- Здравствуйте, - сказала Дина.
- Здравствуй, девочка, - мягко ответила Анна Родионовна.
- Ну, выкладывай свои заботы, - сказал Кухарский.
Женя быстро подвинул Дине стул. Дина села, конверт с письмом положила рядом на стол.
- Я насчет детей, товарищ Кухарский, - начала Дина, - вы им сказали про детские дома. Теперь все волнуются, переживают... Не надо было так, сразу...
Кухарский несколько растерялся.
- Разве они не знали?
- Конечно, нет. Ведь они только-только начали поправляться и забывать все...
- Ты права, Дина! Как же это я... Нехорошо...
- Да ничего, я их успокоила, но нужно все-таки решать: когда закроются ясли? Куда девать сирот и остальных ребят? Неужели мы просто повесим на двери замок, выставим их, отправляйтесь, откуда пришли?
- Ну, Дина, пошла в наступление, - пошутил Кухарский.
- Она, товарищ Кухарский, только об этом и думает! - сказал Женя.
- Ну уж, только об этом!
Дина нахмурилась. В разговор вмешалась Анна Родионовна:
- Скажи, Дина, сколько у тебя детей в яслях?
- Шестнадцать...
- А возраст какой?
- Самый разный: младшей, Олесе, годика три будет, а старшей, Наталке, десятый пошел.
- Все сироты?
- Нет. У пятерых живы родители, отец или мать, - отвечала Дина, - они уйдут домой. Трое ребят сироты, но жили и будут жить у родственников, а восемь человек круглые сироты, им некуда идти после яслей.
- Ну что ж, сирот устроим в детский дом, - сказал Кухарский, - ты, Дина, с чем не согласна? Чего хмуришься?
- Да не хочу я отдавать их в детский дом! Вы поймите, они сельские ребятки, тихие... Вот даже Юрко, это он только со мной такой... бывает, озорничает, а там? Забьют его. Я уже не говорю о малышах... Тимка, Грыцько, они же совсем маленькие, не понимают... Их каждый может обидеть... Каждый...
- Не огорчайся, девочка, - нежно, по-матерински сказала Анна Родионовна, - что делать? Гражданская война оставила нам детскую беспризорность, засуха и голод - опять сиротство... Будем принимать меры.
- Ну что ж, давайте думать, - сказал Кухарский. - Время у нас еще есть. Соберемся еще, решим. А ты, Дина, не вешай нос! Видишь, нас в политотделе уже трое, - сила! Вот пришлют еще заместителя и редактора, штат будет полностью укомплектован. Полная боевая единица... Ничего, выдюжаем, как здесь говорят... И тебе поможем!
- Так я пойду. - Дина встала.
- Конверт... твой? - спросил Женя, указывая на письмо, которое Дина положила на стол.
- Да, это мое письмо. Подвода в город еще не уходила?
- Нет. Отправим с нашей почтой...
Перекладывая конверт на груду других запечатанных конвертов, предназначенных для отправки в город, Женя успел прочесть адрес: Одесса, Греческая, 36, квартира 5, Чепуренко А.И. Почему-то облегченно вздохнул. Домой, значит, написала.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
А на дворе уже стоял август, последний, закатный месяц лета. Нынче он был особенным. Не желтизной и началом увядания заявил о себе август, а точно в май переродился. Все зеленело свежо и сильно, воздух был напоен влагой и теплом, сквозь густые плетни, отделявшие сады от улицы, виднелись наливающиеся соками плоды. Все поспевало: и раннее, и позднее. Раннее наверстывало, позднее торопилось.
Вести о хорошем урожае, благоприятной погоде дошли до города и до тех, кто ушел туда из сел. В каждом письме, при встречах с земляками селяне сообщали о радостных переменах, звали уехавших обратно домой.
И постепенно люди стали возвращаться. Каждый день новости. Первыми, конечно, их узнавали дети. Идут в поле или на прогулку, и вдруг кто-нибудь крикнет:
- Гляньте, Макрушенки возвернулися!
- Ой, у Конопельковых хтось в хате есть!
Каждое вновь распахнутое окно, каждый новый дымок поутру радовали детей и в то же время навевали грусть. Если некого ждать, если нет уже надежды на возвращение в родной дом, лучше поскорей пройти мимо, не заглядывая в окна, ставшие чужими...
Так поступали Юрко, Санько, Тимка и Грыцько. Они никогда не останавливались поглазеть, не радовались возвращению селян и вообще вели себя так, будто все это их не касается, торопливо проходили мимо своей заколоченной хатки.
Только недавно Дина узнала, что отца Юрко, Тимки, Санько и Грыцько убило ящиком в Херсонском порту, где он работал грузчиком, а мать весной умерла от голода.
Однажды утром, когда ребята шли, как обычно, помогать в поле, Дине показалось, что в хате кто-то есть.
И Юрко остановился, тихо сказал:
- Там хтось есть...
- Посмотри, - сказала Дина.
Юрко бросился в дом. Санько, Тимка и Грыцько за ним.
В хате послышались восклицания, радостные крики. На пороге появился Юрко. С торжествующим видом, сияющий от счастья, он тащил за руку растерянную и смущенную девушку в городской плюшевой жакетке, с непокрытой, коротко остриженной головой.
- Це Наталка, мамина сестра, родная! - кричал Юрко.
Дина с детьми бросились во двор. На траве валялся тощий узелок, а на нем белый, в алых розах платок с кистями.
- Родная сестра! - повторял Юрко, особенно напирая на слово "родная"...
Юрко держал Наталку за руку, Санько с другой стороны сжимал ее локоть, Тимка и Грыцько ухватились за юбку.
- Ну, здравствуй, Наталка! - сказала Дина.
- Здравствуй! - тихо ответила та.
- Как хорошо, что ты приехала! Если хочешь, мы сейчас поможем тебе прибрать в хате. Поможем, ребята?
- Поможем! Да! Да! - закричали все.
Наталка растерянно молчала. Братики не двигались с места.
- Да отпустите вы ее, - усмехнулась Дина, - человек с дороги, утомился, а вы...
Неохотно разжали они руки, Наталка вздохнула и выпрямилась.
- А ну, Гануся. Юрко, Пылыпок, Лена, Надийка, беритесь за дело. Юрко, где у вас тут вода?
- Зараз, тут у криныци.
Вмиг закипела работа: старшие дети под руководством Юрка и Ганки занялись уборкой, младшие разбрелись по саду.
- Они все сейчас сделают, - улыбнулась Дина, - а мы давай посидим вот тут...
Она села на старую скамейку под деревом.
Но Наталка подняла свой узелок, накинула на голову белый с розами платок и сказала:
- Пойду...
- Куда?
- Назад. В город!
- Но почему? Почему назад?
Наталка прикусила губу, что-то дрогнуло на ее бледном лице, и она, с трудом сдерживая рыдание, выговорила:
- А что... мне... с ними... делать?
- Как это "что делать"? Но ведь это твои племянники. Ты же к ним приехала!
- Да не к ним я приехала! В хату! - с досадой ответила Наталка.
- Вот оно что... В хату, значит...
