Стругацкий Аркадий. Попытка к бегству

должен пройти через это и многое другое. Как долго он еще остается скотом
после того, как поднимается на задние лапы и берет в руки орудия труда.
Этих еще можно извинить, они понятия не имеют о свободе, равенстве,
братстве. Впрочем, это им еще предстоит. Они еще будут спасать цивилизацию
газовыми камерами. Им еще предстоит стать мещанами и поставить свой мир на
край гибели. И все-таки я доволен. В этом мире царит средневековье, это
совершенно очевидно. Все это титулование, пышные разглагольствования,
золоченые ногти, невежество... Но уже теперь здесь есть люди, которые
желают странного. Как это прекрасно - человек, который желает странного! И
этого человека, конечно, боятся. Этому человеку тоже предстоит долгий
путь. Его будут жечь на кострах, распинать, сажать за решетку, потом за
колючую проволоку... Да, - он помолчал. - А какова затея! - воскликнул он.
- Овладеть машинами, не имея никакого представления о машинах!
Представляете? Какой это был дерзкий ум! Сейчас-то его, конечно, посадили
бы в лагерь. Сейчас это все рутина, что-то вроде обряда в честь могучих
предков... Сейчас, наверное, никто и не знает и знать не хочет, для чего
все это нужно. Разве что как повод для создания лагеря смерти. А когда-то
это была идея...
Он замолчал и стал усиленно сипеть трубкой. Антон сказал:
- Ну зачем же так мрачно, Саул? Им вовсе не обязательно проходить
через газовые камеры и прочее. Ведь мы уже здесь.
- Мы! - Саул усмехнулся. - Что мы можем сделать? Вот нас здесь трое,
и все мы хотим творить добро активно. И что же можем? Да, конечно, мы
можем пойти к великому утесу этакими парламентерами от разума и попросить
его, чтобы он отказался от рабовладения и дал народу свободу. Нас возьмут
за штаны и бросят в котлован. Можно напялить белые хламиды - и прямо в
народ. Вы, Антон, будете Христос, вы, Вадим, апостолом Павлом, а я,
конечно, Фомой. И мы станем проповедовать социализм и даже, может быть,
сотворим несколько чудес. Что-нибудь вроде нуль-транспортировки. Местные
фарисеи посадят нас на кол, а люди, которых мы хотели спасти, будут с
гиком кидать в нас калом... - Он поднялся и прошелся вокруг стола. -
Правда, у нас есть скорчер. Мы можем перебить стражу, построить голых в
колонну и прорваться через горы, сжечь сюзеренов и вассалов вместе с их
замками и пышными титулами, и тогда города фарисеев превратятся в
головешки, а вас поднимут на копья или, скорее всего, зарежут из-за угла,
а в стране воцарится хаос, из которого вынырнут какие-нибудь саддукеи. Вот
что мы можем.
Он сел. Антон и Вадим улыбались.
- Нас не трое, - сказал Антон. - Нас, дорогой Саул, двадцать
миллиардов. Наверное, раз в двадцать больше, чем на этой планете.
- Ну и что? - сказал Саул. - Вы понимаете, что вы хотите сделать? Вы
хотите нарушить законы общественного развития! Вы хотите изменить
естественный ход истории! А знаете вы, что такое история? Это само
человечество! И нельзя переломить хребет истории и не переломить хребет
человечеству...
- Никто не собирается ломать хребты, - возразил Вадим. - Были
времена, когда целые племена и государства по ходу истории перескакивали
прямо из феодализма в социализм. И никакие хребты не ломались. Вы что,
боитесь войны? Войны не будет. Два миллиона добровольцев, красивый
благоустроенный город, ворота настежь, просим! Вот вам врачи, вот вам
учителя, вот вам инженеры, ученые, артисты... Хотите как у нас? Конечно! И
мы этого хотим! Кучка вонючих феодалов против коммунистической колонии -
тьфу! Конечно, это случится не сразу. Придется поработать. Лет пять
потребуется...
