Лео увидел себя самого в хлопчатой майке и грязных джинсах. Один из мониторов на столе отобразил его всклокоченные волосы и прилипшую к жировым складкам на спине рубаху. Он был в ярости от того, что его заставили появиться на заводе, о котором ему не положено было знать, до тех пор пока здесь не приключились неприятности. До него дошло, что генерал Ходжес послал за ним потому, что он был в пределах досягаемости, – как на войне посылал в атаку первого попавшегося лейтенанта.
   – Послушайте, генерал хочет, чтобы я доложил ему обстановку, – сказал Лео. – Давайте не будем гадать, чего я не знаю, а что знаю, а быстро введите меня в курс дела.
   Он все еще оглядывал комнату: белые стены, черно-белый кафельный пол. Телевизионные мониторы были установлены на столе, где кроме них находились электронные часы, телефон, карандаши. За столом сидела встревоженная девушка. Когда он глядел на нее, она нервно сглатывала.
   Вообще-то вся эта группа, собравшаяся в этом зале на втором этаже, нервничала – больше чем нервничала, понял Лео. Как только Тед Вайс собрался говорить, остальные трое мужчин и две женщины явно пришли в состояние паники и страха. Они были напряжены и с тех пор, как он появился, так и не расслабились. Лео хоть и не был чересчур чувствительным, все же был умным человеком и видел, что они еле держатся. Если их отпустить, они кинутся бежать как безумные.
   К этой минуте Вайс уже достаточно успокоился, чтобы попросить у Лео какое-нибудь удостоверение личности. Лео наконец начал понимать, что за пропасть разверзлась перед ним.
   – Что вам нужно? – раздраженно спросил он Вайса.
   – Это простая предосторожность, сэр.
   Он прикрывал себя так же, как генерал прикрывал себя, когда посылал Лео в этот.., сумасшедший дом – вот что напоминала обстановка, царившая на этой фабрике. Лео раздраженно вытащил из заднего кармана бумажник и показал Вайсу свои водительские права.
   – Генерал сдернул меня с моей яхты, – сказал он внушительно, – он хотел, чтобы я позаботился обо всем по возможности быстрее. Просто объясните мне, в чем дело, а уж потом можете принимать валерьяну или в чем вы там нуждаетесь.
   – Сюда, мистер Фрайдгуд, – сказал Вайс, и напряженная маленькая группа расступилась, дав им первыми пройти к двери, а потом неохотно двинулась следом.
   – Мы на этом заводе с 1978 года, – сказал Вайс. – После того как "Вудвилл Солвент" несколько лет назад обанкротилась, она продала помещение и имя корпорации "Телпро".
   – Ну да, ну да, – сказал Лео, словно он об этом уже знал.
   – Почти шесть месяцев ушло на то, чтобы сделать все необходимые приготовления. Когда мы въезжали, то перевезли сюда оборудование из Вайоминга. Все мы – все наше подразделение, которое вы только что видели, – работали здесь на "Телпро". До тех пор пока нам не пришлось свернуть исследования.
   – Что-то случилось? – спросил Лео.
   Вайс отворил еще одну дверь и мигнул, услышав вопрос.
   – Мы обосновались на химической фабрике, а дренажные трубы проржавели. Кое-какие стоки просочились в систему водоснабжения, в очень небольшом количестве, примерно две части на миллион. Это не было серьезной проблемой – слишком низкая концентрация.
   Лео прошел в комнату за дверью. Из-за своих решеток на него уставились грустные обезьянки. В воздухе плыл густой запах зверинца.
   – Это отделение приматов, – сказал Вайс. – Мы должны пройти через него, чтобы добраться до экспериментальных камер.
   – Почему бы вам просто не рассказать мне, над чем вы тут работаете? – спросил Лео.
   Разумеется, он знал, что "Телпро" работает по контракту с Министерством обороны. Одно из таких подразделений он курировал – завод в Трентоне, производящий устройства для транспортеров, а еще один завод – в Нью-Джерси – делал какие-то детали для систем наведения противовоздушной обороны.