- Ну и что? - уже с нескрываемой обидой сказала Наталка. - Ну и что? тише повторила она. - Чего глядишь на меня? Чем я стану их кормить? Мне соседи отписали - приезжай, урожай будет хороший, хата заколочена, сестра померла, а детей Радяньска влада* пристроит... Вот я и приехала. В городе на койке жила. Хозяйка - змея! И еще расписалися мы с Павлом. А жить нема где...
______________
* Радяньска влада - Советская власть.
- Все понятно, - сказала Дина, - а мы уж тут... Обрадовались...
- Это же каменюка на шею! - Наталка кивнула в сторону хаты.
- Только ты, пожалуйста, тише! Тише! - испуганно попросила Дина. Мысль ее работала лихорадочно. Что же делать? Что делать?
Наталка медлила. Наверное, и ей было стыдно, совестно, может быть. Она высморкалась двумя пальцами, обтерла их о юбку и жалобно посмотрела на Дину.
- Послушай, Наталка, но зачем тебе уходить в город? Все сейчас возвращаются в колхоз, а ты снова в город. Урожай и правда будет хороший. Дадут тебе аванс, будешь работать. А муж твой, он кто?
- Рабочий на заводе...
- Комсомолец?
- Ага...
- Так он же поймет. И мальчиков полюбит.
Дина понимала, что едва ли ей удастся уговорить Наталку, но нужно задержать ее тут хотя бы на сутки, чтобы за это время что-то предпринять, подготовить мальчиков! Наталка стояла молча, потом повторила:
- А чем же я их кормить стану?
- Этот вопрос мы решим с товарищем Кухарским, он начальник политотдела, и нам поможет. Я думаю - детей обеспечат. Ну послушай, Наталка, ты только представь себе, как станут на селе уважать тебя и твоего мужа, если вы возьмете себе сирот! Да тебе же все условия создадут, помогут во всем решительно...
Наталка молчала.
- Знаешь, как заживете? Богато! Ты посмотри, какой урожай зреет на полях, колхоз станет богатым, а колхозники зажиточными...
- Павло не схоче... - Наталка вздохнула.
- Твой муж? Павло? Он тебя поймет. У тебя есть его фотография?
Наталка, смущаясь, полезла за пазуху и достала завернутую в тряпочку справку с завода и маленькую фотографию. На Дину смотрел насупленный, в кепочке, паренек. Дина сказала:
- Я так и думала! Он хороший! Настоящий комсомолец! Такой парень сирот не бросит! Он хороший!
- Он и вправду добрый! - просияла Наталка.
- Вот видишь! Давай вопрос решать по-деловому. Ты сегодня здесь ночуешь. Завтра мы с тобой пойдем в политотдел и все выясним. Если тебе помогут с продуктами, останешься. Чего бояться! Уехать ты и завтра успеешь. А сейчас пойдем в хату, посмотрим, что они там натворили...
Девочки промыли окна, обмели веником беленые стены, мальчики собрали с земляного пола высохший камыш, подмели и настелили свежий, который наломали у реки. Стол, две лавки и полка для посуды, составлявшие всю меблировку, были вымыты.
Уборка подходила к концу. Хатенка была так мала, что трудно было представить, как тут размещалась семья. Но Наталка, видимо, здорово намучилась в городе "на койке", потому что, любовно оглядевшись, она сказала:
- Все ж своя хата...
- Конечно, - подхватила Дина, - прекрасная хата. Хотя маленькая, а смотри, и печь и лежанка. А садик какой хороший, и огород. Заведешь поросенка.
- Телочку бы, чтоб свое молочко. Не купленное.
- Обязательно! На четверых детей дадут тебе и телочку! Вот увидишь! Должны дать!
- Ты будешь наша мамка? - спросил Санько. Надежда и сомнение звучали в этом вопросе.
- А как же! Она нам родная! - поспешно заявил Юрко.
Дина выжидающе смотрела на Наталку. Но та молчала. "Да скажи хоть словечко теплое, - мысленно молила Дина, - скажи..." Но Наталка молчала.
- Ну, оставайся, Наталка, хозяйничай! А нам пора. Значит, до завтра. Завтра я к тебе приду.
Они отправились на прополку, но работа в поле уже не ладилась. Дети были возбуждены необычайно. Юрко всем сообщал:
- А у нас теперь мамка есть, Наталка, она же нам родная...
- Приехала из города? - удивлялись женщины. - И мужик ее приедет? Здесь будут жить?
Отойдя подальше, они говорили меж собой тихонько:
- Куда ей такую ораву? Свои пойдут, а с этими куда деваться? Нет, не возьмет она их! Да никто их не возьмет! Четыре рта, какую им прорву всего надо, да все хлопци...
- Обуть, одеть... А там в школу, опять же обувки побольше, одежи сколько на себе прирвут...
- Однако хлопчики в хозяйстве помощь...
- Э, сватья! Какое нынче у нас хозяйство, все в колхоз отдали. Это прежде, когда жили сами по себе, еще можно было скотину завести, клин какой лишний прикупить. А ноне не то, чтобы с курицы, с петуха яйца стребуют!
- Кто землю прикупал, а кто ее и не видел вовсе! Чужие полоски потом своим поливали... Нет, не возьмет Наталка хлопцев! Юрко - горлопан, Санько в постелю прудит... Дина, а Дина, поди сюды... Послухай нас.
Дина оставила детей и подошла к женщинам, выслушала их, откинула налипшие на лоб волосы и сказала:
- Напрасно это вы говорите! Санько мальчик чистый и ко всему приучен, а Юрко, он сам за своими братиками ухаживает и заботится о них. И вовсе он не горлопан... И вообще... Хватит вам, а то еще дети услышат...
- А ты, дивчина, нас не учи!
Омельяниха не терпела возражений.
- Тебя приставили сопли им утирать, так и утирай. До нас не чипляйся! Сами знаем, как нам говорить, в голос или сподтиха "шоб не услыхали". Ну и нехай слухают...
Дине очень хотелось ответить тоже резко, но она побоялась: а вдруг женщины начнут Наталку отговаривать, та и без того колеблется. Густо покраснев, Дина тихо сказала:
- Я вас не учу, а только прошу: потише...
Ангелина заступилась:
- Зря ты, бригадирша, на дивчину напустилася. Она не только сопли утирает, она душу свою детям отдает, всех до ладу привела, а ты...
Дальше Дина не стала слушать. Болтают всякую ерунду.
Но и возле детей она не могла успокоиться.
Юрко все хвалился:
- Мы теперь будем жить в своей хате, у нас хата гарная, зимой теплая, летом прохолодная... И на окошках герани будут, а на грядках у нас во какие кавуны росли, - он растопыривал руки с измазанными в земле пальцами.
- Не бреши! - сказала Надийка. - Такие кавуны сроду не вырастут.
- Я брешу? Да чтоб мне скрозь землю провалиться, чтоб у меня язык отсох, если я брешу...
- У тетки Анны и вправду дуже сильные кавуны росли, - заступилась Ганка.
- О чуешь? Чуешь?
- И я себе тетечку найду, - запела Олеся, - гарную, добрую тетечку. Такую, как Дина...
"Все они об одном, - тоскливо думала Дина, - одно их мучает..."
