— Ату его, ату! — задиристо поддакивал знакомый голос.
Я скосила глаза — из кустов выглядывала знакомая кудлатая голова.
Антон стоял спокойно, ожидая Лариску, а когда она приблизилась, просто выставил вперед руку — и она замерла, словно нелепый манекен.
— Двух сожгут! — охнул бомж в кустах.
— Глупые девчонки, — с горечью сказал Антон. — Вы решили, что сами встали? Это я, я читал после погребения над вашими могилами заклятья. Это по моей воле вы встали. И что, вы плохо провели это время? Так бы вы лежали в своих гробах и гнили, а благодаря мне вы здорово повеселились — разве не так? Девочки, вы славно мне послужили, но теперь пришел черед последней вашей службы. Я дал вам жизнь после смерти — мне ее и забирать.
«Что он такое говорит?», — ошеломленно подумала Лариска.
«Правду», — устало ответила я. Да, похоже, Антон первый раз говорил правду…
«Но зачем ты Алёнишну сжигаешь?», — возмутилась она, глядя на Антона.
— Все равно на сороковой день душа ее отлетит и она станет бесполезна, — равнодушно ответил он. — И ты тоже. Так что есть смысл, пока не поздно, принести вас в жертву и отдать души Хозяину.
«Не могла его не бутылкой огреть, а чем-нибудь посущественнее, что б не встал?», — посетовала я.
«Извини, не сообразила», — раскаянно подумала Лариска.
— Продолжим, — сухо кивнул Антон, и снова полетела соль с заклятьями на ветки…
А сзади на его голову с размаху опустилась монтировка.
— И кончим, — сурово припечатал дядя Паша.
— Так его, гада, так! — подзуживал из кустов бомж. — Ты, брат, давай еще его пару раз приложи по темечку, что б наверняка. А то встанет — все пропадем.
— Не встанет, — спокойно ответила я. — Он мертв, и я могу говорить. Чары пропали.
— Да? — недоверчиво протянул бомж. — Не, я проверю.
И он, выбравшись из кустов, подкрался к Антону и схватил его за руку. Помял запястье, и наконец широко и истово перекрестился:
— Ну слава те, Господи, избавил нас от диавола!
— Меня кто-нибудь развяжет? — спросила я, меланхолично глядя на звезды. Только бы не видеть, как обнялись дядя Паша с Лариской, а то ведь зареву.
— Сейчас-сейчас, — снова забубнил бомж, подскочив к кресту и разбрасывая тлеющие уголья ногой. — Сейчас, терпи, девка!
Он, матерясь, неловко развязывал узлы, а невдалеке Лариска рыдала на груди у отца:
— Папочка, ты меня не бойся, я тебе никогда ничего плохого не сделаю.
— Да как ты могла подумать, что я дочку свою — и испугаюсь? Лариска, дочурка ты моя родная, что ж ты раньше ко мне не пришла?
— Да я думала, ты меня испугаешься…
— Глупая ты глупая… Это сколько у нас с тобой осталось? Шесть дней?
— Да.
— Ну вот и славно, вот и славно, доченька. Хоть проведем их с толком, верно?
— Папочка, а как ты догадался?
— Ну, знаешь, когда к тебе ночью приходит умершая девчонка и говорит, что тебя знает — тут и идиот поймет, что к чему! Так что я сегодня хлебнул для храбрости да пошел к тебе в гости.
— Так вы знали, что я мертвая? — вскричала я.
— Конечно, — кивнул он, обернувшись ко мне. — Королева красоты — фигура публичная и заметная.
— А почему пустили в дом? — растерялась я.
— Да выпить не с кем было, — честно признался он, и мы все дружно засмеялись.
— Слушайте, хорош ржать, — сурово оборвал наше веселье бомж. — Давайте-ка убираться отседова, место больно нехорошее.
— Точно, — поддержала его Лариска, да и я кивнула.
И мы все дружно поехали к дяде Паше. До рассвета пили коньяк, горланили неприличные песни и были абсолютно счастливы. И ни разу, ни разу я не вспомнила о неправдоподобно — прекрасном парне, что остался лежать на пепелище с проломленной головой.