   – Но мы занимались Особым вооружением, – сказал Вайс, когда они все вместе стояли в комнате, заставленной обезьяньими "слетками. – Особое вооружение было отдельной отраслью и непосредственно подчинялось только генералу Ходжесу и его штату. Здесь работали два микробиолога, физиолог, химик и лаборант. Остальным лаборантам и техническому персоналу ничего известно не было. Восемнадцать месяцев они работали над одним общим проектом.
   – Вообще-то он слишком сложен как химически, так и физически, но для удобства давайте будем называть это газом, – продолжил Вайс. – Он не обладает ни цветом, ни запахом, как окись углерода, и хорошо растворяется в воде.
   Он еще не получил названия, но его кодовое наименование ДРК. Это.., трудно понять, чего от него ожидать. Мы работали над его очисткой, чтобы увеличить фактор предсказуемости.
   Лео знал, что предсказуемость представляла собой серьезную проблему. Пентагон и Министерство обороны пришли в восторг от ДРК еще тогда, когда он был впервые синтезирован в начале пятидесятых немецким биохимиком по имени Отто Брюкнер. Брюкнер понятия не имел, что делать с новым веществом, и правительство с радостью присвоило себе все разработки.
   – Долгое время проект был в загоне, – говорил Вайс. – У правительства было полно более простых проектов, и оно разрабатывало их, большей частью безуспешно. В конце семидесятых годов интерес к ДРК вновь возрос. Так он к нам и попал. Отдел Особого вооружения – все мы, тут присутствующие, – должен был точно установить, как действует это детище Брюкнера. Мы провели его через дюжину превращений – от первоначальной формы до того, что имеем сейчас. Но до сих пор его эффект достаточно случаен. На некоторых людей этот газ вообще не действует, хотя и на очень немногих. В некоторых случаях он, если его вдохнуть, вызывает немедленную смерть. Отсутствие всяческого воздействия и немедленная гибель находятся на двух противоположных концах шкалы и составляют от восьми до пяти процентов. Хочу вас уверить, что те его составляющие, которые вызывают немедленную гибель, обладают сравнительно коротким временем распада. Население, обработанное этим газом, подвергается смертельной опасности лишь первые двадцать пять минут. Нас больше всего интересовало то, что находится на середине этой шкалы. Вы слышали об экспериментах военных над ЛСД?
   Лео кивнул.
   – Там все было еще более прискорбно. Мы крутились как могли, чтобы избежать подобных последствий, и наши цели не распространялись так далеко. ДРК, изначально АДК, по своему действию значительно более разнообразен, чем ЛСД, и мы старались выделить форму соединения, которое постоянно воспроизводит один и тот же эффект. – Теперь Вайс занервничал еще больше. – У нас была довольно большая возможность выбора. Некоторые самые дикие эффекты начали проявляться спустя чуть ли не месяц. Кожные язвы, галлюцинации, безумие, воспалительные процессы, изменения пигментации, даже наркотическое действие – некоторый процент обработанной популяции просто будет находиться под действием транквилизатора умеренной силы. Мы даже доказали, что может произойти увеличение способности к телепатии… Правду сказать, препарат настолько разнообразен по действию, что после полутора лет работы над ним мы только-только начали разбираться, что к чему.
   – Ну ладно, – сказал Лео. – Давайте перейдем к делу. Что случилось?
   – Барбара, – позвал Вайс, и высокая темноволосая женщина с опухшими глазами отделилась от стенки и прошла мимо клеток, чтобы отворить еще одну дверь.
   Лео увидел комнату внутри комнаты. Верхняя часть этой внутренней комнаты была отгорожена стеклом. Шагая за Барбарой, он заметил несколько лабораторных столов, микротомы, проекторы, газовые горелки. Внимание его привлекли три тела за стеклянной перегородкой. Два, которые находились дальше, лежали, скорчившись, в нескольких метрах от загородки на черном полу. Глаза их были широко открыты, рты распахнуты, точно в зевке. У них были благообразные, невинные лица мертвецов.
