Столесен Гуннар. Спутники смерти

   Может, все было именно так?
   А если Силье сказала правду — тогда у нее был мотив для убийства! В таком случае, нет ничего удивительного в том, что она доверилась любимому человеку, который ко всему прочему жил с возможным насильником в одном доме, не будучи ему родным сыном. А может быть, они сговорились, и она им руководила, а он был лишь исполнителем? Значит, они хотели убить Клауса, а Кари просто не повезло — она оказалась с ним в одной комнате. Или, допустим, Кари знала, что произошло, и стала, таким образом, сообщницей. Во всяком случае, в глазах ребят.
   И когда у них не оставалось другого выхода, как сдаться, Силье сделала все, что могла, чтобы вывести его из-под удара, и взяла всю вину на себя…
   Да уж, приходится признать, что, пока не будет доказано что-либо другое, именно такое развитие событий — самое вероятное.
   Я кашлянул, чтобы привлечь его внимание. Он поднял глаза от стола.
   — Послушай, Ян Эгиль. Ночью Силье назвала Клауса старым мерзавцем. Мы догадываемся, что она имела в виду. И если бы эти убийства совершил ты или она… то, вполне возможно, из-за этого? Может, он к ней приставал?
   Он отрицательно покачал головой:
   — Я не видел. И она ничё такого мне не говорила.
   — Ну, так часто бывает. Человек до последнего все держит в себе. Как ты думаешь, мог ли он это сделать, а ты бы об этом не знал?
   Он пожал плечами:
   — Все может быть, что ж.
   — А к тебе он никогда не приставал?
   — Нет! — Он разгневанно посмотрел на меня. — Вы ваще за кого меня держите?
   — Насильникам часто все равно, какого пола их жертва. Я должен был задать этот вопрос, извини.
   Тут я вспомнил, о чем просил ленсман: добиться признания или отчетливых показаний. Но еще когда я входил в кабинет, у меня уже было такое чувство, что об этом и речи быть не может.
   Я пристально посмотрел на него и осторожно начал:
   — Теперь о другом, если можно, Ян Эгиль. Я хочу тебя попросить вспомнить, что произошло десять лет назад.
   Его глаза сузились, и он как будто затаил дыхание.
   — Мы же с тобой именно тогда и подружились, и поэтому я сейчас здесь. Нам было так хорошо вместе — тебе, мне и Сесилии?
   Он ответил мне выжидающим взглядом.
   — Ты помнишь, что тогда произошло?
   Он продолжал молча смотреть на меня. Черт! Только бы его не спугнуть!
   — Твой отец упал с лестницы и сломал шею. Твоя мать заявила, что это случилось во время ссоры. Но перед этим отец и ты оставались дома одни. Ты помнишь это?
   Он сомкнул губы и еле заметно, но все же утвердительно кивнул.
   — Я думаю, ты играл своим паровозиком.
   — Мой паровозик. Он у меня сохранился! — оживился на секунду Ян Эгиль.
   — Он был такой классный! — подхватил я.
   — И позвонили в дверь… — медленно произнес он.
   Я подался вперед, затаив дыхание в надежде, что он продолжит, но он замолчал.
   — И позвонили в дверь, — повторил я.
   — Да. Кто-то пришел. Я слышал, как они ссорились, но продолжал играть в паровозик. Я не хотел их слышать!
   — Они ссорились? Мама и папа?
   — Это была не она! Это был мужчина. Мужской голос.
   Меня как будто ударило молнией.
   — Что?! Как ты сказал?
   Он непонимающе уставился на меня:
   — Мужской голос. Потом ничего не помню, а потом — я стою на лестнице, а он там внизу лежит. И звонок в дверь — мама пришла. Она громко кричала и так на меня смотрела, будто это я его… Но это же не я! Всегда я во всем виноват!
   Он закрыл глаза. На мгновение мне показалось, что ему снова шесть лет и его сейчас накажут за то, чего он не делал.
   — Последнее, что помню, — как она кричала. И все. А потом уж — как мы у Ханса в снежки играли.
