Стрельцова Маша. Мертвая невеста

   — А зачем? — усмехнулась я. — Зачем? Осталось совсем немного — и мы его убьем. И что было у него в жизни — в смерть он с собой не заберет.
   — Ну в общем-то ты права, — задумчиво сказала Лариска.
   Говорить было больше особо не о чем, мы посидели еще немного и разошлись по могилам. Лежа в гробу, я настойчиво думала об одном: ну когда же он появится? А еще — о том, откуда ж у него была фотография того мужика?
   Он появился только через неделю.
   Однажды, когда лунный свет посеребрил землю на моей могиле и я встала — он уже сидел на своем пеньке.
   — Ночи доброй, — улыбнулся он, и я растаяла.
   — Антон! — закричала я, вне себя от радости и кинулась к нему…и обняла. И с изумлением почувствовала, как и его руки сомкнулись у меня за спиной.
   «Ну точно некрофил!», — подумала я с радостным изумлением, а сзади раздался чопорный голос Ларидзе:
   — Здравствуй, Антон.
   Я отпрянула от него, виновато взглянула на Лариску.
   А Антон, как ни в чем ни бывало, поздоровался с ней, сел обратно на пенек и улыбнулся нам обоим:
   — Рад видеть вас, девочки.
   «А уж мы-то как рады», — синхронно подумали мы с Лариской.
   — Ну что, успехи ваши просто замечательны. О ваших похождениях я знаю, следил. Везде вы сработали хорошо, умницы. Теперь осталось только одно — научиться работать по одиночке.
   — Зачем? — подала я голос. — Вместе нам и удобнее и веселее.
   — Всякое бывает, — отрезал он, — одна из вас может погибнуть или вы можете поссориться.
   Мы переглянулись в Лариской и поняли — да, насчет «поссориться» — это серьезный аргумент.
   — Ладно, — кивнула Ларка. — Давай адрес, а то я уж как-то чувствую себя нехорошо.
   — И я, — в горле уже першило от сухости, выпитая вчера кровь уже не грела мои вены.
   Парень порылся в сумке, достал две бумажки, одну протянул Лариске:
   — Это твое.
   Она посмотрела на адрес и скривилась:
   — Восточный микрорайон! Далеко-то как!
   — Значит, надо поторопиться, — пожала я плечами.
   — Ну, до следующей ночи всем, — вздохнула она и пошла с погоста.
   — А вот твое, — в ладошку легка бумажка, я посмотрела — Советская, центр, опять элитный дом.
   — Ну что ж, путь неблизкий, пойду, — улыбнулась я ему.
   — Постой, — взял он меня за руку. — Я довезу.
   Я посмотрела на него, и в лунном свете его лицо казалось непереносимо прекрасным, вот только глаза отливали холодным серебром…
   — Серебро меня может убить? — отчего-то медленно спросила я.
   — Нет конечно.
   С кладбища мы так и вышли, держась за руки. Я ехала в его машине и терялась в догадках — что, что бы это все значило, черт побери! Я умерла, но идиоткой от этого не стала! Я мертвая. И очень глупо думать, что между нами может что-то быть. Я уж не говорю о любви, похожей на сказку, где любовь и верность навсегда. Даже просто секс казался крайне фантастичной идеей.
   Вздохнув, я повернулась к нему:
   — Антон, а ты нас не боишься?
   — А надо? — улыбнулся он.
   — Ну, мы же мертвые. Наркоманим по крови, а тут ты рядом ходишь, и в тебе литров пять горячей и вкусной крови.
   Он лишь загадочно улыбнулся.
   — Не боишься, что мы прочитаем твои мысли, войдем в твои сны? — не отставала я.
   Он повернул голову и спокойно сказал:
   — Нет, Алёна. У меня нет привычки опасаться друзей.
   — А мы… друзья? — робко спросила я, ошеломленная этой мыслью.
   — Это очевидно.
   «Я тебя люблю!», — подумала я в приливе горячей благодарности. За то, что он нас, мертвых, привечает, не бросает, учит, ведет. За то, что сегодня взял меня за руку и не поморщился. И за то, что Лариска сейчас идет пешочком, а я еду с комфортом.