   Вайс кашлянул в ладонь, лицо у него покраснело.
   – Эти люди готовили комнату, перед тем как впустить тудаДРК-16.
   Он вытер лицо, руки его тряслись.
   – Тот человек, который ближе всего к стенке, это Фрэнк Торогуд, а рядом с ним – Гарни Вашингтон. Они оба лаборанты: Торогуд был на последнем курсе университета Патчина, а у Вашингтона не было научной квалификации – он выполнял для всех нас разные несложные задания. Один из них должен был подсоединить испаритель к запасам газа в хранилище. Испаритель, в свою очередь, соединен с маской, которую вы видите на полу. Вместо этого он случайно подсоединил маску к вентилю под испарителем и в камеру попал неразбавленный ДРК. Вашингтон и Торогуд погибли мгновенно.
   Лео в ужасе смотрел на третье тело, лежащее на полу камеры. Оно было чудовищно раздутым. Поначалу Лео подумал, что оно взорвалось: руки покрывала белая мыльная пена, голова казалась белой губкой, которая точно ползла в направлении стока посреди камеры. Лишь спустя миг Лео понял, что мыло, которое раньше было кожей, двигалось. Пока он не мог отвести глаз от этого зрелища, в сток сползла примерно треть головы.
   – Третий – это Том Гай, один из наших лучших исследователей, хотя работал он с нами всего полгода.
   Женщина по имени Барбара зарыдала. Один из мужчин обнял ее за плечи.
   – Сами видите, какова степень повреждения. Он умер лишь за несколько минут до вашего прибытия. Мы вынуждены были наблюдать, как он умирает. Он знал, что камеру ему не открыть.
   – Господи Боже! – потрясение сказал Лео. – Поглядите, что с ним стряслось!
   Вайс ничего на сказал.
   – Сейчас туда можно заходить? Я имею в виду, вы можете избавиться от этой штуки? Мне все равно, что собираются делать дальше ваши люди, но я-то туда не пойду. – Лео сунул руки в карманы. Он видел, как в пене шевельнулся клок каштановых волос, и отвернулся от стекла. Его мутило.
   – Где-то минут через пятнадцать там будет безопасно.
   Я имею в виду, насколько это вообще возможно.
   – Тогда вы и войдете.
   Вайс неожиданно резко покраснел:
   – Боюсь, что это не все. Насосы более-менее избавят от следов ДРК-16.
   – Это все же ваша работа, малыш.
   – Я хотел сказать, что Гарни Вашингтон должен был поставить фильтры на наружную вентиляцию немедленно после того, как камера освободится. Но Билл Пирс с этой стороны включил вентиляцию прежде, чем мы поняли, что фильтры все еще в хранилищах. – Какого черта вы не держите постоянных фильтров?
   Заговорил Билл Пирс. Он был выше Лео, сложен как футболист, и единственный из всех ученых носил бороду.
   – Мы этого не делали, потому что у них сильный запах, который очень быстро просачивается обратно в камеру. Запах может помешать ходу эксперимента. Обычно мы опечатываем камеру, проводим наблюдения, а потом Гарни Вашингтон вставляет фильтры, а мы включаем вентиляцию. – Он виновато, но с вызовом поглядел на Лео. – Но когда я увидел, что там делается с Томом Гаем, я решил, что хорошо бы убрать из воздуха ДРК. Я думал, что, если смогу быстро поменять воздух, Тома удастся спасти, – остальные двое просто упали там, где стояли. Видимо, обычный порядок действий просто вылетел у меня из головы.
   – Так куда же пошло это вещество? – спросил Лео. – Погодите. Я сам попробую догадаться. Эти вентиляторы просто выгнали его наружу, верно? Так оно и получилось?