Спать мы с Лариской улеглись в просторной ванной — единственной комнате без окон. Натаскали туда матрасов, одеял, подушек — в общем, спали мы в эту ночь как люди. Живые люди. В постелях, а не в гробу.
Перед сном я долго ворочалась, прежде чем задала вопрос:
— Слушай, а что, Антон тебе и правда про любовь говорил?
— Угу, — неохотно отозвалась она. — Ну не то что про любовь, но говорил что я красивая и все такое. Выглядело как ухаживание.
— Гад, — тяжело вздохнула я.
— Не то слово. Алён, мне не верится, что на третью ночь ты совсем умрешь…
Слова повисли между нами, и я, замерев, не знала что ответить…
— Ты со Звягинцевым разобралась? — наконец выдавила я.
— Да, — сухо ответила она. — И он даже любезно ответил на вопросы перед смертью. Оказывается, наш Антон принимал заказы на убийства людей. На мучительные убийства.
— То есть мы с тобой пахали, а он денежки лопатой греб? — возмутилась я.
— Именно. Дешевая покойницкая рабсила — именно так он нас воспринимал.
— Гад, — возмутилась я. — А нам даже ни разу по мороженке не купил!
— Да, задурил он нам голову, — печально согласилась она. — Нельзя мужчинам верить.
— Слышь, а ты как меня нашла-то на полянке? Мы ж тогда с тобой всю рощу облазили — а ее не нашли! А тут ты враз ее обнаружила.
— Да я от Звягинцева на кладбище как угорелая неслась — так хотелось тебе про Антона рассказать. Прибежала, все кладбище прошерстила — тебя нет! Ну я вспомнила, что ты опять наверно своего бомжа доканываешь, да и пошла к нему. А он мне — мол, дьявол увел твою подружку на пепелище, жечь будет. Я ему — да какое пепелище, мы тогда искали его, да не нашли. А он мне и говорит — мол, я трезвый тоже не вижу, а как приму на грудь — все как на ладони.
— Так вот, оказывается, отчего на пьяных мои штучки не действовали, — хмыкнула я.
— Не перебивай, — строго отозвалась Ларинцетти. — В общем, сбегала я в могилу за коньяком, папочкиным подарком, выпила чуток, да и пошли мы с бомжом тебя выручать.
— И он пошел? — поразилась я.
— Пошел. Сказал, что ты хоть и бесовка, а девка душевная, всегда ему наливала. Ну, приходим — а там такое…
— Удачно все сложилось, — кивнула я в темноту, словно она могла меня увидеть.
— Алён, — тихо сказала она. — Мы умрем? Ничего сделать нельзя?
— Давай подумаем об этом завтра, хорошо? — безмятежно ответила я, потому что не было у меня ответа.
И она мне поверила.
Глава девятая
На следующую ночь мы с Лариской заперлись в ее комнате, повесили на дверь табличку «Не беспокоить» и принялись читать Новый Завет.
— Мы с тобой были подняты силой Сатаны, — сказала я перед этим подружке. — И как ты сама понимаешь, сказки про ад и рай — вовсе не сказки. Так что есть большая вероятность, что на сорок первый день мы очнемся в аду. Навсегда.
Она помолчала, осознавая мои слова, и наконец ее проняло.
— И что делать? — вскричала она.
— Если нас что и спасет — то только Господь в его милости.
— Да не, он злой, — помотала головой она. — У меня аборт был, он меня не простит, бросит в геену огненную — и все дела.
— Глупости, — покачала я головой. — Он — милостив и любит нас, грешных.
— Да ну, — усомнилась она.
— Единственный шанс, — припечатала я и положила перед ней Новый Завет.
Она неохотно, вслед за мной, открыла книгу в простой бумажной обложке и вскоре затихла, увлекшись чтением.
А я читала и впитывала каждую строчку своим разумом. Душа моя трепетала от благоговения пред Божиим Словом, и поражалась мудрости каждой фразы.
«Ну почему, почему я не знала этого раньше», — с печалью думала я.
— Нашла, — наконец тихо сказала Лариска и прочитала: — «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем».
— Здорово, — медленно отозвалась я.