В тот день Дина увела ребят с поля раньше обычного.
Дома достала из печи борщ, нарезала свежего хлеба, и все сразу принялись за еду. Один Юрко медлил.
- Ты чего не ешь? - спросила Дина.
Юрко молчал.
- Ну...
- Лучше я отнесу Наталке...
Дина внимательно, с улыбкой посмотрела на Юрко. Будь кто-нибудь другой, она не удивилась бы, но Юрко...
- Ладно, ешь! Хватит и твоей Наталке. Вон у меня в чугунке осталось, отолью тебе, и отнесешь. Как, ребята?
Все молчали. Потом Надийка рассудительно заявила:
- Нехай несет, только чтоб потом не задавался...
- Ага, нехай не говорит про свою тетечку, - поддержала Олеся, - я тоже хочу тетечку, а у меня немае...
- Олеся, голубка! - Дина схватила ее головку, прижала к себе.
Если б Дина могла всех обогреть, всех взять к себе! Вот подойти бы к этой упрямой Наталке и сказать ей: не отдам я тебе Юрка с братиками! Себе их возьму! Сиди одна со своим Павлом в хате, заводи поросят, коров, а детей тебе не дам!
После обеда Дина налила в маленький горшочек остаток борща, немного помедлила, глядя на хлеб, но отрезала и ломоть хлеба. Все это завернула в чистую тряпку, дала Юрко. Дети следили за каждым ее движением. Ей очень хотелось знать, что они думают, осуждают ее или понимают, зачем она это делает.
- Только смотри не расплещи. Аккуратно.
- И скажи - мы не жадные, правда, Дин? - заметила Ленка.
- Правильно! - обрадовавшись поддержке, отозвалась Дина. - Ведь у Наталки совсем пусто в хате, ничего нет, нужно помочь человеку...
- А у нас всего полно - борщ, каша...
- И хлеб...
- И сахар...
С гордостью перечисляли они свои богатства.
...Юрко вернулся очень быстро, горшочка в его руках не было, а тряпку он скрутил и бросил на стол.
- Ты что? - испугалась Дина, почуяв неладное.
- Нэма Наталки...
- Как это "нэма"?
- Нэма, и все. Я постановил борщ и хлеб на стол и ушел.
- Скажи, Юрко, а ты не заметил ее платок, такой с алыми розами, он там? И жакетка?
- Весится коло двери...
- Ну, значит, вышла куда-нибудь, может, к соседям... - облегченно вздохнула Дина. Но немного погодя решила сходить к Наталке.
Вечерело, над селом тянулся дым от горящего кизяка, где-то звякнуло ведро, заскрипел журавль на кринице, со стороны МТС доносилось тарахтенье трактора.
- Горпынко, иди вечерять! - позвал женский голос, и детский тоненький весело ответил:
- Иду, мамонько, иду!
"Как хорошо, - думала Дина, - как покойно и хорошо здесь. Кажется, все беды остались позади!"
...Наталка сидела на скамейке во дворе.
- Добрый вечер! - приветливо сказала Дина. - Юрко прибежал, говорит, нет Наталки...
- Я до суседей ходила.
- Ну... и что?
- Та ничего. А только как хочешь, хлопцев я не возьму.
- Отговорили, значит?
Наталка вздохнула.
- Ты вот агитируешь, думаешь - темнота, несознательность. Это мы слыхали... Тебе что... Перебилась тут голодную пору и домой вернешься. И будешь себе барыней жить, землю не лопатить, за скотиной не ходить, сама чистенькая и гарненькая. И сознательная. А мне тут спину гнуть, да еще на своем горбу пацанов тянуть? Ты что ж думаешь, за дуру меня взяла? Так? Бери свой горшочек и больше хлопцев до меня не посылай!
Дина взяла пустой горшочек и спросила:
- Если в городе такая легкая и веселая жизнь, почему же ты сюда вернулась? Нет, Наталка, и в городе все теперь работают. И некуда им выйти, чтоб хотя бы крапивы нарвать для борща. Каждую травинку купить нужно. А на что? Да что тебе рассказывать! Ты жила, видела. Так что не упрекай меня. Если уеду отсюда, так чтобы учиться, а если комсомол скажет мне остаться здесь, - останусь! И не отсиживалась я здесь...
- Ну знаю, жинки говорили, - уже мягче отвечала Наталка, - да вот сама не возьмешь пацанов - людям навязываешь?
Дина вздохнула.
- Беру я... Ганку. Очень мне ее жалко. Я написала своим. Что бы ни ответили, все равно возьму. Не брошу ее. И ты, Наталка, не отказывайся от ребят. Знаешь, как они будут тебя любить и слушать? Ведь они сейчас только о тебе и говорят.
Дина прикоснулась к ее руке.
- Ты ведь добрая... Ну представь, отправят их в детский дом, ни одной родной души. Конечно, их там будут кормить и одевать, но радости, радости-то у них не будет! И тебя тоска заест, будешь их вспоминать. И хата эта те мила тебе станет...
- Да не трави ты мне душу! Отчепись! - в сердцах закричала Наталка.
Дина пошла к калитке.
- Стой, куда ты?
Дина вернулась, и они говорили, и говорили, и плакали обе, и решали, и перерешали. Наконец Наталка призналась, что пуще всего боится своего Павла.
- Не станет он со мной жить. Кинет и уйдет!
- Если так, какой же он комсомолец? - возмутилась Дина. - И где его комсомольская сознательность? Если он такой, нечего его и жалеть! Пускай уходит!
Но Наталка покачала головой, подобный исход ее не устраивал.
Решили все-таки завтра идти к Кухарскому и поговорить насчет пайка на детей.
- Ну, я побегу, у меня там ребята одни, - заторопилась Дина.
- А не надоели они тебе? - с интересом оглядывая Дину, спросила Наталка.
- Да что ты! Я и подумать боюсь, что придется с ними расставаться. Всех бы взяла, если б можно было...
Наталка заглянула в ее карие глаза, увеличенные стеклами очков, в самое донышко заглянула и поняла: правду Дина говорит.
Наталка вошла в хату, остановилась у порога. Задумалась. Зимой, пожалуй, хлопчики поместятся на печи, а летом можно и в хатыне, и в сарае, и на сеновале... Хоть и невелика хата, а закутков вокруг хватает. Жили они тут большой семьей еще с родителями, а потом, когда начался голод, старики умерли. Наталка в город подалась, а сестра ее, Мария, оставалась с детьми, мужа ждала из Херсона. И вот не дождалась...
Впервые после возвращения в село Наталка села и всплакнула, вспомнила все и всех. Горе будто размягчилось слезами. Особенно жалко было рано умершую сестру, оставившую четырех сирот.
Не знала Дина, на что вернее всего отзовется Наталкино сердце. Горевала Наталка о старшей сестре. Ради нее, Марии, надо пригреть сирот, думала она.
Юрко похож на отца: такой же толстогубый, крутолобый, а вот Санько - он же вылитая мать, и глаза у него Мариины, печальные, будто всегда вопрошающие...
Она вспомнила, как сироты облепили ее, как засияли их лица... Да что она, зверь какой, или у ней душа не болит?