   Ваши идиоты закачали эту штуку прямо в воздух сразу после того, как она достала тут ваших ребят? Так что у нас в Вудвилле с минуты на минуту будет миллион мертвецов? Верно? – Лео тяжело вздохнул. – И мало того! Вас ждет миллион судебных процессов, и вы хотите, чтобы я прикрыл вас?
   Лео спрятал лицо в ладонях.
   – Мистер Фрайдгуд, – сказал Вайс. – Мы только что потеряли троих товарищей. Билл действовал в соответствии с установленной процедурой. Мы обращались так с фильтрами не один месяц.
   – Вы что, думаете, это оправдание? – взорвался Лео. – Вы хотите, чтобы я вас пожалел?
   – Мне очень жаль, – сказал Вайс, оскалив свои кроличьи зубы. – Мы все сейчас не слишком-то владеем собой. Может, все не так плохо, как вы представляете. Позвольте, я объясню.
   Тон, которым он говорил это, был довольно уверенным, но все же Вайс выглядел самым испуганным человеком, какого Лео когда-либо видел.

5

   – Я могу написать заявление, – убеждал он генерала по телефону тридцатью минутами позже, – но можно сделать кое-что получше. Можно вообще откреститься от всей этой истории. "Телпро" никто с этим не свяжет. Во-первых, эти придурки, которых вы там держите, говорят, что, раз ДРК был рассеян с крыши фабрики, он, перед тем как осесть, может разлететься на несколько миль. У нас сейчас дует отличный ветерок. – Лео вспомнил, как лишь сегодня утром покачивались на волнах "марлины" и "молнии". – И это вещество будет перемещаться. Может, оно вообще унесется с Род-Айленда. Может, оно пролетит до самой Канады. Никто в мире и не подумает связать это с "Телпро", а если нам повезет, оно пролетит над Саундом и умертвит всего пару рыб. А если на той неделе пройдут дожди, худшего вообще может не случиться. Вода просто фантастически нейтрализует его действие! Последствия? Ну, может, несколько человек немедленно умрут. Месяц-другой кое-кому из Патукета или Стова будет немножко не по себе, – Вайс говорил, что влияние на мозг может проявляться спустя длительные сроки. Никакой вспышки заболеваний не будет, вот что для нас благоприятно.
   Он какое-то время слушал, что ему говорил генерал.
   – Месяцы. Вайс говорил – месяцы.
   Генерал опять заговорил.
   – Он гарантирует это, сэр.
   И снова Лео выслушал генерала.
   – Верно. Наша задача – позаботиться о положении дел именно здесь. Это я и хотел вам сказать. Один из этих гениев подбросил мне идею, когда сказал, что ДРК – что-то вроде окиси углерода, и мы возьмем ее на вооружение. Насколько все знают, "Вудвилл Солвент" не имеет с нами ничего общего.
   Этого и будем держаться. Мы сделаем анонимные телефонные звонки в "Тайме", во все информационные агентства и на телецентр в Нью-Йорке, а сами за это время приведем тут все в порядок, так что это место будет выглядеть совсем как обычный завод.
   Пауза.
   Лео перевел взгляд на шестерых, которые таращились на него по другую сторону стола.
   – Нет, они ничего не скажут. Мы объявим, что на время инспекции на предмет безопасности завод закрывается, а их нужно перевести куда-нибудь в другое место, чтобы все об этом подзабыли. А сейчас мы можем попробовать связаться с этим парнем, Брюкнером, в Бостоне и выяснить, может ли он нам чем-то помочь. Он работал с этой штукой, так что должен знать, что тут можно предпринять.
   Пауза.
   – Спасибо, сэр. – Он повесил телефонную трубку и обернулся к ученым. – А теперь пойдем поглядим, на что способны ваши печи. Мы должны убрать все это. Потому что кое-что может появиться в одиннадцатичасовых новостях.