— Понимаешь? — вскинула она на меня глаза. — Апостол Павел говорит, что смерть не отлучила нас от Божьей любви!
— Идем, — решительно поднялась я.
— Куда?
— В церковь. Каяться и молиться о прощении. И, если Господь милостив и Апостол не наврал…
— Ночь ведь…
— На нашем кладбище есть церковь, — напомнила я. — И священник живет при ней, если что — разбудим.
— Но ведь мы не войдем! Мы не сможем войти на освященную территорию!
— Войдем, — уверенно сказала я и пошла искать дядю Пашу.
Он сидел в кабинете, энергичный и такой не похожий на того алкаша, каким предстал предо мной в первый раз. То, что он увидел дочь — словно вдохнуло в него жизнь.
— Ну, вы вышли из подполья? — поприветствовал он меня.
Я села и коротко обрисовала ситуацию.
— Здраво, — одобрил он этот план. — Я хоть и прожил всю жизнь неверующим, да только в последнее время тоже думаю — покреститься надобно. Что ж, коль так — поехали, отвезу вас.
Мы все молчали, пока ехали на кладбище. Не то что сказать нечего было — мы все были слегка растеряны от этой неправдоподобно—дикой ситуации. Покойники, некроманты, и две развилки впереди — Господь Бог и Сатана.
Перед кладбищенскими воротами мы с Лариской помедлили, переглянулись, и решительно шагнули. Дикая боль тут же обожгла нас, мы отскочили, постанывая от ожогов.
— Ну я же говорила! — заныла Лариска.
— Ни смерть, ни жизнь, — медленно процитировала я, — ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем.
Я читала эти слова по памяти, истово веруя в каждую букву, и смело шагнула на освященную землю. И она позволила мне это. Ничто не препятствовало на этот раз.
— Поверь в Господа — и пройдешь, — строго велела я подружке с той стороны.
И она, закрыв глаза и что-то тихо шепча, шагнула в ворота.
— Ну вот видишь, — улыбнулась я. — Мы на правильном пути.
Когда мы дошли до церкви, священник уже был там. Он сонно моргал и неодобрительно смотрел на дядю Пашу, поднявшего его.
— Ну, что за пожар-то? — брюзжал он.
Рассохшаяся половица скрипнула под Лариской, он обернулся на звук, и осекся.
— Бесовки, — прошептал он, стремительно бледнея.
— Батюшка, — смиренно сказала я. — Простите, что напугали. Но, пожалуйста, исполните свой долг.
— Какой? — пробормотал он, все так же в ужасе глядя на нас.
— Мы умерли без покаяния, — пожала я плечами. — И подняты из могилы силой Сатаны. Только теперь мы хотим к Господу, Богу нашему. Возможно ль это?
— Ты же самоубийца, помню я твои похороны, — дрожащим голосом сказал он. — Ты проклята перед Богом!
— Не фарисействуй, отче, — устало сказала я. — Где в Библии сказано это? Ткни пальчиком!
— Диаволовы речи! — отшатнулся он.
— Нет, отче, — покачала я головой. — Мы пришли сегодня, потому что прочитали в послании к Римлянам, «что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем». Понимаешь, отче? В этом наша надежда. Не отвергай нас, коль Господь нас не отвергнул.
— Пожалуйста, — умоляюще сказала Лариска.
— Во имя Христа, — уронила я.
— Господь блудницу простил, кто ты такой, чтобы их отвергать? — негромко, но веско сказал молчавший до того дядя Паша.
Старичок беспомощно посмотрел на нас и спросил:
— Так я не пойму: что вы хотите? Соборовать вас? Отпеть?
— Крестить! — твердо ответила я. — Крестить во едино тело Христово.
— Мертвых не крестят, — робко возразил он.
— Мертвые и не ходят, — указала я, и он сдался.
— Ладно. На исповедь готовьтесь. А вы, — посмотрел он на дядю Пашу — сходите ко мне, позовите матушку Елену, будет крестной матерью.
Лариска первая вызвалась идти на исповедь, и вскоре из комнатки, в которой они скрылись, раздался ее приглушенный сбивчивый голос. Она чуть не плакала, когда рассказывала обо всех своих грехах.
