Страница:
Он взглянул на меня не без колебания, а потом неохотно кивнул.
Мы вернулись в столовую, и Ханс немедленно исчез в кухне, а мы уселись за тот же столик, где сидели за ужином.
Я осторожно похлопал его по ручонке и спросил:
— Ян-малыш, ты знаешь, почему мы сюда приехали?
Он отрицательно покачал головой.
— Мы приехали сюда вчера, помнишь? — Он никак не отреагировал, поэтому я прибавил: — На моей машине. Это-то ты точно должен помнить.
Он кивнул.
— А ты помнишь, что случилось до этого?
Он глядел на меня большими, совершенно пустыми глазами.
— Нет?
Он опять покачал головой, на этот раз еще медленнее.
— Не помнишь, значит… А как ты остался дома с папой?
И снова его веки затрепетали, как будто он подавал сигнал бедствия. Он моргал, моргал, но не произнес ни слова.
— Ты не помнишь, что случилось несчастье?
— Не… — начал он, но осекся и вновь настойчиво покачал головой. — Нет.
Из кухни вернулся Ханс с горячим шоколадом. Сесилия придвинула чашку к мальчику, который схватил ее и немедленно поднес к губам.
— Осторожней! — вскрикнула она. — Очень горячее!
Он сделал большой глоток и ни звуком не показал, что обжегся, — только по его тельцу пробежал быстрый озноб. Ян-малыш отставил чашку, а я продолжал его спрашивать:
— А ты помнишь, как домой вернулась мама? Ты сам мне вчера рассказывал.
Его лицо снова стало непроницаемым.
— Нет, — произнес он и опустил глаза.
Сесилия бросила на меня встревоженный взгляд.
— Ну, раз нет, то и не будем об этом больше говорить, — сказал я самым беззаботным тоном. — Шоколад-то вкусный? Как раз для голодного волчонка?
Он снова поднял на меня глаза. В них читались изумление и страх — как будто он ожидал чего-то ужасного, а это не случилось. Но это выражение сразу исчезло, и он просто молча кивнул, поднес чашку ко рту и сделал еще глоток, на этот раз очень осторожно.
— Ну что ж…
Я жестом позвал Ханса в вестибюль, а Сесилия осталась с Яном-малышом.
— Я слышал, сюда звонил адвокат Лангеланд.
— Да… Мы дружили еще студентами. Оба были такими… умеренными бунтарями, — сказал он с легкой улыбкой.
— Он все тебе рассказал?
— Да. Всю историю. Я даже и не знал, что приемными родителями малыша были Свейн и Вибекке. Мы ее называли Каланча.
— Так вы все были друзьями?
— Да. Вибекке и Йенс даже более того.
— У них был роман?
— Да. Непродолжительный, правда. А потом мы потеряли связь друг с другом.
— Но с Лангеландом она продолжала общаться. Он же их семейный адвокат, он сам мне говорил.
— Да, я уже это понял.
— А вот ты, значит, с ними не общался.
— С Вибекке и Свейном — нет. Но с Йенсом мы иногда встречались за кружкой-другой пивка. Очень редко. Мы с ним, так сказать, развивались в совершенно разных направлениях. Он стал такой законопослушный, а я…
— Злостный нарушитель?
— Да нет, — усмехнулся он, — просто… знаешь, как это бывает, Варг: правила порой просто приходится нарушать.
— Конечно. Ты совершенно прав, — сказал я. — А Вибекке он что-нибудь сказал?
— Нет. Он интересовался Яном-малышом. Все ли у мальчишки в порядке.
— А как ты сам считаешь? Паренек-то вроде немного оттаял?
— Ты был просто молодец, Варг. Но я по-прежнему думаю, что нам придется отправить его к медикам.
— Давай подождем еще одну ночь, ладно?
— Хорошо.
Мы вернулись к Сесилии и Яну-малышу.
— Ну что, пора в кровать? — спросил я.
Сесилия кивнула:
— Мы еще дочитаем ту интересную книжку, что начали вчера. Про Винни-Пуха.
— Я вас провожу.
На лестнице я спросил ее:
— Может, эту ночь я подежурю?
— Ты правда хочешь?
— Ну, одному из нас все равно нужно быть здесь. А последнюю ночь отдежуришь ты.
— Да уж, — обрадовалась она, — было бы здорово попасть домой, хотя бы переодеться.
Но она все равно помогла Яну-малышу умыться и почистить зубы. А когда он уже улегся в кровать, она присела рядом и спросила:
— Ну, может быть, тебе Варг почитает?
Он посмотрел на меня.
— До чтения я жаден как волк! — заверил я.
Он натянуто кивнул, и Сесилия уступила мне место.
— Мы остановились здесь, — показала она, и я начал читать.
— «Лучший друг Винни-Пуха, крошечный поросенок, которого звали Пятачок, жил в большом-пребольшом доме, в большом-пребольшом дереве. Дерево стояло в самой середине леса, дом был в самой середине дерева, а Пятачок жил в самой середине дома. А рядом с домом стоял столбик, на котором была прибита поломанная доска с надписью, и тот, кто умел немножко читать, мог прочесть: ПОСТОРОННИМ В…»
Сесилия сидела на соседнем стуле, пока у Яна-малыша не начали слипаться глазки. Когда нам обоим показалось, что мальчик заснул, мы кивнули друг другу и вышли из комнаты.
Мы стояли на лестничной площадке. Из разных частей дома до нас доносились всякие звуки: на первом этаже смотрели телевизор, кто-то ходил по коридорам, в одной из комнат яростно спорили два фальцета.
— Как ни странно, это был прекрасный день, правда? — сказала она.
Я кивнул и улыбнулся.
Она подошла ко мне и обняла за шею. Я чувствовал ее горячее легкое тело, как вдруг дверь позади нас со скрипом отворилась. Мы отпрянули друг от друга, как будто нас застали на месте преступления, и обернулись.
В дверях стоял Ян-малыш. Мгновение спустя он с невидящим взглядом быстро подошел к нам, крикнул: «Нет!» — и ударил меня головой в живот. Секунду или две я качался, пытаясь сохранить равновесие, а потом упал спиной в лестничный пролет.
14
15
16
17
Мы вернулись в столовую, и Ханс немедленно исчез в кухне, а мы уселись за тот же столик, где сидели за ужином.
Я осторожно похлопал его по ручонке и спросил:
— Ян-малыш, ты знаешь, почему мы сюда приехали?
Он отрицательно покачал головой.
— Мы приехали сюда вчера, помнишь? — Он никак не отреагировал, поэтому я прибавил: — На моей машине. Это-то ты точно должен помнить.
Он кивнул.
