Столяров Андрей. 'Детский мир'

   Он смахнул записку в мусорное ведро. Солнце било в гостиную, и был виден тончайший слой пыли на телевизоре. Телевизор от этого казался безжизненным. И казался безжизненным город, простершийся за оградой участка: солнечные пыльные улицы, обметанные репейником, зелень жестких кустов, гранитная окантовка набережной, ширь асфальта, лишенная даже прохожих, и - невидимый липкий ужас над пустыми кварталами; и никто не поможет, и не к кому обратиться.
   - Андрон!.. - напряженным голосом позвал он.
   Дрюня, судя по всему, тоже отсутствовал. Сергей пару секунд подумал, а затем толкнул дверь.
   Дрюня стоял в углу, почему-то были на нем высокие брезентовые ботинки, очень старые джинсы и свитер, который расползался по ниткам, все лицо коричневато-серого цвета, а из впадины рта, как сироп, протянулась вишневая струйка крови. И вообще он был какого-то не такого роста: мешковатый осевший, притулившийся в стыке обоев, волосы дыбились у него, как пакля, а прямые кургузые руки висели вдоль тела.
   Сергей чуть не грохнулся от этой картины - он, как сумасшедший, рванулся было вперед, но уже мгновенно дошло, что это не Дрюня, - что не Дрюня, а мастерски сделанное подобие. Сразу стала видна расписанная красками мешковина, целлулоидные глаза, которые дико застыли. Изготовлено все это было весьма талантливо, сходство, несколько карикатурное, не вызывало сомнений, посмотреть откуда-нибудь издалека, так - безусловно Андрон, до сих пор Сергей и не подозревал у него художественных способностей, но производило, однако, отталкивающее впечатление - словно жалкая, уродливая копия человека. Сергей оглядел его с некоторым отвращением. Значит, это и есть "заместитель", подумал он. То, что Дрюня мастерил последние две недели. Как ему только времени своего было не жалко. И потом, почему "заместитель", мы в детстве называли их "братиками". Я, как помнится, изготовил "братика" Хомячка, а у Харитона был братик по имени Галабуда. Харитон уже тогда любил дурацкие прозвища. И, насколько я помню, "братики" эти были меньших размеров. Сантиметров, наверное, пятьдесят; как изменились масштабы.
   Он попытался вспомнить, зачем они делали "братиков". Ведь, наверное, не для того, чтобы разыгрывать семейные сцены. Что-то там было совершенно иное. Где-то нужно их было оставить, и кто-то их забирал. Нет, не помню, давно все это происходило...
   Сергей был несколько обескуражен. Неужели это "заместитель" за ним следил? Елки-палки, как разыгралось воображение. Это - после вчерашнего, наверное, результаты похмелья. Надо выбросить все это из головы.
   Сказано - сделано, он перемыл на кухне посуду, аккуратно подмел и протер кое-где заляпанный пол, просмотрел все углы: не бросил ли Харитоша хабарик и, наконец, разогнавшись, вымыл доски крыльца, где приветливо просияло свежее дерево. Настроение у него заметно улучшилось, ведь недаром считается, что работа и помогает и лечит, абстиненция проходила, он даже начал нечто насвистывать, в этом мире вполне можно было существовать, и, лишь вспомнив о записке, оставленной Веткой, и подняв крышку погреба, залитого мерзкой тьмой, он смутился, охваченный нехорошим предчувствием. Очень уж ему не хотелось туда лезть. Засосало под ложечкой и нежный озноб пробежал по затылку. Сергей рассердился по-настоящему. Он, в конце концов, взрослый самостоятельный человек. Какого черта ему бояться предчувствий. "Глупости это все", сказал он довольно громко. И, опершись руками о деревянные ребра, решительно спрыгнул вниз.