А я ходила по церкви, освещенной лишь свечами, всматривалась в иконы и чувствовала, как тяжелеет моя душа от какого-то непереносимого горя. И наконец перед иконой Христа меня прорвало.
Меня скрутило, вывернуло, бросило на крашеные желтой краской пол.
— Господь всемогущий, — рыдала я, — ты меня никогда не простишь, ибо грешна я, сильно грешна….
Я торопливо рассказывала ему про все прегрешения в жизни и в смерти, ничего не тая и не приукрашивая, ибо с ужасающей ясностью поняла всю их мерзость. Поняла, насколько я ничтожна и что ничего мне не светит, что не примет меня Господь. Но — хотя бы выговориться, хотя бы попросить прощения и … и пусть Господь благословит Андрея, которого мы свели с ума. Ленку и Витюшу, которых мы убили. И других, чьих имен я не спрашивала, перед тем, как выпить. Я стояла на коленях перед иконой Христа, раздавленная и опустошенная, когда странный мир воцарился в моей душе. Внезапно, без перехода, словно кто-то включил в темной комнате свет.
«Иди и больше не греши», — услышала я душой.
Подняла глаза на икону — и увидела, какие печальные и добрые глаза у Христа.
— Спасибо, — прошептала я. — Спасибо, Господи…
— Ну-ну, деточка, успокойся, — полная и какая-то очень уютная женщина погладила меня по голове, успокаивая.
— Он меня простил, — изумленно сказала я. — Понимаете, я не вру! Прямо сам сказал…
— Господь милостив, — мудро улыбнулась она.
Из комнатки вышла Лариска:
— Алёна, теперь твоя очередь.
— А мне не надо исповедоваться, — тихо улыбнулась я. — Меня Господь сам простил.
— Это как? — нахмурилась она.
— Я Ему все — все рассказала, и Он меня простил. Я чувствую, Лариса.
— Ну, коль так, то вопросов нет, — только и вздохнула она.
А потом нас крестили.
Дядя Паша и та самая уютная женщина были нашими крестными, я слушала слова обряда и тихо улыбалась. Я чувствовала, что Господь мне все простил. И что его благодать и любовь со мной.
А потом я легла в гроб, чтобы больше не встать.
— Ты же можешь еще ходить, еще день есть! — уговаривала меня Лариска!
— Зачем? — светло улыбалась я ей. — Я мертвая, Лариса.
Дядя Паша носил мне горячий сладкий чай в термосе и свечки с зажигалками. Лежа в гробу, я читала Библию и с наслаждением пила чай.
Батюшка с матушкой часто приходили ко мне, садились на лавочку и читали жизнеописание святых. Я внимательно прислушивалась.
А в последнюю ночь ко мне в гроб пробралась Лариска.
— Страшно? — спросила она, пытливо глядя на меня.
— Нисколько, — с улыбкой покачала я головой. — Мы же уже умерли, милая моя. И теперь просто распределение — к Богу или к Сатане отправятся наши души.
— Мы к Сатане точно не попадем? — тревожилась она.
— Нет, конечно, — покачала я головой. — Господь — Он рядом. Верь в это и никогда не сомневайся.
— Святая Алёна, — ехидно улыбнулась я.
А я сомкнула веки, чувствуя, как уносит меня отсюда. Словно мощная река подхватила мою душу и понесла …
— Уже все? — поняла Лариска.
Я не ответила. Не смогла.
«Господь — Пастырь мой, — тихо улыбаясь про себя, вспоминала я, — он ведет меня к водам тихим, и я ни в чем ни буду нуждаться…».
— Алёна!!! — отчаянно трясла меня Лариска.
«Глупенькая, — с нежностью думала я про нее. — Чего ж ты боишься? Господь — Он ведь рядом. И если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной»
Яркий свет залил мою душу, лаская и согревая ее, я открыла глаза — и поразилась окружающей меня красоте. А навстречу мне шла бабушка.
— Алёнка, — позвала она, и я побежала к ней по ромашковому лугу, чувствуя непереносимую легкость и счастье.
…А где-то далеко отсюда, в другом измерении, Лариска гладила бледно-золотые волосы подруги и тихо плакала.