— А ты помнишь, что случилось до этого?
Он глядел на меня большими, совершенно пустыми глазами.
— Нет?
Он опять покачал головой, на этот раз еще медленнее.
— Не помнишь, значит… А как ты остался дома с папой?
И снова его веки затрепетали, как будто он подавал сигнал бедствия. Он моргал, моргал, но не произнес ни слова.
— Ты не помнишь, что случилось несчастье?
— Не… — начал он, но осекся и вновь настойчиво покачал головой. — Нет.
Из кухни вернулся Ханс с горячим шоколадом. Сесилия придвинула чашку к мальчику, который схватил ее и немедленно поднес к губам.
— Осторожней! — вскрикнула она. — Очень горячее!
Он сделал большой глоток и ни звуком не показал, что обжегся, — только по его тельцу пробежал быстрый озноб. Ян-малыш отставил чашку, а я продолжал его спрашивать:
— А ты помнишь, как домой вернулась мама? Ты сам мне вчера рассказывал.
Его лицо снова стало непроницаемым.
— Нет, — произнес он и опустил глаза.
Сесилия бросила на меня встревоженный взгляд.
— Ну, раз нет, то и не будем об этом больше говорить, — сказал я самым беззаботным тоном. — Шоколад-то вкусный? Как раз для голодного волчонка?
Он снова поднял на меня глаза. В них читались изумление и страх — как будто он ожидал чего-то ужасного, а это не случилось. Но это выражение сразу исчезло, и он просто молча кивнул, поднес чашку ко рту и сделал еще глоток, на этот раз очень осторожно.
— Ну что ж…
Я жестом позвал Ханса в вестибюль, а Сесилия осталась с Яном-малышом.
— Я слышал, сюда звонил адвокат Лангеланд.
— Да… Мы дружили еще студентами. Оба были такими… умеренными бунтарями, — сказал он с легкой улыбкой.
— Он все тебе рассказал?
— Да. Всю историю. Я даже и не знал, что приемными родителями малыша были Свейн и Вибекке. Мы ее называли Каланча.
— Так вы все были друзьями?
— Да. Вибекке и Йенс даже более того.
— У них был роман?
— Да. Непродолжительный, правда. А потом мы потеряли связь друг с другом.
— Но с Лангеландом она продолжала общаться. Он же их семейный адвокат, он сам мне говорил.
— Да, я уже это понял.
— А вот ты, значит, с ними не общался.
— С Вибекке и Свейном — нет. Но с Йенсом мы иногда встречались за кружкой-другой пивка. Очень редко. Мы с ним, так сказать, развивались в совершенно разных направлениях. Он стал такой законопослушный, а я…
— Злостный нарушитель?
— Да нет, — усмехнулся он, — просто… знаешь, как это бывает, Варг: правила порой просто приходится нарушать.
— Конечно. Ты совершенно прав, — сказал я. — А Вибекке он что-нибудь сказал?
— Нет. Он интересовался Яном-малышом. Все ли у мальчишки в порядке.
— А как ты сам считаешь? Паренек-то вроде немного оттаял?
— Ты был просто молодец, Варг. Но я по-прежнему думаю, что нам придется отправить его к медикам.
— Давай подождем еще одну ночь, ладно?
— Хорошо.
Мы вернулись к Сесилии и Яну-малышу.
— Ну что, пора в кровать? — спросил я.
Сесилия кивнула:
— Мы еще дочитаем ту интересную книжку, что начали вчера. Про Винни-Пуха.
— Я вас провожу.
На лестнице я спросил ее:
— Может, эту ночь я подежурю?
— Ты правда хочешь?
— Ну, одному из нас все равно нужно быть здесь. А последнюю ночь отдежуришь ты.
— Да уж, — обрадовалась она, — было бы здорово попасть домой, хотя бы переодеться.
Но она все равно помогла Яну-малышу умыться и почистить зубы. А когда он уже улегся в кровать, она присела рядом и спросила:
— Ну, может быть, тебе Варг почитает?
Он посмотрел на меня.
— До чтения я жаден как волк! — заверил я.
Он натянуто кивнул, и Сесилия уступила мне место.
— Мы остановились здесь, — показала она, и я начал читать.
— «Лучший друг Винни-Пуха, крошечный поросенок, которого звали Пятачок, жил в большом-пребольшом доме, в большом-пребольшом дереве. Дерево стояло в самой середине леса, дом был в самой середине дерева, а Пятачок жил в самой середине дома. А рядом с домом стоял столбик, на котором была прибита поломанная доска с надписью, и тот, кто умел немножко читать, мог прочесть: ПОСТОРОННИМ В…»
Сесилия сидела на соседнем стуле, пока у Яна-малыша не начали слипаться глазки. Когда нам обоим показалось, что мальчик заснул, мы кивнули друг другу и вышли из комнаты.
Мы стояли на лестничной площадке. Из разных частей дома до нас доносились всякие звуки: на первом этаже смотрели телевизор, кто-то ходил по коридорам, в одной из комнат яростно спорили два фальцета.
— Как ни странно, это был прекрасный день, правда? — сказала она.
Я кивнул и улыбнулся.
Она подошла ко мне и обняла за шею. Я чувствовал ее горячее легкое тело, как вдруг дверь позади нас со скрипом отворилась. Мы отпрянули друг от друга, как будто нас застали на месте преступления, и обернулись.
В дверях стоял Ян-малыш. Мгновение спустя он с невидящим взглядом быстро подошел к нам, крикнул: «Нет!» — и ударил меня головой в живот. Секунду или две я качался, пытаясь сохранить равновесие, а потом упал спиной в лестничный пролет.
14
Так что эту ночь с Яном-малышом пришлось провести все же Сесилии. Меня в больницу отвез Ханс, непостижимым образом уместившийся в моем «мини». Врачи констатировали множественные ушибы и растяжения, а один из них сказал: «Если бы не перила, вам пришлось бы куда хуже».
— Как прикажешь все это понимать? — поинтересовался Ханс по дороге обратно.
— И не спрашивай! Но тут есть над чем задуматься…
Я снова и снова прокручивал момент падения: я тогда машинально выставил руки вперед, пытаясь схватиться за перила, но они выскользнули из рук, и в следующее мгновение мне удалось ухватиться за стойку, на которой держалась вся лестница. Я не упал, но в руках так здорово хрустнуло, что до сих пор оставалось ощущение, будто кости вышли из суставов и обратно уже никогда не вернутся.
На секунду или две я потерял сознание, а, опомнившись, услышал, как Сесилия кричит мне сверху: «Варг! Ты как?» — а потом донесся голос примчавшегося на шум Ханса.
