Стрельцова Маша. Мертвая невеста

   Я, я его лучшая ученица! И я костьми лягу, но докажу ему это!
   Эти слова эхом отозвались в моей голове. Я нахмурилась, после чего мы с Лариской уставились друг на друга и догадка пронзила нас: мы обе об этом подумали. Одновременно. И считали это в головах друг друга.
   — Лариса, а тебе придется сегодня задержаться и отдельно позаниматься со мной по вампиризму.
   «Отныне мы враги», — холодно подумала я, зная, что она это услышит.
   Она презрительно посмотрела на меня и отвернулась.
   — А завтра будет экзамен по пройденной теме, — сообщил Антон, не подозревая о том, что происходит у него на глазах.

Глава пятая

   «Это я, Дед Мороз, я подарки вам принес».

Фредди Крюгер

   Так у меня появилась врагиня.
   Антон ничего не подозревал, мы же молча и жестко вели борьбу за него. Косметику я наотрез отказалась давать Лариске — еще чего! Та смерила меня ненавидящим взглядом, клянчить не стала, а ушла с погоста. Ее не было пару часов, после чего она вернулась, таща несколько женских сумочек. Сев прямо на могиле, она принялась потрошить их. Найденную косметику, расчески и зеркала она сложила в одну сумку, остальное небрежно зарыла в соседнюю могилу.
   Когда пришел Антон — она была как картинка.
   «Ну, милая, еще посмотрим, кто кого», — думала я, глядя на нее. Как не крути, а девочке всего восемнадцать лет, и умом не блещет. А я школу закончила с золотой медалью и университет с красным дипломом. Так что куда ей со мной тягаться!
   — Итак, — сказал нам Антон на следующую ночь после урока в горсаде, — сегодня вы на практике примените свои способности. В машину!
   Он привез нас на Доудельную, к огромному элитному дому. Остановился поодаль и принялся объяснять:
   — На воротах охрана, ваша задача — убедить вас впустить. После этого заходите в первый подъезд, на первом этаже всего две двери. Вам нужна первая. Ее хозяина я вам отдаю в качестве вашего первого донора и учебно-тренировочного пособия.
   — А что, бомжа нельзя было какого найти? — недовольно произнесла я. Конечно же, мысли мои были о моем старом кладбищенском знакомом.
   — Слишком просто, — хмыкнул он. — А вам надо закалиться, потому что, девочки мои, вам жить долго, очень долго, и опасности будут подстерегать вас на каждом шагу. Так что вперед, милые мои. Надеюсь завтра узнать подробности ваших шалостей из газет.
   — Так мы тебе по дороге обратно все расскажем! — воскликнула Лариска.
   — Я уеду, и встретимся только завтра, — спокойно ответил он. — Вы будете одни. Никакой подстраховки.
   — Вот ничего себе! — вскричала моя врагиня. — А если что не так пойдет?
   — Понимаешь, девочка, — взглянул на нее Антон. — Вы будете жить долго, дольше меня, и поэтому не стоит рассчитывать на то, что я буду всегда рядом с носовым платочком наготове. Вам самим придется учиться выживать в этом мире. К тому же — я не умею гипнотизировать жертву, чтобы она сама подставилась под укус. Я не умею залазить в головы людям и заставлять их делать то, что я хочу. Вы отлично готовы к экзамену. Ну же, не робейте! Вперед!
   — Слушай, нытик, ты как хочешь, а у меня внутри все пересохло, — нетерпеливо сказала я и под одобрительным взглядом Антона вышла из машины.
   Не оглядываясь, я пошла к воротам. Не прошло и пяти секунд — как Лариска пристроилась рядом.
   — Охрану снимаю я, — ревниво предупредила она.
   — Знаешь, лучше будет, если это сделаю я, — сухо сказала я. — Мне надо больше в этом практиковаться.
   — Ну знаешь — кусать вместо тебя я не буду! — возмутилась я.
   Я промолчала, в душе представляя, как я завтра расскажу Антону, что Лариска была ни на что не годна, все сделала я одна.