Я скосила глаза — из кустов выглядывала знакомая кудлатая голова.
Антон стоял спокойно, ожидая Лариску, а когда она приблизилась, просто выставил вперед руку — и она замерла, словно нелепый манекен.
— Двух сожгут! — охнул бомж в кустах.
— Глупые девчонки, — с горечью сказал Антон. — Вы решили, что сами встали? Это я, я читал после погребения над вашими могилами заклятья. Это по моей воле вы встали. И что, вы плохо провели это время? Так бы вы лежали в своих гробах и гнили, а благодаря мне вы здорово повеселились — разве не так? Девочки, вы славно мне послужили, но теперь пришел черед последней вашей службы. Я дал вам жизнь после смерти — мне ее и забирать.
«Что он такое говорит?», — ошеломленно подумала Лариска.
«Правду», — устало ответила я. Да, похоже, Антон первый раз говорил правду…
«Но зачем ты Алёнишну сжигаешь?», — возмутилась она, глядя на Антона.
— Все равно на сороковой день душа ее отлетит и она станет бесполезна, — равнодушно ответил он. — И ты тоже. Так что есть смысл, пока не поздно, принести вас в жертву и отдать души Хозяину.
«Не могла его не бутылкой огреть, а чем-нибудь посущественнее, что б не встал?», — посетовала я.
«Извини, не сообразила», — раскаянно подумала Лариска.
— Продолжим, — сухо кивнул Антон, и снова полетела соль с заклятьями на ветки…
А сзади на его голову с размаху опустилась монтировка.
— И кончим, — сурово припечатал дядя Паша.
— Так его, гада, так! — подзуживал из кустов бомж. — Ты, брат, давай еще его пару раз приложи по темечку, что б наверняка. А то встанет — все пропадем.
— Не встанет, — спокойно ответила я. — Он мертв, и я могу говорить. Чары пропали.
— Да? — недоверчиво протянул бомж. — Не, я проверю.
И он, выбравшись из кустов, подкрался к Антону и схватил его за руку. Помял запястье, и наконец широко и истово перекрестился:
— Ну слава те, Господи, избавил нас от диавола!
— Меня кто-нибудь развяжет? — спросила я, меланхолично глядя на звезды. Только бы не видеть, как обнялись дядя Паша с Лариской, а то ведь зареву.
— Сейчас-сейчас, — снова забубнил бомж, подскочив к кресту и разбрасывая тлеющие уголья ногой. — Сейчас, терпи, девка!
Он, матерясь, неловко развязывал узлы, а невдалеке Лариска рыдала на груди у отца:
— Папочка, ты меня не бойся, я тебе никогда ничего плохого не сделаю.
— Да как ты могла подумать, что я дочку свою — и испугаюсь? Лариска, дочурка ты моя родная, что ж ты раньше ко мне не пришла?
— Да я думала, ты меня испугаешься…
— Глупая ты глупая… Это сколько у нас с тобой осталось? Шесть дней?
— Да.
— Ну вот и славно, вот и славно, доченька. Хоть проведем их с толком, верно?
— Папочка, а как ты догадался?
— Ну, знаешь, когда к тебе ночью приходит умершая девчонка и говорит, что тебя знает — тут и идиот поймет, что к чему! Так что я сегодня хлебнул для храбрости да пошел к тебе в гости.
— Так вы знали, что я мертвая? — вскричала я.
— Конечно, — кивнул он, обернувшись ко мне. — Королева красоты — фигура публичная и заметная.
— А почему пустили в дом? — растерялась я.
— Да выпить не с кем было, — честно признался он, и мы все дружно засмеялись.
— Слушайте, хорош ржать, — сурово оборвал наше веселье бомж. — Давайте-ка убираться отседова, место больно нехорошее.
— Точно, — поддержала его Лариска, да и я кивнула.
И мы все дружно поехали к дяде Паше. До рассвета пили коньяк, горланили неприличные песни и были абсолютно счастливы. И ни разу, ни разу я не вспомнила о неправдоподобно — прекрасном парне, что остался лежать на пепелище с проломленной головой.
Спать мы с Лариской улеглись в просторной ванной — единственной комнате без окон. Натаскали туда матрасов, одеял, подушек — в общем, спали мы в эту ночь как люди. Живые люди. В постелях, а не в гробу.