Минуту я стоял на коленях, согнувшись пополам от боли, а затем медленно поднялся на ноги и посмотрел наверх. Там стояли Сесилия и Ян-Малыш. Она крепко держала его за руку. Оба молчали, потрясенные.
Я увидел глаза Яна-малыша. Они были черны от ярости.
— Как же так, Ян-малыш? Я думал, мы друзья.
— Ненавижу тебя! Ненавижу тебя! — закричал он, и личико его стало красным как свекла.
— Ну, ну… Не надо так говорить, — повторяла Сесилия, непонятно кого утешая. — Пойдем…
Она увела Яна-малыша в комнату, а Ханс повёл меня к машине. Когда врачи закончили со мной заниматься, он сказал:
— Хочешь, довезу тебя домой? Я и сам там недалеко живу.
— Спасибо, не откажусь. Не уверен, что смогу сейчас переключать передачи.
Этой ночью я спал еще хуже. Долго таращился в темноту, а когда наконец заснул, на меня навалился кошмар, в котором Ян-малыш и Томас снова перемешались, и я уже не знал, кто из них снова и снова сталкивал меня с крутой лестницы. И вовсе не помогало, что вместо Сесилии наверху лестницы стояла Беата со злорадной усмешкой, как будто хотела сказать: «Ну! Я же говорила! Однажды ты нарвешься!»
Наутро все тело у меня болело, а в голове гудело, как будто там работала помпа. Я позвонил на работу и рассказал, что случилось. Мне пожелали скорейшего выздоровления и сказали, чтобы я не волновался за Яна-малыша. Они уже разговаривали с Сесилией и кого-то послали ей в помощь, а у Ханса Ховика к тому же квалифицированный персонал, так что не волнуйся, Варг, все будет хорошо.
Чуть позже позвонила Сесилия и сказала все то же самое.
— Ну как у тебя дела? — спросил я.
— После двух ночных дежурств мне полагается свободный день, — ответила она. — Так что я отдыхаю. Ты тоже отдохни, ладно?
Последние слова она сказала тоном, который мне был знаком. Так разговаривала со мной другая женщина, с которой я жил последние несколько лет, — с явным недоверием и скепсисом в голосе.
— А Ян-малыш? Он сказал что-нибудь после того, что случилось?
— Нет. Он впал в свое коматозное состояние. Не говорит, не ест… Ханс вызвал Марианну, так что она этим займется. Но, боюсь, придется положить его в клинику. А ты…
— Да?
В голове по-прежнему гудело, как будто я находился внутри бетономешалки.
— Мы с Хансом не стали заявлять в полицию, — продолжала она, — но ты… Я думаю, ты сам должен с ними связаться. Я имею в виду еще и то, что он тебе сказал в четверг.
— Угу. Я им скажу.
На мгновение я представил себе их всех: Вибекке Скарнес и Йенса Лангеланда, Метте Ольсен и Терье Хаммерстена, Ханса Ховика и Сесилию, Яна-малыша, который несся на меня как торпеда с криком: «Ненавижу тебя! Ненавижу тебя! Это мама сделала!»
В мыслях я взвесил их на весах: Метте Ольсен или Вибекке Скарнес? О которой он говорил?
Свейн Скарнес — единственный, кого я знал только по фотографии, которую видел в его квартире. Черно-белый семейный портрет. После того как я проглотил свой скудный завтрак, именно этот пробел я и решил ликвидировать.
— Как прикажешь все это понимать? — поинтересовался Ханс по дороге обратно.
— И не спрашивай! Но тут есть над чем задуматься…
Я снова и снова прокручивал момент падения: я тогда машинально выставил руки вперед, пытаясь схватиться за перила, но они выскользнули из рук, и в следующее мгновение мне удалось ухватиться за стойку, на которой держалась вся лестница. Я не упал, но в руках так здорово хрустнуло, что до сих пор оставалось ощущение, будто кости вышли из суставов и обратно уже никогда не вернутся.
На секунду или две я потерял сознание, а, опомнившись, услышал, как Сесилия кричит мне сверху: «Варг! Ты как?» — а потом донесся голос примчавшегося на шум Ханса.
Минуту я стоял на коленях, согнувшись пополам от боли, а затем медленно поднялся на ноги и посмотрел наверх. Там стояли Сесилия и Ян-Малыш. Она крепко держала его за руку. Оба молчали, потрясенные.
Я увидел глаза Яна-малыша. Они были черны от ярости.
— Как же так, Ян-малыш? Я думал, мы друзья.
— Ненавижу тебя! Ненавижу тебя! — закричал он, и личико его стало красным как свекла.
— Ну, ну… Не надо так говорить, — повторяла Сесилия, непонятно кого утешая. — Пойдем…
Она увела Яна-малыша в комнату, а Ханс повёл меня к машине. Когда врачи закончили со мной заниматься, он сказал:
— Хочешь, довезу тебя домой? Я и сам там недалеко живу.
— Спасибо, не откажусь. Не уверен, что смогу сейчас переключать передачи.
Этой ночью я спал еще хуже. Долго таращился в темноту, а когда наконец заснул, на меня навалился кошмар, в котором Ян-малыш и Томас снова перемешались, и я уже не знал, кто из них снова и снова сталкивал меня с крутой лестницы. И вовсе не помогало, что вместо Сесилии наверху лестницы стояла Беата со злорадной усмешкой, как будто хотела сказать: «Ну! Я же говорила! Однажды ты нарвешься!»
Наутро все тело у меня болело, а в голове гудело, как будто там работала помпа. Я позвонил на работу и рассказал, что случилось. Мне пожелали скорейшего выздоровления и сказали, чтобы я не волновался за Яна-малыша. Они уже разговаривали с Сесилией и кого-то послали ей в помощь, а у Ханса Ховика к тому же квалифицированный персонал, так что не волнуйся, Варг, все будет хорошо.
Чуть позже позвонила Сесилия и сказала все то же самое.
— Ну как у тебя дела? — спросил я.
— После двух ночных дежурств мне полагается свободный день, — ответила она. — Так что я отдыхаю. Ты тоже отдохни, ладно?
Последние слова она сказала тоном, который мне был знаком. Так разговаривала со мной другая женщина, с которой я жил последние несколько лет, — с явным недоверием и скепсисом в голосе.
— А Ян-малыш? Он сказал что-нибудь после того, что случилось?
— Нет. Он впал в свое коматозное состояние. Не говорит, не ест… Ханс вызвал Марианну, так что она этим займется. Но, боюсь, придется положить его в клинику. А ты…
— Да?
В голове по-прежнему гудело, как будто я находился внутри бетономешалки.