   У ворот я деликатно нажала на кнопку, и из маленького домика у стены вышел рослый детина в камуфляже. Видно было, что он перед этим сладко спал и потому нам сильно не обрадовался.
   — К кому? — хмуро спросил он.
   Я проникновенно посмотрела на него, легко забралась в голову, отсеяла сонные мысли о том, что шляются тут всякие, поспать не дадут, и принялась вкладывать свои мысли.
   «Я хочу открыть ворота и впустить девчонок», — думала я за него.
   «Ну и долго эти курицы будут молчать и пялиться?» — подумал он.
   «Я хочу открыть ворота», — настойчиво вписывала я в его голову.
   «Хочу спать», — думал он.
   — В последний раз спрашиваю — вы к кому? — откровенно раздраженно спросил охранник.
   — К тебе, — послышался Ларискин голосок и она подплыла к решетке ворот.
   «О, надо открыть ворота такой очаровательной девочке», — тут же подумал охранник.
   И решетка действительно отъехала перед нами. Мы молча процокали каблучками мимо охранника, и уже у подъезда Лариска мне ехидно сказала:
   — Ну что ж, экзамен по манипулированию ты завалила.
   — Я посмотрю, как ты с экзаменом на вампиризм справишься, — холодно отрубила я.
   — А разве это не твое уникальное внеплановое умение? — подняла она бровь. — Милочка, мне НЕ НАДО никого кусать. Предоставляю эту часть тебе.
   — Да неужели? — удивилась я. — А что, разве ты не помнишь, что Антон сказал: «Вы будете считывать мысли и пить кровь», ну и так далее? Вчера мы с тобой вместе считывали мысли и пили кровь. Сегодня экзамен по двум дисциплинам!
   — Нет, сегодня экзамен по манипулированию, — уперлась она.
   — Антону это объяснять будешь, мне-то что? — процедила я. — Да и вообще, хочешь без крови загнуться — дело твое.
   — Да не загнусь…
   Я перебила ее, спокойно спросив:
   — А вчера вдвоем вы с ним что делали? Разве не вампиризму он тебя учил?
   Она явственно призадумалась и замолкла, а мне явственно похорошело.
   Около нужной двери мы остановились, Лариска нажала на звонок и вскоре услышали хриплый мужской голос:
   — Кто там?
   — Свои! — отозвалась я.
   — Свои дома спят, — сурово отрезал мужчина.
   — Да заблудились мы, дяденька, — внезапно проныла Лариска. — Пришли к Владимиру Петровичу, а квартиру не помним, вот и звоним во все двери подряд.
   — Эт к какому еще Владимиру Петровичу? Не к Савельеву часом?
   — Точно, к нему!
   Дверь открылась, явив собой толстого мужика в трусах и крестике на шее.
   — Ой, какие девочки, — одобрительно засюсюкал он. — А может, ну его, Савельева, да ко мне заглянете?
   — Может, — согласились мы, и, оттеснив мужика, ввалились в квартиру.
   — Девки, вы чего, я же пошутил, — заметался он. — У меня тут девушка, все дела.
   — Я к девушке, — тут же побежала я вглубь квартиры.
   За мужчину я не переживала — он в надежных руках. Распахивая двери, я шла по огромной квартире. А когда нашла девицу — здорово удивилась.
   Сразу вспомнился конкурс на лучшую красавицу города. Вечером мы выходили на сцену улыбчивые, прекрасные и добрые, а за кулисами царили нравы волчьей стаи. Сделать пакость конкурентке было в порядке вещей. Подпиливались каблуки, чтобы потом они сломались прямо на сцене, кралась одежда и косметика — не корысти ради, из подлости токмо. Мне самой один раз пришлось выйти на сцену в длинном вечернем платье и босой. Назло неведомой «подруге» я так прошлась, что это и предопределило мою победу. Возмущаться было бессмысленно — подобное на конкурсах в порядке вещей. И единственной моей подругой была хрупкая красавица Лена. Только ей я плакалась на ненависть товарок, только она поддерживала меня. Я смотрела на нее и думала, что обрела подругу на всю жизнь, потому что если уж она в этом террариуме была человеком — то в нормальной жизни и вовсе ангелом будет.
