Страница:
- "Усатый". Не из-за усов, усов он не носил. И бороды, тогда, то же - не
было. Из-за фамилии.
- Помнишь, наш разговор в ресторане? - начал Черноусов.
- Конечно.
- Так вот. Все, что я сказал - забудь! Все - неправда! От зависти и
отсутствия таланта все это было сказано. Не писатель я - дерьмо!
- Во, дает! - раздался восхищенный голос Наташки. Она стояла в дверях,
в джинсах и тонком свитерочке. Длинные волосы, причудливо раскручиваясь,
перемещались постоянно, принимая новую форму при каждом движении головы,
напоминая детскую игрушку - калейдоскоп, с прыгающей разноцветной мозаикой.
- Да, девушка! Именно, так! Дерьмо! - продолжал Черноусов, нисколько не
удивляясь появлению молодой особы. За последние три дня он перебывал в таких
неожиданных местах и так привык к перемене лиц, что возникшее, вдруг, еще
одно новое лицо ничего не добавляло, и ничего не убавляло в том хаосе,
который нагромаждался в его черепе, - Да, Вы проходите, присаживайтесь.
Думаю, Вам будет то же интересно.
Нерешительно вошла Маша, словно, находилась в чужом доме. Человеку не
по себе. Стоит ли становиться свидетелем пьяных откровений? Но любопытство
перевешивало "на добрых полкило"! Такое сравнение пришло ей на ум и вызвало
улыбку. "Мышление продавца со стажем".
- Здравствуйте, дамочка! И Вы, то же, пожалуйста, проходите! Вот,
присаживайтесь. Вам, то же, будет - интересно! А, может быть, за знакомство?
Не против? - он потянулся, не очень уверенно, к бутылке.
- Давай, лучше, это сделаю я, - опередил его Филимонов.
- Давай. Лучше - ты! Ты, конечно - лучше! - сманипулировал он словами и
торжественно вознес рюмку на вытянутой руке, словно, хотел дотянуться до
люстры, - Давайте, выпьем за тот абсурд, который превращает посредственность
в талант!
- Гениально! - воскликнула Наташка, - Я - за!
Маша с Сергеем переглянулись и то же присоединились к тосту, смысл
которого ускользал, как солнечный зайчик.
- Извини, Андрей! Я насчет абсурда. А без него нельзя обойтись?
- Формуя глину, делают сосуд: от пустоты его зависит его применение.
- Ты хочешь сказать, что форма не имеет значения? Но пустота сосуда
будет такой, какую форму гончар ему придаст. Это ведь очевидно!
- Это - не я хочу сказать. Это сказал Лао-цзы.
- Папа! Пустота - это тайна, не подвластный человеку смысл. А форма и,
правда, не имеет значения.
- Чушь. Какой то свихнутый, придумал, привлекательную для слуха
бессмыслицу и Вы хотите, чтоб я, вместе с такими же, ненормальными,
восторгался ею? Или делал вид, что восторгаюсь? Нет, простите. Я человек со
здоровой головой и не собираюсь ловить черную кошку, в темной комнате, да, к
тому же, с завязанными глазами. У меня такой надобности нет!
- В том-то и дело! Что у тебя надобности нет. А у меня - есть! Правда -
банальна и неинтересна! Другое дело - парадокс! А еще лучше - абсурд! И
потому, я вот, теперь, прочухаюсь и начну новую жизнь. Главным моим героем
станет - Пустота. Я перемешаю буддизм, дзен, католицизм, православие и
выведу из всего этого, нечто, до чего никто не дойдет, до того самого
абсурда! А сам обреюсь наголо и пойду в кришнаиты. Буду приплясывать и бить
в бубенцы! Вот, тогда, меня признают, станут читать и выдвигать на премии!
Побольше абсурда - это главное!
Черноусов, все-таки, как-бы, между прочим, за рассуждениями, дотянулся
до бутылки, и в его руке уже покачивался полный фужер. "Пусть выпьет и
вырубится, а то протянет бодягу до утра" - подумал Филимонов.
- За абсурд!
"Усатый" залпом выдул фужер. И - вырубился.
В понедельник позвонил Дрозд. Сообщил, что звонок в Лондон подтвердил
подлинность письма. Сказал, так же, что никаких дополнительных сведений
получить не удалось, так как сотрудникам нотариальной конторы и самим больше
ничего не известно. Кроме того, Дрозд успел переговорить с Вишневским. Тот
передает ему, Филимонову, привет, делом заинтересовался и назначил встречу.
На четверг. Извиняется, но скорее - не может. Все расписано по дням.
- Время терпит. Четверг, так - четверг!
Вишневский вышел из-за стола. Обнялись. Похлопали друг друга по плечам.
Ни дать, ни взять - боевые соратники, однополчане! Там, в "окопах", некогда
было "ручкаться", да и из "окопов" то - разных. Кроме того, Вишневский на
генеральский уровень тянул, а Филимонов, самое большое - на капитана. Не та
компания, чтоб водку вместе глушить. Но полк? Полк - один!
Нынешний кабинет бывшего секретаря райкома не шел ни в какое сравнение
с тем, который он, когда-то, занимал. Тот был огромным и безвкусным,
увешанным портретами вождей пролетариата, отчего там, казалось, весь воздух,
вся атмосфера, были пропитаны "идейностью" и коммунистической моралью. Даже,
матом никто не решался выругаться под укоризненными взглядами идеологов.
Этот кабинет уступал по площади. Зато выглядел точно так, как выглядят офисы
на Уолл-стрит, из американского кино. Деловой мир! Бизнес, деньги,
рационализм и никаких сантиментов! Если что, то и ругнуться можно. Никто не
осудит.
Расселись. Секретарша (хорошенькая, длинноногая, в короткой юбочке)
принесла кофе.
- Что? Не против? - забалагурил он, проследив за взглядом Филимонова.
- Хороша Маша - да не наша! - улыбнулся Сергей.
- Да, у тебя же своя Маша, - вставил Дрозд, - Его жену Машей зовут, -
пояснил он Вишневскому.
- Да, ты чего х.. с пальцем путаешь! Это, брат, разные вещи! Жену
любить надо, а с такой "телочкой" и понаслаждаться можно. Не понимешь,
что-ли?
Женская тема обсуждалась долго и с подробностями. Словно, она и явилась
причиной встречи. К финалу подошли в полном согласии с тем, что "трахнуться"
на стороне никогда не вредит, даже, на пользу и только укрепляет семейную
жизнь. Вишневского тема раззадорила и, чтоб расслабиться, он предложил
коньячку. Выпили. Секретарша принесла еще кофе, элегантно вильнув бедрами.
Она напоминала изящную яхту на морской волне.
- А, может, махнем в сауну? Прямо сейчас? - выдохнул идею Вишневский, -
Девочек организуем в один момент. А, потом, и о деле поговорим.
