Страница:
В ту пятницу, в которую отдохнувший и загорелый чикагский священник по имени Фрэнсис Лири зашел в роскошную кухню своей сестры и в ужасе и потрясении уронил тяжелую вещевую сумку в лужу ее крови, Табби Смитфилд удивленно поднял глаза, когда перед ним за обеденным столиком возникла баночка "кока-колы", которую стискивала довольно грязная рука.
– Эй, новичок, – раздался голос сверху, – пить хочешь?
Табби поднял голову и лишился дара речи. Два наиболее опасных человека в классе усмехались ему своими чудовищными ухмылками. Один из них был в комбинезоне поверх майки, а другой – в грязной рубахе навыпуск. Они поставили подносы на стол и уселись по бокам.
– Я Брюс, а это – Дики, – сказал тот, что был в рубахе, – давай-ка, пей, это для тебя. Мы – это группа приветствия.
В то время, когда на газоне Гудоллов толпились многочисленные соседи, а Бобо Фарнсворт одновременно пытался удержать Томми Турка, который хотел двинуть в челюсть другому полицейскому, и увести двух истерически рыдающих детей Гудоллов от окна в любой из близлежащих домов, Табби Смитфилд сидел на уроке истории. Дики и Брюс Норманы уселись позади, точно пара огромных сторожевых собак.
– Расскажи ему про брови Шкипера, – прошептал Брюс Дики. Оба брата воняли – для Табби совершенно ностальгически – пивом.
2
3
4
5
6
7
– Эй, новичок, – раздался голос сверху, – пить хочешь?
Табби поднял голову и лишился дара речи. Два наиболее опасных человека в классе усмехались ему своими чудовищными ухмылками. Один из них был в комбинезоне поверх майки, а другой – в грязной рубахе навыпуск. Они поставили подносы на стол и уселись по бокам.
– Я Брюс, а это – Дики, – сказал тот, что был в рубахе, – давай-ка, пей, это для тебя. Мы – это группа приветствия.
В то время, когда на газоне Гудоллов толпились многочисленные соседи, а Бобо Фарнсворт одновременно пытался удержать Томми Турка, который хотел двинуть в челюсть другому полицейскому, и увести двух истерически рыдающих детей Гудоллов от окна в любой из близлежащих домов, Табби Смитфилд сидел на уроке истории. Дики и Брюс Норманы уселись позади, точно пара огромных сторожевых собак.
– Расскажи ему про брови Шкипера, – прошептал Брюс Дики. Оба брата воняли – для Табби совершенно ностальгически – пивом.
2
По мере того как семидесятые годы подходили к концу, отношения между Кларком и Монти Смитфилдами постепенно улучшались. Причиной этому был Табби. Хоть Монти Смитфилд и поклялся, что не особенно расстроится, даже если Кларк покинет этот мир, он никак не мог примириться с мыслью, что у него больше нет внука. Табби ему снился, а несколько раз в месяц он приходил в старую комнату Табби и сидел там, глядя на игрушки, которые внук оставил в доме.
И поскольку Монти тосковал по Табби, он начал сожалеть о нанесенных сыну оскорблениях. Может, он не должен был насмехаться над пристрастием сына к теннису; может, он не должен был настаивать на том, чтобы Кларк присоединился к его бизнесу; может, он должен был отпустить его попутешествовать по Западу, играя в теннис, как и собирался сделать Кларк после окончания колледжа. Может, ошибкой было то, что он выделил Кларку и Джин полдома – возможно, такая близость и была наибольшей ошибкой из всех.
Пару месяцев спустя он начал искать старых товарищей и одноклассников Кларка. Он обещал, что не будет вмешиваться в частную жизнь сына, что он хочет лишь время от времени посылать тому деньги. Старик, предлагающий чековую книжку, как другие предлагают сердце? Двое друзей Кларка почувствовали жалость к нему. У одного был адрес в Майами, у другого – "номер дома в Форт-Ладердаль. Монти связался со справочной службой обоих городов, но Кларк не был внесен в телефонную книгу. На день рождения Табби он послал чеки и банкноты по обоим адресам и получил благодарственное письмо, написанное детским почерком Табби из Форт-Ладердаль.
На день рождения Кларка Монти послал им тысячу долларов, но письмо вернулось невскрытым. После этого Монти каждый месяц посылал небольшие суммы Табби, и Табби отвечал ему, куда бы они с отцом ни попадали во время своих частых разъездов.
На восьмой день рождения он прислал деду свою фотографию из Ки-Уэсте. Загорелый босой Табби стоял на оконечности пирса. Волосы у него были выгоревшие на солнце, а глаза – удивленные.
Вскоре после одиннадцатого дня рождения пришла еще одна фотография Табби – на карусели, присланная из Орландо. Вместе с ней Монти получил короткую, почти телеграфную записку о том, что у него появилась новая невестка. Звали ее Шерри Стиллвен Смитфилд, и они с Кларком поженились месяц назад.
Монти, уже наученный горьким опытом, проявил добрую волю: он послал письмо с поздравлениями и щедрый чек – это письмо не вернулось. Наконец через две недели Монти позвонил сыну.
– Я хочу, чтобы ты знал одну вещь. Я оставляю тебе этот дом, и, когда меня не станет, он станет твоим. А если ты хочешь привезти Табби и свою жену пожить сюда, то отлично.
Все эти годы жизнь Табби была значительно более странной, чем могли себе представить братья Норманы.
Один раз, когда он открыл, не постучавшись, дверь в ванную комнату, он увидел отцовского друга, худого как щепка киуэстского трансвестита по имени то ли Пош, то ли Поч, который сидел на унитазе и впрыскивал себе в руку героин.
Когда ему исполнилось четырнадцать, он записал все адреса, которые мог вспомнить и по которым они жили с отцом, начиная с дома на Маунт-авеню. Без труда он перечислил девять адресов, включая три места, именовавшие себя гостиницами, один пансион и один приют. Подумав пару минут, он смог добавить еще три адреса.