   Я дошла до финала, назло всем — дошла, а вот Ленка — нет. Я было кинулась ее утешать, но она лишь мягко улыбнулась, мол, пустяки. В тот вечер все девушки еще раз прошлись по сцене, а уж после них был выход трех финалисток, из которых лишь одна станет первой красавицей города.
   Я тогда непростительно расслабилась — думала: все уже позади, и все мысли полны были только одним — кто же победит? Я или нет? Администратор наконец погнала и финалисток на сцену, я одела туфли, вышла, и лишь тогда поняла, что что-то не то. Ноги жгло огнем, в ступни впились иглы, с каждым шагом причиняя мне немыслимые страдания.
   Я почти не слышала, что говорят, безумными глазами посмотрела на девчонок, которые внезапно принялись меня обнимать прямо на сцене, демонстрируя радость, но в глазах у них были слезы. Покорно подставила голову, на которую надели корону. Что-то промямлила в микрофон. Дикая боль в ногах застило все перед моим взглядом.
   Я бы давно скинула туфельки, наплевав на все, но вот беда — ремешки обхватывали лодыжки, и я никак не могла придумать, как их прямо на сцене изящно расстегнуть.
   Я выстояла всю церемонию.
   Потом, когда я за кулисами в одиночестве выла от боли и снимала обувь, в гримерку зашла баба Галя, злющая техничка. Нас она не любила, называла вертихвостками и при встречах в коридорах всегда смотрела неодобрительно и чуть ли не плевалась.
   «Ну что, королева, расселась», — злобно сказала она, шмякнув на пол ведро с водой.
   «У вас бинтов часом не будет?», — спросила я ее сквозь слезы.
   Баба Галя нахмурилась, подошла, увидела окровавленные ступни и тут же поменялась в лице.
   «Кто это тебя так?»
   «В туфли что-то насовали, кнопки, что ли», — ответила я.
   Баба Галя тогда перевязала мне ноги, а потом мы вместе сидели и рассматривали мою обувь. Стельку кто-то отодрал, приклеил на подошву кнопки и битое стекло, проложил ватой и сверху аккуратно налепил стельку. Именно из-за ваты я в горячке сначала ничего и не почувствовала. Потом, когда она примялась — и начался ад.
   «Знаю я кто это сделал, — сказала тогда баба Галя. — Ленка, светленькая такая, у меня в подсобке руки сегодня от суперклея отмывала, я ее еще отругала да велела ножом отскребать».
   «Да ну, — усомнилась я. — Мало ли что она могла клеить».
   «А ты сама подумай — что она могла тут клеить? — хмыкнула баба Галя».
   Ленка после конкурса мне ни разу так и не позвонила, хотя мой телефон у нее был. И вот теперь она сладко спала в огромной постели, видела сны, и наверняка уже забыла меня.
   — Привет, — похлопала я ее по плечику.
   Она сонно моргнула, посмотрела на меня огромными васильковыми глазами и нахмурилась:
   — Алёна?
   — Верно подмечено, — хищно улыбнулась я и уселась на кровать. — Ты как, в любовницах или проституцией промышляешь?
   — Ты что такое говоришь? — залепетала она нежным голоском, и я с удовольствием заметила тревожные тени в ее глазах. Девочка явно не понимала, что я тут делаю — и это ее пугало. — Мы с Витей любим друг друга!
   — Все они — «люблю, трамвай куплю», а кольца газпромовским дочкам одевают, — тяжко вздохнула я, вспомнив прошлое.
   — Витя меня любит! — и она торжествующе выставила из-под одеяла свою ручку.
   Я посмотрела на бриллиантовое кольцо и с жалостью спросила:
   — Ленка, ты правда дура, или притворяешься? Да он тебе десять таких колец купит, а вот простое обручальное за три копейки от них никогда не дождешься.
   — Если тебе не повезло в жизни, это не значит, что все такие. Уж я-то умею обращаться с мужчинами!
   Я посмотрела на ее самодовольное личико и согласилась:
   — Ага, мне точно в жизни не повезло.