Наталка уронила голову на стол и зарыдала в голос. Она плакала об ушедших, оплакивала свое одиночество здесь, в родной хате, оплакивала бедную Марию.
А Дина поздно вечером шепталась с Ганкой.
- Возьмет она их? - спрашивала девочка.
- Конечно, - глядя в темноту, как можно уверенней отвечала Дина.
- Нет, не хочет она их, - проницательно заметила Ганка и потянулась к Дине, - все мовчком, я ж бачу... Дин, а ты бы взяла?
- Не знаю...
- Ты б взяла! Ты жалостливая. А я бы того врэдного Юрка ни за что не взяла!
Дина удивленно повернулась к ней. Они лежали против окошка, и в лунном свете на подушке - золотистые Ганкины волосы. Выражение мрачной решимости никак не вязалось с ее добрым личиком.
- Ах ты, сердитка какая!
- Защекотишь, - заливаясь счастливым смехом, прошептала девочка.
- Ладно! Хватит! Спи! - вздохнула Дина, и Ганка, прижавшись к ней, уснула мгновенно со счастливой улыбкой.
В ПОЛИТОТДЕЛЕ
...В политотделе, видимо, шло совещание, когда Дина, крепко ухватив за руку робеющую Наталку, приоткрыла дверь.
Дина увидела Кухарского, Грудского, Сидоренко. Все они разом обернулись на скрип двери.
- Извините, - пробормотала Дина и хотела отступить в коридор, но Кухарский вскочил и приветливо позвал:
- Заходи, заходи, Дина! Кто там еще с тобой?
- Мы к вам, товарищ Кухарский, по делу...
- Говори, если не секрет...
- Это вот Наталка, - начала Дина, - она вернулась в село из города. В хату своей сестры. Сестра умерла. Осталось четверо ребят. Они у меня в яслях...
- Так, так, - заинтересовался Сидоренко, - и что же дальше?
- А дальше что? Ясли закроют, а детей куда? Вот по этому вопросу мы и пришли.
- Ты не волнуйся, Дина, ты сядь и не спеши, - сказал Кухарский.
- Значит, ты, Наталка, приехала обратно в колхоз? - спросил Кухарский. - Да не закрывайся, мы тебя не сглазим, хотя дивчина ты дюже гарная...
- Ее муж, Павло, комсомолец, - сказала Дина, - тоже приедет сюда. Он сейчас еще с завода не уволился.
- Отлично! Будет работать в МТС. Люди сейчас в колхозе очень нужны. Скоро урожай собирать. Хорошо сделала, что приехала.
- Мы о другом поговорить пришли, товарищ Кухарский... Как же с детьми, с племянниками Наталки?.. Я так думаю, поскольку они не такие уж сироты... ведь у них есть она, Наталка, их тетя... и они ее любят, так зачем им в детский дом? Они могут жить вместе с Наталкой, в своей хате...
- Вот ты что задумала. - Кухарский как-то неопределенно хмыкнул.
Сидоренко нервно закурил. Наталка всхлипнула.
- Почему вы все молчите? - продолжала Дина. - Разве комсомол не учит нас бороться с трудностями, преодолевать трудности? А на деле...
- Погоди, Дина, - вмешался Грудский, - дело это серьезное. Мальчики не куклы, сегодня взяла, завтра трудно станет, отдаст... Вот она какая, сама еще маленькая... А ты "тетя". Скажи, Наталка, как ты думаешь?
Наталка молчала.
Сидоренко, прищурясь, сказал:
- Ясно, как она рассуждает. Если б не хотела брать себе ребят, не пришла бы сюда, к нам. Правда, Наталка?
- Ага, - тихо проговорила та.
- Значит, согласна? - удивился Кухарский...
- Ага...
- Тебе сколько лет? - спросил Сидоренко.
- Девятнадцать...
- Справишься с такой ротой?
- Да они все умеют! - воскликнула Дина. - У них старший, Юрко, он такой шустрый, он за своими братиками, знаете, как глядит? Они хлопчики очень хорошие!
- Ясно, - сказал Кухарский, - а почему, собственно, ты, Дина, не доверяешь детским домам?
Дина помедлила и тихо сказала:
- Дома лучше... Каждому дома лучше...
Кухарский посмотрел на своих товарищей.
- А ведь есть педагоги, которые утверждают, что детские дома будут новой формой воспитания граждан социалистического общества... Но вот вам простой аргумент Дины: "дома каждому лучше"... Ну что ж, если ты, Наталка, согласна, бери детей!
- Да взять-то она их возьмет, только чем их кормить? - спросила Дина.
Наталка неожиданно громко и бойко подтвердила:
- Чем буду я их годувать*? - и посмотрела на Кухарского.
______________
* Годувать - кормить.
- Сделаем так: поставим вопрос на обсуждение правления колхоза, с тем чтобы сиротам постоянно выделяли хлеб. Будем просить отдел народного образования района обеспечить сирот одеждой, обувью и бесплатными горячими завтраками, когда они пойдут в школу, думаю, это будет сделано, - сказал Кухарский.
- Ой! - выговорила сияющая Наталка. - Так я и отпишу Павлу.
- Отпиши, отпиши, и пусть скорее приезжает. А завтра приходи в правление колхоза, там тебя назначат на работу. Аванс получишь. Вот так, товарищ Наталка! - сказал Сидоренко и рассмеялся.
- Что касается остальных сирот, выход один: надо составить список и всех устроить в детские дома, - продолжал Кухарский. - Там детей не обижают. Ты не волнуйся, Дина.
Она ничего не ответила, но, когда шла домой, думала упорно: есть другой выход! Есть, должен быть! Уж если братиков возьмет Наталка, так неужели одиночек никто не возьмет?
Дина очень боялась Павла, Наталкиного мужа. "И зачем только люди выходят замуж? - думала она. - Хорошо, если б этого Павла вовсе не было на свете!.. Какой-то он на фотокарточке хмурый, недовольный, может, и сердитый..."
Она глубоко задумалась и не слышала торопливых шагов за спиной. Женя догнал ее.
- Думаешь, Наталка серьезно решила? - спросил он.
- Если б ты знал, сколько я ее уламывала! Ужас сколько!..
- Но ведь это очень смело, даже подвиг с ее стороны: взять четверых ребят, да еще не заручившись согласием мужа... - сказал Женя.
- Мужа? - повторила Дина. - Кому он нужен, такой муж?
Грудский расхохотался.
- Да ей, твоей Наталке, он нужен! Уж не задумала ли ты их разлучить?
- Разлучать не собираюсь, а называть подвигом это тоже незачем. Никакого подвига нет! Вот если бы Наталка поселилась в сестриной хате и не приняла бы сирот в их собственный дом, это было бы настоящей подлостью! И не знаю, с каким сердцем, с какой совестью могла бы она там жить!
- Не знал, что ты умеешь злиться. А ведь умеешь?
- Еще как! - ответила Дина. - Я знаешь какая злая! Я за своих ребят ух что сделаю!
Несколько секунд шли молча.
- Ну ладно, хватит о делах, - сказал Женя, - тебе жалко расставаться только с детьми? Больше ни с кем?