Шерри Стиллвен все это быстро изменила. Это была крепко сбитая порядочная белокурая женщина, наполовину кубинка, на пять лет моложе Кларка. Ее первый муж ушел, и она стала завсегдатаем бара "Без имени", в котором Кларк работал в Ки-Уэсте. Отец Шерри был механиком на нефтяных вышках в Техасе и часто уезжал из дома. Она помогала растить трех младших братьев – детей она любила. В ней все еще много осталось от Техаса. Когда она перебралась к Кларку, то настояла, чтобы Табби оставался с ней дома по вечерам и делал уроки, а не болтался по улицам или сидел в углу бара, точно сыч. Шерри выплатила все долги Кларка, со скандалом выгнала опасных и преступных прихлебателей вроде Поша и заставила Кларка обещать, что он ей никогда не солжет.
– Дорогой, мой первый муж врал мне так, что небо могло покраснеть. Одного раза мне вполне достаточно. Если ты с кем-нибудь свяжешься, скажи мне, и я все улажу. Я прошу тебя лишь об одном: будь со мной откровенен. Солги мне только раз – и все будет кончено.
Черноглазая, с обесцвеченными волосами, она не походила ни на кого, хоть раз переступавшего порог дома на Маунтавеню, но Монти Смитфилд признал бы, что она желает добра своему возлюбленному и его сыну. Она поощряла трудовые порывы Кларка, поскольку они могли принести деньги немедленно, но хотела, чтобы он прекратил возиться с баром и занялся делом. Она изучала объявления и улаживала его дела. Наконец благодаря Шерри Кларк получил работу торгового агента. К этому времени они жили в Орландо, в маленьком домике с двумя спальнями и песчаным газоном, и уже могли откладывать кое-какие деньги. Прибавив к ним чек, который Монти послал в качестве свадебного подарка, они купили машину и кое-какую мебель. Именно Шерри уговаривала Кларка позвонить отцу.
За это время Табби преодолел все несчастья, преследовавшие его со дня отъезда из Коннектикута. Он вспоминал о своей матери, но старался не думать о том видении, которое было у него перед похоронами, – о темном нутре гроба.
Однако другое видение, которое его посетило в аэропорту, – видение общей паники – было гораздо труднее забыть. Жизнь в Коннектикуте он помнил так, точно только лишь покинул его: фасад дома, пони, гора заводных игрушек, то, как выглядел и одевался его дедушка. Когда ему было девять с небольшим, он получил удар бейсбольной битой по голове во время школьной игры и упал без сознания. Он лежал на траве, все склонились над ним, и он неожиданно увидел внутренним взором мужчину, убивающего ножом женщину, – видение, которое было почти ностальгическим. Учитель наклонился над ним, приговаривая: "Боже мой, Боже мой!"
На какой-то миг он не мог узнать ни учителя, ни мальчиков.
Перед глазами стояла картина: два обнаженных тела на кровати, одно утопает в собственной крови. Сквозь ужасную головную боль он вновь увидел всю эту сцену так, словно она заполнила его мозг, пока он лежал без сознания.
– О Боже, – сказал учитель, и Табби внезапно вспомнил, как того зовут. Необыкновенное и чрезвычайно мощное по силе видение развеялось, и его взгляд обрел ясность.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил учитель.
Табби ответил:
– Мой дедушка сказал, что никакого плохого дяди здесь нет.
И поскольку Монти тосковал по Табби, он начал сожалеть о нанесенных сыну оскорблениях. Может, он не должен был насмехаться над пристрастием сына к теннису; может, он не должен был настаивать на том, чтобы Кларк присоединился к его бизнесу; может, он должен был отпустить его попутешествовать по Западу, играя в теннис, как и собирался сделать Кларк после окончания колледжа. Может, ошибкой было то, что он выделил Кларку и Джин полдома – возможно, такая близость и была наибольшей ошибкой из всех.
Пару месяцев спустя он начал искать старых товарищей и одноклассников Кларка. Он обещал, что не будет вмешиваться в частную жизнь сына, что он хочет лишь время от времени посылать тому деньги. Старик, предлагающий чековую книжку, как другие предлагают сердце? Двое друзей Кларка почувствовали жалость к нему. У одного был адрес в Майами, у другого – "номер дома в Форт-Ладердаль. Монти связался со справочной службой обоих городов, но Кларк не был внесен в телефонную книгу. На день рождения Табби он послал чеки и банкноты по обоим адресам и получил благодарственное письмо, написанное детским почерком Табби из Форт-Ладердаль.
На день рождения Кларка Монти послал им тысячу долларов, но письмо вернулось невскрытым. После этого Монти каждый месяц посылал небольшие суммы Табби, и Табби отвечал ему, куда бы они с отцом ни попадали во время своих частых разъездов.
На восьмой день рождения он прислал деду свою фотографию из Ки-Уэсте. Загорелый босой Табби стоял на оконечности пирса. Волосы у него были выгоревшие на солнце, а глаза – удивленные.
Вскоре после одиннадцатого дня рождения пришла еще одна фотография Табби – на карусели, присланная из Орландо. Вместе с ней Монти получил короткую, почти телеграфную записку о том, что у него появилась новая невестка. Звали ее Шерри Стиллвен Смитфилд, и они с Кларком поженились месяц назад.
Монти, уже наученный горьким опытом, проявил добрую волю: он послал письмо с поздравлениями и щедрый чек – это письмо не вернулось. Наконец через две недели Монти позвонил сыну.
– Я хочу, чтобы ты знал одну вещь. Я оставляю тебе этот дом, и, когда меня не станет, он станет твоим. А если ты хочешь привезти Табби и свою жену пожить сюда, то отлично.
Все эти годы жизнь Табби была значительно более странной, чем могли себе представить братья Норманы.