   Внизу было холодно, и стояла такая плотная тишина, что бывает, наверное, только в погребе. Электричество здесь отсутствовало, но достаточно было света, который проникал через квадрат в потолке: серел мешок с прошлогодней картошкой, громоздились у задней стены пустые деревянные ящики, а два мощных бочонка, которыми они были подперты, создавали внутри ощутимую атмосферу гниения. Бочонки уже давно следовало бы промыть, но все руки не доходили, Сергей лишь поморщился, а когда стал набирать сухой крупный картофель, то квадратная крышка погреба вдруг с пристуком захлопнулась.
   Навалилась непроницаемая темнота, и, придавленный ею, Сергей почувствовал, как у него сперло дыхание.
   - Эй!.. что за шутки?!.
   Ответа не было.
   - Ветка! Дрюня!.. Это вы там ерундой занимаетесь?!.
   Ни единого звука не доносилось снаружи. Зато в самом погребе, кажется, от стены раздалось отвратительное, животное, тоненькое попискивание. И стремительный шорох, как будто там кто-то возился.
   Сергей выпрямился. Мыши, подумал он. Тотоши нет, вот и обнаглели, мерзавцы. Ничего, я завтра поставлю здесь пару капканов. А все щели забетонирую, кончится у них сладкая жизнь.
   Он вдруг понял, что совершенно утратил ориентацию. Лесенка, которая вела из погреба вверх, находилась, кажется, где-то слева. Сергей вытянул руку. Пальцы коснулись шершавых досок обшивки. Он шагнул и сразу же ударился обо что-то. Брякнула свалившаяся с бочонка деревянная крышка. Дохнуло гнилью. Мыши стихли, и в наступившей прямо-таки обморочной тишине, он услышал, как мерно поскрипывают половицы под чьи-ми-о уверенными шагами. Словно кто-то нагруженный пересекал вверху кухню, и тяжелая поступь роняла труху из щелочек.
   - Эй!.. Ветка!..
   Ответа по-прежнему не было.
   И на мгновение Сергею представилось, что - это Альдина, в своем синем директорском платье и нелепых очках, пригибаясь, волочит дрюниного "заместителя", и лиловые щеки её раздуты от напряжения.
   Он вдруг вспомнил, что не далее, как вчера, он небрежно поинтересовался у Ветки, откуда взялась эта Альдина, кто такая и почему оказалась директором "Детского мира", лично он, Сергей, ни о какой Альдине не слышал, и Виктория, на секунду задумавшись, объявила, что, черт побери! - в самом деле какая-о загадочная история: ещё два года назад магазином заведовал товарищ Бурак, он на пенсии, а почему появилась Альдина, неясно; вероятно перевели, во всяком случае, не из местных. "Но откуда-то она, значит, приехала", сказал Сергей. И смущенная Ветка, недовольно пожала плечами: "Разумеется. Что это у тебя интерес пробудился?" - "Просто так". "Просто так о женщинах на расспрашивают". Чувствовалось, что ей неприятно обнаруживать некомпетентность. Она быстренько прекратила тягостный диалог, но Сергей нисколько не сомневался, что работа теперь начнется и что скоро он будет иметь об Альдине самые полные сведения.
   Но пока таких сведений не было, и он слушал, как поскрипывают кухонные половицы, и беспомощно шарил руками по деревянной стене, и испуг запечатывал горло комком возбуждения.
   Впрочем, продолжалось это недолго. Поступь тяжких шагов наверху удалилась, еле слышно, как в дреме, прикрылась наружная дверь, идиотская лестница почему-то оказалась не слева, а справа, - неуклюже, как толстый барсук, Сергей взобрался по ней и, спиной подняв люк, свалился на скомканную дорожку.
   Он почти ничего не видел, ударенный солнцем, веки плотно прикрылись, стучала в виски закипевшая кровь, голос Дрюни спросил откуда-то из сияющего пространства:
   - Папа, что ты здесь делаешь? С тобой все в порядке?..
   Сергей различил его в море света.
   - Это ты тут расхаживал, пока я - внизу?