   Я не отрывала взгляда от его профиля, и потому заметила, как он мимолетно и странно усмехнулся.
   Злорадно.
   Снисходительно.
   Я моргнула — лицо его было как и прежде бесстрастно и спокойно.
   «Показалось», — подумала я.
   За квартал до нужного дома Антон остановился.
   — Ну, удачи, — душевно пожелал он.
   — К черту, — лихо ответила я и вышла из машины.
   Быстро дошла до элитного дома из желтого кирпича под зеленой крышей, аккуратно поскреблась в стеклянную дверь. Охранник в черном официальном костюме, что сидел в ярко освещенном холле, тут же открыл дверь.
   — Доброй ночи, — сурово сказал он. — Вы к кому?
   — К дяде, — улыбнулась я ему, одновременно меняя его мысли.
   — Проходите, — спокойно кивнул он и посторонился.
   Лифтом я пользоваться не стала — пошла по лестнице, так как не знала, на каком этаже нужная мне квартира.
   Я шла, и размышляла том, что по сути мы с Лариской — универсальные киллеры. Мы пройдем куда угодно, наверняка убьем клиента, и контрольного выстрела не надо, нас невозможно привлечь к ответственности. А самое главное — нам и денег-то платить не надо. Плату мы уже взяли, выпив кровь клиента.
   Эх, продаться б кому из этих богатеев, такие таланты пропадают! Да вот только что бы попросить для себя от этой сделки — вот в чем вопрос. Мертвым особо ничего не надо, кроме крови — а мы ее и так найдем.
   Все еще скорбя душой о том, что такая бизнес — идея завяла на корню, я наконец дошла до нужной мне квартиры. Нажала на кнопку звонка, и держала ее, пока за дверью не раздался раздраженный мужской голос.
   — Кто там?
   — Свои, — весело отозвалась я.
   Мужчина открыл дверь, посмотрел на меня темными уставшими глазами и неожиданно мягко сказал:
   — Иди домой, девочка. Нет больше моей дочери.
   — Как это нет? — нахмурилась я.
   — Умерла, — с некоторым усилием выдавил он.
   — А с чего вы решили, что я к ней? Я к вам, — сказала я и решительно поднырнула ему под руку.
   — Не лучшее время для визитов, — бесстрастно сказал он, обдав меня запахом алкоголя, и я поняла — да он пьян, вусмерть пьян.
   — Для меня — самое оно. Дядя, ты как, развлечься не хочешь? — порочно улыбнулась я.
   — Ну, если ты готова сплясать, станцевать или стишок рассказать — вперед, — пожал он плечами.
   «Он что, идиот?», — растерялась я.
   — Пойдем, помянем мою дочку, коль навязалась, — вздохнул он и, взяв меня за руку, повел в комнату.
   — Минутку, — остановилась я. — Понимаешь, дядя, я ужасно голодна.
   — Какие проблемы, холодильник полон, — равнодушно ответил он.
   Я прижала его к стене, заглянула ему в глаза и зовущее улыбнулась:
   — Иди ко мне… Иди…
   Он недоуменно посмотрел на меня:
   — Да я и так вроде рядом.
   Контакт отчего-то не получался, но не это меня смутило. Я смотрела в его глаза, и понимала, что где-то я его уже видела.
   «Возможно, он был одним из спонсоров конкурса красоты», — беспокойно подумала я и выдвинула клыки. Не хочет по-хорошему подчиниться мне — так я его все равно выпью, но будет больно.
   Однако вместо этого мой язык неожиданно спросил:
   — А как звали вашу дочь?
   — Ларисой, — горестно ответил он. — Эх, деточка моя, всего-то восемнадцать весен ей было…
   Я грустно посмотрела на его шею, где так близко к коже пролегала артерия. Один укус — и хлынет кровь в мой измученный жаждой рот. Только вот Ларискиного отца я убивать не буду.
   — Чай есть? — кисло спросила я. — Горячий, сладкий и с лимоном?
   — Слушай, ты посмотри сама на кухне, ладно? — устало ответил он. — Я совсем один живу, как Лариска замуж выш…в смысле, умерла.