***
Они с отцом жили в комнатах, пропахших пивом, над дешевыми ресторанчиками, в проезжих гостиницах, где они готовили себе на плитке и смахивали со стола тараканов, а когда дела шли совсем неважно, они провели неделю, ночуя в старой машине Кларка. Он знал многих мальчиков, которые обещали вырасти точно такими же, как близнецы Норманы, – злобу и глупость Табби встречал не впервые. Он видел, как его отец быстро становится алкоголиком, видел, как его отца забирают в тюрьму на несколько месяцев, – он так и не узнал, за какое преступление; ни разу не проучился в одной школе больше года. Однажды его отец вернулся домой возбужденный и торжествующий и кинул на стол три тысячи долларов, которые он выиграл в теннис. Табби видел смерть двух человек: одного ударили ножом в баре, где работал Кларк, другой погиб во время уличной перестрелки.Один раз, когда он открыл, не постучавшись, дверь в ванную комнату, он увидел отцовского друга, худого как щепка киуэстского трансвестита по имени то ли Пош, то ли Поч, который сидел на унитазе и впрыскивал себе в руку героин.
Когда ему исполнилось четырнадцать, он записал все адреса, которые мог вспомнить и по которым они жили с отцом, начиная с дома на Маунт-авеню. Без труда он перечислил девять адресов, включая три места, именовавшие себя гостиницами, один пансион и один приют. Подумав пару минут, он смог добавить еще три адреса.
Шерри Стиллвен все это быстро изменила. Это была крепко сбитая порядочная белокурая женщина, наполовину кубинка, на пять лет моложе Кларка. Ее первый муж ушел, и она стала завсегдатаем бара "Без имени", в котором Кларк работал в Ки-Уэсте. Отец Шерри был механиком на нефтяных вышках в Техасе и часто уезжал из дома. Она помогала растить трех младших братьев – детей она любила. В ней все еще много осталось от Техаса. Когда она перебралась к Кларку, то настояла, чтобы Табби оставался с ней дома по вечерам и делал уроки, а не болтался по улицам или сидел в углу бара, точно сыч. Шерри выплатила все долги Кларка, со скандалом выгнала опасных и преступных прихлебателей вроде Поша и заставила Кларка обещать, что он ей никогда не солжет.
– Дорогой, мой первый муж врал мне так, что небо могло покраснеть. Одного раза мне вполне достаточно. Если ты с кем-нибудь свяжешься, скажи мне, и я все улажу. Я прошу тебя лишь об одном: будь со мной откровенен. Солги мне только раз – и все будет кончено.
Черноглазая, с обесцвеченными волосами, она не походила ни на кого, хоть раз переступавшего порог дома на Маунтавеню, но Монти Смитфилд признал бы, что она желает добра своему возлюбленному и его сыну. Она поощряла трудовые порывы Кларка, поскольку они могли принести деньги немедленно, но хотела, чтобы он прекратил возиться с баром и занялся делом. Она изучала объявления и улаживала его дела. Наконец благодаря Шерри Кларк получил работу торгового агента. К этому времени они жили в Орландо, в маленьком домике с двумя спальнями и песчаным газоном, и уже могли откладывать кое-какие деньги. Прибавив к ним чек, который Монти послал в качестве свадебного подарка, они купили машину и кое-какую мебель. Именно Шерри уговаривала Кларка позвонить отцу.
За это время Табби преодолел все несчастья, преследовавшие его со дня отъезда из Коннектикута. Он вспоминал о своей матери, но старался не думать о том видении, которое было у него перед похоронами, – о темном нутре гроба.
Однако другое видение, которое его посетило в аэропорту, – видение общей паники – было гораздо труднее забыть. Жизнь в Коннектикуте он помнил так, точно только лишь покинул его: фасад дома, пони, гора заводных игрушек, то, как выглядел и одевался его дедушка. Когда ему было девять с небольшим, он получил удар бейсбольной битой по голове во время школьной игры и упал без сознания. Он лежал на траве, все склонились над ним, и он неожиданно увидел внутренним взором мужчину, убивающего ножом женщину, – видение, которое было почти ностальгическим. Учитель наклонился над ним, приговаривая: "Боже мой, Боже мой!"
На какой-то миг он не мог узнать ни учителя, ни мальчиков.
Перед глазами стояла картина: два обнаженных тела на кровати, одно утопает в собственной крови. Сквозь ужасную головную боль он вновь увидел всю эту сцену так, словно она заполнила его мозг, пока он лежал без сознания.
– О Боже, – сказал учитель, и Табби внезапно вспомнил, как того зовут. Необыкновенное и чрезвычайно мощное по силе видение развеялось, и его взгляд обрел ясность.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил учитель.
Табби ответил:
– Мой дедушка сказал, что никакого плохого дяди здесь нет.
3
Еще два раза, пока он был во Флориде, Табби Смитфилд показал, что он может кое-что иное, чем обычный мальчик, сын бармена, каким он был тогда.
Первый случай произошел сразу после того, как Кларк купил маленький домик в Орландо. Они переехали туда с утра, и Шерри носилась из кухни в гостиную, пытаясь притвориться, что она спокойна. Трейлер еще стоял на дороге, потому что Кларк был на работе, и на полу были свалены коробки с одеждой и посудой. Шерри ждала грузовик, потому что новая кровать была уже в пути. Табби нашел в одной из коробок игру "Монополия" и играл с собой на голом полу своей новой спальни. Там было целых четыре Табби, и пока один из них швырял кубик, остальные надеялись, что кубик приземлится на одном из их отелей. Табби II пока что выигрывал, а у Табби III шли сплошные крушения. Шерри заглянула в комнату и сказала, увидев, что он делает:
– Ты самый странный ребенок, какого я видела, клянусь. И он опять стал кидать кубик. За дверью раздавался стук отворяемых дверей шкафов и крышек коробок.
– Черт! – заорала Шерри в гостиной. – Я не могу найти это!
Он теперь был Табби I – этот Табби был приличным и осторожным, не таким рисковым, как Табби II, и не таким неудачником, как Табби III, и у него были хорошие шансы обойти Табби II и выиграть игру, и этот Табби сказал:
– Я могу помочь?