   «Особенно если учесть, что она уже кончилась», — хихикнув, закончила я про себя.
   — Послушай, а ты что тут, собственно, делаешь среди ночи? — хозяйским тоном спросила она.
   — Да вот решила к тебе зайти по-соседски, — охотно пояснила я. — Соперница у меня есть, думаю ей в туфли кнопок да стекла насовать, не подскажешь поточнее, как это делается?
   — Это не я, — быстро ответила она.
   Я ухмыльнулась ее глупости — надо ж так быстро признаться.
   В спальню зашла Лариска, недовольно посмотрела на нас и заявила:
   — Слышь, ты долго еще с этой возиться будешь? Я пока клиента отправила картошку чистить, но там всего-то ведро.
   — Потом заставь полы мыть, — отмахнулась я. — Пусть хоть раз в жизни сам уберется, почувствует, почем фунт лиха.
   — Витенька чистит картошку? — округлив глаза, прошептала Ленка.
   — А что, хочешь посмотреть? — ласково улыбнулась я ей.
   — Я сейчас закричу, — отчего-то шепотом сказала она, глядя на меня.
   — Лучше треснись головой об стену, — посоветовала я.
   Ленка незамедлительно проделала это, со всей дури приложившись затылком к спинке кровати.
   — Чего это с ней? — озадачилась Ларинцетти.
   — Дура она, — разъяснила я. — Я ей в шутку сказала — «треснись об стену», она и сделала.
   — Алёна, — тихо сказала она, — ты ей ничего не говорила!
   — Точно? — усомнилась я.
   — Да я тебе что, врать буду?
   «Покукарекай, милая», — подумала я, глядя на Ленку.
   — Ку-ку, — неуверенно сказала она, покосилась на меня, прокашлялась и снова открыла рот: — Кукарек-к-ку!!!
   «А сейчас попрыгай на одной ножке вокруг кровати, и не забывай кукарекать», — ласково подумала я.
   Ленка незамедлительно сползла с кровати.
   Я с материнской гордостью смотрела, как она старательно прыгает на ножке и кукарекает, утирала сухие глаза и с умилением шептала:
   — Эх, сдала, сдала я экзамен на манипулирование!
   — И как у тебя это получилось? — недоверчиво хмыкнула Лариска.
   — Просто пришло мое время, — улыбнулась я.
   Эйфория от того, что я все же смогла это сделать, заставила меня на время позабыть о вражде с Лариской. И она почувствовала это, и сама как-то потянулась ко мне.
   — А давай развлечемся тут на славу? — хитро усмехнулась она.
   — Да я только за! — с энтузиазмом ответила я.
   И работа закипела.
   Вскоре Ларискин Витенька противной коричневой краской для пола рисовал цветочки и снежинки на дорогущих шелковых обоях, а моя Ленка наряжала елку. «В лесу родилась елочка, в лесу она росла», — напевала она при этом, да так душевно, что меня аж на слезу пробивало, жаль только, что мертвые не плачут.
   Неугомонная Лариска отыскала розовую балетную пачку, диадему, все это напялила на жирного Витеньку и заставила плясать танец маленьких лебедей.
   Он так потешно старался, перебирая короткими волосатыми ножками, что мы просто покатывались со смеху.
   — Светает скоро, — тревожно сказала я, поглядев за окно.
   — Да погоди ты, — отмахнулась Лариска. — Я в одной комнате синтезатор видела, так что есть елка — пусть будет и утренник!
   — Разумно, — согласилась я.
   Итак, возле елки была поставлена табуретка, на нее по очереди залазили Витенька с Ленкой, пели песенки, после чего я выдавала им по печенюшке. Были уже исполнены и «Золотые облака» от Иванушек, и «Я тебя люблю» Носкова, и «Супердетка» от Пропаганды.
   — Ну все, пора, — тревожно сказала я, глядя на часы.
   — Да погоди ты, — меланхолично отозвалась Лариска. — Витенька, на табуретку! Напоследок — мою любимую, от Юли Савичевой!
   Она тронула клавиши, и нежная мелодия наполнила комнату.
   Витенька, в розовой пачке с торчащими из-под нее красными трусами в полоску и диадеме проникновенно запел:
 