   - Нет, - сказал Дрюня. - А что? Я только заскочил на минутку... Папа, не лежи, поднимайся! Ты будто больной...
   Впрочем, Сергей уже был на ногах.
   И, не отвечая на торопливые дрюнины восклицания, подбежал к его комнате и распахнул приотворенную дверь.
   Сердце у него чуть не выскочило из груди.
   Он даже всхлипнул.
   Потому что "заместителя" в комнате не было...
   6
   "Старичок" довез их благополучно. Правда, он слегка завывал, точно жалуясь, на двух длинных подъемах, а в начале второго подъема протяжно чихнул, собираясь заглохнуть, и все-таки не заглох, а довольно уверенно потащился наверх, где стояли, как в ожидании, густые темные пихты. Он даже завывать стал как бы менее громко, а раскисшую часть дороги, за которую Сергей опасался, миновал, вопреки ожиданиям, безо всяких усилий - лишь отфыркиваясь и швыряя глину колесами.
   В общем, Сергей был доволен. Не зря он все прошлые выходные пролежал под машиной, и не зря, как будильник, наладил старый движок, и не зря подтянул все шестнадцать болтов, очистив их вместе с ободом. Потрудился, как следует, вот и соответствующие результаты. Ничего-ничего, "старичок" им ещё послужит.
   Он был так горд безукоризненной четкой работой, что когда раскисший участок дороги остался у них позади, то не удержался и, повернув голову к Ветке с Андроном, произнес, пожалуй, с некоторой хвастливостью:
   - Как тянет, а?.. Как бульдозер!
   Он даже забыл, что по крайней мере с Веткой они уже поругались сегодня утром. Нужно было искать Тотошу, который так и исчез, а Виктория настаивала, что выезжать надо немедленно: путь неблизкий, существует опасность застрять, ничего твой Тотоша: побегает и вернется, сумасшедший какой-то пес, делает, что ему вздумается. Она была неправа. Тотоша иногда действительно отлучался, были у него какие-то свои, собачьи дела, но ещё никогда он не отсутствовал такое количество времени - целых три дня Сергея это не на шутку обеспокоило, и тем более, что он помнил о замеченном поводке. Никакой уверенности у него, правда, не было: обознался, почудилось что-то не то, да и вся история выглядела не слишком уж убедительно. Зачем Альдине Тотоша? И поэтому Ветке он насчет поводка ничего не сказал, а заметил лишь, что собака же все-таки, существо живое, - и обидеться может, и попросту потеряться. Поцапались они ощутимо. Ветка явно замкнулась и, наверное, переживала ещё утренние разногласия, потому что в ответ на хвастливую фразу Сергея небрежно кивнула. Меж бровей у неё обозначилась резкая складка.
   Общаться она не хотела.
   Что же до прижатого рюкзаком Андрона, то Андрончик на эту реплику и вовсе не отреагировал: чрезвычайно угрюмо молчал, посверкивая глазами, а когда машину подбрасывало, цеплялся за ручку дверцы. Рюкзак был размером чуть ли не с него самого, скреблись рядом корзины и подпрыгивала палатка, свет в овальное склеенное стекло едва проникал, в полумраке нельзя было разобрать, чем он, собственно, занимается, вероятно, решает свои какие-то непростые проблемы.
   С Дрюней вообще было сложно. Сергей долго разговаривал с ним после происшествия на поляне, заходил так и этак, но, разговора не получилось, говорил, запинаясь и мучаясь, большей частью он сам, а Андрон лишь посапывал, пыхтел и отмалчивался. А когда отмалчиваться было уже невозможно, то опять же сопел и буркал что-то невразумительное. Выходило, что на поляне он не был и ничего про это дело не знает. Он тот вечер просидел у сарая, выстругивая из полена дубинку. Кстати, для чего ему такая дубинка, он тоже не мог объяснить и опять бормотал, отворачиваясь, что, мол, пригодится. Никакой конкретики выудить не удалось. В конце концов, он сказал: "Я пойду, ну что ты, папа, меня допрашиваешь..." А Сергей, не сдержавшись, ответил: "Иди-иди, но учти, что если тебе потребуется моя поддержка, то при нынешнем поведении ты её можешь не получить. И останешься один на один со своими трудностями". Впрочем, он тут же пожалел о том, что сказал, потому что Андрончик замкнулся и не добавил ни слова. И сейчас он как будто отсутствовал, явно чем-то отягощенный.