– Я не могу это найти! – заорала Шерри уже на грани гнева. Табби понимал: переехать в другой дом не так-то легко и нервы у всех не выдерживают. И тогда он – или, если быть точным, та его часть, что была неудачником Табби III, – понял, что произошло: Шерри затолкала куда-то свой бумажник и теперь бесится, потому что боится, что вот-вот приедет шофер с кроватью, а у нее вообще нет никаких денег. Он понял все это мгновенно, а потом, как раз когда Табби III, перед которым лежала все уменьшающаяся кучка денег, наклонился и шепнул ему на ухо, он увидел это: он увидел, как Шерри вынимает бумажник из своей набитой сумки и рассеянно кладет его на холодильник.
Табби никогда не переставал удивляться, откуда приходят его видения. Он отложил фишки и отправился в гостиную, где Шерри шагала по комнате, запустив руки в волосы.
– Твой бумажник на холодильнике, – сказал он.
– Ты что, издеваешься? – сказала Шерри и кинулась в кухню. Миг спустя она вернулась, в руке у нее был бумажник, а на лице – благодарное выражение.
– Ты просто гений, парень, – сказала она, – а теперь расскажи мне, что случилось с моим любимым браслетом, который я потеряла, когда мне было шестнадцать?
– Ладно, – сказал Табби. – Он завалился за заднее сиденье машины твоего двоюродного брата Гектора. Это был "додж" 1949 года. Он там и валялся долгое время, но Гектор продал машину старьевщику, и парень на свалке нашел браслет, когда снимал сиденья. – Вся эта информация исходила от Табби III. – Он дал его одной маленькой девочке, но она потеряла его на вечеринке, и его как-то унесло в воду…
Он остановился потому, что Табби III ясно показал ему шестнадцатилетнюю Шерри без блузки и лифчика. Волосы у нее были такими же черными, как и глаза.
Шерри таращилась на него с открытым ртом.
– Мой двоюродный брат Гектор? О Господи! Я что, тебе когда-нибудь про него говорила?
Раздался звонок.
– Они уже тут. Ладно, спасибо, Табби. Я уже чуть не рехнулась. – Она повернулась, чтобы уйти, но сначала одарила его удивленным, почти испуганным взглядом черных глаз.
Второй случай произошел на три года позже, в марте 1980-го, как раз за месяц до того, как они вернулись в Хэмпстед. Монти Смитфилд умер от удара, и юрист написал Кларку, что тот теперь владелец "Четырех Очагов". Кларк хотел ехать немедленно, Шерри вообще не хотела ехать, и они постоянно препирались по этому поводу. Кроме дома там было некоторое количество денег, которое им всем казалось огромным, – сотни тысяч долларов.
– А как же с твоей работой?
– Да ну ее. Я найду работу. Шерри, мне долгое время не нужно будет работать.
– Я не хочу ехать на север.
– Хочешь остаться здесь? В этом ящике?
– Я не знаю, что там делать, я не гожусь для этого. У меня не будет там друзей, я должна остаться в той среде, к которой принадлежу.
– Ты будешь жить там, куда я тебя повезу, – возразил Кларк.
– Так я что-то вроде старого чемодана? – Когда Шерри начинала злиться, в ее голосе явственнее слышался испанский акцент.
Табби выскочил за дверь, желая только одного: подальше убраться от этой свары. Он бежал через заросшую сорняками лужайку. Голос Шерри поднимался над домом точно флаг.
Раздался звон разбитого стекла.
Потом с ним опять что-то произошло – он оказался где-то еще. В первый раз он понял, что заглянул вперед, увидел то, что случится лишь потом. Была ночь, и было на несколько градусов холоднее, чем в настоящую ночь. Голоса ссоры куда-то исчезли, и Табби знал, что дом тоже исчез, – ему даже не нужно было оглядываться. Его окружали высокие темные деревья, а перед ним смыкались две дороги. Свет из окон многочисленных больших домов пробивался сквозь листву деревьев. Он знал, что это не деревня, хотя и похоже на нее, но богатый район какого-то северного городка. Когда-то он знал это место, но здесь случилось что-то нехорошее. На него хлынул свет автомобильных фар, которые на миг ослепили его.
Первый случай произошел сразу после того, как Кларк купил маленький домик в Орландо. Они переехали туда с утра, и Шерри носилась из кухни в гостиную, пытаясь притвориться, что она спокойна. Трейлер еще стоял на дороге, потому что Кларк был на работе, и на полу были свалены коробки с одеждой и посудой. Шерри ждала грузовик, потому что новая кровать была уже в пути. Табби нашел в одной из коробок игру "Монополия" и играл с собой на голом полу своей новой спальни. Там было целых четыре Табби, и пока один из них швырял кубик, остальные надеялись, что кубик приземлится на одном из их отелей. Табби II пока что выигрывал, а у Табби III шли сплошные крушения. Шерри заглянула в комнату и сказала, увидев, что он делает:
– Ты самый странный ребенок, какого я видела, клянусь. И он опять стал кидать кубик. За дверью раздавался стук отворяемых дверей шкафов и крышек коробок.
– Черт! – заорала Шерри в гостиной. – Я не могу найти это!
Он теперь был Табби I – этот Табби был приличным и осторожным, не таким рисковым, как Табби II, и не таким неудачником, как Табби III, и у него были хорошие шансы обойти Табби II и выиграть игру, и этот Табби сказал:
– Я могу помочь?
– Я не могу это найти! – заорала Шерри уже на грани гнева. Табби понимал: переехать в другой дом не так-то легко и нервы у всех не выдерживают. И тогда он – или, если быть точным, та его часть, что была неудачником Табби III, – понял, что произошло: Шерри затолкала куда-то свой бумажник и теперь бесится, потому что боится, что вот-вот приедет шофер с кроватью, а у нее вообще нет никаких денег. Он понял все это мгновенно, а потом, как раз когда Табби III, перед которым лежала все уменьшающаяся кучка денег, наклонился и шепнул ему на ухо, он увидел это: он увидел, как Шерри вынимает бумажник из своей набитой сумки и рассеянно кладет его на холодильник.