— Мы с Хансом не стали заявлять в полицию, — продолжала она, — но ты… Я думаю, ты сам должен с ними связаться. Я имею в виду еще и то, что он тебе сказал в четверг.
— Угу. Я им скажу.
На мгновение я представил себе их всех: Вибекке Скарнес и Йенса Лангеланда, Метте Ольсен и Терье Хаммерстена, Ханса Ховика и Сесилию, Яна-малыша, который несся на меня как торпеда с криком: «Ненавижу тебя! Ненавижу тебя! Это мама сделала!»
В мыслях я взвесил их на весах: Метте Ольсен или Вибекке Скарнес? О которой он говорил?
Свейн Скарнес — единственный, кого я знал только по фотографии, которую видел в его квартире. Черно-белый семейный портрет. После того как я проглотил свой скудный завтрак, именно этот пробел я и решил ликвидировать.
15
«Скарнес Импорт», насколько я знал, компания совсем небольшая. Ее офис располагался на улице Олафа Тихого,
[6]на третьем этаже здания, уцелевшего после пожара 1916 года. Меня встретила секретарша с покрасневшими глазами и шмыгающим носом, который она на протяжении всей нашей беседы то и дело промакивала сложенным кружевным платочком, годным разве на то, чтобы им мочить почтовые марки, перед тем как наклеить.
Она представилась как Ранди Борг и немедленно ударилась в рыдания, как только я сообщил о цели моего визита. Ее возраст я определил как сорок с хвостиком. У нее были темно-русые волосы со свежей укладкой, а одета она была в черную обтягивающую юбку, которая на меня вовсе не произвела впечатления траурной.
Она рассказал мне, что фирма «Скарнес Импорт» на сегодняшний день состоит из нее самой и монтера Харальда Дале, которого в офисе не было, так как он уехал на профилактический осмотр оборудования.
— И больше никого? Но вы ведь тяжелые агрегаты импортируете, не так ли?
— Да-да. Копировальные и маркировальные машины. Но для перевозки и монтировки больших машин мы нанимаем людей дополнительно.
— Что из себя представлял ваш работодатель Свейн Скарнес?
— Но… — Она разгневанно посмотрела на меня. — Вы же сами видите! Это его фирма, он все здесь создал с нуля. Вначале он работал на крупную компанию. Потом решил, что гораздо выгоднее работать на себя самого. Он так и сделал. Контракты, маркетинг, клиенты — всем он занимался сам. И много ездил. У нас клиенты по всему Вестланду от Олесунда до Флеккефьорда.
— Понимаю. Непростой был человек. Ну а теперь, когда его больше нет…
Ее глаза сделались загадочно-пустыми, как будто она была ясновидящая, которая узрела внутренним взором кромешный ужас, который ждал их фирму впереди.
— Наверное, его жена будет управлять компанией? — попробовал я вывести ее из транса.
— Вибекке! — произнесла она утробным голосом чревовещателя, полным ненависти и презрения. — Даже представить себе такого не могу.
— Почему?
— Право на это у нее, конечно, есть. Но она же не сможет! Так что, если Харальд не станет управляющим… — у нее снова полились слезы, — …тут будет какая-нибудь биржа труда…
Я перегнулся через ее стол. Она взглянула на меня снизу вверх. Точеные колени под короткой юбкой были целомудренно сдвинуты. Она была такой красоткой — аж глазам больно. Единственное, что портило картину, — припухшее от слез лицо и красные глаза, но зато именно это и придавало ее почти совершенному образу отпечаток человечности; и так хотелось верить в ее преданность, что немедленно возникло желание стать ей близким человеком.
— Скажите мне, фру Борге…
— Фрёкен…
— Правда?
Она встретилась со мной глазами и слегка покраснела.
— Так о чем вы хотели спросить?
— Да вот о чем… — Я с трудом сосредоточился. — В такой маленькой компании, как ваша, насколько я понимаю, у вас со Скарнесом должны были сложиться особые отношения. Все-таки большую часть рабочего дня вы проводили здесь наедине…
Она сверкнула глазами, а щеки ее заалели.
— Что вы имеете в виду?!
— Нет-нет, ничего дурного… Я просто подумал, люди же общаются. Может быть, вы ходили вместе обедать. В общем, знали друг друга лучше, чем работники крупных фирм.
— Ну да. И что из этого?
— Мы в службе охраны детства беспокоимся о будущем Яна-малыша. Как сложится теперь его жизнь… И я подумал: было бы неплохо узнать, каковы были взаимоотношения всех троих — ребенка и приемных родителей — дома, в семье.
— Но разве вам Вибекке не может рассказать?
— Вы же понимаете, в каком она сейчас состоянии. И потом, иногда так бывает полезен взгляд постороннего человека. Недаром говорят: «Со стороны виднее».
— Да я почти и не видела никогда ни мальчика, ни Вибекке. Они тут появлялись всего пару раз. А вот что касается самого Свейна…
Новый взрыв рыданий. Лицо ее приняло отсутствующее выражение. И тут мне пришло в голову, что она похожа на Вибекке Скарнес. Так сказать, та же модель, но на десять лет старше. Правильные черты лица, тщательно уложенные волосы, горделивая посадка головы. Я подумал, а вдруг это не случайное совпадение? Вдруг Свейн Скарнес сознательно подбирал себе женщин — и секретаршу, и жену — одного типа? По своему вкусу, кстати, не такому и плохому, может быть, просто не слишком оригинальному…
— Так что за человек был Свейн Скарнес? — вновь осторожно задал я вопрос, на который уже раз не получил ответа.
— Он был… — Она принялась подыскивать слово и, когда нашла нужное, сопроводила его новыми рыданиями. — …Хороший человек, который желал своим сотрудникам только добра. Хороший шеф — он никогда не давил на людей. У нас много клиентов, которых никак не назовешь крупными, но он всегда предлагал им самые лучшие условия, подбирал разумные схемы техобслуживания. Харальд говорил что, если так и дальше дело пойдет, нужно будет нанимать еще одного техника.
— А сколько лет вы знакомы со Свейном?
Она подняла глаза к потолку:
— С момента создания фирмы — пять лет. Осенью как раз отмечали… да. Был праздничный обед в отеле «Суннфьорд» — это в Фёрде.
— А почему именно в Фёрде?
— У нас там проходила деловая встреча. Мы с Харальдом тоже там присутствовали, и Свейн тогда сказал: «Давайте устроим настоящий юбилейный обед!»
— Понятно. И Вибекке тоже там была?
— Да нет, конечно! С какой, интересно, стати ей там быть? Будто она хоть что-то понимает в копировании! Она и в офис-то не заглядывала.
— И Яна-малыша, стало быть, тоже не было на обеде?