   «Бывают ж в смерти такие совпадения», — дивилась я, сноровисто кипятя чайник и готовя себе чай.
   Еще хорошо, что Антон Лариску сюда не послал!
   И хорошо, что я узнала в его чертах Ларискино лицо…
   Осторожно неся чашечку с обжигающим чаем, я зашла в комнату к дядьке, уселась около заваленного снедью стола и сказала:
   — Дяденька, давайте хоть познакомимся, что ли? Я Алёна.
   — Знаю я, видел тебя. «Мисска» прошлогодняя.
   — Да вы б сначала выиграли такой конкурс, потом бы и обзывались, — возмутилась я.
   Он потер виски, устало посмотрел на меня и сказал:
   — Извини. Павел Сергеевич я.
   Я оглядела батарею пустых бутылок под столом, полных — на столе — и присвистнула:
   — Дядь Паш, а вы с чего в запой-то ушли?
   — Дочь любимая умерла, — вяло ответил он.
   — И все? — поразилась я. По мне, так не стоила Лариска такого горя.
   — Вот, она этот коньячок любила, деточка моя, — вздохнул он и погладил бутылку.
   — Ну, умерла, так ведь жизнь-то продолжается! — неуверенно бормотнула я, понимая, что надо утешить отца, но слова не шли. В чем тут горе — я не видела.
   — Да какая такая жизнь, — махнул он. — Ради Лариски и жил, ради нее и рвал. А сейчас сижу и думаю — а оно мне надо? Ай, да что говорить… Одно радует — уйду я скоро к Лариске, кровиночке моей.
   — С чего бы это? — нахмурилась я.
   — Звягинцев меня заказал, — пьяно ухмыльнулся он. — Сегодня его видел, улыбается, паскуда, словно я ему друг лучший. А сам уж деньги за меня заплатил.
   — Вы меня удивляете, — строго сказала я. — Если б заказал, то вы бы никогда не узнали об этом! А раз болтают — значит сплетни! Так что встряхнитесь, умойтесь и живите!
   — Сведения верные! — нервно стукнул он кулаком по столу. — Жена его у меня в любовницах, она подслушала и мне рассказала. Неохота ей меня терять — я-то всяко ей денег да цацек больше чем муж даю!
   — Ну и нравы у вас, у богатых, — покачала я головой. — Дядь Паш, если знаешь, что тебя прихлопнут — так к чему двери всем кому ни попадя открываешь?
   Он помолчал, после чего тяжко вздохнул:
   — Душа у меня болит дюже, Алёна. Прям так болит, что перенести невозможно, свет мне без дочки немил. Ну, да ты меня не поймешь.
   — Отчего же, — медленно ответила я. — Как раз я вас и пойму. У меня однажды была такая боль в душе, что я бы безумно обрадовалась киллеру на пороге, только кому я нужна, заказывать меня.
   — И как ты выпуталась? — помолчав, спросил он.
   — Я наглоталась таблеток, два пузырька, — бесстрастно ответила я.
   — Хорошо, что тебя спасли. Ты ж такая красивая.
   Я молча пила свой чай и улыбалась.
   Не спасли меня, дядя Паша…
   Не спасли.
   — Знаете что я вам скажу? — посмотрела я на него. — Вот вам не понравилась мысль, что я могла умереть. А представьте, как рыдала бы Лариска, если бы узнала, что вас убили. Представьте, какое бы горе для нее было.
   — Ей уже все равно, — бесстрастно сказал он.
   — Нет! Поверьте, она узнает, и будет горевать!
   Я бессознательно положила ладошку на его руку, он вздрогнул:
   — Какая ты холодная…
   Я хотела было отдернуть руку, но он сжал ее, рассматривая. И я словно увидела его глазами, какая серая, с синеватым отливом у меня кожа…
   «Черт, — бессильно думала я, — надо будет тональным и руки замазывать!»
   — Смерти нет, — задумчиво сказал он, погладив мою мертвую кожу. И странная у него была интонация — и утвердительная, и вопросительная одновременно.
   — Нет, — эхом отозвалась я.
   Мы посмотрели в глаза друг другу, и мне вдруг показалось, что он все понял.