   Меня будто захлестнуло волной, которая наконец достигла берега. Дышать было нечем. Почему он ничего тогда не сказал? Почему не нашлось никого, кто бы его спросил? Или его спросили, а он не ответил? Может быть, он сейчас впервые рассказал об этом? У меня голова закружилась от налетевших вихрем мыслей. Что скажет Йенс Лангеланд? Вибекке Скарнес не попала бы в тюрьму, если бы мы знали об этом загадочном мужчине тогда, в семьдесят четвертом! И… имеет ли эта информация какое-то отношение к тому, что произошло сейчас, десять лет спустя? Действительно ли смерть ходит за ним по пятам, или это просто чудовищные совпадения?
   Я глубоко вздохнул и развел руками.
   — Ну, думаю, хватит на сегодня, Ян Эгиль. Или ты хочешь мне еще что-нибудь сказать?
   — Да! — Внезапно он выбросил руку вперед и схватил меня за запястье, отчаянно, как борющийся с безжалостной стихией утопающий хватается за проплывающую ветку. — Помоги мне, Варг! Ты должен мне помочь! — Его глаза вдруг наполнились слезами. — Это не я! И тогда, и сейчас — не я!..
   Я похлопал по его руке своей, той, что была свободна.
   — Обещаю тебе, Ян Эгиль! Я сделаю все, что в моих силах. Тебе здорово повезет, если всплывут доказательства того, что ты мне сейчас рассказал: улики, свидетельские показания, не знаю, что еще… Но в одном ты должен быть совершенно уверен: мы поможем тебе. Все мы.
   — Помоги мне, Варг! Ты! Ты должен мне помочь! — умолял он.
   — Да. Да. — Я был в замешательстве — насколько, оказывается, он доверял именно мне. — Я помогу тебе, Ян Эгиль. Я тоже. Всем, чем смогу.
   Больше я ничего не мог ему пообещать. Я сомневался, что у меня даже это получится, но был готов к гораздо более обстоятельному разговору с Йенсом Лангеландом, и не только о двойном убийстве в Аньедалене, но и — с не меньшим интересом — о несчастном случае, который произошел десять лет назад в Вергеландсосене…
   Он медленно отпустил мою руку, настойчиво, с мольбой вглядываясь мне в лицо.
   Еще мгновение мы сидели молча, а потом я кивнул, поднялся, помахал ему рукой и пошел к двери. Перед тем как открыть ее, я обернулся.
   — Держись…
   Он не ответил — опять смотрел не на меня, а в стол.
   Я тихо открыл дверь и вышел.

28

   Увидев меня, помощник ленсмана, который дежурил возле двери, встал, коротко кивнул и вошел в кабинет, где остался Ян Эгиль. Я слышал, как он что-то спросил, прежде чем за ним закрылась дверь. Почти сразу же он вновь появился на пороге и крикнул в коридор:
   — Он голодный! Принесите кто-нибудь пиццы и колы!
   Стандаль услышал, вышел в коридор и отдал приказ полицейскому принести еду.
   Йенс Лангеланд и женщина, которая, очевидно, была адвокатом Силье, сидели у стола в приемной. Когда я вошел, оба поднялись со своих мест и выжидающе на меня посмотрели.
   Меня представили коллеге Лангеланда — женщине с короткими темными волосами, маленькой и живой, похожей на француженку, в короткой серой юбке и черном обтягивающем свитере. Судя по выговору, она была из Центральной Норвегии, может, из Трёнделага.
   — Ойгунн Бротет, — представилась она с легкой улыбкой. — Я адвокат Силье.
   — Да я и сам догадался. Варг Веум, частный детектив.
   Сзади меня тихо фыркнул Стандаль. Я повернулся к нему.
   — Ну, Веум, чего он от тебя хотел?
   — Не уверен, что могу вас в это посвящать. Но должен вам признаться, что никакого признания я от него не получил. Скорее наоборот.
   — Другими словами, он наврал вам, так же как и нам?