— Нет. Я его вообще видела только мельком. Появление этого мальчика было большой трагедией для Свейна, уж поверьте.
— В каком смысле?
— Видите ли, господин… Веум?
— Да.
— У меня самой нет детей. И поверьте, я хорошо знаю, как это тоскливо. И мне известно, Свейн с трудом смирился с тем, что у них с Вибекке не может быть своих детей. И когда появилась эта идея — взять мальчика, — он сразу согласился: послать запрос, затем на роль попечителя и на усыновление.
— Так в чем же была проблема?
— Сначала все, казалось, шло хорошо. Но выяснилось, что малыш… Он был как бомба с часовым механизмом, понимаете? У него были такие странные реакции, я сейчас вспоминаю о тех случаях, о которых Свейн мне рассказывал… Однажды, это было несколько месяцев назад, Свейн пришел на работу, и я сразу заметила, что с ним что-то не так. Я не сразу решилась спросить, в чем дело, но потом просто не удержалась. Зашла к нему. — Она кивнула на открытую дверь, и я увидел там большой письменный стол и пустое кресло. — Он рассказал мне, что накануне вечером Ян-малыш укусил его за руку. И здорово — видели бы вы тот укус! И когда я узнала о том, что произошло… утром в эту среду, — представляете, какие мысли у меня завертелись в голове?
— Разумеется.
Она испытующе уставилась на меня и спросила:
— А не могло и в этот раз произойти нечто подобное?
Я заглянул ей в глаза. Они были зелено-голубые, как ледник. Я сказал:
— Если уж быть совсем откровенным, фрекен Борг, такое в принципе могло произойти. Но про данный конкретный случай — не знаю, не уверен.
Она слегка кивнула с видом, будто ее худшие предчувствия оправдались.
— Скажите, он когда-нибудь вам жаловался на… сложности взаимоотношений с Вибекке?
На ее лице разыгралось сражение между чувством долга и личной неприязнью к Вибекке. Она наморщила свой прекрасный лоб и вдруг стала похожа на десятилетнюю девочку.
— Да, в тот вечер, в Фёрде…
— Когда был юбилейный обед?
— Да. Мы сидели в баре и разговаривали немного более откровенно, чем обычно. Свейн и я. Харальд уже исчез с какой-то женщиной. Ну… которую он встретил в этом баре. Поэтому мы и болтали о таких вещах. Понимаете, Харальд с какой-то красоткой… Ну, мы и разговорились о том, как это ужасно, когда кто-то один не отказывает себе в удовольствии, так сказать, «на стороне», а другой остается из-за этого в одиночестве. Или даже не знает, что его обманывают…
— Похоже, что у Вибекке и Свейна так и получилось? — спросил я самым бархатным голосом.
— Да. С ним это и произошло, — сказала она, и на ее глазах вновь выступили слезы.
— А его поведение было исключительно порядочным, или…
— Как вы можете? — Она разгневанно посмотрела на меня и покраснела. — Естественно!
— Да, конечно, но… Вы же сами сказали, что он много ездил. А ведь красивые женщины в барах бывают не только в Фёрде.
— Нет-нет!.. Однако он, насколько я поняла, разговаривая с ним тогда, совершенно измучился. А сам-то Свейн был не такой. Иначе я бы заметила. — И снова взгляд вдаль, и едва заметное движение головой — как будто она украдкой от всех остальных любовалась на себя в зеркало.
— Значит, у нее был другой? Он точно об этом знал?
— Точно! Он… Не понимаю, какое дело охране детства до всего этого… Разве только… они же вместе несли ответственность за Яна-малыша. И я думаю, это мучило его больше всего остального: что станет с ребенком, если Вибекке его бросит.
— Зря расстраивался! Он же был мужчина в самом расцвете сил. Наверняка нашлась бы женщина, готовая поддержать его в трудную минуту.
Актриса вышла отыграть заключительную сцену и выдать свою последнюю реплику: секунду она сидела с закрытыми глазами, как будто хотела отогнать от себя все ужасы этого мира, а когда открыла глаза, то уже овладела собой на все сто процентов.
— Могу я еще чем-то вам помочь, господин Веум?
— Нет, я думаю. Не сегодня.
У меня вертелся на языке еще один вопрос, но я оставил его при себе. В конце концов, у меня не было никакого права его задавать. Вопрос о том, удалось ли ей хорошенько утешить его в тот осенний вечер в Фёрде.
Она представилась как Ранди Борг и немедленно ударилась в рыдания, как только я сообщил о цели моего визита. Ее возраст я определил как сорок с хвостиком. У нее были темно-русые волосы со свежей укладкой, а одета она была в черную обтягивающую юбку, которая на меня вовсе не произвела впечатления траурной.
Она рассказал мне, что фирма «Скарнес Импорт» на сегодняшний день состоит из нее самой и монтера Харальда Дале, которого в офисе не было, так как он уехал на профилактический осмотр оборудования.
— И больше никого? Но вы ведь тяжелые агрегаты импортируете, не так ли?
— Да-да. Копировальные и маркировальные машины. Но для перевозки и монтировки больших машин мы нанимаем людей дополнительно.
— Что из себя представлял ваш работодатель Свейн Скарнес?
— Но… — Она разгневанно посмотрела на меня. — Вы же сами видите! Это его фирма, он все здесь создал с нуля. Вначале он работал на крупную компанию. Потом решил, что гораздо выгоднее работать на себя самого. Он так и сделал. Контракты, маркетинг, клиенты — всем он занимался сам. И много ездил. У нас клиенты по всему Вестланду от Олесунда до Флеккефьорда.
— Понимаю. Непростой был человек. Ну а теперь, когда его больше нет…
Ее глаза сделались загадочно-пустыми, как будто она была ясновидящая, которая узрела внутренним взором кромешный ужас, который ждал их фирму впереди.
— Наверное, его жена будет управлять компанией? — попробовал я вывести ее из транса.
— Вибекке! — произнесла она утробным голосом чревовещателя, полным ненависти и презрения. — Даже представить себе такого не могу.
— Почему?
— Право на это у нее, конечно, есть. Но она же не сможет! Так что, если Харальд не станет управляющим… — у нее снова полились слезы, — …тут будет какая-нибудь биржа труда…
Я перегнулся через ее стол. Она взглянула на меня снизу вверх. Точеные колени под короткой юбкой были целомудренно сдвинуты. Она была такой красоткой — аж глазам больно. Единственное, что портило картину, — припухшее от слез лицо и красные глаза, но зато именно это и придавало ее почти совершенному образу отпечаток человечности; и так хотелось верить в ее преданность, что немедленно возникло желание стать ей близким человеком.
— Скажите мне, фру Борге…
— Фрёкен…
— Правда?