   В общем, было предчувствие, что поездка окажется неудачной. Хотя, кто его знает, может быть, и ничего. Может быть, ещё отойдут, очутившись на месте. Сергей на это надеялся, и поэтому, когда "старичок", проседая, выполз к опушке, то он, делая вид, что ничего особенного не произошло, очень бодро выгрузил рюкзаки и мешок со спальниками, нарубил могучего лапника в ближайшем леске, застелил им просохшую землю меж старых колышков, и, воспользовавшись двумя стояками, сделанными ещё в прошлый раз, в три секунды поставил палатку, которая запылала оранжевыми плоскостями.
   Палатка была хорошая, польская, приобретенная год назад, и Сергей просто радовался, как уютно она пристроилась на опушке. Настроение у него сразу улучшилось, и, оставив угрюмого Дрюню разводить на старом кострище огонь, а по-прежнему хмурую Ветку - разбирать барахло, которое возвышалось над травником, он, забрав из багажника снасть, намотанную на картонку, и увидев лежащий за запасным колесом арбалет, произнес, ни к кому конкретно не обращаясь: "Ну, я пошел. Вы тут у меня не балуйте..." - и, подняв стеклянную банку с червями, побежал по тропинке на песчаный берег реки.
   Удилище он вырезал по дороге: очень длинное, гибкое, с удобной ручкой между сучками, не удилище, а прямо спиннинг зарубежного производства. Леска, как и положено, вошла в развилочку на конце, и багровый червяк закрутился, противясь уготованной участи.
   Сергей на него слегка поплевал. В приметы он верил, хоть и стеснялся при посторонних. Но сейчас посторонних не было: от азарта и нетерпения он весь дрожал, и крючок вошел в воду практически без всякого плеска вертикально встал поплавок, оттянутый свинцовым маленьким шариком.
   Теперь оставалось лишь ждать. Время, разумеется, было не слишком удачное: половина двенадцатого, солнце просвечивало реку насквозь, было видно песчаное дно с разноцветными камешками, для хорошей рыбалки обстановка неподходящая, но Сергей все равно надеялся, что повезет, в прошлый раз ему удалось надергать семь-восемь вполне убедительных хариусов, каждый грамм на четыреста, ну, может быть, немного поменьше. Он рассчитывал, что и сегодня удача его не оставит. И однако рыбацкое счастье чрезвычайно изменчиво: поплавок немного покачивался, сносимый течением, по воде иногда расходились небольшие круги, но во всем остальном было тихо, поверхность реки лежала, как зеркало, ни единой поклевки не появилось в течение километрового перегона. Сергей и выдергивал удочку, чтобы забросить опять, и менял червяка, потерявшего сразу в его глазах всякую привлекательность, и по-новой плевал на него, и шептал: "Рыба-рыба, проснись..." - и даже, совершенно отчаявшись, попытался удить в бочажине, где стлались водоросли. Никакие уловки не помогали, рыба словно дремала в прохладных спокойных глубинах, река - вымерла, блеск воды раздражал, и уже через час он почувствовал явное утомление. Возвратились переживания последних дней: почему приходил Котангенс и чем так встревожен Дрюня? И что именно видел он тогда на поляне? И чем было видение - явью или галлюцинацией? Ему более всего неприятны были слова Харитона: дескать, мальчик не существует в масштабах города, ну - пропал и пропал, не о чем здесь тревожиться. Эта мысль имела отношение и к нему, ведь он тоже несмотря ни на что взял и выехал на эту долбаную рыбалку. Правда, чем бы он мог быть полезен, оставшись в городе? Ну - ничем, но встречаются в жизни такие странные ситуации: и помочь не поможешь, а присутствовать все-таки надо.