- Здравствуй, девочка, - мягко ответила Анна Родионовна.
- Ну, выкладывай свои заботы, - сказал Кухарский.
Женя быстро подвинул Дине стул. Дина села, конверт с письмом положила рядом на стол.
- Я насчет детей, товарищ Кухарский, - начала Дина, - вы им сказали про детские дома. Теперь все волнуются, переживают... Не надо было так, сразу...
Кухарский несколько растерялся.
- Разве они не знали?
- Конечно, нет. Ведь они только-только начали поправляться и забывать все...
- Ты права, Дина! Как же это я... Нехорошо...
- Да ничего, я их успокоила, но нужно все-таки решать: когда закроются ясли? Куда девать сирот и остальных ребят? Неужели мы просто повесим на двери замок, выставим их, отправляйтесь, откуда пришли?
- Ну, Дина, пошла в наступление, - пошутил Кухарский.
- Она, товарищ Кухарский, только об этом и думает! - сказал Женя.
- Ну уж, только об этом!
Дина нахмурилась. В разговор вмешалась Анна Родионовна:
- Скажи, Дина, сколько у тебя детей в яслях?
- Шестнадцать...
- А возраст какой?
- Самый разный: младшей, Олесе, годика три будет, а старшей, Наталке, десятый пошел.
- Все сироты?
- Нет. У пятерых живы родители, отец или мать, - отвечала Дина, - они уйдут домой. Трое ребят сироты, но жили и будут жить у родственников, а восемь человек круглые сироты, им некуда идти после яслей.
- Ну что ж, сирот устроим в детский дом, - сказал Кухарский, - ты, Дина, с чем не согласна? Чего хмуришься?
- Да не хочу я отдавать их в детский дом! Вы поймите, они сельские ребятки, тихие... Вот даже Юрко, это он только со мной такой... бывает, озорничает, а там? Забьют его. Я уже не говорю о малышах... Тимка, Грыцько, они же совсем маленькие, не понимают... Их каждый может обидеть... Каждый...
- Не огорчайся, девочка, - нежно, по-матерински сказала Анна Родионовна, - что делать? Гражданская война оставила нам детскую беспризорность, засуха и голод - опять сиротство... Будем принимать меры.
- Ну что ж, давайте думать, - сказал Кухарский. - Время у нас еще есть. Соберемся еще, решим. А ты, Дина, не вешай нос! Видишь, нас в политотделе уже трое, - сила! Вот пришлют еще заместителя и редактора, штат будет полностью укомплектован. Полная боевая единица... Ничего, выдюжаем, как здесь говорят... И тебе поможем!
- Так я пойду. - Дина встала.
- Конверт... твой? - спросил Женя, указывая на письмо, которое Дина положила на стол.
- Да, это мое письмо. Подвода в город еще не уходила?
- Нет. Отправим с нашей почтой...
Перекладывая конверт на груду других запечатанных конвертов, предназначенных для отправки в город, Женя успел прочесть адрес: Одесса, Греческая, 36, квартира 5, Чепуренко А.И. Почему-то облегченно вздохнул. Домой, значит, написала.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
А на дворе уже стоял август, последний, закатный месяц лета. Нынче он был особенным. Не желтизной и началом увядания заявил о себе август, а точно в май переродился. Все зеленело свежо и сильно, воздух был напоен влагой и теплом, сквозь густые плетни, отделявшие сады от улицы, виднелись наливающиеся соками плоды. Все поспевало: и раннее, и позднее. Раннее наверстывало, позднее торопилось.
Вести о хорошем урожае, благоприятной погоде дошли до города и до тех, кто ушел туда из сел. В каждом письме, при встречах с земляками селяне сообщали о радостных переменах, звали уехавших обратно домой.
И постепенно люди стали возвращаться. Каждый день новости. Первыми, конечно, их узнавали дети. Идут в поле или на прогулку, и вдруг кто-нибудь крикнет:
- Гляньте, Макрушенки возвернулися!
- Ой, у Конопельковых хтось в хате есть!
Каждое вновь распахнутое окно, каждый новый дымок поутру радовали детей и в то же время навевали грусть. Если некого ждать, если нет уже надежды на возвращение в родной дом, лучше поскорей пройти мимо, не заглядывая в окна, ставшие чужими...
Так поступали Юрко, Санько, Тимка и Грыцько. Они никогда не останавливались поглазеть, не радовались возвращению селян и вообще вели себя так, будто все это их не касается, торопливо проходили мимо своей заколоченной хатки.
Только недавно Дина узнала, что отца Юрко, Тимки, Санько и Грыцько убило ящиком в Херсонском порту, где он работал грузчиком, а мать весной умерла от голода.
Однажды утром, когда ребята шли, как обычно, помогать в поле, Дине показалось, что в хате кто-то есть.
И Юрко остановился, тихо сказал:
- Там хтось есть...
- Посмотри, - сказала Дина.
Юрко бросился в дом. Санько, Тимка и Грыцько за ним.
В хате послышались восклицания, радостные крики. На пороге появился Юрко. С торжествующим видом, сияющий от счастья, он тащил за руку растерянную и смущенную девушку в городской плюшевой жакетке, с непокрытой, коротко остриженной головой.
- Це Наталка, мамина сестра, родная! - кричал Юрко.
Дина с детьми бросились во двор. На траве валялся тощий узелок, а на нем белый, в алых розах платок с кистями.
- Родная сестра! - повторял Юрко, особенно напирая на слово "родная"...
Юрко держал Наталку за руку, Санько с другой стороны сжимал ее локоть, Тимка и Грыцько ухватились за юбку.
- Ну, здравствуй, Наталка! - сказала Дина.
- Здравствуй! - тихо ответила та.
- Как хорошо, что ты приехала! Если хочешь, мы сейчас поможем тебе прибрать в хате. Поможем, ребята?
- Поможем! Да! Да! - закричали все.
Наталка растерянно молчала. Братики не двигались с места.
- Да отпустите вы ее, - усмехнулась Дина, - человек с дороги, утомился, а вы...
Неохотно разжали они руки, Наталка вздохнула и выпрямилась.
- А ну, Гануся. Юрко, Пылыпок, Лена, Надийка, беритесь за дело. Юрко, где у вас тут вода?
- Зараз, тут у криныци.
Вмиг закипела работа: старшие дети под руководством Юрка и Ганки занялись уборкой, младшие разбрелись по саду.
- Они все сейчас сделают, - улыбнулась Дина, - а мы давай посидим вот тут...
Она села на старую скамейку под деревом.
Но Наталка подняла свой узелок, накинула на голову белый с розами платок и сказала:
- Пойду...
- Куда?
- Назад. В город!
- Но почему? Почему назад?
Наталка прикусила губу, что-то дрогнуло на ее бледном лице, и она, с трудом сдерживая рыдание, выговорила:
- А что... мне... с ними... делать?
- Как это "что делать"? Но ведь это твои племянники. Ты же к ним приехала!
- Да не к ним я приехала! В хату! - с досадой ответила Наталка.
- Вот оно что... В хату, значит...