Она встретилась со мной глазами и слегка покраснела.
— Так о чем вы хотели спросить?
— Да вот о чем… — Я с трудом сосредоточился. — В такой маленькой компании, как ваша, насколько я понимаю, у вас со Скарнесом должны были сложиться особые отношения. Все-таки большую часть рабочего дня вы проводили здесь наедине…
Она сверкнула глазами, а щеки ее заалели.
— Что вы имеете в виду?!
— Нет-нет, ничего дурного… Я просто подумал, люди же общаются. Может быть, вы ходили вместе обедать. В общем, знали друг друга лучше, чем работники крупных фирм.
— Ну да. И что из этого?
— Мы в службе охраны детства беспокоимся о будущем Яна-малыша. Как сложится теперь его жизнь… И я подумал: было бы неплохо узнать, каковы были взаимоотношения всех троих — ребенка и приемных родителей — дома, в семье.
— Но разве вам Вибекке не может рассказать?
— Вы же понимаете, в каком она сейчас состоянии. И потом, иногда так бывает полезен взгляд постороннего человека. Недаром говорят: «Со стороны виднее».
— Да я почти и не видела никогда ни мальчика, ни Вибекке. Они тут появлялись всего пару раз. А вот что касается самого Свейна…
Новый взрыв рыданий. Лицо ее приняло отсутствующее выражение. И тут мне пришло в голову, что она похожа на Вибекке Скарнес. Так сказать, та же модель, но на десять лет старше. Правильные черты лица, тщательно уложенные волосы, горделивая посадка головы. Я подумал, а вдруг это не случайное совпадение? Вдруг Свейн Скарнес сознательно подбирал себе женщин — и секретаршу, и жену — одного типа? По своему вкусу, кстати, не такому и плохому, может быть, просто не слишком оригинальному…
— Так что за человек был Свейн Скарнес? — вновь осторожно задал я вопрос, на который уже раз не получил ответа.
— Он был… — Она принялась подыскивать слово и, когда нашла нужное, сопроводила его новыми рыданиями. — …Хороший человек, который желал своим сотрудникам только добра. Хороший шеф — он никогда не давил на людей. У нас много клиентов, которых никак не назовешь крупными, но он всегда предлагал им самые лучшие условия, подбирал разумные схемы техобслуживания. Харальд говорил что, если так и дальше дело пойдет, нужно будет нанимать еще одного техника.
— А сколько лет вы знакомы со Свейном?
Она подняла глаза к потолку:
— С момента создания фирмы — пять лет. Осенью как раз отмечали… да. Был праздничный обед в отеле «Суннфьорд» — это в Фёрде.
— А почему именно в Фёрде?
— У нас там проходила деловая встреча. Мы с Харальдом тоже там присутствовали, и Свейн тогда сказал: «Давайте устроим настоящий юбилейный обед!»
— Понятно. И Вибекке тоже там была?
— Да нет, конечно! С какой, интересно, стати ей там быть? Будто она хоть что-то понимает в копировании! Она и в офис-то не заглядывала.
— И Яна-малыша, стало быть, тоже не было на обеде?
— Нет. Я его вообще видела только мельком. Появление этого мальчика было большой трагедией для Свейна, уж поверьте.
— В каком смысле?
— Видите ли, господин… Веум?
— Да.
— У меня самой нет детей. И поверьте, я хорошо знаю, как это тоскливо. И мне известно, Свейн с трудом смирился с тем, что у них с Вибекке не может быть своих детей. И когда появилась эта идея — взять мальчика, — он сразу согласился: послать запрос, затем на роль попечителя и на усыновление.
— Так в чем же была проблема?
— Сначала все, казалось, шло хорошо. Но выяснилось, что малыш… Он был как бомба с часовым механизмом, понимаете? У него были такие странные реакции, я сейчас вспоминаю о тех случаях, о которых Свейн мне рассказывал… Однажды, это было несколько месяцев назад, Свейн пришел на работу, и я сразу заметила, что с ним что-то не так. Я не сразу решилась спросить, в чем дело, но потом просто не удержалась. Зашла к нему. — Она кивнула на открытую дверь, и я увидел там большой письменный стол и пустое кресло. — Он рассказал мне, что накануне вечером Ян-малыш укусил его за руку. И здорово — видели бы вы тот укус! И когда я узнала о том, что произошло… утром в эту среду, — представляете, какие мысли у меня завертелись в голове?
— Разумеется.
Она испытующе уставилась на меня и спросила:
— А не могло и в этот раз произойти нечто подобное?
Я заглянул ей в глаза. Они были зелено-голубые, как ледник. Я сказал:
— Если уж быть совсем откровенным, фрекен Борг, такое в принципе могло произойти. Но про данный конкретный случай — не знаю, не уверен.
Она слегка кивнула с видом, будто ее худшие предчувствия оправдались.
— Скажите, он когда-нибудь вам жаловался на… сложности взаимоотношений с Вибекке?
На ее лице разыгралось сражение между чувством долга и личной неприязнью к Вибекке. Она наморщила свой прекрасный лоб и вдруг стала похожа на десятилетнюю девочку.
— Да, в тот вечер, в Фёрде…
— Когда был юбилейный обед?
— Да. Мы сидели в баре и разговаривали немного более откровенно, чем обычно. Свейн и я. Харальд уже исчез с какой-то женщиной. Ну… которую он встретил в этом баре. Поэтому мы и болтали о таких вещах. Понимаете, Харальд с какой-то красоткой… Ну, мы и разговорились о том, как это ужасно, когда кто-то один не отказывает себе в удовольствии, так сказать, «на стороне», а другой остается из-за этого в одиночестве. Или даже не знает, что его обманывают…
— Похоже, что у Вибекке и Свейна так и получилось? — спросил я самым бархатным голосом.
— Да. С ним это и произошло, — сказала она, и на ее глазах вновь выступили слезы.
— А его поведение было исключительно порядочным, или…
— Как вы можете? — Она разгневанно посмотрела на меня и покраснела. — Естественно!
— Да, конечно, но… Вы же сами сказали, что он много ездил. А ведь красивые женщины в барах бывают не только в Фёрде.
— Нет-нет!.. Однако он, насколько я поняла, разговаривая с ним тогда, совершенно измучился. А сам-то Свейн был не такой. Иначе я бы заметила. — И снова взгляд вдаль, и едва заметное движение головой — как будто она украдкой от всех остальных любовалась на себя в зеркало.
— Значит, у нее был другой? Он точно об этом знал?
— Точно! Он… Не понимаю, какое дело охране детства до всего этого… Разве только… они же вместе несли ответственность за Яна-малыша. И я думаю, это мучило его больше всего остального: что станет с ребенком, если Вибекке его бросит.