   Лангеланд отреагировал молниеносно:
   — Я попросил бы вас воздержаться от подобных выражений, господин ленсман! Полиция пока не предоставила ни единой улики против моего клиента, и мы знаем, что признательные показания дал другой человек.
   — Хочу заметить, что этим показаниям не верит ни один из нас! — резко сказала Ойгунн Бротет.
   — Вот именно! — согласился Стандаль. — Мы только что допросили юную даму… Силье Твейтен. Находимся, так сказать, под сильным впечатлением. На вопрос, какие действия она произвела с винтовкой, ответ мы получили весьма расплывчатый. Она не имеет ни малейшего понятия, как снимать ружье с предохранителя и как его заряжать. Спросить меня — так эта девочка в жизни своей в руках оружия не держала.
   — А вы уверены, что орудие убийства — та самая старая винтовка «маузер»? — поинтересовался я у него.
   — В самое ближайшее время криминалисты и патологоанатомы закончат экспертизу. И я очень удивлюсь, если это не «маузер».
   — Единственное, что можно утверждать об этом оружии, — что именно его взял с собой Ян Эгиль, когда убежал в горы.
   — Да, точно! Убежал. Почему, хотел бы я знать, если он, как вы считаете, невиновен?
   — Потому что у него травмированная психика, — напомнил я. — И я вам вчера об этом говорил.
   — Да-да. Вы рассказывали, Веум, но…
   — К тому же Грете Меллинген сообщила мне подробности, которых я раньше не знал, — об убийстве отца Силье в семьдесят третьем году.
   Лангеланд утвердительно кивнул:
   — Да-да, адвокат Бротет тоже со мной поделилась. Ходили слухи, что Клаус Либакк был замешан в убийстве родного отца Силье. Месть — очень сильный мотив. Достоверный мотив, должен сказать.
   — Какие у вас основания делать такие выводы, осмелюсь спросить? — разгневанно посмотрел на него ленсман. — Девочке было тогда пять лет!
   — Да, но тем не менее… — В голосе Лангеланда появились назидательные нотки, как будто он уже выступал на заседании суда. — Двойное убийство здесь, убийство в тысяча девятьсот семьдесят третьем, несчастный случай, повлекший за собой смерть, в семьдесят четвертом. И оба ребенка замешаны в этих жутких событиях.
   — Так же, как и Терье Хаммерстен, — добавил я.
   Стандаль, казалось, сейчас взорвется.
   — А это еще кто такой, черт возьми?!
   — Терье Хаммерстен был в местном розыске по делу об убийстве в семьдесят третьем году. Вы не в курсе? — подлил я масла в огонь.
   — Тогда я еще тут не работал. Но документы я, разумеется, подниму.
   — Так вы еще этого не сделали? — язвительно спросил Лангеланд.
   — У нас есть и другие дела! — злобно буркнул ленсман.
   — А в семьдесят четвертом Терье Хаммерстен сожительствовал с родной матерью Яна Эгиля, Метте Ольсен.
   Стандаль уставился на меня:
   — А при чем здесь?…
   — В том году был убит приемный отец Яна-малыша.
   — Но дело раскрыто, Веум, — резко сказал Лангеланд. — С ним все ясно.
   Я встретился с ним глазами.
   — Вы уверены? А вот мне известно совершенно новое объяснение тому, что тогда произошло. От самого Яна-малыша! Может быть, Вибекке Скарнес вовсе и не должна была сесть тогда в тюрьму.
   Лангеланд побледнел:
   — Что вы сказали? Что он…
   Я многозначительно взглянул на него.
   — Давайте вернемся к этому чуть позже.
   — Ну что ж. Да мне и неинтересны давно раскрытые дела. — Лангеланд с благодарностью посмотрел на меня и сделал знак указательным пальцем: у нас договор.
   Я обернулся к Ойгунн Бротет и спросил:
   — Как Силье и ее родители?
   — Они как раз сейчас возвращаются домой.
   — Вы что, и сегодня ее отпустили? — с удивлением обратился я к Стандалю.