Перед сном я долго ворочалась, прежде чем задала вопрос:
— Слушай, а что, Антон тебе и правда про любовь говорил?
— Угу, — неохотно отозвалась она. — Ну не то что про любовь, но говорил что я красивая и все такое. Выглядело как ухаживание.
— Гад, — тяжело вздохнула я.
— Не то слово. Алён, мне не верится, что на третью ночь ты совсем умрешь…
Слова повисли между нами, и я, замерев, не знала что ответить…
— Ты со Звягинцевым разобралась? — наконец выдавила я.
— Да, — сухо ответила она. — И он даже любезно ответил на вопросы перед смертью. Оказывается, наш Антон принимал заказы на убийства людей. На мучительные убийства.
— То есть мы с тобой пахали, а он денежки лопатой греб? — возмутилась я.
— Именно. Дешевая покойницкая рабсила — именно так он нас воспринимал.
— Гад, — возмутилась я. — А нам даже ни разу по мороженке не купил!
— Да, задурил он нам голову, — печально согласилась она. — Нельзя мужчинам верить.
— Слышь, а ты как меня нашла-то на полянке? Мы ж тогда с тобой всю рощу облазили — а ее не нашли! А тут ты враз ее обнаружила.
— Да я от Звягинцева на кладбище как угорелая неслась — так хотелось тебе про Антона рассказать. Прибежала, все кладбище прошерстила — тебя нет! Ну я вспомнила, что ты опять наверно своего бомжа доканываешь, да и пошла к нему. А он мне — мол, дьявол увел твою подружку на пепелище, жечь будет. Я ему — да какое пепелище, мы тогда искали его, да не нашли. А он мне и говорит — мол, я трезвый тоже не вижу, а как приму на грудь — все как на ладони.
— Так вот, оказывается, отчего на пьяных мои штучки не действовали, — хмыкнула я.
— Не перебивай, — строго отозвалась Ларинцетти. — В общем, сбегала я в могилу за коньяком, папочкиным подарком, выпила чуток, да и пошли мы с бомжом тебя выручать.
— И он пошел? — поразилась я.
— Пошел. Сказал, что ты хоть и бесовка, а девка душевная, всегда ему наливала. Ну, приходим — а там такое…
— Удачно все сложилось, — кивнула я в темноту, словно она могла меня увидеть.
— Алён, — тихо сказала она. — Мы умрем? Ничего сделать нельзя?
— Давай подумаем об этом завтра, хорошо? — безмятежно ответила я, потому что не было у меня ответа.
И она мне поверила.
Глава девятая
«Налево пойдешь — от жены огребешь,
направо пойдешь — зарплату пропьешь»
Размышления прораба дяди Пети.
На следующую ночь мы с Лариской заперлись в ее комнате, повесили на дверь табличку «Не беспокоить» и принялись читать Новый Завет.
— Мы с тобой были подняты силой Сатаны, — сказала я перед этим подружке. — И как ты сама понимаешь, сказки про ад и рай — вовсе не сказки. Так что есть большая вероятность, что на сорок первый день мы очнемся в аду. Навсегда.
Она помолчала, осознавая мои слова, и наконец ее проняло.
— И что делать? — вскричала она.
— Если нас что и спасет — то только Господь в его милости.
— Да не, он злой, — помотала головой она. — У меня аборт был, он меня не простит, бросит в геену огненную — и все дела.
— Глупости, — покачала я головой. — Он — милостив и любит нас, грешных.
— Да ну, — усомнилась она.
— Единственный шанс, — припечатала я и положила перед ней Новый Завет.
Она неохотно, вслед за мной, открыла книгу в простой бумажной обложке и вскоре затихла, увлекшись чтением.
А я читала и впитывала каждую строчку своим разумом. Душа моя трепетала от благоговения пред Божиим Словом, и поражалась мудрости каждой фразы.
«Ну почему, почему я не знала этого раньше», — с печалью думала я.
— Нашла, — наконец тихо сказала Лариска и прочитала: — «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем».
— Здорово, — медленно отозвалась я.