   Его мучила совесть. В конце концов, он обругал ленивую рыбу - дунул, плюнул - выдернул крючок из воды и, свернув леску вокруг удилища, раздраженно решил, что на сегодня достаточно.
   Он пошел через луг, где дурманные травы качались выше колен, припекало уже ощутимо, голубели в проплешинах васильковые брызги, стрекотали кузнечики, и темнел низкий лес за рекою, на горизонте. Идти было легко, и Сергей не сразу отметил, что луг сменился кустарником, сам кустарник подлеском, который все больше густел, начали попадаться участки застойного березняка, они незаметно смыкались, подступили осины, он опомниться не успел, как уже оказался перед завалами прелого бурелома: вывернутые с корнями стволы точно специально преграждали дорогу, кора была обомшелая, скользкая, удилище цеплялось в ветвях, а под пластами земли, стоящими вертикально, поблескивала торфяная вода. Сергей оглянулся. Но и позади простирался такой же неприветливый бурелом. Лес вообще изменился, худосочные пихты высовывались из чернозема, появились громадные ели, смыкавшиеся где-то вверху, солнца сквозь этот шатер видно не было, сразу значительно потемнело, Сергей даже заколебался: не повернуть ли обратно, возвращаться, однако, описывая дугу, смысла не было, заблудиться он не боялся, до места стоянки было недалеко, и после кратких раздумий, прикинув примерное направление, он рванулся туда, где по просветам угадывалось некоторое разрежение.
   Это была поляна, заросшая мягкими свежими мхами, мощные ели стискивали её со всех сторон, мох был пышный, покрытый фиолетовыми цветочками, кривоногая редколиственная береза высовывалась из него, а неподалеку от её обугленных веток, весь одетый лишайниками, догнивал разлапистый пень, и лишь по корням его, раскинувшимся справа и слева, можно было догадываться, что здесь когда-то росло серьезное дерево.
   Вероятно, идти от поляны оставалось уже немного, Сергей двинулся, выставляя удилище толстым концом вперед, под ногами негромко чавкнуло, брызнул фонтанчик воды, и в это мгновение пень, точно ожив, зашевелился и надсадно прошепелявил, как будто заговорила трясина: "Назад!.." Корни его обернулись руками, а гнилая верхушка откинулась и показалось лицо, знакомое Сергею чуть ли не с детства.
   - Дядя Миша!.. - воскликнул он потрясенно.
   - Назад!.. Завязнешь!..
   Предупреждение несколько запоздало. Сергей дернулся, как припадочный, однако ноги уже выше щиколоток провалились в трясину, и он чувствовал, что их тянет все глубже и глубже. Разверзалась под ним бездонная топь.
   - Дядя Миша!..
   - Падай!.. Откатывайся!..
   К счастью, Сергей уже догадался, что делать: рухнул навзничь и, извиваясь, как гусеница, высвободился из резины сапог - снова чавкнуло, под спиной ощутилась надежная твердая почва, он присел, подтянув ноги в сползающих шерстяных носках.
   Кажется, выбрался.
   - Деревья, деревья ко мне нагибай!.. - хрипел дядя Миша.
   Погрузился он основательно: изо мха высовывались только плечи и голова, а лицо было перекошено в мучительной страшной гримасе. Голос сорванный, как будто от долгого крика.
   - Ну ты что?!. Пошевеливайся!..