Табби никогда не переставал удивляться, откуда приходят его видения. Он отложил фишки и отправился в гостиную, где Шерри шагала по комнате, запустив руки в волосы.
– Твой бумажник на холодильнике, – сказал он.
– Ты что, издеваешься? – сказала Шерри и кинулась в кухню. Миг спустя она вернулась, в руке у нее был бумажник, а на лице – благодарное выражение.
– Ты просто гений, парень, – сказала она, – а теперь расскажи мне, что случилось с моим любимым браслетом, который я потеряла, когда мне было шестнадцать?
– Ладно, – сказал Табби. – Он завалился за заднее сиденье машины твоего двоюродного брата Гектора. Это был "додж" 1949 года. Он там и валялся долгое время, но Гектор продал машину старьевщику, и парень на свалке нашел браслет, когда снимал сиденья. – Вся эта информация исходила от Табби III. – Он дал его одной маленькой девочке, но она потеряла его на вечеринке, и его как-то унесло в воду…
Он остановился потому, что Табби III ясно показал ему шестнадцатилетнюю Шерри без блузки и лифчика. Волосы у нее были такими же черными, как и глаза.
Шерри таращилась на него с открытым ртом.
– Мой двоюродный брат Гектор? О Господи! Я что, тебе когда-нибудь про него говорила?
Раздался звонок.
– Они уже тут. Ладно, спасибо, Табби. Я уже чуть не рехнулась. – Она повернулась, чтобы уйти, но сначала одарила его удивленным, почти испуганным взглядом черных глаз.
Второй случай произошел на три года позже, в марте 1980-го, как раз за месяц до того, как они вернулись в Хэмпстед. Монти Смитфилд умер от удара, и юрист написал Кларку, что тот теперь владелец "Четырех Очагов". Кларк хотел ехать немедленно, Шерри вообще не хотела ехать, и они постоянно препирались по этому поводу. Кроме дома там было некоторое количество денег, которое им всем казалось огромным, – сотни тысяч долларов.
– А как же с твоей работой?
– Да ну ее. Я найду работу. Шерри, мне долгое время не нужно будет работать.
– Я не хочу ехать на север.
– Хочешь остаться здесь? В этом ящике?
– Я не знаю, что там делать, я не гожусь для этого. У меня не будет там друзей, я должна остаться в той среде, к которой принадлежу.
– Ты будешь жить там, куда я тебя повезу, – возразил Кларк.
– Так я что-то вроде старого чемодана? – Когда Шерри начинала злиться, в ее голосе явственнее слышался испанский акцент.
Табби выскочил за дверь, желая только одного: подальше убраться от этой свары. Он бежал через заросшую сорняками лужайку. Голос Шерри поднимался над домом точно флаг.
Раздался звон разбитого стекла.
Потом с ним опять что-то произошло – он оказался где-то еще. В первый раз он понял, что заглянул вперед, увидел то, что случится лишь потом. Была ночь, и было на несколько градусов холоднее, чем в настоящую ночь. Голоса ссоры куда-то исчезли, и Табби знал, что дом тоже исчез, – ему даже не нужно было оглядываться. Его окружали высокие темные деревья, а перед ним смыкались две дороги. Свет из окон многочисленных больших домов пробивался сквозь листву деревьев. Он знал, что это не деревня, хотя и похоже на нее, но богатый район какого-то северного городка. Когда-то он знал это место, но здесь случилось что-то нехорошее. На него хлынул свет автомобильных фар, которые на миг ослепили его.
4
Там он и стоял в реальной жизни, шестью неделями позже, ночью семнадцатого мая. Отец его утверждал, что уже нашел работу: он приходил домой вечером, толкуя о каких-то "задатках", которые он заработал, о уже завершенных сделках, и все время изрядно напивался. Шерри просто переполняло недовольство. Она ненавидела Коннектикут. Табби знал, что Хэмпстед по отношению к ней оказался снобистским и беспощадным. Он блуждал по улицам, ища что-то. Дважды он обнаружил, что стоит у ворот на Маунт-авеню и смотрит на старый дом своего деда. Все еще не привыкший к простору своего нового дома, он едва мог поверить, что когда-то он и его отец жили в таком домище, который был в два раза больше "Четырех Очагов". Он отвернулся. На него нахлынуло какое-то странное чувство – будто что-то должно было случиться. В школе он молчал и невнимательно слушал, полагая, что настоящая его жизнь протекает где-то в другом месте, на тихих ночных улицах Гринбанка – вот где.
Именно в эту субботу Табби мучило ощущение, что нечто должно случиться. Он до сих пор не имел представления, что именно, но оно висело над Хэмпстедом точно грозовое облако. Он был так обеспокоен, что не смог съесть ничего за завтраком, не смог ни читать, ни смотреть "Звездный трек" по 9-му каналу. Кларк сказал:
– Такой отличный день, почему бы нам не выйти на улицу и не потренировать подачи?
Однако ощущение, что что-то вот-вот должно произойти, лишило Табби ловкости. Он пропускал мячи, а посылал их вообще не туда.
– Внимательней! – орал отец и наконец разразился вспышкой гнева.
Табби прошел пешком несколько миль, добрался до Саутел-бич и купил там горячую сосиску; прогуливаясь он заглядывал всем в лица: "Это с тобой произойдет? Ты это сделаешь?" Потом поспешил обратно на Гринбанк-роад, заглядывая в лица водителей проходящих машин.
В час он был на Грейвсенд-бич и уснул там. Его мучили кошмары, полные криков о помощи. Проснувшись, он поглядел на дом Ван Хорна, такой белый, такой сияющий над бурым обрывом. Он застонал: это надвигается, у него нет никакой возможности остановить его. Чайки кружились над стайками макрели – это их крики он слышал во сне.
Он поплелся домой.
После обеда он вновь вышел на улицу. На этот раз он свернул не на Маунт-авеню, а на маленькие улочки за ней:
Чарльстон-роад, Эрмитаж-роад, Бич-трэйл, Грейвсенд-авеню, Кэннон-роад. Он всматривался в окна, тщательно вглядывался в лица. Мимо проехала патрульная машина, пробежала трусцой женщина, и он даже выдавил из себя приветствие. Наступили сумерки.