Сергей Павлович вернулся домой под утро. Прокрался в спальню и
попытался бесшумно пролезть под одеяло.
- Не старайся. Я все равно - не сплю.
- Ты, это, извини! Вишневский затащил на дачу. Мы, все-же, как-никак,
вместе работали, а тут встретились... Через столько лет! Перебрали малость.
- А позвонить, ты не мог? Я же волнуюсь!
- Телефона там не было. Иначе, бы, конечно, позвонил. Извини, Маша!
Правда, в последний раз! Клянусь!
О, боже! - вздохнула жена и отвернулась к стене.
Впервые в жизни Филимонов пересекал границу. Была, как-то, возможность
побывать в Болгарии, а позже - в ГДР, но оба раза, вместо него, райком
направлял кого-то другого. А теперь самолет, чуть "спотыкаясь" на воздушных
"кочках", словно, УАЗ на неровной дороге, рассекал небо, с каждой минутой
приближая его к английской столице.
Будь он вольным туристом, наверно, испытывал бы совсем другие чувства.
Наверно, был бы приятно возбужден, раскованно любопытен и, время от времени,
поглядывал на фотоаппарат, представляя будущие снимки на фоне Трафальгарской
площади, Вестминстерского замка и прочих, всемирно известных,
достопримечательностей.
Но он не был вольным туристом, а потому мысли его вертелись по иному, в
другом измерении и были полны противоречивых ощущений.
Несмотря на легкое преодоление первых препятствий и удачно
складывающиеся до сих пор обстоятельства, он продолжал сомневаться в успехе
предприятия. В какой то мере, надежды подпитывались тем, что такие, далеко
не наивные "ребята", как Дрозд и Вишневский отнеслись к делу со всей
серьезностью. Вишневский, особенно. "Телефонное" подтверждение из Лондона,
так же, оказывало свое воздействие. Он был заинтригован, но избавиться от
пессимизма по поводу конечного результата - не мог. Словно, наблюдал за
волшебным искусством фокусника, зная, что за этим кроется обман и иллюзия.
Ко всему добавлялось незаметное раздражение, источником которого был
Вишневский, как ни странно - Дрозд, и еще один тип, объявившийся внезапно,
уже в аэропорту, вместе с Вишневским. Сначала, показалось, что он пришел
проводить "шефа" и помахать ему ручкой вослед. Даже, после того, когда "тип"
был представлен, как "Толик! - Служба безопасности!", и, тогда, еще не
пришло в голову, что он полетит "в команде". Но когда Толик спокойно
проследовал, сразу за Вишневским на таможенный досмотр, стало ясно, что
количество "искателей сокровищ" увеличилось ровно на одного человека.
Филимонову было неприятно то пренебрежение, которое выказал (намеренно или
случайно) Вишневский, не посчитавший себя обязанным заранее ставить,
кого-либо, в известность о своем решении. И, вообще, он вел себя так, как
человек, который "платит" и на этом основании является хозяином. Его
покровительственно-деловой тон, самодовольство действовали на нервы. В
ожидании объявления на посадку, он покрутил перед носом Филимонова
кредитными карточками, назидательно поясняя разницу между ними; как-бы,
между прочим, перечислил страны, где уже успел побывать (практически на всех
континентах); упомянул пять-шесть, известных каждому, имен, подчеркивая
близкое знакомство. Сплошная "хлестаковщина", одним словом!
Дрозд раздражал совсем по другой причине. Неожиданно, Филимонов увидел
старого друга таким, каким и представить не мог, еще вчера. Присущие ему
самостоятельность и независимость растворились, и он предстал в новой для
себя роли - роли человека "без права голоса", с неумело скрываемым чувством
подобострастия, как человек, не привыкший еще обращаться с неизученным
предметом. Филимонов, даже, немного растерялся и стыдился за поведение
Дрозда.
И, наконец, этот тип - Толик! Ростом ниже среднего, с могучим торсом,
напоминающем бронзовый бюст. Наверняка, бывший спортсмен. Деформированное
лицо подсказывало, что боксерский ринг "исхожен им вдоль и поперек" и
несмотря на малые размеры самого ринга, можно было догадаться, что, сложив
"протоптанное" по нему Толиком, получилось бы внушительное расстояние.
Дорога, видать, была "со множеством аварий" и потому его физиономия
смахивала на развороченную "морду" легкового автомобиля, после того, как
движок въезжает в салон и зеваки только удивляются, как, при этом, водитель
остался жив? Он, конечно, знал, что его наружность заставляет людей
содрогаться и, кажется, это его веселило. При знакомстве приблизился
вплотную и заглянул "глаза в глаза", как это делают боксеры-профессионалы;
сжимать руку до боли не стал, но передал рукопожатием импульс, который
"сообщил", что при желании из Вашей руки очень просто сделать "ненужную
высохшую веточку". И, хоть, Толик не вкладывал в выражение своих глаз угрозу
("глаза в глаза" - это, конечно, игра), угроза исходила от всего его облика,
и Филимонов это ощутил сразу, и это заставило его напрячься, и уж,
окончательно, распрощаться со всяким намеком на настроение, свойственное
вольному туристу.
Филимонов, мельком, оглядывал пестрый народ, пока, они выбирались "из
объятий таможни", а потом, шли, гуськом, через огромные пространства
аэропорта "Хитроу". Впереди - представительный Вишневский. Излишний вес
делал его походку неуклюжей, но при этом, никто, не смог бы, назвать его -
увальнем. Солидный удлиненный плащ, внушительный рост, уверенный глаз,
небрежный английский - все это выделяло его и, как-будто, заслуженно
выдвигало в лидеры. Как-бы, независимо от кредитных карточек, припрятанных в
потайном кармане. Но, как колода карт у гастролера - гарантия превосходства
над легковерным людом, которое он готов продемонстрировать в любой момент,
оставив какого-нибудь "лоха" в одних семейных трусах, так "колода" кредиток
в кармане Вишневского являлась гарантией превосходства над теми, кто привык
осторожно ощупывать свой тощий кошелечек, прежде, чем потратить деньги.
За ним, неотступно, следовал пружинистый Толик. Потом - Филимонов, а
последним, приумолкнувший и сосредоточенный - Дрозд.
Черный лимузин, знаменитое английское такси, неспешно двигался по
"забитым под завязку" другим транспортом, лондонским улицам. Двигался
вежливо и предусмотрительно, словно, желая напомнить гостям, что они
находятся в "столице джентельменов".
Вишневский сидел рядом с узкоплечим водителем, который на фоне его
богатырских плеч, казался, просто доходягой. Они беседовали. Верней,
"доходяга", любезно и охотно, отвечал на расспросы Вишневского, о чем можно
было догадаться, даже, вовсе, не зная английского, только - по интонации.
Через полчаса такси остановилось возле старинного здания из
темно-бурого кирпича. О "старинности" его говорил лишь архитектурный облик,
поскольку выглядело оно, исключительно, прибранным и ухоженным. Вообще,
аккуратность и опрятность лондонских домов бросались в глаза, и Филимонов,
несмотря на смятение чувств, сразу отметил это.