- Пять! - сказал Саул, поднимая руки к потолку. - А пятьсот пятьдесят
пять не хотите? Тоже мне, просветители! Народники-передвижники! Это же
планета, понимаете? Не племя, не народ, даже не страна - планета! Целая
планета невежества, трясина! Артисты! Ученые! А что вы будете делать,
когда придется стрелять? А вам придется стрелять, Вадим, когда вашу
подругу-учительницу распнут грязные монахи... И вам придется стрелять,
Антон, когда вашего друга-врача забьют насмерть палками молодчики в ржавых
касках! И тогда вы озвереете и из колонистов превратитесь в
колонизаторов...
- Пессимизм, - сказал Вадим, - суть мрачное мироощущение, когда
человек во всем склонен видеть дурное, неприятное.
Саул несколько секунд дико глядел на него.
- Вы не шутите, - сказал он наконец. - Это не шутки. Коммунизм - это
прежде всего идея! И идея не простая. Ее выстрадали кровью! Ее не
преподашь за пять лет на наглядных примерах. Вы обрушите изобилие на
потомственного раба, на природного эгоиста. И знаете, что у вас получится?
Либо ваша колония превратится в няньку при разжиревших бездельниках, у
которых не будет ни малейшего стимула к деятельности, либо здесь найдется
энергичный мерзавец, который с помощью ваших же глайдеров, скорчеров и
других средств вышибет вас вон с этой планеты, а все изобилие подгребет
себе под седалище, и вся история опять-таки двинется естественным путем.
Саул откинул крышку мусоропровода и принялся яростно выбивать туда
свою трубку.
- Нет, голубчики, коммунизм надо выстрадать. За коммунизм надо
драться вот с ним, - он ткнул трубкой в сторону Хайры, - с обыкновенным
простаком-парнем. Драться, когда он с копьем, драться, когда он с
мушкетом, драться, когда он со "шмайссером" и в каске с рожками. И это еще
не все. Вот когда он бросит "шмайссер", упадет брюхом в грязь и будет
ползать перед вами - вот тогда начнется настоящая борьба! Не за кусок
хлеба, а за коммунизм! Вы его из этой грязи подымете, отмоете его...
Саул замолчал и откинулся в кресле.
Вадим задумчиво чесал затылок.
Антон сказал:
- Вам виднее, Саул, вы историк. Конечно, все это будет очень трудно.
Вадим тут нес, как всегда, легкомысленную чушь. Мы вдвоем с Вадимом или
втроем с вами никогда не решим эту задачу - даже теоретически. Но мы все
знаем одно: не было еще такого случая, чтобы человечество поставило перед
собой задачу и не смогло ее решить.
Саул что-то неразборчиво пробормотал.
- Как это будет делаться конкретно... - Антон пожал плечами. - Что ж,
если придется стрелять, вспомним, как это делается и будем стрелять.
Только, по-моему, обойдется без стрельбы. Пригласим, например, этих
желающих странного на Землю. Начнем с них. Они, наверное, захотят уехать
отсюда...
Саул быстро вскинул и снова опустил глаза.
- Нет, - сказал он. - Только не так. Настоящий человек уехать не
захочет. А ненастоящий... - он снова поднял глаза и посмотрел прямо в
глаза Антону. - А ненастоящему на Земле делать нечего. Кому он нужен,
дезертир в коммунизм?
Почему-то все замолчали. И почему-то Антону стало нестерпимо жалко
Саула и страшно за него. У Саула, несомненно, была беда. И очень непростая
беда, такая же необычная, как и он сам, как его слова и поступки.
Вадим с деланным оживлением вскричал:
- А вот кстати... Мы же забыли! За что меня пырнули мечом эти
угнетенные? Надо выяснить!
Он подбежал к Хайре, у которого ноги подламывались от усталости и
плохих предчувствий и снова прикрепил к его вискам рожки мнемокристаллов.
- Слушай-ка, питекантроп, - сказал он. - Почему преступники, которые
везли тебя, напали на нас? Они что, тебя очень любят?
Хайра ответил:
- По повелению Великого и могучего утеса, сверкающего боя, с ногой на
небе, живущего, пока не исчезнут машины, преступники заточаются здесь до
тех пор, пока не исчезнут машины...