— Понимаешь? — вскинула она на меня глаза. — Апостол Павел говорит, что смерть не отлучила нас от Божьей любви!
— Идем, — решительно поднялась я.
— Куда?
— В церковь. Каяться и молиться о прощении. И, если Господь милостив и Апостол не наврал…
— Ночь ведь…
— На нашем кладбище есть церковь, — напомнила я. — И священник живет при ней, если что — разбудим.
— Но ведь мы не войдем! Мы не сможем войти на освященную территорию!
— Войдем, — уверенно сказала я и пошла искать дядю Пашу.
Он сидел в кабинете, энергичный и такой не похожий на того алкаша, каким предстал предо мной в первый раз. То, что он увидел дочь — словно вдохнуло в него жизнь.
— Ну, вы вышли из подполья? — поприветствовал он меня.
Я села и коротко обрисовала ситуацию.
— Здраво, — одобрил он этот план. — Я хоть и прожил всю жизнь неверующим, да только в последнее время тоже думаю — покреститься надобно. Что ж, коль так — поехали, отвезу вас.
Мы все молчали, пока ехали на кладбище. Не то что сказать нечего было — мы все были слегка растеряны от этой неправдоподобно—дикой ситуации. Покойники, некроманты, и две развилки впереди — Господь Бог и Сатана.
Перед кладбищенскими воротами мы с Лариской помедлили, переглянулись, и решительно шагнули. Дикая боль тут же обожгла нас, мы отскочили, постанывая от ожогов.
— Ну я же говорила! — заныла Лариска.
— Ни смерть, ни жизнь, — медленно процитировала я, — ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем.
Я читала эти слова по памяти, истово веруя в каждую букву, и смело шагнула на освященную землю. И она позволила мне это. Ничто не препятствовало на этот раз.
— Поверь в Господа — и пройдешь, — строго велела я подружке с той стороны.
И она, закрыв глаза и что-то тихо шепча, шагнула в ворота.
— Ну вот видишь, — улыбнулась я. — Мы на правильном пути.
Когда мы дошли до церкви, священник уже был там. Он сонно моргал и неодобрительно смотрел на дядю Пашу, поднявшего его.
— Ну, что за пожар-то? — брюзжал он.
Рассохшаяся половица скрипнула под Лариской, он обернулся на звук, и осекся.
— Бесовки, — прошептал он, стремительно бледнея.
— Батюшка, — смиренно сказала я. — Простите, что напугали. Но, пожалуйста, исполните свой долг.
— Какой? — пробормотал он, все так же в ужасе глядя на нас.
— Мы умерли без покаяния, — пожала я плечами. — И подняты из могилы силой Сатаны. Только теперь мы хотим к Господу, Богу нашему. Возможно ль это?
— Ты же самоубийца, помню я твои похороны, — дрожащим голосом сказал он. — Ты проклята перед Богом!
— Не фарисействуй, отче, — устало сказала я. — Где в Библии сказано это? Ткни пальчиком!
— Диаволовы речи! — отшатнулся он.
— Нет, отче, — покачала я головой. — Мы пришли сегодня, потому что прочитали в послании к Римлянам, «что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем». Понимаешь, отче? В этом наша надежда. Не отвергай нас, коль Господь нас не отвергнул.
— Пожалуйста, — умоляюще сказала Лариска.
— Во имя Христа, — уронила я.
— Господь блудницу простил, кто ты такой, чтобы их отвергать? — негромко, но веско сказал молчавший до того дядя Паша.
Старичок беспомощно посмотрел на нас и спросил:
— Так я не пойму: что вы хотите? Соборовать вас? Отпеть?
— Крестить! — твердо ответила я. — Крестить во едино тело Христово.
— Мертвых не крестят, — робко возразил он.
— Мертвые и не ходят, — указала я, и он сдался.
— Ладно. На исповедь готовьтесь. А вы, — посмотрел он на дядю Пашу — сходите ко мне, позовите матушку Елену, будет крестной матерью.
Лариска первая вызвалась идти на исповедь, и вскоре из комнатки, в которой они скрылись, раздался ее приглушенный сбивчивый голос. Она чуть не плакала, когда рассказывала обо всех своих грехах.