   Он озабоченно взглянул на меня:
   — Она же еще ребенок… Мы посоветовались с адвокатом Бротет и фру Меллинген и решили: учитывая, что никто из нас не верит в ее показания, отпустить ее домой. Но с ними постоянно находится сотрудница нашего отдела, так что при первой же необходимости Силье доставят в отдел.
   — Но это явная дискриминация! — заметил Лангеланд. — Или вы и Яна Эгиля собираетесь отпустить?
   — Теперь у него нет дома, в который он мог бы вернуться, — холодно ответил Стандаль. — К тому же он по-прежнему наш главный подозреваемый, и, если вы не имеете ничего против, господин адвокат, я предлагаю вернуться к нему и продолжить допрос.
   Лангеланд вздохнул:
   — Ну что ж, действительно пора. Поговорим позже, Веум. Вы тоже остановились в Суннфьорде?
   — Да. Свяжитесь со мной, когда вернетесь.
   Лангеланд кивнул. Во взгляде Стандаля явно читалась надежда больше никогда со мной не встречаться. Они вместе отправились в комнату для допросов.
   Мы с Ойгунн Бротет остались одни, ощущая себя как потерпевшие кораблекрушение после того, как стихла буря.
   — Мне надо вернуться к себе в офис. Здесь атмосфера все накаляется. Еще увидимся, — сказала она.
   — Да, скорее всего. И если вам понадобятся услуги частного сыщика…
   — То я знаю, к кому обратиться, — закончила она, улыбнулась и ушла за своим коротеньким, не длиннее, чем юбка, пальто.
   Когда я проходил мимо дежурного, он окликнул меня:
   — Веум? Вам записка.
   — Да? Спасибо.
   На бумажке для заметок было послание от Грете: «Поехала домой, хочу выспаться. Позвоню позднее».
   Когда я вышел на улицу, Ойгунн Бротет уже не было. И я пошел обедать в отель. Один.

29

   В отеле меня ждала еще одна записка — от Хельге Хаугена из «Фирды»: «Позвоните как можно скорее!»Я понял, что лучше выполнить его настоятельную просьбу. Закрылся в номере, сел перед телефонным столиком и набрал номер.
   — Веум… Спасибо, что позвонили. Хочу с вами кое-что обсудить. Никто из заинтересованных лиц пока не знает.
   — Я весь внимание.
   — Я тут нарыл про этого Клауса Либакка, которого застрелили. У него были неприятности с полицией!
   — Вот как! В связи с чем?
   — А вот догадайтесь!
   — Ну… вряд ли это что-нибудь на сексуальной почве, как я раньше думал. Потому что его хорошо знали в службе охраны детства и дали разрешение на попечительство.
   — Нет… — Тут он сообразил и спросил: — А что, вы о чем-нибудь разузнали?
   — Не могу пока рассказать.
   — Но разве мы не договорились делиться информацией?
   — Договориться-то договорились. Но я не могу нарушать тайну следствия, Хауген.
   — Вы же частный детектив!
   — Я должен быть честным если не по отношению к другим, то по отношению к себе. Вы же понимаете.
   — Ладно-ладно. Не буду настаивать. Пока не буду. Ну, слушайте… Вы, вероятно, слышали о громком деле тысяча девятьсот семидесятого года о контрабанде спиртного в этих краях?
   Я насторожился.
   — Да. Закончилось убийством, по-моему.
   — Совершенно верно, Веум.
   — И какое отношение к этому имел Клаус Либакк?
   Хельге немного помолчал в трубку, а потом сказал:
   — Официального обвинения ему никто не предъявлял. Но, по информации, которую я раздобыл, он занимался распространением нелегального спиртного по всему Аньедалену!
   — Боже мой! Но откуда вы это узнали? И почему его так и не привлекли к ответственности?
   — Похоже на то, Веум, что дело это так и не было раскрыто до конца. Много ниточек, которые вели к Либакку, повисли и болтаются, если можно так выразиться.
   — А почему?
