрогать, пощупать сквозь пластик. Маслянистое, но прозрачное. Ловушку словно окунули в ПХБ.
Это было на порядок хуже омара, которого обнаружила Таня, – в омаре отравы было лишь несколько капель, и то постепенно накопившихся за какое-то время.
Здесь было нечто большее, но я понятия не имел что. Каждый следующий факт противоречил всем предыдущим.
Билли ел маслянистых омаров и отравился. Когда он перестал их есть, ему стало лучше. Хорошо. Но остальной-то команде нет. Они все равно отравились. Они перестали есть омаров, но не помогло. Откуда они получают ПХБ?
– Скорее всего отрава попадет в омаров из грязных ловушек вроде вот этой, больше мне пока на ум ничего не приходит. Вы ничего жечь не пытались? Никаких старых ловушек или канатов?
– С чего бы?
– Откуда мне знать. Но предупреждаю, ПХБ не горят. Они просто превращаются в ядовитый дым и уходят в атмосферу.
Может, кто-то тайно построил в Южном Бостоне мусоросжигатель для токсичных отходов?
– Активированный уголь, – сказал я. – Отправляйтесь по домам и купите по дороге уголь для чистки аквариумов. Истолките его, подогрейте и съешьте. А еще поставьте себе клизму.
Потребовалось какое-то время, прежде чем они мне поверили.
– Или можете использовать обычный брикетированный, но толочь его нужно очень мелко. Самовозгорающийся не покупайте.
– Мы не какие-то там тупые ирландцы, С.Т.
– Извини. Слышали когда-нибудь про угольные фильтры? Уголь оседает на органических молекулах, на всем, что способно к реакции, и удерживает их достаточно долго, чтобы ваше тело от них освободилось.
Гэллахер рассмеялся.
– Ладно, скажу жене, мол, покупаем аквариум. Только этого мне не хватало, чертовых рыб еще и дома!
К тому времени, когда я вернулся в центр, заправил баки, смотался в офис, где собрал снаряжение для ныряния, дотащился назад в яхт-клуб и снова вышел на воду, стемнело, поднялся туман. Что меня устраивало. У меня самого было состояние сумрачное, я даже не знал, что или где искать.
Маслянистая ловушка – вот это уже улика. Тут никакого газового хроматографа не нужно, достаточно моего надежного шнобеля. Нюх опровергал показания газового хроматографа в университете, но теперь противоречия казались обычным делом. Я готов был поверить, что мне в руки плывут самые свежие факты.
Я заставил Гэллахера показать мне на карте, где именно он вытащил ловушку. Приблизительно в четверти мили к северу от Спектэкл-айленда, в небольшой впадине на дне. Я мог бы туда спуститься и поискать маслянистые лужицы. Или пятидесятипятигаллоновые бочки, или старые трансформаторы «Баско». Но ведь мы уже взяли пробы в том квадрате и ничего не нашли.
Да и что вообще это доказывает? Настоящих загадок – почему мой анализ ничего не дал? почему заболел Гэллахер? – оно не разрешало.
Может, дело вовсе не в ПХБ? Может, тут виной какая-то другая форма хлора, у которой нет маслянистого запаха и которая не проявилась в ходе анализа. Это единственное убедительное объяснение тому, как могли отравиться омарщики. Вероятно, передо мной две проблемы: разломанный трансформатор, который тридцать лет назад затопила «Баско» и из-за которого на ловушке собралось маслянистое вещество, и какое-то другое, не столь очевидное, но ядовитое вещество, нечто действительно новое и опасное. В нашей местной «Силиконовой долине» что ни день изобретают новые технологии, а заодно и новые виды токсичных отходов. Что, если кто-то воспользовался ККЗ для сброса своего корпоративного дерьма – спустил его в унитаз во время сильных ливней, зная, что оно отправится прямиком в гавань и проскочит мимо очистительных установок. Оно вышло из ККЗ в Дорчестер-бей и отравило омаров в этом районе.
Значит, вот что надо искать. Взять пробу в Дорчестер-бей и ее проанализировать. Проанализировать всеми возможными способами, искать все что угодно: бром, фтор и прочие близкие к хлору соединения. В каждый ККЗ попадают стоки из определенного числа унитазов в определенной части города. Вычислив нужные канализационные колодцы и подняв с них люки, тщательно проследив путь по планам канализации, я смогу выйти на хозяина отравы.