- То есть, навсегда, - пояснил Вадим.
- ...Но если преступник сделает, чтобы машина двигалась, он получает
милость и возвращается за горы. Те, которые везли меня, шли домой. Они
были почти уже люди. На заставе я должен был отпустить их и пересесть на
птиц. Но они не сумели сохранить меня, хотя и хотели, потому что хотели
жить. А теперь их заколют. - Он нервно зевнул и добавил: - Если солнце уже
взошло, то их уже закололи.
Антон вскочил, опрокинув кресло.
- О господи! - сказал Саул и выронил трубку.

7

Носителя копья из рода холмов посадили между Саулом и Антоном. Он
снова был закутан в свою шубу, от которой теперь пахло дезинсекталем, и
сидел смирно, беспокойно шевеля коротким носом: принюхивался. Было пять
часов утра, занималась бледная ледяная заря. И было очень холодно.
Вадим молча вел глайдер на максимальной скорости и думал только одно:
"успеем или не успеем?". Хотя бы эти бедняги не решились сразу
возвращаться в поселок. Но он понимал, что больше им деваться было некуда.
Это был их единственный шанс на спасение - попытаться смягчить начальника
стражи рассказом о том, как они геройски защищали его посланника. Эта
грубая скотина прикончит их сразу же, с горечью подумал Вадим. Если мы не
успеем. Он представил себе, как они поставят Хайру перед толстым носителем
отличного меча и он, Вадим, скажет: "Кайра-мэ сорината-му каро-сика!" -
"Вот ваш человек!" - и визгливо-жалобно завопит: "Татимата-нэ корису!" -
"Не сметь убивать этих свободных!" Он все время твердил в уме эти фразы, и
в конце концов они потеряли для него всякий смысл. Все это не так просто.
Может быть, придется вести длинный разговор. А вряд ли носитель меча
добровольно согласится прикрепить к своей немытой голове мнемокристаллы.
Вадим покосился на блестящий ящик анализатора. Придется его скрутить. Не
зря же я тащил эти двадцать четыре килограмма от кают-кампании до
глайдера.
Антон спросил:
- А что было в послании?
Вадим достал из кармана помятый листок и, не поворачиваясь, протянул
его через плечо.
- Я немного подредактировал, - сказал он. - Перевод карандашом между
строчек.
Антон взял листок и стал читать вполголоса:
- "Лучезарному колесу в золотых мехах, носителю грозной стрелы, слуге
под самым седалищем Великого и могучего утеса, сверкающего боя, с ногой на
небе, живущего, пока не исчезнут машины, к ступне повергает это донесение
ничтожный стражник из рода вихрей, носитель отличного меча. Доношу первое:
большая машина "воин-купол" пришла в движение от пальца в отверстии пятом
и от пальца в отверстии сорок седьмом, и движение было неодолимое, быстрое
и прямое. Доношу второе: явились на небывалой машине трое, не знающие
речи, не носящие оружия, не понимающие установления и желающие странного.
На зная их сущности, пребываю в ожидании высоких приказаний. Доношу
третье: уголь кончается, а топить мертвецами по вашему милостивому слову
мы за невежеством и недоумием не умеем. При сем прилагаю: первое - чертеж
большой машины "воин-купол" и второе - образцы материй, приклеенных
неизвестными людьми к ранам преступников". Да, здесь ничего нового, -
сказал Антон.
- Феодализм чистейшей воды, - произнес Саул. - Не особенно
церемоньтесь с ними, не то как раз сядете на копья.
Да, церемониться неохота, подумал Вадим. И, конечно, не из-за копий.
Пленник вдруг заерзал на месте и грубым низким голосом заискивающе
попросил:
- Ринга...
- Сэнту! - визгливо крикнул Вадим.
Пленник замер.
- Опять варенья просит, - сказал Вадим.
- Потерпит, - сказал Саул. - "Жрать и пить, морду бить..."
- Ничего, - сказал Вадим. - Он у нас еще захочет странного.
- Вадим, - попросил Антон, - дай-ка пару кристаллов. Я хочу
поговорить с ним.