— Зря расстраивался! Он же был мужчина в самом расцвете сил. Наверняка нашлась бы женщина, готовая поддержать его в трудную минуту.
Актриса вышла отыграть заключительную сцену и выдать свою последнюю реплику: секунду она сидела с закрытыми глазами, как будто хотела отогнать от себя все ужасы этого мира, а когда открыла глаза, то уже овладела собой на все сто процентов.
— Могу я еще чем-то вам помочь, господин Веум?
— Нет, я думаю. Не сегодня.
У меня вертелся на языке еще один вопрос, но я оставил его при себе. В конце концов, у меня не было никакого права его задавать. Вопрос о том, удалось ли ей хорошенько утешить его в тот осенний вечер в Фёрде.
16
Время, отведенное мне на расследование, вышло. Никаких оправданий ни для себя самого, ни для других я найти больше не мог. Мне ничего не оставалось, как только сжать зубы и отправиться к Муусу, в самое логово льва — Бергенский департамент полиции, заново отстроенный в 1965 году.
Из телефонной будки возле него я позвонил Хансу Ховику, который подтвердил то, к чему я уже был готов как к неизбежному. Он и Марианна сошлись во мнении: теперь единственный выход — госпитализация. Марианна и один из сотрудников Ханса отвезли Яна-малыша в детское психиатрическое отделение в Хаукеланде.
— А у тебя как дела, Варг? Как ты себя чувствуешь?
— До некоторой степени чувствую себя отбивной, а так ничего.
— Ну-ну. Поправляйся.
Я поблагодарил и положил трубку.
На посту охраны мне подтвердили, что инспектор на месте, и я поднялся на лифте на четвертый этаж, где находился его кабинет с видом на Домкиркегатен. Муус восседал за своим столом, свирепый, как матрона на заседании миссионерского общества. Когда я появился в дверях, он, казалось, не мог поверить, что видит меня не во сне.
— Ну? — прорычал он. — Что угодно?
Я кротко улыбнулся и сказал:
— Пришел сделать чистосердечное признание.
— Ты тоже?
— А что, у вас много желающих?
— Выкладывай! — рявкнул он.
— Когда мы увозили Яна-малыша с места гибели Скарнеса в Хаукендален, он кое-что сказал мне перед тем, как сесть в машину.
— Так. И что же?
— Дословно: «Это мама сделала».
Ни один мускул не дрогнул на его лице.
— И что дальше?
— Я подумал, что вы захотите это знать.
— И ты два дня мучился этой мыслью, а потом решил заявиться ко мне?
— Не через охрану же передавать.
— Что же заставило тебя «чистосердечно признаться» именно сейчас?
— Так получилось… Вы ведь ее еще не обнаружили?
— А у тебя небось и соображения есть, где она может находиться?
Мы секунду глядели друг другу в глаза, а потом я сказал:
— Нет…
— Ты кое о чем не догадываешься, Веум, — перебил он и смерил меня торжествующим взглядом.
— Да?
— Она дала о себе знать.
— Фру Скарнес? Когда?
— Сегодня утром, как заявил ее адвокат, господин Лангеланд.
— Да уж понятно, — пробормотал я.
— Ее в данный момент допрашивает инспектор Люнгмо.
— Допрашивает? Так, значит…
— Да, Веум. Ничего нового ты не сообщил — она уже практически призналась.
— Призналась? — Я с трудом понимал, что происходит.
— Да, — ответил он с некоторой заминкой. — Ты что, плохо слышишь? Она заявила, что столкнула мужа с лестницы во время ссоры. Защита, естественно, будет настаивать на непреднамеренном убийстве в целях самообороны. Расследование мы, конечно, продолжим, хотя можно считать, что дело уже раскрыто. Для тебя-то наверняка ничего удивительного в этом нет, учитывая, какую новость ты нам принес. «Это сделала мама» — так ведь он сказал?
— Да… Но, раз уж она призналась, меня это, пожалуй, больше не касается.
Он насмешливо приподнял одну бровь — и это было самым ярким проявлением чувств, обуревавших его в течение разговора.
— Точнее и не скажешь, уважаемый!
— А вы знаете, что у него есть еще и родная мать? Скарнесы его усыновили.
— И кто же она? — спросил он, награждая меня уничижительным взглядом.
— Метте Ольсен. Гражданская жена вашего старого знакомого, Терье Хаммерстена.
— Хаммерстена? А она…
— И раз уж я здесь, я бы хотел…
— Нет уж, позволь, не перебивай! — Он раздражался все больше. — Она что, тоже призналась?
— Нет. Разумеется, нет.
— Вот именно! — Он откинулся на спинку стула. — Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? Этих засранцев из американских фильмов, которые трутся где попало и считают при этом, будто они чертовски круче полицейских.
— Их, значит, напоминаю?
— Ага. Так что не будешь ли настолько любезен убраться отсюда как можно скорее? У нас тут есть дела поважнее, чем частное мнение представителя службы охраны детства.
— У охраны детства тоже найдутся дела поважнее.
— Не сомневаюсь. Будь здоров. Надеюсь больше никогда тебя не увидеть.
К сожалению, он ошибся. К сожалению для нас обоих. Много позже я часто думал о том, не в тот ли самый раз меня впервые посетила мысль, что все пошло по ложному пути. С самого начала. Но я ему об этом никогда не напоминал: слишком долгий бы вышел разговор.
В тот же вечер, в девятом часу, раздался звонок в дверь моей квартиры. Я открыл дверь — на пороге стояла Сесилия. Она была тщательно накрашена и одета в короткое темное пальто, в котором я прежде никогда ее не видел. Она протянула небольшой пакет:
— Я прихватила бутылочку красного. Пустишь?
Из телефонной будки возле него я позвонил Хансу Ховику, который подтвердил то, к чему я уже был готов как к неизбежному. Он и Марианна сошлись во мнении: теперь единственный выход — госпитализация. Марианна и один из сотрудников Ханса отвезли Яна-малыша в детское психиатрическое отделение в Хаукеланде.
— А у тебя как дела, Варг? Как ты себя чувствуешь?
— До некоторой степени чувствую себя отбивной, а так ничего.
— Ну-ну. Поправляйся.
Я поблагодарил и положил трубку.
На посту охраны мне подтвердили, что инспектор на месте, и я поднялся на лифте на четвертый этаж, где находился его кабинет с видом на Домкиркегатен. Муус восседал за своим столом, свирепый, как матрона на заседании миссионерского общества. Когда я появился в дверях, он, казалось, не мог поверить, что видит меня не во сне.
— Ну? — прорычал он. — Что угодно?