   — Послушай, ты был прав…
   Послушай, мне не больно…
   И сердце без тебя
   стучит спокойно…
   Послушай, я ушла
   Послушай, то, что было
   И скажет тишина,
   что я любила…
 
   Я расчувствовалась донельзя, достала сразу горсть печенья для певца и подпела:
 
   — Ты сердце мое,
   прости за любовь,
   остыло…
   Послушай меня,
   я просто любила…
 
   — Хорошо поет, мерзавец, — лирически бормотала Лариска, — еще немного, и я не смогу его укусить.
   Мужик допел, подбежал ко мне за подарками, я сунула ему в потную ручонку печенье и погладила по голове:
   — Умница, хороший мальчик, а ну теперь беги к тете Ларисе. Ленка, а ты давай ко мне.
   Девушка тут же стала, подошла ко мне, доверчиво опустилась передо мной на колени…
   — Я не могу! — отчаянно крикнула Лариска.
   Я обернулась — она смотрела на Витюшу, который уже запрокинул голову и покорно ждал.
   — Не могу! — помотала она головой.
   — Витя, спой ей Киркорова, — проникновенно велела я.
   — Зайка моя, я — твой — тазик! — с готовностью отбарабанил он.
   — Молодец, — похвалила я его и обернулась к Ленке.
   Коснулась губами ее шеи, понюхала, ощутила, как близко-близко бьется ее пульс.
   — Лена, очнись, — мягко попросила я и взглянула ей в глаза.
   За спиной забулькал прерванный на полуслове Витенька, жалобно застонал, словно подстреленный зайчонок. Ленка обвела глазами перевернутую вверх дном гостиную, украшенную колготками и картофельной шелухой елку, изуродованные обои, и испуганно спросила:
   — Что это?
   — Ёлка, милая, — ласково улыбнулась я. — Подарок хочешь?
   — Хочу, — отчего-то она даже не задумалась, прежде чем ответить.
   — Лучший мой подарочек, это ты! — промурлыкала я и одним ударом вбила клыки в ее шею.
   Я все простила ей в этот миг. Более того — я испытывала к ней огромную, щемящую нежность, видя боль в ее глазах, чувствуя, как бьется она в моих руках, а жизнь ее по капле перетекает в меня, обжигает мои вены, огненным вихрем клубится где-то в груди…
   Я баюкала ее на руках, словно мать своего ребенка, и драгоценнее ее никого для меня в этот момент не было.
   Наконец последние капли стекли в меня, сердце ее как-то растерянно стукнуло еще пару раз, словно не веря, что больше нечего перегонять по венам, и замерло.
   Навсегда.
   Я отлепилась от ее шеи, нежно погладила Леночку по светлым волосам и отнесла в кроватку. Укрыла одеялом, чмокнула потеплевшими губами в лоб и пошла искать Лариску.
   Та все еще сосала своего мужика. Морщась, причиняя ему неимоверную боль, в общем, без души она это делала.
   Увидев меня, она обрадовалась. Оторвалась и с надеждой предложила:
   — Хочешь?
   — Спасибо, я сыта, — покачала я головой. — Так что сама.
   Она разочарованно снова приложилась к мужику, а я села рядом и заглянула ему в глаза. Глубже, глубже…
   И на миг мне показалось, что это глаза Антона.
   «Я никогда не встречала таких парней, как ты, — печально шепнула я ему. — У меня все в душе переворачивается, когда я вижу тебя, и, будь у меня сердце, оно бы билось со скоростью сто ударов в минуту. Мне так жаль, что я раньше не встретила тебя, любимый. Мне так жаль…»
   Я пила его боль, оставляя взамен щемящую нежность, с замиранием следила, как тает его пульс.
   Это было так… завораживающе и чудесно.
   — Все, — короткое слово оборвало сказку, я вздрогнула и подняла глаза. Лариска с отвращением вытирала губы шуршащей балетной пачкой.
   — В нем еще есть жизнь, — возразила я.
   — Да какая там жизнь, — махнула она рукой. — Через часок все одно сдохнет.
   Я посмотрела в умирающие глаза — снова нахлынула боль. Его боль.
   «Тсс, все хорошо, — нежно погладила я его по голове. — Я рядом».
   А потом я поцеловала его запястье, и, прокусив вену, допила его — до последнего вздоха. До последнего стука сердца.
   — Ты прямо мать Тереза, я смотрю, — хмыкнула Лариска.
   — Надо в жизни делать добрые дела, — рассеянно отозвалась я. — Уходим.
   Через минуту наши каблучки уже цокали по двору. Охранник, увидев нас, вышел из будочки и открыл дверь.
   — Всего доброго, — вежливо попрощалась я.
   — Еще заходите, — радушно пригласил он.
   Мы переглянулись с Лариской и, не сдержавшись засмеялись.
   — А что я такого сказал? — недоуменно спросил охранник.
   Мы, полные сил и крови, легко побежали от него по дороге к кладбищу.
   — Знал бы он! — смеялась Лариска на бегу.
   — Да сохрани Господь от таких гостей! — поддакивала я.
   Мы снова были подругами, и это было замечательно.
   — Послушай, а как бы ему память стереть, а? — вдруг остановилась Ларенца.
   — Зачем?
   — Но ведь завтра он следователям про нас расскажет!
   — Пусть, — пожала я плечами. — Мертвым закон не писан. Не станут ведь они нас откапывать, чтобы в тюрьму засадить, верно?
   — А ведь и точно! — пакостно захихикала она, и мы, сняв туфельки, снова побежали домой. Нас переполняла легкость и эйфория. И чувство, что мы — живые.
   И я так и уснула в ту ночь — с улыбкой на губах. Смерть определенно поворачивалась ко мне лицом.