- В кармашке справа, - сказал Вадим не оборачиваясь.
- Слушай, Хайра, - сказал Антон. - Если мы тебя вернем в поселок,
отпустит твой начальник освобожденных, которые защищали тебя?
- Да, - быстро сказал Хайра. - А вы меня вернете в поселок?
- Конечно вернем, - сказал Антон. - Не убивать же тебя.
Вадим посмотрел через плечо. Хайра приосанился.
- Начальник строг, - произнес он. - Начальник, может быть, не
отпустит их и пошлет обратно в котлован. Но вы можете надеяться на
милость. Возможно, он даже отпустит вас, если вы дадите ему ценные
подарки. У вас есть ценные подарки?
- Есть, - рассеянно сказал Антон. - У нас все есть.
- Что он говорит? - проворчал Саул. - Вадим, где мои кристаллы? А,
вот они...
- Может быть, действительно придется выкупить их, - проговорил Антон
задумчиво. - Не устраивать же драку... Мне этого совсем не хочется...
Хайра заговорил снова, и голос его был тверд и визглив.
- А мне вы дадите вот эту куртку, - он ткнул пальцем в куртку Саула.
- И этот ящик, - он показал на анализатор. - И все варенье. Все равно у
вас все отберут перед тем, как отправить в хижины. Вы правильно решили -
не устраивать драку. Наши копья остры и зазубрены, и при обратном движении
они извлекают из врага внутренности. И еще я возьму вот эту обувь. И вот
эту тоже. Ибо все между небом и землей принадлежит Великому и могучему...
И это я тоже возьму.
Хайра замолчал озабоченно. Вадим, развлекаясь от души, оглянулся.
Антон сосредоточенно смотрел в окно - видимо он не слушал. Хайра сидел на
полу, скрестив ноги, и осматривал его ботинки. Саул смотрел на Хайру,
придерживая у виска один из кристаллов. На лице его было бешенство. Поймав
взгляд Вадима, он нехорошо улыбнулся. Хайра наставительно сказал:
- Когда вас будут раздевать, не забудьте сказать, что вот это, - он
показал пальцем, - это и это мое. Я первый.
- Молчать, - тихо сказал Саул.
- Молчи сам, - с достоинством сказал Хайра. - Или мы забьем тебя
насмерть палками.
- Саул, - сказал Антон. - Перестаньте. Что вы как ребенок...
- Да, он не умен, - сказал Хайра. - Но куртка его хороша.
А ведь он действительно уверен, что мы в его власти, подумал Вадим.
Он уже видит это - как нас раздевают и сталкивают в котлован, и мы спим на
земляном полу, покрытом нечистотами, и всегда молчим, а он гонит нас босых
по снегу, колет копьем, бьет по лицу, чтобы не отставали. А вокруг люди,
которые думают только о себе, которые мечтают попасть пальцем именно в ту
дырку, которая приведет машину в движение, и тогда их, радостных и
ликующих, запрягут в сани и погонят по снегу навстречу свободе, босиком,
через заснеженные холмы, под седалище Великого и могучего... У Вадима
круги пошли перед глазами от боли - так крепко он закусил губу. Я бы им
устроил праздничек, подумал он с ненавистью. Это было странное чувство -
ненависть. Он никогда раньше не испытывал ненависти к людям. Он услыхал,
как Саул страшно сопит у него за спиной. Хайра мурлыкал песенку.
Внизу показался грязный котлован. На дне его в беспорядке сгрудились
машины, нелепые и дикие орудия унижения и смерти. Эх вы, пришельцы,
подумал Вадим. Впрочем, что с вас взять! Вы ведь даже не гуманоиды. Вода с
неба... Варенье...
Он снизился и, тормозя, пошел вдоль улицы прямо к домику охраны.
Хайра, узнав родные места, разразился радостными воплями, которые не брал
даже мощный анализатор.
Перед домиком было полно народу. В зеленоватом свете зари мерцал
снег. На снегу, сбившись в кучку, жалкие, голые, стояли, опустив головы,
два десятка бывших освобожденных. Вокруг них, опираясь на копья, расставив
ноги, стояли стражники в шубах. На крыльце возвышался носитель отличного
меча. Отличный меч он держал перед собой и, повернув оттопыренное ухо к
мечу, водил по острию большим пальцем. Потом он заметил снижающийся
глайдер и замер, раскрыв черную пасть.