- Ну и что? - уже с нескрываемой обидой сказала Наталка. - Ну и что? тише повторила она. - Чего глядишь на меня? Чем я стану их кормить? Мне соседи отписали - приезжай, урожай будет хороший, хата заколочена, сестра померла, а детей Радяньска влада* пристроит... Вот я и приехала. В городе на койке жила. Хозяйка - змея! И еще расписалися мы с Павлом. А жить нема где...
______________
* Радяньска влада - Советская власть.
- Все понятно, - сказала Дина, - а мы уж тут... Обрадовались...
- Это же каменюка на шею! - Наталка кивнула в сторону хаты.
- Только ты, пожалуйста, тише! Тише! - испуганно попросила Дина. Мысль ее работала лихорадочно. Что же делать? Что делать?
Наталка медлила. Наверное, и ей было стыдно, совестно, может быть. Она высморкалась двумя пальцами, обтерла их о юбку и жалобно посмотрела на Дину.
- Послушай, Наталка, но зачем тебе уходить в город? Все сейчас возвращаются в колхоз, а ты снова в город. Урожай и правда будет хороший. Дадут тебе аванс, будешь работать. А муж твой, он кто?
- Рабочий на заводе...
- Комсомолец?
- Ага...
- Так он же поймет. И мальчиков полюбит.
Дина понимала, что едва ли ей удастся уговорить Наталку, но нужно задержать ее тут хотя бы на сутки, чтобы за это время что-то предпринять, подготовить мальчиков! Наталка стояла молча, потом повторила:
- А чем же я их кормить стану?
- Этот вопрос мы решим с товарищем Кухарским, он начальник политотдела, и нам поможет. Я думаю - детей обеспечат. Ну послушай, Наталка, ты только представь себе, как станут на селе уважать тебя и твоего мужа, если вы возьмете себе сирот! Да тебе же все условия создадут, помогут во всем решительно...
Наталка молчала.
- Знаешь, как заживете? Богато! Ты посмотри, какой урожай зреет на полях, колхоз станет богатым, а колхозники зажиточными...
- Павло не схоче... - Наталка вздохнула.
- Твой муж? Павло? Он тебя поймет. У тебя есть его фотография?
Наталка, смущаясь, полезла за пазуху и достала завернутую в тряпочку справку с завода и маленькую фотографию. На Дину смотрел насупленный, в кепочке, паренек. Дина сказала:
- Я так и думала! Он хороший! Настоящий комсомолец! Такой парень сирот не бросит! Он хороший!
- Он и вправду добрый! - просияла Наталка.
- Вот видишь! Давай вопрос решать по-деловому. Ты сегодня здесь ночуешь. Завтра мы с тобой пойдем в политотдел и все выясним. Если тебе помогут с продуктами, останешься. Чего бояться! Уехать ты и завтра успеешь. А сейчас пойдем в хату, посмотрим, что они там натворили...
Девочки промыли окна, обмели веником беленые стены, мальчики собрали с земляного пола высохший камыш, подмели и настелили свежий, который наломали у реки. Стол, две лавки и полка для посуды, составлявшие всю меблировку, были вымыты.
Уборка подходила к концу. Хатенка была так мала, что трудно было представить, как тут размещалась семья. Но Наталка, видимо, здорово намучилась в городе "на койке", потому что, любовно оглядевшись, она сказала:
- Все ж своя хата...
- Конечно, - подхватила Дина, - прекрасная хата. Хотя маленькая, а смотри, и печь и лежанка. А садик какой хороший, и огород. Заведешь поросенка.
- Телочку бы, чтоб свое молочко. Не купленное.
- Обязательно! На четверых детей дадут тебе и телочку! Вот увидишь! Должны дать!
- Ты будешь наша мамка? - спросил Санько. Надежда и сомнение звучали в этом вопросе.
- А как же! Она нам родная! - поспешно заявил Юрко.
Дина выжидающе смотрела на Наталку. Но та молчала. "Да скажи хоть словечко теплое, - мысленно молила Дина, - скажи..." Но Наталка молчала.
- Ну, оставайся, Наталка, хозяйничай! А нам пора. Значит, до завтра. Завтра я к тебе приду.
Они отправились на прополку, но работа в поле уже не ладилась. Дети были возбуждены необычайно. Юрко всем сообщал:
- А у нас теперь мамка есть, Наталка, она же нам родная...
- Приехала из города? - удивлялись женщины. - И мужик ее приедет? Здесь будут жить?
Отойдя подальше, они говорили меж собой тихонько:
- Куда ей такую ораву? Свои пойдут, а с этими куда деваться? Нет, не возьмет она их! Да никто их не возьмет! Четыре рта, какую им прорву всего надо, да все хлопци...
- Обуть, одеть... А там в школу, опять же обувки побольше, одежи сколько на себе прирвут...
- Однако хлопчики в хозяйстве помощь...
- Э, сватья! Какое нынче у нас хозяйство, все в колхоз отдали. Это прежде, когда жили сами по себе, еще можно было скотину завести, клин какой лишний прикупить. А ноне не то, чтобы с курицы, с петуха яйца стребуют!
- Кто землю прикупал, а кто ее и не видел вовсе! Чужие полоски потом своим поливали... Нет, не возьмет Наталка хлопцев! Юрко - горлопан, Санько в постелю прудит... Дина, а Дина, поди сюды... Послухай нас.
Дина оставила детей и подошла к женщинам, выслушала их, откинула налипшие на лоб волосы и сказала:
- Напрасно это вы говорите! Санько мальчик чистый и ко всему приучен, а Юрко, он сам за своими братиками ухаживает и заботится о них. И вовсе он не горлопан... И вообще... Хватит вам, а то еще дети услышат...
- А ты, дивчина, нас не учи!
Омельяниха не терпела возражений.
- Тебя приставили сопли им утирать, так и утирай. До нас не чипляйся! Сами знаем, как нам говорить, в голос или сподтиха "шоб не услыхали". Ну и нехай слухают...
Дине очень хотелось ответить тоже резко, но она побоялась: а вдруг женщины начнут Наталку отговаривать, та и без того колеблется. Густо покраснев, Дина тихо сказала:
- Я вас не учу, а только прошу: потише...
Ангелина заступилась:
- Зря ты, бригадирша, на дивчину напустилася. Она не только сопли утирает, она душу свою детям отдает, всех до ладу привела, а ты...
Дальше Дина не стала слушать. Болтают всякую ерунду.
Но и возле детей она не могла успокоиться.
Юрко все хвалился:
- Мы теперь будем жить в своей хате, у нас хата гарная, зимой теплая, летом прохолодная... И на окошках герани будут, а на грядках у нас во какие кавуны росли, - он растопыривал руки с измазанными в земле пальцами.
- Не бреши! - сказала Надийка. - Такие кавуны сроду не вырастут.
- Я брешу? Да чтоб мне скрозь землю провалиться, чтоб у меня язык отсох, если я брешу...
- У тетки Анны и вправду дуже сильные кавуны росли, - заступилась Ганка.
- О чуешь? Чуешь?
- И я себе тетечку найду, - запела Олеся, - гарную, добрую тетечку. Такую, как Дина...
"Все они об одном, - тоскливо думала Дина, - одно их мучает..."