Над парадным входом, крупно и обнадеживающе, читалось: "SMAIL and Ko" и
еще, что-то, уже не имеющее никакого значения. "Вот она - контора!" -
возбужденно мелькнуло в голове, словно, ее могло и не быть! Даже, при том,
что Дрозд звонил сюда и разговаривал с каким-то чиновником, и чиновник все
подтвердил.
- Иди сюда, "наследник", а Вы - за нами, - скомандовал Вишневский.
Процедура оформления документов продлилась, около, часа. Молодой, почти
юноша, клерк вручил, наконец, долгожданный пакет, который, выглядел бы,
совсем жалким, если б не был, густо облеплен сургучными печатями,
придававшими ему интригующую значительность.
- Берем "мотор" и вперед! Я знаю здесь одно приличное и тихое местечко,
где нам никто не помешает порыться в пакете, - продолжал командовать
Вишневский.
Ехали, довольно, долго, куда-то в сторону от центра, в окраинный район,
застроенный, большей частью, двухэтажными домами. Шофер, в коричневой
кожаной куртке, не в пример - "доходяге", угрюмо косился на "русских",
выбравших, явно не туристский маршрут. Время от времени, он поглядывал в
зеркальце, контролируя пассажиров на заднем сидении и задерживаясь взглядом
на физиономии Толика. Вишневский, как и недавно, сыпал вопросы, но получал
настороженные односложные ответы и, в конце концов, бросил бесполезное
занятие.
"Приличным и тихим местечком" оказался крохотный китайский ресторанчик.
Одинокий бородатый старик с кружкой пива был единственным посетителем. На
звук колокольчика, из-за стойки бара, выглянули две похожие головы.
Приглядевшись, однако, можно было различить, что одна принадлежала мужчине,
а вторая - женщине, подстриженной под "мальчика". Для европейца, китайцы -
все на одно лицо! Как, наверно, для китайцев - европейцы.
Все время улыбаясь и кивая головой, суетясь по восточному, хозяева
помогли гостям раздеться и усадили за деревянный, покрытый лаком стол,
шустро разложив разноцветное, как американский флаг, меню.
- Господа! Не стесняйтесь, заказывайте, что душе угодно! Фирма платит!
- Вишневский кокетливо похлопал себя ладошкой по груди, - Но хочу
предупредить, китайская кухня - на любителя! Кто желает рискнуть -
пожалуйста! Что до меня, так я предпочитаю натуральный английский бифштекс с
кровью! Эти косоглазые, кстати, делают его не хуже породистых английских
поваров!
Он весело посмотрел на китайцев, которые, в ответ, увеличили количество
"оборотов" улыбок, доведя их до какого-то рекорда, если б, кто-нибудь,
взялся это зафиксировать.
- Я, то же, возьму бифштекс, - не раздумывая, присоединился к шефу
Дрозд.
- И я! - коротко бросил Толик.
- Я, как Вы! - согласился Филимонов.
- Господа! Видит Бог, я не настаивал! Но вижу, что Вам было бы удобно и
не предвижу возражений, чтоб я сам справился с заказом. Не так, ли?
- Конечно! Конечно! - раздалось со всех сторон.
Вишневский перешел на английский и, водя толстым пальцем по меню
вверх-вниз, приступил к заказу. Китайцы скорострельно кивали головой и
ничего не записывали.
- А, пока, к делу! Давай-ка пакет!
Филимонов безропотно передал упаковку в требовательную руку
Вишневского. Тот вскрыл его без усилий, стряхивая сургучные отходы на пол,
извлек несколько таких же пожелтевших листочков, как и те, на которых было
выполнено недавнее письмо однофамильцем из прошлого века.
- Бумаги интересные! Заслуживают внимания! - произнес через некоторое
время Вишневский, - Но, господа, нам предлагается отправиться на другой
конец света! И, как в дешевом романе, кроме того - на остров! А, это, уже
напоминает сказку из "Тысячи и одной ночи"!
- Это, куда же? - не утерпел Дрозд.
- На один из островов Фиджи.
Филимонов почувствовал приближение омерзительной тошноты. "Авантюра!
Чистой воды - авантюра! Факир был пьян, и фокус - не удался"!
- Я, кстати, в тех краях бывал. Места, надо сказать, изумительные!
Какие там краски! С ума можно сойти! И, кругом, одни - косоглазые!
- Что же делать? - потерянно спросил Филимонов. Его больше совершенно
не раздражал Вишневский, ничуть, не потерявший самообладания и, похоже,
единственный, кто мог бы принять правильное решение в этой ситуации. Он
смотрел на него с нескрываемой надеждой.
- Что делать? - лукаво переспросил Вишневский, - Что, касается, тебя
Сергей Павлович, так на этот счет, тут даны ясные рекомендации. Вот, - он
взял в руки листок и начал читать:" Однако, милостивый сударь, прежде, чем
Вы решитесь на столь длительное и опасное, смею Вас заверить, путешествие, я
ставлю непременным условием сначала отправиться в Иерусалим и провести там
сорок дней, пребывая в святых местах и неустанно молясь Богу! Надеюсь, что
Вы с радостью воспримите мое предложение и выполните его неукоснительно!
Считаю, своим же, долгом предупредить, не вдаваясь, однако, в подробности,
что в противном случае, Вы не достигнете положительного результата и то, что
Вы обнаружите в ларце, спрятанном со всей тщательностию на острове, не
принесет Вам ни славы, ни торжества, ни богатства. Не отступайте от
предначертаний свыше! Идите, с Богом в сердце!"
Китайцы расторопно заставляли стол блюдами. Хозяин, испросив разрешения
у Вишневского, разлил водку в рюмки и, поставив, бутылку "Смирновской" среди
тарелок, бесшумно удалился.
- Теперь, ты понял, Сергей Павлович, что делать? Тебе, значит, дорога
лежит в Иерусалим, а, нам, грешникам - к теплому океану! Такие, брат, дела!
- он рассмеялся.
Но для Филимонова этот смех, в эту минуту, был дороже всего на свете!
Он не обратил никакого внимания на то, что и Дрозд, и Толик, то же,
засмеялись. Засмеялись над ним, над Филимоновым! Пусть, пусть смеются! Но,
значит, не все потеряно, значит, Вишневский увидел в этих бумагах нечто!
Нечто такое, что дает ему право шутить и веселиться! Не все потеряно! И
Филимонов, то же, засмеялся! Не за компанию. Нет! Засмеялся от души, легко и
свободно! От раздражения не осталось и следа. "Вишневский грамотный, опытный
мужик! Ну - пройдоха! Так такой-то, как раз, и требуется! И, ведь,
действительно, без его денег, мы бы, так и не выбрались дальше кольцевой
дороги и сидели бы сейчас в Москве, да "рисовали стрелы". Так что, в том,
что он "командует парадом"? Ничего. Все справедливо! А Дрозд, просто, это
понял раньше меня - дурака. Вот и ведет себя - соответственно. Про Толика и
говорить нечего! Охранник и все! Охранник, которому поперек горла стоит
бесцеремонное любопытство людей по поводу его наружности".