   Область топкого места была обозначена четко: вот коварные мхи, а вот жесткая сухая земля, набитая травами. Небольшой остроносый мысок вдавался в болото, и по краю его росли две осины, скрепляющие почву корнями. Обе словно вытягивались к середине поляны; навалясь, Сергей пригибал к земле крепкий пружинистый ствол, - крона, дернув ветвями, легла точно на дядю Мишу, руки его сомкнулись: "Давай другую!.." И вторая осина, затрепетав, опустилась на первую. Было чрезвычайно неловко удерживать их, обдиралась кора, руки тут же покрылись обильной липкой живицей, то и дело кололо ступни, незащищенные сапогами, хрустнуло и переломилось попавшее под колено удилище, затекал в глаза пот, побежал, щекоча, по локтю перепуганный муравьишка.
   - Тащи!..
   Сергей напрягся, откинувшись, - медленно поехали пятки, гнусной болью свело желваки за стиснутыми зубами. Он буквально окостенел, вывертывая суставы. Осины пружинили и дрожали, несколько жутких мгновений казалось, что ничего не получится, но вдруг - хлюпнуло, раздался мучительный вдох, оба деревца переломились у основания, но испачканный торфяными ошметками дядя Миша, как по лестнице, полз уже по двум лежащим стволам, и синюшные пальцы его шевелились, почти дотягиваясь до Сергея:
   - Давай руку!..
   Сергей ухватил ладонь.
   И сейчас же, как под невидимым ветром, зашумели-затрепетали деревья, низкий стонущий звук, надувшись, вылетел из болота, и пушистые мхи заколебались, точно живые.
   Оборвалась еловая шишка и со свистом ударила в кочку недалеко от Сергея.
   - Все! - простуженно сказал дядя Миша...
   Они сидели на пригорке, поросшем брусникой, привалясь к сухому испятнанному лишайниками стволу, возносившему игольчатую верхушку почти до самого неба. Ель была могучая, наверное, вековая, трехметровые лапы раскидывались уютным шатром, бурый хвойный настил проглядывал между кустиками, а в прогалине Топкого Места горела небесная синева.
   Сергей уже несколько пришел в себя: отдышался, обсох и смотал леску с поломанного удилища. Он даже выдернул из болота застрявшие сапоги, что к его удивлению оказалось довольно просто. Теперь он, расслабившись, ждал, пока закончит свои дела дядя Миша. Тот возился с мундиром: снимал с поверхности грязь, отжимал его, перекручивая так, что трещала материя, очищал от иголок, заново отжимал и, наконец, натянув на объемное крепкое тело, застегнул на все пуговицы и махнул рукой:
   - Ладно, не зима, не замерзну. Главное, что живы остались. У тебя, Сережа, закурить не найдется?
   - Не курю, - ответил Сергей с сожалением. - Балуюсь иногда, но специально не покупаю...
   Дядя Миша посмотрел на мокрый комок, в который превратились его сигареты, осторожно зачем-то понюхал и отшвырнул на середину трясины.
   - Хреновато все это, - надсадно сказал он. Вытер воду со щек и откашлялся в глянцевые листья брусники. - Хреновато, даже не знаю, как выразиться. Вляпались мы, по-моему, по самые уши. Ты меня что - по крику нашел?..
   - Нет, - ответил Сергей. - Случайно, возвращался с рыбалки.
   - Вот-вот, говорили, что крика с этого места и не слыхать. Я все горло содрал - как в могиле. Представляешь, ору, ору - даже птицы не отзываются...
   Голос у него в самом деле был сильно сорванный.
   - А как вы сюда попали? - спросил Сергей.
   - Проводили поиск на местности, - объяснил дядя Миша. - Мой участок: "Грязи" и прилегающая территория. Я сюда уже третий день выезжаю. Местность трудная - кругом болотца, овраги, тут не то, чтобы человека - танк спрятать можно... - Он с досадой обтер друг о друга ладони, к которым прилипла хвоя, отряхнул с себя веточки, мелкий сор, осторожно снял гусеницу, корчащуюся на штанине. - Ведь что, Сережа, обидно: сам тебя насчет этого предупреждал, и сам вляпался. Возвращался уже, поэтому бдительность и ослабла. Иду чувствую, что под ногами пружинит, ну гляжу: мох и мох, ничего, значит, особенного, ахнуть не успел, как провалился по пояс. И туда-сюда - лишь сильнее засасывает...