Глава шестая

   «Растлить мужчину — это дело трех минут»

Опытная покойница

   — Сегодня я научу вас поистине страшным вещам, — расхаживая перед нами, сказал Антон. — Прежде всего — вы усвоили, что вы — мертвы?
   — Да, — не колеблясь ответили мы.
   — Отлично. Все на свете вы не сможете, вы все же мертвые, а не дипломированные маги. Но некроаура — это сильнейшее поле, и если умело ей пользоваться — вы сможете… ну например это.
   Он положил Ларискину руку на свою и властно сказал:
   — Пожелай, чтобы моя плоть разложилась.
   — Ты чего, дурак? — пискнула она, отдергивая руку.
   — Нет, я некромант, — улыбнулся он. — Давай, действуй!
   — Я не могу, — заупрямилась она.
   — Давай я попробую, — вызвалась я.
   — Еще чего!
   Ларискина рука в мгновение ока оказалась в ладошке Антона, она напряглась — и я увидела, как покраснела и вздулась его кожа по локоть. Она вспухала, словно перекисшее тесто, посинела, потом почернела и из трещин потек густой зеленоватый гной. Запахло тухлым мясом. А Лариска смотрела ему в глаза и спокойно держала свою руку в гнойной мешанине.
   — А теперь — как мне это вылечить? — спросила она.
   — Никак, — хмыкнул он, осторожно освобождая свою гнилую руку от ее пальчиков. — Ты можешь только разрушать. Алёна, достань из сумки бутылочку зеленого стекла и промой руку лекарством.
   Я так и сделала. Осторожно, чтобы не причинить ему боли, я лила жидкость прямо на его плоть, и гной вскипал от пролитых капель. Вскоре рука была как новенькая.
   — Лариса, ты умница, — серьезно сказал он, и негодяйка расцвела от похвалы. — Алёна, а теперь ты.
   О, как же я не хотела этого делать. Причинить боль любимому — это просто невозможно. Но его глаза требовательно смотрели на меня, в ушах еще стояли похвалы Лариске—крыске, и потому я подчинилась.
   Положив ладошку на его кожу, я насладилась прикосновением, взглянула ему в глаза и позволила покойницкому холоду стечь в его кожу.
   «Ты этого хотел?», — горько думала я в душе, чувствуя, как раскаляется его кожа, как лейкоциты в его крови пытаются изо всех сил сопротивляться неведомой заразе.
   Под моей ладошкой вспухла горошина язвы, прорвалась, и теплая жидкость потекла меж пальцев. Он одобрительно кивнул.
   Через минуту с его руки частным дождем капал гной, и я очень надеялась, что мое месиво получилось куда как зловоннее Ларискиного.
   — Отлично, — похвалил он, пока я снова лила лекарство на его руку.
   — Тебе что, совсем не больно? — не выдержала я.
   — Больно конечно, я ведь живой, — беспечно пожал он плечами.
   — Тогда почему ты позволяешь это делать?