- Предлагаю тост! - Вишневский поднял рюмку, - За успех безнадежного
дела! Между прочим, здесь, именно, в этом ресторанчике, несколько лет тому
назад, состоялась моя первая грандиозная сделка! Я "втюхал" гранит с острова
Гольцы одному арабу-миллионеру. Обработанный, высококачественный гранит! И
заработал свой первый "лимон"! Так-то! Правда, оказалось, что обрабатывали
этот гранит "зеки" еще в тридцатые годы. Нашелся один журналюга, начал
копать, старушку, какую-то, подлец, "накопал", которая, как-будто, этот
самый гранит обрабатывала. Пришлось от "лимона" кусочек отрезать... Прессу,
так сказать, поддержать! Но ресторанчик этот - мой счастливый талисман! Так,
за успех безнадежного дела!
За столом установилось то состояние расслабленности и добродушия,
которое происходит от сытости, тепла и сопутствия удачи. Задымили. В
отражении розовых тонов интерьера, дымные колечки приобрели неожиданный
красноватый оттенок, словно, наполнились кровеносными сосудами и
превратились в диковинных бабочек. Кроме того, от "бабочек" исходил
неуловимый тончайший аромат, напоминающий запахи чайной розы. Филимонов
догадался, что полученный эффект достигнут под воздействием необычных
сигарет, которые незадолго до того, принес китаец, предварительно,
пошептавшись с Вишневским и, продолжая, без устали, согласно, кивать
головой.
- Карта, господа, достойная! Прошу взглянуть! - "командир" освободил
угол стола и разложил объемистый лист, испрещенный многочисленными
разноцветными пометками. Головы качнулись и, почти, соединившись, неподвижно
застыли над планом. Филимонов, не имеющий никакого представления о
топографии, подивился, что разобраться в обозначениях, указывающих на
наличие дорог, холмов, ущелий, лесных массивов и прибрежной полосы,
оказалось, довольно незатейливым делом. Повсюду стояли пояснения, написанные
знакомой рукой.
- Видите, вот тут, красный крестик? Вот, сюда, нам и надо! Молодец,
твой "родственничек"! Поработал на совесть!
- Да, план - четкий! Сразу видна рука военного! - восхищенно вставил
Дрозд.
- Ну, что ребята? При современном техническом уровне, нам понадобиться
пара дней, не больше, чтоб добраться до этого крестика, - Вишневский накрыл
указательным пальцем, означенное на плане место, прихватив изрядный кусок
прибрежного леса и, примыкающую к нему, морскую лагуну.
- Так, ты, чего решил, Сергей Павлович? С нами махнешь или, прямой
дорогой - в Иерусалим? Денег на святое дело дам - не сомневайся! Свои грехи
отмолишь, да и про наши - не забудешь!
- А, это - идея! Серега! - подыграл Дрозд.
- Да, я всю жизнь мечтал стать паломником! - громко воскликнул
Филимонов, - Предлагаю тост за первого коммуниста, имеющего шанс стать
святым! За Иисуса Христа! Жаль, что он, собственной персоной, не может
теперь составить нам компанию!
На мгновенье, во время которого все припали к рюмкам, наступила тишина.
И потому, произнесенная, вдруг, фраза, произнесенная очень тихо, из-за
пределов стола, была услышана всеми.
- Прошу прощения, господа!
Возле них стоял высокий старик, седая борода которого полностью
закрывала шею. Тот самый старик, что пил в углу пиво, и на которого компания
не обращала никакого внимания. На нем был черный костюм, лоснящийся от
длительного ношения и изрядно мятый. Густые волнистые волосы облаками
сходились на затылке, там перевязанные и образующие "хвостик". Он, казался,
даже не старым, а - древним. Иссохшим, как листик клена из школьной
тетрадки, готовый рассыпаться от первого прикосновения.
- Прошу прощения, - повторил он, - До меня случайно, поверьте, я не
прислушивался специально, долетели слова об Иисусе Христе. Дело в том, что
это - МОЯ тема. В том смысле, что я очень долго занимаюсь этой темой и,
пожалуй, мог бы, Вам, кое-что, рассказать. Кое-что, крайне любопытное и
такое, о чем Вы, вряд-ли, могли, где-нибудь, слышать.
- Русский? - быстро спросил Вишневский.
- Не совсем так, - уклончиво ответил старик.
- Ладно. Это не имеет значения. Присаживайтесь. Мы, правда, хотели
пригласить на это место Христа, но, может быть, Вы сумеете заменить его?
- Мне не требуется место Иешу. У меня есть мое - законное! - серьезно
заметил старик.
- Так, Вы не против тоста, за который мы только что выпили? Желаете
присоединиться? Или хотите, что-то добавить?
- Ваш тост я не принимаю, а добавить хотел бы.
- Тогда, за знакомство!
Все, поочередно, назвались.
- Леонтий, - отрекомендовался старик. В общей трапезе, было видно, он
участвует лишь из приличия, однако, от рюмочки не отказался. Чувствовалось,
что он ждет "своего часа", того, ради которого он решился потревожить
незнакомое общество и что, по всей вероятности, было для него самого,
чем-то, значительным и, исключительно, важным.
Предположение это скоро подтвердилось. Как только, Вишневский,
откинувшись, на мягкую обшивку дивана, произнес:
- Прошу, Вас, Леонтий - рассказывайте!
Старик немедленно оживился, приосанился даже, выражение глаз его
изменилось, что вызвало у Филимонова на секунду смутное беспокойство,
словно, напомнило о чем-то неприятном и приступил к делу.
То, что известно об иудейском царе Ироде, о его неслыханной
беспощадности, то есть Великая правда! Но мало кто знает, что это был
человек необыкновенного ума, чрезвычайной образованности, обладавший
неслыханным политическим чутьем. Его дар предвидения событий поражал своей
точностью и самые знаменитые прорицатели Востока, а недостатка в них не
было, избегали встреч с ним, иногда, делая утомительный крюк, чтоб обойти
Иерусалим и не оказаться, случайно, гостем проницательного царя.
Накануне кровопролитных сражений Марка Антония с легионами Рима,
неотразимая Клеопатра, прислала Ироду ласковое приглашение посетить Египет.
Инкогнито, разумеется. Царица знала, что Рим не прощает предательста и, что
Ироду будет трудно решиться принять приглашение. В случае победы Октавина
участь Иудейского царя была бы предрешена. И, все-таки, она послала
секретного посланника под видом торговца редких снадобий. Армия Клеопатры
постоянно набирала мощь и постепенно превращалась в такую силу, какая могла
было. Из-за фамилии.