Вадим посадил глайдер прямо перед крыльцом. Он распахнул фонарь и
крикнул:
- Кайра-мэ сорината-му! Татимата-нэ кори-су!
Он выбрался из-за руля, сгреб носителя копья из рода холмов в охапку
и поставил его на ступеньки крыльца. Начальник опустил меч и с отчетливым
хрустом захлопнул рот. Хайра согнулся и мелкими шажками проворно подбежал
к нему.
- Почему ты еще не убит? - изумленно спросил начальник.
Хайра, сложив руки перед грудью, быстро и басовито заворковал:
- Случилось то, что должно было случиться! Я рассказал им о величии и
мощи Великого и могучего утеса, сверкающего боя, с одной ногой на небе,
живущего, пока не исчезнут машины, и они в страхе пустили воду. Они
накормили меня вкусной пищей и говорили со мной как покорные. И они
явились сюда, чтобы склониться перед тобой.
Копейщики почтительно столпились у крыльца. Только два десятка голых
стояли на месте, покорно ожидая своей участи. Начальник важно и
медлительно вложил меч в ножны. Он больше не смотрел на глайдер. Он
принялся равнодушно и неторопливо расспрашивать Хайру.
- Где они живут?
- У них большой дом на равнине. Очень теплый.
- Где они взяли эту машину?
- Не знаю. Наверное, на дороге.
- Ты должен был сказать им, что все небо и вся земля принадлежат
Великому и могучему утесу.
- Я сказал им. Но их обувь, и одна куртка, и блестящий ящик
принадлежат мне. Не забудь это потом, светлый и великий.
- Ты дурак, - сказал начальник презрительно. - Все принадлежит
Великому и могучему утесу. А ты получишь то, что тебе достанется. Где
послание?
- Они отобрали, - разочарованно сказал Хайра.
- Ты дурак еще раз. Это будет стоить тебе кожи.
Хайра увял. Начальник посмотрел куда-то в пространство между Антоном
и Вадимом и произнес:
- Пусть они покажут свою обувь.
Саул зарычал и полез к борту.
- Тихо, тихо, - сказал Антон.
Начальник меланхолически высморкался на крыльцо.
- А какую еду ты ел? - спросил он.
- Варенье. Это не совсем варенье, но оно сладкое и радует язык.
Начальник слегка оживился.
- А у них много этого варенья?
- Очень много! - с энтузиазмом вскричал Хайра. - Но не приказывай
бить меня.
- Я решил, - сказал начальник. - Пусть они отправляются домой и
принесут к моим ногам все варенье. И всю другую еду. У них нет угля?
Хайра вопросительно посмотрел на Антона. Антон резко сказал:
- Потребуй у него свободы этим преступникам!
- Что он говорит? - спросил начальник.
- Он просит, чтобы ты не убивал этих преступников.
- А как ты понимаешь его речь?
Хайра указал обеими руками на рожки мнемокристаллов у себя на висках.
- Если приставить это к голове, то слышишь чужую речь, а понимаешь ее
как свою.
- Дай сюда, - потребовал начальник. - Это тоже принадлежит Великому и
могучему утесу.
Он отобрал у Хайры мнемокристаллы и после нескольких неудачных
попыток пристроил их у себя на лбу. Антон сейчас же сказал:
- Немедленно отпусти этих людей, заслуживших свободу.
Начальник с удивлением посмотрел на него.
- Ты не можешь говорить так, - сказал он. - Я прощаю тебя, потому что
ты низкий и не знаешь слов. Ступай. И принеси также письмо и чертеж. - Он
повернулся к копейщикам, которые почтительно ему внимали и заорал: - Ну
что вы тут стали, труполюбы? Нечего вам обнюхивать их штаны. Штаны всех
людей, кто разговаривает со мной, воняют одинаково. За работу! Гоните эту
падаль в котлован. Гей! Гей!