   — Значит, говоришь, Лариска будет горевать? — буравя меня глазами, спросил он.
   — Знаю точно! — твердо ответила я, не отводя взгляда. — Живите, дядя Паша. Ради нее.
   И он вдруг улыбнулся:
   — Спасибо. Спасибо, Алёнка!
   — Знаете, — я выдернула ладошку из его руки и встала, — я пойду.
   Он пытливо посмотрел на меня, внезапно, словно решившись, подал мне непочатую бутылку любимого Ларискиного коньяка:
   — Возьми, Алёнушка. Ты еще заходи. — Он запнулся, словно не решаясь сказать то, что думал, но потом все же закончил: — И подругу приводи. Буду рад.
   — Прощайте, — печально улыбнулась я.
   — До свиданья, — твердо ответил он.
   За пару часов до рассвета я вышла от него, спустилась на этаж ниже и позвонила в квартиру Самого Чудесного На Свете Психоаналитика. Я быстро, без долгих церемоний закусила им, и пошла домой.
   Лариска еще не вернулась, и я села на могилке, поджидая ее. Она пришла через полчаса.
   — Как прошло? — вежливо поинтересовалась я.
   — Нормально, — улыбнулась она.
   — Привет тебе от отца, алкашка, — безразлично сказала я и протянула ей бутылку Хеннеси.
   Она замершим взглядом смотрела на коньяк, потом на меня — и лицо ее начало наливаться чужой кровью.
   — Ты, — задохнулась она от шока и горя, — ты выпила его, ты, тварь, вампирюга????
   Она кинулась на меня, и я поняла: убьет. Голыми руками убьет бессмертную меня. У нее получится.
   — Нет, — прохрипела я, отчаянно пытаясь освободиться. — Нет!!!
   Она замерла, глядя на меня бешеными глазами.
   — Чай мы с ним пили, — проворчала я. — Ты, корова, слезь с меня, а то не расскажу!
   Она безропотно слезла, схватила бутылку коньяка и прижала к себе.
   — Как он? — жадно спросила она.
   — Пьет как лошадь, — махнула я рукой. — Хорошо, что вы с ним и правда сильно похожи, а то бы потом перед тобой неудобно было.
   — Я бы тебя за него убила, — жестко сказала она, и я поверила. — Расскажи хоть, как дело было, а?
   Я уселась поудобнее и подробно рассказала ей про встречу с отцом. Лариска, нежно и счастливо улыбаясь, переспрашивала детали, уточняла, ей была интересна любая мелочь из ее прежней жизни.
   А потом я сказала, что его хотят убить…
   — Дядя Петя Звягинцев, говоришь? — хищно нахмурилась она и посмотрела на розовеющее небо. — Ну, сегодня уж поздно, а завтра-то я к нему наведаюсь.
   — Правильно, — кивнула я. — Своих в обиду нельзя давать! Спать пойдем?
   Лариска с минуту рассматривала меня, и взгляд ее все больше и больше тяжелел.
   — Что такое? — нахмурилась я.
   — Алёна, в тебе есть кровь, — тихо сказала она. — Ты кого-то выпила. Скажи, ты мне наврала?
   — Тьфу, дура, — в сердцах крикнула я. — На, подарочек тебе от Алчного Психоаналитика, специально для тебя старалась!
   И я кинула ей печатку с темным камнем, обрамленного бриллиантиками.
   — Ты его сделала? — подняла она на меня сияющие глаза. — Ради меня?
   — Ну так а как? Тут ведь только ты да я да мы с тобой, — серьезно сказала я, и она кинулась мне на шею.
   — Алёнка, ты моя подруга навсегда! Спасибо, спасибо тебе! И за Сергея, и за папочку! А Антон — да забирай ты его! После того, что ты для меня сделала — никакой Антон не заставит меня восстать против тебя!
   Я смущенно от нее отбрыкивалась, а на душе у меня был мир.
   Оказывается, делать добрые дела — это так приятно. А если делать их ради кого-то — приятно вдвойне.
   — Еще есть немного времени, — посмотрела Ларенца в небо. — Что-то не хочется мне спать. Погуляем?