- Помнишь, наш разговор в ресторане? - начал Черноусов.
- Конечно.
- Так вот. Все, что я сказал - забудь! Все - неправда! От зависти и
отсутствия таланта все это было сказано. Не писатель я - дерьмо!
- Во, дает! - раздался восхищенный голос Наташки. Она стояла в дверях,
в джинсах и тонком свитерочке. Длинные волосы, причудливо раскручиваясь,
перемещались постоянно, принимая новую форму при каждом движении головы,
напоминая детскую игрушку - калейдоскоп, с прыгающей разноцветной мозаикой.
- Да, девушка! Именно, так! Дерьмо! - продолжал Черноусов, нисколько не
удивляясь появлению молодой особы. За последние три дня он перебывал в таких
неожиданных местах и так привык к перемене лиц, что возникшее, вдруг, еще
одно новое лицо ничего не добавляло, и ничего не убавляло в том хаосе,
который нагромаждался в его черепе, - Да, Вы проходите, присаживайтесь.
Думаю, Вам будет то же интересно.
Нерешительно вошла Маша, словно, находилась в чужом доме. Человеку не
по себе. Стоит ли становиться свидетелем пьяных откровений? Но любопытство
перевешивало "на добрых полкило"! Такое сравнение пришло ей на ум и вызвало
улыбку. "Мышление продавца со стажем".
- Здравствуйте, дамочка! И Вы, то же, пожалуйста, проходите! Вот,
присаживайтесь. Вам, то же, будет - интересно! А, может быть, за знакомство?
Не против? - он потянулся, не очень уверенно, к бутылке.
- Давай, лучше, это сделаю я, - опередил его Филимонов.
- Давай. Лучше - ты! Ты, конечно - лучше! - сманипулировал он словами и
торжественно вознес рюмку на вытянутой руке, словно, хотел дотянуться до
люстры, - Давайте, выпьем за тот абсурд, который превращает посредственность
в талант!
- Гениально! - воскликнула Наташка, - Я - за!
Маша с Сергеем переглянулись и то же присоединились к тосту, смысл
которого ускользал, как солнечный зайчик.
- Извини, Андрей! Я насчет абсурда. А без него нельзя обойтись?
- Формуя глину, делают сосуд: от пустоты его зависит его применение.
- Ты хочешь сказать, что форма не имеет значения? Но пустота сосуда
будет такой, какую форму гончар ему придаст. Это ведь очевидно!
- Это - не я хочу сказать. Это сказал Лао-цзы.
- Папа! Пустота - это тайна, не подвластный человеку смысл. А форма и,
правда, не имеет значения.
- Чушь. Какой то свихнутый, придумал, привлекательную для слуха
бессмыслицу и Вы хотите, чтоб я, вместе с такими же, ненормальными,
восторгался ею? Или делал вид, что восторгаюсь? Нет, простите. Я человек со
здоровой головой и не собираюсь ловить черную кошку, в темной комнате, да, к
тому же, с завязанными глазами. У меня такой надобности нет!
- В том-то и дело! Что у тебя надобности нет. А у меня - есть! Правда -
банальна и неинтересна! Другое дело - парадокс! А еще лучше - абсурд! И
потому, я вот, теперь, прочухаюсь и начну новую жизнь. Главным моим героем
станет - Пустота. Я перемешаю буддизм, дзен, католицизм, православие и
выведу из всего этого, нечто, до чего никто не дойдет, до того самого
абсурда! А сам обреюсь наголо и пойду в кришнаиты. Буду приплясывать и бить
в бубенцы! Вот, тогда, меня признают, станут читать и выдвигать на премии!
Побольше абсурда - это главное!
Черноусов, все-таки, как-бы, между прочим, за рассуждениями, дотянулся
до бутылки, и в его руке уже покачивался полный фужер. "Пусть выпьет и
вырубится, а то протянет бодягу до утра" - подумал Филимонов.
- За абсурд!
"Усатый" залпом выдул фужер. И - вырубился.
В понедельник позвонил Дрозд. Сообщил, что звонок в Лондон подтвердил
подлинность письма. Сказал, так же, что никаких дополнительных сведений
получить не удалось, так как сотрудникам нотариальной конторы и самим больше
ничего не известно. Кроме того, Дрозд успел переговорить с Вишневским. Тот
передает ему, Филимонову, привет, делом заинтересовался и назначил встречу.
На четверг. Извиняется, но скорее - не может. Все расписано по дням.
- Время терпит. Четверг, так - четверг!
Вишневский вышел из-за стола. Обнялись. Похлопали друг друга по плечам.
Ни дать, ни взять - боевые соратники, однополчане! Там, в "окопах", некогда
было "ручкаться", да и из "окопов" то - разных. Кроме того, Вишневский на
генеральский уровень тянул, а Филимонов, самое большое - на капитана. Не та
компания, чтоб водку вместе глушить. Но полк? Полк - один!
Нынешний кабинет бывшего секретаря райкома не шел ни в какое сравнение
с тем, который он, когда-то, занимал. Тот был огромным и безвкусным,
увешанным портретами вождей пролетариата, отчего там, казалось, весь воздух,
вся атмосфера, были пропитаны "идейностью" и коммунистической моралью. Даже,
матом никто не решался выругаться под укоризненными взглядами идеологов.
Этот кабинет уступал по площади. Зато выглядел точно так, как выглядят офисы
на Уолл-стрит, из американского кино. Деловой мир! Бизнес, деньги,
рационализм и никаких сантиментов! Если что, то и ругнуться можно. Никто не
осудит.
Расселись. Секретарша (хорошенькая, длинноногая, в короткой юбочке)
принесла кофе.
- Что? Не против? - забалагурил он, проследив за взглядом Филимонова.
- Хороша Маша - да не наша! - улыбнулся Сергей.
- Да, у тебя же своя Маша, - вставил Дрозд, - Его жену Машей зовут, -
пояснил он Вишневскому.
- Да, ты чего х.. с пальцем путаешь! Это, брат, разные вещи! Жену
любить надо, а с такой "телочкой" и понаслаждаться можно. Не понимешь,
что-ли?
Женская тема обсуждалась долго и с подробностями. Словно, она и явилась
причиной встречи. К финалу подошли в полном согласии с тем, что "трахнуться"
на стороне никогда не вредит, даже, на пользу и только укрепляет семейную
жизнь. Вишневского тема раззадорила и, чтоб расслабиться, он предложил
коньячку. Выпили. Секретарша принесла еще кофе, элегантно вильнув бедрами.
Она напоминала изящную яхту на морской волне.
- А, может, махнем в сауну? Прямо сейчас? - выдохнул идею Вишневский, -
Девочек организуем в один момент. А, потом, и о деле поговорим.
Сергей Павлович вернулся домой под утро. Прокрался в спальню и
попытался бесшумно пролезть под одеяло.