   - Бывает, - заметил Сергей.
   Дядя Миша чихнул, и в груди его отчетливо захрипело.
   - Да нет, - после некоторого раздумия сказал он. - Это уже не "бывает", это - гораздо хуже. Я в милиции четверть века - такого ещё не случалось. Ну конечно, были истории - с Синюхой лет десять назад, или с Бобриком, тот ещё кадр, повозились немало. Но - родное, обыденное, чистая уголовщина. А сейчас, я чувствую, чем-то не тем попахивает: чертовщиной какой-то, извиняюсь, мистикой всякой. Тут не знаешь, с какой стороны и взяться. Бродишь, бродишь вслепую и ждешь, что вот-вот обрушится. Как, например, сегодня. Противное ощущение.
   - А что Пекка? - также после некоторого раздумья спросил Сергей.
   - А что - Пекка? Пекка старается: розыскные мероприятия и всякая такая хреновина. Вон - затребовал криминалиста из области, чтобы, значит, экспертиза на месте - приехал криминалист... Ну конечно, неплохо: кровь там сразу же, или смазанные отпечатки. Запах тоже, говорят, теперь устанавливают. Только ни хрена не поможет, мне кажется, криминалист. Тут не экспертиза нужна, а что-то другое...
   - А что именно? - поинтересовался Сергей.
   - Черт его знает, - откровенно сказал дядя Миша. - В мистику я, конечно, ни в какую не верю, но ведь - душит, душит что-то неуловимое, прямо горло схватило, а что - непонятно. Был бы верующим, честное слово, свечку бы в церкви поставил...
   - Может быть, и вправду поставить? - негромко спросил Сергей.
   Дядя Миша со стоном прогнулся и почесал себя между лопаток.
   - Во-во, точно, ты это Пекке посоветуй давай. Он тебе скажет - куда свечку поставить... - Лицо его сморщилось. - Ну что ж, надо двигаться. Ты, Сережа, со мной или ещё порыбачишь?
   Крикнула далекая птица.
   Сергей встрепенулся.
   - Вернемся, пожалуй. Какая уж тут рыбалка...
   Ему стало зябко.
   - Правильно, - сказал дядя Миша. - Я бы тоже не советовал вам оставаться. Ведь, не дай бог, случится что-нибудь этакое. Место - гиблое, на отшибе, народ не ходит... - Он поднялся, кряхтя, и тут же схватился за поясницу. - Ой-ей-ей!.. Приеду, сразу же - в баню. Ой-ей-ей!.. Радикулит теперь разыграется...
   - В баню - это хорошо, - заметил Сергей.
   - И - с перцовкой...
   - С перцовкой - особенно...
   Ему тоже, наверное, невредно было попариться - прокалиться как следует, быть может, принять полстакана. Да и прав дядя Миша: не стоит здесь оставаться.
   - Ладно, едем, - решительно сказал он.
   Однако, когда они часа через три въехали в город и когда немного притихшая Ветка попросила остановиться, чтоб зайти в "Гастроном", то буквально первое, о чем они услышали в очереди у прилавка, была смерть Котангенса...
   7
   Ему снилось, что живет он не здесь, а в тех скучных однообразных пятиэтажках, которые были выстроены на окраине ещё в его юности. У него тесная однокомнатная квартира, обставленная чрезвычайно скудно, потолок на кухне облупился, вздулась краской протечка у водопроводной трубы, тем не менее, в квартире идеальный порядок: даже мелочи расположены на своих местах, и поблескивает протертыми стеклами стенка, забитая подписными изданиями, - нигде ни пылинки, крохотная трехкомфорочная плита сияет, как новенькая. На плите стоит чайник, слегка парящий из носика, свеженалитая заварка покоится под расфуфыренной куклой. Однако времени нет: стрелки на железном будильнике показывают половину двенадцатого.