   И мы пошли к кладбищенской оградке, растолкали бомжа и поили его французским коньяком. Хорошо нам было.
   Засыпала я этим утром со светлой улыбкой на устах.

Глава восьмая

   «Дочь моя, никогда не верь мужчинам»

Стандартное напутствие всех матерей.

   —Цып-цып-цып, — умильно кудахтала я около кладбищенской оградки с выставленной вперед рукой со стаканчиком. Водка в нем пахла так мерзко и сильно, что мне дурно становилось, но бомж опять меня игнорировал.
   Лариска убежала к Звягинцеву, так что времени у меня было много, и сегодня я твердо намеревалась…
   — Алёна, — мужской голос прервал мой еженощный ритуал, я вздрогнула и обернулась.
   Антон стоял, скрестив руки на груди. Высокая и мощная фигура нависала надо мной, и я на миг почувствовала исходящую от него угрозу?
   — Здравствуй, — пискнула я.
   — Отойдем, надо поговорить, — отрывисто бросил он и, не оглядываясь, пошел вглубь кладбища. Около одной из могил он сел на лавочку и жестом пригласил меня устроиться рядом.
   — Послушай, — ледяным голосом сказал он. — Вчера я тебе дал совершенно четкий адрес. Как так получилось, что ты выпила не того человека?
   — А это что, так важно? — робко спросила я.
   Такого Антона — злого и жесткого — я еще не видела.
   — Да, черт побери! — рявкнул он, и я очнулась.
   — Антон, не кричи на меня, — холодно сказала я.
   — Извини, — сразу одумался он. — Просто ты не понимаешь, что ты натворила.
   — А ты объясни, пойму…
   — Это мои дела, и нечего тебя в них путать.
   — Тогда мир? — пытливо посмотрела я на него.
   — Мир. Но сначала ты сходишь по вчерашнему адресу и выпьешь того, кого надо.
   — Я не могу этого сделать, — спокойно сказала я.
   Он, похоже, не поверил ушам:
   — Не можешь?
   — Нет.
   — Хорошо, Лариска сделает это. Но имей в виду — это последний твой каприз, ясно?
   — И она не будет этого делать. Антон, это ее отец.
   Он замер, уставился на меня и быстро спросил:
   — Лариска знает?
   — Нет, — отчего-то соврала я под его испытующим взглядом.
   — А сама она где?
   — Ушла мужа навестить, до утра не жди, — опять соврала я.
   Он лишь усмехнулся — мы как-то в красках рассказали ему, как мучили бедного Андрюшу.
   — У тебя какой сегодня день?
   — Тридцать седьмой, — тихо сказала я. — Антон, я умру?
   — Думал я это сделать ровно на тридцать девятый, ну да делать нечего, — задумчиво сказал он. — Делать нечего… Проведем обряд над тобой сегодня. Ты готова доверять мне?
   — Конечно, — нежно улыбнулась я.
   — Тогда жди меня тут, я скоро вернусь. Никуда не уходи. Лариска скоро придет?
   — Под утро.
   — Точно? Она бы нам здорово помешала.
   Я уверенно покачала головой. Лариска на тропе войны, и сейчас она явно наслаждается местью за отца. Да и сама она, уходя, сказала, чтобы сегодня ее рано не ждали.
   — Тогда я поехал, Алёнушка.
   И… он легко коснулся губами моего лба.
   Он давно уже растворился в ночи, давно стихли его шаги, а я сидела на лавочке и недоверчиво вспоминала ощущение прикосновения его губ к моей коже.
   «Такого не может быть, не может», — отрешенно думала я.
   Только кожа горела там, где он ее поцеловал.
   И он хотел, чтобы Лариски сегодня не было…
   Интересно, что это за ритуал?
   На могиле, около которой я сидела, стояла стопка с водкой, были разбросаны яички и пара помидор.
   Я взяла стопку и пошла снова к кладбищенской ограде.
   — Дед, — тихо позвала я, но он услышал.
   — Чего опять?
   — Слушай, у меня сегодня счастливый день. Вот, я ставлю у ограды стопку рюмки — захочешь, подойдешь и возьмешь. Сама я отойду, не бойся.
   — С чего это такая милость? — подозрительно спросил он.