   ***
   Через полтора часа после своего прибытия на завод Лео Фрайдгуд сидел на деревянной раме, огораживающей фундамент, и смотрел, как Тед Вайс и Билл Пирс орудуют у печи. Два зеленых грузовика без опознавательных знаков с армейской базы в Нью-Джерси расположились на парковочной стоянке, и солдаты выносили из здания клетки с обезьянами, канистры, ящики с лабораторным оборудованием и коробки с записями. То, что осталось от тела Томаса Гая, засунули в мешок с молниями и тоже убрали.
   Два часа спустя Лео стоял у окна и глядел, как за полицейским автомобилем пристраивается фургон Си-Би-Эс. В конторе температура поднялась за 80 градусов по Фаренгейту.
   Каждый занялся своим делом. Лео вернулся к столу и набрал номер Агентства по защите окружающей среды. Потом позвонил в Департамент здравоохранения округа Патчин.
   В обоих случаях он представился как Теодор Вайс. Подойдя к окну, он увидел, как научный руководитель и Билл Пирс выходят из здания, чтобы встретить полицию. Из фургона Си-Би-Эс вылезли высокий мужчина в синем костюме (репортер), звукооператор и человек с переносной видеокамерой. Репортер направился к Вайсу и полицейскому. Когда около ворот загудел грузовик, Лео оставил свой наблюдательный пост у окна и направился к лестнице.
   Барбара, лаборант и два научных сотрудника стояли у стола в прихожей. Лео улыбнулся им, спустился и вышел из здания.
   Знаменитый репортер из Си-Би-Эс стоял напротив Билла Пирса и держал перед ним микрофон.
   – Есть ли какие-либо доказательства того, что эта трагедия, по слухам, произошла из-за отравления моноокисью углерода?
   – Насколько я знаю… – начал Пирс.
   Так оно и продолжалось несколько часов. К тому времени, как полиция закончила свою работу, опустилась тихая, безветренная ночь. И к тому времени, когда пришла пора ехать домой, Лео Фрайдгуд почти забыл о том невидимом, бесцветном и не обладающем запахом облаке, которое называлось ДРК и которое медленно дрейфовало сейчас в теплом воздухе над округом Патчин.

6

   В конце концов, когда Тед Вайс и Билл Пирс прервали свое молчание, все газеты обвинили их и облако во всем, что произошло в Хэмпстеде, и Патчине, и Старом Саруме, в Уитчли и Рэдхилле, в Кинг-Джордже – во всех этих великолепных городах между Норрингтоном и Нью-Хейвеном, там, где много художников и журналистов, и ночных клубов, и холмов, одетых в гранит, и зданий-коробок. Начнутся исследования, судебные процессы, речи, петиции, демонстрации. И все это будет правильным, и все – бесполезным, потому что за то, что произошло в ближайшие месяцы, облако не отвечало.
   Все это для вас, уже лежащих в постели, расслабленных и удовлетворенных. Для вас, кто лишь начал задумываться о себе.
   Для вашей истории, для истории Хэмпстеда…

7

   Двести лет назад не было тут никакого Хэмпстеда, а только Гринбанк, кучка ферм да церковь над Грейвсенд-бич. Прибрежный тракт (теперь Маунт-авеню) соединял Гринбанк с Хиллхэвеном и Патчином. Когда генерал Трион в 1779 году отплыл из Нью-Хейвена, чтобы сжечь Патчин, маленькая группка солдат – десять или одиннадцать человек – спустилась по Прибрежному тракту, чтобы сжечь заодно и Гринбанк. Тогда мужчины заняли оборону, а женщины и дети попрятались в лесах на Фэйри-хилл. Однако нашлись люди, которые с радостью приняли участие в этом разрушении.
   Викарий округа Патчин писал: "Поджигатели работали с ужасающей целеустремленностью, во главе их стояли люди, родившиеся и выросшие в соседнем городе. Одной из жертв был мальчик, которого застрелили с такого расстояния, что его одежда воспламенилась. Еще восемь жертв были убиты британскими солдатами, но убийство мальчика произошло без свидетелей и так и осталось тайной".