Когда он в третий раз проходил по Чарльстон-роад, на него вновь навалились слабость и тошнота. Он ощущал смерть так, словно она стояла у него за спиной, и на секунду у него перед глазами возникла таверна "Форт Маерс", где один человек всадил нож в другого. Он уже знал, что это случилось, и тут на него нахлынули образы, сменяющие друг друга так быстро, что он не успевал их осознать: майка с надписью, ребенок, падающий с велосипеда на кучу гравия, огромный фургон, лежащий на боку. Женщина, птичьим голосом зовущая на помощь.
Это уже происходило или подступило совсем близко. Табби резко остановился, развернулся и помчался обратно по Чарльстон-роад, где обнаружил себя стоящим на углу под старым дубом, а мимо мчались огни низко посаженных фар автомобилей. Он поглядел вверх, на Кэннон-роад. Там виднелся дом с темными окнами – это произошло там. На минуту он попал в пятно света от автомобильных фар, потом "корвет" завернул за угол. На мгновение он увидел застывшее, безнадежное лицо водителя. Он был там, куда его привела необходимая последовательность событий, – в том месте, которое привиделось ему недели назад.
Табби не мог пошевелиться, пока вокруг не зарычали полицейские автомобили. Тогда он развернулся и, обегая дома и деревья, выбрался на следующую улицу. Он побежал вверх по холму, к своему дому на Эрмитаж-роад. Оказавшись внутри, он сразу услышал Шерри и своего отца, которые были в спальне. Они шумно и яростно занимались любовью.
Именно в эту субботу Табби мучило ощущение, что нечто должно случиться. Он до сих пор не имел представления, что именно, но оно висело над Хэмпстедом точно грозовое облако. Он был так обеспокоен, что не смог съесть ничего за завтраком, не смог ни читать, ни смотреть "Звездный трек" по 9-му каналу. Кларк сказал:
– Такой отличный день, почему бы нам не выйти на улицу и не потренировать подачи?
Однако ощущение, что что-то вот-вот должно произойти, лишило Табби ловкости. Он пропускал мячи, а посылал их вообще не туда.
– Внимательней! – орал отец и наконец разразился вспышкой гнева.
Табби прошел пешком несколько миль, добрался до Саутел-бич и купил там горячую сосиску; прогуливаясь он заглядывал всем в лица: "Это с тобой произойдет? Ты это сделаешь?" Потом поспешил обратно на Гринбанк-роад, заглядывая в лица водителей проходящих машин.
В час он был на Грейвсенд-бич и уснул там. Его мучили кошмары, полные криков о помощи. Проснувшись, он поглядел на дом Ван Хорна, такой белый, такой сияющий над бурым обрывом. Он застонал: это надвигается, у него нет никакой возможности остановить его. Чайки кружились над стайками макрели – это их крики он слышал во сне.
Он поплелся домой.
После обеда он вновь вышел на улицу. На этот раз он свернул не на Маунт-авеню, а на маленькие улочки за ней:
Чарльстон-роад, Эрмитаж-роад, Бич-трэйл, Грейвсенд-авеню, Кэннон-роад. Он всматривался в окна, тщательно вглядывался в лица. Мимо проехала патрульная машина, пробежала трусцой женщина, и он даже выдавил из себя приветствие. Наступили сумерки.
Когда он в третий раз проходил по Чарльстон-роад, на него вновь навалились слабость и тошнота. Он ощущал смерть так, словно она стояла у него за спиной, и на секунду у него перед глазами возникла таверна "Форт Маерс", где один человек всадил нож в другого. Он уже знал, что это случилось, и тут на него нахлынули образы, сменяющие друг друга так быстро, что он не успевал их осознать: майка с надписью, ребенок, падающий с велосипеда на кучу гравия, огромный фургон, лежащий на боку. Женщина, птичьим голосом зовущая на помощь.
Это уже происходило или подступило совсем близко. Табби резко остановился, развернулся и помчался обратно по Чарльстон-роад, где обнаружил себя стоящим на углу под старым дубом, а мимо мчались огни низко посаженных фар автомобилей. Он поглядел вверх, на Кэннон-роад. Там виднелся дом с темными окнами – это произошло там. На минуту он попал в пятно света от автомобильных фар, потом "корвет" завернул за угол. На мгновение он увидел застывшее, безнадежное лицо водителя. Он был там, куда его привела необходимая последовательность событий, – в том месте, которое привиделось ему недели назад.
Табби не мог пошевелиться, пока вокруг не зарычали полицейские автомобили. Тогда он развернулся и, обегая дома и деревья, выбрался на следующую улицу. Он побежал вверх по холму, к своему дому на Эрмитаж-роад. Оказавшись внутри, он сразу услышал Шерри и своего отца, которые были в спальне. Они шумно и яростно занимались любовью.
5
– Шкипер иногда совал голову в почтовые ящики, – сказал Норман Брюс, – поглядеть, сработают ли бомбы. Он даже пару раз получил по голове, но, похоже, это ему нравилось.
Что за странный малый!
Табби Смитфилд сидел, зажатый между двумя братьями, на заднем сиденье их ржавого голубого автомобиля на стоянке возле бара "Черничка". Было воскресенье, десять тридцать вечера, тридцать первое мая. Дики и Брюс с прошлой пятницы вряд ли хоть на минуту выпустили Табби из виду.
Поначалу они слегка пугали его, но потом Табби понял, что близнецы, которых судьба явно вела к бесславному концу, на самом деле все еще были мелкими шкодниками. Их размеры и зловещие лица заставляли ждать гораздо худшего. Они промышляли мелкими кражами в магазинах, ломали изгороди, курили травку и любили хэви-металл. Табби уже встречался с такими. Самому-то ему нравились Бен Сидран и Стив Миллер, но он предпочитал не говорить об этом вслух.