   — Говорю же — счастливый день. Хочется, чтобы и другим было хорошо.
   Он подождал, пока я отойду, ловко схватил стопку и тут же отпрыгнул. Понюхал, крякнул и выпил одним глотком.
   — Ох, хоть и бесовка ты, а водка настоящая, да и вчера бормотуха хороша была, — блаженно зажмурился он. — Другие — то воды нальют да подманивают.
   — Другие — это которые? — нахмурилась я.
   — Бесовки, такие же как ты, — охотно пояснил он.
   — Да с чего это я бесовка? — обиделась я.
   — Ну а кто ж еще? — пробормотал он, улегся на лавочку и велел: — А теперь ступай, спать хочу.
   — Ну и наглый же ты, дядя! — обиделась я. — Хоть бы поговорил со мной, что ли!
   — Ты, бесовка, с дьяволом, хозяином своим разговаривай, а я честный христианин, — отрезал он.
   — Эх вы, я к вам со всей душой…
   — Да мне-то что? — зевнул он. — Все одно на сороковой день больше не встанешь.
   — А вот и встану! — закричала я.
   — Не встанешь, мертвячка! Думаешь, не знаю я, кто вы? Да только на сороковой день отлетит твоя душонка, и все, упокоишься ты наконец!
   — Спорим, что встану?
   — Да тут и спорить нечего. Знаешь, сколько вас тут таких было? И где они?
   — Они ничего не знали, — убежденно сказала я. — А надо мной сейчас ритуал проведут, и буду я жить вечно!
   — Дура баба, — осуждающе молвил он. — Сожжет тебя дьявол, душу отберет — и все дела.
   — Сам дурак!
   — Слушай, дай поспать?
   — Ну и спи, — раздосадовано сказала я. — Спи! На сорок первый день встретимся!
   — Не, я так быстро не умру, — донесся мне в спину скептичный голос.
   Антон пришел примерно через полчаса.
   — Заждалась? — ласково спросил он.
   — Я тебя всегда жду, — просто ответила я.
   Он внимательно посмотрел на меня, раскрыл молнию на сумке и достал двухлитровую бутылку из-под колы, полную тягучей красной жидкости:
   — Это тебе.
   — Спасибо, — бросила я на него признательный взгляд.
   Он помнил, что я голодна. Он позаботился обо мне…
   Я слишком много встречала в своей жизни мужчин, которые жаждали мной восхищаться, любить, носить на руках…
   Но никто, никто из них не хотел обо мне заботиться.
   Он сел рядом, и голова моя сама собой склонилась на его плечо.
   — Алёнушка, девочка моя золотая, — шептал он и гладил меня по волосам. А я таяла под его лаской и жмурилась от счастья. — Знаешь, красивее тебя я еще никого не видел. Хотел бы я познакомиться с тобой, когда ты была живая, когда по твоим венам текла твоя собственная кровь и билось твое сердце. Я бы, наверно, женился на тебе, ей-богу. Просто для того, чтобы иметь эксклюзивное право на твое тело. Но, раз уж тело отдано смерти — ты отдашь мне свою душу? Мне одному?
   — Да, — шепнула я с некоторым трудом. Губы отчего-то не хотели повиноваться.
   — Спасибо тебе за этот бесценный дар, — серьезно сказал он и поцеловал мня в лоб. — Взамен я тебе подарю жизнь вечную.
   А потом он взял меня на руки — и понес через кладбище. Я хотела спросить: «куда мы идем?», но губы не смогли шевельнуться. Я хотела поднять руку, чтобы обнять его а шею — но она так и осталась бессильно свисать вниз.
   Я была в его руках как тряпичная кукла.
   «Что это?», — с неким недоумением думала я. Впрочем, я доверяла Антону. И потому я нежилась в его руках и совсем не расстроилась, когда он зашел в березовую рощу за кладбищем, прошел два метра и оказался на поляне. Вернее, то была не поляна. Ровный, словно циркулем отмеченный круг был выжжен, усеян пеплом, а посредине него красовался огромный железный крест.
   Увидев его, я лишь сонно удивилась — надо же, а мы с Лариской насквозь прочесали всю рощу, а пепелища так и не нашли.