   Это событие – убийство тринадцатилетнего мальчика посреди всеобщего хаоса – и стало историей этого места.
   Десять лет спустя Джордж Вашингтон, президент тринадцати Соединенных Штатов, навестил Патчин. В его дневнике упоминается, что по всему маршруту – а он следовал по Прибрежному тракту – он видел каминные трубы, торчащие среди обгоревших руин.
   В последующие двести лет в метрической книге были записаны следующие имена: Барр, Вэйкхауз, Дженнингс, Аннабил, Вильямс, Винтер, Аллен, Кент, Мурман, Баддинггон, Смитфилд, Сэйр, Грин, Тейлор. Все эти имена восходят к четырем фермерским семействам, которые обосновались на Прибрежном тракте в 1640 году, – Вильямсам, Смитам, Гринам и Тейлорам. В 1645-м к ним присоединился землевладелец по имени Гидеон Винтер (особняк Монти Смитфилда на Маунт-авеню был построен как раз на месте бывшей фермы Гидеона Винтера).
   Некоторые имена начинают появляться и в записи преступлений Хэмпстеда. В 1841 году заезжий путешественник, который звал себя Цыганом, убил в лесах, прилегающих к луковому полю, Энтони Дженнингса и двух детей – Сару Аллен и Томаса Мурмана. Он поджаривал тела в яме, когда его захватила группа фермеров, которую возглавлял Дженнингс. При свете факелов его приволокли на общинные земли Хэмпстеда (теперь их больше нет, поскольку они разрезаны пополам Пост-роад) и под присмотром городского шерифа надели на шею веревку. Сам Тадеуш Барр, судья, прискакал по Прибрежному тракту и осудил этого человека на смерть.
   Он знал, что ему не удастся доставить преступника на суд графства в Норрингтоне. Преступник отказался отвечать на вопросы Барра и только сказал: "Судья, я один из ваших".
   Уже после смерти кто-то из толпы узнал в нем дальнего родственника семейства Тейлоров, которого еще мальчиком отослали на другую ферму.
   В 1898 году Робертсон Грин (среди друзей известный как Принц) сбежал с богословского факультета в Нью-Хейвене и жил в отдельных комнатах в огромном родительском доме на Грейвсенд-авеню. В этот же год он был осужден за убийство проститутки в Вудвилле. На суде всплыли подробности его жизни, да такие странные, что о них писали в газетах Нью-Йорка. Выяснилось, что когда он вернулся из Нью-Хейвена, то приобрел странные привычки: спал в дубовом гробу, который заказал у местных держателей похоронной конторы, никогда не отдергивал занавесок, всегда одевался в черное и пристрастился к опию, который в то время легко было достать в любой аптеке. Он посещал норрингтонских и вудвилльских проституток, и четверо из них были зверски убиты неизвестным лицом в мае – сентябре 1897 года.
   Принц Грин так и не признался в этих убийствах, но за них его осудили бы так же наверняка, как и за смерть той женщины, чье тело нашли на задворках Вудвилла – на Редбон-аллее. Нью-йоркский "Американский журнал" приводил слова отца молодого человека, который утверждал, что сын свихнулся из-за постоянного чтения стихов поэтов-декадентов Доусона и Суинберна. Еще раньше Грина начали называть Коннектикутским потрошителем, но уже в более поздних изданиях – Потрошителем-поэтом. "Бывали такие дни, – говорил его отец репортеру, – что он вел себя так, словно не знал, как зовут его мать или меня".
   В 1917 году легализованные убийства происходили во Франции, и юноши по имени Барр, Мурман и Баддинггон были убиты в окопах. Их имена выбиты на монументе в честь героев Первой мировой войны, который возвышается над Пост-роад, как раз напротив ресторана "Дары моря".