Копейщики загоготали и трусцой побежали по улице, гоня перед собой
бывших освобожденных. Начальник дружелюбно хлопнул Хайру по уху и велел
ему убираться. Хайра, шатнувшись от удара, юркнул в дверь. Оставшись один,
начальник посмотрел на небо, посмотрел на хижины, протяжно, с
прискуливанием зевнул, посмотрел на глайдер, лениво отхаркался, и, глядя в
сторону, сказал скучающим голосом:
- Делайте, как я указал. Возвращайтесь в свой дом, принесите мне сюда
все варенье и всю другую еду и идите в котлован, если хотите жить.
Вадим смотрел на эту громадную грязную фигуру и испытывал странную
слабость во всех членах. У него было такое ощущение, как будто он во сне
пытается взобраться на скользкую отвесную стену. Антон пробормотал рядом:
- Смотри, Димка, смотри хорошенько. Это тебе не мальчишка Хайра.
- Не могу, - странным бесцветным голосом сказал Саул. - Я его сейчас
удавлю.
- Ни в коем случае, - сказал Антон.
Начальник гаркнул в открытую дверь:
- Зажарь мне мяса, Хайра, труполюб! И согрей ложе! Я сегодня весел. -
Потом он встал к глайдеру боком и, глядя на горы, заговорил, подняв
грязный указательный палец: - Сейчас вы еще неразумные и окаменели от
страха. Но вам надлежит знать, что впредь, разговаривая со мной, вы должны
согнуться в пояснице и прижать руки к груди. И не смотреть на меня, потому
что вы низкие, и взор ваш нечист. Сегодня я вас прощаю, а завтра прикажу
избить древками копий. И еще вы должны помнить, что самая высокая
добродетель состоит в повиновении и молчании. - Он сунул указательный
палец в пасть и стал копаться в зубах. - Когда вы вернетесь сюда с
вареньем, письмом и чертежом, вы разденетесь и оставите все на крыльце. Я
не выйду к вам. Потом пойдите в хижины и обдерите там рубахи с мертвецов.
Две рубахи брать нельзя. - Он вдруг заржал. - А то вы вспотеете на работе.
Можете взять рубахи и с живых, но только с тех, у кого золотые ногти...
В полуоткрытую дверь просунулся Хайра.
- Все готово, светлый и сильный, - сказал он.
Начальник продолжал:
- Ваша судьба будет легка. Великому и могучему утесу нужны люди,
умеющие двигать машины. Ибо будет же, наконец, война за земли, которые ему
принадлежат! И тогда Великий и могучий утес, - он поднял указательный
палец, - сверкающий бой с ногой на небе и ногой на земле, живущий, пока не
исчезнут машины...
- Гад! - оглушительно рявкнул Саул. Над ухом Вадима тускло блеснул
вороненый ствол скорчера.
- Не надо! - крикнул Антон.
Саул оттолкнул Вадима и схватился за руль.
- Не надо? - закричал он. - А что же надо? Терпеть и ждать, пока не
исчезнут машины? Хорошо!
Страшный рывок повалил Вадима между сидений. Не закрывая фонаря, Саул
бросил глайдер в воздух. Раздался треск, над кабиной пролетело
расщепленное бревно. Ледяной ветер завыл в ушах, глайдер круто накренился,
и Вадим успел увидеть, что начальник стоит на четвереньках на крыльце,
задрав необъятный зад, а крыша дома, вертясь и разваливаясь, падает на
середину улицы. Вадим попытался закрыть фонарь. Фонарь не закрывался.
- Саул! - крикнул Вадим. - Сбросьте скорость!
Саул не ответил. Он гнал глайдер над улицей, по которой уже двигались
цепочки заключенных, прямо к котловану. Он скрючился, скрывая лицо за
маленьким козырьком. Скорчер лежал у него на коленях. Глайдер шел
неровными толчками, встречный ветер стремился перевернуть его.
Вадим все пытался одной рукой закрыть фонарь. Другой он придерживал
упавший ему на колени ящик анализатора. Саул говорил сквозь зубы:
- Мерзавцы... подлецы... мучители... Машины вам? Будут вам машины!..