   — Ну, знаете, как это бывает в провинции. Ходят слухи, что тут были замешаны разные люди с самого верха администрации коммуны, может, даже и из самой полиции. Во всяком случае, как покупатели. И все это привело к тому, что дело спустили на тормозах. Арестовали только перевозчиков, а перекупщики остались целы и невредимы. Ну и к тому же дело было почти политическое — ведь Согн и Фьорды оставались тогда последними районами в Норвегии, где еще не было своих винных монополий. Чтобы купить выпивку, нам приходилось ехать в Берген или Олесунд.
   — Вы сказали, дело спустили на тормозах… Но ведь убили, черт возьми, человека! Ансгара Твейтена.
   — А вы хорошо информированы, Веум, я должен сказать. Да, но Ансгар Твейтен принадлежал к преступному миру. Так что по нему никто особенно не рыдал.
   — У него осталась маленькая дочь…
   — Что? Ну… Может быть. С людьми из его окружения особо не побеседуешь. Дело свернули. Убийцу так и не нашли.
   — Хорошо. Вернемся к Клаусу Либакку. Вы сказали, что он занимался распространением контрабандного спиртного по всему Аньедалену?
   — Ну да. Доносил до всех мест, где интересовались товаром, — малость изменил он формулировку.
   — Например, в Альмелид?
   — Альмелид? В таких деталях я быть уверенным пока не могу. А почему вы об этом спрашиваете?
   — Я хочу в ответ рассказать вам интересную новость, Хауген.
   — Я весь превратился в слух!
   — Эта девушка, которая была с Яном Эгилем в горах вчера вечером…
   — Ну да, она из Альмелида, точно.
   — Так вот, она — тоже приемный ребенок. Ее зовут Силье Твейтен. Она родная дочь Ансгара Твейтена.
   — Да что вы говорите! Ничего себе новость! Черт возьми! — Он подумал секунду и добавил: — Так ведь у девчонки был мотив, Веум. В том случае, если Клаус Либакк был замешан в убийстве ее отца. Вы думали об этом?
   Нет. Не думал. Теперь уже не думал. Но этого я Хельге Хаугену не сказал. А сказал только:
   — Да, но как она могла узнать об этом спустя столько лет? Ведь даже полиция закрыла это дело?
   — Действительно… Но подумать об этом все-таки стоит.
   — Можете делать с этой информацией все, что найдете нужным. Только на меня не ссылайтесь…
   — Мы никогда не раскрываем свои источники, Веум. В этом можете быть уверены. Если только вы сами решите нарушить тайну следствия…
   — Что-нибудь еще?
   — Нет, у меня все. И вы отплатили мне с лихвой. Поговорим, когда станет известно что-то новенькое. Будьте здоровы!
   — До свидания.
   Я положил трубку и остался сидеть у телефона.
   Ансгар Твейтен и Клаус Либакк. Терье Хаммерстен и…
   Я попытался разложить все известные мне факты по полочкам. Неясные обрывки недосказанного, пока непонятного, постепенно начинали складываться в единое целое.
   Но получалось плохо, и я решил, что с завтрашнего дня начинаю серьезные поиски.

30

   Говорят, все дороги ведут в Рим, но это не так. В моем случае все дороги вели в отель «Суннфьорд», хотя в эти дни, когда Фёрде был в центре внимания благодаря новости, которая, судя по прессе, была самой важной после пожара в Олесунде, по всему отелю роем носились журналисты, постепенно оседая в баре.
   Пообедав в столовой отеля олениной с цветной капустой и брусничным желе, я со стопкой газет устроился за столиком в просторном баре и осторожно начал с чашки кофе и рюмки линьеакевитта. ^[11]Довольно скоро мое уединение было нарушено.
   Йенс Лангеланд появился в проходе, огляделся кругом, игнорируя репортеров, которые немедленно замахали руками, пытаясь завладеть его вниманием, увидел меня, сделал знак и двинулся в моем направлении.
   — Вы разрешите, Веум? — спросил он.
   — Разумеется. Нам о многом нужно поговорить.