- Не старайся. Я все равно - не сплю.
- Ты, это, извини! Вишневский затащил на дачу. Мы, все-же, как-никак,
вместе работали, а тут встретились... Через столько лет! Перебрали малость.
- А позвонить, ты не мог? Я же волнуюсь!
- Телефона там не было. Иначе, бы, конечно, позвонил. Извини, Маша!
Правда, в последний раз! Клянусь!
О, боже! - вздохнула жена и отвернулась к стене.
Впервые в жизни Филимонов пересекал границу. Была, как-то, возможность
побывать в Болгарии, а позже - в ГДР, но оба раза, вместо него, райком
направлял кого-то другого. А теперь самолет, чуть "спотыкаясь" на воздушных
"кочках", словно, УАЗ на неровной дороге, рассекал небо, с каждой минутой
приближая его к английской столице.
Будь он вольным туристом, наверно, испытывал бы совсем другие чувства.
Наверно, был бы приятно возбужден, раскованно любопытен и, время от времени,
поглядывал на фотоаппарат, представляя будущие снимки на фоне Трафальгарской
площади, Вестминстерского замка и прочих, всемирно известных,
достопримечательностей.
Но он не был вольным туристом, а потому мысли его вертелись по иному, в
другом измерении и были полны противоречивых ощущений.
Несмотря на легкое преодоление первых препятствий и удачно
складывающиеся до сих пор обстоятельства, он продолжал сомневаться в успехе
предприятия. В какой то мере, надежды подпитывались тем, что такие, далеко
не наивные "ребята", как Дрозд и Вишневский отнеслись к делу со всей
серьезностью. Вишневский, особенно. "Телефонное" подтверждение из Лондона,
так же, оказывало свое воздействие. Он был заинтригован, но избавиться от
пессимизма по поводу конечного результата - не мог. Словно, наблюдал за
волшебным искусством фокусника, зная, что за этим кроется обман и иллюзия.
Ко всему добавлялось незаметное раздражение, источником которого был
Вишневский, как ни странно - Дрозд, и еще один тип, объявившийся внезапно,
уже в аэропорту, вместе с Вишневским. Сначала, показалось, что он пришел
проводить "шефа" и помахать ему ручкой вослед. Даже, после того, когда "тип"
был представлен, как "Толик! - Служба безопасности!", и, тогда, еще не
пришло в голову, что он полетит "в команде". Но когда Толик спокойно
проследовал, сразу за Вишневским на таможенный досмотр, стало ясно, что
количество "искателей сокровищ" увеличилось ровно на одного человека.
Филимонову было неприятно то пренебрежение, которое выказал (намеренно или
случайно) Вишневский, не посчитавший себя обязанным заранее ставить,
кого-либо, в известность о своем решении. И, вообще, он вел себя так, как
человек, который "платит" и на этом основании является хозяином. Его
покровительственно-деловой тон, самодовольство действовали на нервы. В
ожидании объявления на посадку, он покрутил перед носом Филимонова
кредитными карточками, назидательно поясняя разницу между ними; как-бы,
между прочим, перечислил страны, где уже успел побывать (практически на всех
континентах); упомянул пять-шесть, известных каждому, имен, подчеркивая
близкое знакомство. Сплошная "хлестаковщина", одним словом!
Дрозд раздражал совсем по другой причине. Неожиданно, Филимонов увидел
старого друга таким, каким и представить не мог, еще вчера. Присущие ему
самостоятельность и независимость растворились, и он предстал в новой для
себя роли - роли человека "без права голоса", с неумело скрываемым чувством
подобострастия, как человек, не привыкший еще обращаться с неизученным
предметом. Филимонов, даже, немного растерялся и стыдился за поведение
Дрозда.
И, наконец, этот тип - Толик! Ростом ниже среднего, с могучим торсом,
напоминающем бронзовый бюст. Наверняка, бывший спортсмен. Деформированное
лицо подсказывало, что боксерский ринг "исхожен им вдоль и поперек" и
несмотря на малые размеры самого ринга, можно было догадаться, что, сложив
"протоптанное" по нему Толиком, получилось бы внушительное расстояние.
Дорога, видать, была "со множеством аварий" и потому его физиономия
смахивала на развороченную "морду" легкового автомобиля, после того, как
движок въезжает в салон и зеваки только удивляются, как, при этом, водитель
остался жив? Он, конечно, знал, что его наружность заставляет людей
содрогаться и, кажется, это его веселило. При знакомстве приблизился
вплотную и заглянул "глаза в глаза", как это делают боксеры-профессионалы;
сжимать руку до боли не стал, но передал рукопожатием импульс, который
"сообщил", что при желании из Вашей руки очень просто сделать "ненужную
высохшую веточку". И, хоть, Толик не вкладывал в выражение своих глаз угрозу
("глаза в глаза" - это, конечно, игра), угроза исходила от всего его облика,
и Филимонов это ощутил сразу, и это заставило его напрячься, и уж,
окончательно, распрощаться со всяким намеком на настроение, свойственное
вольному туристу.
Филимонов, мельком, оглядывал пестрый народ, пока, они выбирались "из
объятий таможни", а потом, шли, гуськом, через огромные пространства
аэропорта "Хитроу". Впереди - представительный Вишневский. Излишний вес
делал его походку неуклюжей, но при этом, никто, не смог бы, назвать его -
увальнем. Солидный удлиненный плащ, внушительный рост, уверенный глаз,
небрежный английский - все это выделяло его и, как-будто, заслуженно
выдвигало в лидеры. Как-бы, независимо от кредитных карточек, припрятанных в
потайном кармане. Но, как колода карт у гастролера - гарантия превосходства
над легковерным людом, которое он готов продемонстрировать в любой момент,
оставив какого-нибудь "лоха" в одних семейных трусах, так "колода" кредиток
в кармане Вишневского являлась гарантией превосходства над теми, кто привык
осторожно ощупывать свой тощий кошелечек, прежде, чем потратить деньги.
За ним, неотступно, следовал пружинистый Толик. Потом - Филимонов, а
последним, приумолкнувший и сосредоточенный - Дрозд.
Черный лимузин, знаменитое английское такси, неспешно двигался по
"забитым под завязку" другим транспортом, лондонским улицам. Двигался
вежливо и предусмотрительно, словно, желая напомнить гостям, что они
находятся в "столице джентельменов".
Вишневский сидел рядом с узкоплечим водителем, который на фоне его
богатырских плеч, казался, просто доходягой. Они беседовали. Верней,
"доходяга", любезно и охотно, отвечал на расспросы Вишневского, о чем можно
было догадаться, даже, вовсе, не зная английского, только - по интонации.
Через полчаса такси остановилось возле старинного здания из
темно-бурого кирпича. О "старинности" его говорил лишь архитектурный облик,
поскольку выглядело оно, исключительно, прибранным и ухоженным. Вообще,
аккуратность и опрятность лондонских домов бросались в глаза, и Филимонов,
несмотря на смятение чувств, сразу отметил это.