   Антон уложил меня прямо на пепел, склонился и, легко касаясь пальцами моего лица, прошептал:
   — Само совершенство… Ну почему мы не встретились, когда ты была жива?
   Я смотрела на его прекрасное лицо в лунном свете, и молча говорила ему то же самое.
   Он лишь печально улыбнулся, словно услышал мои мысли.
   И начал готовиться к обряду. Достал из сумки пачку соли, тщательно обсыпал ей края круга.
   Ножом с деревянной ручкой начертал на пепелище шестиконечную звезду, и центром ее был крест. Он долго и старательно чертил в звезде какие-то символы, имена, буквы…
   Наконец он подошел ко мне и осторожно, почти благоговейно начертал углем что-то на моем лбу, расстегнул платье спереди и добавил письмена и на груди.
   «Нам никогда этого не повторить с Лариской», — беспокойно думала я. Никогда не подарить ему жизнь вечную. Ну да надеюсь, что когда он встанет, он сам научит нас, как провести ритуал. Ибо быть вечно живым — всяко лучше, чем через сорок дней навечно уснуть.
   Подняв, он привязал меня к кресту.
   Отошел, полюбовался делом своих рук и с печалью сказал:
   — Ну почему, почему ты мертва? Я бы смог тебя полюбить…
   «А я тебя давно люблю», — тихо улыбнулась я в душе.
   — Нет, — покачал он головой. — Как же ты можешь меня любить, если твое сердце вырезано патологоанатомом?
   «Душа-то при мне», — снова улыбнулась я.
   — Ты подарила мне свою душу, Алёнушка. Так чем же ты можешь меня любить? У тебя ни души, ни сердца…
   «Ты — сердце мое…», — медленно шепнула я про себя, и одновременно на меня начал накатывать ужас — он разложил около креста сухие ветки.
   «Я что-то сделала не так??? — закричала я. — Антон, прости!!!»
   — Прощай, — кивнул он, — Если бы ты выпила Ларискиного отца — ты бы прожила еще два дня. Прощай, Аленушка…
   И он, закрыв глаза, зашептал на латыни — тягуче и плавно. Казалось — он молится неведомому богу. Но вот его голос поднялся выше и выше — и я обмерла. «Satanas», — вот кому он молился. И это было явно посерьезней игр тех мальчишек.
   Я видела, как начал клубиться по земле черный туман, как нарастало напряжение, предчувствие чего-то ужасного. Или кого-то?
   Внезапно, с ужасающей четкостью, я поняла, что сейчас будет. Меня сожгут. Принесут в жертву мое мертвое тело, и тогда Сатана получит мою еще неотлетевшую душу. Антон с радостью и благоговением передарит ее своему господину.
   Вот такую вечную жизнь уготовил мне любимый.
   Вернее — вечную смерть. Единственный способ убить мертвую — сжечь.
   Я плакала — не слезами, кровью, глядя на его прекрасное и строгое лицо, когда он молился своему богу, призывая его. И сам он в этот момент был похож на Князя Тьмы — такой же нечеловечески красивый и бездушный.
   А потом он поднял веки и наши глаза встретились.
   — Я тебя люблю, — прошептал он и бросил на ветки соль, смешанную с заклятьем.
   — Я тебя люблю, — повторил он громче, когда языки пламени занялись.
   — Черт, как же я люблю тебя, — кричал он мне, разгоняя руками дым и вглядываясь в мое лицо…
   — Гад, — буркнула Лариска и треснула ему по голове пустой коньячной бутылкой. Посмотрела на осевшее тело и осуждающе добавила: — А мне-то как пел под луной — «люблю, трамвай куплю», а сам!
   «Осторожнее!», — отчаянно крикнула я ей, но она то ли не услышала мысленный зов, то ли не успела среагировать, но Антон сильным ударом ноги пнул ее и бедная Лариска полетела прямо в огонь, прокатилась по нему, и я поняла — есть Бог на свете: она затушила его своим телом. Девчонка заорала благим матом, вскочила, и, с бутылкой наперевес ринулась на Антона.
   — Я тебя отучу девушек обманывать! — кричала она.