   Он сел напротив меня. Я заметил, что он выглядит неимоверно уставшим, и подумал, в какую же рань ему пришлось выехать сегодня из Осло. Он помахал официанту и заказал кофе и коньяк. Бросив взгляд на мою пустую рюмку, спросил:
   — Повторить?
   — Спасибо, не откажусь.
   — Что вы пьете?
   — «Лёйтен линье». Обычно пью что-нибудь покрепче, но у них покрепче ничего нет.
   Он поднял одну бровь, но решил оставить мою шутку без ответа. Сам он выбрал коньяк с самой верхней полки, потому что, видимо, привык к трудно добытым трофеям.
   — Итак, — начал он, — вы сказали, что у вас есть новости о том, что случилось в семьдесят четвертом году.
   — Да. А вы сами Яна Эгиля не расспрашивали об этом?
   — Нет. Там же был ленсман. — Он устало потер лоб. — Все как всегда. Ребята из полиции задают снова и снова одни и те же вопросы в надежде, что свидетель проговорится. Да еще эти… из Крипос.
   — Понятно. У них хоть какие-нибудь зацепки есть?
   — Пока рано об этом говорить. Начало расследования — следователи ходят по дворам, опрашивают жителей: может, кто что слышал о Яне Эгиле, Либакках и Силье Твейтен. Но чего действительно мы все ждем — так это результатов экспертизы.
   — Когда они будут готовы?
   — Никто с уверенностью не может сказать.
   — Ну что ж, подождем. Моя информация, кстати, имеет отношение к нынешнему делу, Лангеланд.
   Я замолчал, пока официант расставлял заказанное на столе. Когда мы выпили по первой, я продолжил:
   — Убитый Клаус Либакк был замешан в громком деле о контрабанде алкоголя в семьдесят третьем году. Тогда убили отца Силье и подозреваемым был Терье Хаммерстен.
   — Не так быстро, Веум, и не все сразу. Значит, Клаус Либакк был замешан в деле о контрабанде спиртного?
   — Да.
   Тут я обратил внимание на мужчину средних лет, который сидел один за соседним столиком. У него были темные волосы и одутловатое лицо пьяницы. Он прикладывался к стакану и смотрел прямо перед собой. Но его взгляд был таким жестким и сосредоточенным, что стало понятно: он не просто напивается, а явно вслушивается в наш разговор.
   Я понизил голос чуть не до шепота, наклонился к Лангеланду и вкратце пересказал ему все, что мне поведал Хельге Хауген полчаса назад. Лангеланд молча выслушал и сразу перешел к главному, что его интересовало:
   — Это означает, что у Силье Твейтен мог быть мотив.
   — Это означает по меньшей мере три вещи, Лангеланд. Во-первых, что слухи о причастности Либакка имеют под собой основание. Во-вторых, что он явно имеет какое-то отношение и к убийству Ансгара Твейтена. И в третьих, что Силье каким-то образом обнаружила свою связь с делом, которое полиция так и не расследовала до конца. Все это очень слабо, конечно, особенно последнее. Но первые два пункта мы обязательно должны проверить.
   Он тоже наклонился над столом и с настойчивостью в голосе произнес:
   — Займитесь этим, Веум. Для меня.
   — Вы имеете в виду — провести расследование по этим трем пунктам?
   — Да.
   — Без проблем. Я и раньше, бывало, работал на адвокатов, Лангеланд.
   — Я хорошо заплачу. В этом не сомневайтесь.
   Я протянул руку:
   — Договорились. Когда мне начать?
   Он крепко пожал мою ладонь:
   — Чем раньше, тем лучше.
   — Хорошо. И еще одно, что, как мне кажется, вы должны знать. Вы помните Метте Ольсен, родную мать Яна Эгиля?
   — Конечно. Я же был ее адвокатом в свое время.
   — Вы знаете, что она переехала в Йольстер?
   — В Йольстер?! — удивленно повысил голос Лангеланд.
   — В часе езды отсюда. У Щёснесфьорда. Я собираюсь заехать к ней завтра утром. Интересно, что из этого выйдет.