Над парадным входом, крупно и обнадеживающе, читалось: "SMAIL and Ko" и
еще, что-то, уже не имеющее никакого значения. "Вот она - контора!" -
возбужденно мелькнуло в голове, словно, ее могло и не быть! Даже, при том,
что Дрозд звонил сюда и разговаривал с каким-то чиновником, и чиновник все
подтвердил.
- Иди сюда, "наследник", а Вы - за нами, - скомандовал Вишневский.
Процедура оформления документов продлилась, около, часа. Молодой, почти
юноша, клерк вручил, наконец, долгожданный пакет, который, выглядел бы,
совсем жалким, если б не был, густо облеплен сургучными печатями,
придававшими ему интригующую значительность.
- Берем "мотор" и вперед! Я знаю здесь одно приличное и тихое местечко,
где нам никто не помешает порыться в пакете, - продолжал командовать
Вишневский.
Ехали, довольно, долго, куда-то в сторону от центра, в окраинный район,
застроенный, большей частью, двухэтажными домами. Шофер, в коричневой
кожаной куртке, не в пример - "доходяге", угрюмо косился на "русских",
выбравших, явно не туристский маршрут. Время от времени, он поглядывал в
зеркальце, контролируя пассажиров на заднем сидении и задерживаясь взглядом
на физиономии Толика. Вишневский, как и недавно, сыпал вопросы, но получал
настороженные односложные ответы и, в конце концов, бросил бесполезное
занятие.
"Приличным и тихим местечком" оказался крохотный китайский ресторанчик.
Одинокий бородатый старик с кружкой пива был единственным посетителем. На
звук колокольчика, из-за стойки бара, выглянули две похожие головы.
Приглядевшись, однако, можно было различить, что одна принадлежала мужчине,
а вторая - женщине, подстриженной под "мальчика". Для европейца, китайцы -
все на одно лицо! Как, наверно, для китайцев - европейцы.
Все время улыбаясь и кивая головой, суетясь по восточному, хозяева
помогли гостям раздеться и усадили за деревянный, покрытый лаком стол,
шустро разложив разноцветное, как американский флаг, меню.
- Господа! Не стесняйтесь, заказывайте, что душе угодно! Фирма платит!
- Вишневский кокетливо похлопал себя ладошкой по груди, - Но хочу
предупредить, китайская кухня - на любителя! Кто желает рискнуть -
пожалуйста! Что до меня, так я предпочитаю натуральный английский бифштекс с
кровью! Эти косоглазые, кстати, делают его не хуже породистых английских
поваров!
Он весело посмотрел на китайцев, которые, в ответ, увеличили количество
"оборотов" улыбок, доведя их до какого-то рекорда, если б, кто-нибудь,
взялся это зафиксировать.
- Я, то же, возьму бифштекс, - не раздумывая, присоединился к шефу
Дрозд.
- И я! - коротко бросил Толик.
- Я, как Вы! - согласился Филимонов.
- Господа! Видит Бог, я не настаивал! Но вижу, что Вам было бы удобно и
не предвижу возражений, чтоб я сам справился с заказом. Не так, ли?
- Конечно! Конечно! - раздалось со всех сторон.
Вишневский перешел на английский и, водя толстым пальцем по меню
вверх-вниз, приступил к заказу. Китайцы скорострельно кивали головой и
ничего не записывали.
- А, пока, к делу! Давай-ка пакет!
Филимонов безропотно передал упаковку в требовательную руку
Вишневского. Тот вскрыл его без усилий, стряхивая сургучные отходы на пол,
извлек несколько таких же пожелтевших листочков, как и те, на которых было
выполнено недавнее письмо однофамильцем из прошлого века.
- Бумаги интересные! Заслуживают внимания! - произнес через некоторое
время Вишневский, - Но, господа, нам предлагается отправиться на другой
конец света! И, как в дешевом романе, кроме того - на остров! А, это, уже
напоминает сказку из "Тысячи и одной ночи"!
- Это, куда же? - не утерпел Дрозд.
- На один из островов Фиджи.
Филимонов почувствовал приближение омерзительной тошноты. "Авантюра!
Чистой воды - авантюра! Факир был пьян, и фокус - не удался"!
- Я, кстати, в тех краях бывал. Места, надо сказать, изумительные!
Какие там краски! С ума можно сойти! И, кругом, одни - косоглазые!
- Что же делать? - потерянно спросил Филимонов. Его больше совершенно
не раздражал Вишневский, ничуть, не потерявший самообладания и, похоже,
единственный, кто мог бы принять правильное решение в этой ситуации. Он
смотрел на него с нескрываемой надеждой.
- Что делать? - лукаво переспросил Вишневский, - Что, касается, тебя
Сергей Павлович, так на этот счет, тут даны ясные рекомендации. Вот, - он
взял в руки листок и начал читать:" Однако, милостивый сударь, прежде, чем
Вы решитесь на столь длительное и опасное, смею Вас заверить, путешествие, я
ставлю непременным условием сначала отправиться в Иерусалим и провести там
сорок дней, пребывая в святых местах и неустанно молясь Богу! Надеюсь, что
Вы с радостью воспримите мое предложение и выполните его неукоснительно!
Считаю, своим же, долгом предупредить, не вдаваясь, однако, в подробности,
что в противном случае, Вы не достигнете положительного результата и то, что
Вы обнаружите в ларце, спрятанном со всей тщательностию на острове, не
принесет Вам ни славы, ни торжества, ни богатства. Не отступайте от
предначертаний свыше! Идите, с Богом в сердце!"
Китайцы расторопно заставляли стол блюдами. Хозяин, испросив разрешения
у Вишневского, разлил водку в рюмки и, поставив, бутылку "Смирновской" среди
тарелок, бесшумно удалился.
- Теперь, ты понял, Сергей Павлович, что делать? Тебе, значит, дорога
лежит в Иерусалим, а, нам, грешникам - к теплому океану! Такие, брат, дела!
- он рассмеялся.
Но для Филимонова этот смех, в эту минуту, был дороже всего на свете!
Он не обратил никакого внимания на то, что и Дрозд, и Толик, то же,
засмеялись. Засмеялись над ним, над Филимоновым! Пусть, пусть смеются! Но,
значит, не все потеряно, значит, Вишневский увидел в этих бумагах нечто!
Нечто такое, что дает ему право шутить и веселиться! Не все потеряно! И
Филимонов, то же, засмеялся! Не за компанию. Нет! Засмеялся от души, легко и
свободно! От раздражения не осталось и следа. "Вишневский грамотный, опытный
мужик! Ну - пройдоха! Так такой-то, как раз, и требуется! И, ведь,
действительно, без его денег, мы бы, так и не выбрались дальше кольцевой
дороги и сидели бы сейчас в Москве, да "рисовали стрелы". Так что, в том,
что он "командует парадом"? Ничего. Все справедливо! А Дрозд, просто, это
понял раньше меня - дурака. Вот и ведет себя - соответственно. Про Толика и
говорить нечего! Охранник и все! Охранник, которому поперек горла стоит
бесцеремонное любопытство людей по поводу его наружности".