   Я почти кричала на него, разозленная тем, что он меня заставил с ним такое сделать.
   — Алёнушка, ты просто не знаешь, как учат быть некромантами, — печально улыбнулся он. — Поверь, то, что вы сделали сейчас — это просто цветочки.
   — И кто же тебя учил? — тихо спросила я.
   — Ее уж нет в живых, — жестко улыбнулся он.
   И я отчего-то побоялась задавать вопросы дальше…
   — Антон, а что там с нашими экзаменами? — капризно спросила Лариска. — Ты даже не спросил, как прошло! И не появлялся аж три дня!
   — А что спрашивать, я и так все знаю, — он посмотрел на нас с такой нежностью, что я просто растаяла. — Мужик в балетной пачке и диадеме — это было нечто! Вся следственная группа обхохоталась!
   — Это я придумала! — похвалилась она.
   — А ты, Алёнушка, как? — повернулся он ко мне.
   — А что я? — скучающе погрызла я травинку. — Подчинила девчонку, она у меня полчаса прыгала кругом кровати на одной ножке и кукарекала. Выдавала печенье на утреннике за каждую спетую песенку. А потом выпила девчонку и допила мужика за нашей несравненной Софии Лорен.
   — Ябеда! — вспыхнула Лариска, и так посмотрела на меня, что я поняла: она вспомнила, что мы — враги. Ну, милая моя, я про то подумала еще час назад, когда снова заглянула в глаза Антона. Еще никогда две девушки, что борются за любовь одного мужчины, не становились подругами.
   — Девочки, не ругайтесь, — примиряюще сказал Антон. — Вы обе молодцы. Вы справились с экзаменом. Вы сегодня запросто освоили разложение. Я вами просто горжусь.
   — Гордится он, — несчастно буркнула Лариска, отвернувшись.
   Я знала, что она чувствовала. Она хотела, чтобы он похвалил ее. Сказал, какая она способная и что он ей гордится. Одной ей. Хотелось, чтобы он погладил ее по голове и нежно прошептал ее имя.
   Я знала это — потому что сама чувствовала это.
   — Черт, — слегка растерянно сказал он. — У меня сегодня ночью работы полно, ну да ладно, все брошу. Идем купаться?
   Мы переглянулись с Лариской и не колеблясь сказали:
   — Идем!
   Да мы к черту на кулички готовы были отправиться, только бы с ним не расставаться!
   Я полагала, что поедем мы на пляжи Туры, но Антон отвез нас за город, на Андреевское озеро — прозрачное, как слеза ребенка. Даже ночью местечко выглядело просто райским: пышная зелень, нагретый за день песок, серебристая в лунном свете водная гладь.
   Антон с врагиней быстренько разделись и сиганули в воду, причем распутная Лариска — в одних трусиках, сославшись на отсутствие купальника. Но я была уверена — мерзавка попросту хотела продемонстрировать свою силиконовую грудь.