   — Метте Ольсен живет так близко от своего родного сына… Вы проверяли? Может быть, это просто совпадение или у нее тут родственники?
   — У всех бергенцев тут есть родственники, но я не слишком-то верю в совпадения, Лангеланд. И уж точно не сейчас, когда поблизости произошло убийство.
   — Да-да, разумеется. Тут надо под каждый камень заглянуть. Я с вами совершенно согласен: вам стоит ее навестить, но… Будьте поосторожнее с ней — она и так несчастный человек.
   — Вы ведь больше не ее адвокат?
   — Нет. Когда я покинул Берген, она нашла себе другого. По крайней мере, я никогда больше о ней ничего не слышал.
   — Ну, значит, по этому вопросу мы тоже договорились. — Я поднял рюмку в знак того, что мы пришли к согласию.
   — Вы хотели рассказать мне еще о событиях семьдесят четвертого, — напомнил он, глотнув коньяку.
   — Да. Ян Эгиль сообщил мне сегодня кое-что о том дне, когда погиб Свейн Скарнес.
   Он впился в меня внимательным взглядом, как будто я был основным свидетелем обвинения в деле, которое он вел.
   — В тот февральский день тысяча девятьсот семьдесят четвертого года Ян Эгиль сидел дома и играл паровозиком. Раздался звонок в дверь. Отец открыл, и сразу после этого послышался шум ссоры.
   — Ссоры? А кто пришел?
   — Он не знает, он не вышел — играл.
   — Звонок в дверь… Значит, это была не…
   — Нет, конечно нет. Ян Эгиль сказал то же самое. У матери были ключи, ей не нужно было звонить в дверь.
   — Но она же сама тогда сказала, что позвонила, а когда ей никто не открыл, она отперла дверь сама.
   — Да, но это было позже — уже после того, как произошло падение с лестницы. Ян Эгиль сказал — не знаю, можно ли полностью доверять его словам, ведь прошло десять лет, — что он слышал голос мужчины. С отцом ссорился мужчина.
   — Боже мой! — Лангеланд заметно побледнел, когда до него дошло. — Но тогда…
   — Я уже говорил вам сегодня, Лангеланд: Вибекке Скарнес не должны были сажать в тюрьму.
   — Но какого черта она призналась? Она же сама призналась, Веум, я ведь ее не уговаривал.
   Я, подтверждая, кивнул и откинулся на спинку стула. Человек за соседним столиком — я заметил краем глаза — подозвал официанта и заказал еще порцию виски с содовой.
   — Запишите на счет! — прибавил он.
   — В деле Хиллерена тоже было признание.
   — Да, но ничего же общего, Веум! К тому же… — Лангеланд замолчал.
   — Мы уже с вами ломали голову над тем, почему она призналась, разве не так?
   — Да, — согласился он. — Чтобы защитить малыша. Она была уверена, что это сделал он.
   — Сразу после этого он столкнул с лестницы меня. Так что эта мысль не была такой уж невероятной.
   — А за несколько месяцев до того он укусил Скарнеса до крови, что тоже было одной из причин, почему она решила не забирать мальчика после освобождения.
   — Она его боялась?
   Он пожал плечами:
   — Мне надо с ней связаться. Думаю, можно говорить о пересмотре дела. Но я не понимаю, как эти события связаны с тем, что произошло тут.
   — Пока не ясно. Но, раз уж я тоже теперь работаю над этим делом, мне надо кое-что проверить.
   Официант принес виски на соседний столик, и мы попросили его повторить наш заказ. Лангеланд остался при своем дорогом коньяке, а я перешел на «Кровавую Мэри».
   Репортеры кругами ходили вокруг нашего стола, но Лангеланд всех их отшивал, отказываясь что-либо комментировать. Человек за соседним столиком приободрился, как будто очередной стакан вернул его к жизни. Пару раз я заметил, что он поглядывает в нашу сторону, как будто хочет что-то сказать. Но я его не поощрил: у меня стойкое предубеждение против знакомств в баре поздним вечером.