В тот день Дина увела ребят с поля раньше обычного.
Дома достала из печи борщ, нарезала свежего хлеба, и все сразу принялись за еду. Один Юрко медлил.
- Ты чего не ешь? - спросила Дина.
Юрко молчал.
- Ну...
- Лучше я отнесу Наталке...
Дина внимательно, с улыбкой посмотрела на Юрко. Будь кто-нибудь другой, она не удивилась бы, но Юрко...
- Ладно, ешь! Хватит и твоей Наталке. Вон у меня в чугунке осталось, отолью тебе, и отнесешь. Как, ребята?
Все молчали. Потом Надийка рассудительно заявила:
- Нехай несет, только чтоб потом не задавался...
- Ага, нехай не говорит про свою тетечку, - поддержала Олеся, - я тоже хочу тетечку, а у меня немае...
- Олеся, голубка! - Дина схватила ее головку, прижала к себе.
Если б Дина могла всех обогреть, всех взять к себе! Вот подойти бы к этой упрямой Наталке и сказать ей: не отдам я тебе Юрка с братиками! Себе их возьму! Сиди одна со своим Павлом в хате, заводи поросят, коров, а детей тебе не дам!
После обеда Дина налила в маленький горшочек остаток борща, немного помедлила, глядя на хлеб, но отрезала и ломоть хлеба. Все это завернула в чистую тряпку, дала Юрко. Дети следили за каждым ее движением. Ей очень хотелось знать, что они думают, осуждают ее или понимают, зачем она это делает.
- Только смотри не расплещи. Аккуратно.
- И скажи - мы не жадные, правда, Дин? - заметила Ленка.
- Правильно! - обрадовавшись поддержке, отозвалась Дина. - Ведь у Наталки совсем пусто в хате, ничего нет, нужно помочь человеку...
- А у нас всего полно - борщ, каша...
- И хлеб...
- И сахар...
С гордостью перечисляли они свои богатства.
...Юрко вернулся очень быстро, горшочка в его руках не было, а тряпку он скрутил и бросил на стол.
- Ты что? - испугалась Дина, почуяв неладное.
- Нэма Наталки...
- Как это "нэма"?
- Нэма, и все. Я постановил борщ и хлеб на стол и ушел.
- Скажи, Юрко, а ты не заметил ее платок, такой с алыми розами, он там? И жакетка?
- Весится коло двери...
- Ну, значит, вышла куда-нибудь, может, к соседям... - облегченно вздохнула Дина. Но немного погодя решила сходить к Наталке.
Вечерело, над селом тянулся дым от горящего кизяка, где-то звякнуло ведро, заскрипел журавль на кринице, со стороны МТС доносилось тарахтенье трактора.
- Горпынко, иди вечерять! - позвал женский голос, и детский тоненький весело ответил:
- Иду, мамонько, иду!
"Как хорошо, - думала Дина, - как покойно и хорошо здесь. Кажется, все беды остались позади!"
...Наталка сидела на скамейке во дворе.
- Добрый вечер! - приветливо сказала Дина. - Юрко прибежал, говорит, нет Наталки...
- Я до суседей ходила.
- Ну... и что?
- Та ничего. А только как хочешь, хлопцев я не возьму.
- Отговорили, значит?
Наталка вздохнула.
- Ты вот агитируешь, думаешь - темнота, несознательность. Это мы слыхали... Тебе что... Перебилась тут голодную пору и домой вернешься. И будешь себе барыней жить, землю не лопатить, за скотиной не ходить, сама чистенькая и гарненькая. И сознательная. А мне тут спину гнуть, да еще на своем горбу пацанов тянуть? Ты что ж думаешь, за дуру меня взяла? Так? Бери свой горшочек и больше хлопцев до меня не посылай!
Дина взяла пустой горшочек и спросила:
- Если в городе такая легкая и веселая жизнь, почему же ты сюда вернулась? Нет, Наталка, и в городе все теперь работают. И некуда им выйти, чтоб хотя бы крапивы нарвать для борща. Каждую травинку купить нужно. А на что? Да что тебе рассказывать! Ты жила, видела. Так что не упрекай меня. Если уеду отсюда, так чтобы учиться, а если комсомол скажет мне остаться здесь, - останусь! И не отсиживалась я здесь...
- Ну знаю, жинки говорили, - уже мягче отвечала Наталка, - да вот сама не возьмешь пацанов - людям навязываешь?
Дина вздохнула.
- Беру я... Ганку. Очень мне ее жалко. Я написала своим. Что бы ни ответили, все равно возьму. Не брошу ее. И ты, Наталка, не отказывайся от ребят. Знаешь, как они будут тебя любить и слушать? Ведь они сейчас только о тебе и говорят.
Дина прикоснулась к ее руке.
- Ты ведь добрая... Ну представь, отправят их в детский дом, ни одной родной души. Конечно, их там будут кормить и одевать, но радости, радости-то у них не будет! И тебя тоска заест, будешь их вспоминать. И хата эта те мила тебе станет...
- Да не трави ты мне душу! Отчепись! - в сердцах закричала Наталка.
Дина пошла к калитке.
- Стой, куда ты?
Дина вернулась, и они говорили, и говорили, и плакали обе, и решали, и перерешали. Наконец Наталка призналась, что пуще всего боится своего Павла.
- Не станет он со мной жить. Кинет и уйдет!
- Если так, какой же он комсомолец? - возмутилась Дина. - И где его комсомольская сознательность? Если он такой, нечего его и жалеть! Пускай уходит!
Но Наталка покачала головой, подобный исход ее не устраивал.
Решили все-таки завтра идти к Кухарскому и поговорить насчет пайка на детей.
- Ну, я побегу, у меня там ребята одни, - заторопилась Дина.
- А не надоели они тебе? - с интересом оглядывая Дину, спросила Наталка.
- Да что ты! Я и подумать боюсь, что придется с ними расставаться. Всех бы взяла, если б можно было...
Наталка заглянула в ее карие глаза, увеличенные стеклами очков, в самое донышко заглянула и поняла: правду Дина говорит.
Наталка вошла в хату, остановилась у порога. Задумалась. Зимой, пожалуй, хлопчики поместятся на печи, а летом можно и в хатыне, и в сарае, и на сеновале... Хоть и невелика хата, а закутков вокруг хватает. Жили они тут большой семьей еще с родителями, а потом, когда начался голод, старики умерли. Наталка в город подалась, а сестра ее, Мария, оставалась с детьми, мужа ждала из Херсона. И вот не дождалась...
Впервые после возвращения в село Наталка села и всплакнула, вспомнила все и всех. Горе будто размягчилось слезами. Особенно жалко было рано умершую сестру, оставившую четырех сирот.
Не знала Дина, на что вернее всего отзовется Наталкино сердце. Горевала Наталка о старшей сестре. Ради нее, Марии, надо пригреть сирот, думала она.
Юрко похож на отца: такой же толстогубый, крутолобый, а вот Санько - он же вылитая мать, и глаза у него Мариины, печальные, будто всегда вопрошающие...
Она вспомнила, как сироты облепили ее, как засияли их лица... Да что она, зверь какой, или у ней душа не болит?