- Предлагаю тост! - Вишневский поднял рюмку, - За успех безнадежного
дела! Между прочим, здесь, именно, в этом ресторанчике, несколько лет тому
назад, состоялась моя первая грандиозная сделка! Я "втюхал" гранит с острова
Гольцы одному арабу-миллионеру. Обработанный, высококачественный гранит! И
заработал свой первый "лимон"! Так-то! Правда, оказалось, что обрабатывали
этот гранит "зеки" еще в тридцатые годы. Нашелся один журналюга, начал
копать, старушку, какую-то, подлец, "накопал", которая, как-будто, этот
самый гранит обрабатывала. Пришлось от "лимона" кусочек отрезать... Прессу,
так сказать, поддержать! Но ресторанчик этот - мой счастливый талисман! Так,
за успех безнадежного дела!
За столом установилось то состояние расслабленности и добродушия,
которое происходит от сытости, тепла и сопутствия удачи. Задымили. В
отражении розовых тонов интерьера, дымные колечки приобрели неожиданный
красноватый оттенок, словно, наполнились кровеносными сосудами и
превратились в диковинных бабочек. Кроме того, от "бабочек" исходил
неуловимый тончайший аромат, напоминающий запахи чайной розы. Филимонов
догадался, что полученный эффект достигнут под воздействием необычных
сигарет, которые незадолго до того, принес китаец, предварительно,
пошептавшись с Вишневским и, продолжая, без устали, согласно, кивать
головой.
- Карта, господа, достойная! Прошу взглянуть! - "командир" освободил
угол стола и разложил объемистый лист, испрещенный многочисленными
разноцветными пометками. Головы качнулись и, почти, соединившись, неподвижно
застыли над планом. Филимонов, не имеющий никакого представления о
топографии, подивился, что разобраться в обозначениях, указывающих на
наличие дорог, холмов, ущелий, лесных массивов и прибрежной полосы,
оказалось, довольно незатейливым делом. Повсюду стояли пояснения, написанные
знакомой рукой.
- Видите, вот тут, красный крестик? Вот, сюда, нам и надо! Молодец,
твой "родственничек"! Поработал на совесть!
- Да, план - четкий! Сразу видна рука военного! - восхищенно вставил
Дрозд.
- Ну, что ребята? При современном техническом уровне, нам понадобиться
пара дней, не больше, чтоб добраться до этого крестика, - Вишневский накрыл
указательным пальцем, означенное на плане место, прихватив изрядный кусок
прибрежного леса и, примыкающую к нему, морскую лагуну.
- Так, ты, чего решил, Сергей Павлович? С нами махнешь или, прямой
дорогой - в Иерусалим? Денег на святое дело дам - не сомневайся! Свои грехи
отмолишь, да и про наши - не забудешь!
- А, это - идея! Серега! - подыграл Дрозд.
- Да, я всю жизнь мечтал стать паломником! - громко воскликнул
Филимонов, - Предлагаю тост за первого коммуниста, имеющего шанс стать
святым! За Иисуса Христа! Жаль, что он, собственной персоной, не может
теперь составить нам компанию!
На мгновенье, во время которого все припали к рюмкам, наступила тишина.
И потому, произнесенная, вдруг, фраза, произнесенная очень тихо, из-за
пределов стола, была услышана всеми.
- Прошу прощения, господа!
Возле них стоял высокий старик, седая борода которого полностью
закрывала шею. Тот самый старик, что пил в углу пиво, и на которого компания
не обращала никакого внимания. На нем был черный костюм, лоснящийся от
длительного ношения и изрядно мятый. Густые волнистые волосы облаками
сходились на затылке, там перевязанные и образующие "хвостик". Он, казался,
даже не старым, а - древним. Иссохшим, как листик клена из школьной
тетрадки, готовый рассыпаться от первого прикосновения.
- Прошу прощения, - повторил он, - До меня случайно, поверьте, я не
прислушивался специально, долетели слова об Иисусе Христе. Дело в том, что
это - МОЯ тема. В том смысле, что я очень долго занимаюсь этой темой и,
пожалуй, мог бы, Вам, кое-что, рассказать. Кое-что, крайне любопытное и
такое, о чем Вы, вряд-ли, могли, где-нибудь, слышать.
- Русский? - быстро спросил Вишневский.
- Не совсем так, - уклончиво ответил старик.
- Ладно. Это не имеет значения. Присаживайтесь. Мы, правда, хотели
пригласить на это место Христа, но, может быть, Вы сумеете заменить его?
- Мне не требуется место Иешу. У меня есть мое - законное! - серьезно
заметил старик.
- Так, Вы не против тоста, за который мы только что выпили? Желаете
присоединиться? Или хотите, что-то добавить?
- Ваш тост я не принимаю, а добавить хотел бы.
- Тогда, за знакомство!
Все, поочередно, назвались.
- Леонтий, - отрекомендовался старик. В общей трапезе, было видно, он
участвует лишь из приличия, однако, от рюмочки не отказался. Чувствовалось,
что он ждет "своего часа", того, ради которого он решился потревожить
незнакомое общество и что, по всей вероятности, было для него самого,
чем-то, значительным и, исключительно, важным.
Предположение это скоро подтвердилось. Как только, Вишневский,
откинувшись, на мягкую обшивку дивана, произнес:
- Прошу, Вас, Леонтий - рассказывайте!
Старик немедленно оживился, приосанился даже, выражение глаз его
изменилось, что вызвало у Филимонова на секунду смутное беспокойство,
словно, напомнило о чем-то неприятном и приступил к делу.
То, что известно об иудейском царе Ироде, о его неслыханной
беспощадности, то есть Великая правда! Но мало кто знает, что это был
человек необыкновенного ума, чрезвычайной образованности, обладавший
неслыханным политическим чутьем. Его дар предвидения событий поражал своей
точностью и самые знаменитые прорицатели Востока, а недостатка в них не
было, избегали встреч с ним, иногда, делая утомительный крюк, чтоб обойти
Иерусалим и не оказаться, случайно, гостем проницательного царя.
Накануне кровопролитных сражений Марка Антония с легионами Рима,
неотразимая Клеопатра, прислала Ироду ласковое приглашение посетить Египет.
Инкогнито, разумеется. Царица знала, что Рим не прощает предательста и, что
Ироду будет трудно решиться принять приглашение. В случае победы Октавина
участь Иудейского царя была бы предрешена. И, все-таки, она послала
секретного посланника под видом торговца редких снадобий. Армия Клеопатры
постоянно набирала мощь и постепенно превращалась в такую силу, какая могла