А я ходила по церкви, освещенной лишь свечами, всматривалась в иконы и чувствовала, как тяжелеет моя душа от какого-то непереносимого горя. И наконец перед иконой Христа меня прорвало.
Меня скрутило, вывернуло, бросило на крашеные желтой краской пол.
— Господь всемогущий, — рыдала я, — ты меня никогда не простишь, ибо грешна я, сильно грешна….
Я торопливо рассказывала ему про все прегрешения в жизни и в смерти, ничего не тая и не приукрашивая, ибо с ужасающей ясностью поняла всю их мерзость. Поняла, насколько я ничтожна и что ничего мне не светит, что не примет меня Господь. Но — хотя бы выговориться, хотя бы попросить прощения и … и пусть Господь благословит Андрея, которого мы свели с ума. Ленку и Витюшу, которых мы убили. И других, чьих имен я не спрашивала, перед тем, как выпить. Я стояла на коленях перед иконой Христа, раздавленная и опустошенная, когда странный мир воцарился в моей душе. Внезапно, без перехода, словно кто-то включил в темной комнате свет.
«Иди и больше не греши», — услышала я душой.
Подняла глаза на икону — и увидела, какие печальные и добрые глаза у Христа.
— Спасибо, — прошептала я. — Спасибо, Господи…
— Ну-ну, деточка, успокойся, — полная и какая-то очень уютная женщина погладила меня по голове, успокаивая.
— Он меня простил, — изумленно сказала я. — Понимаете, я не вру! Прямо сам сказал…
— Господь милостив, — мудро улыбнулась она.
Из комнатки вышла Лариска:
— Алёна, теперь твоя очередь.
— А мне не надо исповедоваться, — тихо улыбнулась я. — Меня Господь сам простил.
— Это как? — нахмурилась она.
— Я Ему все — все рассказала, и Он меня простил. Я чувствую, Лариса.
— Ну, коль так, то вопросов нет, — только и вздохнула она.
А потом нас крестили.
Дядя Паша и та самая уютная женщина были нашими крестными, я слушала слова обряда и тихо улыбалась. Я чувствовала, что Господь мне все простил. И что его благодать и любовь со мной.
А потом я легла в гроб, чтобы больше не встать.
— Ты же можешь еще ходить, еще день есть! — уговаривала меня Лариска!
— Зачем? — светло улыбалась я ей. — Я мертвая, Лариса.
Дядя Паша носил мне горячий сладкий чай в термосе и свечки с зажигалками. Лежа в гробу, я читала Библию и с наслаждением пила чай.
Батюшка с матушкой часто приходили ко мне, садились на лавочку и читали жизнеописание святых. Я внимательно прислушивалась.
А в последнюю ночь ко мне в гроб пробралась Лариска.
— Страшно? — спросила она, пытливо глядя на меня.
— Нисколько, — с улыбкой покачала я головой. — Мы же уже умерли, милая моя. И теперь просто распределение — к Богу или к Сатане отправятся наши души.
— Мы к Сатане точно не попадем? — тревожилась она.
— Нет, конечно, — покачала я головой. — Господь — Он рядом. Верь в это и никогда не сомневайся.
— Святая Алёна, — ехидно улыбнулась я.
А я сомкнула веки, чувствуя, как уносит меня отсюда. Словно мощная река подхватила мою душу и понесла …
— Уже все? — поняла Лариска.
Я не ответила. Не смогла.
«Господь — Пастырь мой, — тихо улыбаясь про себя, вспоминала я, — он ведет меня к водам тихим, и я ни в чем ни буду нуждаться…».
— Алёна!!! — отчаянно трясла меня Лариска.
«Глупенькая, — с нежностью думала я про нее. — Чего ж ты боишься? Господь — Он ведь рядом. И если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной»
Яркий свет залил мою душу, лаская и согревая ее, я открыла глаза — и поразилась окружающей меня красоте. А навстречу мне шла бабушка.
— Алёнка, — позвала она, и я побежала к ней по ромашковому лугу, чувствуя непереносимую легкость и счастье.
…А где-то далеко отсюда, в другом измерении, Лариска гладила бледно-золотые волосы подруги и тихо плакала.