   Моделью изваянного солдата – красивого, высокого и стройного – был Джонни Сэйр, который в 1952 году прикончил себя из автоматического пистолета на траве возле доков за саутельским Загородным клубом. Тогда никто не понял, что заставило пятидесятитрехлетнего Джона Сэйра, который был юристом и важным лицом в городе и которого все уважали, покончить с собой. Он отменил все встречи, назначенные на то утро, и его секретарша говорила полиции, что Сэйр последние дни казался раздраженным и подавленным.
   Бонни Сэйр сказала, что она не хотела идти вечером в клуб, но Джон настоял – они еще две недели назад договорились с Гремом Вильямсом и собирались раньше времени отметить наступающий день рождения Джона. Секретарша сказала, что он не пошел на ленч и остался в конторе. Бонни Сэйр вспомнила, что на обед он заказал лишь салат. И пока все остальные выпивали, Джон извинился и вышел (должно быть, он все время таскал с собой пистолет). Несколько минут спустя они услышали выстрел, но прозвучал он точно выхлоп автомобиля на ближайшей парковочной стоянке или как хлопнувшая задняя дверь ресторана. Вышедший на перекур официант и нашел тело.
   Ни Бонни, ни секретарша не сочли нужным сообщить полиции, что Джон Сэйр на листке лежавшего рядом с телефоном блокнота для заметок написал два имени: Принц Грин и Бейтс Крелл.
   Секретарша, которая жила в Хэмпстеде только два года, этих имен не знала. У Бонни Сэйр сохранились лишь смутные воспоминания о преступлениях Принца Грина. На Грейвсенд-авеню стоял большой дом, куда ей и ее сестре запрещалось входить. Там жили два старика, которые никогда не выходили на улицу. В памяти осталась мрачная тень позора, отвращения, скандала… Что касается Бейтса Крелла… Когда Бонни Сэйр увидела это имя, четко выведенное в блокноте, спустя два дня после смерти мужа, в ней шевельнулось какое-то неясное чувство, и лишь мгновение спустя она поняла, что это тревога. Этот человек принадлежал к предыдущему поколению – оно, кстати, следовало сразу за поколением Принца Грина. Бейтс Крелл владел лодкой для ловли омаров, которая швартовалась в устье Наухэтена, – там, где теперь размещается нефтеперерабатывающий завод.
   У него была дурная, даже зловещая репутация. Бейтс был крупным, широкоплечим, бородатым, темноглазым человеком. Он нанимал мальчишек, чтобы они помогали ему ставить сети, и нещадно бил их за малейшие промахи. Однажды он исчез. Его лодка так и осталась на стоянке, пока ее не объявили собственностью штата и не продали. Когда Бонни еще ходила в школу, говорили о чьем-то муже или отце, который велел Бейтсу убираться из города, о дочерях или женах, побывавших на этой лодке темными ночами… Но почему ее муж нацарапал это имя, прежде чем убить себя?
   Принц Грин. Бейтс Крелл. Перо Джона Сэйра чуть не прорвало бумагу.
   Сейчас на реке больше нет ни лодок ловцов омаров, ни самих рыбаков, которых раньше тут было несметное количество. Теперь здесь нефтеперегонный завод и Риверсайд Билдинг, в котором находятся приемные дантистов и страховые агентства, ресторан "Альбатрос" и бар "Чайка", где пьют подростки, ресторан "Дары моря" и конторы.
   Сейчас уже никто не помнит имен старых хэмпстедцев; сейчас, когда покончено с местным яростным антисемитизмом двадцатых и тридцатых годов, в городе еврейское население составляет примерно четверть. Сюда едут люди из Нью-Йорка, Аризоны и Техаса, а уезжают в Вашингтон, Виргинию и Калифорнию. Издатель, который купил зеленый дом, не знает о том, что когда-то тут спал в гробу безумный юноша и ему снились полеты в небе на раскинутых крыльях, а его рот и ладони были окрашены красным.