Земли воевать? Будут вам земли!..
Вадиму, наконец, удалось вскарабкаться на сиденье и он огляделся.
Глайдер мчался прямо на котлован. Антон, вцепившись в подлокотники, щурясь
от ветра, смотрел прямо в спину Саула.
- Варенья тебе? - рычал Саул. - Я тебе покажу варенье!... Сладкую
еду... труполюбы...
Глайдер взлетел над котлованом. Саул замолчал и, перегнувшись через
борт, выпалил из скорчера прямо вниз. Вадим отшатнулся. Ослепительное
лиловое пламя выбросилось из котлована, громовой удар рванул уши и все
осталось позади.
Вадим, напрягаясь так, что у него все внутри захрустело, захлопнул,
наконец, фонарь. Стало тихо.
- Я им внушу другие понятия о вечности, - сказал Саул и замолчал.
- А может быть, не надо? - робко предложил Вадим. Он еще не понимал,
чего хочет Саул. Ну что с них взять, думал он. Тупые, невежественные люди.
Разве на них можно сердиться по-серьезному?
Глайдер с ревом мчался над верхушками холмов, разбрасывая тучи
снежной пыли. Саул был очень неважным водителем, он подавал на двигатель
слишком много энергии, и двигатель работал наполовину вхолостую. Зато за
глайдером тянулась плотная стена изморози. Несколько птиц кинулось
наперерез и сейчас же пропало в снежном вихре. А позади, над искрящейся
мутью, поднимался в небо дымный столб.
- Одно жалко, одно... - снова заговорил Саул. - Как жаль, что нельзя
уничтожить одним махом всю тупость и жестокость, не уничтожив при этом
человека... Ну, хоть одну-то глупость в этой безмерно глупой стране!..
- Вы летите к шоссе? - спокойно спросил Антон.
- Да. И не пытайтесь остановить меня.
- И не подумаю, - сказал Антон. - Только будьте осторожны.
Теперь Вадим понял и уставился на скорчер. Кажется, начинается такое,
подумал он, чего я никогда в жизни не смогу описать... и не смогу понять.
На шоссе все было по-прежнему. Как и вчера, как и сто лет назад,
бесшумно, ровными рядами шли машины. Из дыма выходили и уходили в дым. И
так могло бы быть вечно. Но вот Саул посадил глайдер в двадцати метрах от
полотна, откинул фонарь и положил ствол скорчера на борт.
- Я на терплю ничего вечного, - неожиданно спокойно сказал он и
выстрелил.
Первый удар пришелся по громадной черепахообразной машине. Панцирь
вспыхнул и разлетелся, как яичная скорлупа, а платформа на одной гусенице
завертелась на одном месте, сшибая идущие следом маленькие зеленые кары.
- Нельзя изменить законы истории... - сказал Саул.
С громом запылала огромная черная башня на колесах, а другая такая же
опрокинулась и загородила часть шоссе.
- ...но можно исправить некоторые исторические ошибки, - продолжал
Саул, целясь.
Лиловая молния миллионовольтного разряда лопнула под днищем оранжевой
машины, похожей на полевой синтезатор, и она, распадаясь на части,
взлетела высоко в воздух.
- ...эти ошибки даже должно исправлять, - приговаривал Саул,
непрерывно стреляя. - Феодализм... и без того... достаточно грязен.
Потом он замолчал. Справа росла груда раскаленных обломков, а слева
шоссе опустело - впервые, вероятно, за тысячи лет, - там пробегали только
отдельные машины, случайно прорвавшиеся через огненную завесу. Потом
пылающая гора распалась с шипением и треском, поднялся высокий столб искр
и пепла, и сквозь облака дыма на шоссе хлынули новые ряды машин. Саул
зарычал и снова припал к скорчеру. Снова загремели разряды, запылали,
взрываясь, машины, и снова начала расти груда раскаленных обломков. Черные
тяжелые клубы, прорезаемые фонтанами искр, повисли в небе. Из дыма
мохнатыми хлопьями падал пепел, и снег вокруг почернел и дымился. У шоссе