Я кротко улыбнулся и сказал:
— Пришел сделать чистосердечное признание.
— Ты тоже?
— А что, у вас много желающих?
— Выкладывай! — рявкнул он.
— Когда мы увозили Яна-малыша с места гибели Скарнеса в Хаукендален, он кое-что сказал мне перед тем, как сесть в машину.
— Так. И что же?
— Дословно: «Это мама сделала».
Ни один мускул не дрогнул на его лице.
— И что дальше?
— Я подумал, что вы захотите это знать.
— И ты два дня мучился этой мыслью, а потом решил заявиться ко мне?
— Не через охрану же передавать.
— Что же заставило тебя «чистосердечно признаться» именно сейчас?
— Так получилось… Вы ведь ее еще не обнаружили?
— А у тебя небось и соображения есть, где она может находиться?
Мы секунду глядели друг другу в глаза, а потом я сказал:
— Нет…
— Ты кое о чем не догадываешься, Веум, — перебил он и смерил меня торжествующим взглядом.
— Да?
— Она дала о себе знать.
— Фру Скарнес? Когда?
— Сегодня утром, как заявил ее адвокат, господин Лангеланд.
— Да уж понятно, — пробормотал я.
— Ее в данный момент допрашивает инспектор Люнгмо.
— Допрашивает? Так, значит…
— Да, Веум. Ничего нового ты не сообщил — она уже практически призналась.
— Призналась? — Я с трудом понимал, что происходит.
— Да, — ответил он с некоторой заминкой. — Ты что, плохо слышишь? Она заявила, что столкнула мужа с лестницы во время ссоры. Защита, естественно, будет настаивать на непреднамеренном убийстве в целях самообороны. Расследование мы, конечно, продолжим, хотя можно считать, что дело уже раскрыто. Для тебя-то наверняка ничего удивительного в этом нет, учитывая, какую новость ты нам принес. «Это сделала мама» — так ведь он сказал?
— Да… Но, раз уж она призналась, меня это, пожалуй, больше не касается.
Он насмешливо приподнял одну бровь — и это было самым ярким проявлением чувств, обуревавших его в течение разговора.
— Точнее и не скажешь, уважаемый!
— А вы знаете, что у него есть еще и родная мать? Скарнесы его усыновили.
— И кто же она? — спросил он, награждая меня уничижительным взглядом.
— Метте Ольсен. Гражданская жена вашего старого знакомого, Терье Хаммерстена.
— Хаммерстена? А она…
— И раз уж я здесь, я бы хотел…
— Нет уж, позволь, не перебивай! — Он раздражался все больше. — Она что, тоже призналась?
— Нет. Разумеется, нет.
— Вот именно! — Он откинулся на спинку стула. — Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? Этих засранцев из американских фильмов, которые трутся где попало и считают при этом, будто они чертовски круче полицейских.
— Их, значит, напоминаю?
— Ага. Так что не будешь ли настолько любезен убраться отсюда как можно скорее? У нас тут есть дела поважнее, чем частное мнение представителя службы охраны детства.
— У охраны детства тоже найдутся дела поважнее.
— Не сомневаюсь. Будь здоров. Надеюсь больше никогда тебя не увидеть.
К сожалению, он ошибся. К сожалению для нас обоих. Много позже я часто думал о том, не в тот ли самый раз меня впервые посетила мысль, что все пошло по ложному пути. С самого начала. Но я ему об этом никогда не напоминал: слишком долгий бы вышел разговор.
В тот же вечер, в девятом часу, раздался звонок в дверь моей квартиры. Я открыл дверь — на пороге стояла Сесилия. Она была тщательно накрашена и одета в короткое темное пальто, в котором я прежде никогда ее не видел. Она протянула небольшой пакет:
— Я прихватила бутылочку красного. Пустишь?
17
Двадцать лет спустя, сидя на скамейке на Фьелльвейен, она спросила меня, смущенно покраснев:
— А помнишь, Варг, ведь между нами тогда кое-что было?
— Неужели нет, — криво улыбнулся я.
Да, я помнил то, что она решила обозначить словами «кое-что». Помнил привкус железа в красном вине, которое она принесла с собой в тот четверг в семьдесят четвертом, когда дело, казалось, было почти закрыто, а Ян-малыш был помещен в клинику; чуть позже — тот же вкус на ее губах, ее крепкое маленькое тело, которое извивалось подо мной и наклонялось, когда она была сверху, такое живое и непослушное, что я то и дело упускал его из рук, как неопытный слесарь-сантехник, выполняющий первый самостоятельный заказ, свой инструмент. Она целовала меня крепко и решительно, и я чувствовал, что она нисколько не колеблется и точно знает, чего хочет. Мы с ней решили, что так мы отпраздновали окончание дела. Позже мы еще «праздновали» два или три раза, но слов для этих воспоминаний я так и не смог подобрать — все они словно утекали в песок, так что мне остались лишь мелькающие картинки перед глазами, которые как из засады выскакивали, если я когда-нибудь пил такое же вино.
Да, я ничего не забыл. А в тот год произошло много страшных, ужасающих событий.
Расследование закончилось тем, что Вибекке Скарнес было предъявлено обвинение в непредумышленном убийстве и ее дело было отправлено в окружной суд, где ее с большим жаром защищал Йенс Лангеланд.
— А помнишь, Варг, ведь между нами тогда кое-что было?
— Неужели нет, — криво улыбнулся я.
Да, я помнил то, что она решила обозначить словами «кое-что». Помнил привкус железа в красном вине, которое она принесла с собой в тот четверг в семьдесят четвертом, когда дело, казалось, было почти закрыто, а Ян-малыш был помещен в клинику; чуть позже — тот же вкус на ее губах, ее крепкое маленькое тело, которое извивалось подо мной и наклонялось, когда она была сверху, такое живое и непослушное, что я то и дело упускал его из рук, как неопытный слесарь-сантехник, выполняющий первый самостоятельный заказ, свой инструмент. Она целовала меня крепко и решительно, и я чувствовал, что она нисколько не колеблется и точно знает, чего хочет. Мы с ней решили, что так мы отпраздновали окончание дела. Позже мы еще «праздновали» два или три раза, но слов для этих воспоминаний я так и не смог подобрать — все они словно утекали в песок, так что мне остались лишь мелькающие картинки перед глазами, которые как из засады выскакивали, если я когда-нибудь пил такое же вино.
Да, я ничего не забыл. А в тот год произошло много страшных, ужасающих событий.
Расследование закончилось тем, что Вибекке Скарнес было предъявлено обвинение в непредумышленном убийстве и ее дело было отправлено в окружной суд, где ее с большим жаром защищал Йенс Лангеланд.