– В любом случае с этими бомбами мы уже покончили, – сказал Брюс. – Теперь мы расправляемся с ними Разрушителем – и он любовно похлопал заостренную ручку бейсбольной биты. – Получается даже лучше, во всяком случае громче. Ты просто идешь, как следует замахиваешься Разрушителем, и весь этот чертов ящик сминается. Бумм!
Как насчет того, чтобы вечерком слегка поразмяться с нами, а?
– Ладно, – сказал Табби, – проедемся немножко.
Дики поглядел в зеркальце заднего обзора и застонал:
– Бобо-клоун.
Все три мальчика поставили жестянки с пивом на пол.
Миг спустя полицейский автомобиль остановился рядом.
Усмехающийся Бобо вышел и наклонился к окошку.
– А, близняшки! А почему вы не в постельках?
– Как скажете, офицер Фарнсворт.
– Кто ваш приятель? Он выглядит слишком нормальным для вас.
Табби назвался, и полицейский внимательно, но дружелюбно оглядел его.
– Ну ладно, ребятки, вам пора двигаться. Я собираюсь проверить бар и, когда вернусь, чтобы вас тут не было. Я скажу вам кое-что. Жаль мне, парни, что вам исполнится шестнадцать, когда бы то ни было.
– Старость – поганая штука, – согласился Брюс.
– Ну, я не думаю, что вы зайдете так далеко, Брюс. – Бобо постучал по капоту их автомобиля и ушел.
Как только Бобо исчез в "Черничке", Брюс высосал свое пиво и перебрался на переднее сиденье.
– Этот тип, – сказал он, поворачивая ключ зажигания, – зовет меня Брюси. Клоун дерьмовый. – Он громко рыгнул. – Поехали, прокатимся немножко. Дики, почему ты ничего не расскажешь Табби?
– Слышал когда-нибудь о парне по имени Гарри Старбек? – спросил Дики.
Что за странный малый!
Табби Смитфилд сидел, зажатый между двумя братьями, на заднем сиденье их ржавого голубого автомобиля на стоянке возле бара "Черничка". Было воскресенье, десять тридцать вечера, тридцать первое мая. Дики и Брюс с прошлой пятницы вряд ли хоть на минуту выпустили Табби из виду.
Поначалу они слегка пугали его, но потом Табби понял, что близнецы, которых судьба явно вела к бесславному концу, на самом деле все еще были мелкими шкодниками. Их размеры и зловещие лица заставляли ждать гораздо худшего. Они промышляли мелкими кражами в магазинах, ломали изгороди, курили травку и любили хэви-металл. Табби уже встречался с такими. Самому-то ему нравились Бен Сидран и Стив Миллер, но он предпочитал не говорить об этом вслух.
– В любом случае с этими бомбами мы уже покончили, – сказал Брюс. – Теперь мы расправляемся с ними Разрушителем – и он любовно похлопал заостренную ручку бейсбольной биты. – Получается даже лучше, во всяком случае громче. Ты просто идешь, как следует замахиваешься Разрушителем, и весь этот чертов ящик сминается. Бумм!
Как насчет того, чтобы вечерком слегка поразмяться с нами, а?
– Ладно, – сказал Табби, – проедемся немножко.
Дики поглядел в зеркальце заднего обзора и застонал:
– Бобо-клоун.
Все три мальчика поставили жестянки с пивом на пол.
Миг спустя полицейский автомобиль остановился рядом.
Усмехающийся Бобо вышел и наклонился к окошку.
– А, близняшки! А почему вы не в постельках?
– Как скажете, офицер Фарнсворт.
– Кто ваш приятель? Он выглядит слишком нормальным для вас.
Табби назвался, и полицейский внимательно, но дружелюбно оглядел его.
– Ну ладно, ребятки, вам пора двигаться. Я собираюсь проверить бар и, когда вернусь, чтобы вас тут не было. Я скажу вам кое-что. Жаль мне, парни, что вам исполнится шестнадцать, когда бы то ни было.
– Старость – поганая штука, – согласился Брюс.
– Ну, я не думаю, что вы зайдете так далеко, Брюс. – Бобо постучал по капоту их автомобиля и ушел.
Как только Бобо исчез в "Черничке", Брюс высосал свое пиво и перебрался на переднее сиденье.
– Этот тип, – сказал он, поворачивая ключ зажигания, – зовет меня Брюси. Клоун дерьмовый. – Он громко рыгнул. – Поехали, прокатимся немножко. Дики, почему ты ничего не расскажешь Табби?
– Слышал когда-нибудь о парне по имени Гарри Старбек? – спросил Дики.
6
Было вполне возможно, что Кларк Смитфилд, если не сам Табби, встречал Гарри Старбека в Калифорнии, в Ки-Уэсте. Отец Гарри говорил ему, что единственный способ избежать тюрьмы, это передвигаться – поработать немного в одном городе, потом сняться с места и отъехать по крайней мере миль на пятьсот. Так что Гарри пошел по стопам своего отца (в отличие от Кларка) и жил в Ки-Уэсте, пока Кларк работал там в баре. В Ки-Уэсте его звали Делберт Тори, в Хьюстоне – Чарльз Бард, в Спрингфилде, Иллинойсе – Лоуренс Ринглер, в Кливленде – Кейт Пеппер. Когда он снял дом Фрезера Петерса на Бич-трэйл, он называл себя Нельсон Саттер. От отца он также выучился избегать встреч с людьми, в баре сидеть в одиночку и проявлять профессиональную вежливость. Этот Старбек был крупным моложавым парнем, темноволосым, бритым, широкоплечим. Лицо его было унылым, а нос – длинным, что немного не гармонировало с общим обликом. Когда он не ходил на работу, то носил рубашки пастельных тонов и водил неброский серый автомобиль. Отправляясь на работу, он брал с собой пистолет.
Когда он впервые появился в Хэмпстеде, он снял трейлер на стоянке неподалеку от Пост-роад. Братья видели, как серый автомобильчик парковался рядышком с трейлером или отъезжал: иногда его не было по субботам и воскресеньям, чаще – по ночам. Однажды – как раз перед тем как Гарри собрался переехать из трейлера в нанятый дом – близнецы решили обследовать внутренности трейлера и грузовичка.