Наталка уронила голову на стол и зарыдала в голос. Она плакала об ушедших, оплакивала свое одиночество здесь, в родной хате, оплакивала бедную Марию.
А Дина поздно вечером шепталась с Ганкой.
- Возьмет она их? - спрашивала девочка.
- Конечно, - глядя в темноту, как можно уверенней отвечала Дина.
- Нет, не хочет она их, - проницательно заметила Ганка и потянулась к Дине, - все мовчком, я ж бачу... Дин, а ты бы взяла?
- Не знаю...
- Ты б взяла! Ты жалостливая. А я бы того врэдного Юрка ни за что не взяла!
Дина удивленно повернулась к ней. Они лежали против окошка, и в лунном свете на подушке - золотистые Ганкины волосы. Выражение мрачной решимости никак не вязалось с ее добрым личиком.
- Ах ты, сердитка какая!
- Защекотишь, - заливаясь счастливым смехом, прошептала девочка.
- Ладно! Хватит! Спи! - вздохнула Дина, и Ганка, прижавшись к ней, уснула мгновенно со счастливой улыбкой.
В ПОЛИТОТДЕЛЕ
...В политотделе, видимо, шло совещание, когда Дина, крепко ухватив за руку робеющую Наталку, приоткрыла дверь.
Дина увидела Кухарского, Грудского, Сидоренко. Все они разом обернулись на скрип двери.
- Извините, - пробормотала Дина и хотела отступить в коридор, но Кухарский вскочил и приветливо позвал:
- Заходи, заходи, Дина! Кто там еще с тобой?
- Мы к вам, товарищ Кухарский, по делу...
- Говори, если не секрет...
- Это вот Наталка, - начала Дина, - она вернулась в село из города. В хату своей сестры. Сестра умерла. Осталось четверо ребят. Они у меня в яслях...
- Так, так, - заинтересовался Сидоренко, - и что же дальше?
- А дальше что? Ясли закроют, а детей куда? Вот по этому вопросу мы и пришли.
- Ты не волнуйся, Дина, ты сядь и не спеши, - сказал Кухарский.
- Значит, ты, Наталка, приехала обратно в колхоз? - спросил Кухарский. - Да не закрывайся, мы тебя не сглазим, хотя дивчина ты дюже гарная...
- Ее муж, Павло, комсомолец, - сказала Дина, - тоже приедет сюда. Он сейчас еще с завода не уволился.
- Отлично! Будет работать в МТС. Люди сейчас в колхозе очень нужны. Скоро урожай собирать. Хорошо сделала, что приехала.
- Мы о другом поговорить пришли, товарищ Кухарский... Как же с детьми, с племянниками Наталки?.. Я так думаю, поскольку они не такие уж сироты... ведь у них есть она, Наталка, их тетя... и они ее любят, так зачем им в детский дом? Они могут жить вместе с Наталкой, в своей хате...
- Вот ты что задумала. - Кухарский как-то неопределенно хмыкнул.
Сидоренко нервно закурил. Наталка всхлипнула.
- Почему вы все молчите? - продолжала Дина. - Разве комсомол не учит нас бороться с трудностями, преодолевать трудности? А на деле...
- Погоди, Дина, - вмешался Грудский, - дело это серьезное. Мальчики не куклы, сегодня взяла, завтра трудно станет, отдаст... Вот она какая, сама еще маленькая... А ты "тетя". Скажи, Наталка, как ты думаешь?
Наталка молчала.
Сидоренко, прищурясь, сказал:
- Ясно, как она рассуждает. Если б не хотела брать себе ребят, не пришла бы сюда, к нам. Правда, Наталка?
- Ага, - тихо проговорила та.
- Значит, согласна? - удивился Кухарский...
- Ага...
- Тебе сколько лет? - спросил Сидоренко.
- Девятнадцать...
- Справишься с такой ротой?
- Да они все умеют! - воскликнула Дина. - У них старший, Юрко, он такой шустрый, он за своими братиками, знаете, как глядит? Они хлопчики очень хорошие!
- Ясно, - сказал Кухарский, - а почему, собственно, ты, Дина, не доверяешь детским домам?
Дина помедлила и тихо сказала:
- Дома лучше... Каждому дома лучше...
Кухарский посмотрел на своих товарищей.
- А ведь есть педагоги, которые утверждают, что детские дома будут новой формой воспитания граждан социалистического общества... Но вот вам простой аргумент Дины: "дома каждому лучше"... Ну что ж, если ты, Наталка, согласна, бери детей!
- Да взять-то она их возьмет, только чем их кормить? - спросила Дина.
Наталка неожиданно громко и бойко подтвердила:
- Чем буду я их годувать*? - и посмотрела на Кухарского.
______________
* Годувать - кормить.
- Сделаем так: поставим вопрос на обсуждение правления колхоза, с тем чтобы сиротам постоянно выделяли хлеб. Будем просить отдел народного образования района обеспечить сирот одеждой, обувью и бесплатными горячими завтраками, когда они пойдут в школу, думаю, это будет сделано, - сказал Кухарский.
- Ой! - выговорила сияющая Наталка. - Так я и отпишу Павлу.
- Отпиши, отпиши, и пусть скорее приезжает. А завтра приходи в правление колхоза, там тебя назначат на работу. Аванс получишь. Вот так, товарищ Наталка! - сказал Сидоренко и рассмеялся.
- Что касается остальных сирот, выход один: надо составить список и всех устроить в детские дома, - продолжал Кухарский. - Там детей не обижают. Ты не волнуйся, Дина.
Она ничего не ответила, но, когда шла домой, думала упорно: есть другой выход! Есть, должен быть! Уж если братиков возьмет Наталка, так неужели одиночек никто не возьмет?
Дина очень боялась Павла, Наталкиного мужа. "И зачем только люди выходят замуж? - думала она. - Хорошо, если б этого Павла вовсе не было на свете!.. Какой-то он на фотокарточке хмурый, недовольный, может, и сердитый..."
Она глубоко задумалась и не слышала торопливых шагов за спиной. Женя догнал ее.
- Думаешь, Наталка серьезно решила? - спросил он.
- Если б ты знал, сколько я ее уламывала! Ужас сколько!..
- Но ведь это очень смело, даже подвиг с ее стороны: взять четверых ребят, да еще не заручившись согласием мужа... - сказал Женя.
- Мужа? - повторила Дина. - Кому он нужен, такой муж?
Грудский расхохотался.
- Да ей, твоей Наталке, он нужен! Уж не задумала ли ты их разлучить?
- Разлучать не собираюсь, а называть подвигом это тоже незачем. Никакого подвига нет! Вот если бы Наталка поселилась в сестриной хате и не приняла бы сирот в их собственный дом, это было бы настоящей подлостью! И не знаю, с каким сердцем, с какой совестью могла бы она там жить!
- Не знал, что ты умеешь злиться. А ведь умеешь?
- Еще как! - ответила Дина. - Я знаешь какая злая! Я за своих ребят ух что сделаю!
Несколько секунд шли молча.
- Ну ладно, хватит о делах, - сказал Женя, - тебе жалко расставаться только с детьми? Больше ни с кем?