Брюс забрался в автомобильчик, когда Старбек, вероятно, спал. Внутри он был чистым и пустым – как снаружи чистым и неброским. Но Брюс заглянул в бардачок и увидел, что удостоверение выписано не на ту фамилию, на которую Гарри арендовал трейлер.
– Мы кое-что нашли, Дики, – сказал он брату. На следующий день они подобрали один из ключей, чтобы осмотреть трейлер.
Результат превзошел все ожидания: трейлер был набит телевизорами, серебром, костюмами, а шесть обувных коробок наполнены деньгами.
– Эй, этот малый действительно кое-что, – сказал Брюс, которого увиденное зрелище настолько впечатлило, что он даже казался подавленным.
После школы на следующий день они вновь посетили трейлер. Они вежливо позвонили и, когда владелец вышел, подозрительно оглядывая их, Брюс сказал:
– Мистер Старбек? Простите, я хотел сказать мистер Саттер?
Они вышли оттуда с новым телевизором и пакетиком хорошей мексиканской травки. Гарри Старбек помнил еще один совет своего папы:
– Если у тебя появятся партнеры, даже нежелательные партнеры, обращайся с ними уважительно. Партнер всегда партнер, даже если от него нет толку, а немножко смазки поможет удержать твою задницу подальше от тюрьмы.
Он был уверен, что сможет найти какое-нибудь применение близняшкам Норманам.
Когда он впервые появился в Хэмпстеде, он снял трейлер на стоянке неподалеку от Пост-роад. Братья видели, как серый автомобильчик парковался рядышком с трейлером или отъезжал: иногда его не было по субботам и воскресеньям, чаще – по ночам. Однажды – как раз перед тем как Гарри собрался переехать из трейлера в нанятый дом – близнецы решили обследовать внутренности трейлера и грузовичка.
Брюс забрался в автомобильчик, когда Старбек, вероятно, спал. Внутри он был чистым и пустым – как снаружи чистым и неброским. Но Брюс заглянул в бардачок и увидел, что удостоверение выписано не на ту фамилию, на которую Гарри арендовал трейлер.
– Мы кое-что нашли, Дики, – сказал он брату. На следующий день они подобрали один из ключей, чтобы осмотреть трейлер.
Результат превзошел все ожидания: трейлер был набит телевизорами, серебром, костюмами, а шесть обувных коробок наполнены деньгами.
– Эй, этот малый действительно кое-что, – сказал Брюс, которого увиденное зрелище настолько впечатлило, что он даже казался подавленным.
После школы на следующий день они вновь посетили трейлер. Они вежливо позвонили и, когда владелец вышел, подозрительно оглядывая их, Брюс сказал:
– Мистер Старбек? Простите, я хотел сказать мистер Саттер?
Они вышли оттуда с новым телевизором и пакетиком хорошей мексиканской травки. Гарри Старбек помнил еще один совет своего папы:
– Если у тебя появятся партнеры, даже нежелательные партнеры, обращайся с ними уважительно. Партнер всегда партнер, даже если от него нет толку, а немножко смазки поможет удержать твою задницу подальше от тюрьмы.
Он был уверен, что сможет найти какое-нибудь применение близняшкам Норманам.
7
Пэтси Макклауд жила в одном большом страхе, а в ту ночь, когда ей не удалась вечеринка с Альби и Ронни Ригли, этот страх перекрыл все остальные, помельче. Когда ей было семь, родители взяли ее в психбольницу, где жила бабушка Тейлор, – родители навещали бабушку Тейлор два или три раза в году, но Пэтси попала туда впервые. Отец, только что приехавший из Хэмпстеда в Хартфорд и уставший, не слишком хотел, чтобы его дочь встретилась с его матерью, но мать Пэтси, уступая настоятельным просьбам старухи, была тверда как кремень.
Их проводили в просторную комнату с яркими, точно в детском саду, стенами, которые пугали Пэтси, и так напуганную из-за родительской ссоры и из-за странных людей, бродящих по двору. Многочисленные замки и запоры заставили и ее почувствовать себя пленницей в этой больнице.
Может, это был лишь хитрый трюк, чтобы заманить ее сюда, и родители оставят ее в этом ужасном месте? Хоть она и была единственным ребенком в комнате, эта комната с покрытыми клеенками столами и неумелыми детскими рисунками на стенах, казалось, была предназначена для детей.
Бабушка вышла из яркой, оранжевой двери. Ее сопровождали два санитара. Она разговаривала сама с собой. Первая мысль Пэтси была, что эта женщина старше всех, кого она когда-либо видела, а вторая – что она по праву находится в таком месте. Ее седые волосы были редкими и тусклыми, глаза – пронзительными, а с подбородка свисали белые баки. Она не обратила никакого внимания на родителей Пэтси, а села в кресло, к которому подвели ее санитары, и продолжала бормотать, сложив руки на коленях.
Их проводили в просторную комнату с яркими, точно в детском саду, стенами, которые пугали Пэтси, и так напуганную из-за родительской ссоры и из-за странных людей, бродящих по двору. Многочисленные замки и запоры заставили и ее почувствовать себя пленницей в этой больнице.
Может, это был лишь хитрый трюк, чтобы заманить ее сюда, и родители оставят ее в этом ужасном месте? Хоть она и была единственным ребенком в комнате, эта комната с покрытыми клеенками столами и неумелыми детскими рисунками на стенах, казалось, была предназначена для детей.
Бабушка вышла из яркой, оранжевой двери. Ее сопровождали два санитара. Она разговаривала сама с собой. Первая мысль Пэтси была, что эта женщина старше всех, кого она когда-либо видела, а вторая – что она по праву находится в таком месте. Ее седые волосы были редкими и тусклыми, глаза – пронзительными, а с подбородка свисали белые баки. Она не обратила никакого внимания на родителей Пэтси, а села в кресло, к которому подвели ее санитары, и продолжала бормотать, сложив руки на коленях.